вспомнить, куда именно ихъ засунулъ дня три или четыре тому назадъ, когда въ послѣдній разъ ими любовался. Когда я пришелъ домой, онъ ужасно о нихъ безпокоился. Я позволилъ себѣ намекнуть, что его часы, вѣроятно, не затерялись, а просто-на-просто украдены. Дядюшка тогда изволилъ совсѣмъ разсердиться и обозвалъ меня дуракомъ. Токая нежность убѣдила меня, что онъ тоже подозрѣваетъ въ данномъ случаѣ кражу, но не хочетъ только сознаться въ этомъ себѣ самому, такъ какъ очень дорожитъ часами и вмѣстѣ съ тѣмъ думаетъ, что потерянную вещь можно отыскать скорѣе, чѣмъ украденную.
Вильсонъ многозначительно свистнулъ и затѣмъ добавилъ:
— Описокъ какъ я вижу удлинняется!
— Какой такой списокъ?
— Списокъ кражъ.
— Кражъ?
— Ну да, кражъ! Часы вашего дядюшки, разумѣется, не потеряны, а украдены. Городъ подвергся вторичному воровскому набѣгу, обставленному точь-въ-точь такимъ же таинственнымъ образомъ, какъ и въ прошлый разъ. Вы, разумѣется, помните тогдашнюю продѣлку воровъ?
— Быть не можетъ!
— Это, сударь мой, такъ же вѣрно, какъ то, что вы изволите жить на свѣтѣ. Неужели у васъ у самихъ ничего не пропало?
— Нѣтъ… Впрочемъ, я не могъ разыскать серебрянаго рейсфедера, который тетушка Мэри Праттъ подарила мнѣ въ день рожденія.
— Онъ непремѣнно окажется украденнымъ. Вы не замедлите въ этомъ убѣдиться.
— Извините! Обстоятельства сложились тутъ нѣсколько иначе. Заподозрѣвъ, что часы украдены и поднявъ этимъ такую бурю въ домѣ, я ушелъ къ себѣ въ комнату и принялся ее осматривать. Рейсфедеръ, который я считалъ пропавшимъ, оказался только положеннымъ не на свое мѣсто и я его нашелъ цѣлымъ и невредимымъ.
— Увѣрены ли вы въ томъ, что у васъ не пропало чего-нибудь иного?
— Во всякомъ случаѣ никакой крупной пропажи я не замѣтиль. Правда, что мнѣ не удалось разыскать простенькаго золотого колечка, цѣнностью, въ два или три доллара, но и оно, безъ сомнѣнія, найдется, когда я поищу его хорошенько.
— А я думаю, что нѣтъ. Говорятъ вамъ, что на городъ былъ произведенъ воровской набѣгъ… Войдите!
Вошелъ судья Робинзонъ въ сопровожденіи Бэкстона и городского констэбля, Джима Блэка. Они усѣлись и послѣ вступительнаго безцѣльнаго разговора о погодѣ, Вильсонъ замѣтилъ:
