1. Разумъ учитъ насъ, что столь совершенное созданіе должно имѣть высшую и предъ всѣми другими созданіями совершеннѣйшую цѣль; итакъ, нѣтъ сомнѣнія, что человѣкъ, будучи соединенъ съ Богомъ, источникомъ всякаго совершенства, славы и блаженства, вмѣстѣ съ Нимъ вѣчно будетъ наслаждаться безпредѣльною славою и блаженствомъ.
2. Хотя это достаточно ясно видно и изъ священнаго писанія, и мы вполнѣ увѣрены, что это есть истина, но не будетъ потерею труда, если мы хотя мимоходомъ разсмотримъ, какими путями Богъ въ этой жизни выразилъ намъ нашу высшую цѣль и блаженство.
3. Это прежде всего выказывается въ самомъ твореніи. Ибо не угодно было Богу, чтобы человѣкъ, подобно другимъ созданіямъ, просто существовалъ; но—по предварительномъ торжественномъ совѣтѣ, какъ бы своими перстами сотворилъ ему тѣло, душу же вдохнулъ въ него отъ Себя.
4. Устройство природы нашей показываетъ, что мы не удовлетворяемся тѣмъ, что въ этой жизни принадлежитъ намъ. Ибо мы ведемъ здѣсь троякаго рода жизнь: растительную, животную и интеллектуальную или духовную; и изъ нихъ первая не можетъ существовать внѣ тѣла; вторая—распространяется на предметы посредствомъ дѣятельности внѣшнихъ чувствъ и движенія; третья же—можетъ существовать и отдѣльно, какъ это видимъ на ангелахъ. А такъ какъ извѣстно, что въ человѣкѣ эта высочайшая степень жизни сильно помрачается и задерживается первыми ея степенями, то необходимо слѣдуетъ допустить будущую жизнь, гдѣ человѣкъ достигнетъ своего полнаго развитія.
5. Все, что мы въ этой жизни дѣлаемъ и испытываемъ, показываетъ намъ, что здѣсь мы не достигаемъ своей послѣдней цѣли; но все, что есть въ насъ, какъ и мы сами, стремится куда-то дальше. Все то, чѣмъ мы существуемъ и что мы дѣлаемъ, думаемъ, говоримъ, предпринимаемъ, изслѣдуемъ, пріобрѣтаемъ,—все это есть какъ бы нѣкоторая лѣствица, по которой мы, подвигаясь все далѣе и далѣе, безпрерывно восходимъ къ верхнимъ ступенямъ, хотя никогда не достигаемъ самой высшей. Ибо въ началѣ (principio) человѣкъ есть ничто, такъ же какъ и отъ вѣчности онъ былъ ничто; потомъ въ материнской утробѣ получаетъ онъ свое начало изъ сѣмени отца. И такъ, что̀ такое человѣкъ въ самомъ началѣ? Безформенная и неразумная масса. Потомъ она принимаетъ очертаніе какого то тѣльца, еще не обладающаго ни чувствомъ, ни движеніемъ. Затѣмъ начинаетъ онъ двигаться; силою природы выходитъ на свѣтъ, и мало-помалу въ немъ раскрываются: зрѣніе, слухъ и другія чувства. Позже обнаруживается въ немъ и внутреннее чувство, онъ начинаетъ воспринимать то, что видитъ, слышитъ и ощущаетъ. Напослѣдокъ проявляется разсудокъ, опредѣляющій различія вещей, и наконецъ, руководителемъ человѣка является, воля, стремящаяся къ однимъ вещамъ и отвращающаяся отъ другихъ.
6. Но и въ каждомъ изъ этихъ моментовъ развитія человѣка есть также строгая постепенность. Ибо и познаніе вещей раскрывается постепенно, какъ изъ глубокаго мрака ночи разливается сіяніе утренней зари, и безпрерывно, во все продолженіе жизни, прибавляется все болѣе и болѣе свѣта (развѣ уже кто совершенно обратится въ животное (omnino brutescat), и такъ до самой смерти. Такимъ же образомъ съ самаго начала наши дѣйствія скудны, слабы, грубы и весьма безпорядочны; но потомъ мало-по-малу, вмѣстѣ съ силами тѣла, развиваются также и лучшія душевныя качества, такъ что въ продолженіи цѣлой жизни (если только въ теченіе ея не овладѣетъ кѣмъ крайнее тупоуміе и заживо его не похоронитъ), мы не имѣемъ недостатка въ предметахъ дѣятельности, предпріятій и усилія; и все это въ душѣ благородной безконечно стремится выше, не имѣя границъ. Ибо въ настоящей нашей жизни не найти никогда предѣла желаніямъ и стремленіямъ человѣка.
7. Куда бы кто ни обратился, всюду опытъ говоритъ тоже самое. Если бы кто-нибудь отдался пріобрѣтенію силы и богатствъ, то онъ не нашелъ бы возможности удовлетворить въ этомъ отношеніи свою жажду, если бы онъ даже обладалъ цѣлымъ свѣтомъ, какъ это показываетъ намъ примѣръ Александра Македонскаго. Если кѣмъ овладѣла страсть къ почестямъ, тотъ не нашелъ бы покоя, хотя бы ему поклонялся цѣлый свѣтъ. Если бы кто предался сладострастію, то хотя бы потоки наслажденій (delitiarum flumina) пресыщали всѣ его чувства, скорѣе послѣднія притупились бы, но похоть то къ одному, то къ другому наслажденію все возрастала бы. Если бы кто направилъ свой умъ на изученіе мудрости,—то онъ также не нашелъ бы конечнаго предѣла своему стремленію; ибо чѣмъ болѣе кто получаетъ познаній, тѣмъ болѣе сознаетъ онъ, сколь многаго ему еще недостаетъ. Справедливо говоритъ Соломонъ, что не насытится око зрѣніемъ, не наполнится ухо слышаніемъ. (Эклез. I, 8).
8. Но что и смерть не проводитъ предѣльной черты для нашего бытія,—тому научаютъ примѣры умирающихъ. Ибо кто хорошо провелъ здѣсь свою жизнь, тотъ радуется, что ему предстоитъ перейти въ лучшую; тѣ же, кто сильно привязался къ настоящей жизни, при сознаніи необходимости оставить ее и перейти въ иную жизнь, начинаютъ трепетать и, на сколько еще возможно, стараются примириться съ Богомъ и съ людьми. При этомъ хотя тѣло, подавленное страданіями, изнемогаетъ, чувства помрачаются и самая жизнь угасаетъ; но духъ живѣе чѣмъ когда-либо совершаетъ свои отправленія, какъ это видно изъ распоряженій умирающаго о себѣ, о своемъ семействѣ и имуществѣ, объ общественныхъ дѣлахъ и проч., что совершается благочестиво, серьезно, осмотрительно, такъ что кто видитъ умирающимъ благочестиваго и мудраго человѣка, тому кажется, будто предъ нимъ исчезаетъ прахъ земли; а кто слушаетъ умирающаго, тому кажется, будто онъ слышитъ ангела, и каждый долженъ признать, что предъ нимъ не кто другой, какъ пришлецъ, который видя, что его хижина готова рушиться, старается найти выходъ. Это сознавали даже язычники, и потому-то Римляне, говоря словами Феста, называли смерть Abitio (что значитъ отходъ) а Греки, вмѣсто словъ умереть, лишиться жизни—часто употребляли слово ὄιχεσϑαι, что также значитъ отходить (abire). Почему?—Не иначе, какъ вслѣдствіе сознанія, что со смертію совершается переходъ въ иное мѣсто.
9. Еще болѣе это должно быть очевидно намъ, христіанамъ, послѣ того какъ Христосъ, сынъ Бога живаго, посланный съ неба, чтобы возстановить въ насъ утраченный образъ Божій, показалъ намъ это своимъ примѣромъ. Ибо зачатъ бывъ, Онъ въ рожденіи явилъ себя свѣту, жилъ между людьми, потомъ бывъ умерщвленъ, воскресъ, вознесся на небо и смерть не овладѣла Имъ. Но Онъ названъ и есть Предтеча нашъ (Евр. VI, 20), Перворожденный между братьями (Римл. VIII, 2), Глава членовъ своихъ (Ефес. I, 22), Первообразъ всѣхъ, которые созданы по образу Божію. Итакъ, если Онъ былъ здѣсь не только затѣмъ, чтобы быть; но для того чтобы свершивъ путь, возвратиться въ вѣчныя обители; то и мы, Его соучастники, не должны остаться здѣсь, но должны перейти въ иную страну.
10. Итакъ, для каждаго изъ насъ приготовлено три жизненныя пристанища: лоно матери, земля, небо. Изъ перваго во второе мы переходимъ путемъ рожденія; изъ второго въ третье—путемъ смерти и воскресенія; изъ третьяго же перехода нѣтъ никуда во вѣки. Въ первомъ пристанищѣ мы получаемъ только жизнь (бытіе), съ первичными зачатками движенія и ощущенія; въ второмъ—жизнь, движенія и чувства, съ зачатками познанія; въ третьемъ—совершенную полноту всего.
11. Первая жизнь есть приготовительная (praeparatoria) для второй, вторая для третьей, третья заключается въ самой себѣ, безъ конца. Переходъ отъ первой формы жизни ко второй и отъ второй къ третьей тѣсенъ и болѣзненъ, причемъ въ обоихъ случаяхъ оставляются прежнія оболочки или скорлупки (тамъ—дѣтскій послѣдъ, а здѣсь—масса самого тѣла), подобно тому какъ изъ разбитаго яйца вылупляется цыпленокъ. Слѣдовательно, оба эти пристанища представляются на подобіе мастерскихъ, изъ которыхъ въ первой создается тѣло для употребленія въ послѣдующей жизни, во второй—разумная душа для жизни вѣчной; третье же пристанище заключаетъ въ себѣ совершенство и полноту обоихъ первыхъ.
12. Такъ и Израильтяне (если позволительно примѣнить здѣсь и этотъ образъ): родились въ Египтѣ, оттуда же сквозь горныя тѣснины и Чермное море проникли въ пустыню, построили хижины, научились познавать законъ, сражались съ различными врагами; и только перейдя Іорданъ, достигли земли Ханаанской, «текущей молокомъ и медомъ» и были признаны ея наслѣдниками.
