Замок Локсли (Теннисон; Чюмина)/1900 (ДО)

Замокъ Локсли
авторъ Альфредъ Теннисонъ (1809—1892), пер. Ольга Николаевна Чюмина (1864—1909)
Оригинал: англ. Locksley Hall. — Изъ цикла «Переводы изъ иностранныхъ поэтовъ», сб. «Стихотворенія 1892—1897». Перевод созд.: пер. 1893, опубл: пер. 1897. Источникъ: О. Н. Чюмина. Стихотворенія 1892—1897 / Удостоены почетнаго отзыва Императорской Академіи Наукъ — Изданіе второе. — С.-Петербургъ: Книжный магазинъ «Новостей», 1900. — С. 99—104.



[98-99]
Замокъ Локсли.
(Locksley-Hall).


1.

Здѣсь остаться на минуту я-бъ одинъ желалъ.
Если надо—звукомъ рога дайте мнѣ сигналъ.
Предо мною—замокъ Локсли и, какъ въ тѣ года,
Надъ его карнизомъ птицы кружатся всегда,—
Замокъ Локсли, чья громада высится стѣной
Надъ песками и надъ темной гладью водяной.
Сколько разъ съ того балкона въ тишинѣ ночей
Я съ созвѣздья Оріона не сводилъ очей.
Здѣсь же, съ юношей гуляя у прибрежныхъ скалъ,
10 Увлеченіе наукой въ немъ я пробуждалъ;
Мнѣ казались золотыми прошлые вѣка,
Въ настоящемъ я страданій не знавалъ пока,
И въ грядущее стараясь взоромъ проникать,
Видѣлъ я любовь и братство, миръ и благодать.

15 Лишь весною такъ румяна первая заря,
Лишь весной такъ ярокъ пурпуръ перьевъ снигиря,
Лишь весной поютъ въ дубравахъ горные ручьи
И весной мечтаетъ юность чаще о любви…
Щеки Эмми были блѣдны, словно у больной,

[100-101]

20 И глаза ея слѣдили цѣлый день за мной.
Я сказалъ: кузина Эмми, всей душой любя,
Я хочу такую-жъ правду слышать отъ тебя.
Краска тихо разлилася на ея щекахъ,
Какъ сіяніе разсвѣта алого въ горахъ.
25 Эмми быстро отвернулась, тяжело дыша,
Но въ глазахъ ея сіяла вся ея душа,
И она шепнула плача:—Я любима, да?
Я сама тебя любила эти всѣ года.—

И любовь остановила времени полетъ,
30 И, казалось, въ снѣ волшебномъ наша жизнь идетъ.
Часто утромъ мы внимали ропоту волны,
И слова ея дышали прелестью весны.
Часто вечеромъ, гуляя между скалъ вдвоемъ,
Уносились мы мечтами вслѣдъ за кораблемъ.
35 Мы внимали пѣнью птицы, шороху куста,
И сливались воедино души и уста.

О, моя голубка Эмми—больше не моя!
О, обманчивыя волны,—вамъ ввѣрялся я!
Болѣй лживая, чѣмъ тѣни призрачныя грезъ,
40 Испугавшаяся крика и пустыхъ угрозъ;
Нерѣшительна душою, волею слаба,
Ты въ рукахъ отца—игрушка, мачихи—раба,
Ты не стоишь пожеланій счастья отъ меня,
Лучшимъ чувствамъ и стремленьямъ низко измѣня!
45 Да, ты будешь опускаться ниже съ каждымъ днемъ,
И сольешься съ тою грязью, что таится въ немъ:
Ты ничтожество въ супруги избрала себѣ,
И опошлишься въ постыдной, мелочной борьбѣ!
Ужъ таковъ законъ природы: съ пошлякомъ сроднясь,
50 Вмѣстѣ съ нимъ ты неизбѣжно окунешься въ грязь.
А когда онъ охладѣетъ, въ мнѣніи своемъ
Онъ тебя поставитъ рядомъ со своимъ конемъ
И съ охотничьей собакой… Ты, его жена,
Погляди, вотъ задремалъ онъ, красный отъ вина,
55 Подойди къ нему съ улыбкой, поцѣлуй его:
Это входитъ въ исполненье долга твоего…
Мозгъ милорда тяжелѣетъ, и должны развлечь
Сплинъ его твоя улыбка, ласковая рѣчь.
Онъ отвѣтитъ… Смыслъ отвѣта—тотъ же, что всегда…
60 О, зачѣмъ, зачѣмъ тебя я не убилъ тогда!
Лучше-бъ мы, заснувъ на вѣки безпробуднымъ сномъ,
Лучше-бъ мы съ тобой лежали тамъ, на днѣ морскомъ!

О, проклятье предразсудкамъ, чей тяжелый гнетъ
Ни любить, ни мыслить смѣло людямъ не даетъ!
65 О, проклятіе обману, пеленой своей
Закрывающему правду отъ людскихъ очей!
О, проклятье лживымъ формамъ! Ими искаженъ
Общей матери-природы истинный законъ.
И проклятіе двойное золотымъ мѣшкамъ,
70 Придающимъ блескъ фальшивый даже мѣднымъ лбамъ.

Я любилъ тебя, какъ мало въ мірѣ кто любилъ,
И ужели для забвенья не хватаетъ силъ?
Нѣтъ, я вырву это чувство, еслибъ за одно
Вырвать собственное сердце было суждено!

75 Я могу ли въ утѣшенье вспоминать о ней,
О подругѣ, мной любимой на разсвѣтѣ дней?
Да, о той, въ комъ все казалось ясно и свѣтло,
И къ кому неудержимо все меня влекло?
Та, которую любилъ я,—для меня мертва,
80 А любовь ея и клятвы—лишь одни слова!
Утѣшенье?.. Но страданье,—говоритъ поэтъ,
Лишь одно воспоминанье счастья прежнихъ лѣтъ.
Ты борися также съ ними, отгоняй ихъ прочь:
Но подъ шумъ дождя и вѣтра, въ сумрачную ночь,

[102-103]

85 Ты увидишь ихъ при свѣтѣ блѣдномъ ночника…
Предъ тобою роковая явится рука
И тебѣ укажетъ ложе, гдѣ тяжелымъ сномъ
Засыпаетъ твой избранникъ, усыпленъ виномъ,
И укажетъ эти слезы, что въ тиши ночей
90 Одинокихъ, часто льются изъ твоихъ очей…
Ты услышишь звуки пѣсенъ, пѣвшихся тогда,
Ты услышишь, замирая, слово: никогда!
Предъ тобой опять воскреснутъ золотые дни…
О, зажмурь плотнѣе вѣки! Позабудь… Засни!

95 Но тебѣ пошлетъ природа утѣшенья мигъ:
Всѣ сомнѣнья заглушаетъ первый дѣтскій крикъ.
Я соперника въ ребенкѣ вижу своего,
И меня ты позабудешь скоро для него.
На отца любви избытокъ ты перенесешь…
100 Ну, а сынъ? На васъ обоихъ будетъ онъ похожъ!
Я могу себѣ представить, какъ, на склонѣ дней,
Ты мораль читаешь строго дочери своей:
— Увлеченія опасны… На себѣ она
Испытала это прежде… Женщина должна
105 Покоряться…—О, погибни въ пустотѣ своей,
Въ этой пошлости ходячей будничныхъ идей!
Ты смирилась, покоряся радостно судьбѣ,
Ну, а я найду спасенье въ дѣлѣ и борьбѣ.

Но куда мнѣ постучаться? Гдѣ работа? Въ чемъ?
110 Нынче двери отворяютъ золотымъ ключемъ,
И просители толпою осаждаютъ ихъ.
Чтоже дѣлать мнѣ съ запасомъ юныхъ силъ моихъ?
Я въ кровавое сраженье шелъ-бы какъ на пиръ,
Но повсюду надъ враждою торжествуетъ миръ.
. . . . . . . . . . . . . . . 
115 Отдохну пока душою въ думахъ о быломъ,
На меня оно повѣетъ свѣтомъ и тепломъ,
Я почую тотъ же трепетъ, тѣхъ же силъ приливъ,
Тѣхъ же свѣтлыхъ упованій молодой порывъ.
Я опять стремиться буду радостно впередъ,
120 Словно мальчикъ, что впервые въ дальній путь идетъ,
И, застигнутъ темнотою, видитъ все яснѣй
Въ отдаленьѣ свѣтъ манящій городскихъ огней.
Утомленье забывая, къ этимъ огонькамъ
Онъ стремится, и душою—онъ давно ужъ тамъ.

125 Люди—труженики! Братья! Честные бойцы!
Геніальнѣйшихъ открытій смѣлые творцы!
Много сдѣлать и доселѣ удалося вамъ,
Но въ грядущемъ я не вижу счета чудесамъ.
Я въ мечтаніяхъ отрадныхъ вижу небеса,
130 Гдѣ волшебныхъ галіоновъ вѣютъ паруса,
И высоко надъ равниной плоскою земли,
Межъ собой сцѣпясь отважно—бьются корабли.
Въ громѣ бури слышенъ ясно и сраженья громъ,
И на землю капли крови падаютъ дождемъ…
135 Но стихаетъ гулъ орудій съ шелестомъ знаменъ.
Ихъ смѣняетъ миръ всеобщій и союзъ племенъ.
Миръ настанетъ вѣковѣчный: войны прежнихъ дней
Позабудутся и станутъ сказкой для дѣтей.

Такъ мечталось мнѣ, покуда ненависти ядъ
140 Не проникъ мнѣ прямо въ сердце, затемняя взглядъ.
Отживающимъ, подгнившимъ кажется порой
Мнѣ общественнаго зданья прихотливый строй.
Я извѣрился и въ знаньѣ: двигаясь впередъ,
Черепахою наука медленно ползетъ…
145 Но я вѣрю: не безцѣльно шелъ за вѣкомъ вѣкъ,
Съ ихъ теченьемъ развивался духомъ человѣкъ.
Если онъ не пожинаетъ плодъ своихъ трудовъ—
Эта жатва остается для его сыновъ.
Знанье движется, но мудрость медлитъ на пути.
150 Пусть погибнутъ единицы—лишь бы міръ спасти!

[104-105]


Чу! Я слышу, затрубили въ рогъ мои друзья,
Имъ казалася постыдной эта страсть моя,
Я и самъ ея стыжуся… Да, во мнѣ должна
Навсегда теперь умолкнуть прежняя струна…
155 О, я вижу, что до селѣ въ сердцѣ сохранилъ
Всѣ стремленія былого и надежды пылъ…,
И теперь же съ замкомъ Локсли я прощусь на вѣкъ,
Я, грозою не сраженный, гибели избѣгъ.
Вотъ, я вижу, надъ болотомъ поднялся туманъ,
160 Скоро, скоро разразится грозный ураганъ…
Если онъ на замокъ Локсли молніей падетъ—
Я и тутъ не обернуся: я иду впередъ!

1893 г.