26. По своему основному характеру, археология относится столько же к числу наук филологических, сколько и наук исторических. Поэтому тот метод, которым пользуются при археологических занятиях, покрывается, строго говоря, методом, применяемым при занятиях как теми, так и другими науками. Во всяком случае, какой-либо особый археологический метод вряд ли есть нужда придумывать, равно как не приходится говорить и о каком-то особом „подходе“ при занятиях археологией. Если и существуют в методе археологических зинятий некоторые специфические особенности, отличающие его от метода историко-филологического, то это об‘ясняется характером того материала, над которым приходится археологу работать.
Филолог изучает письменные памятники исторического прошлого; археолог изучает вещественные памятники того же прошлого. И тот, и другой при изучении должны прежде всего, быть уверенными в том, что памятник, подлежащий изучению, подлинный, а не представляет собою продукт фальсификации. Грубая подделка, конечно, сразу бросается в глаза. Но есть подделки, как было указано выше, тонкие, сработанные по всем правилам искусства. Тогда признать памятник поддельным возможно только в результате тщательного критического анализа, на основании внимательного рассмотрения всех внешних п внутренних свойств памятника, его сюжета, его композиции, его стиля, всех мельчайших деталей.
Филолог изучает памятник с точки зрения его внешней формы и внутреннего содержания. Та же работа предстоит и археологу. Филолог стремится к тому, чтобы изучаемый им памятник предстал, с внешней стороны, в возможно исправном и совершенном виде. К тому же будет стремиться и археолог. Он бережно очистит памятник от всего постороннего, что пристало к нему за давностью времен его существования; если памятник реставрирован в новое время и если реставрированные части могут быть, без ущерба для сохранности памятники, удалены, археолог их удалит; если они, по тем или иным причинам, удалены быть не могут, археолог, при изучении памятника, конечно, не примет их во внимание. С другой стороны, если памятник нуждается в необходимой реставрации для своего сохранения, археолог позаботится о ней и, если может, исполнит ее сам, или поручит, под своим наблюдением, исполнить сведущему в этом деле лицу. При последующем изучении памятника он, конечно, не забудет о тех частях памятника, которые пришлось в нем реставрировать.
Филолог, изучающий памятник древней письменности на основании его рукописного предания, дает внешнее описание рукописи и рукописей, в которых текст памятника дошел. Археолог представит описание внешности памятника и сообщит о ней все необходимые сведения. Если филологу приходится изучать памятник на основании печатного его издания, он удостоверится, прежде всего, точное ли, в смысле установления текста, это издание и достаточно ли полно оно воспроизводит рукописное предание. Точно так же и археологу, изучающему памятник не в подлиннике, а при помощи его воспроизведения, надлежит удостовериться, насколько последнее точно и в совершенстве ли оно передает подлинник.
Филолог, изучающий памятник с его внутренней стороны, усвоит себе его содержание. Археолог опишет содержание памятника, его сюжет и его орнаментацию, равно как и его внешнюю форму. Подобно филологу, археолог даст себе отчет во всех деталях, представляемых содержанием памятника, и все нуждающееся в нем в об‘яснении постарается об‘яснить. Как филолог, так и археолог установит тот вид или разряд, к которому памятник принадлежит — один в области литературного творчества, другой в области творчества художественного. Филолог подыщет соответствующие аналогии формального и реального характера к изучаемому памятнику; то же сделает и археолог. Если возможно и если нужно, и филолог, и археолог отметят „идею“ памятника. Наконец, и тот, и другой определят время памятника, ту школу, к которой он принадлежит; постараются установить, если это возможно, имя автора памятника; охарактеризуют его стиль, и в результате всей этой длительной, требующей большого напряжения работе отведут памятнику надлежащее место в истории однородных с нпм памятников, с тем, чтобы затем указать ему такое же надлежащее место в тех дисциплинах, которые занимаются изучением памятников письменных и вещественных в их общеисторическом развитии, т.-е. в истории литературы и в истории искусства. При этом всякий раз, когда филологу и археологу, при их занятиях памятниками, придется обращаться, по ходу работы, к сопоставлению и сравнению изучаемого памятника с другими, ему однородными или с ним разнородными, или сопоставлять показания вещественных памятников с показаниями письменных источников, или оценивать различные версии этих показаний, поскольку они сохранились в литературной или документальной традиции, — и филологу и археологу придется прибегать к тем методологическим приемам исследования, которые об‘емлются общим понятием „исторической критики“, этой основной базы всякого исторического изучения.
Свести всякого рода методологические приемы к каким-нибудь определенным законам или правилам немыслимо и бесполезно, если считать научные занятия чем-то живым, а не мертвым, делом конкретным, а не абстрактным. Невольно вспоминается тут одно, на наш взгляд, глубоко верное замечание. Покойный А. В. Никитский, в Prolegomena к своим „Исследованиям в области греческих надписей“ (Юрьев 1901) говорит о „методологии“ эпиграфики. Наш общий с ним учитель, покойный Ф. Ф. Соколов, в рецензии на книгу А. В. Никитского („Труды Ф. Ф. Соколова“, П. 1910, 610 сл.) заметил: „Мне кажется, что никаких особенных хитростей или технических приемов метода г. Никитского не представляет. Она не что иное, как самое внимательное изучение надписи, какое возможно; самое полное знание всех других надписей, и прежде всего всех надписей, подходящих к изучаемой, так или иначе близких к ней; самое полное знание древних авторов; наилучшее возможное знание греческого языка. При этом необходим навык в чтении надписей. Кто наилучшим образом, наиболее полно удовлетворяет этим требованиям, тот и есть наилучший издатель надписей“ и, добавим от себя, знаток их.
Применяя эти требования к изучению археологических памятников (надписи, до известной степени, относятся к числу их), можно было бы формулировать и основные правила „археологической методологии" так: самое точное, самое внимательное изучение памятника, какое возможно, самое полное знание всех других памятников, относящихся к той или иной отрасли археологии (классической, византийской, восточной, русской и пр.), и прежде всего всех памятников, подходящих к изучаемому, так или иначе близких к нему, в зависимости от той или иной группы их (скульптурных, живописных, архитектурных, ваз, терракотт, эмалей и пр. и пр.): самое полное знание письменных источников, имеющих отношение к изучаемому памятнику и к группе одновременных с ним памятников; наилучшее знакомство с археологическим материалом вообще. При этом необходим навык в уменье „читать“ памятники, т.-е. уметь смотреть на них и их об‘яснять, прежде всего, самому себе, а затем и другим.