Гутштадтъ. Въ первый разъ еще видѣла я сраженіе и была въ немъ. Какъ много пустаго наговорили мнѣ о первомъ сраженіи, о страхѣ, робости, и наконецъ отчаянномъ мужествѣ! Какой вздоръ! Полкъ нашъ нѣсколько разъ ходилъ въ атаку, но не вмѣстѣ, а по эскадронно. Меня бранили зато, что я съ каждымъ эскадрономъ ходила въ атаку; но это право было не отъ излишней храбрости, а просто отъ незнанія; я думала, такъ надобно, и очень удивлялась, что вахмистръ чужаго эскадрона, подлѣ котораго я неслась какъ вихрь, кричалъ на меня: да провались ты отсюда! зачѣмъ ты здѣсь скачешь? Воротившись къ своему эскадрону, я не стала въ свой ранжиръ, но разъѣзжала по близости: новость зрѣлища поглотила все мое вниманіе; грозный и величественный гулъ пушечныхъ выстрѣловъ, ревъ или какое-то рокотанье летящаго ядра, скачущая конница, блестящіе штыки пѣхоты, барабанный бой и твердый шагъ и покойный видъ, съ какимъ пѣхотные полки наши шли на непріятеля, все это наполняло душу мою такими ощущеніями, которыхъ я никакими словами не могу выразить.
Едва было я не лишилась своего неоцѣненнаго Алкида: разъѣзжая, какъ я уже сказала, вблизи своего эскадрона, и разсматривая любопытную картину битвы, увидѣла я нѣсколько человѣкъ непріятельскихъ драгунъ, которые, окруживъ одного Русскаго офицера, сбили его выстрѣломъ изъ пистолета съ лошади. Онъ упалъ, и они хотѣли рубить его лежащего. Въ ту жъ минуту я понеслась къ нимъ, держа пику на перевѣсъ. Надобно думать, что эта сумасбродная смѣлость испугала ихъ, потому что они въ то же мгновеніе оставили Офицера и разсыпались врознь, я прискакала къ раненному и остановилась надъ нимъ; минуты двѣ смотрѣла я на него молча; онъ лежалъ съ закрытыми глазами, неподавая знака жизни; видно думалъ что надъ нимъ стоитъ непріятель; наконецъ онъ рѣшился взглянуть, и я тотчасъ спросила, не хочетъ ли онъ сѣсть на мою лошадь? — Ахъ, сдѣлаете милость, другъ мой! сказалъ онъ едва слышнымъ голосомъ; я тотчасъ сошла съ лошади и съ трудомъ подняла раненнаго, но тутъ и кончилась моя услуга; онъ упалъ ко мнѣ на руку грудью, и я чуть держась на ногахъ, не знала что̀ мнѣ дѣлать и какъ посадить его на Алкида, котораго тоже держала за поводъ другою рукою; такое положеніе кончилось бы очень невыгодно для обоихъ, то есть, для офицера и для меня, но къ счастію подъѣхалъ къ намъ его полка солдатъ, и помогъ мнѣ посадить раненнаго на мою лошадь. Я сказала солдату, чтобъ лошадь прислали въ Коннопольскій полкъ товарищу Дурову, а драгунъ сказалъ мнѣ, что спасенный мною Офицеръ, поручикъ Панинъ, Финляндскаго драгунскаго полка, и что лошадь мою тотчасъ пришлютъ. Офицера повезли къ его полку, а я пошла къ своему; я чувствовала себя весьма въ невыгодномъ положеніи, оставшись пѣшкомъ среди скачки, стрѣльбы, рубки на сабляхъ и видя, что все это или пролетало молніею, или съ увѣренностью въ добротѣ коня своего, тихо галопировало въ разныхъ направленіяхъ, вскликнула: увы, мой Алкидъ! гдѣ онъ теперь! Я очень раскаевалась, отдавши такъ безразсудно свою лошадь; и тѣмъ болѣе, что мой ротмистръ, сначала съ участіемъ спросившій меня: твою лошадь убили Дуровъ? не раненъ ли ты? но узнавши какъ это случаюсь что я хожу тутъ пѣшкомъ, съ досадою вскрикнулъ на меня: пошелъ за фронтъ, повѣса! Хотя печально, но поспѣшно шла я къ тому мѣсту, гдѣ видѣла флюгера пикъ Коннопольскаго полка. Встрѣчающіеся съ сожалѣніемъ говорили: ахъ, Боже мой! посмотри какой молодой мальчикъ раненъ; иначе никто не могъ думать, видя улана пѣшкомъ въ залитомъ кровью мундирѣ. Я уже сказала, что раненный офицеръ лежалъ грудью на рукѣ у меня, и надобно полагать, что рана его была на груди, потому что весь мой рукавъ быль въ крови.
Къ неизъяснимой радости моей, Алкидъ возвращенъ мнѣ, хотя и не такъ какъ я надѣялась, но все возвращенъ: я шла задумчиво полемъ къ своему полку, вдругъ вижу ѣдущаго отъ непріятельской стороны нашего поручика Подвышанскаго на моей лошади; я не вспомнилась отъ радости, и незаботясь о томъ, какимъ случаемъ конь мой очутился подъ Подвышанскимъ, подбѣжала гладить и ласкать своего Алкида, который то же изъявилъ радость свою прыжкомъ и громкимъ ржаньемъ. — Развѣ эта лошадь твоя? спросилъ удивившійся Подвышанскій; я разсказала ему свое приключенье. Онъ тоже не похвалилъ моей опрометчивости и сказалъ, что купилъ мою лошадь у казаковъ за два червонца; я просила отдать мнѣ ее обратно и взять отъ меня деньги имъ заплаченныя. — Хорошо, но на сегодня оставь его у меня; лошадь мою убили, и мнѣ не начемъ быть въ дѣлѣ! — Сказалъ, далъ шпоры моему Алкиду, и ускакалъ на немъ; а я, я только что не плакала, видя моего ратнаго товарища въ чужихъ рукахъ, и поклялась въ душѣ никогда уже болѣе никому во всю жизнь не отдавать своей лошади! Наконецъ этотъ мучительный день кончился; Подвышанскій отдалъ мнѣ Алкида, и армія наша преслѣдуетъ теперь ретирующагося непріятеля.