20 И глаза ея слѣдили цѣлый день за мной.
Я сказалъ: кузина Эмми, всей душой любя,
Я хочу такую-жъ правду слышать отъ тебя.
Краска тихо разлилася на ея щекахъ,
Какъ сіяніе разсвѣта алого въ горахъ.
25 Эмми быстро отвернулась, тяжело дыша,
Но въ глазахъ ея сіяла вся ея душа,
И она шепнула плача:—Я любима, да?
Я сама тебя любила эти всѣ года.—
И любовь остановила времени полетъ,
30 И, казалось, въ снѣ волшебномъ наша жизнь идетъ.
Часто утромъ мы внимали ропоту волны,
И слова ея дышали прелестью весны.
Часто вечеромъ, гуляя между скалъ вдвоемъ,
Уносились мы мечтами вслѣдъ за кораблемъ.
35 Мы внимали пѣнью птицы, шороху куста,
И сливались воедино души и уста.
О, моя голубка Эмми—больше не моя!
О, обманчивыя волны,—вамъ ввѣрялся я!
Болѣй лживая, чѣмъ тѣни призрачныя грезъ,
40 Испугавшаяся крика и пустыхъ угрозъ;
Нерѣшительна душою, волею слаба,
Ты въ рукахъ отца—игрушка, мачихи—раба,
Ты не стоишь пожеланій счастья отъ меня,
Лучшимъ чувствамъ и стремленьямъ низко измѣня!
45 Да, ты будешь опускаться ниже съ каждымъ днемъ,
И сольешься съ тою грязью, что таится въ немъ:
Ты ничтожество въ супруги избрала себѣ,
И опошлишься въ постыдной, мелочной борьбѣ!
Ужъ таковъ законъ природы: съ пошлякомъ сроднясь,
50 Вмѣстѣ съ нимъ ты неизбѣжно окунешься въ грязь.
А когда онъ охладѣетъ, въ мнѣніи своемъ
Онъ тебя поставитъ рядомъ со своимъ конемъ
И съ охотничьей собакой… Ты, его жена,
Погляди, вотъ задремалъ онъ, красный отъ вина,
55 Подойди къ нему съ улыбкой, поцѣлуй его:
Это входитъ въ исполненье долга твоего…
Мозгъ милорда тяжелѣетъ, и должны развлечь
Сплинъ его твоя улыбка, ласковая рѣчь.
Онъ отвѣтитъ… Смыслъ отвѣта—тотъ же, что всегда…
60 О, зачѣмъ, зачѣмъ тебя я не убилъ тогда!
Лучше-бъ мы, заснувъ на вѣки безпробуднымъ сномъ,
Лучше-бъ мы съ тобой лежали тамъ, на днѣ морскомъ!
О, проклятье предразсудкамъ, чей тяжелый гнетъ
Ни любить, ни мыслить смѣло людямъ не даетъ!
65 О, проклятіе обману, пеленой своей
Закрывающему правду отъ людскихъ очей!
О, проклятье лживымъ формамъ! Ими искаженъ
Общей матери-природы истинный законъ.
И проклятіе двойное золотымъ мѣшкамъ,
70 Придающимъ блескъ фальшивый даже мѣднымъ лбамъ.
Я любилъ тебя, какъ мало въ мірѣ кто любилъ,
И ужели для забвенья не хватаетъ силъ?
Нѣтъ, я вырву это чувство, еслибъ за одно
Вырвать собственное сердце было суждено!
75 Я могу ли въ утѣшенье вспоминать о ней,
О подругѣ, мной любимой на разсвѣтѣ дней?
Да, о той, въ комъ все казалось ясно и свѣтло,
И къ кому неудержимо все меня влекло?
Та, которую любилъ я,—для меня мертва,
80 А любовь ея и клятвы—лишь одни слова!
Утѣшенье?.. Но страданье,—говоритъ поэтъ,
Лишь одно воспоминанье счастья прежнихъ лѣтъ.
Ты борися также съ ними, отгоняй ихъ прочь:
Но подъ шумъ дождя и вѣтра, въ сумрачную ночь,
20 И глаза её следили целый день за мной.
Я сказал: кузина Эмми, всей душой любя,
Я хочу такую ж правду слышать от тебя.
Краска тихо разлилася на её щеках,
Как сияние рассвета алого в горах.
25 Эмми быстро отвернулась, тяжело дыша,
Но в глазах её сияла вся её душа,
И она шепнула плача: — Я любима, да?
Я сама тебя любила эти все года. —
И любовь остановила времени полёт,
30 И, казалось, в сне волшебном наша жизнь идёт.
Часто утром мы внимали ропоту волны,
И слова её дышали прелестью весны.
Часто вечером, гуляя между скал вдвоём,
Уносились мы мечтами вслед за кораблём.
35 Мы внимали пенью птицы, шороху куста,
И сливались воедино души и уста.
О, моя голубка Эмми — больше не моя!
О, обманчивые волны, — вам вверялся я!
Болей лживая, чем тени призрачные грёз,
40 Испугавшаяся крика и пустых угроз;
Нерешительна душою, волею слаба,
Ты в руках отца — игрушка, мачихи — раба,
Ты не стоишь пожеланий счастья от меня,
Лучшим чувствам и стремленьям низко изменя!
45 Да, ты будешь опускаться ниже с каждым днём,
И сольёшься с тою грязью, что таится в нём:
Ты ничтожество в супруги избрала себе,
И опошлишься в постыдной, мелочной борьбе!
Уж таков закон природы: с пошляком сроднясь,
50 Вместе с ним ты неизбежно окунёшься в грязь.
А когда он охладеет, в мнении своём
Он тебя поставит рядом со своим конём
И с охотничьей собакой… Ты, его жена,
Погляди, вот задремал он, красный от вина,
55 Подойди к нему с улыбкой, поцелуй его:
Это входит в исполненье долга твоего…
Мозг милорда тяжелеет, и должны развлечь
Сплин его твоя улыбка, ласковая речь.
Он ответит… Смысл ответа — тот же, что всегда…
60 О, зачем, зачем тебя я не убил тогда!
Лучше б мы, заснув навеки беспробудным сном,
Лучше б мы с тобой лежали там, на дне морском!
О, проклятье предрассудкам, чей тяжёлый гнёт
Ни любить, ни мыслить смело людям не даёт!
65 О, проклятие обману, пеленой своей
Закрывающему правду от людских очей!
О, проклятье лживым формам! Ими искажён
Общей матери-природы истинный закон.
И проклятие двойное золотым мешкам,
70 Придающим блеск фальшивый даже медным лбам.
Я любил тебя, как мало в мире кто любил,
И ужели для забвенья не хватает сил?
Нет, я вырву это чувство, если б заодно
Вырвать собственное сердце было суждено!
75 Я могу ли в утешенье вспоминать о ней,
О подруге, мной любимой на рассвете дней?
Да, о той, в ком всё казалось ясно и светло,
И к кому неудержимо всё меня влекло?
Та, которую любил я, — для меня мертва,
80 А любовь её и клятвы — лишь одни слова!
Утешенье?.. Но страданье, — говорит поэт,
Лишь одно воспоминанье счастья прежних лет.
Ты борися также с ними, отгоняй их прочь:
Но под шум дождя и ветра, в сумрачную ночь,
