Записки о Московии (Герберштейн; Анонимов)/1866 (ВТ:Ё)/Посвящение

[2]
ПРЕСВЕТЛЕЙШЕМУ ГОСУДАРЮ
ФЕРДИНАНДУ

КОРОЛЮ РИМСКОМУ, ВЕНГЕРСКОМУ, БОГЕМСКОМУ И ПРОЧ., ИНФАНТУ ИСПАНСКОМУ, ЭРЦГЕРЦОГУ АВСТРИЙСКОМУ, ГЕРЦОГУ БУРГУНДСКОМУ И ВИРТЕМБЕРГСКОМУ И МНОГИХ ОБЛАСТЕЙ ГЕРЦОГУ, МАРКГРАФУ, ГРАФУ, ГОСУДАРЮ МОЕМУ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМУ.


Говорят, в древности, римляне, отправляя послов к отдалённым и неизвестным народам, поставляли им, между прочим, в обязанность вести верные записки о нравах, постановлениях и образе жизни того народа, у которого они жили под видом посольства. Эта обязанность была до такой степени священна, что, по изложении результата посольства, записки такого рода полагались в храм Сатурна для назидания потомству. Если бы это постановление было соблюдаемо людьми нашего времени, или жившими несколько прежде, то мы имели бы в истории более света или по крайней мере менее пустоты. Я же, с самого раннего возраста, находя удовольствие и в отечестве и вне отечества в обращении с людьми иностранными, охотно нёс службу посольскую, которую возлагали на меня сначала дед Вашего Величества, блаженной памяти Максимилиан, мудрейший государь, а потом также и Ваше Величество. По повелению Вашего Величества я неоднократно обозревал северные страны, преимущественно же, когда вместе с императорским послом графом Леонардом Нугарольским, моим товарищем по службе и путешествиям, я вторично приезжал в Московию, которая между странами, просвещёнными таинством животворящего крещения, весьма много отличается от нас и нравами, и постановлениями, и [3]исповеданием, и воинскою дисциплиною. По воле императора Максимилиана, я быль послом в Дании, в Венгрии и Польше: но смерти Его Величества отечество отправило меня чрез Италию, Францию, морем и сухим путём, в Испанию к родному брату Вашего Величества, сильному и непобедимому императору римскому Карлу У. По повелению Вашего Величества, я снова был у королей венгерского и польского, наконец вместе с графом Николаем Салмским, у самого Солимана, турецкого султана, и во всех этих местах не только многое замечал мимоходом, но и тщательно обращал внимание на то, что, без всякого сомнения, наиболее было достойно упоминания и ознакомления; впрочем я не хотел посвятить своего досуга от дел службы на повествование о каких либо из этих предметов, отчасти по тому, что они прежде были изложены другими ясно и тщательно, отчасти же потому, что они находятся в глазах Европы и постоянно могут быть ею видимы. Государство же московское, гораздо отдалённейшее и не так знакомое нашему веку, я предпочёл описать и приступил к тому, всего более надеясь на два обстоятельства: на тщательность моего исследования и на опытность в языке славянском, что великим мне послужило пособием в труде такого рода. Хотя многие писали о Московии, однако, большая часть писала по чужим рассказам: из древнейших Николай Кузан, а в наше время Павел Иовий (которого я называю по причине его учёности и чрезвычайной любви ко мне) писал весьма изящно и с великой верностью (ибо он пользовался толкователем весьма сведущим), также Иоанн Фабри и Антоний Вид, оставившие карты и записки. Некоторые же, не имея целью описывать Московию, касались её при описании стран ближайших к ней, таковы: Олай Гот в описании Швеции, Матвей Меховецкий, Альберт Кампензе и Минстер; однако они нимало не отклонили меня от намерения писать, как потому, что я был очевидцем описываемых событий, так и потому, что я некоторое почерпнул из источников достойных вероятия, имея их у себя, наконец потому, что я с многими лицами рассуждал об этих делах при всяком случае. Оттого произошло, что я почитал иногда нужным излагать подробнее и многоречивее (да не оскорбится кто моими словами) то, что другими скорее замечено было как бы мимоходом, чем основательно изъяснено. [4]Притом я описываю и то, чего другие не касались, и что могло быть известно только послу. Ваше Величество одобрили это моё намерение и желание, и советовали привести к концу начатое сочинение; но посольства и другие дела, возлагаемые на меня Вашим Величеством, часто отвлекали меня от предпринятого труда и были причиною того, что я до сих пор не мог исполнить моего намерения. Теперь же, находя по временам часы свободные от ежедневных моих занятий по австрийскому государственному казначейству, снова возвращаюсь к предпринятому мною труду и, повинуясь воле Вашего Величества, не страшусь неблагосклонности читателей, которые, в этот век самого гонкого остроумия, может быть, желали бы более цветов красноречия. Довольно, что я самым делом (чего впрочем я не мог сделать своим словом) хотел выразить моё желание быть сколько нибудь полезным потомству, и вместе исполнить священную для меня волю Вашего Величества. И так я посвящаю Вашему Величеству эти мои записки о Московии, написанные мною более вследствие желания достигнуть истины и вывести её на свет, нежели вследствие желания красноречия; я посвящаю и поручаю себя покровительству Вашего Величества, в службе которого я уже состарился и прошу Ваше Величество удостоить самую книгу той благосклонности, которую Вы всегда являли к автору. Вена, 1 марта 1549 года. Вашего Величества

верный Советникь-Камергер и начальник Австрийского Государственного Казначейства Сигизмунд Барон Герберштейн-Нейперг-Гюттенгаг.