Эта комната была въ полномъ смыслѣ и арсеналомъ, и уборной. По стѣнамъ развѣшено было около дюжины пробочныхъ фуфаекъ.
Недъ Лендъ поглядѣлъ на нихъ съ очевиднымъ отвращеніемъ.
— Ну, ужь я не согласенъ напяливать на себя этакую штуку! сказалъ онъ.
— Послушайте, Недъ, сказалъ я: лѣса острова Креспо вѣдь лѣса подводные!
— Вотъ тебѣ на! вскрикнулъ огорченный багрильщикъ. Вотъ тебѣ и свѣжая дичинка и… А вы, г. Аронаксъ, вы эту штуку надѣнете?
— Приходится надѣть, Недъ.
— Вольно вамъ! отвѣтилъ онъ, пожимая плечами. Что касается до Неда Ленда, то онъ никогда не надѣнетъ, — развѣ ужь силомъ туда впрячутъ!
— Силомъ васъ не будутъ впрятывать, дядя Лендъ, сказалъ капитанъ Немо.
— А Консейль рискнетъ? спросилъ Недъ.
— Я всюду слѣдую за ихъ честью, отвѣчалъ Консейль.
На зовъ капитана явились два человѣка и помогли намъ одѣться въ непромокаемую одежду. Эта одежда была сдѣлана безъ швовъ, изъ каучука и устроена такимъ образомъ, что могла выдерживать значительное давленіе. Она состояла изъ панталонъ и куртки. Панталоны оканчивались толстыми сапогами съ тяжелыми свинцовыми подошвами; куртка придерживалась на груди мѣдной кирасой, которая и защищала отъ толчковъ воды и позволяла свободно дѣйствовать легкимъ; рукава оканчивались мягкими перчатками, которыя нисколько не мѣшали движенію рукъ.
— Эти пробочныя фуфайки, сказалъ я: — несравненно удобнѣе пробочныхъ латъ, супервестовъ, морскихъ платьевъ, сундуковъ и проч., изобрѣтенныхъ и превозносимыхъ въ XVIII вѣкѣ.
— Хороши, нечего сказать! проворчалъ Недъ Лендъ.
Капитанъ Немо, одинъ изъ его спутниковъ, — этотъ спутникъ смотрѣлъ Геркулесомъ и повидимому отличался страшной силой, — Консейль и я, скоро одѣлись въ пробочныя фуфайки. Намъ оставалось только заключить головы въ металическіе шары. Но прежде чѣмъ исполнить эту операцію, я попросилъ у капитана позволенія осмотрѣть назначенное мнѣ ружье.
Мнѣ подали простое ружье; курокъ довольно большаго размѣра, былъ сдѣланъ изъ листоваго желѣза и имѣлъ пустую внутренность; она служила резервуаромъ для сжатаго воздуха, который пропускался въ металическую трубку посредствомъ клапана, двигающагося на крючкѣ. Ящикъ для ядеръ, выдолбленный въ толщинѣ курка, заключалъ двадцать электрическихъ пуль, которыя посредствомъ пружины сами вскакивали въ дуло ружья. Какъ только выстрѣлъ былъ сдѣланъ, другой уже былъ готовъ.
— Капитанъ, сказалъ я: это превосходное ружье и имъ легко управлять; я очень желаю поскорѣе попробовать счастья. Только какъ же мы достигнемъ дна моря?
— Теперь „Наутилусъ“ стоитъ на мели, т. е. на десяти метрахъ воды и мы сейчасъ отправимся.
— Но какъ мы выйдемъ?
— А вотъ увидите.
Капитанъ просунулъ голову въ сферическій колпакъ. Консейль и я сдѣлали то же.
— Счастливой охоты! крикнулъ канадецъ съ ироніей.
Верхъ нашей одежды оканчивался мѣднымъ винтовымъ воротникомъ, къ которому привинчивалась металическая каска; въ трехъ ея отверстіяхъ были вставлены толстыя стекла, позволявшія глядѣть во всѣ стороны, при каждомъ поворотѣ головы внутри колпака. Какъ только колпакъ былъ надѣтъ, апаратъ Рукейроля, помѣщенный на моей спинѣ, началъ дѣйствовать и, къ моему великому удовольствію, я могъ свободно дышать.
Съ фонаремъ Румкорфа при поясѣ, съ ружьемъ въ рукахъ, я былъ готовъ въ путь; но, говоря чистосердечно, я боялся, что въ этомъ тяжеломъ вооруженіи не сдвинусь съ мѣста. Но и это было предусмотрѣно: меня начали толкать въ маленькую, смежную съ уборной, комнату; товарищи мои слѣдовали за мною такимъ же манеромъ.
Я слышалъ, какъ за нами захлопнулись двери и насъ объяла глубокая тьма.
Чрезъ нѣсколько минутъ раздался пронзительный свистъ и я почувствовалъ холодъ снизу. Очевидно, изъ внутренности судна втянули посредствомъ крановъ наружную воду, которая охватила насъ и наполнила всю комнату; тогда вторая дверь, прорубленная сбоку „Наутилуса“ отворилась, и мы очутились въ полусвѣтѣ. Минуту спустя, наши ноги ощупали морское дно.
Какъ теперь описать то впечатлѣніе, которое у меня осталось отъ этой подводной прогулки? Слова безсильны, ими не разскажешь подобныхъ чудесъ. Если кисть художника не въ состояніи передать всю прелесть водной стихіи, какъ же изобразить это перомъ?
Капитанъ Немо шелъ впереди, а его товарищъ слѣдовалъ за нами въ нѣсколькихъ шагахъ. Мы съ Консейлемъ держались рядомъ, какъ будто могли разговаривать чрезъ металическіе шары. Я уже не чувствовалъ тяжести ни отъ одежды, ни отъ обуви, ни отъ резервуара; шаръ меня тоже не стѣснялъ: моя голова качалась, какъ миндаль въ скорлупѣ.
Всѣ эти вещи, погруженныя въ воду, теряли часть своего вѣса, равную вымѣщенной жидкости и я былъ очень благодаренъ этому физическому закону, открытому Архимедомъ. Я не представлялъ собою бездѣйствующей массы и имѣлъ относительно большую свободу движеній.
Свѣтъ, который озарялъ на тридцать футовъ ниже поверхности океана, удивилъ меня своею силою. Солнечные лучи легко пронизывали эту водяную массу. Я ясно различалъ предметы на пространствѣ ста метровъ. Чудесно оттѣнялись тонкіе слои лазури, которые голубѣли вдали и терялись посреди мрака волнъ. Эта вода, которая меня окружала, походила на воздухъ, — воздухъ гуще земной атмосферы, но почти такой же прозрачный.
Надо мною ясно видна была спокойная поверхность моря.
Мы шли по мелкому песку; песокъ этотъ былъ вовсе не такой, какъ на морскомъ берегу; на немъ не было никакихъ слѣдовъ зыби, ни малѣйшаго отпечатка волнъ. Этотъ ослѣпляющій коверъ былъ не хуже настоящаго рефлектора, — онъ съ удивительною силою отражалъ солнечные лучи. Отсюда это отраженіе проникало во всѣ части жидкости.
— Воображалъ ли ты, Пьеръ Аронаксъ, думалъ я, что на глубинѣ тридцати футовъ можетъ быть такъ же свѣтло, какъ на землѣ при дневномъ свѣтѣ?
Въ продолженіи четверти часа я попиралъ этотъ песокъ, усѣянный неосязаемою пылью раковинъ. Корпусъ „Наутилуса“, рисовавшійся какъ длинный подводный рифъ, исчезалъ мало по малу; но свѣтъ отъ его маяка долженъ былъ намъ помочь возвратиться на судно, еслибъ насъ застигла ночь посреди водъ.
Трудно понять тому, кто видѣлъ этотъ свѣтъ только на землѣ. Тамъ пыль, которою насыщенъ воздухъ, придаетъ ему видъ свѣтящагося тумана; но на морѣ, какъ и подъ моремъ эти электрическія явленія выдаются съ несказанною ясностью.
Мы все шли дальше, и огромная песочная равнина, казалось, не имѣла границъ. Я раздвигалъ рукою жидкую занавѣсь, которая закрывалась за мною и немедленно уничтожала мои слѣды.
Векорѣ начали обрисовываться формы предметовъ; я различилъ первые великолѣпные очерки скалъ; эти скалы были унизаны прелестнѣйшими зоофитами.
Меня глубоко поразила вся сказочная невѣроятная обстановка.
Было десять часовъ утра; лучи солнца ударяли на поверхность волнъ косвенно, какъ чрезъ призму; цвѣты, скалы, перышки, раковины, полипы — переливались семью цвѣтами солнечнаго спектра. Это было что-то чудное, радужное, невообразимое.
Я трепеталъ отъ восторга. Я пламенно желалъ излить свои чувства передъ пріятелемъ и очень жалѣлъ, что не могу подѣлиться ими съ Консейлемъ. Я завидовалъ капитану Немо, который объяснялся съ своимъ товарищемъ условными знаками.
Я разговаривалъ самъ съ собою. Я восклицалъ въ своемъ мѣдномъ ящикѣ, безразсудно издерживая, быть можетъ, воздуха болѣе, чѣмъ слѣдовало.
Консейль также остановился предъ этимъ великолѣпнымъ зрѣлищемъ. Вѣроятно, достойный парень, очутясь въ присутстіи рѣдкихъ зоофитовъ и молюсковъ, принялся ихъ, по своему обыкновенію, классифировать. Тутъ было обиліе полиповъ и шероховиковъ. Различныя изиды [1], рогачки [2], которые живутъ особнякомъ, глазчаки [3], извѣстные прежде подъ именемъ „бѣлаго корала“, грибовики [4] имѣющіе форму шампиньоновъ, анемоны [5], прилѣпленные мускулистымъ кружкомъ, — однимъ словомъ, очаровательный цвѣтникъ! Голубѣли порпиты [6] съ лазуревыми щупальцами, сверкали морскія звѣзды [7]; бородавчатые астерофиты походили на тонкія кружева; при самомъ легкомъ струеніи водной массы отъ нашихъ шаговъ фестоны ихъ колыхались. Жаль было попирать ногами блестящіе образчики молюсковъ, гребнецовъ [8], молотковъ [9], трехъуголокъ или тупицъ [10], курганчиковъ [11], красныхъ шишаковъ [12], крыловиковъ [13] или крылатыхъ великановъ и великое множество другихъ произведній неистощимаго океана.
Но надо было идти и мы все подвигались впередъ. Надъ нашими головами плавали группы физалій, [14] медузы [15] своими опаловыми или нѣжно-розовыми зонтиками съ лазоревой окраиной закрывали насъ отъ солнечныхъ лучей и пелагіи [16] освѣщали фосфорическимъ блескомъ нашъ путь въ полутьмѣ.
Всѣ эти чудеса я видѣлъ въ продолженіи четвертимильной ходьбы; я не могъ хорошенько вглядываться, и скрѣпя сердце, слѣдовалъ за капитаномъ, который всякій разъ, какъ только я пріостанавливался, звалъ меня знаками.
Скоро почва измѣнилась; песочная равнина смѣнилась липкими слоями, которые американцы называютъ „oaze“; она теперь состояла только изъ кремнистыхъ или известковыхъ раковинъ.
Затѣмъ мы прошли по лугамъ водорослей, которыхъ еще вода не вырвала; здѣсь растительность поражала своей роскошью. Эти мягкіе луга могли соперничать съ самыми лучшими коврами, сотканными рукою человѣка.
Зелень разстилалась и у насъ подъ ногами, и висѣла надъ нашей головой. Легкая сѣтка изъ водорослей, которыхъ извѣстно болѣе двухъ тысячъ родовъ, скрещивалась на поверхности водъ. Я видѣлъ какъ плавали длинныя лентовики, шаровидные, трубчатые, опахальники, лавренціи съ тонкими листьями — и замѣтилъ, что зеленыя растенія держались болѣе къ поверхности моря, красныя средней глубины, а черныя и коричневыя составляли сады и цвѣтники нижнихъ слоевъ океана.
Эти водоросли — одно изъ чудесъ всемірной флоры. Семейство ихъ въ одно время производитъ и самыя маленькія и самыя большія растенія; на пространствѣ пяти квадратныхъ милиметровъ ихъ насчитываютъ до сорока тысячъ и къ нимъ же причисляютъ фукусъ, который одинъ имѣетъ въ длину пятьсотъ метровъ.
Прошло почти уже полтора часа какъ мы оставили „Наутилусъ.“ Было близко полудня, что я примѣтилъ по перпендикулярности солнечныхъ лучей, которые болѣе уже не преломлялись. Переливы цвѣтовъ мало по малу изчезли и оттѣнки изумрудовъ и сапфировъ пропали съ нашего свода. Мы шли правильнымъ шагомъ, который раздавался съ удивительною силою. Малѣйшій шумъ передавался со скоростью непривычной для нашего слуха.
Вода лучшій проводникъ звука, чѣмъ воздухъ; она распространяетъ его вчетверо скорѣе.
Вдругъ почва понизилась; свѣтъ сдѣлался ровный; мы достигли глубины сто метровъ, вынося давленіе десяти атмосферъ; но моя одежда была такъ устроена, что я не испытывалъ этого давленія. Я сначала чувствовалъ нѣкоторое болѣзненное ощущеніе въ суставахъ пальцевъ, но и это скоро прошло. Что же касается до усталости, которую я долженъ былъ чувствовать отъ этой двухчасовой прогулки, то они была самая ничтожная. Мои движенія, при помощи воды, были удивительно легки.
Прійдя на глубину въ триста футовъ, я еще различалъ солнечные лучи, но очень слабо. Ихъ яркій свѣтъ замѣнился красноватыми сумерками, чѣмъ-то среднимъ между днемъ и ночью. Но мы все еще могли обходиться безъ снаряда Румкорфа. Капитанъ остановился и, дождавшись меня, указалъ пальцемъ на темную массу, рисовавшуюся не въ далекомъ разстояніи.
— Это вѣрно островъ Креспо! подумалъ я.
И я не ошибся.
Примѣчанія править
- ↑ Изида (isis) настоящій кораллъ, полипникъ.
- ↑ Рогачка (cornuearia) полипникъ.
- ↑ Глазчакъ (oculina) полипникъ изъ семейства мадрелоровыхъ.
- ↑ Грибовикъ (fungia) полипникъ.
- ↑ Морской анемонъ (actinia eguina) животно-растеніе.
- ↑ Порпита (porpita) акалефа изъ семейства парусоносныхъ.
- ↑ Морская звѣзда, (acteria) раковина.
- ↑ Гребнецъ (pecten) раковина изъ семейства гребенчатыхъ.
- ↑ Молотокъ (malleus) раковина изъ семейства ременныхъ.
- ↑ Трехъуголка или тупица (donax) раковина.
- ↑ Курганчикъ (trochus) раковина изъ семейства кубарчатыхъ.
- ↑ Шишакъ (cassis) раковина.
- ↑ Крыловикъ (strorubus) раковина изъ семейства крылатыхъ.
- ↑ Физалія или аретуза (physalia) акалефа изъ разряда парусоносныхъ.
- ↑ Медуза (medusa) акалефа.
- ↑ Пелагія (pelagia) акалефа изъ семейства медузовыхъ.