Путешественники наши весьма мало разговаривали друг с другом до самых Вогезских вершин, где им следовало остановиться, чтобы дать корм лошади. Михаил, в вознаграждение за бессонницы последних ночей, спал почти во всю дорогу, а Адриян, занятый нерадостными мыслями, не имел ни малейшего желания помешать ему в этом. Прежде, чем доехать до Кольмара, он уже несколько раз готов был вернуться, и если б не боялся Михаила, то наверное исполнил бы свое намерение. План его действий всё еще не был составлен, когда они остановились на вершине горы перед прелестною, маленькою ресторациею, обязанной своим существованием Императору. Михаил Фосс потребовал бутылку вина и пустился в рассуждения, как несносно должно быть местопребывание на этих высотах, во время зимы, когда глазам представляется только крутая, лесистая покатость и необозримая снежная Рейнская долина.
Но Урманд был неблагодарным слушателем, потому что голова его была занята единственно неутешительною для него перспективою, через три четверти часа находиться уже в Гронпере, где ему предстояло выступить на сцену действующим лицом. Теперь только пришел он к вполне ясному убеждению, что ему следовало бы оставаться в Базеле, удовольствовавшись отказом, заключенном в письме Марии. Он неоднократно принужден был придти к тому убеждению, что так как его нареченная переменила свое мнение о нём, то нельзя же будет силою принудить ее выдти за него замуж. Так какую же роль должен был он играть в Гронпере? Эти мысли производили на него такое тягостное впечатление, что он в эту минуту, не смотря на производимую там выгодную торговлю полотнами, проклянул судьбу занесшую его в Гронпер.
Когда Михаил принялся говорить об окружающей их природе, удивляясь, как хозяин той ресторации, мог выдержать всю зиму, начиная с октября до апреля, имея единственным развлечением табак и вино, то бедный молодой человек почувствовал себя даже оскорбленным тем, что тот мог говорить о таких обыкновенных вещах, когда он, Урманд, находился в таком стесненном положении; поэтому он отвернулся и проговорил сердито:
— Мне решительно всё равно, чем бы он пи занимался; я знаю только одно, что всего приятнее было бы, когда б моя нога никогда не была в Гронпере.
— Подкрепитесь стаканом вина, любезный друг, возразил Михаил, горный воздух дурно действует на вас. Уверяю вас, прежде чем кончится день, всё будет в лучшем порядке, успокаивал он его.
— Никогда не поверю я, чтобы это дело могло хорошо устроиться, ответил Урманд, который хотя и выпил стакан вина, но не пришел от этого в лучшее настроение.
— Ах, да почему же нет? Вы так говорите потому, что не знаете молодых девушек. Сделайте только так, как я вам советую и объясните Марии, что после всего происшедшего вы не можете и не желаете принять её отказ за серьёзное решение. Право, она ничуть даже не думает о Георге и я, со своей стороны, нисколько не сомневаюсь в том, кого она предпочитает; если б только не вздорное обещание и не манера, с какою Георг напомнил ей о нём, то ничего не изменилось бы.
Во время того, как экипаж катился по крутой горной дороге, оба сохраняли полное молчание, пока въезжая в деревню, Урманд не очень то ласково сказал:
— Я тотчас же уеду, когда она не примет меня так как следует.
Михаил ответил несколькими, по-видимому добродушными Фразами, но в звуке его голоса и в сверканье его глаз, Урманд чувствовал немую угрозу.
Таким образом подъехали они к «Золотому льву». Михаил вошел первый, за ним, едва смея поднять глаза, следовал Урманд. Они нашли только мадам Фосс, так как Мария отретировалась заблаговременно чтобы обдумать как ей вести себя в этом затруднительном положении.
Михаил, хотевший казаться веселым и уверенным, поставил весь дом вверх дном, для того чтобы живей был подан обед. Урманд, в свою очередь, старался принять самый простодушный вид, встал к печке и принялся что то насвистывать.
— Я думаю лучше всего прямо обратиться к цели, начал наконец Михаил. Где Мария?
Ответа не было.
— Да где же Мария Бромар? повторил он свой вопрос, на этот раз уже с заметным раздражением.
— Она на верху, ответил Петр, обдергивая скатерть.
— Так ступай и скажи ей, чтобы опа сошла ко мае, приказал её дядя. После этого в небольшой комнате настала глубокая тишина и Адриян ощущал весьма неприятное сердцебиение при мысли, что спорный пункт, как казалось, должен был быть разрешен перед всеми домочадцами. Однако присутствие духа не совсем еще покинуло его и он продолжал тихо насвистывать.
Петр вернулся и сообщил, что Мария, по всей вероятности, не сойдет.
— Что же она сказала? спросил Михаил взволнованным голосом.
— Она ни слова не сказала, — и велела мне только убраться.
Тогда Михаил сделал несколько шагов, как будто сам хотел пойти за непокорною, но, одумавшись, послал жену. Однако и она вернулась ни с чем и тихо что то шепнула мужу, после чего тот обратился к Урманду со словам:
— Ее очень взволновал ваш приезд; дадимте ей время успокоиться, а теперь пойдемте кушать.
Мария, в это время, сидела на своей кровати, в самом несчастном настроении. Она от души любила дядю, но, в то же время, чувствовала к нему какой то благоговейный страх, поэтому, если была способна сохранить всю свою твердость перед теткою и пастором, то содрогалась от необходимости сопротивляться дяди. Невыносимо тяжела была для неё мысль, что он будет иметь право упрекать ее в неблагодарности, что с этих пор, между ними, навсегда, уже будет порвана та связь, полная любви и доверия, которая соединяла их доселе и что ей придется теперь пойти в услужение к чужим людям, Так, значит, настал тот мучительный момент, когда встреча с Урмандом должна была решить её участь! Мария ясно сознавала, что если в её обращении, после того, как она написала ему Подобное письмо, будет проглядывать хоть малейший оттенок ласки или приветливости, то этим покажет, что письму не следует придавать особенной цены. Этого она, ни в каком случае не могла допустить, письмо; во что бы то ни стало, должно было сохранить всё свое значение. Вследствие этого она и сказала тетке, когда та пришла за нею:
— Право, тетя Йозефа, я не могу сойти вниз, потому что чувствую себя очень не хорошо; передайте пожалуйста дяде мой искреннейший поклон и попросите его меня извинить.
И так неподвижно и без слез, сидела она на кровати, но ломала руки в немом отчаянии, не зная как и где найти исход.
Обед прошел скучно и молчаливо и по окончании его Михаил, закурив, со своим молодым другом, сигары, сел вместе с ним па скамью перед домом.
Михаил, не любивший говорить, во время того как курил погрузился в раздумье, о предстоящих трудностях, которых ему следовало разрешить. При этом в его голове изредка мелькала мысль, что Георг действительно мог показаться, дли девушки более желанным мужем, чем сидящей, подле него молодой господин; однако он не позволил этой мысли созреть и развиться.
Урманд, между тем, убеждал себя в том, что ему следует показать себя мужчиной и что сидя здесь молча и спокойно, отнюдь не проявляет себя таковым. Ему страстно хотелось, чтобы у него попросили извинение в оказанной ему обиде, но он пе знал каким Образом достигнуть этой цели. Наконец его собственное беспомощное состояние и мрачное молчание соседа, показались Урманду просто невыносимыми и он вскочив со своего места, объявил что пойдет к одной торговки полотнами.
— Так как я уже здесь, то ведь и не мешает приобрести маленький барыш, сказал он усиливаясь принять шутливый тон.
— И хорошо сделаете, — возразил Михаил, — а я между сил поговорю с Мариею Бромар.
Когда Михаил Фосс называл Марию её полным именем, тогда это было верным признаком его дурного расположения духа. Как только Урманд исчез, он, тяжело ступая, отправился наверх, чтобы отыскать строптивую, непослушную девушку. Он нашел ее в спальни, где она всё еще, в том же положении, сидела на своей кровати. Увидев его еще издали, Мария поспешила к нему на встречу и горячо поцеловала его руку.
— Дядя Михаил, — умоляла она его, — прошу тебя будь добр и пожалей меня.
— Как хороши мои намерении, в отношении тебя это я кажется, довольно ясно доказываю.
— Милый дядя! Тебе известно, до какой степени ты мне дорог и что для тебя, никакая жертва не показалась бы мне слишком тяжелою; но умоляю, не требуй от меня только этого одного! — Она нежно обняла его и подставила ему губы для поцелуя, но он отвернулся и не хотел принять её ласки.
— О! — простонала тогда Мария, — ты продолжаешь быть жестоким ко мне — тогда я должна уйти — уйти отсюда!
— Что за ложные понятия Мария! Тебе можно уйти отсюда, только к мужу. Куда же иначе пошла бы ты?
— Ах, пе всё ли равно, куда идти?
— Мария согласись быть женою Урманда и всё будет забыто!
Молодая девушка ничего не ответила на это. Михаил заключил, из её молчания, что если хорошо возьмется за дело, то ему верно удастся уговорить ее и не знал только действовать ли добром иди строгостью. Посмотрев на нее, она показалась ему такою нежною, преданною, что и дало ему право думать скорее всего достигнуть цели ласкою, Вследствие этого решения он обнял и поцеловал ее.
— Ах милый, добрый дядя Михаил, — просила она, — дорогой дядя, скажи, что ты согласен пощадить меня!
— Дорогое дитя мое, пойми, наконец, что я желаю этот брак, для твоего же блага.
— Я — не могу согласиться на него, дядя Михаил.
— Скажи же, зачем? Узнала ты что-нибудь недоброе о нём или предубеждена, чем-нибудь против него?
— Нет, ни то, ни другое! Я напротив, совершенно уверена, что он прекраснейший человек, поэтому то я и желаю ему лучшей жены, чем бы я могла быть для него.
— Предоставь, пожалуйста, ему самому право судить об этом! Почему же ты не могла бы быть ему любящей женой! Укажи мне наконец, какую-нибудь благоразумную причину! — произнес Михаил раздражительно, видя, как мало он подвигается вперед.
— Хорошо я скажу тебе причину! Она состоит в том, что я горячо и всем своим существом прилизана к Георгу, Он мне дороже всего на свете и для него, одного бьется мое сердце. Суди же сам, было ли бы добрым поступком с моей стороны отдаться другому, с подобными чувствами!
— Почему же дала ты ему свое согласие? С тех пор ведь ничего не изменилось!
— Сознаюсь, что сделала тогда страшную несправедливость?
— Этого я не нахожу;—во всяком случае теперь уже дело сделано и его нельзя уже изменить. Ведь тогда ты нисколько не думала о Георге!
Мария не знала что ответить на эту фразу, и наконец сказала: — Я думала будто но мне всякое чувство умерло — так что тогда мне было всё равно, за кого бы ни выдти. Но потом Георг приехал и открыл мне всё.
— От души жалею, что он не остался там где был; здесь он был совершенно лишним, — гневно вскричал хозяин.
— Но он приехал, дядя Михаил, хотя я и не дала ему к тому ни малейшего повода.
— Да, он приехал чтобы разрушить всё, что я, с таким трудом воздвигнул. Но тебе знакома моя воля, я не требую теперь от тебя ответа, обдумай его сперва хорошенько. Помни что Урманд, приехал сюда, по моему желанию и что если ты осрамить в его глазах меня, себя и весь наш дом, то я никогда не прощу тебе этого.
Тяжелою поступью, спустился Михаил вниз и не трудно было заметить, что и на его душе было не легко.
Оставшись одна, Мария снова в отчаянии бросилась на свою кровать. Она знала что встреча с Урмандом неизбежна и что теперь уже не смела обращаться с ним со свойственною ей презрительною гордостью, а скорей должна была преклониться и унизиться перед ним, чтобы только заставить его отказаться от всяких притязаний на нее.
Немного погодя, после ухода Михаила, явилась мадам Фосс и уговорила Марию, принять своего жениха в маленькой, хорошенькой гостиной, куда через несколько минут, действительно, привела его.
— Вот, господин Урманд, желает поговорить с тобой; не забудь дядины и мои желания. — С этими словами она ушла, Закрыв за собой двери и оставив их одних.
— Я думаю, напрасно упоминать о том, что я выстрадал вчера, при приезде вашего дяди, — начал Урманд. — Прочитав ваше письмо, я не мог поверить, что оно писано вами.
— Не смотря на то, оно всё-таки писано мной, господин Урманд?
— Но почему же? В чём провинился я перед вами. Последним вашим словом, не было ли обещание, быть мне любящей женой?
— Не совсем так, господин Урманд! Я думала что со временем нас соединит дружба и высказала вам, что всеми силами постараюсь добросовестно исполнить свои обязанности в отношении вас.
— Так повторите это еще раз и всё будет хорошо!
— Никогда однако я не обещала любить вас! это приходилось выше моих сил и поэтому то я поступила весьма дурно, позволив уговорить себя, принять ваше предложение. Но поверьте никто не в состоянии так строго судить этот мой проступок, как я сама!
— Но Мария объясните же, вследствие чего не допускаете вы возможности полюбит меня?
— Выслушайте меня, господин Урманд и будьте великодушны к бедной девушке, чувствующей себя очень, очень несчастной! Я вас не люблю, но не говорю чтобы не полюбила, если бы вы первый встретились на моей дороги. Ведь вы должны нравиться каждой девушке! Дело только к том, что Георг, опередил вас, ему принадлежит моя клятва—и моя любовь! Я не могу изменит этого, если б даже хотела. Поэтому, умоляю вас быть великодушным и отказаться от меня!
Признание Марии, звучало весьма неприятно для уха Адрияиа; он бы скорей смягчился, если б ода только упомянула о любви Георга к ней. Его самолюбие было глубоко оскорблено тем, что Мария Бромар, слывшая одною из красивейших девушек Эльзаса и Лотарингии, предпочла ему какого то Георга. От проницательности Марии не ускользнуло это впечатление, почему она тотчас же прибавили:
— Подумайте только о том, что я вас едва видела, когда уже любила Георга.
— Паш дядя пе желает этого союза.
— Я никогда и не думаю, без согласия дяди, сделаться женой его сына — нет, никогда!
— И гак как он никогда не даст своего согласия, го я не понимаю, для чего же мне отказываться от вас?
После краткого молчания, Мария ответила:
— Для того, чтобы оградить себя от жизни подле женщины, не любящей вас и избавить меня от жертвы связать свою судьбу с человеком, к которому не чувствую склонности.
— И другого ответа у вас не находится для меня?
— Это последняя мольба, с которою я обращаюсь к вам! возразила Мария.
— В таком случае, я пойду к вашему дяди!
И снова Мария осталась одна.