Через несколько дней Кельмарк, Бландина и Гидон должны были навсегда покинуть Эскаль-Вигор.
Бландина, мучимая какими-то предчувствиями, ускоряла даже приготовления к отъезду.
Она спешила переехать в большой город, в ту виллу, где скончалась графиня де Кельмарк.
Ландрильон видел, что его добыча ускользает из его рук. Он надеялся получить Клодину, но, может быть, ему ещё сильнее хотелось отомстить владельцам замка. Он решил поэтому ускорить события с той и другой стороны.
Это происходило накануне знаменитой деревенской ярмарки в Смарагдисе, в пору так называемых обручений. Ландрильон отправился на ферму «Паломников» и заставлял Клодину сделать выбор между графом и им самим. Крестьянка просила у него позволения подождать несколько часов. Она намеревалась на другой день утром сделать последнюю попытку в отношении графа.
— Ах, Боже мой, что они все находят в этом негодяе! — воскликнул Ландрильон. — Нет, нет, Клодина, нечего тебе беспокоиться по этому поводу. Обрати своё внимание лучше на меня; теперь, когда он разорён, я стою лучшего. Согласись…
— Не раньше, пока я переговорю с ним в последний раз.
— Потерянный труд… Ты надеешься зажечь такого холодного человека, сделать из него…
Ландрильон удержался и не сказал ужасного слова, которое готово было сорваться с его уст.
— Достаточно уметь, как приступить! — заметила Клодина.
— Женщины более интересные, чем ты, и те не могли ничего добиться! Послушай, ты так хочешь сделаться графиней?!
— Да.
— Но, если я говорю тебе, что у него нет ни гроша. Бландина держит его в своей власти. Через несколько дней они покинут страну и замок будет продан. Если б ты захотела, мы повенчались бы, и купили бы Эскаль-Вигор…
— Нет, я выйду за Кельмарка. В замке должна быть графиня. К тому же, он больше не любит Бландины… — Но и тебя он не любит…
— Он полюбит…
— Никогда…
— Почему никогда?
— Ты увидишь!
— Послушай, — сказала она ему, — ты знаешь обычай нашего острова. Завтра великий день ярмарки св. Ольфгара… Несмотря на католических или протестантских епископов, с тех пор, как женщины с Смарагдиса разорвали апостола, который отказался покориться их безумной страсти, в каждую годовщину мученичества молодые девушки имеют обыкновение выбирать себе тихого и упрямого юношу в мужья.
Я хочу воспользоваться этим правом. Завтра утром, я отправлюсь в Эскаль-Вигор, и уверена, что вернусь из замка с обещанием графа…
— Как бы ни так!
— Ты не веришь? Ну-с, а я уверена настолько, что, если он откажется, Ландрильон, я стану твоею.
Я буду твоей женой, и даже с завтрашнего вечера, после танцев, я заплачу тебе сторицей…
Гордая девушка думала, что ничем не связывает себя, этою грубою клятвою.
— В таком случае, я бегу заказывать наши приглашения! — воскликнул Ландрильон, зная лучше крестьянки, брачные планы своего бывшего хозяина. — Пусть св. Ольфгар помилует тебя! прибавил, он, смеясь, когда она удалялась, уверенная в своей победе.
Дейкграф принял Клодину с большим достоинством и уважением. Его глубоко меланхолический вид произвёл впечатление на гостью. Она, в конце концов, всё же без всяких подготовлений выразила ему цель своего посещения.
Кельмарк не отталкивал её. Он прервал её непонятным жестом и поблагодарил её с улыбкой, которая показалась грубой крестьянке каким-то недовольствием, насмешкою, в которой она не могла схватить настоящего, трагичества оттенка.
— Вы смеётесь, — протестовала она со злобою, — но подумайте, граф, что какой бы вы ни были граф, я вас достойна… Род Говартцев живёт на Смарагдисе столько же, сколько и род Кельмарков, мои предки почти так же знамениты, как и их сеньоры.
Она сделалась ласковой и умоляющей.
«Послушайте, граф, — снова заговорила она, готовая отдаться ему, если б только он сделал малейший знак, — я люблю вас, да, я люблю вас… Я даже долгое время воображала, что вы любите меня, сказала она, возвышая голос, приходя в отчаяние от этого целомудренного крика, в котором она не угадывала затаённой муки, трещины долго не заживаемой раны. Когда-то вы ухаживали за мной… Мне казалось, что я вам нравилась, три года назад, в начале вашего переезда сюда. Зачем было играть со мною? Я вам поверила, я мечтала стать вашей женой!
Уверенная в этом, я отклоняла самых богатых претендентов на мою руку, даже аристократов из города…»
Он молчал, и тогда она решилась прибегнуть к последнему средству:
— Послушайте, — сказала она, — говорят, что ваши дела не особенно блестящи; если б вы захотели, была бы возможность…
На этот раз он побледнел; но размеренным тоном, отеческим, он проговорил:
— Дорогая моя, Кельмарки не продаются… Вы найдёте ещё не одного хорошего мужа, из вашего круга. Впрочем, поверьте, что я не из гордости отказываюсь от вашего предложения… Я, понимаете, не могу полюбить вас? Я не могу…
Последуйте моему совету… Согласитесь выйти за какого-нибудь доброго молодца… На этом острове в нём не будет недостатка… Я совсем не гожусь вам в товарищи жизни.
Чем больше он говорил смиренно, умно и убедительно, тем сильнее возбуждалась Клодина. Она пыталась видеть в нём только высокомерного мистификатора, гордого фата, который насмеялся над ней.
— Вы сейчас только сказали, что Кельмарки не продаются! — сказала она, задыхаясь от гнева; — Может быть, я не указала настоящей цены! Мамзель Бландина, как рассказывают, всё же заставила вас принять кое-что!
— Ах, Клодина! — сказал он печальным тоном, который, однако, не обезоружил её. — Довольно! прекратим, моё дитя, этот разговор. Вы начинаете горячиться… Но я не сержусь на вас! прощайте!
Его холодный и пристальный взгляд, странно целомудренный, с каким-то убеждением, решением лучше всякого жеста, выпроводил её.
Она, рассерженная, вышла, хлопая дверьми.
— Ну-с, — сказал Ландрильон, ожидавший её при входе в парк, — что я вам говорил? Он тебя не любит и никогда не полюбит.
— Но что же это за человек? Разве я не хороша, не лучше всех девушек? Откуда такая холодность!
— Это легко объяснить… Нечего искать далеко… Это, так сказать, тип вроде св. Ольфгара… Нет, я оскорбляю великого святого.
— Что ты хочешь сказать?
— Скажу яснее, у этого господина дурной вкус, и он предпочитает тебя твоему брату…
Она фыркнула ему в лицо, несмотря на свою злобу.
Неужели этот Ландрильон так глуп?
— Нечего смеяться, это так, как я сказал…
— Ты лжёшь! ты выдумываешь! как распространять такие глупости… — Скажу ещё лучше. Гидон платит ему тем же.
— Это невозможно!
— Спроси хорошенько мальчишку… Это очень просто. Ему уже исполнилось двадцать один год, я думаю, хотя он и не смотрит таким… Ты хотела прибегнуть к одному обычаю страны. Есть ещё другой, который относится к твоему брату. Разве сегодня вечером, всякий юноша его возраста, не должен отправиться на танцы и выбрать себе временную или окончательную подругу?.. Держу пари, что мальчишка выкажет себя в присутствии какой-угодно девушки столько же упорным, как и его покровитель перед вами.
— Убирайся! — прошептала Клодина, одновременно глухим и задыхающимся голосом. — Ах! лицемеры, бесстыдники! Горе им!
— Чёрт возьми! Наконец, ты поняла! Что ж тут особенного! В то время как благородный сеньор ухаживал за тобой, он надеялся измениться в своих настоящих склонностях…
И он рассказал ей всё, что ему было известно; он придумывал, усиливал в тех случаях, когда он не мог подтвердить доказательствами.
Задыхаясь от ненависти, но, в особенности, выказывая добродетельное отвращение, она сказала Тибо:
— Послушай, я отдамся тебе сегодня же вечером, клянусь. Но сначала, ты должен отомстить им всем за меня, начиная с моего брата, этого негодяя, погибшего, от которого я отрекаюсь!
С этим чувством ненависти она решила погубить Гидона, чтобы лучше отомстить Кельмарку.
— В особенности, никакого скандала! — сказал Ландрильон.
— Будь покоен. Время благоприятствует нам.
Ярмарка извиняет многие необыкновенные поступки! — прошептала она с ужасной улыбкой.
Из уважения к имени Говартца, она вовсе не разглашала о том, что узнала, какое положение её брат занимал у графа. Она удовлетворилась бы, если б поставила Гидона в унизительное и неприятное положение. Она хотела натравить на него нескольких весёлых девушек, уже достаточно подготовленных к нападению, благодаря пиву и ликёрам. Но, как мы увидим в будущем, она слишком понадеялась на своё самообладание и не считалась с горячностью и головокружением мести.