Посѣщеніе лавокъ съ вывѣской «Птичная торговля» всегда вызывало во мне глубочайшее состраданіе къ бѣднымъ плѣнницамъ, которыя, будучи лишены сладкой свободы своихъ полей, тѣнистыхъ лѣсовъ и благоухающихъ луговъ, печально сидѣли въ крошечныхъ, иногда чуть-что не вершковыхъ, клѣточкахъ. Спертый, тяжелый воздухъ, непривычная пища, отсутствіе возможности купаться и даже расправить крылышки — положеніе самое плачевное, и ничего нѣтъ удивительнаго въ томъ, что большая часть этихъ бѣдныхъ существъ не выдерживаетъ и нѣсколькихъ дней подобной жизни. Конечно, я не хочу сказать, чтобы вовсе уже не было благоустроенныхъ птичныхъ магазиновъ, но, въ большинствѣ мѣстъ продажи «пернатаго товара», повидимому, господствуютъ грязь и самая мучительная обстановка.
Я нерѣдко посѣщала одну изъ такихъ птичныхъ лавокъ. Ея владѣтельница была женщина добрая и, по крайней мѣрѣ хоть намѣренно, не дѣлала ничего дурного своему живому товару; но все-таки лавка была очень мрачная, и нужно было только удивляться, какъ еще могло какое-либо живое существо выдерживать въ этомъ душномъ и до невозможности жаркомъ воздухѣ.
Войдя однажды въ это помѣщеніе, я чуть было не наступила на совсѣмъ еще молоденькаго утенка, печально стоявшаго посреди лавки. Его братецъ оказался пригоднымъ на чучело для украшенія искусственнаго озера — изъ зеркальнаго стекла: хорошенькій свѣтло-желтый утеночекъ сидѣлъ на немъ, какъ будто плавалъ на водѣ. Другой былъ забракованъ, потому что имѣлъ на своемъ пуховомъ опереніи два темныхъ пятна, и до поры, до времени остался влачить свое печальное существованіе въ этой мрачной комнатѣ. Взглядъ его глазъ былъ какой-то странный, старчески-умный, и получалось такое впечатлѣніе, будто бы это, едва еще лишь начинавшее жить, существо было уже утомлено жизнью и страшно скучало на этомъ свѣтѣ…
Жаворонокъ, безпрестанно трепетавшій крылышками, на своемъ маленькомъ кусочкѣ дерна и, повидимому, страстно стремившійся къ голубому небу, немножко проглядывавшему въ окно; достойная жалости малиновка, съ одиноко торчавшимъ перышкомъ, вмѣсто хвоста, и разныя другія птички, находившаяся въ болѣе или менѣе печальномъ состояніи, встрѣчали мой сострадательный взглядъ, и я увѣрена, что ихъ грустный видъ отражался и на моемъ лицѣ. Вдругъ позади меня раздался хриплый голосъ: «Ну, ну! Что случилось?» — Я обернулась, чтобы отвѣтить, и увидѣла, что этотъ тревожный вопросъ произнесенъ былъ сѣрымъ попугаемъ, незамедлившимъ тотчасъ же отрекомендоваться мнѣ «веселымъ Полли» и, повидимому, очень желавшимъ вступить со мною въ дружескія отношенія. Но тутъ мое вниманіе было привлечено однимъ несчастнымъ пернатымъ страдальцемъ, въ которомъ я тотчасъ же узнала поползня[1]. Онъ имѣлъ видъ совершенно разбитаго, больного существа и сидѣлъ съ закрытыми глазами и нахохленными перышками на днѣ своей клѣтки. На мой вопросъ: что съ нимъ? — хозяйка отвѣтила, что поползень повредилъ себѣ ножку и врядъ ли еще долго проживетъ. Я дала нѣсколько монетъ и получила больную птичку въ мою собственность. Я была рада вырваться изъ этого душнаго воздуха и поспѣшила къ себѣ домой, съ моимъ новымъ питомцемъ.
Просторная клѣтка была снабжена кусками дерева и коры, поставлена ванночка съ водой, подвѣшена къ потолку клѣтки небольшая кость съ остатками мяса, въ кормушку положенъ еще кое-какой подходящій кормъ, — для перваго раза этого было вполнѣ достаточно. Въ теченіе нѣсколькихъ дней бѣдная птичка имѣла самый жалкій видъ: большею частью она сидѣла неподвижно, съ закрытыми глазами, съ утра до вечера. Потомъ, однако, она начала понемногу передвигаться, хотя и весьма вяло, — начала лазать вверхъ и внизъ по корѣ, отыскала ванночку съ водой, выкупалась въ ней и послѣ того привела въ порядокъ свои перышки. Не прошло и двухъ недѣль, какъ мой поползень совсѣмъ оправился и сталъ сильною и чрезвычайно занимательною птицей.
И въ самомъ дѣлѣ, трудно себѣ представить болѣе подвижное и ловкое существо. Его потребность въ деятельности была изумительна, — это была сама жизнь! И такъ какъ наша птичка была самочка, то мы и назвали ее — соотвѣтственно ея характеру — Зоей. Спустя немного времени, она уже знала свое имя и откликалась на зовъ отвѣтнымъ чириканьемъ. Куски коры, прикрѣпленные внутри клѣтки, сдѣлались полемъ ея неутомимой деятельности: каждая ихъ трещинка постоянно изслѣдовалась и обыскивалась. Подобно дятлу, Зоя раздалбливала сильными ударами клюва каждый брошенный въ клѣтку орѣхъ, защемлявшійся предварительно въ трещину коры, при чемъ работала почти всегда свѣсившись внизъ головой. Въ тѣ же трещины коры запихивала она и несчастныхъ мучныхъ червей — про запасъ. Помѣщавшаяся внутри клѣтки, часть ствола отъ молодого дерева вскорѣ такъ была обработана клювомъ Зои, что стала походить на осиное гнѣздо, въ ячейки котораго запихивался избытокъ пищи. Какъ только, бывало, наполнятъ ея кормушку, такъ тотчасъ же и начнется растаскиваніе и запрятываніе корма по кладовымъ. Кусочекъ мяса по нѣскольку разъ вкладывался въ ту или другую ячейку и снова вынимался, пока, наконецъ, не было найдено вполнѣ подходящаго помѣщения, въ которое онъ и запихивался поглубже, а затѣмъ заколачивался клювомъ, какъ молоткомъ. Зоя успокаивалась только тогда, когда большая часть корма была такимъ образомъ надежно припрятана.
Однажды я положила въ клѣтку полураскрытый американскій орѣхъ. Онъ былъ настолько великъ, что не могъ быть защемленъ ни въ трещины коры, ни въ ячейки древеснаго отрубка, а между тѣмъ Зоѣ такъ хотѣлось полакомиться его сладкимъ ядромъ! Я съ интересомъ слѣдила за нею, любопытствуя узнать, какъ выйдетъ она изъ этого затруднительнаго положенія. Сначала Зоя пробовала долбить орѣхъ, прицѣпившись къ корѣ древеснаго отрубка внизъ головой, — но онъ выскальзывалъ и катался по клѣткѣ, такъ что изъ этого ничего не выходило. Тогда она схватила его клювомъ и начала таскаться съ нимъ по всей клѣткѣ, пробуя запихивать его въ разныя мѣста. Она навѣрное думала, что этотъ орѣхъ заколдованъ, потому что съ нимъ не было никакого сладу, — все было иначе, чѣмъ съ обыкновенными орѣхами, съ которыми она такъ мастерски умѣла справляться: тѣ оставались послушно сидѣть всюду, куда ихъ ни сунешь, послушно позволяли запихивать себя въ любую трещину коры. И все-таки Зоя не хотѣла прекратить своихъ попытокъ съ этимъ упрямымъ орѣхомъ. Наконецъ, ее осѣнило вдохновеніе: она защемила орѣхъ въ промежутокъ между отрубкомъ и стѣнкой клѣтки. Надо было видѣть ея торжество! Во всемъ домѣ можно было слышать ея побѣдоносное долбленіе и сверленіе. Куски орѣха летѣли во всѣ стороны и затѣмъ были подобраны и размѣщены по запаснымъ кладовымъ.
У моей Зои былъ скрытный, укромный уголокъ — на полу клѣтки, подъ крышеобразно изогнутымъ кускомъ коры. Въ него она уединялась иногда для отдыха и сидѣла тамъ, словно маленькій сѣрый мышенокъ. Когда голодъ выгонялъ ее изъ этого укромнаго уголка, тогда Зоя летѣла къ своимъ запаснымъ кладушкамъ и извлекала оттуда лакомства, какъ будто она угощалась насѣкомыми на вѣткахъ лѣсныхъ деревьевъ, а не въ маленькой клѣткѣ.
Съ наступленiемъ зимы я перенесла Зоину клѣтку въ другую комнату, которая ежедневно посѣщалась одною прирученною малиновкой. Малиновка эта влетала въ окно, чтобы подобрать насыпанный для нея кормъ и погрѣться въ теплой комнатѣ. Когда она въ первый разъ увидала мою Зою, она сильно испугалась. Однако это не помѣшало ей снова явиться на слѣдующей день, и вскорѣ она начала даже интересоваться моимъ веселымъ маленькимъ долбуномъ: внимательно слѣдила за его прилежнымъ стучаніемъ и долбленіемъ, затѣмъ обѣгала вокругъ клѣтки и съ любопытствомъ осматривала Зоины запасы, сложенные въ выдолбленныхъ ею каморочкахъ. Наконецъ, малиновка рѣшилась сдѣлать осторожную попытку завладѣть однимъ изъ соблазнительныхъ лакомыхъ кусочковъ. Она боязливо приблизилась къ клѣткѣ, остановилась, видимо соображая и колеблясь въ нерѣшительности, и, наконецъ, рѣшилась… Все это я могла очень хорошо наблюдать и была страшно заинтересована, чѣмъ все это кончится. Въ клѣткѣ было только одно мѣстечко, въ которомъ прутики были довольно широко раздвинуты и черезъ которое Зоя могла бы свободно пролѣзть, если бы только она была хоть наполовину такъ сообразительна, какъ малиновка. Замѣтивъ эту лазейку, малиновка внимательно ее осмотрѣла, секунду постояла около нея въ раздумьѣ, и затѣмъ — разъ! — и была уже въ клѣткѣ.
Зоя въ это время спокойно отдыхала въ своемъ уголкѣ, подъ кускомъ коры, и не замѣтила появления непрошенаго гостя, видимо воспользовавшагося этимъ благопріятнымъ моментомъ. Не долго мѣшкая, малиновка прямо направилась къ соблазнительнымъ лакомствамъ, съ видимымъ наслажденіемъ покушала и снова выскользнула изъ клѣтки — тѣмъ же путемъ, какимъ и вошла. Она повторила эту ловкую свою продѣлку нѣсколько разъ кряду, и было очень забавно смотрѣть, какъ она, однажды, увлекшись поисками запрятанныхъ лакомствъ, не сразу нашла обратный выходъ. Только тогда для нея стало ясно, что клѣтка — тюрьма, и она въ страхѣ начала биться, летая взадъ и впередъ, пока не нашла снова свою лазейку. Вскорѣ и Зоя застала врасплохъ красногрудую воришку, и была, видимо, сильно возмущена столь дерзкимъ грабежомъ ея благопріобрѣтеннаго имущества. Сильный ударъ клювомъ и сердитый пискъ обратили грабителя въ поспѣшное бѣгство. Съ этихъ поръ малиновка стала производить свои набѣги на Зоины запасы съ гораздо большею осторожностью и хитростью: она входила теперь въ клѣтку лишь на самое небольшое разстояніе и, замѣтивъ приближающуюся опасность, моментально выскальзывала изъ клѣтки и улетала.
По прошествіи двухъ мѣсяцевъ, Зоя стала настолько ручною, что ее можно было выпускать изъ клѣтки. Она весело и добродушно скакала и перелетывала по комнатѣ и, подобно добросовѣстному таможенному надсмотрщику, неутомимо разыскивала повсюду «живую контрабанду». Чрезвычайно забавно и мило было смотрѣть, какъ она лазила, порывистымъ движеніемъ, по оконнымъ занавѣскамъ и двернымъ портьерамъ, разыскивая въ ихъ складкахъ воображаемыхъ жуковъ и червей.
Зоина опочивальня — подъ кускомъ коры — была недостаточно удобна, и я искала, чѣмъ бы замѣнить ее болѣе удобнымъ. Нашелся пустой кокосовый орѣхъ, съ отверстіемъ на одномъ концѣ, который показался мнѣ весьма подходящимъ для этой цѣли, и я пристроила его въ Зоину клѣтку.
Сначала Зоя — какъ это водится вообще у всѣхъ птицъ — подозрительно сторонилась отъ новаго предмета, попавшаго въ клѣтку, и съ любопытствомъ, но недовѣрчиво, осматривала его съ приличнаго разстоянія. Однако, спустя немного времени, она рѣшалась вскочить на орѣхъ, затѣмъ заглянула въ него и, еще немного спустя, юркнула внутрь. Новая «опочивальня», видимо, очень понравилась Зоѣ; ея удовольствіе выразилось тѣмъ, что она добрый десятокъ разъ вскакивала внутрь орѣха и тотчасъ же снова выскакивала, и, наконецъ, съ видимымъ удовольствіемъ провела въ немъ цѣлый часъ, сидя тамъ совершенно спокойно. Если кто-нибудь проходилъ въ это время мимо нея, то она высовывала свою гладкую и гибкую шейку и внимательно, лукавымъ взглядомъ, провожала проходившаго мимо человека.
Я поставила Зоину клѣтку вблизи моего рабочаго стола и часто играла и болтала съ моею любимицей, что является лучшимъ средствомъ для того, чтобы сдѣлать птицъ ручными и довѣрчивыми. Онѣ скоро выучиваются отвѣчать тихими и привѣтливыми звуками на обращенныя къ нимъ ласковыя слова, и ихъ скучная, одинокая жизнь свѣтлѣетъ и услаждается нашимъ сообществомъ.
Однажды, во время моей отлучки изъ дома на нѣсколько часовъ, случилась презабавная исторія. Клѣтка Зои стояла на солнцѣ, и одна изъ нашихъ дѣвушекъ, взявшаяся присматривать за птичкой, пока меня не будетъ дома, застала ее, къ великому своему испугу, въ такомъ состояніи, будто она совсѣмъ уже близка къ смерти: сидитъ на полу клѣтки, голова повисла, клювъ широко раскрытъ, перья растопырены. Казалось, еще нѣсколько минутъ — и птичка будетъ мертва. Сбѣжалась вся прислуга и, окруживъ клѣтку, безпомощно стояла и тревожно шептала: «Ну, что-то скажетъ теперь наша барыня!» Какъ вдругъ, быстрымъ движеніемъ, Зоя вскочила, полетѣла на свой любимый отрубокъ дерева и начала стучать и долбить — бодро и весело, какъ ни въ чемъ небывало! «Обманщикъ, фокусникъ, притворщикъ!» и другіе, не особенно лестные, эпитеты посыпались на маленькую плутовку. Вернувшись домой и узнавъ о случившемся, я тотчасъ же догадалась, въ чемъ было дѣло: наша Зоинька просто брала солнечную ванну, во время которой птицы обыкновенно какъ бы впадаютъ въ нѣкоторое оцѣпенѣніе, сопровождаемое раскрываніемъ рта и принятіемъ такихъ позъ, которыя легко могутъ привести людей неопытныхъ къ мысли, что они видятъ передъ собою умирающую птицу.
Мучные черви, составлявшіе главную пищу Зои, содержались въ жестяной банкѣ, которую Зоя очень хорошо знала. Однажды, когда я была слишкомъ занята, для того, чтобы самой кормить мою птичку, я открыла клѣтку, поставила банку съ червями на полъ и приставила къ ней дощечку вмѣсто лѣсенки. Зоя не замедлила выскочить изъ клѣтки и тотчасъ же направилась къ банкѣ. Взобравшись на ея край, она сначала занялась изслѣдованіемъ фланелевыхъ тряпочекъ, бывшихъ въ банкѣ, и до тѣхъ поръ ихъ ворошила и теребила, пока не добралась до желаннаго корма. Скушавъ въ свое удовольствіе пару-другую червей, Зоя рѣшила, что не дурно будетъ сдѣлать и нѣкоторый запасецъ на черный день. Недолго думая, она захватила клювомъ нѣсколько штукъ червей и, отыскавъ для нихъ подходящее помѣщеніе, начала запрятывать одного за другимъ. Такъ какъ у меня не было ни малѣйшаго желанія видѣть мою комнату изукрашенною мучными червяками, то я и поспѣшила спрятать банку — къ большому неудовольствію моей милой птички.
Почти цѣлый годъ жила у меня моя любимица, пользуясь наилучшимъ здоровьемъ. Когда же наступило время линянія, Зоя, къ большому моему огорченію, стала слабѣть и недомогать; ея тѣло, видимо, не имѣло достаточно силы для того, чтобы воспроизвести новое опереніе. Она слабѣла со дня на день и, наконецъ, склонила головку — на вѣчный сонъ…
Въ моемъ воспоминаніи она продолжаетъ жить одною изъ симпатичнѣйшихъ и добродушнѣйшихъ птичекъ, какія только у меня бывали, — чуждая всякой злобы, всегда довольная и веселая, образецъ прилежанія, неустанно и заботливо долбящая свои запасныя клѣтушечки, вперемѣшку съ веселымъ щебетаньемъ и перелетываніемъ съ мѣста на мѣсто — съ утра до вечера. Она служила хорошимъ примѣромъ, что при внимательномъ уходѣ и ласковомъ обращеніи, птица и въ неволѣ можетъ имѣть безпечальное существованіе.