Простите, дорогая тетушка, что так долго Вам не писала, но с этим переездом все совершенно потеряли голову; теперь всё устраивается понемногу, и вчера уже повесили вывеску; папаша всё хлопочет сам, сердится и бранится на нас и вчера дошел до того, что надел жилет задом наперед. Мамаша Вам очень кланяется; у меня отдельная комната от неё, но рядом, и двери на ночь я оставляю открытыми, продолжая быть всё такой же трусихой. У папаши, кроме Жана и Пьера, еще только мальчик и потом еще недавно поступивший Жак Мобер, здешний, кажется, обыватель. И такой чудак — пришел наниматься совсем ночью, когда мы уже собирались спать; папаша чуть не прогнал его прямо без разговоров, но потом всё обошлось. Работы, слава Богу, много, так что папаша довольно утомляется; но что же делать, надо же жить как-нибудь. Что Вам сказать о Лашез-Дье? Это совсем маленький городок со старым, в роде крепости, монастырем, вдали видны горы Не знаю, не будет ли нам тут очень скучно, хотя мы и познакомились уже кое с кем. Покуда еще ничего делать некогда за устройством. Прощайте, милая тетя; простите, что мало пишу — ужасно некогда и к тому же такая жара, что у меня вся шея мокрая. Целую Вас и пр.
Благодарю Вас, милая тетушка, за присланную Вами шубку. Право, Вы слишком предусмотрительны, приславши Ваш милый подарок теперь, когда мы все гуляем еще в одних платьях. Узнаю милую тетушку Розалию и в этой внимательности и в выборе материи! Где Вы отыскали такой чудный штоф? Главное, с таким рисунком. Эти столь яркия розы с зелеными в листьями на золотисто-желтом фоне — предмет удивления всех наших знакомых, которые специально заходят смотреть Ваш подарок, и я с нетерпением жду холодов, чтобы обновить это чудо. Мы все здоровы, хотя живем скромно и нигде не бываем. Дома нас очень забавляет Жак; это очень веселый, милый молодой человек, способный и работящий, так что папаша им не нахвалится. Матушке не нравится, что он не ходит в церковь и не любит благочестивых разговоров. Конечно, это дурно, но молодости можно простить этот недостаток, тем более, что Жак — юноша в общем очень скромный: не гуляка, не игрок, не пьяница. Еще раз благодарю Вас, милая тетя, за шубку, и остаюсь любящая Вас племянница
Дорогая тетушка, поздравляю Вас от души с днем Вашего рождения (ведь это в 69 год Вы вступаете!) и желаю встретить его в менее смутном, менее смешанном состоянии, чем нахожусь я. Ах, тетя, тетя. Я так привыкла Вам всё писать, что признаться Вам мне гораздо легче, чем отцу Виталию, нашему духовнику, которого я знаю всего несколько месяцев. Как мне начать? с чего? Я трепещу как девочка, и только воспоминания Вашего милого, доброго лица, сознание, что для тети Розалии я — всё та же маленькая Клара, придают мне смелость. Помните, я Вам писала о Жаке Мобер, ну, так вот, тетя, я его полюбила. Вспомните вашу юность, Регенсбург, молодого Генриха фон Моншейн и не будьте строги к Вашей бедной Кларочке, которая не устояла против очарования любви… Он обещает открыться отцу и жениться на мне после Рождества, но дома никто ничего не подозревает и вы пожалуйста меня не выдайте. Как мне стало легче после того, как я открылась вам. Я особенно люблю его глаза, которые так огромны во время поцелуев, и потом у него есть манера тереться бровями о мои щеки, что очаровательно приятно. Простите меня, милая тетя, и не сердитесь на Вашу бедную
Кстати, Жак совсем не здешний и в Лашез-Дье никто его не знает, мы совершенно напрасно это вообразили. В сущности, не всё ли это равно? Не правда ли?..
Правда, что несчастья ходят всегда толпою! Мамаша вчера, заметив мою талию, стала расспрашивать, и я во всём созналась. Можете представить горе матушки, гнев папаши. Он ударил меня по лицу и сказал: «никогда не думал иметь в дочери потаскушку», ушел, хлопнув дверью. Мамаша, плача, сама меня утешала, как могла. Как мне не хватало вас, милая тетя, Вашей ласки, Вашего совета. Теперь я никуда не выхожу и не придется мне обновить Вашей шубки. Но ужаснее всего, что Жак нас покинул. Я уверена, что он отправился в свой город просить благословения своих родителей; Но как бы там ни было, его нет как нет, и моя скука, моя тоска еще усиливаются его отсутствием. Мне кажется, что все знают о моем позоре, и я боюсь подойти к окнам; я шью не покладая рук, хотя теперь и трудновато долго сидеть наклонившись. Да, тяжелое время настало для меня. Как в песне поется:
«Любви утехи длятся миг единый,
Любви страданья длятся долгий век».
Вы вероятно думали, тетя, что я уже умерла, не получая от меня писем столько месяцев. К несчастью, я жива. Расскажу спокойно всё, что произошло. Жака нет, пусть Бог простить ему его зло, как Он нас избавил от козней сатаны. 22 мая я разрешилась от бремени ребенком, мальчиком. Но, праведный Боже, что это был за ребенок: весь в шерсти, без глаз и с ясными рожками на голове. Боялись за мою жизнь, когда я увидала свое дитя. Свое дитя, какой ужас! Тем не менее решили его окрестить по обряду святой католической церкви. Во время св. таинства вода, приготовленная для поливания, вдруг задымилась, поднялся страшный смрад и когда служащие могли открыть глаза после едкого пара, они увидели в купели вместо младенца большую черную редьку. Козни сатаны нас да не коснутся. Можете вы представить всю горесть, весь ужас и радость, что мы не до конца погублены. Когда мне рассказали всё происшедшее в церкви, я сделалась как безумная. У нас отслужили молебен и каждый день кропят святой водой. Мне читали молитвы на изгнание злого духа. Отец Виталий советовал очистить мой организм от злого семени…
Вы бы меня не узнали, милая тетя, так я изменилась за это время. Не всякому на долю выпадает такое несчастье. Но Бог сохранит всех на Него уповающих. Прощайте и пр., любящая Вас
Пишу вам опять, милая тетя, думая, что Вы очень беспокоитесь нашими делами. После моего очищения жители стали искоренять и у себя остатки следов злого духа. Припомнили все работы, которые делал Жак Мобер (хотя лучше бы его звать чёртом Вельзевулом): сапоги, полусапожки, туфли, ботфорты, и, сложивши всё на площади у аббатства, сожгли их. Лишь старый часовщик Лимозиус отказался дать свои сапоги, говоря, что ему важнее прочные сапоги, чем глупое суеверие. Но, конечно, он был еврей и безбожник, не заботящийся о спасении бессмертной души. Прощайте, милая тетя, и пр.
