Замок Локсли (Теннисон; Чюмина)/1900 (ВТ:Ё)

Замок Локсли
автор Альфред Теннисон (1809—1892), пер. Ольга Николаевна Чюмина (1864—1909)
Оригинал: англ. Locksley Hall. — Из цикла «Переводы из иностранных поэтов», сб. «Стихотворения 1892—1897». Перевод созд.: пер. 1893, опубл: 1897. Источник: О. Н. Чюмина. Стихотворения 1892—1897 / Удостоены почетного отзыва Императорской Академии Наук — Издание второе. — С.-Петербург: Книжный магазин «Новостей», 1900. — С. 99—104.



[98-99]
Замок Локсли
(Locksley-Hall).


1

Здесь остаться на минуту я б один желал.
Если надо — звуком рога дайте мне сигнал.
Предо мною — замок Локсли и, как в те года,
Над его карнизом птицы кружатся всегда, —
Замок Локсли, чья громада высится стеной
Над песками и над тёмной гладью водяной.
Сколько раз с того балкона в тишине ночей
Я с созвездья Ориона не сводил очей.
Здесь же, с юношей гуляя у прибрежных скал,
10 Увлечение наукой в нём я пробуждал;
Мне казались золотыми прошлые века,
В настоящем я страданий не знавал пока,
И в грядущее стараясь взором проникать,
Видел я любовь и братство, мир и благодать.

15 Лишь весною так румяна первая заря,
Лишь весной так ярок пурпур перьев снегиря,
Лишь весной поют в дубравах горные ручьи
И весной мечтает юность чаще о любви…
Щёки Эмми были бледны, словно у больной,

[100-101]

20 И глаза её следили целый день за мной.
Я сказал: кузина Эмми, всей душой любя,
Я хочу такую ж правду слышать от тебя.
Краска тихо разлилася на её щеках,
Как сияние рассвета алого в горах.
25 Эмми быстро отвернулась, тяжело дыша,
Но в глазах её сияла вся её душа,
И она шепнула плача: — Я любима, да?
Я сама тебя любила эти все года. —

И любовь остановила времени полёт,
30 И, казалось, в сне волшебном наша жизнь идёт.
Часто утром мы внимали ропоту волны,
И слова её дышали прелестью весны.
Часто вечером, гуляя между скал вдвоём,
Уносились мы мечтами вслед за кораблём.
35 Мы внимали пенью птицы, шороху куста,
И сливались воедино души и уста.

О, моя голубка Эмми — больше не моя!
О, обманчивые волны, — вам вверялся я!
Болей лживая, чем тени призрачные грёз,
40 Испугавшаяся крика и пустых угроз;
Нерешительна душою, волею слаба,
Ты в руках отца — игрушка, мачихи — раба,
Ты не стоишь пожеланий счастья от меня,
Лучшим чувствам и стремленьям низко изменя!
45 Да, ты будешь опускаться ниже с каждым днём,
И сольёшься с тою грязью, что таится в нём:
Ты ничтожество в супруги избрала себе,
И опошлишься в постыдной, мелочной борьбе!
Уж таков закон природы: с пошляком сроднясь,
50 Вместе с ним ты неизбежно окунёшься в грязь.
А когда он охладеет, в мнении своём
Он тебя поставит рядом со своим конём
И с охотничьей собакой… Ты, его жена,
Погляди, вот задремал он, красный от вина,
55 Подойди к нему с улыбкой, поцелуй его:
Это входит в исполненье долга твоего…
Мозг милорда тяжелеет, и должны развлечь
Сплин его твоя улыбка, ласковая речь.
Он ответит… Смысл ответа — тот же, что всегда…
60 О, зачем, зачем тебя я не убил тогда!
Лучше б мы, заснув навеки беспробудным сном,
Лучше б мы с тобой лежали там, на дне морском!

О, проклятье предрассудкам, чей тяжёлый гнёт
Ни любить, ни мыслить смело людям не даёт!
65 О, проклятие обману, пеленой своей
Закрывающему правду от людских очей!
О, проклятье лживым формам! Ими искажён
Общей матери-природы истинный закон.
И проклятие двойное золотым мешкам,
70 Придающим блеск фальшивый даже медным лбам.

Я любил тебя, как мало в мире кто любил,
И ужели для забвенья не хватает сил?
Нет, я вырву это чувство, если б заодно
Вырвать собственное сердце было суждено!

75 Я могу ли в утешенье вспоминать о ней,
О подруге, мной любимой на рассвете дней?
Да, о той, в ком всё казалось ясно и светло,
И к кому неудержимо всё меня влекло?
Та, которую любил я, — для меня мертва,
80 А любовь её и клятвы — лишь одни слова!
Утешенье?.. Но страданье, — говорит поэт,
Лишь одно воспоминанье счастья прежних лет.
Ты борися также с ними, отгоняй их прочь:
Но под шум дождя и ветра, в сумрачную ночь,

[102-103]

85 Ты увидишь их при свете бледном ночника…
Пред тобою роковая явится рука
И тебе укажет ложе, где тяжёлым сном
Засыпает твой избранник, усыплён вином,
И укажет эти слёзы, что в тиши ночей
90 Одиноких, часто льются из твоих очей…
Ты услышишь звуки песен, певшихся тогда,
Ты услышишь, замирая, слово: никогда!
Пред тобой опять воскреснут золотые дни…
О, зажмурь плотнее веки! Позабудь… Засни!

95 Но тебе пошлёт природа утешенья миг:
Все сомненья заглушает первый детский крик.
Я соперника в ребёнке вижу своего,
И меня ты позабудешь скоро для него.
На отца любви избыток ты перенесёшь…
100 Ну, а сын? На вас обоих будет он похож!
Я могу себе представить, как, на склоне дней,
Ты мораль читаешь строго дочери своей:
— Увлечения опасны… На себе она
Испытала это прежде… Женщина должна
105 Покоряться… — О, погибни в пустоте своей,
В этой пошлости ходячей будничных идей!
Ты смирилась, покоряся радостно судьбе,
Ну, а я найду спасенье в деле и борьбе.

Но куда мне постучаться? Где работа? В чём?
110 Нынче двери отворяют золотым ключём,
И просители толпою осаждают их.
Что же делать мне с запасом юных сил моих?
Я в кровавое сраженье шёл бы как на пир,
Но повсюду над враждою торжествует мир.
. . . . . . . . . . . . . . . 
115 Отдохну пока душою в думах о былом,
На меня оно повеет светом и теплом,
Я почую тот же трепет, тех же сил прилив,
Тех же светлых упований молодой порыв.
Я опять стремиться буду радостно вперёд,
120 Словно мальчик, что впервые в дальний путь идёт,
И, застигнут темнотою, видит всё ясней
В отдаленье свет манящий городских огней.
Утомленье забывая, к этим огонькам
Он стремится, и душою — он давно уж там.

125 Люди — труженики! Братья! Честные бойцы!
Гениальнейших открытий смелые творцы!
Много сделать и доселе удалося вам,
Но в грядущем я не вижу счёта чудесам.
Я в мечтаниях отрадных вижу небеса,
130 Где волшебных галионов веют паруса,
И высоко над равниной плоскою земли,
Меж собой сцепясь отважно — бьются корабли.
В громе бури слышен ясно и сраженья гром,
И на землю капли крови падают дождём…
135 Но стихает гул орудий с шелестом знамён.
Их сменяет мир всеобщий и союз племён.
Мир настанет вековечный: войны прежних дней
Позабудутся и станут сказкой для детей.

Так мечталось мне, покуда ненависти яд
140 Не проник мне прямо в сердце, затемняя взгляд.
Отживающим, подгнившим кажется порой
Мне общественного зданья прихотливый строй.
Я изверился и в знанье: двигаясь вперёд,
Черепахою наука медленно ползёт…
145 Но я верю: не бесцельно шёл за веком век,
С их теченьем развивался духом человек.
Если он не пожинает плод своих трудов —
Эта жатва остаётся для его сынов.
Знанье движется, но мудрость медлит на пути.
150 Пусть погибнут единицы — лишь бы мир спасти!

[104-105]


Чу! Я слышу, затрубили в рог мои друзья,
Им казалася постыдной эта страсть моя,
Я и сам её стыжуся… Да, во мне должна
Навсегда теперь умолкнуть прежняя струна…
155 О, я вижу, что доселе в сердце сохранил
Все стремления былого и надежды пыл…,
И теперь же с замком Локсли я прощусь навек,
Я, грозою не сражённый, гибели избег.
Вот, я вижу, над болотом поднялся туман,
160 Скоро, скоро разразится грозный ураган…
Если он на замок Локсли молнией падёт —
Я и тут не обернуся: я иду вперёд!

1893 г.