мому памятнику; то же сделает и археолог. Если возможно и если нужно, и филолог, и археолог отметят „идею“ памятника. Наконец, и тот, и другой определят время памятника, ту школу, к которой он принадлежит; постараются установить, если это возможно, имя автора памятника; охарактеризуют его стиль, и в результате всей этой длительной, требующей большого напряжения работе отведут памятнику надлежащее место в истории однородных с нпм памятников, с тем, чтобы затем указать ему такое же надлежащее место в тех дисциплинах, которые занимаются изучением памятников письменных и вещественных в их общеисторическом развитии, т.-е. в истории литературы и в истории искусства. При этом всякий раз, когда филологу и археологу, при их занятиях памятниками, придется обращаться, по ходу работы, к сопоставлению и сравнению изучаемого памятника с другими, ему однородными или с ним разнородными, или сопоставлять показания вещественных памятников с показаниями письменных источников, или оценивать различные версии этих показаний, поскольку они сохранились в литературной или документальной традиции, — и филологу и археологу придется прибегать к тем методологическим приемам исследования, которые об‘емлются общим понятием „исторической критики“, этой основной базы всякого исторического изучения.
Свести всякого рода методологические приемы к каким-нибудь определенным законам или правилам немыслимо и бесполезно, если считать научные занятия чем-то живым, а не мертвым, делом конкретным, а не абстрактным. Невольно вспоминается тут одно, на наш взгляд, глубоко верное замечание. Покойный А. В. Никитский, в Prolegomena к своим „Исследованиям в области греческих надписей“ (Юрьев 1901) говорит о „методологии“ эпиграфики. Наш общий с ним учитель, покойный Ф. Ф. Соколов, в рецензии на книгу А. В. Никитского („Труды Ф. Ф. Соколова“, П. 1910, 610 сл.) заметил: „Мне кажется, что никаких особенных хитростей или технических приемов метода г. Никитского не представляет. Она не что иное, как самое внимательное изучение надписи, какое возможно; самое полное знание всех других надписей, и прежде всего всех надписей, подходящих к изучаемой, так или иначе близких к ней; самое полное знание древних авторов; наилучшее возможное знание греческого языка. При этом необходим навык в чтении надписей. Кто наилучшим образом, наиболее полно удовлетворяет этим требованиям, тот и есть наилучший издатель надписей“ и, добавим от себя, знаток их.
Применяя эти требования к изучению археологических памятников (надписи, до известной степени, относятся к числу их), можно было бы формулировать и основные правила „археологиче-
