Уже почти при самомъ началѣ сравнительной грамматики языковъ нашего семейства въ наукѣ явилась тенденція не только возсоздать путемъ сопоставленія словъ и формъ въ этихъ языкахъ гипотетическое состояніе ихъ праязыка, но также и заглянуть въ культурное состояніе пранарода, говорившаго этимъ языкомъ.[1] Эта идея возникла на основаніи того соображенія, что слова любаго языка необходимо являются символами вещей, а потому возсозданіе лексическаго матеріала аріо-европейскаго пранарода должно пролить свѣтъ и на обстановку, и образъ жизни его. Многіе ученые занялись затѣмъ разработкой этого вопроса, при чемъ нѣкоторые переоцѣнивали значеніе лингвистики въ этомъ дѣлѣ, другіе же высказывались болѣе скептически. Къ первымъ относится французскій ученый A. Pictet,[2] который, исходя изъ слишкомъ смѣлыхъ лингвистическихъ сопоставленій и соображеній, представилъ въ сильно идеализированномъ видѣ матеріальную культуру, общественныя отношенія, а также умственную,, нравственную и религіозную жизнь аріо-европейскаго пранарода. Однако другіе ученые, не раздѣляя увлеченій Pictet, ограничили выводоспособность многихъ лингвистическихъ данныхъ и стали восполнять ихъ указаніями другихъ родственныхъ дисциплинъ. Прежде всего A. Kuhn[3] указалъ, что значеніе словъ измѣнялось соотвѣтственно измѣненію круга понятій и условій жизни народа, а потому и предполагаемое то или другое первоначальное значеніе нерѣдко будетъ лишь болѣе или менѣе вѣроятнымъ. Затѣмъ Schleicher[4] поставилъ на видъ, что отсутствіе тѣхъ или другихъ словъ въ нѣсколькихъ родственныхъ языкахъ не даетъ еще права заключать на этомъ основаніи объ отсутствии соотвѣтствующихъ словъ и понятій у пранарода, такъ какъ тѣ или другія слова, нѣкогда существовавшія въ его языкѣ, могли затѣмъ выйти изъ употребленія на почвѣ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ вѣтвей; при этомъ Шлейхеръ считалъ возможнымъ заключать о культурѣ пранарода на основаніи тѣхъ словъ, которыя находятся или во всѣхъ трехъ главныхъ языковыхъ вѣтвяхъ его аріо-европейскаго „родословнаго дерева“ (см. стр. 205), или по крайней мѣрѣ въ двухъ — славяно-литво-германской и индо-иранской; сходство же словъ, ограничивающееся областью европейскихъ языковъ, по его мнѣнію недостаточно для прочныхъ выводовъ, въ виду возможнаго здѣсь обильнаго заимствованія культурныхъ словъ однимъ народомъ у другаго. Въ виду значительной неопредѣленности лингвистическихъ указаній стали, по почину В. Гена,[5] обращаться къ древнимъ памятникамъ письменности языковъ нашего семейства, чтобы здѣсь найти какія-либо указанія на тотъ древній культурный уровень, о которомъ можно заключать по нимъ въ отношеніи соотвѣтствующихъ народовъ. Но очевидно, что этимъ способомъ мы узнаемъ лишь объ относительно древнемъ (не древнѣйшемъ) культурномъ состояніи отдѣльныхъ вѣтвей, а никакъ не о состояніи аріо-европейской эпохи, которая лежитъ далеко за этими временами. O. Schrader[6] пошелъ еще дальше и сталъ привлекать для выводовъ также данныя археологическихъ раскопокъ, а въ послѣднее время и данныя этнографіи, при чемъ серьезно разработалъ и методологическую часть лингвистико-археологическихъ изысканій.[7] Не станемъ перечислять здѣсь имена другихъ ученыхъ, занимавшихся вопросами лингвистической археологіи и такъ или иначе содѣйствовавшихъ ея прогрессу, а попытаемся съ надлежащею осторожностью на основаніи этихъ работъ представить нѣкоторыя наиболѣе установленныя въ наукѣ черты матеріальной и семейно-общественной культуры аріо-европейскаго пранарода, обращая при этомъ особенное вниманіе на методологическую сторону дѣла.
Прежде всего посмотримъ, къ какому выводу приводятъ лингвистическія данныя относительно мѣстожительства аріо-европейскаго пранарода. Надо замѣтить, что данныя эти чрезвычайно скудны и состоять пока лишь изъ немногихъ словъ, относящихся главнымъ образомъ къ названіямъ изъ растительнаго и животнаго міра, какъ напр. „береза“, „волкъ“:
скт. bhūrjaḥ ≠ береза, ст.-сл. брѣӡа ≠ лит. béržas ≠ нѣм. Birke, др.-вхн. birihha.
скт. vŕkaḥ ≠ рус. волкъ, ст.-сл. влъкъ ≠ лит. vil̃kas ≠ нѣм. Wolf, гот. vulfs ≠ греч. λίκος.
Изъ этихъ данныхъ слѣдуетъ, что территорія аріо-европейскаго пранарода находилась въ области распространенія березы, т. е. въ умѣренномъ поясѣ (Азіи или Европы), чему не противорѣчить и второе названіе — волка (срв. также существованіе родственныхъ словъ для обозначенія „зимы“ и „снѣга“). Вмѣстѣ съ тѣмъ оба эти названія свидѣтельствуютъ о присутствіи лѣсовъ въ данной области. На это же указываютъ и названія для „меда“ и „лѣсной пчелы“, также повторяющіяся въ нашихъ языкахъ. Благодаря подобнымъ даннымъ неопредѣленная длинная топографическая зона, переходящая изъ Азіи въ Европу и предполагаемая для мѣстожительства пранарода, уже нѣсколько ограничивается. Что касается еще болѣе опредѣленнаго установленія колыбели аріо-европейскаго племени, то вопросъ пока остается открытымъ. Долгое время считали прародиною аріо-европейскаго пранарода Азію, а именно мѣстности между Аму-Дарьей и Гиндуку, но потомъ перенесли ее въ Европу, остановившись сначала на средне-европейской предъальпійской области, а въ послѣднее время отнеся ее къ юго-западнымъ пространствамъ Европейской Россіи.[8]
Обращаясь къ обзору культуры аріо-европейскаго пранарода передъ его распаденіемъ, мы замѣтимъ, что лингвистическія данныя въ этой области касаются названій прирученныхъ животныхъ и культурныхъ растеній, орудій, оружія и техники, домашней обстановки и семейно-общественнаго быта. Скажемъ теперь по нѣскольку словъ относительно каждой изъ этихъ сторонъ первобытной аріо-европейской культуры.
1) Домашнія животныя. Изъ животныхъ домашними по всей вѣроятности были корова и овца, а можетъ быть также коза и собака; срв. слѣдующія слова:
скт. gā́uḥ „корова, быкъ“ ≠ греч. βοῦς ≠ лат. bōs ≠ нѣм. Kuh, др.-вхн. chuo „корова“ ≠ ст.-сл. говѧдо;
скт. áviḥ „овца, баранъ“ ≠ греч. ὄις (гдѣ исчезло Ϝ между гласными ο и ι) ≠ лат. ovis ≠ ст.-сл. овьнъ, овьца;
скт. ajáḥ „козелъ“, ajā́ „коза“ ≠ лит. ožỹs „козелъ“ oškà „коза“ ≠ ст.-сл. аꙁьно „кожа“ (первоначально козья, т. е. подобно слову „кожа“, происходящему отъ другаго названія того же животнаго);
скт. çvā́ (Р. е. çunáḥ)[9] „собака“ ≠ греч. κίων (Р. ед. κυνός) ≠ нѣм Hund ≠ рус. сука. Конечно, одни соотвѣтствія родственныхъ названій, хотя бы они проходили по всѣмъ главнымъ аріо-европейскимъ языковымъ вѣтвямъ, свидѣтельствуютъ лишь о знакомствѣ съ соотвѣтствующими животными, но ничего сами по себѣ не говорятъ объ ихъ прирученности. Поэтому для заключенія о прирученности тѣхъ или другихъ животныхъ мы должны имѣть еще дополнительныя указанія. Такія указанія мы встрѣчаемъ по отношенію къ коровѣ въ древнихъ гимнахъ Ригведы, обращенныхъ къ богинѣ Зари, которую между прочимъ просятъ о томъ, чтобы она дала богатую пищу коровамъ (RV I, 48, 15); ведійскій языкъ знаетъ также названіе gō-pā́ḥ, обозначающее собственно „оберегатель коровъ“, которое, подвергшись опро́щенію, стало примѣняться въ смыслѣ „вождь народа“ (gōpā́ jánasya), т. е. „царь“. На прирученность овцы можетъ указывать широкое распространеніе общаго названія овечьей шерсти.[10] По аналогичнымъ соображеніямъ допускаютъ и прирученность козы. Существованіе домашнихъ животныхъ подтверждается еще и наличностью родственныхъ словъ для названій стада и пастуха.[11] Мы должны однако оговориться, что не всѣ изъ перечисленныхъ названій съ одинаковою убѣдительностью свидѣтельствуютъ о прирученіи животныхъ; такъ, напр., шкурою и шерстью животныхъ люди могли пользоваться еще и до прирученія, убивая ихъ въ дикомъ состояніи; но вся цѣпь доводовъ въ ихъ совокупности съ достаточною убѣдительностью указываетъ на наличность скотоводства, важная роль котораго подтверждается, между прочимъ, еще и разнообразіемъ въ названіяхъ нѣкоторыхъ домашнихъ животныхъ.[12] Что касается употребленія послѣднихъ для передвиженія и перевозки, то таковое подтверждается, какъ увидимъ ниже, наличностью ряда словъ, относящихся къ запряганью и телѣгѣ, но животнымъ, употреблявшимся для этой цѣли, служила по всей вѣроятности корова, а не лошадь. Относительно лошади замѣтимъ, что нѣтъ рѣшительныхъ указаній въ языкѣ на ея прирученіе, хотя общее названіе ея повторяется въ рядѣ языковъ:[13]
скт. áçvaḥ ≠ греч. ἵππος ≠ лат. equus ≠ лит. ašvà („кобыла“).
2) Культурныя растенія. Въ области культурныхъ растеній аріо-европейскіе языки представляютъ нѣсколько родственныхъ названій для обозначенія нѣкоторыхъ знаковъ. Малочисленность такихъ словъ, при обиліи названій животныхъ, можетъ указывать на переходный періодъ отъ кочевой жизни къ земледѣльческой, когда мясо животныхъ составляло еще вмѣстѣ съ молокомъ главнѣйшую пищу аріо-европейскаго пранарода. Въ качествѣ примѣра приведемъ родственныя названія одного изъ видовъ хлѣбныхъ растеній:
скт. yávaḥ, зд. yavō „зерновой хлѣбъ, преимущественно ячмень“ ≠ греч. ζεά „полба“ ≠ лит. javaĩ (мн. ч.) „зерновой хлѣбъ“.
Конечно, и здѣсь подобныя названія сами по себѣ могутъ указывать лишь на то, что соотвѣтствующіе злаки были знакомы большей или меньшей части аріо-европейцевъ, но не содержатъ въ себѣ необходимихъ указаній на ихъ воздѣлываніе, такъ какъ и при отсутствіи послѣдняго люди могли пользоваться для пищи зернами этихъ растеній, подобно тому, какъ и въ наше время мы пользуемся напр. разными ягодами и плодами въ лѣсу, независимо отъ культурнаго разведенія ихъ. И здѣсь выводоспособность лингвистическихъ фактовъ можетъ увеличиться, если параллельно будемъ изучать названія дѣйствій, орудій и проч., имѣющихъ отношеніе къ данной культурѣ. Въ нашемъ случаѣ заслуживаютъ вниманія родственныя слова —
молоть: греч. ἀλέω „мелю ≠ ново-инд. (хинди) āṭa, гдѣ l исчезло, согласно закону Фортунатова, съ замѣмительнымъ удлиненіемъ, перс. ard „мука“;
толочь: скт. pinašṭi „толчетъ“, pišṭam „мука“ (соб. „истолченое“) ≠ лат. pinso „толку“, pistor „мельникъ“, pīlum (изъ *pislum) „пестъ“, рīlа „ступка“ ≠ греч. πτίσσω „толку“ ≠ ст.-сл. пьшено.
жерновъ; скт. grāvan- „камень для растиранія, размола зеренъ“ ≠ кельт. brō ≠ лит. gìrnos ≠ ст.-сл. жрънъі.
Изъ этихъ общихъ словъ мы приходимъ къ выводу, что аріо-европейскій пранародъ еще въ своемъ цѣломъ былъ знакомъ не только съ нѣкоторыми злаками, но также съ толченіемъ и размельченіемъ ихъ зеренъ, при чемъ пользовался орудіями,[14] изъ которыхъ между прочимъ произошли позднѣйшіе жерновъ, пестъ и ступка.
3) Орудія, оружіе и техника. Уже въ предъидущихъ отдѣлахъ мы имѣли случай касаться нѣкоторыхъ орудій, служившихъ для размельченія зеренъ и для передвиженій. Такъ какъ названія орудій перваго рода мы уже приводили, то укажемъ здѣсь слова, относящіяся къ запряганію и къ передвиженію (по сушѣ и водѣ) —
ярмо: скт. jugám ≠ греч. ζυγόν ≠ лат. jugum ≠ нѣм. Joch, др.-вхн. joh, гот. juk ≠ лит. jùngas ≠ ст.-сл. иго;
повозка: скт. vāháh ≠ греч. ὄχος ≠ нѣм. Wagen ≠ лит. -važas ≠ ст.-сл. воӡъ;
ось: скт. ákšaḥ ≠ греч. ἄξων ≠ лат. axis ≠ нѣм. Achse ≠ лит. ašìs ≠ ст.-сл. ось;
колесо: скт. cakrám ≠ греч. κύκλος ≠ ст.-сл. коло;
лодка: скт. nāuḥ ≠ греч. ναῦς ≠ лат. navis;
весло: скт. aritraḥ ≠ греч. ἐρετμός ≠ rēmus ≠ нѣм:. Ruder ≠ лит. ìrklas.
Вполнѣ понятно, что для изготовленія этихъ и подобныхъ предметовъ пра-аріоевропейцы обладали нѣкоторыми примитивными инструментами и имѣли уже соотвѣтствующіе техническіе навыки. И дѣйствительно, мы встрѣчаемъ нѣкоторыя общія названія въ этой области, какъ напр.:
кожъ: скт. kšuráḥ ≠ греч. ξυρός (при глаголѣ ξύω „скоблю“);
работать топоромъ: скт. tákšati „строитъ“, takša „плотникъ“ ≠ греч. τέκτων „плотникъ“ ≠ др.-вхн. dehsala „топоръ“ ≠ лит. tašýti „тесать, работать топоромъ“ ≠ ст.-сл. тесатн.
Кромѣ того, необходимо предположить на основаніи лингвистическихъ данныхъ у пра-аріоевропейцевъ существованіе и другихъ техническихъ навыковъ, изъ которыхъ упомянемъ о шитьѣ, плетеніи и витьѣ, срв.:
шить: скт. sī́vyati „шьетъ“, sūtram „пряжа, нитка“ ≠ лат. suere „шить“, sūbula „шило“, sūtor „сапожникъ“ ≠ гот. siula „шило“ ≠ лит. siúti „шить“, siúlas „нитка“ ≠ ст.-сл. шити, шило.[15]
плести, вить: скт váyati „плететъ, ткетъ“, vayā́ „вѣтвь“ ≠ лат. viēre „плести“ ≠ лит. vojù „вью“ (напр. веревку) ≠ ст.-сл. вьѭ, вѣтвь.[16]
Вмѣстѣ съ тѣмъ у того же пранарода должны были существовать различные виды оружія для борьбы съ животными и враждебными племенами, что̀ и подтверждается наличностью многихъ общихъ словъ, обозначающихъ метательный камень и молотъ, стрѣлу, копье и т. п. Приведемъ нѣсколько примѣровъ:
камень: скт. áçmā (основа açman-) ≠ греч. ἄκμων ≠ нѣм. Hammer „молотъ“, др.-норд. hamarr (еще и въ значеніи „скала“) ≠ ст.-сл. камꙑ.
стрѣла: скт. íšuḥ ≠ греч. ἰός.[17]
тетива: скт. и зд. jyā́ „тетива лука“ ≠ греч. ὁ βιός „тетива лука, лукъ“.
Интересно, что, при существованіи общихъ названій для стрѣлы и тетивы, мы не встрѣчаемъ общаго слова для обозначенія цѣлаго лука, названіе котораго оказывается неодинаковымъ въ различныхъ вѣтвяхъ нашего языковаго семейства.[18] Однако этотъ пробѣлъ не только не указываетъ на отсутствіе этого оружія у нашего пранарода, а напротивъ — скорѣе свидѣтельствуетъ объ особенной важности и употребительности лука, который въ зависимости отъ различія въ устройствѣ и примѣненіи могъ получать разныя наименованія, а изъ этихъ синонимовъ на почвѣ отдѣльныхъ языковыхъ вѣтвей удержались не одни тѣ же.
Что касается матеріала, изъ котораго приготовлялось оружіе аріо-европейцевъ, то можно думать, что въ большинствѣ случаевъ этимъ матеріаломъ являлся камень на-ряду съ деревомъ. Въ самыхъ названіяхъ оружія мы находимъ отзвуки каменнаго вѣка, какъ о томъ свидѣтельствуетъ древне-нордское слово hamarr, которое значитъ не только „молотъ“, но и „скала“, а это въ связи съ приведенными выше родственными словами другихъ языковъ указываетъ именно на каменное орудіе. Отголоски древняго оружія въ видѣ камня мы находимъ и въ миѳологіи; такъ Индра индусовъ мечетъ açman-, Зевсъ — ἄκμον-, германскій громовникъ — hamarr. Однако аріо-европейцы еще до своего распаденія начали знакомиться съ металлами, по крайней мѣрѣ — съ мѣдью и, можетъ быть, также съ золотомъ. Если относительно исконнаго сродства названій для золота (скт. híraṇyam, авест. zaranim, нѣм. Gold, ст.-сл. ӡлато) высказываются сомнѣнія, то для мѣди безспорно встрѣчаемъ общее названіе и притомъ широко распространенное, именно: скт. áyaḥ ≠ лат. aes ≠ гот. aiz. Впрочемъ приведенныя слова кромѣ „мѣди“ означаютъ и „бронзу“. Но такъ какъ появленіе смѣшаннаго металла бронзы несомнѣнно позднѣе мѣди, то вполнѣ естественно принять значеніе „мѣди“ за болѣе древнее, которое лишь затѣмъ стало примѣняться и въ „бронзѣ“, получающейся изъ той же мѣди чрезъ прибавленіе олова; при этомъ названіе основнаго металла удержалось и для смѣси, тѣмъ легче, что прибавка олова вначалѣ была сравнительно малою[19]. Само собою рузумѣется, что пользованіе металлами должно было произвести: значительный прогрессъ въ выработкѣ орудій и оружія; но слѣдуетъ думать, что онъ уже относится къ позднѣйшимъ періодамъ жизни аріо-европейскаго пранарода, у котораго въ періодъ единства металлическая культура была еще въ самомъ зачаткѣ, настоящее же развитіе ея происходило уже по распаденіи пранарода на главныя вѣтви.[20]
4) Домашняя обстановка и семейно-общественный бытъ. Лингвистическія данныя позволяютъ думать, что аріо-европейскій пранародъ передъ своимъ распаденіемъ уже не довольствовался природными помѣщеніями (въ родѣ пещеръ, деревьевъ), но устраивалъ себѣ жилье, имѣвшее входную дверь, столбы или косяки и крышу; объ этомъ свидѣтельствуютъ напр. слѣдующія слова:
домъ: скт. dámaḥ ≠ греч. δόμος ≠ лат. domus ≠ ст.-сл. домъ;
дверь: др.-иран. dvar ≠ греч. ϑύρα ≠ лат. fores ≠ ст.-сл. двьрь;
косякъ (подпорка): скт. sthūṇā ≠ греч. στήλη ≠ нѣм. Stollen ≠ ст.-сл. стлъбъ;
крыша: греч. (σ)τέγος ≠ нѣм. Dach.
Существованіе общихъ названій для дома и его частей свидѣтельствуетъ о томъ, что аріо-европейскій пранародъ уже пріобрѣлъ нѣкоторую осѣдлость, подтверждаемую также и данными его семейно-общественнаго быта. Такъ, у него общія названія для родства имѣются не только по отношенію къ кровному родству, какъ напр. для понятій „отецъ“, „мать“, „сынъ“, „дочь“, „братъ“, „сестра“, но и цѣлый рядъ названій для обозначенія сторонняго родства, связаннаго съ бракомъ, напр. „свекоръ“, „сноха“ и мн. др., а это свидѣтельствуетъ о значительномъ развитіи семейнаго начала. Очевидно, бракъ не служилъ тогда поводомъ къ отдѣльной жизни, напротивъ того — образовывались большія семьи, почему и было необходимо различать степени родственныхъ отношеній между членами таковыхъ. Изъ большихъ семействъ образовывались родовые союзы съ цѣлыми поселеніями (срв. лат. vīcus „деревня“, скт. ѵіç-, ст.-сл. вьсь), въ свою очередь составлявшіе племенной союзъ, во главѣ котораго стоялъ „князь“ (скт. rā́jā ≠ лат. rex); при этомъ на случай борьбы съ непріятелемъ имѣлись и укрѣпленныя мѣста (срв. скт. pur- ≠ греч. πόλις),[21]
Сверхъ всего сказаннаго нами, лингвистическія данныя позволяютъ заглядывать и въ прочія стороны жизни аріо-европейскаго пранарода, въ его миѳологическія представленія, правовыя понятія, словесное творчество (срв. между прочимъ общее названіе для стихотворной „стопы“, какъ бы указывающее на выбиваніе такта ногою при пѣніи) и т. д.; но всѣ эти вопросы далеко выходятъ за предѣлы нашего скромнаго очерка.
Переходя къ вопросу о распаденіи аріо-европейскаго пранарода, укажемъ прежде всего, что тѣ діалектическія различія, которыя сравнительная грамматика устанавливаетъ въ аріо-европейскомъ праязыкѣ, уже намѣчаютъ собою и начавшееся развѣтвленіе самаго пранарода. Какъ мы уже указывали (см. стр. 89), діалекты эти опираются на различіе въ отраженіи двухъ рядовъ *k, звонкихъ придыхательныхъ и тріады средне-широкихъ гласныхъ, соотвѣтственно чему мы можемъ допустить и подраздѣленіе самого пранарода на отдѣлы восточный и западный, южный и сѣверный[22] и сверхъ того — въ восточномъ отдѣлѣ особое отвѣтвленіе арійской группы. Естественно принять, что въ связи съ этими дѣленіями нарождавшимися неодновременно, возникали нѣкоторыя различія въ культурѣ, отражавшіяся въ свою очередь и на языкѣ, въ частности — на лексической его сторонѣ. И дѣйствительно, можно указать группы родственныхъ словъ, связанныхъ принадлежностью къ тѣмъ или другимъ изъ указанныхъ отдѣловъ и свидѣтельствующихъ о независимомъ языковомъ творчествѣ; такъ, напр., западный отдѣлъ имѣетъ особое названіе для козла и козы (срв. лат. caper, др.-исл. hafr), въ отличіе отъ восточнаго отдѣла, гдѣ для названія этого животнаго примѣненъ другой корень (срв. скт. ajáḥ, ст.-сл. аӡьно); и т. п. Наибольшій интересъ представляетъ названіе „бука“ (срв. лат. fagus ≠ нѣм. Buche), встрѣчающагося лишь въ западной половинѣ Европы, соотвѣтственно чему заключаютъ о мѣстопребываніи западнаго отдѣла аріо-европейскаго пранарода; затрудненіе представляетъ греческое слово φᾱγός которое, сверхъ ожиданія, означаетъ не „букъ“, а „дубъ“; но это недоразумѣніе легко и естественно устраняется, если предположить, что первоначальное значеніе „бука“, вслѣдствіе созвучія слова φᾱγός съ глаголомъ φαγεῖν „ѣсть“, было перенесено на „дубъ“, плоды нѣкоторыхъ видовъ котораго, какъ извѣстно, съѣдобны. Различія лексическія южнаго и сѣвернаго отдѣловъ пока еще недостаточно сгруппированы, такъ что приходится опираться лишь на фонетическій моментъ, а именно — на особенность въ отраженіи первоначальныхъ звонкихъ придыхательныхъ.[23] Что касается болѣе поздняго отвѣтвленія арійской группы отъ восточнаго отдѣла, то оно знаменуетъ собою большой важности культурный фактъ, на которомъ мы остановимся съ нѣкоторою подробностью. Какъ мы указывали выше, аріо-европейцы до своего раздѣленія при преобладающемъ занятіи скотоводствомъ обращались также и къ пользованію хлѣбными растеніями. При ближайшемъ изученіи этого послѣдняго вопроса оказывается, что европейскій отдѣлъ нашего языковаго семейства имѣетъ цѣлый рядъ особыхъ общихъ словъ въ данной сферѣ, родственныя для которыхъ совершенно отсутствуютъ въ арійскомъ отдѣлѣ. Сюда относятся напр. слова, обозначающія дѣйствіе паханія, плугъ, сѣяніе, мельницу и т. п.; срв.
греч. ἀρόω „пашу“ ≠ лат. aro ≠ лит. ariù ≠ ст.-сл. орѭ;
греч. ἄροτρον „плугъ“ ≠ лат. arātrum ≠ лит. árklas;
греч. μύλη „мельница“ ≠ лат. mola ≠ ст.-сл. мелѭ (глаголъ) Отмѣченный фактъ, очевидно, не имѣетъ случайнаго характера и является показателемъ происшедшаго разъединенія въ восточномъ отдѣлѣ нашего языковаго семейства, одна часть котораго, балтійско-славянская, продолжала находиться въ общеніи съ западнымъ отдѣломъ,[24] а другая часть, арійская, стада уходить къ востоку. Конечно, возможно, что и въ этой послѣдней части существовали слова, родственный нѣкоторымъ изъ приведенныхъ, и только, не получая примѣненія вслѣдствіе новыхъ условій жизни, вышли изъ употребленія, но это допущеніе не мѣняетъ основнаго положенія. Такимъ образомъ, въ разсматриваемую эпоху отдѣлившаяся арійская часть почти исключительно отдалась скотоводству, тогда какъ другая, европейская, стала развивать дальше занятіе земледѣліемъ.
Совершенно аналогичнымъ путемъ лингвистическая археологія можетъ слѣдить за дальнѣйшимъ доисторическимъ развѣтвленіемъ аріо-европейскаго пранарода, возсоздавая послѣдовательно первоначальную культуру каждой вѣтви, напр. прагерманскую, праславянскую, прарусскую и т. п. Однако разработка этой глубоко-интересной задачи предстоитъ еще будущимъ изслѣдователямъ, когда и первобытная культура аріо-европейская, въ качествѣ исходнаго пункта, получитъ бо̀льшую опредѣленность и когда сравнительно-лингвистическіе матеріалы по изученію культурнаго развитія отдѣльныхъ вѣтвей, будутъ болѣе сгруппированы.
Въ заключеніе скажемъ нѣсколько словъ о той трудности, съ которою приходится считаться изслѣдователямъ лингвистической археологіи, благодаря смысловымъ измѣненіямъ словъ, происходящимъ вмѣстѣ съ развитіемъ культуры. Основными факторами этихъ измѣненій являются тѣ же ассоціаціи смежности и сходства, о которыхъ мы уже имѣли случай говорить (см. стр. 128) и которыя играютъ первостепенную роль и въ мышленіи и въ рѣчи человѣка. Дѣйствіе ассоціаціи смежности чаще всего проявляется въ томъ, что названіе сложнаго предмета или какой-либо его части, при недостаточно установившейся дифференціаціи терминовъ, легко переносится на другіе элементы того же сложнаго цѣлаго; этимъ путемъ въ разныхъ отдѣлахъ языка могутъ получиться различія какъ въ названіи цѣлаго, такъ и его частей; срв. скт. jyā „тетива лука“ ≠ греч. βιός „лукъ“.[25] Дѣйствіе ассоціаціи сходства можетъ проявляться въ томъ, что названіе какого-либо предмета или явленія, съ переходомъ къ новому культурному состоянію, переносится на новый предметъ, заступающій собою мѣсто прежняго и чѣмъ-нибудь съ нимъ сходный; срв. скт. ájraḥ „выгонъ, пастбище“ ≠ лат. ager „поле, пашня“.[26]
Примѣчанія
править- ↑ Такъ, уже Гриммъ въ предисловіи къ изданной имъ въ 1848 г. «Исторіи нѣмецкаго языка» (Geschichte der deutschen Sprache) писалъ: «изслѣдованіе языка, къ которому я привязанъ, никогда не могло меня удовлетворить такъ, чтобы я не имѣлъ постояннаго желанія переходить отъ словъ къ вещамъ. Мнѣ казалось достойнымъ труда дѣломъ попробовать сильнѣе встряхнуть помощью языкознанія ложе исторіи нашего народа».
- ↑ Его трудъ — Les origines Indoeuropéeunes ou les Aryas primitifs, essai de paléontologie lingulstique, Paris 1859—1863 (2‑ое изд. въ 1877 г.).
- ↑ Въ статьѣ — Die Sprachvergleichung und die Urgeschichte der indogermanischen Vö1ker (въ IV т., 1855 г., издававшагося имъ журнала Zeitschrift für vergleichende Sprachforshung).
- ↑ Въ сочиненіи «Die deutsche Sprache» (1860).
- ↑ Выдающійся трудъ этого ученаго — «Культурныя растенія и домашнія животныя въ ихъ переходѣ изъ Азіи въ Грецію и Италію, а также и въ остальную Европу. Историко-лингвистическіе эскизы Виктора Гена. Переводъ съ нѣм., просмотрѣнный авторомъ», Спб. 1872; въ своемъ нѣмецкомъ оригиналѣ (Hehn V. Kulturpflanzen und Haustiere и проч.) это сочиненіе вышло уже седьмымъ изданіемъ въ 1902 г., значительно расширеннымъ, и подготовляется теперь новое.
- ↑ Шрадеръ О. Сравнительное языковѣдѣніе и первобытная исторія. Лингвистическо-историческіе матеріалы для изслѣдованія индогерманской древности. Перев. съ нѣмецкаго. Спб. 1886; въ нѣмецкомъ оригиналѣ книга вышла уже третьимъ переработаннымъ изданіемъ (Sprachvergleichung und Urgeschichte, I, 1906; II, 1906—1907). Затѣмъ назовемъ новѣйшее сочиненіе того же автора, имеющее въ виду популяризацію предмета, — «Индоевропейцы», съ предисловіемъ и дополненіями автора къ русскому изданію, перев. Ѳ. И. Павлова подъ редакціей и со вступительной статьей проф. А. Л. Погодина, Спб. 1913 (изд. Библіотеки знанія).
- ↑ По нашему мнѣнію дѣло должно еще болѣе расшириться привлеченіемъ къ выводамъ произведеній народной словесности, содержащихъ нерѣдко отголоски очень глубокой старины, а также и изученіемъ быта современныхъ дикарей, которое можетъ освѣтить нѣкоторые стороны жизни аріо-европейскаго пранарода, устанавливая необходимое сосуществованіе тѣхъ или другихъ элементовъ культуры.
- ↑ Первое предположеніе опиралось кромѣ естественно-историческихъ соображеній еще и на предполагавшуюся тѣсную культурную связь аріо-европейскаго пранарода съ семитами, второе — на данныя археологіи, полученныя въ области древнихъ швейцарскихъ свайныхъ построекъ и, какъ казалось, согласовавшіяся съ результатами лингвистики; послѣднее же предположеніе возникло на основаніи иныхъ болѣе сложныхъ соображеній, о которыхъ мы скажемъ ниже.
- ↑ Въ формѣ Р. ед. имѣется, по-видимому, суффиксальный элементъ n (изъ *ĕn), которому въ И. ед. по правилу соотвѣтствуетъ конечное -ā, передъ которымъ корневое и консонантизуется въ v. Геродотъ приводитъ мидійское (иранское) названіе даннаго животнаго — σπάκα гдѣ по общему правилу sv → sp и кромѣ того слово распространилось суф. -κα; это слово интересно тѣмъ, что путемъ скиѳскаго вліянія перешло въ русскій языкъ, срв. «собака».
- ↑ Срв. скт. ū́rṇā (гдѣ корневой слогъ ūr восходитъ къ первоначальному долгому слогообразующему плавному, а таковой имѣетъ въ положеніи передъ согласнымъ особое отраженіе въ греч. и лат. въ видѣ плавнаго съ слѣдующимъ долгимъ гласнымъ) ≠ лат. lāna (откуда lanāta «овца», соб. снабженная шерстью) ≠ греч дорич. τὸ λãνος ≠ лит. vilnos (мн. ч.) ≠ ст.-сл. влъна.
- ↑ Названіе для стада: скт. paçúḥ ≠ лат. pecus ≠ нѣм. Vieh, др.-вхн. fihu; названіе для пастуха: греч. ποιμήν ≠ лит. pëmů (срв. скт. pā́ti «стрежетъ, охраняетъ», pāyúḥ «сторожъ»).
- ↑ Косвеннымъ доказательствомъ въ пользу существованія скотоводства у первобытныхъ аріо-европейцевъ служитъ также то обстоятельство, что названныя животныя являются уже въ прирученномъ состояніи у индусовъ Ригведы, у иранцевъ Авесты, въ гомеровское время, у древнихъ римлянъ и проч.
- ↑ Археологическія данныя подтверждаютъ, что прирученіе лошади послѣдовало позже прирученія названныхъ другихъ животныхъ; такъ, находки въ области швейцарскихъ свайныхъ построекъ свидѣтельствуютъ, что въ ту эпоху существовали въ прирученномъ состояніи корова, овца, коза и собака, между тѣмъ какъ лошадь была еще въ дикомъ состояніи, прирученіе же ея произошло позже — въ эпоху свайныхъ построекъ долины По. Къ сожалѣнію, до сихъ поръ еще не произведены аналогичныя разысканія въ Азіи, которыя были бы существенно важны для окончательнаго выясненія разсматриваемыхъ вопросовъ. Упомянемъ попутно, что верховой ѣзды не находимъ ни у Гомера, ни въ Ригведѣ; въ Авестѣ упоминается о ней рѣдко, и можно подозрѣвать, что иранцы могли позаимствовать ее у тюркскихъ кочевниковъ.
- ↑ При этомъ само собою остается открытымъ вопросъ, какого вида были эти орудія, какъ производились самыя дѣйствія и проч. Изученіе аналогичныхъ предметовъ у дикарей, равно какъ и получаемыхъ при археологическихъ раскопкахъ, должно помочь уясненію этого вопроса. Добавимъ однако, что кромѣ того, по нашему мнѣнію, необходимо изучать разновидности культурныхъ предметовъ у отдѣльныхъ аріо-европейскихъ народностей. Этимъ путемъ можно дойти до законовъ видоизмѣненія этихъ предметовъ, которое съ необходимостью слѣдуетъ опредѣленной логикѣ (въ зависимости, напр., отъ матеріала, удобства, механическаго момента, разнообразныхъ условій жизни и т. п.), опредѣлить послѣдовательныя фазы измѣненія и, наконецъ, установить первоначальные типы. Такое изслѣдованіе предметовъ, производимое особо отъ названій, должно составить, по нашему мнѣнію, особую дисциплину «предметовѣдѣнія», совершенно аналогичную сравнительно-историческому языковѣдѣнію. Насъ радуетъ, что эта мысль, уже давно высказанная нами, въ свое время была замѣчена и подчеркнута проф. А. Л. Погодинымъ (см. Ж. М. Н. Пр. 1899, ч. 321, въ статьѣ «Новыя сочиненія о языкѣ и культурѣ индогерманцевъ», стр. 512), вполнѣ справедливо распространяющимъ ее и на область соціальной эволюціи. Въ настоящее время это положеніе можетъ считаться уже общепризнаннымъ, такъ что даже существуетъ спеціальный журналъ, посвященный подобнымъ вопросамъ, подъ заглавіемъ «Wörter und Sachen».
- ↑ Сродство словъ «шить» и «шило» можетъ указывать на примитивный способъ этой работы, когда передъ сшиваніемъ двухъ кусковъ (напр. шкуры и т. п.) предварительно острымъ инструментомъ прокалывались отверстія.
- ↑ Изъ приведенныхъ словъ можно видѣть, что здѣсь первоначально имѣлась въ виду гибкая вѣтвь, могущая получить разнообразное примѣненіе въ техникѣ.
- ↑ Въ санскритскомъ словѣ š произошло изъ *s послѣ узкаго гласнаго; на почвѣ греческаго языка основа ae. *isŭ- получила дальнѣйшее распространеніе посредствомъ темат. гласнаго ŏ, передъ которымъ ŭ консонантизовалось въ υ (Ϝ), а получившаяся группа согласныхъ σϜ исчезла между гласными съ замѣнительнымъ удлиненіемъ предшествующаго (ĭ).
- ↑ Срв. скт. dhánuḥ; греч. τόξον; лат. arcus; нѣм. Bogen; ст.-сл. лѫкъ.
- ↑ Спеціально-археологическое изслѣдованіе результатовъ древнѣйшихъ раскопокъ установило (см. Much M. Die Kupferzeit in Europa und ihr Verhältniss zur Kultur der Indogermanen, 18932, стр. 234 сл.), что въ Европѣ въ тѣснѣйшей связи съ каменнымъ вѣкомъ начинаетъ встрѣчаться мѣдь, какъ первый металлъ, однако не часто и видимо съ чертами бережливаго употребленія. Вскорѣ послѣ того какъ она стала получаться уже въ большемъ обиліи, появляется и бронза, бѣдная еще содержаніемъ олова и въ простѣйшихъ формахъ, при чемъ однако не исчезли тотчасъ и каменныя орудія, которыя очевидно продолжали еще держаться среди бѣдныхъ и въ силу традиціи. Наконецъ, наступаетъ время такого избытка мѣди, а затѣмъ бронзы, что даже бѣднякъ можетъ покинуть каменный топоръ. При этомъ очень рано начали обработывать мѣдь путемъ плавленія вмѣсто обколачиванія, что доказывается тѣмъ, что въ илѣ швейцарскихъ озеръ на мѣстахъ тѣхъ свайныхъ поселеній, гдѣ нѣтъ еще слѣдовъ знакомства съ металлами, найдены тигли и литейныя ложки. Однако мы не вправѣ приписывать культуру швейцарскихъ свайныхъ построекъ непремѣнно аріо-европейскому пранароду, тѣмъ болѣе, что культура аріо-европейцевъ могла быть общею съ другими соприкасавшимися племенами, т. е. на подобіе того, какъ у насъ, напр., соприкасающіеся великороссы, чуваши и др. нерѣдко пользуются одинаковыми орудіями. Кромѣ того, естественно предположить, что перехода къ металламъ происходилъ съ большою неравномѣрностью въ разныхъ частяхъ пранарода; доказательствомъ служитъ то обстоятельство, что употребленіе каменныхъ орудій встрѣчается даже и въ историческое время; напр. каменные топоры употреблялись еще шотландцами въ концѣ XIII в.
- ↑ О дальнѣйшемъ развитіи металлической культуры въ Европѣ см. Шрадеръ Сравнительное языковѣдѣніе и первобытная исторія, 1886, стр. 305—308 (= Schrader Sprachvergleichung und Urgeschichte, II3 86—89.
- ↑ Изъ европейскихъ названій для укрѣпленій отмѣтимъ кельт. dūnum ≠ англ. town, нѣм. Zaun; рус. «тынъ» заимствовано изъ германской языковой области.
- ↑ Называемъ всѣ эти отдѣлы такъ, примѣняясь къ современному географическому положенію языковъ, не утверждая однако, что таково оно было и въ праязыковое время.
- ↑ Намъ кажется впрочемъ, что съ эпохою нарожденія южнаго діалектическаго отдѣла связана между прочимъ наличность нѣкоторыхъ общихъ названій оружія въ языкахъ этого отдѣла, срв. напр. родственныя названія для меча: скт. asiḥ ≠ греч. ἄορ ≠ лат. ensis.
- ↑ Армянскій языкъ по отношенію къ разсматриваемымъ словамъ принадлежитъ къ европейской группѣ, откуда слѣдуетъ, что праармяне не участвовали въ указанной отливной волнѣ арійской, какъ и нѣкоторая часть арійцевъ, осѣвшая затѣмъ въ Прикавказьѣ. Принимаютъ, что праармяне вмѣстѣ сь одноплеменными фригійцами переселились изъ Европы въ Малую Азію, покинувъ сосѣдство съ ѳракійцами, которые занимали сѣверо-востокъ Балканскаго полуострова.
- ↑ Аналогичныя явленія весьма нерѣдки и въ позднѣйшей языковой жизни, результатомъ чего являются перебои значенія одинаковыхъ словъ въ родственныхъ языкахъ; срв. русскому слову «письмо» по значенію соотвѣтствуетъ въ польскомъ слово list, а русскому «листъ» — польское arkusz, польскому pismo — русское «почеркъ», и мн. др.
- ↑ Весьма возможно, что и русскія слова «пасти́» и «пахать» восходятъ къ одному и тому же корню, при чемъ второе перенесено съ явленія быта пастушескаго на соотвѣтствующее явленіе земледѣльческаго быта. Изъ словъ позднѣйшаго времени укажемъ на польское cios (рус. «тёсъ»), которое, благодаря раннему пріобщенію Польши къ европейской каменной культурѣ, стало обозначать не доску, а обтесанный камень. Срв. также современныя выраженія «красныя чернила», «стрѣлять изъ ружья», «вздувать огонь», гдѣ, по ассоціаціи сходства между преемственными явленіями, прежнее названіе перенесено и на новое явленіе, при чемъ получилось даже противорѣчіе съ генетическимъ смысломъ.