| «Размышляя о томъ, сколько знакомыхъ людей, крайне непріятныхъ въ обращеніи, переселились въ лучшій міръ, невольно чувствуешь расположеніе вести себя такъ, чтобъ не пришлось встрѣчаться съ ними въ будущей жизни». |
| Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы. |
| «Октябрь — это одинъ изъ самыгь опасныхъ мѣсяцевъ для спекуляцій съ процентными бумагами. Другими, столь же опасными мѣсяцами, слѣдуетъ признать: іюль, январь, сентябрь, апрѣль, ноябрь, май, мартъ, іюнь, декабрь, августъ и февраль. |
| Изъ того же календаря. |
Грустно разсуждая съ самимъ собою, Томъ прошелъ глухимъ переулкомъ на задворкахъ мимо дома Мякинной Головы, а затѣмъ, мимо заборовъ, окаймлявшихъ пустопорожніе участки по обѣ стороны переулка, пока не добрался до заколдованнаго дома, обогнувъ который вышелъ на улицу. Онъ все еще пребывалъ въ самомъ злополучномъ настроеніи духа и, тяжко вздыхая, пустился въ обратный путь. Молодой человѣкъ испытывалъ величайшую потребность въ сочувствіи и думалъ, что теперь было бы очень пріятно зайти къ Ровенѣ. Въ ея обществѣ онъ, разумѣется бы, развеселился. — Ровена! — Мысль о ней заставила его сердце забиться сильнѣе, но тотчасъ же затѣмъ оно успокоилось, вспомнивъ, что тамъ пришлось бы встрѣтиться съ ненавистными близнецами.
Томъ подходилъ теперь къ дому Вильсона, съ обитаемой его стороны и замѣтилъ, что окна кабинета освѣщены. «Зайти развѣ туда?» подумалъ онъ. Другіе давали иной разъ чувствовать Тому, что онъ былъ для нихъ нежеланнымъ гостемъ, но Вильсонъ всегда держалъ себя съ нимъ очень вѣжливо и добросердечно, а добросердечная вѣжливость если и не можетъ считаться равносильной искреннему радушію, то во всякомъ случаѣ не позволитъ себѣ оскорблять чувство хотя бы даже нежеланнаго посѣтителя. Услышавъ у себя на крыльцѣ шаги и легкое покашливанье, Вильсонъ сказалъ себѣ самому:
— Это навѣрное слабохарактерный молодой кутила и шелопай Томъ. Бѣдняга наврядъ ли встрѣтитъ сегодня гдѣ-либо дружескій пріемъ послѣ такой безтактности, какою являлась съ его стороны подача жалобы въ судъ на оскорбленіе, нанесенное ему дѣйствіемъ.
Раздался смиренный стукъ въ дверь, въ отвѣтъ на который послѣдовалъ отвѣтъ: «Войдите»!
Войдя въ кабинетъ, Томъ не сказавъ ни слова и тяжело опустился въ кресло. Вильсонъ доброжелательно замѣтилъ своему гостю:
— У васъ, любезнѣйшій, слишкомъ уже печальный видъ. Зачѣмъ принимать все это такъ близко къ сердцу? Постарайтесь забыть, что васъ угостили пинкомъ.
— Дѣло совсѣмъ не въ пинкѣ, Мякинная Голова! — съ отчаяніемъ возразилъ ему Томъ. — Тутъ вышла штука въ тысячу или, что я говорю въ тысячу, — въ милліонъ разъ хуже пинка.
— Не понимаю, Томъ, что вы хотите сказать. Неужели Ровена…
— Меня отвергла? Нѣтъ, но старикъ вышвырнулъ меня за бортъ.
«Эге! — подумалъ про себя Вильсонъ, вспомнивъ о таинственной дѣвушкѣ, которую видѣлъ въ спальнѣ Тома. — Безъ сомнѣнія, Дрисколли что-нибудь про нее разузнали». Затѣмъ онъ добавилъ вслухъ, серьезнымъ, назидательнымъ тономъ:
— Замѣтьте себѣ, Томъ, что нѣкоторые виды легкомыслія и безпутства…
— Не трудитесь проповѣдывать въ пустынѣ! Здѣсь дѣло идетъ не о легкомысліи и безпутствѣ. Старику хотѣлось, чтобъ я вызвалъ этого проклятаго итальянскаго дикаря на дуэль, а я не соглаласился исполнить его желаніе.
— Разумѣется, онъ самъ такъ бы и поступилъ! — сказалъ Вильсонъ, словно разсуждая съ самимъ собою. — Меня удивило больше всего какимъ образомъ старикъ не позаботился объ этомъ еще вчера вечеромъ, и почему именно дозволилъ онъ вамъ вести дѣло судебнымъ порядкомъ передъ дуэлью, или же послѣ таковой? Жаловаться въ судъ было съ вашей стороны совершенно неумѣстно. Подобная жалоба являлась къ тому же не въ его характерѣ. Я до сихъ поръ не могу понять, какъ это могло случиться?
— Очень просто. Онъ ровнехонько ничего не зналъ о нанесенной мнѣ обидѣ, такъ какъ спалъ въ то время, когда я вернулся домой.
— И неужели, Томъ, вы его не разбудили? Томъ находилъ во всемъ этомъ очень мало для себя утѣшительнаго. Съ минутку помолчавъ, онъ не безъ нѣкотораго смущенія сознался:
— Я, видите, предпочелъ ничего ему не говорить. Старикъ собирался выѣхать еще до разсвѣта на рыбную ловлю съ Пемброкомъ Говардомъ, а я надѣялся, что близнецовъ засадятъ въ кутузку, если я подамъ на нихъ жалобу въ судъ. Мнѣ и въ голову не приходило, чтобъ за такое грубое оскорбленіе дѣйствіемъ, какое они нанесли мнѣ, они отдѣлались пустячнымъ денежнымъ штрафомъ. Если бы ихъ упрятали въ тюрьму хоть на короткое время, они оказались бы опозоренными. Дядюшка не только не пожелалъ бы тогда дуэли съ этими молодцами, но даже ни подъ какимъ видомъ не дозволилъ бы мнѣ таковой.
— Знаете ли, Томъ, что мнѣ становится за васъ совѣстно! Не понимаю, какъ могли вы поступить подобнымъ образомъ съ такимъ прекраснымъ человѣкомъ, какъ престарѣлый вашъ дядя? Я отношусь къ нему честнѣе, чѣмъ вы, такъ какъ если бы мнѣ было извѣстно то, что вы изволили теперь сообщить, то я не допустилъ бы дѣло до судебнаго разбирательства, а предварительно объяснился бы съ вашимъ дядей, чтобъ предоставить ему случай покончить эту ссору какъ подобаетъ джентльмэнамъ.
— Неужели вы поступили бы такимъ образомъ! — воскликнулъ съ живѣйшимъ изумленіемъ Томъ. — Между тѣмъ, вѣдь это былъ вашъ первый процессъ? Вы, понимаете безъ сомнѣнія, что дядя ни подъ какимъ видомъ не допустилъ бы его до судебнаго разбирательства и что вамъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, никогда въ жизни не встрѣтился бы второй подобный же случай. Вамъ пришлось бы тогда сойти въ могилу бѣднякомъ, безъ опредѣленныхъ средствъ къ существованію, такъ какъ вы теперь стали сразу общепризнаннымъ и популярнымъ адвокатомъ. Неужели, несмотря на все это, вы поступили бы такъ, какъ говорите?
— Разумѣется, такъ бы и поступилъ!
Поглядѣвъ на него съ минутку, Томъ покачалъ головой и сказалъ:
— Я вамъ вѣрю! Честное слово, вѣрю. Не знаю, почему именно, но вы кажетесь мнѣ способнымъ на это. Вильсонъ Мякинная Голова, я считаю васъ величайшимъ дурнемъ въ свѣтѣ!
— Благодарю васъ за это.
— Не стоитъ благодарности!
— Итакъ, онъ требовалъ, чтобы вы вызвали на дуэль итальянца, а вы отъ этого отказались? Мнѣ стыдно за васъ, Томъ! Неужели могла до такой степени выродиться благородная кровь вашихъ предковъ?
— Стыдъ не дымъ, глаза не ѣстъ! Я считаю всѣ ваши разсужденія чистѣйшимъ вздоромъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ старикъ разорвалъ свое завѣщаніе.
— Томъ, скажите мнѣ совершенно откровенно, не разсердили ли вы старика еще чѣмъ-нибудь, кромѣ предъявленія иска въ судѣ и отказа отъ поединка?
Вильсонъ пристально всматривался въ лицо молодого человѣка, но оно оставалось также спокойно, какъ и голосъ, который отвѣтилъ:
— Нѣтъ, никакихъ другихъ грѣховъ за мной онъ не замѣтилъ, такъ какъ, въ противномъ случаѣ, принялся бы еще вчера попрекать меня ими. Онъ былъ тогда въ самомъ подходящемъ для этого расположеніи духа. Дядя возилъ вчера по всему городу этихъ итальянскихъ обезьянъ и показывалъ имъ всѣ наши достопримѣчательности, а вернувшись домой не могъ разыскать старинныхъ дѣдовскихъ серебряныхъ своихъ часовъ, которые врутъ безсовѣстнѣйшимъ образомъ, но, несмотря на это, пользуются полнѣйшимъ и величайшимъ его уваженіемъ. Онъ не могъ хорошенько вспомнить, куда именно ихъ засунулъ дня три или четыре тому назадъ, когда въ послѣдній разъ ими любовался. Когда я пришелъ домой, онъ ужасно о нихъ безпокоился. Я позволилъ себѣ намекнуть, что его часы, вѣроятно, не затерялись, а просто-на-просто украдены. Дядюшка тогда изволилъ совсѣмъ разсердиться и обозвалъ меня дуракомъ. Такая нежность убѣдила меня, что онъ тоже подозрѣваетъ въ данномъ случаѣ кражу, но не хочетъ только сознаться въ этомъ себѣ самому, такъ какъ очень дорожитъ часами и вмѣстѣ съ тѣмъ думаетъ, что потерянную вещь можно отыскать скорѣе, чѣмъ украденную.
Вильсонъ многозначительно свистнулъ и затѣмъ добавилъ:
— Описокъ какъ я вижу удлинняется!
— Какой такой списокъ?
— Списокъ кражъ.
— Кражъ?
— Ну да, кражъ! Часы вашего дядюшки, разумѣется, не потеряны, а украдены. Городъ подвергся вторичному воровскому набѣгу, обставленному точь-въ-точь такимъ же таинственнымъ образомъ, какъ и въ прошлый разъ. Вы, разумѣется, помните тогдашнюю продѣлку воровъ?
— Быть не можетъ!
— Это, сударь мой, такъ же вѣрно, какъ то, что вы изволите жить на свѣтѣ. Неужели у васъ у самихъ ничего не пропало?
— Нѣтъ… Впрочемъ, я не могъ разыскать серебрянаго рейсфедера, который тетушка Мэри Праттъ подарила мнѣ въ день рожденія.
— Онъ непремѣнно окажется украденнымъ. Вы не замедлите въ этомъ убѣдиться.
— Извините! Обстоятельства сложились тутъ нѣсколько иначе. Заподозрѣвъ, что часы украдены и поднявъ этимъ такую бурю въ домѣ, я ушелъ къ себѣ въ комнату и принялся ее осматривать. Рейсфедеръ, который я считалъ пропавшимъ, оказался только положеннымъ не на свое мѣсто и я его нашелъ цѣлымъ и невредимымъ.
— Увѣрены ли вы въ томъ, что у васъ не пропало чего-нибудь иного?
— Во всякомъ случаѣ никакой крупной пропажи я не замѣтиль. Правда, что мнѣ не удалось разыскать простенькаго золотого колечка, цѣнностью, въ два или три доллара, но и оно, безъ сомнѣнія, найдется, когда я поищу его хорошенько.
— А я думаю, что нѣтъ. Говорятъ вамъ, что на городъ былъ произведенъ воровской набѣгъ… Войдите!
Вошелъ судья Робинзонъ въ сопровожденіи Бэкстона и городского констэбля, Джима Блэка. Они усѣлись и послѣ вступительнаго безцѣльнаго разговора о погодѣ, Вильсонъ замѣтилъ:
— Кстати, мы можемъ прибавить къ списку кражъ еще одну, а пожалуй и двѣ. У судьи Дрисколла пропали старинные серебряные часы, а у присутствующаго здѣсь его племянника кольцо.
— Дѣло не ладное и принимаетъ все худшій видъ по мѣрѣ того, какъ мы собираемъ о немъ справки! — объявилъ судья Робинзонъ. — Генксы, Добсоны, Питигрю, Ортоны, Гренджеры, Гельсы, Фоллеры, Голькомбы, однимъ словомъ всѣ кто живетъ по сосѣдству съ достопочтеннѣйшей Патси Куперъ, несомнѣнно были обокрадены. У нихъ пропали разныя мелкія драгоцѣнныя вещицы: браслеты, кольца, серебряныя ложки и т. п. предметы, которые можно безъ хлопотъ спрятать въ кармане и незамѣтно унести съ собою. Не подлежитъ сомнѣнію, что воръ воспользовался оффиціальнымъ пріемомъ у Патси Куперъ. Всѣ сосѣди были у нея въ гостяхъ, а негры ихъ толпились вокругъ ея забора, чтобы полюбоваться на торжество. Тѣмъ временемъ воръ преспокойно шарилъ въ опустѣвшихъ домахъ. Тетушка Патси чувствуетъ теперь себя совершенно несчастной. Ей жаль, что она такъ подвела своихъ сосѣдей, но въ особенности груститъ она объ убыткахъ, понесенныхъ ея иностранцами. Она такъ скорбитъ объ этихъ утратахъ, что ей положительно некогда сокрушаться о пропавшихъ у нея самой мелочахъ.
— Это, должно быть, проказы прежняго вора. Думаю, что на этотъ счетъ не существуетъ никакихъ сомнѣній? — освѣдомился Вильсонъ.
Констэбль Блэкъ не раздѣляетъ этого мнѣнія.
— Нѣтъ-съ, вы изволите теперь ошибаться! — объявилъ Блэкъ. — Прошлый разъ кража была произведена мужчиною. Намъ хоть и не удалось изловить вора, но всетаки, по оставленнымъ имъ слѣдамъ, мы могли безошибочно признать въ немъ мужчину. На этотъ же разъ кражи произведены женщиною.
Вильсонъ немедленно же подумалъ о таинственной дѣвушкѣ. Мысль о ней неотвязно его теперь преслѣдовала. Оказалось, однако, что на этотъ разъ онъ опять ошибся. Блэкъ объяснилъ:
— Это сгорбившаяся уже старуха, вся въ траурѣ, съ чернымъ вуалемъ и съ плетеной крытой корзиною въ рукѣ. Я видѣлъ, какъ она вчера сѣла на паромъ. Думаю, что она живетъ въ Иллинойсѣ, но это для меня безразлично. Гдѣ бы она не жила, я до нея непремѣнно доберусь! Она, можетъ быть, въ этомъ вполнѣ увѣрена.
— Отчего же подозрѣніе падаетъ именно на нее?
— Во первыхъ, оттого, что мы никого другого не подозрѣваемъ а во-вторыхъ, нѣкоторые изъ негровъ-извозчиковъ, проѣзжая по улицамъ, видѣли, какъ входила въ разные дома и выходила изъ нихъ. Я снялъ съ нихъ показанія и убѣдился, что всѣ эти дома какъ разъ и были ограблены.
Присутствующіе признали такого рода косвенныя улики вполнѣ достаточными, а затѣмъ водворилось молчаніе, длившееся нѣсколько мгновеній. Вильсонъ прервалъ его, наконецъ, замѣчаніемъ:
— Хорошо, по крайней мѣрѣ, то, что ей не удастся ни заложить ни продать драгоцѣнный индійскій кинжалъ графа Луиджи.
— Скажите на милость. Развѣ его тоже украли?
— Да, украли.
— Въ такомъ случаѣ воровка не положила охулки на руку!
— Почему же вы думаете, что она не можетъ его ни заложить ни продать?
— На это имѣются у насъ солидныя основанія. Когда близнецы вернулись вчера вечеромъ домой, со сходки Сыновъ Свободы, отовсюду уже получались извѣстія объ учиненномъ на нашъ городъ воровскомъ набѣгѣ. Тетушкѣ Патси непремѣнно хотѣлось узнать не пропало ли чего-нибудь тоже и у нихъ. Осмотрѣвшись въ своей комнатѣ они не нашли драгоцѣннаго кинжала и тотчасъ же послали заявленіе объ этой пропажѣ въ полицію и всѣмъ закладчикамъ. Воровкѣ удалось заграбастать цѣнную штуку, но поживиться ею всетаки она не можетъ, такъ какъ непремѣнно тогда попадется въ руки правосудія.
— Предложили они какую-нибудь награду? — освѣдомился Бэкстонъ.
— Да, пятьсотъ долларовъ за кинжалъ и другіе пятьсотъ долларовъ за указаніе вора.
— Какая безсмысленная идея! — воскликнулъ констэбль. — Само собою разумѣется, что воръ не рѣшится теперь самъ пойти къ нимъ, или же подослать кого-нибудь съ украденнымъ кинжаломъ. Точно также ему не удастся раздобыть денегъ подъ залогъ кинжала, потому что каждому закладчику пріятно будетъ воспользоваться случаемъ и…
Если бы кто-нибудь обратилъ тогда вниманіе на Тома, то не преминулъ бы замѣтить, что его лицо приняло до чрезвычайности странный сѣровато-зеленый оттѣнокъ. Никто этого, однако, не сдѣлалъ, а потому означенная перемѣна въ лицѣ осталась совсѣмъ незамѣченной. Бѣдняга говорилъ себѣ самому:
— Ну, теперь я совсѣмъ пропащій человѣкъ! Мнѣ ни за что не доведется свести концы съ концами. Заложивъ или продавъ остальную добычу, я ни подъ какимъ видомъ не выручу и половины того, что мнѣ слѣдуетъ уплатить по векселю. Теперь не подлежитъ уже сомнѣнію, что я погибъ безповоротно и окончательно. Я очутился сразу въ ужаснѣйшемъ и самомъ безвыходномъ положеніи. Не знаю, что дѣлать и, что предпринять?
— Пожалуйста, потише, почтеннѣйшій! Не горячитесь! — возразилъ Блеку Вильсонъ. — Я вчера ночью тщательно обдумалъ весь этотъ проектъ и къ двумъ часамъ утра онъ былъ уже выработанъ во всѣхъ подробностяхъ. Смѣю увѣрить, что они получатъ кинжалъ обратно, а когда это случится, я вамъ сообщу, какимъ именно образомъ было у насъ все улажено.
У всѣхъ присутствующихъ обнаружились явные признаки сильнѣйшаго любопытства, и Бэкстонъ сказалъ:
— Вамъ удалось очень заинтересовать насъ, Вильсонъ; осмѣливаюсь сказать, что намъ всѣмъ доставило бы величайшее удовольствіе, если бы вы сочли возможнымъ объяснить по секрету, въ чемъ именно…
— Я лично ничего противъ этого не имѣю, Бэкстонъ, но мы съ близнецами условились ничего не разсказывать о нашемъ планѣ, а потому приходится поневолѣ молчать о немъ до поры до времени. Даю вамъ слово, однако, что вамъ не придется прождать и трехъ дней. Кто-нибудь непремѣнно соблазнится обѣщанной наградой и я положительно разсчитываю предъявить вамъ въ самомъ непродолжительномъ времени и кинжалъ и вора.
Констэбль Блекъ чувствовалъ себя отчасти смущеннымъ и разочарованнымъ. Подумавъ нѣсколько времени, онъ проговорилъ:
— Разумѣется, въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго. Надѣюсь, что вамъ удастся достигнуть цѣли, но я готовъ провалиться въ тартарары, если понимаю тутъ хоть что-нибудь. Вообще я думаю, что вы взялись за такое дѣло, съ которымъ вамъ не легко будетъ управиться.
Предметъ этотъ казался исчерпаннымъ. Никто не обнаруживалъ болѣе намѣренія добавить что-нибудь новенькое, а потому, помолчавъ немного, мировой судья увѣдомилъ Вильсона, что явился съ Бэкстономъ и констэблемъ по порученію демократической партіи, предложить ему кандидатуру въ городскія головы. Дѣло въ томъ, что Даусонову пристань собирались оффиціально признать городомъ и что вскорѣ должны были состояться тамъ первые выборы въ городскую управу. Предложеніе, сдѣланное Вильсону, являлось первымъ знакомъ лестнаго къ нему вниманія со стороны согражданъ. Во всякомъ случаѣ оно оказывалось торжественнымъ признаніемъ его дебюта на аренѣ общественной дѣятельности въ Даусоновой пристани. Это былъ для Мякинной Головы важный шагъ впередъ, а потому Вильсонъ чувствовалъ себя сердечно благодарнымъ за оказанную ему честь. Онъ тотчасъ же принялъ предложеніе демократической партіи, и его посланцы удалились въ сопровожденіи Тома Дрисколля.