| «Настоящій арбузъ изъ южныхъ штатовъ представляетъ собою, въ ряду земныхъ благъ, нѣчто особенное, а потому его нельзя смѣшивать съ прочими менѣе цѣнными благами. Это великолѣпнѣйшее изъ гастрономическихъ сокровищъ на всемъ свѣтѣ, царствуетъ Божіею милостью надъ земными плодами. Тотъ, кому удалось его отвѣдать, знаетъ, чѣмъ питаются ангелы. Ева вкусила не отъ арбуза, выросшаго на южныхъ плантаціяхъ. Намъ это достовѣрно извѣстно, такъ какъ, вкусивъ, она раскаялась». |
| Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы. |
Приблизительно въ то самое время, когда Вильсонъ раскланивался въ сѣняхъ съ уходившими отъ него посланцами демократической партіи, Пемброкъ Говардъ входилъ въ сосѣдній домъ съ докладомъ о выполненіи возложеннаго на него порученія. Старикъ судья ждалъ его въ своемъ кабинетѣ, сидя сурово и неподвижно на большомъ креслѣ съ высокою спинкой.
— Ну, что, Говардъ, какія вѣсти вы принесли? — спросилъ онъ.
— Самыя лучшія въ свѣтѣ.
— Такъ, значитъ, онъ принялъ вызовъ! — радостно воскликнулъ судья, глаза котораго вспыхнули воинственнымъ огонькомъ.
— Принялъ и притомъ съ величайшимъ восторгомъ. Онъ даже привскочилъ отъ радости.
— Неужели? Но это съ его стороны очень, очень мило! Мнѣ это нравится. Когда же поединокъ?
— Сейчасъ же, безотлагательно. Сегодня ночью. Это превосходнѣйшій и чудеснѣйшій малый!
— Не только чудеснѣйшій, но можно сказать даже божественный! Поединокъ съ нимъ я признаю для себя за честь и за удовольствіе. Отправляйтесь же теперь скорѣе къ нему, уладьте все, что нужно, и передайте ему сердечное мое поздравленіе. Это и въ самомъ дѣлѣ рѣдкостный малый! Восхитительнѣйшій малый, какъ вы изволили сами замѣтить.
Говардъ поспѣшно ушелъ, разсуждая съ самимъ собою.
— Я черезъ часъ приведу его на пустопорожнее мѣсто между домомъ Вильсона и Заколдованнымъ домомъ, да кстати захвачу съ собой мои собственные пистолеты.
Судья Дрисколль пришелъ въ такое пріятное возбужденіе, что принялся бодро и энергично расхаживать по комнатѣ. Внезапно однако онъ остановился, вспомнивъ про Тома, и погрузился въ думу. Дважды подходилъ онъ къ письменному столу и дважды удалялся опять въ противоположный уголъ кабинета, но подъ конецъ сказалъ:
— Быть можетъ это для меня послѣдняя ночь, а потому я не вправѣ мѣшкать, подвергая этого несчастливца риску остаться нищимъ. Правда что онъ трусъ и негодяй, но въ этомъ много виноватъ я самъ. Братъ на смертномъ одрѣ оставилъ его на моемъ попеченіи, а я, вмѣсто того чтобы воспитать ребенка съ должною строгостью, такъ, чтобы изъ него вышелъ настоящій человѣкъ, испортилъ его неумѣстнымъ баловствомъ. Я не оправдалъ возложеннаго на меня довѣрія и не долженъ брать на душу еще новый грѣхъ покидая теперь этого несчастнаго на произволъ судьбы. Однажды я уже простилъ Тома, да и теперь намѣревался простить, предварительно подвергнувъ долгому, строгому испытанію. Эта комбинація окажется однако осуществимой лишь въ случаѣ если я останусь въ живыхъ, и я не вправѣ подвергать Тома такому риску. Нѣтъ, надо сейчасъ же возстановить завѣщаніе! Если я не буду сегодня убитъ, то могу вѣдь его спрятать такъ, что оно останется Тому неизвѣстнымъ. Онъ ничего не узнаетъ про завѣщаніе до тѣхъ поръ пока онъ не исправится и пока я не увижу, что это исправленіе представляетъ достаточныя гарантіи прочности.
Судья снова написалъ завѣщаніе, по которому самозванный его племянникъ становился опять наслѣдникомъ крупнаго состоянія. Онъ уже заканчивалъ писать этотъ документъ, когда Томъ къ которому привязался на улицѣ какой-то другой ночной бродяга, вернулся домой и прошелъ на цыпочкахъ мимо дверей кабинета. Заглянувъ туда онъ ускорилъ шаги, такъ какъ мысль о вторичномъ свиданіи съ дядей въ этотъ вечеръ внушала ему ужасъ. Всетаки онъ замѣтилъ, что дядя писалъ. Въ такой поздній часъ это являлось само по себѣ уже необычайнымъ. Что именно писалъ онъ? Сердце Тома словно похолодѣло отъ опасенія. Дѣло шло вѣроятно о немъ самомъ. По крайней мѣрѣ онъ очень побаивался этого такъ какъ былъ убѣжденъ, что бѣда никогда не приходитъ одна и что несчастія обрушиваются всегда на человѣка цѣлымъ ливнемъ. Объявивъ себѣ самому, что непремѣнно заглянетъ въ написанный дядей документъ если только это окажется возможнымъ, Томъ услышалъ чьи-то шаги, потихоньку отошелъ отъ дверей и притаился такъ чтобы его нельзя было никоимъ образомъ замѣтить. Новоприбывшій оказался Пемброкомъ Говардомъ. Тома интересовало узнать, что именно затѣяли они вдвоемъ съ судьею.
Говардъ сказалъ съ чрезвычайно довольнымъ видомъ:
— Все у насъ теперь улажено какъ слѣдуетъ. Онъ уже отправился на мѣсто съ своимъ секундантомъ врачемъ и братомъ. Я договорился объ условіяхъ со Вильсономъ… Онъ, какъ разъ секундантъ графа. Каждому изъ васъ предоставляется по три выстрѣла.
— И прекрасно. Хорошо свѣтитъ мѣсяцъ?
— Какъ нельзя лучше. Теперь почти такъ же свѣтло какъ днемъ. Для разстоянія въ двадцать три шага нельзя и требовать ничего лучшаго. Вѣтра нѣтъ, воздухъ не колышется; немножко жарко, но зато полное затишье!
— Превосходно. Лучше этого нельзя даже и пожелать. Кстати Пемброкъ, прочитайте-ка вотъ это и засвидѣтельствуйте вашей подписью.
Пемброкъ прочелъ и засвидѣтельствовалъ завѣщаніе судьи, а затѣмъ горячо пожалъ старику руку и сказалъ:
— Вы хорошо сдѣлали, Іоркъ, но я напередъ зналъ, что вы поступите именно такимъ образомъ. Вы не могли же оставить этого бѣднягу безъ всякихъ средствъ къ существованію и непріученнаго ни къ какому занятію, способному дать кусокъ хлѣба. Это значило бы осудить его на вѣрную гибель, а я былъ убѣжденъ что вы ни подъ какимъ видомъ этого не сдѣлаете, если не ради вашего племянника, то во всякомъ случаѣ ради его отца.
— Дѣйствительно я не могу подвергнуть Тома заслуженной строгой карѣ. Я вынужденъ его простить ради его отца, родного моего брата Перси. Вы знаете вѣдь, какъ былъ мнѣ дорогъ Перси. Замѣтьте себѣ однако, что это должно оставаться въ тайнѣ отъ Тома, если я не буду сегодня ночью убитъ.
— Понимаю. Я не скажу объ этомъ ровнехонько ничего.
Положивъ завѣщаніе въ ящикъ письменнаго столъ, судья отправился со своимъ пріятелемъ на мѣсто поединка. Черезъ минуту послѣ того какъ они ушли изъ дому, завѣщаніе было уже въ рукахъ Тома. Отчаяніе, которымъ онъ до тѣхъ поръ терзался, мигомъ разсѣялось и въ самочувствіи молодого человѣка произошелъ рѣзкій переворотъ. Положивъ завѣщаніе тщательно на мѣсто, Томъ широко раскрылъ ротъ и трижды махнулъ шляпой надъ своей головой въ подражаніе тремъ громкимъ ура, причемъ, однако, изъ его устъ не вылетѣло никакого звука. Онъ принялся въ радужномъ возбужденіи бесѣдовать съ самимъ собою, отъ времени до времени прерывая эту безмолвную бесѣду столь же безмолвными ура.
Томъ говорилъ себѣ самому: «Счастье повернулось ко мнѣ опять лицомъ и на этотъ разъ я ни за что не выпущу его уже изъ рукъ. Судья вновь назначилъ меня своимъ наслѣдникомъ и я постараюсь не подавать ему больше повода уничтожать завѣщаніе. Зачѣмъ подвергать себя такому страшному риску? Я не стану играть въ карты и не буду больше пьянствовать, потому что… ну, хоть потому, что не стану больше ходить туда, гдѣ можно нарваться на подобную непріятность. Это надежный и притомъ единственный возможный для меня образъ дѣйствій. Мнѣ бы слѣдовало подумать объ этомъ заранѣе, но, впрочемъ, тогда не представлялось такой необходимости въ подобныхъ размышленіяхъ. Теперь для меня шутки плохія. Если мнѣ не повезетъ въ карты, въ случаѣ, еслибъ я вздумалъ взять ихъ теперь въ руки, я оказался бы совсѣмъ пропащимъ человѣкомъ. Нѣтъ, я ни за что не соглашусь подвергать себя подобному риску. Я совсѣмъ было утопалъ и неожиданно оказался на сушѣ! Сегодня вечеромъ еще я старалея увѣрить себя, что старикъ согласится меня простить безъ особенныхъ хлопотъ съ моей стороны, но такой счастливый исходъ казался мнѣ съ каждымъ часомъ сомнительнѣе. Между тѣмъ оказывается, что старикашка сдѣлалъ уже это. Если онъ разскажетъ мнѣ самъ, я, разумѣется, его поблагодарю, въ противномъ же случаѣ съ моей стороны лучше всего прикинуться, будто я ровнехонько ничего не знаю и держать языкъ за зубами. Положимъ, что мнѣ хотѣлось бы разсказать обо всемъ этомъ Вильсону-Мякинной Головѣ, но всетаки надо прежде хорошенько обдумать. Пожалуй, что и тутъ вѣрнѣе будетъ промолчать.
Безмолвно провозгласивъ еще одно троекратное ура, онъ добавилъ: — Итакъ рѣшено, что я исправился и буду вести съ этихъ поръ примѣрную жизнь». Онъ собирался уже закончить свое разсужденіе еще однимъ послѣднимъ безмолвнымъ выраженіемъ радости, когда внезапно вспомнилъ, что Вильсонъ лишилъ его возможности продать или же заложить индійскій кинжалъ и что поэтому онъ будетъ не въ состояніи расплатиться со своими кредиторами, которые, чего добраго, вздумаютъ предъявить его вексель дядѣ. Мысль эта совершенно парализовала его радость. Грустно повѣсивъ голову, онъ вышелъ изъ кабинета, сѣтуя и жалуясь на свою несчастную судьбу. Поднявшись по лѣстницѣ къ себѣ въ спальню, онъ долго сидѣлъ въ неутѣшномъ отчаяніи и, предаваясь печальнымъ размышленіямъ по поводу индійскаго кинжала, похищеннаго у Луиджи, подъ конецъ сказалъ себѣ самому со вздохомъ: «Когда я считалъ драгоцѣнные камни простыми стеклышками, а слоновую кость собачьей костью, вещь эта не представляла для меня никакого интереса, такъ какъ не имѣла въ моихъ глазахъ цѣнности и не могла помочь мнѣ выпутаться изъ затруднительнаго положенія. Теперь, напротивъ того, она представляетъ для меня большой интересъ, но, къ сожалѣнію, самаго мучительнаго свойства. Это все равно, какъ еслибъ мѣшокъ съ золотомъ превратился у меня въ рукахъ въ изсохшіе листья, или же въ рѣчной песокъ. Кинжалъ могъ бы меня спасти безъ всякаго труда и хлопотъ, а между тѣмъ мнѣ всетаки придется погибнуть. Это все равно, что утопать въ какихъ-нибудь двухъ шагахъ отъ спасительнаго круга. Вообще на меня обрушиваются послѣдовательно всѣ бѣдствія, тогда какъ другимъ выпадаетъ на долю дурацкое счастье. Вотъ хоть бы мякинноголовый Вильсонъ. Ему удалось подъ конецъ все же выдвинуться малую толику, а между тѣмъ, позвольте спросить, чѣмъ заслужилъ онъ такое счастье? Онъ проложилъ себѣ теперь карьеру, но съ какой-то стати, не довольствуясь этимъ, вздумалъ онъ загораживать дорогу мнѣ? Нѣтъ, скверно жить на свѣтѣ съ такими эгоистами. Я, право, желалъ бы лучше умереть!» Онъ принялся поворачивать кинжалъ такъ, чтобы свѣтъ горѣвшей лампы игралъ на драгоцѣнныхъ каменьяхъ, которыми были осыпаны ножны. Яркіе отблески, которыми сверкали самоцвѣтные каменья, не доставляли, однако, Тому ни малѣйшаго удовольствія, а, напротивъ того, еще сильнѣе терзали его сердце. «Роксанѣ нельзя ничего говорить про эту штуку! — замѣтилъ себѣ самому Томъ. — Она черезчуръ смѣла. Она, навѣрное, рѣшитъ выломать эти каменья и продать ихъ, а тогда ее, разумѣется, изловятъ, причемъ выяснится, откуда она добыла каменья и подъ конецъ доберутся до»… Мысль эта привела его въ трепетъ. Дрожа всѣмъ тѣломъ, онъ спряталъ кинжалъ, оглядываясь съ видомъ преступника, воображающаго, что сыщики его уже выслѣдили и собираются схватить.
Ужь не попытаться ли ему заснуть? Нѣтъ, это ему не удастся. Онъ слишкомъ взволнованъ мыслями самаго непріятнаго свойства. Надо пойти къ кому-нибудь, съ кѣмъ можно подѣлиться горемъ. Томъ рѣшился навѣстить Рокси и сообщить ей о своемъ отчаяніи.
Онъ слышалъ издали нѣсколько выстрѣловъ, но, въ тогдашнія времена, выстрѣлы раздавались такъ часто, что представляли собою явленіе совершенно заурядное. Они не произвели поэтому на него ни малѣйшаго впечатлѣнія. Выйдя съ чернаго хода въ переулокъ, онъ повернулъ на западъ и, миновавъ домъ Вильсона, хотѣлъ было продолжать свой путь, когда увидѣлъ нѣсколькихъ человѣкъ, шедшихъ черезъ пустопорожній участокъ къ дому Вильсона. Это были возвращавшіеся съ поединка. Тому казалось, что онъ узнаетъ въ полумракѣ знакомыя очертанія. Въ данную минуту онъ не желалъ, однако, встрѣтиться съ кѣмъ-либо изъ бѣлыхъ, а потому притаился за заборомъ до тѣхъ поръ, пока они не прошли мимо.
Рокси чувствовала себя въ особенно хорошемъ расположеніи духа. Она спросила:
— Какъ ты сюда попалъ, дитя мое? Развѣ ты въ немъ не участвовалъ?
— Въ чемъ именно?
— Въ поединкѣ?
— Въ какомъ такомъ поединкѣ? Развѣ тутъ былъ поединокъ?
— Какъ разъ возлѣ этого самаго дома. Старикъ-судья стрѣлялся съ однимъ изъ близнецовъ.
— Вотъ такъ штука! — воскликнулъ Томъ, а затѣмъ добавилъ про себя: «Понимаю теперь, отчего онъ написалъ опять завѣщаніе въ мою пользу: старикъ думалъ, что его, пожалуй, убьютъ, и вслѣдствіе этого малую толику смягчился по отношенію ко мнѣ. Вотъ значитъ о чемъ такъ хлопотали они оба съ Говардомъ!.. Если бъ пройдоха-итальянецъ уложилъ старика на мѣстѣ, я благополучно высвободился бы изъ затруднительнаго моего положенія…»
— Что ты тамъ такое бормочешь, Чемберсъ? Гдѣ былъ ты самъ и какъ могло случиться, что ты не зналъ о поединкѣ?
— Я и въ самомъ дѣлѣ ничего не зналъ. Старику хотѣлось заставить меня драться съ графомъ Луиджи, но это ему не удалось, потому онъ, должно быть, рѣшился самъ позаботиться о возстановленіи фамильной чести.
Онъ разсмѣялся при мысли о томъ, что судья стрѣлялся за обиду, нанесенную на самомъ дѣлѣ не его племяннику, а простому негру, и принялся подробно разсказывать матери весь свой разговоръ со старикомъ. Описавъ, до какой степени обидѣлся и устыдился судья, убѣдившись, что въ его семьѣ оказался трусъ, Томъ, наконецъ, взглянулъ на Роксану и невольно самъ вздрогнулъ. Грудь ея колыхалась отъ гнѣва, который она сдерживала лишь съ трудомъ. Она глядѣла на своего сына съ такимъ глубокимъ презрѣніемъ, что его нельзя передать словами.
— И ты отказался отъ поединка съ человѣкомъ, который угостилъ тебя пинкомъ пониже спины, вмѣсто того, чтобы обрадоваться представившемуся благопріятному случаю возстановить твою честь? — мрачно спросила его Роксана. — Какъ это хватило у тебя духу придти разсказывать это мнѣ? Неужели ты хочешь чтобы я умерла отъ стыда, сознавая что мнѣ пришлось родить на свѣтъ Божій такого несчастнаго трусливаго зайченка? Тьфу, мнѣ становится противно, когда я вспоминаю про это! Здѣсь, именно, и высказался въ тебѣ негръ. Иначе это было бы совершенно необъяснимо. Въ тебѣ тридцать одна часть бѣлаго человѣка и всего лишь одна единственная доля негра. Оказывается, однако, что эта несчастная тридцать вторая доля и составляетъ какъ разъ твою душу. Если бы я знала, какая пакость изъ тебя выйдетъ, я разумѣется не стала бы тебя и ростить. Тебя слѣдовало бы принять прямо на лопату и выбросить въ помойную яму. Ты опозорилъ своихъ родителей. Что подумаетъ о тебѣ отецъ? Ему станетъ до такой степени совѣстно, что онъ перевернется, чай, въ могилѣ.
Три послѣднія фразы страшно разозлили Тома и довели его чуть не до бѣшенства. Онъ сказалъ себѣ самому, что если бъ его отецъ былъ еще въ живыхъ, то его можно было бы пристрѣлить, или же зарѣзать. Мамаша не замедлила бы тогда убѣдиться, что ея сынокъ явственно сознаетъ свой долгъ по отношенію къ отцу и готовъ заплатить этотъ долгъ полностью, хотя бы даже рискуя при этомъ собственной жизнью. Томъ предпочелъ, однако, оставить эти мысли подъ спудомъ, находя это для себя болѣе безопаснымъ, въ виду дурного расположенія духа его мамаши.
— Что же такое случилось въ тебѣ съ кровью храбраго Эссекса? — продолжала она. — Положительно не могу этого понять! Кромѣ того, вѣдь и съ материнской стороны ты самаго что ни на есть аристократическаго происхожденія. Мой прапрапрадѣдъ, а твой прапрапрапрадѣдъ, капитанъ Джонъ Смитъ, былъ самый чистокровный виргинецъ стараго закала, а прапрабабушкой ему доводилась индѣйская королева Покагонта, вышедшая, должно быть, замужъ за важнаго негритянскаго царька тамъ гдѣ-то въ Африкѣ. Не могу понять, какъ могъ получиться отъ такихъ благородныхъ родителей трусишка, способный отказаться отъ поединка и опозорить всѣхъ своихъ предковъ, словно какой-нибудь подлый ублюдокъ. Да, у тебя въ душѣ сказалась, значитъ, негритянская кровь.
Снова усѣвшись на ящикъ изъ подъ свѣчей, она погрузилась въ думы. Томъ не рѣшался ее тревожить. Если у него и обнаруживался порой недостатокъ въ благоразуміи, то все же не въ такихъ случаяхъ, какъ въ этомъ. Буря въ душѣ Роксаны постепенно ослабѣвала, но долго не могла окончательно стихнуть. Она какъ будто совсѣмъ уже улеглась, но всетаки, отъ времени до времени, напоминала о себѣ отдаленными раскатами грома, мѣсто котораго занимали отрывистыя восклицанія вполголоса. Однимъ изъ послѣднихъ было:
— Онъ недостаточно негръ для того, чтобы это обнаруживалось на ногахъ его пальцевъ, хотя для этого требуется самая ничтожная примѣсь негритянской крови, но всетаки ее оказалось въ немъ довольно для того, чтобы окрасить ею душу.
Затѣмъ она пробормотала: «Да, чтобы окрасить ее чернѣе сажи»! Немного погодя раскаты грома совершенно смолкли. Лицо Роксаны начало проясняться и Томъ усмотрѣлъ въ этомъ благопріятный для себя признакъ. Вообще онъ достаточно хорошо изучилъ характеръ своей мамаши и зналъ, что къ ней опять вскорѣ вернется хорошее расположеніе духа. Онъ замѣтила, что она въ послѣднее время машинально подносила палецъ къ носу. Вглядѣвшись пристальнѣе, Томъ сказалъ:
— Мамаша, у васъ съ кончика носа сорвана кожа. Что съ вами случилось?
Роксана разразилась веселымъ, беззавѣтнымъ смѣхомъ, способностью къ которому Господь Богъ наградилъ единственно только блаженныхъ ангелевъ на небѣ и несчастныхъ чернокожихъ на землѣ, а затѣмъ отвѣтила:
— Это мнѣ досталось на память о поединкѣ. Я вѣдь сама тамъ присутствовала.
— Скажите на милость, васъ, значитъ, зацѣпило пулей?
— Ну, да, разумѣется, зацѣпило!
— Признаться, я этого не ожидалъ. Какъ же вы подвернулись подъ пулю?
— Очень просто. Я сидѣла вотъ здѣсь на этомъ самомъ мѣстѣ и признаться начала маленько дремать, тѣмъ болѣе, что было уже совершенно темно, какъ вдругъ слышу: «бацъ, бацъ»! — грянули разомъ два пистолетныхъ выстрѣла и при томъ по сосѣдству отсюда. Я потихоньку перебралась по другую сторону дома, чтобы посмотрѣть въ чемъ дѣло, и остановилась у окна, которое выходитъ къ дому Мякинной Головы. Ни стеколъ ни ставня въ этомъ окнѣ не было, да впрочемъ въ такомъ же положеніи здѣсь и всѣ остальные окна. Ну, такъ вотъ я и стояла, выглядывая изъ темнаго окна на поляну, освѣщенную мѣсяцемъ. Вижу, что прямо подо мною стоитъ одинъ изъ близнецовъ и ругается, не то чтобы очень сильно, но такъ себѣ, потихоньку. Это былъ какъ разъ смуглый Луиджи, а ругался онъ отъ того, что пуля попала ему въ плечо. Возлѣ него возился докторъ Клэйполь, которому помогалъ Вильсонъ-Мякинная Голова. Старикъ-судья Дрисколль и Пемъ Говардъ стояли маленько подальше и ждали, пока у нихъ опять все будетъ налажено. Въ самомъ дѣлѣ они скоро управились и скомандовали опять стрѣлять. «Бацъ, бацъ!» раздалось опять изъ обоихъ пистолетовъ, и близнецъ потиньку сказалъ: «Ухъ»! — потому, значитъ, что пуля на этотъ разъ попала ему въ руку, задѣвъ ее только вскользь, такъ какъ я слышала, она ударилась потомъ въ бревно подъ самымъ окномъ. Потомъ они выстрѣлили еще по разу и близнецъ опять проговорилъ: ухъ! Я потихоньку вскрикнула на этотъ разъ тоже, такъ какъ пуля, какъ оцарапавшая ему скулу, пролетѣла какъ разъ мимо моего лица, которое было высунуто изъ окна, и ободрала мнѣ кончикъ носа. Если бы я высунулась на вершокъ дальше, она отстрѣлила бы мнѣ весь носъ и я осталась бы изуродованной. Вотъ эта самая пуля. Я ее разыскала.
— И неужели вы, мамаша, стояли все время тамъ у окна?
— Странный вопросъ! Понятно, что я стояла и смотрѣла. Развѣ я могла поступить иначе? Вѣдь не каждый же день удается видѣть поединокъ.
— Да вы сами были какъ разъ на линіи выстрѣловъ? Неужели вы не боялись?
Роксана презрительно усмѣхнулась.
— Чего же мнѣ было бояться? Я веду свой родъ отъ Смита и Покагонты, которые не боялись не только пуль, но и вообще ничего въ свѣтѣ.
— Могу сказать, что въ такомъ случаѣ имъ очень везло, потому что здраваго смысла у нихъ, навѣрное, уже не хватало. Я, на вашемъ мѣстѣ, тоже не рѣшился бы стоять у окна.
— Никто тебя и не подозрѣваетъ въ такой рѣшимости!
— Ну, а кто-нибудь кромѣ того былъ тоже раненъ?
— Да, всѣ были мы ранены, кромѣ близнеца-блондина, доктора и секундантовъ. Впрочемъ, судья остался почти невредимъ. Мякинноголовый Вильсонъ говоритъ, что пуля срѣзала старику только локонъ волосъ.
— Ахъ, чортъ бы его побралъ! — подумалъ про себя Томъ. — Какъ близка была возможность выпутаться разъ на всегда изъ денежныхъ непріятностей и вдругъ дѣло не выгорѣло изъ-за того только, что подлый итальянецъ промахнулся на какой-нибудь дюймъ. Теперь я очень побаиваюсь, что старикъ, чего добраго узнаетъ еще подъ конецъ, кто я такой, и продастъ меня какому-нибудь скупщику негровъ. Онъ не задумается тогда ни на минутку сбыть меня съ рукъ въ низовыя плантаціи. — Затѣмъ Томъ присовокупилъ уже вслухъ совершенно серьезнымъ тономъ:
— Знаешь ли, матушка, что надъ нами стряслась не шуточная бѣда?
Роксана вздрогнула и у нея отъ страха даже духъ захватило.
— Послушай, дитятко, зачѣмъ ты такъ внезапно говоришь мнѣ такія страшныя вещи? Я чувствую себя теперь такъ, какъ если бы меня хватили обухомъ по головѣ. Что же у васъ тамъ случилось?
— Случилась одна такая вещь, о которой я не хотѣлъ сперва вамъ разсказывать. Въ виду моего отказа отъ поединка онъ опять разорвалъ завѣщаніе и…
Роксана поблѣднѣла какъ смерть и проговорила: «Ну, теперь для тебя все кончено, — кончено навсегда. Пришелъ! видно, нашъ конецъ. Намъ съ тобой остается теперь лишь умереть съ голоду»…
— Обождите же немножко, мамаша, и дослушайте то, что я вамъ хочу сказать! Поймите, что старикъ, рѣшившись стрѣляться самъ съ этимъ итальянцемъ, сообразилъ должно быть, что его могутъ убить и что ему пожалуй не удастся тогда простить меня больше въ этой жизни. Поэтому онъ снова написалъ завѣщаніе. Я видѣлъ это завѣщаніе и остался имъ совершенно доволенъ. Однако же…
— Слава Богу, мы тогда вѣдь опять спасены! Не понимаю только, зачѣмъ ты меня до такой степени испугалъ, разсказывая такіе ужасы?
— Погодите же, мамаша, говорятъ вамъ, и дайте мнѣ кончить! Тѣхъ мелочей, которыми мнѣ удалось здѣсь поживиться, не хватитъ на погашеніе и половины моего долга. Понятно, что кредиторы не захотятъ дожидаться. Вы сама, мамаша, можете себѣ представить, что выйдетъ, если они предъявятъ судьѣ мои векселя.
Рокеана опустила голову на грудь и сказала своему сыну, чтобы онъ помолчалъ и не мѣшалъ ей хорошенько обдумать положеніе дѣла. ІІо прошествіи нѣсколькихъ минутъ она объявила внушительнымъ тономъ:
— Вотъ что я скажу тебѣ, голубчикъ: ты долженъ вести себя теперь страхъ какъ осторожно и самымъ что ни на есть благоразумнымъ образомъ: судья остался цѣлъ и невредимъ, а потому, если ты дашь ему хоть малѣйшій поводъ, онъ немедленно же уничтожитъ опять свое завѣщаніе и тогда, значитъ, пиши пропало. Онъ для тебя не станетъ въ третій разъ составлять завѣщаніе. Смотри же теперь, чтобы въ ближайшіе нѣсколько дней зарекомендовать ему себя съ отличнѣйшей и самой выгодной стороны. Веди себя такъ, чтобы онъ повѣрилъ въ твое исправленіе, да поусерднѣй ухаживай за старушкой Праттъ, которая считаетъ себя твоей теткой. Она пользуется большимъ вліяніемъ на судью, а вмѣстѣ съ тѣмъ очень къ тебѣ расположена. Немного погодя уѣзжай отсюда въ Сенъ-Луи. Торчать на глазахъ у старика тебѣ не зачѣмъ, такъ какъ заглазно ты вѣрнѣе сохранишь себѣ его расположеніе. Тамъ тебѣ надо войти въ сдѣлку съ ростовщиками. Ты разскажешь имъ, что судья все равно долго не проживетъ. Это будетъ и въ самомъ дѣлѣ вѣрно. Попроси своихъ кредиторовъ, чтобы они повременили и обѣщай заплатить имъ хорошіе проценты, положимъ, хоть десять процентовъ…
— Десять процентовъ въ мѣсяцъ?
— Ну, да! Тогда начни продавать понемногу и въ разныхъ мѣстахъ то, что тебѣ удалось здѣсь раздобыть, и аккуратно выплачивай проценты. На сколько времени хватитъ твоей добычи?
— Мѣсяцевъ на пять или на шесть, должно быть, хватитъ.
— Въ такомъ случаѣ тебѣ не зачѣмъ безпокоиться. Если онъ за полгода не умретъ, то все же тѣмъ временемъ что-нибудь и успѣетъ выгорѣть. Надо возлагать упованіе тоже и на Бога. Дѣло твое, голубчикъ, въ шляпѣ, если только ты самъ будешь вести себя благопристойно.
Строго взглянувъ на сына, она присовокупила: — И ты непремѣнно долженъ вести себя благопристойно!
Томъ разсмѣялся и обѣщалъ что постярается. Роксана не удовлетворилась этимъ обѣщаніемъ и объявила совершенно серьезнымъ тономъ:
— Тутъ рѣчь идетъ не о томъ чтобы стараться, ты долженъ и въ самомъ дѣлѣ вести себя добропорядочно. Не смѣй больше украсть даже и булавки, такъ какъ это будетъ теперь уже не безопасно. Не ходи въ такія мѣста, гдѣ собираются гуляки и шелопаи и перестань разъ навсегда съ ними якшаться! Не пей ни единой капли водки, слышишь? Ни единой капли! Распростись съ азартными играми и не дотрогивайся руками до картъ. Отложи попеченіе стараться, а прямо исполняй то, что я тебѣ приказываю. Я буду за тобою слѣдить и узнаю про тебя всю подноготную, вотъ какимъ образомъ: я и сама поѣду теперь въ Сенъ-Луи, и ты долженъ будешь тамъ ежедневно заходить ко мнѣ, чтобы докладывать о своемъ житьѣ-бытьѣ. Кромѣ, того я сумѣю лично за тобой присмотрѣть, и если только ты хоть въ чемъ нибудь не выполнишь данной тебѣ инструкціи, я, клянусь Богомъ, немедленно-же пріѣду сюда обратно, объявлю судьѣ что ты негръ и невольникъ и докажу ему это.
Она немножко помолчала, для того, чтобы ея слова успѣли возымѣть вожделѣнное дѣйствіе, а затѣмъ добавила:
— Надѣюсь, Чемберсъ, ты вѣришь, что я и въ самомъ дѣлѣ поступлю такимъ образомъ?
Томъ былъ теперь въ достаточной степени протрезвившись, а потому объявилъ, безъ малѣйшаго оттѣнка легкомыслія въ голосѣ:
— Да, мамаша, я этому вполнѣ вѣрю и понимаю васъ! Можете быть увѣрены, въ свою очередь, что я исправился и притомъ исправился навсегда. Ничто въ свѣтѣ не въ состояніи ввести меня теперь во искушеніе.
— Ну, такъ иди домой и принимайся за дѣло.