ко мнѣ какъ-то вечеромъ. Когда онъ вошелъ въ комнату, меня поразило его растерянное и грустное лицо. «Что съ вами?» спросила я. — «Развѣ вы не знаете, княгиня, какое случилось несчастье. Императрица скончалась».
Моя дочь, бывшая тогда со мной, боясь, что я упаду, поддержала меня.
— Нѣтъ, — сказала я, — не бойтесь за мою жизнь; къ несчастію я переживу этотъ страшный ударъ; меня ожидаютъ еще и другія горести и я увижу свою родину несчастной въ той же мѣрѣ, въ какой она была славной и счастливой въ царствованіе Екатерины.
Въ продолженіе 24 часовъ меня терзали невыносимыя страданія; я тряслась всѣмъ тѣломъ, но знала, что не настало еще мое избавленіе.
Слова, сказанныя мною въ первую минуту отчаянія, оказались пророческими. Вскорѣ все общество было объято постоянной тревогой и ужасомъ. Не было семьи, не оплакивавшей какой-нибудь жертвы. Мужъ, отецъ, дядя видѣли въ своей женѣ, сынѣ, наслѣдникѣ предателя, благодаря которому онъ погибалъ въ казематахъ крѣпостей или въ Сибири. Рвота, спазмы и безсонницы такъ ослабили мой организмъ, что я только изрѣдка могла вставать съ постели и то на короткое время. Я поѣхала въ Москву въ началѣ декабря, чтобы приставить себѣ піявки, и твердо рѣшила возможно скорѣе вернуться въ Троицкое, такъ какъ я уже получила указъ Сената, которымъ императоръ уволилъ меня отъ всѣхъ моихъ должностей; въ отвѣтъ на это я просила Самойлова, остававшагося еще генералъ-прокуроромъ Сената, повергнуть передъ государемъ выраженіе моей преданности и благодарности за то, что онъ освободилъ меня отъ непосильнаго бремени. Написавъ это письмо, я стала покорно ожидать неминуемыхъ преслѣдованій. Однако передъ своимъ отъѣздомъ изъ Москвы я была поставлена въ затруднительное положеніе и не знала, какъ изъ него выйти. Я получила письмо, подписанное «Донауровъ»; по приказанію императора, онъ увѣдомлялъ
