Антропологія, разсматривая человѣка съ зоологической точки зрѣнія какъ особый видъ животныхъ, обладающій даромъ слова, дѣлитъ все человѣчество по тѣлеснымъ признакамъ на расы и племена.
Лингвистика, занимающаяся изученіемъ различій человѣческой рѣчи, распредѣляетъ всѣ языки по семействамъ и ихъ болѣе мелкимъ подраздѣленіямъ. Казалось бы, что эта лингвистическая группировка должна бы гармонировать съ антропологическою, однакожъ на самомъ дѣлѣ между ними не наблюдается полнаго соотвѣтствія, а лишь частичное. Это зависитъ отъ того, что въ теченіе тысячелѣтій происходили столкновенія между племенами и передвиженія ихъ, благодаря чему племена различныя прежде по языку могли уподобляться другъ другу, а племена раньше родственныя по языку — разъединяться. Потому-то сходство или различіе языковъ не всегда теперь служитъ показателемъ антропологической одинаковости или же различія, какъ и наоборотъ — антропологическія отношенія не всегда соотвѣтствуютъ лингвистическимъ. Лингвистика дѣлитъ всѣ языки земнаго шара на нѣкоторое число семействъ (еще вполнѣ не установленное), напр. аріо-европейское, урало-алтайское и т. д., при чемъ каждое такое семейство образуется изъ языковъ родственныхъ по корнямъ и формамъ, тогда какъ между разными семействами такого языковаго родства наука пока еще не можетъ обнаружить, хотя возможно, что съ прогрессомъ знаній удастся открыть соотношенія сродства и между нѣкоторыми языковыми семействами, которыя теперь считаются неродственными. Распредѣленіе человѣческихъ языковъ по семействамъ составляетъ предметъ генетической (т. е. опирающейся на признаніи родства или же отсутствія его) классификаціи языковъ. Но если сравнивать не сходство корней и формъ, а аналогичность строенія или структуры словъ входящихъ въ составъ предложеній, то въ результатѣ будемъ имѣть классификацію структурную или морфологическую, при чемъ все разнообразіе семействъ можно подвести подъ четыре основные типа: 1) корневой; 2) агглютинирующій, 3) воплощающій, 4) флексійный, различающіеся между собою способомъ выражать въ предложеніи различныя отношенія между отдѣльными понятіями. Въ корневомъ типѣ понятія обозначаются отдѣльными корнями, а отношенія между ними въ предложеніи или — иначе — формальные оттѣнки выражаются мѣстомъ словъ въ предложеніи. Въ агглютинирующемъ (т. е. „приклеивающемъ“) типѣ для выраженія формальныхъ оттѣнковъ мысли уже существуютъ особые морфологическіе элементы, которые присоединяются къ корнямъ въ извѣстномъ порядкѣ и являются настолько самостоятельными и опредѣленными, что ясно отдѣляются какъ другъ отъ друга, такъ и отъ корня; при этомъ для каждаго отдѣльнаго оттѣнка значенія всегда служитъ одинъ и тотъ же особый придаточный элементъ; въ однихъ семействахъ такіе элементы ставятся позади корня, а въ другихъ — передъ корнемъ. Воплощающіе языки занимаютъ какъ бы среднее положеніе между корневыми и агглютинирующими и называются такъ потому, что они цѣлое предложеніе какъ бы воплощаютъ въ одномъ словѣ, а именно: принимая глаголъ за средоточіе предложенія, они вносятъ въ него другіе слова, но не въ обычномъ ихъ видѣ, а въ видѣ корней (въ отдѣльномъ же употрѣбленіи эти слова сохраняютъ свой формальный элементъ)[1]; поэтому такой строй называютъ также полисинтетизмомъ („многообъединенностью“). Во флексійномъ типѣ формальные элементы вообще тѣсно сливаются съ корнемъ или основою; впрочемъ префиксы и особенно предлоги своей обособленностью напоминаютъ придаточные элементы агглютинирующихъ языковъ. Вообще можно сказать, что всѣ эти типы не имѣютъ непереходимой границы между собою, но — какъ увидимъ далѣе — характерныя явленія однихъ типовъ могутъ встрѣтиться какъ частныя въ другихъ типахъ.
Представимъ теперь перечень наиболѣе извѣстныхъ семействъ и типовъ языковъ съ указаніемъ характерныхъ признаковъ строенія нѣкоторыхъ изъ нихъ.
I. Китайскій языкъ. Признаки его:
1) Китайскому языку свойственны „корни-слова“, не распространенные вовсе суффиксами; поэтому китайскій языкъ называютъ корневымъ. Корни, отдѣльно взятые, имѣютъ преимущественный смыслъ той или другой части рѣчи, хотя и не имѣютъ формальныхъ отличій по словопроизводственному элементу; въ предложеніи же они могутъ получить значеніе и другихъ частей рѣчи. Такъ, напр., корень та, смотря по положенію во фразѣ, можетъ обозначать: величина, великій, очень, увеличить.[2]
2) Формальные оттѣнки значенія выражаются или мѣстомъ слова въ предложеніи (т. е. синтаксически), или же при помощи особыхъ формальныхъ словечекъ-корней. Такъ, подлежащее обнаруживается само собою тѣмъ, что всегда начинаетъ собою предложеніе; прямое дополненіе стоитъ непосредственно за словомъ, выражающимъ дѣйствіе. Оттѣнки другихъ падежей передаются или также опредѣленнымъ мѣстомъ слова въ предложеніи, или помощью формальныхъ словечекъ-корней, напр., родит. пад. обозначается постановкой слова передъ тѣмъ словомъ, которое должно быть опредѣлено: t’i̯ēn tse = сынъ неба, но говорятъ также t’i̯ēn ti-tse.[3] Вотъ примѣръ видоизмѣненія значенія корней словъ въ зависимости отъ перемѣны мѣста въ предложеніи:
.jpg)
И такъ, въ китайскомъ языкѣ кромѣ главныхъ словъ-корней есть еще вспомогательныя; изученіе китайскаго языка сводится къ изученію корней того и другаго типа, а также порядка словъ въ предложеніи. Различіе двухъ видовъ корней-словъ было подмѣчено китайскими грамматиками, которые раздѣлили корни на двѣ группы — слова полныя и слова пустыя, что̀ соотвѣтствуетъ въ европейскомъ языкознаніи дѣленію словъ на „знаменательныя“ и „служебныя“ или „частицы“. Соотвѣтственно съ этимъ они опредѣляютъ и грамматику, какъ „очень полезное искусство, научающее насъ отличать полныя слова и пустыя“.
3) Многозначность китайскихъ корней. Независимо отъ только-что указаннаго видоизмѣненія смысла слова соотвѣтственно занимаемому мѣсту въ предложеніи, въ китайскомъ языкѣ одни и тѣ же корни нерѣдко имѣютъ самыя разнообразныя значенія; иначе говоря, въ китайскомъ языкѣ много корней-гомонимовъ.[4] Напр. корень tao, между прочимъ, можетъ обозначать: похитить, достичь, покрыть, знамя, пшеница, вести, дорога; корень lu: отвратить, повозка, драгоцѣнный камень, роса, ковать, дорога. Конечно, во многихъ случаяхъ значенія корня, хотя бы на первый взглядъ и различныя, могутъ быть родственны между собою, напр. t‘ḭēn значитъ „небо“ и „день“, т. е. подобно напр. санскритскому слову dyāus.
4) Въ китайскомъ языкѣ употребляется особаго рода сложеніе корней. Чтобы выдѣлить, при многозначности, тотъ или другой смыслъ слова, соединяютъ два слова, являющіяся въ одномъ изъ своихъ значеній синонимами; такъ, tao-lu значитъ только „дорога“, такъ какъ въ этомъ только значеніи совпадаютъ оба слова. Ср. наше выраженіе: „путь-дорога“.
5) Разнообразіе интонаціи. Различные смыслы одного и того же слова иногда соединяются съ различіемъ интонаціи или вида ударенія.
| II. Аннамскій. | Эти языки, находящіеся въ географическомъ сосѣдствѣ съ китайскимъ и также, подобно ему, корневые, выставляются однако въ качествѣ отдѣльныхъ семействъ, такъ какъ родства между ними пока не обнаружено. | |
| III. Сіамскій. | ||
| IV. Бирманскій. | ||
| V. Тибетскій. |
VI. Семейство урало-алтайскихъ (туранскихъ) языковъ, названное такъ по своей предполагаемой прародинѣ, широко раскинулось, занявши всю сѣверную половину Азіи и значительную часть восточной Европы. Къ этому семейству относятъ слѣдующія группы языковъ, родство между которыми однакожъ не можетъ пока считаться вполнѣ установленнымъ: турецко-татарская или тюркская (съ языками турецкимъ, татарскимъ, киргизскимъ и др.)[5], финская (съ языками финскимъ, эстонскимъ, мордовскимъ, черемисскимъ, остяцкимъ, мадьярскимъ и др.), монгольская (куда относятся также языки бурятскій и калмыцкій), тунгузская или манджурская, самоѣдская. Признаки:
1) Агглютинація (т. е. приклеиваніе, отъ лат. glutinum = клей). Въ урало-алтайскихъ языкахъ нѣтъ такого плотнаго единства слова, какъ въ языкахъ аріо-европейскихъ, суффиксы сохраняютъ свою отчетливость и обособленность. Отсюда урало-алтайскіе языки называются агглютинирующими, приклеивающими. Эта отчетливость придаточныхъ морфологическихъ элементовъ находится въ связи съ тѣмъ, что одинъ и тотъ же оттѣнокъ значенія выражается однимъ и тѣмъ же суффиксомъ, между тѣмъ какъ во флексіи аріоевропейской мы встрѣчаемъ разнообразіе обозначеній для одного и того же оттѣнка значенія (ср., напр., въ русскомъ различныя окончанія Род. ед. — стола, рыбы, кости). Отсюда проистекаетъ относительная простота урало-алтайской флексіи. Примѣръ изъ турецкаго языка: oda комната (отсюда слово „одалиска“), oda-da въ комнатѣ, oda-lar комнаты, oda-lar-da въ комнатахъ; точно такъ же образуются соотвѣтствующія формы и отъ всякаго другаго существительнаго (нѣкоторыя варіаціи получаются вслѣдствіе фонетическихъ перемѣнъ, см. ниже пунктъ 3). Агглютинативный и флексійный моменты, вѣроятно, такъ или иначе свойственны и другимъ языкамъ, ибо выражаютъ собою лишь разную степень самостоятельности морфемъ; въ этомъ смыслѣ аффиксамъ турецко-татарскихъ языковъ эквивалентны префиксы и отчасти суффиксы въ аріо-европейскихъ языкахъ.
2) Урало-алтайскіе языки не развили типа префиксовъ и предлоговъ. Разнообразные оттѣнки значенія они выражаютъ посредствомъ присоединенія къ корню соотвѣтствующихъ суффиксовъ. Суффиксы здѣсь исполняютъ и тѣ функціи, которыя въ аріоевропейскихъ языкахъ выполняются предлогами.[6] Ср. турецк.: el рука, el-im моя рука, el-im-de въ моей рукѣ, el-im-de-ki находящійся въ моей рукѣ, el-im-de-ki-n (Р. ед.) находящагося въ моей рукѣ.
3) Гармонія гласныхъ. Сочетаніе корня съ суффиксами при образованіи словъ объединяется не только удареніемъ, но еще такъ называемою гармоніею гласныхъ. Явленіе это состоитъ въ томъ, что гласнымъ корня опредѣляется характеръ послѣдующихъ гласныхъ. Если, напр., въ корнѣ твердый гласный, то и слѣдующіе гласные того же слова будутъ твердые, а если мягкій, то и послѣдующіе гласные мягкіе. Такимъ образомъ, окончаніе неопр. накл. будетъ -mak, если гласный въ корнѣ твердый, и -mek, если онъ мягкій, напр. тур. jaz-mak писать || sev-mek любить. Подобнымъ же образомъ знакъ множеств. числа является въ видахъ -lar || -ler, признакті locat. -da || -de и т. п., смотря по главному гласному въ словѣ, т. е. по гласному корня.
4) Нѣтъ различія рода въ существительныхъ, т. е. какъ это свойственно значительному большинству языковыхъ группъ, именно — всѣмъ семействамъ кромѣ хамитскаго, семитскаго и аріо-европейскаго, да и то въ послѣднемъ нѣкоторые изъ современныхъ языковъ уже утратили родовыя различія.
5) Неизмѣняемость прилагательнаго. Такъ какъ имена существительныя въ урало-алтайскихъ языкахъ не выработали различія рода, то въ зависимости отъ этого и прилагательныя не измѣняются „по родамъ, равно какъ и не склоняются, но въ неизмѣняемой формѣ присоединяются спереди къ существительнымъ, при чемъ падежныя окончанія имѣются только при существительныхъ.[7]
6) Въ отношеніи синтаксическомъ обращаетъ на себя вниманіе совершенно другой порядокъ словъ въ предложеніи, нежели въ языкахъ аріоевропейскихъ. Ср. въ морфологическомъ отношеніи отсутствіе типа префиксовъ; соотвѣтствующіе имъ элементы стоятъ позади корня, слѣдовательно въ совершенно иномъ направленіи относительно корня, чѣмъ въ аріоевропейскихъ языкахъ. Если отмѣченныя синтаксическое и морфологическое явленія урало-алтайскихъ языковъ стоятъ въ связи между собою, то здѣсь мы имѣемъ случай соотвѣтственности между синтаксическимъ и морфологическимъ строемъ языка.
| VII. Японскій языкъ. | агглютинирующіе. | |
| VIII. Дравидскіе языки. |
IX. Языки сѣверо-восточнаго угла Азіи, т. е. языки юкагировъ, коряковъ, чукчей и камчадаловъ, родственныя отношенія которыхъ еще недостаточно разъяснены.
X. Языки Кавказа распадаются на языки сѣвернаго и южнаго склона; къ первымъ принадлежатъ черкесскій (у Чернаго моря), чеченскій и лезгинскій (у Каспійскаго моря), ко вторымъ — грузинскій, сванетскій, мингрельскій; до сихъ поръ не только не установлено родства между сѣверною и южною группою, но даже и между отдѣльными членами сѣверной группы.
IX. Малао-полинезійскіе языки, распространенные на многочисленныхъ островахъ Великаго океана; языки этого семейства подраздѣляются на группы — малайскую (на малайскомъ архипелагѣ, а также на Филиппинскихъ островахъ), полинезійскую (въ Полинезіи, Новой Зеландіи и Мадагаскарѣ) и меланезійскую (на островахъ Фиджи и другихъ къ сѣверо-востоку отъ Австраліи); что касается языка папуасовъ на Новой Гвинеѣ и языка племенъ Австраліи, то этотъ вопросъ пока мало изслѣдованъ.
XII. Американскіе языки (т. е. языки туземцевъ Америки) весьма многочисленны, но характерную черту всѣхъ этихъ языковъ составляетъ полисентетизмъ, уже объясненный нами выше.[8]
XIII. Кафрскіе языки южной Африки образуютъ семейство банту, къ югу отъ нихъ находятся неродственные имъ и между собою языки готтентотовъ и бушменовъ, а къ сѣверу простирается область различныхъ негрскихъ языковъ, родственныя отношенія которыхъ еще не установлены.
XIV. Языки хамитскіе, къ нимъ принадлежатъ ливійскіе или берберскіе языки сѣвера Африки и групаа языковъ на югѣ Египта, извѣстная подъ названіемъ эѳіопскихъ.[9] Кромѣ того, къ тому же семейству принадлежали и нѣкоторые древніе, уже исчезнувшіе языки, а именно: древне-египетскій и потомокъ его — коптскій; этотъ послѣдній нѣсколько столѣтій тому назадъ уступилъ свое мѣсто арабскому. Ученые склонны считать хамитскіе языки за родственные съ семитскими.
XV. Семитскіе языки, въ значительной своей части уже вымершіе, образуютъ четыре вѣтви: древне-ассирійскій или ассиро-вавилонскій языкъ, извѣстный изъ клинообразныхъ надписей Вавилона и Ниневіи; ханаанскіе языки — финикійскій и еврейскій; языкъ арамейскій, вытѣснившій собою изъ живаго употребленія еврейскій уже за четыре вѣка до Р. Х. и частію сохранившійся до настоящаго времени подъ именемъ ново-сирійскаго; наконецъ — языкъ арабскій, ставшій священнымъ языкомъ ислама и не только сохранившійся до настоящаго времени, но и значительно распространившійся чрезъ завоеванія на другія области (онъ употребляется въ Аравіи, Месопотаміи, Сиріи, Египтѣ, сѣверной Африкѣ и на о. Мальтѣ). Признаки семитскихъ языковъ:
1) Трехсогласный характеръ корней. Корни въ семитскихъ языкахъ состоять изъ трехъ согласныхъ (о роли гласныхъ скажемъ въ слѣдующемъ пунктѣ). Согласные составляютъ постоянную, не мѣняющуюся при флексіи часть корня. Примѣры семитскихъ корней: q-t-l убивать, k-t-b писать, d-b-r говорить. Между тѣмъ въ индоевропейскихъ языкахъ строеніе корней представляетъ значительное разнообразіе: корень можетъ состоять изъ гласнаго безъ всякаго согласнаго (напр. ei — εἶμι), изъ согласнаго съ гласнымъ или, наоборотъ, изъ гласнаго съ согласнымъ, далѣе — изъ гласнаго между двухъ согласныхъ и проч.
2) Внутренняя флексія. Гласные представляютъ мѣняющуюся часть семитскаго корня. Перемѣною гласныхъ корня получается измѣненіе оттѣнковъ значенія, что̀ и называется внутренней флексіей. При этомъ одни и тѣ же оттѣнки значенія вообще выражаются одинаковыми гласными для всѣхъ корней. Напр. въ арабскомъ: qatala онъ убилъ, qutila онъ былъ убитъ и т. п.; соотвѣтствующія образованія отъ другихъ корней: kataba, kutiba; dabara, dubira, и т. д.
3) Только два рода въ именахъ — мужескій и женскій. По этимъ двумъ родамъ распредѣляются и названія неодушевленныхъ предметовъ и отвлеченныхъ понятій. (Какъ вторичное явленіе, существованіе только двухъ родовъ наблюдается и въ нѣкоторыхъ изъ аріоевропейскихъ языковъ, напр. романскихъ и балтійскихъ).
4) Первоначально трехпадежное склоненіе, а затѣмъ переходъ къ аналитическому состоянію. Полагаютъ, что въ семитскомъ праязыкѣ склоненіе имѣло только три падежа, стало быть — меньше, чѣмъ въ индоевропейскомъ праязыкѣ. Падежи эти были: Им., Род., Вин.; окончаніями ихъ служили гласные: Им. -u, Р. -i, В. -a, напр. напр. kalbu (собака), kalbi, kalba. Кромѣ арабскаго языка, все семитическое семейство большею частью потеряло эти окончанія. Напр. о еврейскомъ языкѣ Гезеніусъ говоритъ: „формъ падежей еврейскій языкъ собственно не имѣетъ, хотя и уцѣлѣли въ немъ нѣкоторые ихъ остатки, свидѣтельствующіе объ ихъ существованіи въ до-библейскій періодъ языка; понятіе же о падежѣ получается или по мѣсту, занимаемому именемъ въ предложеніи, или выражается посредствомъ предлоговъ, приставляемыхъ къ имени. Въ томъ и другомъ случаѣ форма имени не подвергается никакому измѣненію и, потому, ученіе о падежахъ въ этомъ случаѣ принадлежитъ синтаксису.“. Ср. переходъ многихъ изъ аріоевропейскихъ языковъ въ аналитическое состояніе.
5) Согласованіе прилагательнаго въ родѣ, числѣ и падежѣ съ существительнымъ, т. е. какъ это имѣетъ мѣсто и въ языкахъ аріоевропейскихъ.
6) Только два времени въ глаголѣ: совершенное — для обозначенія дѣйствія совершившагося и несовершенное — для обозначенія дѣйствія несовершившагося. Времена эти различаются мѣстомъ личнаго суффикса и гласнымъ корня, напр. въ араб.: katabta (ты написалъ), taktubu (дѣйствіе несов.).[10]
Примѣчаніе. Въ передней Азіи существовали въ древности еще нѣкоторыя другія семейства языковъ, которые вымерли, сохранившись однако въ письменныхъ памятникахъ. Къ такимъ принадлежатъ:
1) Языкъ сумерскій съ нарѣчіемъ аккадскимъ, который употреблялся въ Месопотаміи и былъ вытѣсненъ языкомъ ассиро-вавилонянъ, прибывшихъ сюда за четыре тысячелѣтія до Р. Х. изъ предполагаемой прародины семитовъ — Аравіи; судя по надписямъ, языкъ сумеровъ имѣлъ строй отличный отъ семитскихъ языковъ, какъ полагаютъ — агглютинирующій.
2) Языкъ хаттовъ или хетовъ (хетитовъ), господствовавшій въ восточной части Малой Азіи и сохранившійся въ гіероглифическихъ надписяхъ, писанныхъ знаками и рисунками и до сихъ поръ еще надлежаще не разъясненныхъ (хотя и есть попытки связать языкъ этихъ надписей съ армянскимъ).
3) Языкъ клинообразныхъ ванскихъ надписей (найденныхъ около озера Вана въ Закавкавьѣ), принадлежавшій, какъ полагаютъ древнимъ алародамъ; нѣкоторые видѣли въ этяхъ надписяхъ древнѣйшіе памятники армянскаго языка, тогда какъ другіе болѣе склонны относить ихъ къ грузинскому языку.
XVI. Аріо-европейскіе или индо-европейскіе языки — съ весьма развитымъ флексійнымъ строемъ. Однако большая часть современныхъ ихъ представителей уже перешла изъ „синтетическаго“ въ „аналитическое“ состояніе, т. е. усвоила флексію подобно напр. франц.: de la table, à la table и проч., или j’ai lu, j’avais lu… Отсюда видимъ, что, съ переходомъ языка изъ синтетическаго состоянія въ аналитическое, прежнее флексійное разнообразіе уступаетъ мѣсто большей простотѣ флексіи, т. е. измѣненіе происходитъ въ направленіи бо̀льшаго удобства для памяти.
Слѣдуетъ думать, что этотъ процессъ, широко распространенный не только въ языкахъ аріо-европейскихъ, но также и семитскихъ, вытекаетъ изъ самой природы языка, и мы постараемся разъяснить его съ этой стороны. Прежде всего замѣтимъ, что считаемъ самые термины „аналитическій“ и „синтетическій“ въ этомъ случаѣ мало соотвѣтствующими существу дѣла, такъ какъ въ этомъ процессѣ не происходитъ какого-либо анализа, а только пониженіе знаменательности нѣкоторыхъ частей выраженія. Если мы возьмемъ рядъ фактовъ „аналитизма“, напр. франц. j’écrirai (=лат, ego scribere habeo), plus vite, нѣм. ich werde lesen, англ. I do not go, малор. ходити му или му ходити (т. е. „я пойду“), рус. самый высокій., серб. хвалиħеш („ты будешь хвалить“), ново-греч. ϑέλω λύει (Fut.) и т. п., — то не трудно замѣтить, что во всѣхъ этихъ случаяхъ имѣется переходъ цѣлаго выраженія какъ бы въ одно слово опредѣленной формы, гдѣ смыслъ отдѣльныхъ частей уже стушевывается (родъ „опро̀щенія“). Этотъ переходъ происходитъ благодаря тому, что одна часть выраженія, являясь особенно частою и постоянною при мѣняющихся другихъ частяхъ, легко получаетъ формальный оттѣнокъ, понижаясь въ своей знаменательности до роли формальнаго элемента. Этотъ процессъ развивается въ одномъ и томъ же языкѣ съ неравномѣрной скоростью въ разныхъ грамматическихъ категоріяхъ, а также неравномѣрно и въ разныхъ языкахъ по сравненію другъ съ другомъ.
Примѣчанія править
- ↑ Это и понятно; срв. въ русскомъ — домъ, домикъ, домашній и пр.; но въ сложеніи домо-владѣлецъ, домо-рощенный и т. п.
- ↑ Основываясь на томъ, что такіе корни-слова содержатъ только одинъ слогъ, китайскій языкъ называютъ односложнымъ, однако приходится сомнѣваться въ совершенной правильности этого положенія, такъ какъ могутъ быть случаи опро́щенія на почвѣ двухъ соединенныхъ корней; напр., нѣкоторыя сложныя названія городовъ навѣрно уже не чувствуются въ своемъ морфологическомъ составѣ (срв. Пекинъ: pek = сѣверъ, king = столица; нужно думать, что разсматриваемое слово имѣетъ на себѣ уже и одно удареніе).
- ↑ Случаи различенія подлежащаго и прямаго дополненія по мѣсту въ предложеніи встрѣчаются и въ индоевроп. языкахъ, напр. во франц.: Emile craint Auguste || Auguste craint Emile. Ср. еще относительно роли мѣста слова въ предложеніи въ нѣм.: du hast || hast du? и т. п., ich habe… genommen и т. д.
- ↑ Это легко объясняется тѣмъ, что китайскій языкъ не знаетъ аффиксовъ (суффиксовъ и префиксовъ). Въ языкахъ нашего семейства отъ сравнительно ограниченнаго количества корней получается благодаря суффиксамъ и префиксамъ почти безконечное количество словъ (срв. пеку < печь, подпечекъ, печникъ, пекарь и т. д.). Такъ какъ этого средства китайскій языкъ не знаетъ, то вполнѣ естественно, что одинъ и тотъ же по звукамъ корневой комплексъ нерѣдко имѣетъ въ китайскомъ много различныхъ значеній. При этомъ, какъ видно изъ дальнѣйшаго изложенія, принимаютъ особенно значительное участіе для дифференціаціи значеній гомонимныхъ корней, помимо синтаксическаго положенія корня-слова въ предложеніи, еще разнообразіе интонаціи и синонимическое сложеніе корней.
- ↑ Названіе тюркскій (туркскій, турецкій) восточнаго происхожденія: турецко-татарскій языкъ въ его развѣтвленіяхъ восточными народами называется тюрки.
- ↑ Ср. существование постпозиціонныхъ предлоговъ въ аріо-европейскихъ языкахъ.
- ↑ Въ англійскомъ языкѣ выработалось явленіе, аналогичное урало-алтайскимъ языкамъ: въ англ. прилагательное опредѣленіе не измѣняется. Ср. the good father; the good mother; of the good father; of the good fathers; и т. д.
- ↑ Явленія полисинтетизма встрѣчаются также въ языкахъ сѣверо-востока азіатскаго, напр. въ языкѣ гиляковъ острова Сахалина и др.; черты полисинтетизма въ томъ или другомъ видѣ не чужды и аріо-европейскимъ языкамъ, срв. рус. къ вчера написанной статьѣ, нѣм. ich habe… genommen, mache das Buch auf, франц. je te l’ai dit, и т. п.
- ↑ Нѣкоторые думаютъ, что берберская группа нѣкогда была распространена и на юго-западѣ Европы, и остатокъ ея видятъ въ языкѣ басковъ въ Пиренейскихъ горахъ.
- ↑ Ср. въ аріо-европ. языкахъ одинаковость личныхъ окончаній въ наст. и будущ., въ отличіе отъ прошедшихъ временъ, а также случаи употребленія наст. въ смыслѣ будущаго.