На севере Тихого Океана, вблизи берегов русской Манджурии, лежит большой остров, по величине один из самых обширных островов мира, но его положение вдали от морских путей, дикость его природы, бесплодие почвы и трудность доступа к нему были причиной того, что вплоть до прошлого столетия на него не обращали никакого внимания, рассматривая его, как полуостров. Мало есть мест на всём пространстве Российской империи хуже острова Сахалина; а потому туда и ссылает нынче русское правительство уголовных каторжан.
При ссылке в Сибирь всегда имелась в виду троякая цель: избавиться от накопления преступных элементов в России, при наименьших расходах со стороны казны; снабдить рудники дешевыми рабочими и, наконец, колонизовать Сибирь. В течение многих лет предполагалось, что вышеуказанная цель достигается; эта иллюзия могла держаться лишь, пока мнение самих сибиряков доходило до Петербурга при помощи губернаторов, назначаемых в том же Петербурге. Но в течение последних 20 лет сделалось всё более и более затруднительным заглушить независимые мнения, как самих сибиряков, так и вообще людей, знакомых с действительным положением вопроса о ссылке; возникла целая литература, безжалостно разрушавшая бюрократические иллюзии. Петербургское правительство вынуждено было заняться расследованием вопроса о ссылке и о её конечных результатах и это расследование вполне подтвердило мнение людей, занимавшихся изучением этого вопроса по собственному почину.
Оказывалось, прежде всего, что если кабинет действительно имеет дешевых рабочих в лице ссыльно-каторжных, добывающих золото и серебро из рудников, то эта дешевизна достигается путем совершенного презрения к ценности человеческой жизни. Необычайно высокий процент смертности среди каторжан, работавших в этих рудниках, возмущал общественную совесть. Если 20 лет тому назад возможно было замучивать до смерти на работе, с целью добыть такое количество золота, какое предписывалось из Петербурга; если каторжан можно было заставлять работать сверх сил и в тоже время голодать, вследствие чего они умирали сотнями в течение одного лета и никто не смел пикнуть ни слова об этих зверствах, — это стало невозможным, когда подобные факты сделались общеизвестными. Со времени открытия водного пути по Амуру, императорские золотые рудники на Каре и серебряные — на Газимуре не были уже более где-то на краю света. Предполагаемая дешевизна труда, при более детальном исследовании, также оказывалась обманчивой: хотя кабинет платил каторжанам за работу гроши, но транспортировка арестантов из России, страшная смертность, господствующая среди них, масса беглецов, бродивших по всей Сибири, необходимость содержания громадной администрации, а равным образом — солдат и казаков, всё это ложилось таким тяжелым бременем на Россию и Сибирь, что страна, чтобы избавиться от этого бремени, несомненно с охотой поднесла бы кабинету сумму в два раза превосходящую ту, которая добывалась в его рудниках путем «дешевого» арестантского труда.
Другую иллюзию, согласно которой Сибирь была облагодетельствована заселением её ссыльными, — было труднее рассеять. Статистика указывала, что, начиная с 1754 до 1885 г., в Сибирь было выслано около 1.200.000 ссыльных и каково бы ни было число убежавших и преждевременно умерших, всё же многие сотни тысяч жителей были этим путем присоединены к коренному населению страны. Доказывали даже, что если Сибирь обладает теперь 4.100.000 населения, то это население составилось, главным образом, из ссыльных и их потомства.
Цифра, приведенная нами в предыдущей главе, а равным образом многие другие статистические данные помогли, однако, до известной степени рассеять и эту иллюзию. Официальное расследование, произведенное в 1875 г., указывало, что хотя в 4-миллионном населении Сибири имеется значительный процент потомков ссыльных, всё же колонизация страны совершалась главным образом путем свободных переселений, которые дали стране неизмеримо лучшие элементы, по сравнению с толпами ссыльных арестантов, деморализованных долгим заключением в тюрьмах, изнуренных трудом на каторге и поселявшихся в Сибири вовсе без намерения начать в ней новую жизнь. Если статистические данные и не совпадают вполне с крайними взглядами некоторых сибиряков, готовых утверждать, что ссылка не играла никакой роли в росте населения Сибири, всё же эти данные показывают, что прирост населения путем притока ссыльных оплачивался чрезмерными человеческими страданиями, тем более, что лишь менее половины ссыльных превращаются в оседлых поселенцев. Другая же половина является только тяжелым бременем для колонии[1].
Незначительность результатов, достигнутых в деле колонизации Сибири путем ссылки, должна была бы заставить правительство воздержаться от дальнейших опытов в этом направлении, в особенности, если бы были приняты во внимание те страдания, которым подвергаются ссыльные. Но желание иметь постоянное русское население на острове Сахалине, а равным образом стремление сибирских генерал-губернаторов — освободиться от ежегодно увеличивающегося притока каторжан, посылаемых в Нерчинские заводы, побудили правительство предпринять новый опыт — колонизации этого дикого острова, путем ссылки туда ссыльно-каторжных. Эта идея пришлась по вкусу в Петербурге, а поэтому сибирские генерал-губернаторы легко подыскали соответственных чиновников, которые изобразили остров, как наиболее подходящее место для подобного эксперимента, и расписали в самых ярких красках минеральные богатства острова, его каменноугольные залежи и т. д. Правительство не желало прислушаться к голосам частных исследователей, людей науки, горных инженеров и морских офицеров, которые характеризовали Сахалин сообразно суровой действительности. Начиная с 1869 г. поток ссыльно-каторжных направляется на злосчастный остров.
В течение нескольких лет в печать не проникало никаких сведений об этом нелепом эксперименте; но, в конце концов, правда начала обнаруживаться и мы теперь имеем достаточно данных, чтобы составить общее понятие о результатах этой бюрократической затеи.
Хотя по пространству Сахалин занимает одно из первых мест среди островов мира, он должен быть причислен к местностям, наименее пригодным для целей колонизации. В этом отношении, среди островов мира, разве лишь Новая Земля и Новая Сибирь могут быть поставлены ниже Сахалина. Собственно говоря, он является соединительным звеном между Японским архипелагом и Курильскими островами, так что Япония рассматривала Сахалин, как часть своей территории вплоть до того времени, когда русские, в 1853 г., устроили первый военный пост в южной части острова. Три года спустя был устроен другой пост при каменноугольных копях Дуэ, напротив устья Амура. Россия, таким образом, завладела островом и он был обследован в период 1860—1867 гг. несколькими научными экспедициями. Военные посты были усилены; начата была разработка юрских каменноугольных отложений в Дуэ и в 1875 г. Япония, продолжавшая рассматривать южный Сахалин, как часть своей территории, уступила его России, в обмен на Курильские острова.
Собственно говоря, остров не обладает ни малейшей привлекательностью в каком бы то ни было отношении и, несмотря на его обширные размеры (1000 верст длины и от 30 до 220 верст ширины), население на нём едва достигает 5000 душ. Около 2000 гиляков влачат печальное существование на севере острова, занимаясь охотой; около 2500 айнов — бородатое племя одного корня с курильцами — живут в немногих поселениях, разбросанных по южной части и, наконец, несколько сотен орочей, т.періодѣе. тунгузов, ведут кочевую жизнь в гористой области острова. Айны находятся в состоянии прямого рабства у нескольких японских купцов, снабжающих их зерновым хлебом, солью и другими необходимыми продуктами, в обмен на которые этот несчастный народец принужден расплачиваться тяжелой работой: японские купцы отбирают у айнов всю рыбу, которую последние успевают наловить в заливах и в устьях немногих рек, оставляя айнам лишь количество, необходимое для скудного пропитания. Сахалин, за всё время его исторического существования, будучи сначала под владычеством Китая, а позднее Японии, никогда не обладал оседлым населением; на нём жили лишь кучки нищенски бедных охотников и рыболовов.
Да, в сущности, лишь охотники и рыболовы и могли найти здесь какие-либо средства к жизни.
Не то, чтобы остров лежал в очень широких высотах: его южная оконечность доходит до 46°, а северная не переходит за 54°. Но дело в том, что теплое морское течение, которое могло бы принести к острову теплоту китайских вод, не достигает его; в то время, как ледяное холодное течение, выходящее из «великого ледника» Тихого океана — Охотского моря — омывает восточные берега острова. В середине лета русские исследователи нашли восточные берега покрытыми ледяными полями и кучами льда, нанесенного северо-восточными ветрами. А на западе узкий продолговатый остров имеет огромный холодильник — холодные и высокие горные цепи Сибири, от которых он отделен лишь очень узким и мелким проливом. Лучи солнца скрываются за тяжелыми облаками и густыми туманами. Когда Ив. Сем. Поляков высадился в Дуэ, (на среднем Сахалине), в конце июня, он нашел горы покрытыми снегом, а почву замерзшей до глубины 21 дюйма. Летние всходы едва начинали прозябать, а высадку огородных овощей нельзя было начать раньше 20 июня. Июнь приближался к концу, но термометр за всё это время не поднимался выше 18° C. За всё время не выдалось ни одного ясного дня; густой туман окутывал побережье и соседние горы целых восемь дней в течение июня.
Несколько горных цепей (высотой от 2000 до 5000 футов) пересекают остров. Их болотистые, или каменистые склоны сверху донизу покрыты жалкими лесами, состоящими из деревьев свойственных субарктической полосе. А между гор проходят лишь узкие, сырые, болотистые долины — совершенно непригодные для земледелия. Крутые склоны гор спускаются к самому Татарскому проливу, так что дорогу нельзя проложить по берегу, не пробивая утесов.
В сущности только две долины прорезают горы, заполняющие остров: долина реки Дуэ, продолжающаяся к северо-востоку долиною Тыми и долина Пороная в южной части острова. В первую из них, к тому месту, где добывают каменный уголь, и направлены были ссыльно-каторжные.
И. С. Поляков, посетивший Сахалин в 1881—82 г. по поручению Петербургской Академии Наук, следующим образом описывает эту долину, которая в воображении русских бюрократов должна была сделаться центром русской цивилизации на острове. Горы, окружающие эту узкую долину, в большинстве обнажены от растительности и их склоны чересчур круты, чтобы на них можно было засеять хлеб. Дно самой долины состоит из слоя тяжелой глины, покрытой сверху лишь тонким пластом пахотной земли. Вся долина имеет очень болотистый характер. «Можно ходить, не увязая очень глубоко в грязи» — говорит Поляков, — «но вся долина усеяна торфяниками и глубокими болотами… Почва нигде непригодна для земледелия… Местность сильно напоминает худшие части Олонецкой губернии, с той лишь разницей, что она часто покрыта водой, даже в лесах и что делает невозможным метод, практикуемый в Олонецкой губернии, т. е. — выжигание леса, за которым следует корчевание». «В таких условиях земледелие и огородничество в окрестностях Дуэ невозможны. Лишь несколько полос в верхней части долины и по верховью Тыми могут быть использованы для этой цели. Но эти немногие полоски, встречаемые изредка, в большей части, уже обработаны[2].
Между тем, именно тут, в окрестностях Дуэ, сосредоточены каторжане в качестве колонистов, после отбытия ими каторги в Александровской тюрьме. Поселение вокруг этой тюрьмы отличается необыкновенной мрачностью. Имеются две большие казармы — тюрьмы, возле них разбросано несколько домов, а за ними начинается тайга. Лишь Верхне-Александровск, расположенный несколько выше по долине и Корсаково, с его несколькими домами имеет более жилой вид; но и там уже вся земля, пригодная для огородничества, находится под обработкой. А, между тем, Сахалин был выбран местом ссылки для каторжан именно лишь с целью образовать из них постоянные земледельческие поселения. Предполагалось, что, отбыв часть срока на каменноугольных копях, они будут поселены поблизости и станут выращивать достаточно хлеба для своего прокормления и для снабжения тюрьмы.
В верхней части долины, которая, согласно преувеличенным отчетам администрации, должна была сделаться житницей Сахалина, почва отличается теми же качествами и небольшим поселениям, Рыкову и Мало-Тимовскому, — «являющимся наиболее удобными местами для земледелия на всём острове», — приходится вести ту же упорную борьбу с природой. Овес не вызревает и выращивают только ячмень. Что же до дорог, соединяющих эти поселения, то сообщение по ним очень трудно. В лесах прорезаны просеки, но лошади вязнут в болотистой почве. Много надежд возлагалось на Тымскую долину, которая является продолжением Александровской долины к северо-востоку и доходит до Охотского моря. Но её болотистая почва, а тем более холод и туманы Охотского моря, делают занятие земледелием в долине, за исключением верхней части её, совершенно невозможным. Её растительность имеет субполярный характер, а приморское побережье ничем не отличается от сибирской тундры. «Если впоследствии» — говорит Поляков в официальном отчете, — «после тщательных поисков и найдутся несколько мест в Тымской долине, пригодных для садоводства и распашки под зерновые хлеба, следовало бы подождать результатов опыта в уже имеющихся поселениях, прежде чем заводить новые; тем более, что снабжение этих поселений пищевыми продуктами уже и теперь сопряжено с значительными затруднениями и колония серьезно страдает от недостатка провизии. Что же касается надежды относительно устройства деревень в устье Тыма, она совершенно ошибочна, так как это — область тундры и полярной березы». Эти заключения русского путешественника, выраженные в столь сдержанной, — может быть чересчур сдержанной, — форме, вполне подтверждаются наблюдениями д-ра Петри в 1883 г., с той лишь разницей, что итальянский доктор не отличается сдержанностью русского ученого. Все рассказы о «Колонизации Сахалина», — писал он в Jahresbericht Бернского географического общества за 1883 и 1884 г. — «ничто иное, как самая наглая ложь, распускаемая администрацией острова. В то время, как местная администрация показывает на бумаге 1000 десятин якобы уже находящихся под обработкой, съемка, сделанная г. Карауловским, дает только 510 десятин действительно обработанных. Выходит, что 700 семейств ссыльно-каторжных, которым были обещаны наделы в 13 дес. пахотной земли на каждую душу мужского пола, в действительности успели очистить не более ⅔ десят. на семью»[3]. Д-р Петри приходит к заключению, что остров совершенно непригоден для земледелия и что правительство решилось на подобный эксперимент, вследствие лживых отчетов людей, так или иначе заинтересованных в этом предприятии.
Насколько можно судить, по обнаружившимся фактам, опыт вполне подтвердил мрачные предсказания Полякова и д-ра Петри. Выращивание зерновых посевов на острове сопровождается такими затруднениями и такой неизвестностью в успехе, что новые поселенцы должны питаться продуктами, привозимыми из России; причем нет никакой надежды на улучшение в этой области. Пищевые продукты приходится переносить из долины Дуэ в Тымскую долину (селение Дербинское) через горную цепь, на спинах арестантов, на пространстве 90 верст[4]; теперь читатель может понять, что, в сущности, обозначали сдержанный слова Полякова о «недостатке провизии». Что же касается тех немногих свободных колонистов, которые, поверив лживым обещаниям, бросили свои дома в Тобольской губернии, и переселились в Таной, основав там деревню в 25 домов, — они вынуждены были бросить Сахалин после 3-летней отчаянной борьбы с негостеприимным климатом и бесплодной почвой. Несмотря на субсидии от казны, они не пожелали остаться на острове и выселились на материк на тихоокеанское побережье.
Несомненно, что Сахалин никогда не сделается земледельческой колонией. Если и заведут там колонистов, то, подобно переселенцам нижнего Амура, они будут служить постоянным обременением казны и правительство, в конце концов, вынуждено будет разрешить им переселиться в какую-либо иную местность, ибо в противном случае ему придется долгие годы кормить колонистов. Пожалуй, на острове можно было бы вести с некоторым успехом скотоводство. Но во всяком случае, Сахалин может рассчитывать лишь на очень незначительное количество колонистов, которые могли бы пропитываться продуктами скотоводства и рыбной ловлей.
В России много говорили о Сахалинском каменном угле. Но и в этом отношении были допущены большие преувеличения. Правда, сахалинский каменный уголь предпочитается на Востоке австралийскому, но он несравненно хуже нью-кестльского или кардиффского[5].
Добывание каменного угля на Сахалине было начато еще в 1858 г. и в течение первых 10 лет его было добыто 30.000 тонн. Но уголь получался плохой, с массой камней, а его добывание (которое производилось при свете стеариновых свечей![6] обходилось баснословно дорого. Но всё же запас добытого угля быстро возрастал по мере того, как, партия за партией, прибывали каждый год новые ссыльно-каторжные, так что теперь часть их занята проведением дороги по побережью, с целью облегчить сношения между Дуэ и Александровском. Между прочим, в скалах был пробит туннель; но этот знаменитый туннель, который должен был еще прославить Сахалин и об окончании работ в котором торжественно возвещалось в русских газетах, 1886 г. еще вовсе не был готов; тогда это была лишь круглая дыра, сквозь которую люди могли пробираться лишь на четвереньках.
Хуже всего, пожалуй, что на всём береговом пространстве Сахалина не имеется ни одной природной гавани и доступ к его берегам чрезвычайно затруднителен, вследствие туманов, позднего наступления лета и отсутствия маяков в Татарском проливе. Рейд в Дуэ совсем не защищен от ветров. Большой залив Терпения чересчур мелок, глубина его не превышает 24 фут. на расстоянии полумилли от берега. Лучший залив — Анивский, который замерзает лишь на несколько недель, также совершенно не защищен от ветров и не имеет гаваней. Только залив Мордвиново дает хорошую якорную стоянку.
Пройдет, вероятно, немало лет, пока сахалинский уголь сможет конкурировать с европейским в портах Китая. А пока это наступит, для добывания 5.000 тонн, необходимых для той части русского флота, которая находится в этих водах, вполне было бы достаточно работы 120 чел. Тысячам арестантов, таким образом, в сущности, нечего делать на Сахалине и добытый ими уголь, вероятно, будет лежать десятки лет без употребления.
Первая партия арестантов, состоявшая из 800 чел., была послана на Сахалин в 1869 г. Следуя установившимся традициям, администрация не могла изобресть ничего лучшего, как послать их через Сибирь; таким образом, тем из них, которые следовали из карийских каторжных тюрем, пришлось совершить путешествие в 3000 верст вниз по Амуру, а высылавшимся из России пришлось совершить не менее 7000 верст, прежде чем они добрались до Николаевска, у устья Амура.
Результаты этого путешествия были, поистине, ужасающи. Когда первая партия, выступившая в путь в составе 250 чел., достигла наконец Николаевска, то, не говоря уже о смертности в пути, все арестанты в партии страдали цингою; 50 чел. из них не могли двигаться…[7]. И эти несчастные люди предназначались быть пионерами колонизации на Сахалине! Неудивительно, что в первые годы смертность на Сахалине достигала 117 чел. на 1000 и что каждый ссыльный находился некоторое время в госпитале трижды в течении одного года[8].
Лишь после длинного ряда подобных «ошибок», о которых говорилось даже в нашей подцензурной прессе, транспортирование ссыльно-каторжных на Сахалин через Сибирь было прекращено и их начали высылать морем, через Одессу и Суэзский канал. Англичане, вероятно, еще помнят, в каком ужасном состоянии были привезены каторжане в Суец и какой крик негодования был поднят по этому поводу в английской прессе. Положение вещей в течении последних лет несколько улучшилось, судя по врачебным отчетам, которые утверждают, что транспортирование арестантов, на пароходах, идущих из Одессы, производится при сравнительно сносных условиях. Но еще недавно в газетах появилось известие, что последний транспорт (в 1886 г.) пострадал от оспенной эпидемии и что смертность снова достигла ужасающих размеров. Вслед за этим газетным известием, вероятно, последует официальное опровержение, но кто ему поверит?
О положении ссыльно-каторжных на Сахалине известно, в сущности, немного[9]. В 1879 г. в русских газетах появилось заявление, подписанное русским купцом, о безграничном произволе главноуправляющего островом. Тюремная администрация обвинялась в том, что она обкрадывает нищих арестантов. Доктор А. А. писал, в октябре 1880 г. из Александровска: „Я назначен в Корсаковский госпиталь (на юге острова), но не смогу добраться до него раньше следующего июня… Мой товарищ ушел со службы… он не мог долее переносить совершающихся безобразий![10]. Многозначительные слова, дающие русскому читателю возможность догадываться о правде, в особенности в сопоставлении со следующим: «Заведующий колонией редко посещает казармы, да и то лишь окруженный вооруженными надзирателями. Начальник тюрьмы не осмеливается появляться среди арестантов». Позднее, в петербургской газете «Страна» было напечатано о проделках администрации на острове, открытых главным командиром русской тихоокеанской эскадры. Оказывалось, что в то время, как каторжане из бедняков посылались на самые тяжелые работы, закованными в кандалы, богатые негодяи из арестантов занимали привилегированное положение: они пользовались на острове совершенной свободой, сорили деньгами и устраивали банкеты начальству.
Вышеприведенные разоблачения вызвали официальное расследование. Газеты торжествовали по этому поводу, но каковы были результаты этого исследования — осталось неизвестным. С тех пор, в прессе не появлялось никаких сведений о Сахалине, за исключением вышеупомянутой нами работы д-ра Петри. Переполнение Александровской тюрьмы, вероятно, достигает ужасающих размеров. Она была построена всего на 600 человек, но в 1881 г. в ней помещалось 1103 чел., а в 1882 г. — 2230 чел. Вероятно, были построены какие-нибудь временные казармы. Но можно себе представить, что должны представлять «временные казармы» на Сахалине!
Из всего вышесказанного видно, что наибольшим затруднением для сахалинской администрации является размещение каторжан и подыскание какого-либо занятия для тех, которые освобождаются от выполнения каторжной работы. Так как ни в России, ни в Сибири не имеется подходящего места для содержания каторжан, их высылают на Сахалин в увеличивающейся с каждым годом пропорции. В Сибири, после освобождения, они получают надел земли и некоторые земледельческие орудия; по истечении двух лет правительство слагает с себя всякую заботу о них. Но что делать с ними на Сахалине? Земледелие на острове, как мы видели, почти невозможно, поселенцам приходится буквально голодать и администрация вынуждена подвозить им пищевые продукты из России, подвергаясь всевозможному обычному риску. Так, напр., летом 1886 г., судя по заметке в полуофициальной газете, выходящей во Владивостоке, груз муки, предназначавшийся для Сахалина, прибыл подмоченным и в нём завелись черви. По этому поводу было назначено, по обыкновению, «расследование»; но это «расследование» мало поможет сахалинцам, оставшимся без муки.
История сахалинской «колонизации» является повторением того, что мне пришлось наблюдать в 60-х годах на Амуре и Уссури; разница разве в том, что Сахалин находится в худших условиях. На Сахалине пуд ржаной муки самого скверного качества обходится в 4 руб.; цена эта удваивается, в случае недохватки в казенных складах, вследствие несвоевременной доставки или какой-либо другой случайности. Таким образом, предполагаемые земледельцы, которые должны были вскоре снабжать тюрьму продуктами земледельческого труда и которые при более соответственной обстановке, пожалуй, могли бы достигнуть этой цели, — при настоящем положении вещей должны быть сами спасаемы от голода. Да это и понятно, когда каждой семье удалось расчистить средним числом лишь ⅔ десятины — из-под болотистых лесов.
Одним из крупных преимуществ Сахалина, с точки зрения тюремной администрации, было то обстоятельство, что побег был обставлен чрезвычайными трудностями. Этим преимуществом Сахалин, действительно, обладает. В сущности, не самый побег — невозможен. В 1870 г. не менее 16% всего арестантского населения острова пытались бежать. Но громадное большинство из них было поймано туземцами, которые или убивали их, если захватили вдали от военного поста, или же приводили на пост, если думали, что за это получат должное вознаграждение. За каждого беглого, захваченного в Сибири, туземцам платится казной по 10 руб., если его приведут живым и 5 руб., если его убьют. На Сахалине арестантов расценивают дешевле и в первом случае платят 6 руб., а в последнем — 3 руб., думая, что и такая расценка побудит нищих гиляков охотиться за беглецами. Они ведут эту «охоту» самым варварским образом, особенно с тех пор, как сахалинское начальство раздало им ружья. Д-р Петри рассказывает, что однажды гиляки встретили партию сектантов, принадлежавших к секте бегунов, религиозное учение которых понуждает их порвать всякие связи с грешным миром, находящимся во власти антихриста, и вести жизнь постоянных странников, не имеющих не только домов, но и никакой собственности. Их было 12 душ; у некоторых были на руках дети, и все они были убиты гиляками. Наиболее замечательной чертой характера этих злосчастных туземцев является отсутствие какой-либо злобы по отношению к беглецам: они отнесутся к беглецу самым лучшим образом, если последний даст им 3 руб. или что-либо равноценное. Но, если беглец не может заплатить требуемого выкупа, гиляки безжалостно убивают его, с целью получения «цены крови», 3-х рублей, платимых тюремной администрацией. Когда выдача этой премии за человеческую жизнь была временно приостановлена, гиляки сами помогали беглецам. — «Что поделаешь», — говорят сахалинские ссыльные, — «они сами голодают, а 3 рубля, да одежа с убитого — немалый соблазн для голодного человека».
И всё же, побеги — многочисленны. Беглецы пробираются на юго-восток, хотя этот путь по горам и лесам чрезвычайно трудный и, добравшись до морского берега, они ждут там, пока завидят американское китоловное судно. Некоторые перебираются через Татарский пролив, который имеет всего 9 верст ширины у мыса Погоби, где зимой можно по льду перейти на материк, другие же, срубивши плот из 3-х — 4-х деревьев, пускаются в море. Шхуна «Восток» недавно встретила в проливе такой плот. Со шхуны заметили какую-то черную движущуюся точку и, приблизившись к ней, увидали двух беглецов на плоту из четырех бревен. У них было ведро пресной воды, запас хлебных сухарей и два кирпича чая; они носились по морю, не имея представления — куда их занесет течение. На вопрос: куда они плывут? беглецы отвечали: «Туда, в Россию!» — указывая при этом куда-то на запад. Большинство из них умирает в пути, потопленные набежавшим шквалом, или попав под буран, — ужасный амурский буран, — который иногда погребает Николаевск на несколько дней под снегом. А если им и удается, в конце концов, добраться до материка, им приходится переносить массу страданий, прежде чем они доберутся до населенных частей Амура. Говорят, бывали даже случаи людоедства. И всё-таки некоторым удается возвратиться в Россию. Несколько лет тому назад один из них, Камолов, который уже добрался до родной деревни, но был выдан каким-то личным врагом, был предан суду за побег и его простой рассказ тронул сердца многих в России. Он странствовал 2 года, переплывая озера и реки, пробираясь сквозь леса и степи, пока добрался до дома. Жена ждала его возвращения. В течение нескольких недель он был счастлив. «Реки, горы, бурный Байкал, страшные снежные бури не причинили мне зла», — говорил он на суде, — «звери пожалели меня. Но люди, мои односельчане, оказались безжалостными: они выдали меня!»
«Назад, в Россию!» — такова мечта неустанно преследующая всякого ссыльного. Его могут сослать на Сахалин, но мысли его непрестанно обращены к западу и даже с Сахалина он будет всячески пытаться вернуться в свою родную деревню, увидать свою заброшенную избу. Система ссылки, очевидно, отжила свое время, если ссыльных приходится поселять на уединенном острове, с целью — предупредить побеги.
Мы надеемся, что, в более или менее близком будущем, ссылка в Сибирь будет прекращена. И чем скорее, тем лучше, ибо Сибирь велика, а бюрократическая фантазия беспредельна. Кто может поручиться, что завтра чиновникам не придет в голову устроить новые земледельческие колонии в Земле Чукчей или на Новой Земле и посвятить новые гекатомбы страдальцев, с единственной целью — дать нескольким чиновникам доходные должности?
Во всяком случае, бюрократические невежды в Петербурге, кажется, решили отказаться от выполнения фантастического плана, имевшего целью превращение Сахалина в уголовную колонию[11]. Судя по последним известиям, предполагается расширить карийские тюрьмы и увеличить количество каторжан, ссылаемых туда, на 1000 чел.; предполагается также снова начать разработку нерчинских серебряных рудников, работы в которых были приостановлены несколько лет тому назад. Как видите, в деле ссылки, как и во многих других отношениях, мы возвращаемся к тому положению вещей, какое было 35 лет тому назад, накануне Крымской войны.
Примечания
править- ↑ См. приложение А.
- ↑ Ив. Поляков. «Путешествие на остров Сахалин в 1881—2 году». Эта работа была напечатана в «Известиях Русского Географического Общества» (1883).
- ↑ Jahresbericht der Geographischen Gesellschaft von Bern, 1883—84, см. стр. 129 и 39. См. также «St. Petersburg’s Herold», №№ 353—356, за 1884 г.
- ↑ Д-р Петри, l. c.
- ↑ По сведениям, приводимым д-ром Петри за сахалинский каменный уголь платят от 7 до 7½ долларов за тонну, в то время, как японский и австралийский уголь обходится 5 дол.
- ↑ Кеппен. «Сахалин». Его каменноугольные копи и каменноугольная промышленность. Спб., 1875. (Очень ценная работа, которой можно доверяться).
- ↑ Тальберг. «Ссылка на Сахалин». („Вестн. Европы“, май, 1879).
- ↑ Кеппен, l. c.
- ↑ Писано в 1886 г.; с тех пор труды Чехова и Дорошевича пролили полный свет на сахалинские порядки.
- ↑ «Порядок». 8 сентября 1881 г.
- ↑ Всё оставалось по-прежнему, покуда японцы не овладели Сахалином.
