Моя дочь, бывшая тогда со мной, боясь, что я упаду, поддержала меня.
— Нѣтъ, — сказала я, — не бойтесь за мою жизнь; къ несчастію я переживу этотъ страшный ударъ; меня ожидаютъ еще и другія горести и я увижу свою родину несчастной въ той же мѣрѣ, въ какой она была славной и счастливой въ царствованіе Екатерины.
Въ продолженіе 24 часовъ меня терзали невыносимыя страданія; я тряслась всѣмъ тѣломъ, но знала, что не настало еще мое избавленіе.
Слова, сказанныя мною въ первую минуту отчаянія, оказались пророческими. Вскорѣ все общество было объято постоянной тревогой и ужасомъ. Не было семьи, не оплакивавшей какой-нибудь жертвы. Мужъ, отецъ, дядя видѣли въ своей женѣ, сынѣ, наслѣдникѣ предателя, благодаря которому онъ погибалъ въ казематахъ крѣпостей или въ Сибири. Рвота, спазмы и безсонницы такъ ослабили мой организмъ, что я только изрѣдка могла вставать съ постели и то на короткое время. Я поѣхала въ Москву въ началѣ декабря, чтобы приставить себѣ піявки, и твердо рѣшила возможно скорѣе вернуться въ Троицкое, такъ какъ я уже получила указъ Сената, которымъ императоръ уволилъ меня отъ всѣхъ моихъ должностей; въ отвѣтъ на это я просила Самойлова, остававшагося еще генералъ-прокуроромъ Сената, повергнуть передъ государемъ выраженіе моей преданности и благодарности за то, что онъ освободилъ меня отъ непосильнаго бремени. Написавъ это письмо, я стала покорно ожидать неминуемыхъ преслѣдованій. Однако передъ своимъ отъѣздомъ изъ Москвы я была поставлена въ затруднительное положеніе и не знала, какъ изъ него выйти. Я получила письмо, подписанное «Донауровъ»; по приказанію императора, онъ увѣдомлялъ меня о моемъ увольненіи со службы. Мнѣ неизвѣстны были ни имя, на отчество Донаурова и потому я не знала, какъ мнѣ ему отвѣтить и адресовать письмо; не отвѣтить ему вовсе и не извѣстить о полученіи приказанія государя я не могла, такъ какъ это считалось бы преступленіемъ противъ него. Вмѣстѣ съ тѣмъ, если бы я написала ему, не соблюдая обычныхъ формъ обращенія, я этимъ создала бы себѣ вѣчнаго врага, такъ какъ онъ приписалъ бы это упущеніе моему высокомѣрію. Я и рѣшила написать своему двоюродному брату, князю Куракину, бывшему еще въ фаворѣ, и просила его извиниться за меня передъ Донауровыаъ, что я не отвѣтила ему непосредственно, объяснивъ ему, что это случилось потому, что я не знала, какъ адресовать ему письмо, и не хотѣла оказаться невѣжливой; кромѣ того я просила сообщить ему, что я смотрю на свою отставку, какъ на благодѣяніе со стороны императора. Я разсказала своему брату, графу Александру, этотъ инцидентъ и не могла придти въ себя отъ удивленія, когда онъ сообщилъ мнѣ, что этотъ Донауровъ былъ сынъ буфетнаго лакея моего дяди, государственнаго канцлера; женившись на калмычкѣ, любимой горничной тети, онъ получилъ завѣдываніе виннымъ погребомъ, а затѣмъ сдѣлался главнымъ дворецкимъ.
Ссылки и аресты стали событіями столь обыденными, что слухи о нихъ дошли и до меня. Я была глубоко потрясена смертью Екатерины Второй, несчастіемъ, постигшимъ мою родину, и ужасомъ, сковывавшимъ рѣшительно всѣхъ, такъ какъ не было почти дворянской семьи, изъ которой хоть одинъ членъ не томился бы или въ Сибири или въ крѣпости. Моя болѣзнь и въ особенности состояніе моихъ нервовъ превращали мою жизнь въ тягостное для меня бремя, но я не хотѣла самовольно сократить ее. Мнѣ необходимо было ѣхать въ Москву не для того, чтобы совѣтываться съ докторами, — я не питала довѣрія къ мѣстнымъ эскулапамъ, — а чтобы поставить себѣ піявки и тѣмъ возстановить правильное и спокойное кровообращеніе. Я пріѣхала въ Москву 4 декабря въ 9 ч. утра. Въ моемъ домѣ меня съ тревогой и нетерпѣніемъ ожидали родственники, думавшіе, что я не вынесу потери Екатерины Второй. Туда же вскорѣ пріѣхалъ и братъ Александръ. Я принуждена была лечь въ постель; не было еще двѣнадцати часовъ, когда генералъ-губернаторъ Измайловъ вошелъ ко мнѣ. Онъ очевидно спѣшилъ въ Сенатъ, такъ какъ не успѣлъ онъ сѣсть, какъ тихо сказалъ мнѣ, что императоръ приказалъ ему передать мнѣ отъ его имени, чтобы я немедленно же вернулась въ деревню и помнила бы 1762 г. Я отвѣтила громко, такъ, чтобы меня слышали присутствующіе, что я всегда буду помнить 1762 г. и что это приказаніе императора исполню тѣмъ охотнѣе, что воспоминанія о 1762 г. никогда не пробуждаютъ во мнѣ ни сожалѣній, ни угрызеній совѣсти и что если бы государь продумалъ событія этого года, онъ, можетъ быть, не обращался бы со мной такимъ образомъ; что же касается отѣзда моего въ деревню, то немедленно же уѣхать я не могу, такъ какъ должна поставить себѣ піявки, но что уѣду непремѣнно на слѣдующій день вечеромъ или самое позднее черезъ день утромъ. Генералъ-губернаторъ откланялся и ушелъ. Всѣ присутствующіе были подавлены и грустны, кромѣ меня. Мой братъ былъ крайне опечаленъ и я старалась ободрить его.
Я уѣхала изъ Москвы 6 декабря. Моя жизнь представляла изъ себя сплошную борьбу со смертью. Я черезъ день писала брату и роднымъ, и они аккуратно отвѣчали мнѣ. Нѣкоторые изъ нихъ, между прочимъ мой братъ, пытались увѣрить меня, что Павелъ I своимъ обращеніемъ со мной какъ бы исполнялъ свой долгъ по отношенію къ памяти отца, но что послѣ коронаціи моя судьба измѣнится, и потому онъ просилъ меня не падать духомъ и беречь свое здоровье. Я приведу здѣсь свой отвѣтъ, такъ какъ онъ (какъ и многія мои слова) оказался пророческимъ:
«Ты увѣряешь, мой другъ, что Павелъ оставитъ меня въ покоѣ послѣ коронаціи. Развѣ ты его не знаешь? Когда деспотъ начинаетъ бить свою жертву, онъ повторяетъ свои удары до полнаго ея уничтоженія. Меня ожидаетъ цѣлый рядъ гоненій и я приму ихъ съ покорностью. Я надѣюсь, что я почерпну мужество въ сознаніи своей невинности и въ незлобивомъ негодованіи на его обращеніе лично со мной. Дай Богъ только, чтобъ онъ въ своей злобѣ забылъ про тебя и про моихъ близкихъ; что ни угодно будетъ Господу послать мнѣ, я никогда не скажу и не сдѣлаю ничего, что могло бы унизить меня въ моихъ собственныхъ глазахъ. Прощай, мой другъ, мой возлюбленный братъ, цѣлую тебя».
Лежа въ постели или на кушеткѣ, безъ движенія, не имѣя даже возможности много читать, вслѣдствіе судорожныхъ болей въ затылкѣ, я на досугѣ вспоминала все, что испытала и сдѣлала въ жизни, и обдумывала, что мнѣ предстояло еще сдѣлать.
Мнѣ страстно хотѣлось поѣхать за границу, какъ только мнѣ удастся получить на то разрѣшеніе, но меня удерживала любовь къ сыну. Дѣла его были разстроены; онъ ими не занимался и вслѣдствіе множества долговъ его доходы могли бы уменьшиться до очень скромныхъ размѣровъ, если бы я лично своими попеченіями не сохраняла и не увеличивала собственное состояніе. Я черпала нѣкоторое утѣшеніе въ прошломъ. Мое безкорыстіе и неизмѣнная твердость моего характера служили для меня источникомъ внутренняго мира и удовлетворенія, которые хотя и не замѣняли всего, но придавали мнѣ извѣстную гордость и мужество, поддерживавшія меня въ превратностяхъ судьбы.
Я узнала, что нѣкоторые фавориты покойной императрицы задавались цѣлью вывести меня изъ терпѣнія съ тѣмъ, чтобы я, поддавшись живости своего характера, сдѣлала бы сцену, которая открыто поссорила бы меня съ императрицей. Между прочимъ графъ Мамоновъ, который былъ умнѣе своихъ предшественниковъ, былъ убѣжденъ, что не удастся возстановить императрицу противъ меня и заставить ее совершить слишкомъ явную несправедливость, если я сама не вызову ее на это, что легко могло бы случиться, если бы я, будучи озлоблена противъ государыни, не сдержала бы своего негодованія и тѣмъ дала бы ей поводъ гнѣваться на меня. Онъ исподтишка много вредилъ мнѣ и моему сыну, что и могло бы вызвать во мнѣ раздраженіе, но я по опыту знала, что была бѣльмомъ на глазу у фаворитовъ, и, руководимая своей безграничной любовью къ императрицѣ, умѣла отличать то, что исходило отъ нея лично, отъ того, что было ей внушено фаворитами, которымъ я не только не поклонялась, но дѣлала видъ, что не знаю, какое они занимаютъ положеніе и какимъ вліяніемъ пользуются.
Непоправимая потеря, постигшая мою родину со смертью императрицы, приводила меня въ ужасъ и отчаяніе, но прошлое вызывало во мнѣ воспоминанія, заставлявшія меня уважать свой образъ дѣйствій.
Настоящее было тревожно. Павелъ съ первыхъ же дней своего восшествія на престолъ открыто выражалъ свою ненависть и презрѣніе къ матери. Онъ поспѣшно уничтожалъ все, совершенное ею, и лучшія ея постановленія были замѣнены актами необузданнаго произвола.
Назначенія на различныя мѣста и увольненія съ нихъ слѣдовали другъ за другомъ съ такой быстротой, что не успѣвало появиться въ газетахъ объявленіе о назначеніи на какое-нибудь мѣсто извѣстнаго лица, какъ оно уже было смѣнено. Никто не зналъ, къ кому обратиться. Рѣдки были тѣ семейства, гдѣ не оплакивали бы сосланнаго или заключеннаго члена семьи. Всюду царилъ страхъ и вызывалъ подозрительное отношеніе къ окружающимъ, уничтожалъ довѣріе другъ къ другу, столь естественное при кровныхъ родственныхъ узахъ. Подъ вліяніемъ страха явилась и апатія, чувство губительное для первой гражданской добродѣтели — любви къ родинѣ. Будущее предвѣщало мнѣ неисчислимыя бѣдствія. Удрученная горемъ и больная, я трепетала за своихъ родныхъ и друзей и влачила жизнь въ надеждѣ, что она скоро прекратится. Вскорѣ оправдалось мое пророчество о томъ, что Павелъ не прекратитъ своихъ гоненій на меня.
Ко мнѣ пріѣхалъ какъ-то подполковникъ Лаптевъ, отдаленный родственникъ моей бабушки, котораго мнѣ посчастливилось подвинуть въ его служебной карьерѣ. Онъ сказалъ мнѣ, что не хотѣлъ вернуться въ свой полкъ, не посѣтивъ меня, и что можетъ пробыть у меня только одинъ этотъ вечеръ, такъ какъ онъ уже просрочилъ свой отпускъ вслѣдствіе болѣзни отца. Онъ посидѣлъ со мной до двѣнадцати часовъ, когда я отослала его спать. Въ три часа ночи онъ велѣлъ мнѣ передать черезъ мою горничную, что долженъ переговорить со мной и передать мнѣ письмо. Я отвѣтила ему, что онъ успѣетъ сдѣлать это и утромъ, и посовѣтовала лечь и отдохнуть отъ путешествія. Тогда онъ велѣлъ сказать мнѣ, что пріѣхалъ нарочный изъ Москвы и привезъ мнѣ письмо. Я не сомнѣвалась въ томъ, что меня постигъ новый ударъ, и велѣла впустить Лаптева, передавшаго мнѣ письмо отъ московскаго генералъ-губернатора, Измайлова. Оно заключало въ себѣ приказаніе императора немедленно отправиться на жительство въ имѣніе моего сына, расположенное въ Новгородской губерніи (названіе имѣнія или деревни не было намѣчено), и оставаться въ немъ впредь до новаго распоряженія. Я разбудила свою дочь и продиктовала ей отвѣтъ Измайлову, въ которомъ я увѣдомляла его, что несмотря на мое желаніе безъ замедленія исполнить волю императора и на свое равнодушіе къ тому, гдѣ я буду прозябать и гдѣ умру, я принуждена отсрочить свой отъѣздъ, потому что я давно сдала сыну управленіе его имѣньями, никогда не была въ его новгородскихъ помѣстьяхъ и не съумѣю найти дорогу въ деревню, имя которой даже не обозначено; я добавила, что, считая болѣе благоразумнымъ миновать Москву, я буду блуждать по проселочнымъ дорогамъ и потому немедленно же пошлю нарочнаго къ управляющему моего сына съ просьбой прислать мнѣ какого-нибудь крестьянина изъ новгородскихъ деревень, въ случаѣ, если таковой найдется въ Москвѣ, для того, чтобы онъ мнѣ указывалъ дорогу.
Мнѣ стоило большого труда успокоить и ободрить мою дочь. Она плакала, обнимая мои колѣни. Кто-то разбудилъ миссъ Бетсъ, чтобы сообщить ей страшную новость, повергшую въ уныніе весь домъ; когда она вошла въ комнату, она дрожала какъ листъ; я пожала ей руку, уговаривая ее хорошенько подумать, прежде чѣмъ поддаться внушенію ея любви ко мнѣ, и дала ей полную свободу не слѣдовать за мной въ ссылку и жить въ Троицкомъ или моемъ московскомъ домѣ, сколько времени ей будетъ угодно. Она объявила мнѣ свое твердое намѣреніе не покидать меня, сказавъ, что никто въ мірѣ не заставитъ ее измѣнить свое рѣшеніе. Я поцѣловала ее, а моя дочь бросилась ей на шею; мы плакали какъ дѣти.
Лаптевъ, передавъ мое письмо курьеру и отправивъ съ нимъ одного изъ моихъ дворовыхъ, вернулся въ комнату и спокойно объявилъ мнѣ, что проводитъ меня до мѣста ссылки. Я тщетно протестовала, яркими красками рисуя несчастія, которыя онъ неминуемо навлечетъ на себя, и мое отчаяніе отъ сознанія, что я буду невольной ихъ причиной. Я напомнила ему, что онъ и безъ того просрочилъ свой отпускъ на нѣсколько дней; мое же путешествіе обѣщало быть очень длиннымъ, такъ какъ я собиралась уѣхать проселочными дорогами на собственныхъ лошадяхъ, не имѣя возможности пользоваться почтовыми; вслѣдствіе всего этого императоръ могъ его счесть за дезертира; я съ ужасомъ думала о томъ, что онъ будетъ по меньшей мѣрѣ разжалованъ въ солдаты, тѣмъ болѣе, что императоръ несомнѣнно будетъ гнѣваться и на то, что онъ принялъ такое живое участіе во мнѣ и рѣшился на столь смѣлый шагъ.
— Солдатъ, генералъ и полковникъ теперь всѣ сравнялись, — возразилъ онъ, — и въ настоящее время не стоитъ гордиться своимъ чиномъ. Надѣюсь, вы не прикажете вашимъ людямъ высадить меня изъ вашего экипажа, такъ какъ въ такомъ случаѣ я буду ѣхать стоя за вашей кибиткой или за кибиткой вашей дочери. Меня ничто въ мірѣ не заставитъ измѣнить своего рѣшенія увидѣть своими глазами, куда васъ сослали, такъ что будьте добры и не чините мнѣ дальнѣйшихъ препятствій.
Зная упорный и гордый характеръ этого молодого человѣка, я не противилась ему больше, опасаясь, что онъ еще увеличитъ свою вину, самовольно пустившись въ погоню за мной. Онъ доказалъ мнѣ свою преданность своей искренней радостью, когда онъ добился своего. Я не знала еще тогда, что его тревога за меня усилилась вслѣдствіе появленія въ деревнѣ какой-то темной личности, которая постоянно записывала все, что видѣла и слышала. Въ пьяномъ видѣ человѣкъ этотъ разсказалъ, что былъ посланъ съ цѣлью подкупить моихъ людей и узнавать отъ нихъ все, что говорится и дѣлается въ домѣ, и имена лицъ, жившихъ въ моемъ домѣ или навѣщавшихъ меня; онъ увѣрялъ даже, что по дорогѣ я буду схвачена и отправлена далеко въ Сибирь. Все это держалось отъ меня въ секретѣ и я, сама того не подозрѣвая, находилась во власти каждаго изъ своихъ людей; какой-нибудь негодяй могъ бы меня погубить и составить себѣ состояніе, превратившись въ шпіона — въ то время эта профессія была выгоднѣе и почетнѣе всѣхъ остальныхъ. Наконецъ, въ Москвѣ отыскался крестьянинъ изъ новгородской деревни, привезшій въ Москву для продажи гвозди собственнаго производства.
Ко мнѣ пріѣхала моя племянница, княгиня Долгорукова, и осталась со мной до моего отъѣзда изъ Троицкаго. Со мной жили дочери моихъ двухъ двоюродныхъ сестеръ: дѣвицы Исленева и Кочетова[1]. Эта послѣдняя была не совсѣмъ ,_%D1%81%D1%82%D1%80._251_%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BD%D0%B0.jpg)
КНЯГИНЯ ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА ВЪ ССЫЛКѢ.
Съ портрета, принадлежащаго издательницѣ ея «Записокъ», г‑жѣ Брадфордъ, и приложеннаго къ англійскому изданію 1840 года. здорова. Я написала ея отцу, жившему въ Москвѣ, что какъ бы ни утѣшительно было ея присутствіе для меня, я не считаю себя въ правѣ брать ее съ собой въ ссылку, гдѣ не было ни докторовъ, ни хирурговъ, ни вообще какихъ-либо средствъ, тогда какъ ея здоровье требовало послѣдовательнаго леченья; я просила его пріѣхать за ней и за дѣвицей Исленевой. Онъ пріѣхалъ за два дня до моего отъѣзда и на слѣдующій день увезъ моихъ племянницъ, обнаружившихъ глубокое горе при разлукѣ со мной. Онъ отвезъ дѣвицу Исленеву къ ея матери и принялся лечить свою дочь, обѣщая мнѣ постоянно давать вѣсти о пей.
Княгиня Долгорукова, женщина выдающаяся по своему уму и сердцу, какъ настоящій искренній и сердечный другъ, занялась упаковкой всевозможныхъ вещей, которыя по ея мнѣнію могли облегчить и скрасить мою жизнь въ крестьянской избѣ безъ мебели и удобствъ. Она старалась скрыть отъ меня свое горе по поводу обрушившагося на меня несчастія, но въ мое отсутствіе слезы ея текли обильно. Наканунѣ моего отъѣзда я застала ее всю въ слезахъ и, нѣжно цѣлуя ее, упрекнула ее въ томъ, что она такъ мало пользуется присущими ей высокими умственными качествами. Я просила ее запастись терпѣніемъ еще на двое сутокъ, такъ какъ я, если Господу Богу не угодно будетъ продлить мою жизнь для ниспосланія мнѣ новыхъ несчастій и бѣдствіи, вслѣдствіе состоянія моего здоровья, по всей вѣроятности не выдержу и двухъ дней предстоящаго путешествія; если же по истеченіи этого срока не привезутъ мой безжизненный трупъ, то она можетъ быть убѣждена, что свѣжій воздухъ и движеніе вернули мнѣ силы, такъ что я когда-нибудь еще вернусь и буду еще наслаждаться ея обществомъ. Мое пророчество исполнилось: по возвращеніи моемъ изъ ссылки мы съ ней увидѣлись. Но два года тому назадъ ее унесла преждевременная смерть и я до конца своихъ дней оплакиваю этого вѣрнаго и умнаго друга.
Я не могла ни стоять, ни ходить безъ посторонней помощи и велѣла повезти себя въ церковь; попросивъ своихъ родныхъ и приказавъ прислугѣ не отнимать у меня слезнымъ разставаніемъ небольшой запасъ нравственныхъ силъ, которыми мнѣ съ трудомъ удалось вооружиться, я по выходѣ изъ церкви сѣла въ кибитку[2] и пустилась въ путешествіе, цѣль котораго мнѣ даже была неизвѣстна: до меня наканунѣ дошли слухи, ходившіе въ деревнѣ, о томъ, что въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Троицкаго меня заставятъ измѣнить маршрутъ и отвезутъ въ отдаленный и уединенный монастырь. Но ничего подобнаго не случилось. Наоборотъ, день за день силы мои прибавлялись; я была въ состояніи проглотить нѣсколько ложекъ плотно замороженныхъ щей, которыя, будучи распущены въ кипяткѣ, представляли изъ себя отличный супъ. Напрасно также мои близкіе боялись, что, вслѣдствіе непривычной мнѣ ѣзды въ кибиткѣ, усилятся мои ревматическія боли. Вмѣсто этого я чувствовала себя лучше, чѣмъ за послѣднія шесть недѣль. Между Троицкимъ[3] и городомъ Тверью, мы два раза чуть не погибли, въ особенности во второй разъ.
Страшная мятель замела всѣ дороги и мы 17 часовъ блуждали, не зная, гдѣ находимся. Жилья не было видно и лошади выбились изъ силъ. Мои слуги, въ ожиданіи неминуемой смерти, плакали и молились. Я велѣла кучеру остановиться, сказавъ, что съ разсвѣтомъ вѣтеръ несомнѣнно утихнетъ, лошади отдохнутъ и тогда можно будетъ попытаться найти какое-нибудь жилье. Дѣйствительно, черезъ три четверти часа кучеръ замѣтилъ огонекъ на нѣкоторомъ разстояніи. Указавъ самому здоровому и сильному изъ своихъ людей, въ какомъ направленіи свѣтился огонекъ, я послала его узнать, что это такое; черезъ полчаса онъ вернулся и сообщилъ, что зто маленькая деревушка въ пять избъ. Мы поѣхали къ ней. Лошади тащили насъ шагомъ, но со крайней мѣрѣ и мы и эти несчастныя животныя были спасены отъ ужасной, медленной смерти. Оказалось, что деревушка лежала совершенно въ сторонѣ отъ дороги, что мы въ эти 19—20 часовъ отъѣхали всего на 6 верстъ отъ мѣста нашего ночлега. — Въ Твери насъ ожидалъ пріятный сюрпризъ; губернаторъ Поликарповъ приготовилъ мнѣ отличную квартиру. Этотъ почтенный человѣкъ тотчасъ же посѣтилъ меня и я выразила ему свою благодарность и опасенія, что его сердечное отношеніе къ ссыльной навлечетъ на него гнѣвъ мстительнаго монарха.
— Я не знаю, княгиня, какими частными письмами вы обмѣнялись съ императоромъ — отвѣтилъ онъ, — но указа о вашей ссылкѣ нѣтъ; слѣдовательно позвольте мнѣ поступать съ вами, какъ мнѣ то подсказываетъ чувство глубокаго уваженія, которое я питаю къ вамъ съ тѣхъ поръ, какъ себя помню.
Онъ прислалъ намъ отличный ужинъ, несмотря на то, что всѣ улицы были запружены гвардейскими войсками, отправлявшимися въ Москву на коронацію Павла.
На слѣдующій день мы уѣхали послѣ легкаго завтрака; такъ какъ намъ предстояло совершить все путешествіе на однѣхъ и тѣхъ же лошадяхъ, то мы не дѣлали болѣе 64 верстъ въ сутки, а иногда и менѣе.
Въ городѣ Красный Холмъ городничій оказался къ счастью воспитаннымъ и порядочнымъ человѣкомъ. Его фамилія была Крузе и онъ приходился племянникомъ знаменитому доктору Крузе. Онъ былъ вѣжливъ и услужливъ и далъ намъ съ собой провизіи, которой нельзя было достать въ крестьянскихъ деревняхъ и избахъ. Отдохнувъ нѣсколько часовъ, мы рано утромъ отправились дальше. Въ этотъ день мы убѣдились въ томъ, что курьеръ, то обгонявшій насъ, то отстававшій отъ насъ, былъ шпіонъ, посланный Архаровымъ (императоръ облекъ его властью инквизитора и эти обязанности не претили его грубой и жестокой натурѣ) и каждый день доносившій ему обо всемъ, происходившемъ въ нашей маленькой колоніи. Лаптевъ вошелъ въ избу, только что оставленную шпіонами, и нашелъ въ ней забытое имъ письмо на имя Архарова; оно не было запечатано; онъ писалъ, что я была очень больна и что Лаптевъ все еще сопровождалъ меня; вѣроятно, для приданія большаго интереса своему письму, онъ сообщалъ еще, что мои люди украли у мужика тулупъ, хотя эта кража была совершена его слугой, имѣвшимъ только жалкую шубенку, тогда какъ наканунѣ своего отъѣзда я подарила всѣмъ моимъ людямъ по прекрасному тулупу. Съ этого дня мы всегда поднимали доску, которою крестьяне прикрываютъ въ избахъ спускъ въ погребъ, чтобы убѣдиться не подслушиваетъ ли клевретъ Архарова наши разговоры. Вскорѣ мною овладѣла болѣе жгучая тревога и безпокойство, которыя улеглись только по возвращеніи моемъ въ Троицкое, когда мой братъ и другіе друзья письменно сообщили мнѣ, что мой сынъ не подвергался гоненіямъ со стороны государя.
Мы пріѣхали въ Весьегонскъ, гдѣ городничимъ былъ двоюродный братъ самаго надежнаго орудія тиранніи и деспотизма Павла I, Аракчеева; чтобы доставить ему это мѣсто, недавно былъ смѣщенъ занимавшій его офицеръ, служившій около сорока лѣтъ, имѣвшій девять ранъ и поставленный самой покойной императрицей. Меня посѣтили оба городничіе, и бывшій и настоящій. Мнѣ стоило большого труда утѣшить бѣднаго служаку и отвлечь разговоръ на другія темы, такъ какъ онъ все время возвращался къ обсужденію своего увольненія отъ должности. Наконецъ, я попросила его проводить мою дочь и миссъ Бетсъ на ярмарку, бывшую въ то время одной изъ самыхъ значительныхъ въ имперіи. Не успѣли они уйти, какъ ко мнѣ вошелъ офицеръ и передалъ мнѣ письмо. Оно было отъ моего сына; онъ послалъ этого офицера повидаться со мной, отдать приказаніе крестьянамъ села Коротова (мѣсто моей ссылки), чтобы они оказывали мнѣ повиновеніе какъ собственной барынѣ, и привезти ему вѣсточку отъ меня. Молнія, упавъ въ мою комнату, кажется не испугала бы меня такъ, какъ это письмо. Мое воображеніе уже рисовало мнѣ ссылку сына въ Сибирь, за ослушаніе приказанія императора, запретившаго разсылать офицеровъ съ депешами[4]. Въ глазахъ государя сынъ вѣроятно показался бы преступнымъ еще потому, что принималъ участіе въ судьбѣ своей матери, гонимой имъ. Я спросила у Шрейдемана, не видалъ ли его кто въ городѣ и не встрѣтилъ ли онъ городничаго. Онъ отвѣтилъ отрицательно, но я все-таки умоляла его немедленно уѣхать въ Коротово, лежавшее всего въ 33 верстахъ отъ Весьегонска, гдѣ обѣщала переговорить съ нимъ, и убѣдила его немедля покинуть городъ и вернуться другой дорогой, минуя эту. Тотчасъ же по возвращеніи съ ярмарки моихъ спутницъ, мы уѣхали и поздно вечеромъ прибыли въ мѣсто жительства, указанное мнѣ императоромъ.
Моя изба была довольно просторная; напротивъ нея была кухня, а лучшая изба въ боковомъ переулкѣ была приготовлена для моей дочери. Прежде всего я отправила Шрейдемана, но каково было мое удивленіе и безпокойство, когда слуга моего сына сказалъ мнѣ послѣ его отъѣзда, что Шрейдеманъ не только видѣлъ городничаго, но по легкомыслію и тщеславію объявилъ свое имя, вслѣдствіе чего городничій потребовалъ его паспортъ и оставилъ его у себя. Я не знала покоя ни днемъ, ни ночью, такъ какъ даже во снѣ мнѣ грезилась ссылка сына въ Сибирь. Я написала моему брату и нѣкоторымъ друзьямъ, умоляя ихъ сообщить мнѣ свѣдѣнія о сынѣ, но даже ихъ увѣренія, что онъ былъ назначенъ командиромъ полка[5], не вполнѣ успокоили меня. Что касается до меня лично, я была покойна и радовалась тому, что моя изба была лучше и просторнѣе, чѣмъ я ожидала. Правда, ночью мои три горничныя спали со мной (днемъ онѣ сидѣли въ комнатѣ миссъ Бетсъ), но онѣ такъ внимательно за мной ухаживали и были такъ чисты, что ничуть меня не стѣсняли. Кромѣ того миссъ Бетсъ догадалась захватить съ собой зеленый суконный занавѣсъ, которымъ и отдѣлила мое помѣщеніе отъ помѣщенія горничныхъ.
На слѣдующій день я отправила и Лаптева; судьба его меня также сильно тревожила. Господь избавилъ меня отъ угрызеній совѣсти, которыя я непремѣнно испытывала бы, если бы онъ сталъ жертвой своей благодарности и привязанности ко мнѣ. Императоръ узналъ, что онъ проводилъ меня до Коротова, и сказалъ на это, что Лаптевъ очевидно носитъ панталоны, а не юбки — государь употреблялъ обыкновенно это выраженіе, когда хотѣлъ сказать, что данное лицо отличается мужествомъ и твердымъ характеромъ. Батальонъ стрѣлковъ, которымъ командовалъ Лаптевъ, былъ упраздненъ Павломъ I, такъ что онъ очутился на улицѣ, но государь далъ ему полкъ и вскорѣ пожаловалъ ему командорскій крестъ Іоанна Іерусалимскаго.
Изъ Твери я написала своему двоюродному брату, князю Репнину, и попросила его узнать, въ какихъ преступленіяхъ меня обвиняетъ императоръ; князь Репнинъ зналъ прекрасно, какія чувства руководили мною въ царствованіе Петра III, зналъ, что оии должны были ясно доказать государю и всѣмъ порядочнымъ людямъ, что я никогда не имѣла въ виду ни личныхъ интересовъ, ни преступнаго возвышенія моей семьи. Я сообщила князю названіе деревни, куда была сослана на неопредѣленное время, и указала нѣсколькихъ искренно преданныхъ мнѣ академиковъ, которые перешлютъ мнѣ его отвѣтъ; я обѣщала послать вскорѣ крестьянина къ одному изъ нихъ, чтобы получить изъ его рукъ письма ко мнѣ; такимъ образомъ и его письмо непремѣнно попадетъ ко мнѣ. Императорамъ приносили присягу только дворяне, мѣщане, военные и всѣ люди, состоявшіе на службѣ, а крестьяне, принадлежавшіе дворянамъ, къ присягѣ не приводились. Не знаю, по какому капризу императоръ Павелъ велѣлъ присягать и всѣмъ крестьянамъ. Эта новая мѣра, никогда еще не примѣнявшаяся въ Россіи, оказалась пагубной. Крестьяне вообразили, что они больше не принадлежатъ помѣщикамъ, и нѣкоторыя деревни въ различныхъ губерніяхъ возмутились противъ своихъ господъ и отказались платить имъ оброкъ. Государю пришлось послать войска для ихъ усмиренія. Въ помѣстьяхъ Апраксина и княгини Голицыной, рожденной Чернышевой, буитъ былъ такъ упоренъ, что пришлось стрѣлять изъ пушекъ и нѣсколько человѣкъ пали жертвой заблужденія, въ которое они были введены этой мѣрой. Не знаю, появлялись ли въ другихъ губерніяхъ канцелярскіе писаря (самое вредное въ Россіи отродье), объѣзжавшіе нѣкоторыя дворянскія имѣнія и внушавшіе бѣднымъ невѣжественнымъ крестьянамъ, что если они только заявятъ о своемъ желаніи принадлежать прямо государю, они будутъ избавлены отъ всякихъ повинностей по отношеніи къ своимъ господамъ. Двое такихъ писарей объѣхали Архангельскую губернію и сѣверную часть Новгородской, и до моего пріѣзда побывали и въ Коротовѣ, гдѣ предложили крестьянамъ за умѣренную плату довести объ ихъ желаніи до свѣдѣнія императора, но тѣ съ негодованіемъ отвергли ихъ предложеніе, объявивъ, что они чувствуютъ себя счастливѣе крестьянъ, принадлежавшихъ казнѣ; Для усмиренія бунтовъ въ этой губерніи былъ посланъ князь Репнинъ. Проѣзжая черезъ маленькое село, лежавшее по сосѣдству съ Коротовымъ, онъ призвалъ къ себѣ сельскаго священника и попросилъ его передать мнѣ тайно письмо. Священникъ съ клятвой обѣщалъ князю въ точности исполнить его порученіе, что онъ и сдѣлалъ: однажды, глядя въ окно, я увидѣла незнакомаго священника, направлявшагося прямо къ моей избѣ. Я вышла на крыльцо, а онъ, взойдя по ступенькамъ, передалъ мнѣ письмо и, сказавъ только, чтобы я надѣялась на милосердіе Божіе, исчезъ. Князь Репнинъ выражалъ мнѣ сожалѣніе, что не можетъ ничѣмъ помочь мнѣ, и совѣтовалъ мнѣ написать императрицѣ и просить ее заступиться за меня передъ своимъ супругомъ.
Должна сознаться, что мнѣ тяжело было обращаться съ просьбой къ императрицѣ, которая, какъ я думала, не была очень благосклонно расположена ко мнѣ. Я не спѣшила писать это письмо и не попросила бы разрѣшенія переѣхать въ Троицкое, если бы я одна страдала отъ жизни въ крестьянской избѣ въ 60-ти-градусные морозы, не имѣя возможности гулять даже съ наступленіемъ поздняго и короткаго лѣта, такъ какъ кругомъ были все болота и непроходимые лѣса; но вмѣстѣ со мной страдали моя дочь, миссъ Бетсъ и мои люди; они, пожалуй, мучились больше меня, такъ какъ переносили эти невзгоды изъ-за меня. Меня поддерживало сознаніе своей невинности, чистота совѣсти и какая-то душевная гордость, придававшая мнѣ силы и мужество, неожиданныя для меня самой и являющіяся загадкой для меня, которую я могу разрѣшить только приписывая ихъ смиренію, присущему каждому благоразумному человѣку.
Наше положеніе казалось намъ еще печальнѣе потому, что морозы, сковавшіе окружающія насъ болота, дѣлали ихъ доступными для ѣзды и значительно сокращали путь изъ Петербурга въ Сибирь, вслѣдствіе чего большая часть кибитокъ со ссыльными проѣзжала мимо моихъ оконъ. Однажды, увидѣвъ у одной избы кибитку, не похожую на обыкновенную крестьянскую, я послала лакея спросить, кому она принадлежитъ; владѣлецъ ея въ свою очередь спросилъ лакея, чей онъ, и, узнавъ мою фамилію, онъ попросилъ разрѣшенія посѣтить меня, говоря, что состоитъ въ родствѣ со мной, вслѣдствіе брака его дяди съ одной моей родственницей. Хотя мнѣ въ моемъ положеніи было не до гостей и не хотѣлось ихъ принимать, я все-таки велѣла позвать его, думая, что можетъ быть буду въ состояніи чѣмъ-нибудь помочь ему. Чтобы завязать разговоръ, я спросила его, въ какомъ родствѣ онъ состоитъ со мной. Онъ сказалъ мнѣ, что двоюродный братъ его покойной матери, Разваринъ, былъ женатъ первымъ бракомъ на отдаленной родственницѣ моей матери. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, говорилъ заикаясь и лицо его искажалось судорогой. «Не больны ли вы?» — спросила я его. — «Нѣтъ, княгиня, — отвѣтилъ онъ, — я, вѣроятно, такимъ и останусь на всю жизнь». Затѣмъ онъ разсказалъ мнѣ, что нѣкоторые его товарищи, гвардіи унтеръ-офицеры, держали предосудительныя рѣчи о государѣ; на нихъ донесли и онъ оказался запутаннымъ въ это дѣло; онъ былъ подвергнутъ пыткѣ, вывихнувшей ему всѣ члены; его товарищи были сосланы въ Сибирь, а онъ самъ былъ исключенъ со службы и получилъ приказаніе отправиться на жительство въ Вологодскую губернію, въ помѣстье своего дяди. Мнѣ было такъ тяжело, что я сократила его посѣщеніе, и долго еще меня преслѣдовалъ образъ этого молодого человѣка съ вывихнутыми членами и, такъ сказать, разорванными нервами.
Вскорѣ меня посѣтили госпожа Воронцова съ дочерью. Она была вдова дальняго моего родственника. Эта почтенная женщина сочла своимъ долгомъ оказать мнѣ вниманіе въ благодарность за мое попеченіе о ея сынѣ. Она поручила его мнѣ, когда ему было семь лѣтъ, и я воспитывала его до шестнадцатилѣтняго возраста, когда онъ поступилъ на службу съ чиномъ маіора; его нравственныя качества, хорошее поведеніе и нѣжное отношеніе къ матери являлись ея утѣшеніемъ въ жизни. Она поселилась въ сосѣдней избѣ и провела со мной цѣлую недѣлю.
Мы предусмотрительно захватили съ собой изъ Троицкаго книгъ и карандашей, которыми рисовали на бѣломъ столѣ разные виды и картинки; каждые три дня столъ мыли и онъ опять служилъ для той же цѣли — бумагой мы должны были дорожить; кромѣ того насъ развлекалъ своими забавными выходками маленькій казачокъ, и время шло мирно и тихо въ безропотной покорности волѣ Божіей. Мое спокойствіе внушало и моимъ спутницамъ мужество и терпѣніе. Я узнала, что въ концѣ апрѣля при таяніи льда и снѣговъ рѣка разливалась почти на двѣ версты кругомъ, и что, за неимѣніемъ плотовъ и паромовъ, ее переѣзжали только въ маленькихъ лодочкахъ; мы пріѣхали въ зимнихъ кибиткахъ и я знала, что мнѣ невозможно было достать лѣтніе экипажи, поэтому я рѣшила написать императрицѣ и просить ее повергнуть передъ своимъ супругомъ мою просьбу о разрѣшеніи мнѣ вернуться въ Троицкое, откуда я обязывалась не выѣзжать, но гдѣ у насъ подъ рукой будетъ медицинская помощь и гдѣ мы будемъ жить въ моемъ домѣ, не подвергаясь неудобствамъ и невзгодамъ пребыванія въ простыхъ крестьянскихъ избахъ. Я вложила въ пакетъ незапечатанное письмо на имя государя; могу сказать, что оно было очень гордое и не заключало въ себѣ униженныхъ просьбъ. Я писала, что состояніе моего здоровья было таково, что мнѣ не стоило писать настоящаго письма, а его величеству его читать, такъ какъ мнѣ было совершенно безразлично, гдѣ и какъ я умру; но что мои религіозные принципы и чувство состраданія не позволяли мнѣ равнодушно смотрѣть на мученія людей, раздѣлявшихъ со мною ссылку, ничѣмъ незаслуженную, какъ говорила мнѣ моя совѣсть; я добавила, что никогда при жизни императрицы-матери я не питала къ нему враждебныхъ чувствъ, и въ заключеніе просила его разрѣшить мнѣ переѣхать въ мое калужское имѣніе[6], гдѣ мои сожительницы и мои люди будутъ лучше помѣщены и въ случаѣ болѣзни будутъ имѣть возможность пользоваться уходомъ врача. Я послала письмо по почтѣ, и надо признаться, мы съ нетерпѣніемъ ожидали результатовъ. Впослѣдствіи я узнала отъ лица, находившагося въ то время въ Петербургѣ и имѣвшаго свободный доступъ во внутренніе покои ихъ величествъ, что мое посланіе чуть не привело къ самымъ ужаснымъ для насъ послѣдствіямъ; но Провидѣнію было угодно спасти меня и на этотъ разъ. Благодаря измѣнчивости настроеній Павла I и какой-то задержкѣ во время путешествія курьера, который долженъ былъ нанести можетъ быть послѣдній ударъ еле-живой женщинѣ, боровшейся съ жестокой судьбой, бѣдствіе было отвращено отъ насъ и мы получили утѣшеніе и облегченіе нашего положенія.
Когда императрица, получивъ мое письмо, передала государю посланіе, адресованное ему, онъ пришелъ въ ярость, прогналъ ее, заявивъ, что не желаетъ быть свергнутымъ съ престола подобно своему отцу, и не пожелалъ принять моего письма.
Императрица сообщила госпожѣ Нелидовой о своей неудачѣ; тогда та отдала письмо младшему сыну государя, великому князю Михаилу[7] и вмѣстѣ съ государыней повела его къ Павлу; смягчившись, онъ взялъ письмо и, прочтя его, поцѣловалъ сына и сказалъ имъ: «Вы такъ умѣете взяться за дѣло, что противъ васъ нельзя устоять».
Онѣ ласково и нѣясно благодарили его, а онъ написалъ меѣ слѣдующее письмо:
«Княгиня Екатерина Романовна. Согласно вашему желанію, вамъ разрѣшается вернуться въ ваше имѣніе въ Калужской губерніи. Впрочемъ пребываю къ вамъ благосклонный.
Затѣмъ онъ позвалъ петербургскаго военнаго губернатора Архарова и повелѣлъ ему поскорѣй отправить ко мнѣ нарочнаго съ письмомъ и вернуть курьера, уже посланнаго раньше и получившаго приказаніе отнять у меня бумагу и чернила, поселиться въ моей избѣ и строго слѣдить за тѣмъ, чтобы я не вступала въ сношенія съ внѣшнимъ міромъ.
Архаровъ[8], по злобѣ ли или неумышленно, выбралъ для исполненія этого спѣшнаго порученія курьера, только что вернувшагося изъ Сибири, куда онъ отвозилъ въ ссылку какого-то несчастнаго гвардіи офицера. Проѣхавъ взадъ и впередъ 4.000 верстъ безъ отдыха, онъ врядъ ли могъ догнать курьера, уѣхавшаго за нѣсколько часовъ до него; но судьба, очевидно уставъ преслѣдовать меня, устроила иначе. Второй курьеръ догналъ перваго, вернулъ его и самъ съ величайшей поспѣшностью поѣхалъ дальше. Я сидѣла у окна, когда онъ пріѣхалъ. Увидавъ кибитку у крыльца, окруженную моими людьми, я вышла и узнала посланнаго отъ императора. Миссъ Бетсъ тщетно разспрашивала его, какія онъ привезъ вѣсти. Онъ отвѣчалъ, что ничего не знаетъ и что привезъ мнѣ указъ отъ государя. Я назвалась и онъ передалъ мнѣ вышеприведенное письмо. Не успѣла я еще его распечатать, какъ миссъ Бетсъ бросилась на колѣни передо мной, восклицая: «Дорогая княгиня, и въ Сибири есть Богъ! Не падайте духомъ!» Она дрожала всѣмъ тѣломъ и была блѣдна какъ смерть. Я ее подняла, попросила успокоиться и позволить мнѣ прочесть письмо. Когда я ей объявила, что мы получили разрѣшеніе вернуться въ Троицкое, она снова бросилась къ моимъ ногамъ; ее била лихорадка, она бредила и мнѣ съ трудомъ удалось уговорить ее лечь въ постель. Затѣмъ я приказала людямъ накормить курьера и дать ему вина, но онъ отказался отъ пищи и просилъ только дать ему уголокъ уснуть, такъ какъ онъ провелъ нѣсколько безсонныхъ ночей. Я послала къ дочери сообщить ей счастливую новость; люди мои чуть съ ума не сошли отъ радости. На слѣдующій день я отослала курьера обратно; спросивъ его, сколько онъ получаетъ жалованья въ годъ, я дала ему почти вдвое больше. Тогда онъ въ свою очередь чуть съ ума не сошелъ отъ радости; одна я осталась бы совершенно покойной, если бы не болѣзнь миссъ Бетсъ, тревожившая меня; она бредила и не узнавала никого, кромѣ меня. Я отходила отъ ея постели только для того, чтобы писать письма и отправить часть людей въ Троицкое, дабы остаться налегкѣ; я твердо рѣшила не уѣзжать самой, пока миссъ Бетсъ не будетъ въ состояніи совершить путешествіе. Я отправила съ курьеромъ императора также незапечатанное письмо Архарову съ просьбой передать его Лепехину, непремѣнному секретарю Русской Академіи и профессору естественной исторіи въ академіи наукъ. Такъ какъ онъ былъ мнѣ очень преданъ, я разсказала ему случившееся со мной и дала свой адресъ въ Троицкомъ. Архаровъ имѣлъ низость задержать мое письмо. Кромѣ того я отправила съ крестьяниномъ англійскому негоціанту въ Петербургѣ, Глину, письма для моихъ друзей въ Англіи. Затѣмъ я приготовила все къ путешествію, дабы оно не встрѣтило препятствій или задержекъ. Черезъ недѣлю горячка оставила миссъ Бетсъ; она была только очень слаба. Какъ только ей стало лучше, я послала за 120 верстъ впередъ моихъ собственныхъ лошадей, остававшихся въ Коротовѣ, и черезъ десять дней послѣ пріѣзда благодѣтельнаго курьера мы тронулись въ путь.
Не хочу покинуть Коротова, не упомянувъ объ удивительно деликатныхъ заботахъ, которыми крестьяне ежедневно окружали меня. Два раза въ недѣлю они приносили мнѣ съ базара всякую вкусную и даже рѣдкую по сезону провизію для моего стола. За нѣсколько дней до моего отъѣзда я узнала, что крестьянки приносили мнѣ каждый день яйца, блины или пироги для того только, чтобы меня увидѣть и собственными глазами убѣдиться въ томъ, что я жива. Я нѣсколько разъ спрашивала крестьянъ, почему они были такъ привязаны ко мнѣ, несмотря на то, что они уже нѣсколько лѣтъ перешли во владѣніе моего сына. Они неизмѣнно отвѣчали: «За время твоего управленія нами мы разбогатѣли и сдѣлались счастливыми и ты воспитала и нашего батюшку-князя въ такихъ же правилахъ; хотя онъ и повысилъ оброкъ, но онъ все-таки значительно меньше оброка, который наши сосѣди платятъ своимъ господамъ». Крестьяне поставили въ нѣсколькихъ мѣстахъ подставы, такъ что я въ одинъ день проѣхала путь, который, пріѣзжая, совершила въ два съ половиной дня. Я покинула свою избу въ концѣ марта.
Благодаря нѣкоторымъ познаніямъ въ медицинѣ, большой чуткости, которою меня къ несчастью одарила природа, вслѣдствіе того, что я часто ухаживала за больными и на практикѣ изучила проявленія и вліяніе нѣкоторыхъ болѣзней на организмъ, мнѣ удалось вылечить миссъ Бетсъ съ помощью усиленнаго ухода и немногихъ лекарствъ, бывшихъ въ моемъ распоряженіи.
Когда мы выѣхали изъ Коротова, стояла еще настоящая зима. На девятый день нашего путешествія, когда мы подъѣхали къ рѣкѣ Протвѣ, протекающей мимо моего сада и терасы въ Троицкомъ, снѣга уже не было. Берега рѣки зеленѣли и дорога была чрезвычайно тяжела для лошадей, тащившихъ кибитку на полозьяхъ то по песку, то по травѣ и по глинѣ. Наконецъ на десятый день мы пріѣхали въ Троицкое. Прежде всего я отправилась въ церковь; несмотря на ея большіе размѣры, она едва вмѣщала моихъ людей и крестьянъ, собравшихся изъ 16 принадлежавшихъ мнѣ селъ и деревень, чтобы встрѣтить меня и выразитъ свою радость по поводу моего возвращенія; они хотѣли всѣ поцѣловать мою руку, но я едва держалась на ногахъ и просила ихъ придти въ слѣдующее воскресенье. Я была очень тронута ихъ искренней радостью, но рѣшительно не могла сдѣлать надъ собой усиліе; мое несчастное больное тѣло требовало неотложнаго отдыха въ хорошей постели. На слѣдующій день послѣ моего пріѣзда я отправила человѣка въ Москву къ брату, чтобы возвѣстить ему о моемъ возвращеніи въ Троицкое. Я написала также моимъ племянницамъ, княгинѣ Долгоруковой и княгинѣ Маврокордато, съ просьбой сообщить мнѣ поскорѣй свѣдѣнія о себѣ, о моемъ сынѣ и другихъ моихъ родственникахъ и друзьяхъ. Я благодарила Бога, что никто изъ иихъ не сталъ жертвой деспотизма. Я узнала, что въ моемъ московскомъ домѣ были расквартированы 87 солдатъ и одинъ офицеръ. Мой управляющій догадался запечатать входы въ главный домъ, объявивъ, что такъ какъ я поспѣшно уѣхала, не успѣвъ убрать вещи, я приказала наложить печати на всѣ входныя двери. Благодаря этому я была избавлена отъ расходовъ на содержаніе какого-нибудь изъ жалкихъ генераловъ, извѣстныхъ подъ общимъ именемъ гатчинскихъ; онъ навѣрное испачкалъ бы весь домъ и испортилъ бы мебель. На моей дачѣ были также расквартированы 90 солдатъ и 6 унтеръ-офицеровъ; на отопленіе для нихъ не хватило тѣхъ 3.000 бревенъ, которыя на плотахъ прибывали по рѣкѣ изъ моего имѣнія; приходилось покупать еще дрова, что въ связи со многими другими расходами заставило меня продать этотъ домъ, хотя я его очень любила, потому что онъ былъ окруженъ садомъ, который, благодаря моимъ заботамъ въ теченіе 30 лѣтъ, достигъ верха совершенства; даже зимой онъ содержался въ величайшей чистотѣ и порядкѣ, дорожки были расчищены и посыпаны пескомъ, такъ что я могла гулять въ немъ и въ зимнее время. Но все это было ничто въ сравненіи съ расходами и, главное, непріятностями, вызываемыми присутствіемъ въ моемъ домѣ подобныхъ гостей.
Я не знала, впрочемъ, будетъ ли мнѣ когда-нибудь разрѣшено жить въ Москвѣ; я и не желала поселиться въ ней, въ особенности съ тѣхъ поръ, какъ вернулась въ Троицкое; всѣ мои искренніе друзья пріѣзжали ко мнѣ, а я знала, что въ городахъ и въ особенности въ Москвѣ была установлена цѣлая система шпіонства, тѣмъ болѣе опасная, что доносы являются вѣрнѣйшимъ способомъ втереться въ довѣріе подозрительныхъ тирановъ. Лѣтомъ я принялась за свои садовыя, земледѣльческія и строительныя работы, и въ виду того, что у меня не было подъ рукой лицъ свѣдущихъ въ этихъ отрасляхъ, онѣ отнимали у меня много времени и я такъ уставала, что вечеромъ всегда быстро засыпала, что мнѣ было тѣмъ болѣе необходимо, что я каждую ночь неукоснительно просыпалась въ тотъ роковой часъ, въ который меня разбудили, чтобы объявить мнѣ о моей ссылкѣ въ Коротово; я рѣдко засыпала послѣ этого, такъ что принуждена была отдыхать еще часъ послѣ обѣда.
Въ дождливые дни, когда приходилось сидѣть дома, я чертила планы предполагаемыхъ построекъ и плантацій или коротала время за чтеніемъ книгъ изъ своей библіотеки. Мнѣ хотѣлось пріобрѣсть новыя иностранныя книги и, ассигновавъ на ихъ покупку извѣстную сумму ежегодно, я написала объ этомъ моимъ друзьямъ; они отвѣтили мнѣ, что ввозъ книгъ былъ почти совершенно запрещенъ, но что Россія была наводнена клеветническими памфлетами на Екатерину Вторую, которые мои друзья не рѣшались мнѣ присылать. Но я выписала всѣ тѣ, которые были въ Москвѣ, и не положу пера, пока не дополню эту книгу (которая, можетъ быть, и не заслуживаетъ вниманія потомства, но заинтересуетъ моихъ друзей) замѣтками, которыя, надѣюсь, докажутъ всю лживость утвержденій, написанныхъ подъ вліяніемъ ненависти и зависти.
Въ 1798 г. мой сынъ былъ въ Петербургѣ. Императоръ вдругъ такъ пристрастился къ нему, что былъ не въ духѣ въ тѣ дни, когда онъ не обѣдалъ при дворѣ. Государь проводилъ съ нимъ вдвоемъ цѣлые часы въ своемъ кабинетѣ и онъ часто бывалъ у императрицы, когда у нея были только государь и Нелидова и даже ихъ императорскія высочества не допускались къ ней. Какъ только онъ пріѣхалъ въ Петербургъ, онъ упросилъ великаго князя Александра (нынѣшняго государя) попытаться испросить для меня разрѣшеніе жить въ Москвѣ и посѣтить мои другія помѣстья[9]. Его императорское высочество обѣщалъ исполнить его просьбу, но прошло болѣе мѣсяца и его неоднократныя обѣщанія не осуществлялись. Мой сынъ говорилъ объ этомъ съ Николаи, директоромъ Академіи Наукъ и статсъ-секретаремъ императрицы, которая очень его уважала. Однажды Николаи вошелъ къ императрицѣ въ ту минуту, когда она говорила съ фрейлиной Нелидовой о вліяніи князя Дашкова на государя и выражала удивленіе, что онъ не пользуется имъ, чтобы добиться возвращенія свободы своей матери; на это Николаи сообщилъ императрицѣ, что мой сынъ просилъ заступничества великаго князя и сильно тревожится, что обѣщанія великаго князя не исполняются; онъ сказалъ даже, что ея величество и госпожа Нелидова доказали бы свое великодушіе, если бы употребили и свое вліяніе въ этомъ дѣлѣ.
Онѣ этого опредѣленно не обѣщали, но отвѣтили, что подумаютъ о томъ, что предпринять. Николаи сообщилъ князю Дашкову этотъ разговоръ; черезъ нѣсколько дней князь Алексѣй Куракинъ по порученію императора сказалъ сыну, что государь хочетъ подарить ему 5,000 крестьянъ; но мой сынъ просилъ передать его величеству, что онъ глубоко тронутъ его добротой и чувствуетъ живѣйшую къ нему благодарность, но желаетъ только возвращенія свободы своей матери. На слѣдующее утро князь Куракинъ подошелъ къ моему сыну передъ вахтъ-парадомъ и сообщилъ что государь велѣлъ ему объявить мнѣ о возвращеніи мнѣ свободы и что онъ самъ сейчасъ скажетъ это моему сыну[10]. Когда императоръ появился на вахтъ-парадѣ, мой сынъ хотѣлъ броситься передъ нимъ на колѣни; но его величество остановилъ его, поцѣловалъ, и мой сынъ, въ порывѣ счастья, забывъ про маленькій ростъ императора, поднялъ его на воздухъ, сжимая его въ своихъ объятіяхъ. Оба плакали. Это была первая и послѣдняя чувствительная сцена, которую видѣла гвардія.
Благосклонное отношеніе Павла къ моему сыну не ослабѣло до самаго его отъѣзда. Онъ совѣтовался съ нимъ насчетъ своихъ военныхъ плановъ и войны, которую хотѣлъ объявить. Во время совѣщанія съ нимъ вдвоемъ въ кабинетѣ, онъ заставилъ его составить на бумагѣ планъ военныхъ операцій, расположеніе войскъ и подъ величайшимъ секретомъ рѣшилъ поручить ему командованіе армейскимъ корпусомъ, стоявшимъ въ Кіевѣ. Онъ даже далъ ему нѣсколько подписанныхъ имъ бланковъ съ тѣмъ, чтобы въ случаѣ надобности онъ заполнялъ ихъ, не теряя времени, и повелѣлъ нашему министру въ Вѣнѣ, графу Разумовскому, и въ Константинополѣ, Тамарѣ, совѣтоваться съ княземъ Дашковымъ. Онъ также отправилъ командующему нашимъ флотомъ на Черномъ морѣ приказаніе дѣйствовать совмѣстно съ нимъ и по его указаніямъ. Мой сынъ поѣхалъ изъ Петербурга прямо въ Кіевъ, гдѣ ему надо было сдѣлать кое-какія предварительныя распоряженія и сообщить о нихъ императору. Кто бы могъ додумать, что послѣ подобной милости онъ будетъ уволенъ отъ службы черезъ нѣсколько мѣсяцевъ за то, что заявилъ князю Лопухину (генералъ-прокурору Сената), что одинъ изъ заключенныхъ въ кіевской крѣпости, нѣкто Альтести, посаженъ въ тюрьму невинно. Его обвиняли въ томъ, что онъ поселилъ на земляхъ, пожалованныхъ ему покойной императрицей, нѣсколько солдатъ въ качествѣ хлѣбопашцевъ; это было несправедливо и ни одного солдата въ его имѣніяхъ не было, но главное его преступленіе заключалось въ томъ, что въ предыдущее царствованіе онъ былъ секретаремъ князя Зубова и самымъ близкимъ къ нему лицомъ, пользовавшимся его безграничнымъ довѣріемъ — можетъ быть, иногда употребляемымъ и во вредъ. Можетъ быть, князь Лопухинъ выбралъ минуту, когда государь былъ не въ духѣ, чтобы сообщить ему о заявленіи моего сына, или же у него къ тому были другія причины; онъ былъ человѣкъ двуличный, мстительный и скрытный. Но, какъ бы то ни было, императоръ написалъ князю Дашкову слѣдующія строки:
«Такъ какъ вы вмѣшиваетесь въ дѣла, которыя васъ не касаются, вы симъ увольняетесь въ отставку.»
Мои сынъ не хотѣлъ вручать курьеру, привезшему ему это странное письмо, подписанные государемъ бланки и другія важныя бумаги. Онъ письмомъ къ государю просилъ его прислать довѣренное лицо за упомянутыми документами; когда курьеръ пріѣхалъ за ними въ Кіевъ, князь Дашковъ отослалъ государю даже его письма и, покончивъ съ личными дѣлами, отправился прямо въ свои тамбовскія помѣстья.
Лѣтомъ слѣдующаго года я поѣхала на нѣсколько недѣль въ свое бѣлорусское имѣніе. Я застала тамъ множество злоупотребленій, совершенныхъ полякомъ-управляющимъ въ увѣренности, что я буду сослана въ Сибирь. Я сдѣлала нѣсколько выгодныхъ для моихъ крестьянъ распоряженій и поставила во главѣ управленія этимъ имѣніемъ русскаго крестьянина изъ моихъ крѣпостныхъ. На возвратномъ пути я прожила шесть недѣль у брата. У него въ саду я посадила много деревьевъ и кустовъ, выкопала тѣ, которые были посажены безвкусно, образовывая ломанную линію, и въ общемъ мнѣ удалось украсить его садъ.
Мы проводили съ братомъ каждый день нѣсколько часовъ вдвоемъ и нашъ разговоръ вращался главнымъ образомъ вокругъ предмета, глубоко волновавшаго насъ обоихъ, а именно несчастій, постигшихъ нашу родину и почти каждое отдѣльное лицо, такъ какъ, если кто-нибудь лично и не сталъ жертвой деспотизма Павла I, то онъ оплакивалъ родственника или друга. Не знаю какимъ образомъ, но въ головѣ моей вселилась мысль, что конецъ царствованію Павла настанетъ въ 1801 г. Я сообщила ее брату и на его вопросъ, какія у меня были къ тому данныя, рѣшительно не могла объяснить, откуда у меня взялась эта мысль, но она гвоздемъ засѣла въ моей головѣ. Наконецъ въ январѣ 1801 г., мой братъ, вспомнивъ мое пророчество, воскликнулъ: «Вотъ годъ уже начался.» — «Онъ начался, это вѣрно, отвѣтила я, но мы еще только въ январѣ, а мое пророчество исполнится черезъ три мѣсяца.»
Примѣчанія править
- ↑ Ея родители поручили ее мнѣ до ея замужества, передавъ мнѣ всѣ свои права. Она уѣхала отъ меня неохотно и съ глубокой печалью. По возвращеніи моемъ въ Троицкое, откуда я не имѣла права выѣзжать, ея родители вернули ее мнѣ, по собственному почину, такъ какъ я бы сама никогда не рѣшилась, ради своего удовольствія, запереть ее въ деревнѣ, когда она по своему возрасту должна была жаждать свѣтскихъ удовольствій.
- ↑ Это было 26 декабря 1796 г.
- ↑ На первой станціи отъ Троицкаго, гдѣ мы переночевали, Лаптевъ замѣтилъ, что какой-то незнакомецъ, обогнавшій насъ въ кибиткѣ, разговаривалъ съ хозяиномъ избы, въ которой я находилась, и захотѣлъ узнать, кто это такой. Крестьянинъ, бывшій очевидно подъ хмелькомъ, отвѣтилъ, что онъ самъ недоумѣваетъ, кто онъ, такъ какъ онъ сначала объявилъ себя принадлежащимъ къ моей свитѣ, а затѣмъ приказалъ ему именемъ начальства войти въ избу и убѣдиться, тамъ ли княгиня. Очевидно этотъ посланецъ Архарова не былъ очень тонкимъ политикомъ; когда Лаптевъ съ обычной своей горячностью спросилъ его, зачѣмъ ему нужно знать, находится ли княгиня въ избѣ, и какъ онъ смѣетъ тревожить мой покой въ ночное время, посылая въ мою комнату постороннихъ людей, онъ ясно далъ намъ понять, что посланъ слѣдить за нами не по волѣ императора, а по приказанію Архарова; онъ боялся, что я услышу его слова, и сказалъ Лаптеву тономъ, который онъ старался сдѣлать очень грознымъ, что если онъ передастъ мнѣ слышанное имъ, то неминуемо за это отвѣтитъ.
- ↑ Павелъ былъ такъ строгъ въ этомъ отношеніи, что велѣлъ объявить въ газетахъ строгій выговоръ князьямъ Суворову и Репнину за то, что они послали ему, государю, офицеровъ съ депешами.
- ↑ У Павла бывали проблески справедливаго чувства и рѣдкаго великодушія и прозорливости. Онъ узналъ отъ городничаго про поѣздку Шрейдемана, но не разгнѣвался на сына. Точно также, когда, по возвращеніи моемъ въ Троицкое, Архаровъ донесъ, что меня посѣщаютъ родственники и друзья и по нѣсколько дней живутъ у меня, онъ громко сказалъ: «Это вполнѣ естественно, я понимаю, что люди, питающіе къ княгинѣ Дашковой чувства дружбы или благодарности, хотятъ выразить ихъ ей въ настоящую минуту».
- ↑ Троицкое.
- ↑ Павелъ утверждалъ, что только этотъ сынъ являлся дѣйствительно императорскимъ высочествомъ, такъ какъ онъ родился послѣ восшествія его на престолъ; онъ, казалось, любилъ его больше другихъ дѣтей.
- ↑ Старшій брать московскаго губернатора.
- ↑ Узнавъ о намѣреніи сына поѣхать въ Петербургъ, и написала ему, чтобы онъ забылъ про меня и думалъ только о собственной безопасности. Я нѣсколько разъ повторила то же самое, объявивъ ему, что я предпочитаю Троицкое всякой другой мѣстности въ Россіи и что, благодаря моимъ отношеніямъ къ крестьянамъ, управленіе моими помѣстьями и поступленіе умѣренныхъ оброковъ не требовали моего надзора и потому я не желала свободы передвиженія и не нуждалась въ ней.
- ↑ Письмо князя Куракина было составлено въ слѣдующихъ выраженіяхъ «Княгиня и любезная тетушка! Я счастливъ объявить вамъ по приказанію государя императора, что вы свободны посѣщать ваши помѣстья, мѣнять ваше мѣстожительство и даже пріѣзжать въ столицу въ отсутствіе двора; когда же дворъ находится въ Петербургѣ, вы можете жить въ ближайшемъ къ столицѣ имѣніи.»