Антоний и Клеопатра (Шекспир; Минский)/ДО

Антоний и Клеопатра
авторъ Вильям Шекспир, пер. О. Чюмина, Н. Минский

Оригинал: англійскій, опубл.: 1606. — Перевод опубл.: 1904. Источникъ: В. Шекспиръ. Антоній и Клеопатра. Переводчики: Ольга Чюмина и Николай Минскій. Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 4, 1904. az.lib.ru

В. Шекспиръ Антоній и Клеопатра.

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

І.

Подъ Филиппами тѣнь Цезаря и Брутъ вторично увидѣлись; молодая слава освободителя Рима поблекла передъ грознымъ проклятіемъ убитаго диктатора, исполнителемъ котораго явились оба наслѣдника его обаянія, Цезарь младшій и Антоній. Послѣ гибели послѣдняго войска республики y римской свободы остался только одинъ заступникъ: Секстъ Помпей, сынъ Помпея Великаго. Но легіоновъ y него не было, и его военныя силы — сицилійскіе рабы и морскіе разбойники — могли только держать въ осадномъ положеніи изнуренную Италію, но не сулили ему сколько нибудь значительныхъ успѣховъ въ борьбѣ съ побѣдоносными тріумвирами, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока тѣ дѣйствовали согласно. Правда, надежды на это согласіе были очень слабы: холодная разсчетливость молодого Цезаря и безразсудная страстность Антонія взаимно отталкивали другъ друга, и ихъ союзъ, хотя и сплоченный кровью Цицерона и множествомъ другихъ жертвъ проскрипцій 43 года, никакихъ залоговъ долговѣчности въ себѣ не заключалъ. Связующими звеньями между ними были мужчина и женщина: Лепидъ и Фульвія. Но мужчина былъ слишкомъ женственнаго, a женщина слишкомъ мужского характера для того, чтобы удачно исполнить свою роль.

Лепидъ былъ не только третьимъ членомъ тріумвирата — онъ могъ даже приписать себѣ заслугу его основанія. Всѣмъ былъ памятенъ тотъ день, когда онъ, осторожный и нерѣшительный, стоялъ со своими легіонами въ Галліи, a Антоній, разбитый и преслѣдуемый, съ остатками своего войска искалъ y него защиты и, не будучи имъ принятъ, расположился лагеремъ по сосѣдству съ нимъ. Никогда еще чарующая сила личности не сказалась съ такой поразительной, всепобѣждающей мощью: солдаты Лепида высыпали посмотрѣть и послушать бывшаго помощника послѣдняго диктатора Рима и участника его славы, нѣкогда всемогущаго нынѣ освященнаго несчастьемъ. И вотъ раздѣляющій валъ между обѣими стоянками разрушается, Антоній входитъ тріумфаторомъ въ чужой лагерь, приближается къ оставленному и испуганному Лепиду — и внезапно бросается на колѣни передъ нимъ, называя его своимъ отцомъ и спасителемъ. Что это? Разсчетъ? Нѣтъ, увлеченіе, но одно изъ тѣхъ увлеченій, которыя коренясь въ самой природѣ человѣка, силой своей непосредственности вмигъ завоевываютъ симпатіи и лучше всякаго разсчета содѣйствуютъ цѣлямъ увлекающагося. Съ этого дня начинается второе возвышеніе Антонія… или, говоря правильнѣе, третье, такъ какъ второе мы должны начать съ той минуты, какъ онъ, посредствомъ такого же заразительнаго увлеченія, отбилъ y республиканцевъ впечатлительную городскую толпу — читатели знаютъ эту безподобную сцену изъ «Юлія Цезаря» нашего поэта. Тогда молодой Цезарь положилъ предѣлъ его дальнѣйшимъ успѣхамъ, подъ стѣнами Мутины солнце Антонія затмилось: теперь, послѣ его безкровной побѣды надъ Лепидомъ, оно опять сіяло въ прежнемъ блескѣ, и умный Цезарь не счелъ полезнымъ для себя продолжать вражду. У той же Мутины былъ заключенъ роковой для Рима тріумвиратъ, первымъ послѣдствіемъ котораго были проскрипціи, a вторымъ — походъ обоихъ противниковъ въ Македонію, гдѣ подъ ихъ ударами пали послѣдніе бойцы за римскую республику. Во время македонскаго похода въ Италіи остался Лепидъ въ званіи консула — и Фульвія, которая, въ качествѣ жены Антонія и тещи Цезаря, была какъ бы геніемъ (или фуріей) тріумвирата.

Эта женщина, едва ли не самая замѣчательная изъ римскихъ тигрицъ той эпохи, имѣла тогда за собой богатое и разнообразное прошлое. Мы видимъ ее впервые женой мятежнаго демагога Клодія, кумира римской черни и заклятаго врага Цицерона; ихъ бракъ былъ счастливъ, благодаря сходству ихъ натуръ, и она сильно горевала объ его безвременной смерти — смерти въ свалкѣ на большой дорогѣ, достойно завершившей безпокойную жизнь этого человѣка. Вскорѣ затѣмъ, однако, она вышла за Куріона, «перваго среди геніальныхъ повѣсъ того времени», какъ его называетъ Моммзенъ, главное орудіе Цезаря въ его разрывѣ съ сенатомъ. Куріонъ вскорѣ погибъ въ Африкѣ и Фульвія вторично осталась вдовой. Ближайшимъ другомъ убитаго былъ нашъ Маркъ Антоній; онъ не побоялся взять въ свой домъ женщину, похоронившую двухъ своихъ мужей, и любилъ ее страстно, несмотря на насмѣшки своего врага Цицерона, что «римскій народъ ждетъ отъ Фульвіи третьяго подарка». Много разговоровъ возбудилъ тогда одинъ случай, хотя и маловажный, но все же доказывающій всю романтичность, если можно такъ выразиться, натуры Антонія. Во время испанскаго похода Цезаря, когда Римъ съ трепетомъ ждалъ вѣсти о новой побѣдѣ или о гибели своего властителя, Антоній по государственнымъ дѣламъ долженъ былъ вы-ѣхать изъ Рима; Фульвія осталась въ городѣ, томимая тоской и ревностью: любовь къ супругѣ не препятствовала Антонію любить на сторонѣ другую, прекрасную актрису Цитериду. Вдругъ… но разскажемъ дальнѣйшее словами Цицерона: «Около десятаго часа дня Антоній пріѣхалъ къ Краснымъ Скаламъ, засѣлъ въ какой то харчевнѣ и провелъ тамъ за виномъ остатокъ дня; затѣмъ онъ быстро въ коляскѣ вернулся въ городъ и, окутавъ голову плащемъ, поспѣшилъ домой. Привратникъ: кто тамъ? Отвѣтъ: гонецъ отъ Марка. Тотчасъ его ведутъ къ той, ради которой онъ и пришелъ, и онъ передалъ ей письмо. Она его читаетъ, плачетъ… a письмо было любовное, и его содержаніе сводилось къ тому, что онъ прекращаетъ свою связь съ той актрисой, что онъ всю любовь, которую питалъ къ ней, переноситъ на жену. Слезы Фульвіи льются все сильнѣе и сильнѣе — и вотъ нашъ сердобольный супругъ не можетъ долѣе сопротивляться, обнажаетъ голову, бросается ей на шею…» «О негодяй!» восклицаетъ гнѣвно ораторъ, «для того, значитъ, чтобы твоя жена увидѣла тебя неожиданно въ роли Ганимеда (по нашему: селадона), для того ты распространилъ по Риму ночную тревогу, по Италіи — многодневный страхъ?». Да, эта черта была въ Антоніи: увлекаясь любовью, онъ не щадилъ не только нервовъ, но и крови своихъ согражданъ. Будущее оправдало эту оцѣнку гораздо рѣшительнѣе, чѣмъ могъ предполагать прозорливый Цицеронъ.

Итакъ, Фульвія была женой Антонія ко времени тріумвирата; по желанію войскъ, Цезарь Младшій женился на ея молоденькой дочери отъ перваго брака и падчерицѣ своего новаго союзника, Клодіи; благодаря этому она стала самой вліятельной женщиной, а по удаленіи Антонія и Цезаря въ Македонію и самой вліятельной личностью въ Римѣ. Сенатъ и народъ были къ ея услугамъ, между тѣмъ какъ обоимъ консуламъ, изъ которыхъ однимъ былъ Лепидъ, досталась скромная роль исполнителей ея желаній. Особенно краснорѣчиво сказалось вліяніе Фульвіи къ концу 42 г., нѣсколько мѣсяцевъ послѣ Филиппскаго побоища. Ея деверь Луцій Антоній былъ намѣстникомъ Верхней Италіи; пришлось ли ему въ качествѣ такового сразиться съ воинственными альпійскими племенами, или нѣтъ — мы не знаемъ, но фактъ тотъ, что онъ приписывалъ себѣ кое какія военныя заслуги и на этомъ основаніи потребовалъ тріумфа. Сенатъ, занятый македонскими и другими дѣлами, туго откликался на его заискиванія; тогда онъ обратился къ заступничеству Фульвіи, и цѣль была достигнута. Перваго января слѣдующаго года Луцій Антоній вошелъ тріумфаторомъ въ Римъ — тріумфаторомъ по милости Фульвіи.

Вообще надобно сказать, что новая властительница Рима льнула гораздо болѣе къ своему мужу, чѣмъ къ своему зятю; когда поэтому оба тріумвира — такъ приходится говорить, такъ какъ Лепида никто въ разсчетъ не принималъ — подѣлили между собой свои дальнѣйшія задачи и Цезарь вернулся въ Италію, столкновеніе между нимъ и Фульвіей стало неминуемо. Задача Цезаря была тяжела во всѣхъ отношеніяхъ: онъ долженъ былъ надѣлить землею ветерановъ своего побѣдоноснаго войска, притомъ, согласно уговору, очень богато, a для этого — отнять землю y прежнихъ, законныхъ владѣльцевъ. Возроптала Италія; правда, расположеніе солдатъ могло служить противовѣсомъ ея неудовольствію; но тутъ уже Фульвія постаралась о томъ, чтобы Цезарь не очень могъ полагаться на этотъ противовѣсъ, заискивая отъ имени Антонія самымъ беззастѣнчивымъ образомъ передъ ветеранами общаго войска. Возмущенный Цезарь развелся съ ея дочерью. Это, конечно, всего менѣе могло заставить Фульвію и Луція Антонія прекратить свои происки и новая междоусобная война стала неизбѣжной. Чтобы увеличить свои шансы, Луцій развернулъ знамя свободы — и дѣйствительно, этимъ привлекъ на свою сторону много республиканцевъ: Фульвія не сразу рѣшилась согласиться съ его не въ мѣру смѣлыми идеями, но начавшаяся было между ними ссора была быстро улажена общимъ другомъ, подсказавшимъ ей оригинальное, чисто женское соображеніе. Фульвія и Луцій соединили, свои силы; началась война — «перузинская война», какъ ее принято называть по имени города, занятаго врагами Цезаря. Она быстро кончилась; черезъ три мѣсяца Перузія сдалась. Луцій Антоній призналъ власть побѣдителя, но непримиримая Фульвія, равно какъ мать обоихъ Антоніевъ, Юлія, предпочла оставить Италію. Юлія была съ почетомъ принята Секстомъ Помпеемъ въ Сициліи, который былъ радъ завязать черезъ нее сношенія съ ея могущественнымъ сыномъ; что касается Фульвіи, то она отправилась въ Грецію и вскорѣ затѣмъ умерла въ пелопоннесскомъ городкѣ Сиціонѣ.

То женское соображеніе, которое склонило Фульвію поднять знамя возстанія, состояло въ слѣдующемъ: «пусть въ Италіи разгорается междоусобная война; каковъ бы ни былъ ея ходъ — она заставитъ Марка Антонія опомниться и вырветъ его изъ объятій Клеопатры».

II.

Послѣ разлуки съ Цезаремъ Младшимъ Антоній отправился завоевывать Востокъ, находившійся на сторонѣ республиканцевъ. Военная часть его задачи никакихъ затрудненій не представляла — никто не думалъ о сопротивленіи; но ему нужно было также добыть крупныя суммы золота для пополненія своей казны и для вознагражденія деньгами тѣхъ же солдатъ, которыхъ Цезарь предполагалъ надѣлить землею. Это было непріятно, но — при врожденномъ малодушіи привыкшаго къ обидамъ Востока, далеко не такъ опасно, какъ передѣлъ Италіи. Къ тому же, Антоній по всему своему характеру былъ способенъ плѣнить эллинизованый Востокъ. Онъ производилъ себя отъ (вымышленнаго) Антона, сына Геракла; но Геракломъ онъ былъ только на войнѣ, въ мирное же время онъ болѣе старался воплотить въ себѣ другое греческое божество — бога весны и веселья, благодатнаго друга смертныхъ Діониса. Греки охотно шли на встрѣчу этой его мечтѣ. Въ Эфесѣ устроили въ его честь вакханскій хороводъ; женщины нарядились вакханками, мужчины сатирами, звуки флейтъ и тимпановъ оглашали городъ… Таковъ былъ въѣздъ въ провинцію представителя римской власти. Романтикъ по природѣ, онъ охотно превращалъ дѣйствительность въ сказку, жизнь въ сновидѣніе; вполнѣ отожествляя себя со своими мечтаніями, онъ и самъ скользилъ сновидѣніемъ по жизни своихъ близкихъ, то грознымъ, то чарующимъ, но всегда причудливымъ, всегда противорѣчащимъ дѣйствительности. И вотъ, когда его не стало, имъ показалось невѣроятнымъ, чтобы онъ когда либо существовалъ; сама подруга его мечтаній говоритъ о немъ:

Мнѣ снилось: былъ властитель Маркъ Антоній…

Но мы заглядываемъ впередъ. Въ Эфесѣ, столицѣ сказочной Азіи, начался для Антонія волшебный сонъ; въ Тарсѣ онъ всецѣло его опуталъ своими чарами. Тріумвиръ возсѣдалъ на городской площади, "творя судъ, окруженный сановниками города, царями и представителями сосѣднихъ областей и многотысячной толпой народа; вдругъ толпа заколыхалась, одна группа за другой покинула площадь, Антоній остался одинъ со своими ликторами. Что случилось? «Это Афродита», говорили, «пришла навѣстить Діониса». Какъ пришла и зачѣмъ — этого мы можемъ не повторять, нашъ поэтъ пересказываетъ эту встрѣчу со всѣми историческими подробностями устами Аэнобарба^[1] во второй сценѣ второго дѣйствія.

Выражаясь прозаически, египетская царица Клеопатра явилась къ главѣ римскаго Востока, чтобы вмѣстѣ съ другими царями принять участіе въ совѣщаніи о предстоящемъ походѣ противъ парѳянъ и кстати оправдаться въ своихъ дѣйствіяхъ послѣ смерти диктатора Цезаря, которыя многимъ казались двусмысленными. Она была дочерью царя Птолемея Авлета; ей было тринадцать лѣтъ, когда ея отецъ въ 51 г. умеръ, оставляя наслѣдниками престола ее и ея десятилѣтняго брата Птолемея Діониса. По его волѣ, согласной съ египетскимъ обычаемъ, они должны были вступить въ супружество и управлять страной вмѣстѣ; но вслѣдствіе происковъ Потина, совѣтника малолѣтняго царя, Клеопатра была изгнана; она находилась въ Сиріи, когда въ 48 г. Помпей Великій, разбитый Цезаремъ подъ Фарсаломъ, искалъ убѣжища въ Египтѣ. Онъ могъ разсчитывать на благосклонность царя, отецъ котораго ему былъ обязанъ своимъ престоломъ; но Потинъ, желая прислужиться побѣдителю, велѣлъ умертвить его во время переправы съ судна на сушу. Въ своихъ разсчетахъ онъ обманулся: Цезарь, придя въ Александрію, объявилъ, что онъ намѣренъ самъ рѣшить вопросъ о престолонаслѣдіи, и велѣлъ обоимъ царямъ явиться къ нему. Но онъ былъ безъ войска, съ небольшой свитой; египтяне его осадили въ александрійскомъ дворцѣ, сама Клеопатра только украдкой могла его посѣтить (по анекдоту, на который нашъ поэтъ намекаетъ въ 6 сц. II д., ее внесли во дворецъ, зашитой въ тюфякъ); шесть мѣсяцевъ продолжалось его стѣсненное положеніе, но подъ конецъ онъ побѣдилъ. Дѣлъ оставалось еще много, Римъ далеко не былъ еще умиротворенъ; но Цезарь, казалось, забылъ о дѣлахъ и вмѣстѣ со своей новой подругой, шестнадцатилѣтней Клеопатрой, отправился вверхъ по Нилу, въ глубь чудесной страны Фараоновъ. Когда онъ наконецъ уѣхалъ, Клеопатра стала царицей Египта — и матерью младенца, которому она дала имя Цезаріона. Смерть диктатора была тяжелымъ ударомъ для нея; все же она продолжала дѣйствовать въ его духѣ и только нехотя, вынужденная обстоятельствами, оказала незначительную помощь Кассію. Именно въ этой помощи ей теперь приходилось оправдываться. Антоній отправилъ къ ней своего повѣреннаго Деллія, умнаго человѣка, того самаго, которому Горацій впослѣдствіи посвятилъ свою знаменитую оду:

Покой не забывай душевный сохранять

Въ минуты трудныя.

Такой же совѣтъ онъ самъ теперь далъ Клеопатрѣ. Та его поняла; узнавъ отъ посла о романтической натурѣ владыки Востока, она явилась къ нему той царицей сказки, которой его душа давно ждала. Афродита навѣстила Діониса, приплыла къ нему на своей волшебной ладьѣ по рѣкѣ Кидну, призвала его къ себѣ… Тщетна была его попытка соблюсти достоинство римскаго вождя; вскорѣ въ лицѣ Клеопатры сказка заключила его въ свои объятія. За краткимъ упоеніемъ Тарсосскаго свиданія послѣдовалъ долгій сонъ египетскихъ ночей. Римъ и легіоны, Цезарь и Фульвія были забыты; даже раскатамъ перузинской войны не удалось разрушить сладкую дремоту, въ которую былъ погруженъ духъ обвороженнаго полководца. Съ грустью слѣдили его римскіе друзья за постепеннымъ усиленіемъ этого забытья, съ ужасомъ замѣчалъ онъ самъ, какъ онъ съ каждымъ днемъ терялъ часть самого себя въ своей новой любви; его цѣпи были прочны, и краткія минуты отрезвленія служили только къ тому, чтобы еще нагляднѣе показать ему его полную отчужденность отъ міра дѣйствительности, чтобы еще сильнѣе возбудить въ немъ тоску по покинутой сказкѣ. Пусть духъ умершей Фульвіи — умершей не безъ его вины — зоветъ его продолжать ея дѣло, пусть холодный и разсудительный Цезарь предлагаетъ ему новый дѣлежъ міра подъ условіемъ его помощи противъ владыки морей Секста Помпея, пусть общіе друзья стараются его связать съ дѣйствительностью рукой и ласками нѣжной и благородной Октавіи; ему не по себѣ въ римской обстановкѣ, — въ обществѣ старыхъ и новыхъ друзей, за трапезой Цезаря, даже въ теремѣ голубоокой Октавіи онъ чувствуетъ жгучій взоръ своей сказки, знаетъ, что она ждетъ его тамъ, далеко, въ лицѣ его «змѣи y древняго Нила». Все сильнѣй и сильнѣй манитъ она его къ себѣ; за Римомъ — Аѳины, за Аѳинами — Египетъ, Александрія, Клеопатра; волшебный сонъ вторично завладѣлъ покореннымъ вождемъ и этотъ разъ не выпустилъ его изъ своихъ объятій вплоть до самой смерти.

Разсказъ объ этомъ снѣ, съ его краткими болѣзненными перерывами и окончательнымъ роковымъ пробужденіемъ, составляетъ содержаніе «Антонія и Клеопатры» Шекспира. Анализировать его мы не будемъ. Методъ, примѣненный нами въ настоящемъ изданіи къ сравнительно посредственнымъ «Комедіи ошибокъ» и «Периклу», былъ бы неумѣстенъ здѣсь, по отношенію къ признанной жемчужинѣ шекспировской поэзіи. Историческую обстановку, желательную для ея пониманія, дали обѣ предыдущія главы; быть можетъ, впрочемъ, читателю будетъ еще интересно узнать, что сама драма обнимаетъ десятилѣтній промежутокъ между перузинской войной въ 41 г. и смертью обоихъ героевъ въ 30 до Х. Р.; что Антонію къ началу драмы было 40 лѣтъ, Цезарю — 22, a Клеопатрѣ — 23; что примиреніе между обоими тріумвирами состоялось въ Брундизіи въ 40 году; свадьба Антонія и Октавіи въ Римѣ въ 40-же году (у Шекспира оба событія разсказаны во 2 дѣйствіи, какъ происшедшія въ Римѣ), a примиреніе тріумвировъ съ Секстомъ Помпеемъ въ Мизенѣ въ слѣдующемъ 39 г.; что новая война Цезаря съ Секстомъ Помпеемъ, на которую намекается въ 4 сц. III д., началась въ 38 г., a отрѣшеніе Лепида, упоминаемое тамъ же въ 5 сц., состоялось въ 36 г., между тѣмъ какъ убіеніе Секста Помпея легатами Антонія, о которомъ говорится въ той же сценѣ, произошло лишь годомъ спустя; что александрійскія распоряженія Антонія — на которыя сѣтуетъ Цезарь тамъ же въ 6 сценѣ, имѣли мѣсто въ томъ же 36 г., актійское же сраженіе, къ которому круто переходится въ 7 сценѣ, лишь въ 31 г.; что, наконецъ, послѣдніе два акта обнимаютъ событія одного только 30 г. Вообще анахронизмовъ мало, къ хронологіи поэтъ отнесся довольно заботливо.

Что касается хронологіи самой драмы, то она достаточно опредѣляется тѣмъ обстоятельствомъ, что въ 1608 г. пьеса подъ заглавіемъ Antony and Cleopatra была внесена въ книгопродавческіе списки (Stationers' Registers) Блёнтомъ — тѣмъ самымъ Блёнтомъ, которому принадлежитъ первое изданіе нашей трагедіи въ 1623 г. Конечно, написана она могла быть и раньше; но противъ слишкомъ ранняго ея происхожденія говорятъ метрическія ея особенности, a именно статистика такъ назыв. «мягкихъ окончаній», приближающая ее къ пьесамъ позднихъ періодовъ. Мы допускаемъ поэтому, вмѣстѣ съ большинствомъ издателей, что Шекспиръ написалъ «Антонія и Клеопатру» въ 1607 году.

III.

Его источникомъ былъ опять, какъ и въ «Юліи Цезарѣ» и «Коріоланѣ» — Плутархъ. Зависимость отъ этого признаннаго мастера біографіи выдѣляетъ эти три «римскія» драмы вмѣстѣ съ «Комедіей ошибокъ» въ особую группу. Въ остальныхъ своихъ драмахъ Шекспиръ своимъ источникамъ былъ обязанъ только матерьяломъ — сознавая ихъ художественную низкопробность, онъ въ построеніи и одушевленіи фабулы слѣдовалъ не имъ, a своему собственному чутью; здѣсь онъ и въ техническомъ, и въ художественномъ отношеніи чувствовалъ свою зависимость и съ тѣмъ благороднымъ прямодушіемъ, на какое способенъ только геній, подчинился обаянію своихъ образцовъ. Особенно это относится къ Плутарху и прежде всего къ его «Антонію». Правда, это была біографія; но драматическій характеръ спеціально этой біографіи сознавался самимъ Плутархомъ: переходя отъ Деметрія Поліоркета къ Антонію, онъ говоритъ: «пора, однако, послѣ развязки македонской драмы приняться за римскую». И дѣйствительно, онъ далъ намъ захватывающую, потрясающую трагедію, хотя и съ довольно длиннымъ прологомъ; прологъ обнимаетъ первыя тридцать главъ (изъ 87) до смерти Цезаря, когда Антоній былъ только второстепеннымъ персонажемъ въ великой драмѣ, героемъ которой былъ диктаторъ. Кто читалъ Плутарха и имѣлъ возможность сравнить съ нимъ Шекспира, тому бросается въ глаза, прежде всего, трогательная любовь къ нему этого послѣдняго, его желаніе воспользоваться всѣми сколько-нибудь интересными частностями, которыя онъ находилъ въ своемъ образцѣ, и притомъ воспользоваться по возможности дословно. Гдѣ только можно было, онъ возсоздавалъ плутарховскія сцены — такова въ особенности сцена смерти героини. Быть можетъ, его выросшимъ на «юфуизмѣ» современникамъ послѣднія слова умирающей Харміаны (д. V, сц. 20) показались черезчуръ прѣсными въ ихъ строгой, античной красотѣ; быть можетъ, и онъ при другихъ обстоятельствахъ придумалъ бы тираду поэффектнѣе. Но онъ чувствовалъ себя связаннымъ; Плутархъ (гл. 85) въ слѣдующихъ словахъ описываетъ картину, представившуюся вошедшимъ въ комнату Клеопатры: «… они нашли ее умершей, лежащей въ царскомъ украшеніи на золотой постели. Изъ ея подругъ та, что называлась Ирадой, умирала y ея ногъ, Харміана же, уже шатающаяся и съ тяжелой головой, поправляла царскій вѣнецъ на ея челѣ. Тутъ кто-то въ гнѣвѣ сказалъ: И это хорошо, Харміана? Очень хорошо, отвѣтила она, и достойно царицы, отпрыска столькихъ царей. Больше же она ничего не сказала и тутъ же пала возлѣ постели». — A гдѣ невозможно было непосредственно представить плутарховскія сцены, тамъ поэтъ влагалъ ихъ въ уста своимъ дѣйствующимъ лицамъ, особенно тому, кого онъ сдѣлалъ какъ бы хоромъ своей трагедіи, Аэнобарбу: такова вышеупомянутая сцена встрѣчи на Киднѣ и много другихъ. Можно сказать, что цѣлый рядъ сценъ только для того и созданъ поэтомъ, чтобы въ рѣчахъ дѣйствующихъ лицъ сообщить зрителямъ подробности, которыя y Плутарха разсказаны эпически; сюда относятся почти всѣ сцены третьяго дѣйствія. Конечно, онѣ не изъ самыхъ удачныхъ: насколько Плутархъ помогалъ Шекспиру тамъ, гдѣ его сцены носили сами въ себѣ драматическій элементъ и только ждали руки драматурга, настолько онъ былъ ему помѣхой тамъ, гдѣ его разсказы вслѣдствіе своего существенно эпическаго характера туго поддавались драматизаціи. Опытный читатель сразу узнаетъ эти сцены; но только сличеніе съ источникомъ позволитъ ему понять и оцѣнить технику нашего поэта. Вообще третій актъ нашей трагедіи носитъ нѣсколько своеобразный характеръ; уже изъ предложенной выше хронологической схемы читатель могъ усмотрѣть, что съ него поэтъ втиснулъ всѣ промежуточныя событія 38—31 г., между тѣмъ какъ первые два акта, подобно послѣднимъ двумъ, представляютъ связную цѣпь слѣдующихъ одна за другой сценъ. Отсюда отрывочность этого акта; мало того, можно даже предположить, что поэтъ первоначально задумалъ другую его концепцію, которую онъ впослѣдствіи не смогъ или не пожелалъ осуществить. Въ самомъ дѣлѣ, пусть читатель припомнитъ содержаніе обоихъ извѣстій, заставившихъ Антонія стряхнуть съ себя египетскую дремоту: однимъ были римскія дѣла, другимъ успѣхъ «парѳійскаго вождя» Лабіена. Римскимъ дѣламъ были посвящены первые два акта; теперь въ третьемъ поэтъ переноситъ насъ въ землю парѳянъ; доблестный и умный Вентидій одержалъ крупную побѣду надъ этими страшнѣйшими врагами Рима, но ихъ окончательное укрощеніе онъ благоразумно предоставилъ своему полководцу Антонію. Итакъ, подготовленъ парѳійскій походъ этого послѣдняго; мы ждемъ его обстоятельнаго изображенія — такъ вѣдь и Плутархъ, вкратцѣ сказавъ о подвигѣ Вентидія (гл. 34… «Вентидій же отказался отъ мысли преслѣдовать парѳянъ въ глубь ихъ страны, опасаясь зависти со стороны Антонія» — изъ этихъ словъ Шекспиръ извлекъ цѣлую сцену: д. III, сц. 1), затѣмъ въ гл. 35—52 описываетъ богатый всякаго рода приключеніями походъ Антонія. Но наше ожиданіе не сбывается — очевидно потому, что принявъ въ фабулу парѳійскій походъ, поэтому пришлось бы разбить свою драму, подобно «Генриху IV», на двѣ части. Такъ первая сцена осталась неорганической вставкой среди другихъ, началомъ безъ продолженія, a характеристика Антонія лишилась одной важной черты. Мы видимъ его Діонисомъ — царемъ веселья и любви, но не видимъ его Геракломъ — укротителемъ враговъ.

Впрочемъ, говоря о построеніи сценъ и о вліяніи на него плутархова изложенія, не слѣдуетъ упускать изъ виду того, что въ немъ составляетъ особенность самого поэта, въ чемъ проявляется давно знакомое намъ свойство его таланта. Я говорю объ его страсти оттѣнять характеръ сценъ посредствомъ контраста. Такъ въ только что названномъ «Генрихѣ ІV» серьезныя сцены войны съ мятежниками чередуются съ веселыми событіями въ истчипской харчевнѣ и прочими дѣяніями сэра Джона Фальстафа, причемъ мы постоянно переходимъ отъ одного театра дѣйствій къ другому. Такъ здѣсь трезвая дѣйствительность государственныхъ сценъ выступаетъ передъ нами въ перемежку съ отдѣльными актами египетской сказки до тѣхъ поръ, пока онѣ не сливаются и сказка не гибнетъ отъ жесткаго прикосновенія реальной жизни. — Вообще же, чтобъ покончить съ вопросомъ о зависимости отдѣльныхъ сценъ отъ Плутарха, мы можемъ разбить ихъ съ этой точки зрѣнія на три категоріи. Къ первой принадлежатъ драматизованныя плутарховскія сцены; сюда относятся главнымъ образомъ послѣдніе два акта, изъ первыхъ лишь немногія явленія. Ko второй — сцены, которыхъ y Плутарха нѣтъ, но въ которыхъ поэтъ нуждался для сообщенія зрителямъ того, что y Плутарха передается въ формѣ эпическаго разсказа; сюда относится, согласно сказанному, большинство сценъ третьяго акта. Къ третьей, наконецъ, — сцены, тоже y Плутарха отсутствующія и прибавленныя Шекспиромъ для расширенія дѣйствія и въ видахъ болѣе живой характеристики дѣйствующихъ лицъ; сюда относятся многія сцены, принадлежащія къ лучшимъ твореніямъ Шекспира, въ особенности же сцены съ Клеопатрой въ первыхъ двухъ дѣйствіяхъ.

Это наводитъ насъ на вопросъ о характерахъ въ нашей трагедіи; мы займемся ими по порядку, начиная тѣми, которые не тронуты сказкой, продолжая тѣми, которыя въ большей или меньшей мѣрѣ подчинились ея чарамъ; и кончая ею самой. Другими словами: мы начнемъ съ Цезаря, будемъ продолжать Антоніемъ и кончимъ Клеопатрой, группируя послѣдовательно второстепенныя фигуры вокругъ главныхъ.

IV.

Молодого Цезаря мы знаетъ уже изъ трагедіи, посвященной его пріемному отцу; и тамъ мы видѣли его врагомъ сказки — сказки о римской республикѣ, воплощенной въ лицѣ Брута. Но тамъ онъ былъ еще ученикомъ; въ одномъ только мѣстѣ чувствуется и будущій властелинъ — это въ томъ, гдѣ онъ настаиваетъ на своемъ желаніи начальствовать правымъ флангомъ въ битвѣ подъ Филиппами (д. V сц. I): «я не прекословлю, но я такъ хочу». По этому своему упорству онъ можетъ напомнить намъ Генриха Готспура, но нѣтъ: тотъ упрямится, горячится, и все таки подъ конецъ уступаетъ, — Цезарь не то: холоднымъ и нерушимымъ, точно приговоръ рока, стоитъ его «я такъ хочу». Онъ заранѣе взвѣсилъ всѣ препятствія, но и всю силу своей личности; онъ умѣетъ не хотѣть, тамъ гдѣ враждебныя начала перевѣшиваютъ, a потому никогда не терпитъ пораженія. Онъ знаетъ, что такимъ путемъ создается обояніе, удесятеряющее наше значеніе. Да, сила Цезаря — продуктъ его ума, характеръ же этого ума — трезвая разсудительность, никогда не опирающаяся на иллюзіи, кромѣ чужихъ, но зато имѣющая изъ каждой удобной констеллаціи извлекать ту пользу, которая можетъ изъ нея быть извлечена. Но съ другой стороны это умъ не узкій: подчиняя свои дѣйствія своему разсчету, a не своей любви, Цезарь сохраняетъ за собою свободу любить и ненавидѣть согласно влеченію своего сердца, a не согласно требованіямъ разсчета. Тѣ, кого онъ любитъ не тѣ же, что его союзники; тѣ, съ кѣмъ онъ враждуетъ — не тѣ же, что его ненавистники; сильный умомъ, онъ откинулъ отъ себя обычную слабость умныхъ людей, подчиняющихъ своимъ разсчетамъ не только окружающій міръ, но и себя самихъ. Зная, что его любовь ему не опасна, онъ любитъ все, что прекрасно, благородно, все, что возвышаетъ голову надъ приземистостью того людского стада, среди котораго ему суждено жить и дѣйствовать. Онъ любилъ Брута подъ Филиппами, онъ любитъ Антонія не только въ Александріи, но и въ Римѣ. Свои чувства къ нему онъ выражаетъ въ одну изъ рѣдкихъ минутъ откровенности слѣдующимъ образомъ (д. II сц. 2).

Нельзя дружить

Намъ при такомъ различіи въ поступкахъ,

Но существуй настолько крѣпкій обручъ,

Чтобъ насъ связать — то въ поискахъ за нимъ

Изъ края въ край весь міръ я обошелъ-бы.

На случай дружбы — Октавія; на случай вражды — легіоны: Цезарь знаетъ, что второе средство всегда остается въ его рукахъ и никогда ему не измѣнитъ, потому онъ смѣло пускаетъ въ ходъ первое. Октавію онъ любитъ: «никогда еще братъ такъ не любилъ своей сестры». Онъ любитъ въ ней именно себя, ту часть своей души, которая независима отъ разсчетовъ политики; любитъ за ту счастливую свободу, которой она пользуется, свободу подчинять своей любви не только свои чувства, но и свои дѣйствія. Пусть она отправляется со своимъ супругомъ въ Брундизій, въ Аѳины… пожалуй, даже въ Сирію, пусть она всецѣло отдается своей любви къ нему; служа ей, она будетъ безсознательно служить и его цѣлямъ. Все равно ей придется вернуться къ нему, когда завѣса сказки опустится за Антоніемъ; тогда пусть звукъ боевой трубы разбудитъ того, до котораго уже не долетаютъ слова кроткой и чистой любви. Этимъ толкованіемъ всѣ затрудненія устранены. Кто находитъ несогласуемымъ съ любовью Цезаря къ Октавіи то, что онъ выдаетъ ее за Антонія, тотъ не принялъ въ разсчетъ его спокойной самоувѣренности, взвѣсившей заранѣе всѣ шансы опасной игры и знающей поэтому, до какихъ предѣловъ можно рисковать любовью, не жертвуя ею и собой.

Вполнѣ-ли правъ теперь Крейсигъ, называя послѣднія слова Цезаря, посвященныя уничтоженному врагу: «пышной драпировкой насытившагося себялюбія»? И правъ-ли Брандесъ, видя трагедію «гибели вселенной» въ этомъ грустномъ исходѣ сказки, погибшей отъ рукъ Цезаря? Нѣтъ; въ нашей трагедіи погибаетъ то, что несовмѣстимо съ земной жизнью, погибаютъ тѣ, кто по-требовалъ для себя большей доли изъ чаши радости, чѣмъ сколько разрѣшено даже любимцамъ жизни. Но жизнь торжествуетъ, — жизнь трезвая и ясная. Мы вышли изъ волшебнаго грота; наши глаза, привыкшіе къ призрачнымъ переливамъ его багровыхъ огней, склонны найти слишкомъ блѣднымъ свѣтъ дня, окружившій насъ такъ внезапно. A между тѣмъ это тотъ самый свѣтъ, который раститъ травы и деревья, тотъ самый, которымъ живетъ и движется весь міръ. Имя его здѣсь — Цезарь; онъ возсоздалъ разлагающееся римское государство, a для этого было одно только средство — уничтоженіе сказки, уничтожающей жизнь. Сказка обольстила его великаго отца, диктатора Цезаря, призракомъ царскаго вѣнца; сказка увлекла Брута въ Филиппы, нашептывая ему сладкое имя свободы; сказка убаюкала Антонія на берегахъ Нила въ объятіяхъ неземной любви. И вотъ Цезарь палъ подъ ударами Брута, Брутъ подъ ударами Антонія, Антоній подъ ударами Цезаря Младшаго; и если этотъ послѣдній въ свою очередь не испыталъ участи своихъ предшественниковъ, то потому только, что онъ остался вѣренъ знамени жизни. Не будемъ же клеветать на жизнь: она къ тому-же не вся погрязла въ себялюбіи, она не чуждается нѣжныхъ, благородныхъ, возвышенныхъ чувствъ: рядомъ съ Цезаремъ мы видимъ Октавію.

Нѣсколько словъ и объ Октавіи. Въ ней поэтъ воспроизвелъ тотъ самый типъ преданной и великодушной римской матроны, который мы нашли въ «Юліи Цезарѣ» (Порція) и «Коріоланѣ» (Валерія), но спеціально римскимъ этотъ типъ назвать нельзя. Корделія, Дездемона, Имогена, Герміона — при всемъ разнообразіи въ оттѣнкахъ, естественно вытекающемъ изъ разнообразія положеній, это въ сущности одинъ и тотъ же женскій характеръ. И въ этомъ ничего страннаго нѣтъ: Октавія — это сама женственность, тотъ образъ, который мы любимъ… не въ обществѣ, быть можетъ, не въ свѣтскомъ разговорѣ, не въ игрѣ страстей, будь то легкая пѣна флирта или бурное волненіе влюбленности, — но зато въ нашей семьѣ, y нашего очага, тамъ, гдѣ совершается самый здоровый, самый зиждительный процессъ нашей жизни. И этотъ образъ, который намъ кажется родственнымъ съ самыми свободными твореніями шекспировской музы — на дѣлѣ точный снимокъ съ исторической Октавіи; тѣ слова, въ которыхъ съ наибольшей силой проявляется ея благородная душа (д. III, сц. 4).

Нѣтъ женщины меня несчастнѣй!

Быть межъ двухъ враговъ, молиться за обоихъ,

Чтобъ надо мной смѣялись сами боги,

Когда скажу: «благословите мужа»

И вслѣдъ за тѣмъ, наперекоръ мольбѣ,

Воскликну я: «благословите брата!»

— ихъ она произноситъ y Плутарха, только въ разговорѣ не съ мужемъ, a съ братомъ. "Вышедши на встрѣчу Цезарю и пригласивъ изъ его друзей Агриппу и Мецената, она стала ихъ уговаривать, чтобы они не сдѣлали ее изъ счастливѣйшей женщины самой несчастной изъ всѣхъ: «Теперь всѣ съ почтеніемъ смотрятъ на меня, какъ на сестру одного и жену другого властелина міра; если же злое рѣшеніе возьметъ вверхъ, то кто изъ васъ побѣдитъ или будетъ побѣжденъ, — неизвѣстно, моя же судьба въ обоихъ случаяхъ безотрадна» (гл. 35). Но историческая Октавія сдѣлала гораздо болѣе для своего мужа. Родивъ ему двухъ дочерей, она послѣ его смерти взяла въ свой домъ его сиротъ отъ Клеопатры, Александра-Солнце съ Клеопатрой-Луной (эти гордыя имена были имъ присвоены отцомъ все въ томъ же упоеніи египетскихъ ночей) и Птолемея, тѣхъ самыхъ, о которыхъ говорится въ д. III, сц. 6, и воспитывала ихъ вмѣстѣ съ собственными дѣтьми; позднѣе Клеопатра-Луна вернулась въ свою родную Африку, ставъ женой Юбы, царя Мавританіи.

О другихъ приближенныхъ Цезаря много говорить не приходится; Агриппа и Меценатъ въ своей безцвѣтной добропорядочности превосходно отражаютъ джентльменскую сторону его души, и только; интереснѣе была бы другая пара, Долабелла и Прокулей, но ихъ характеры оставлены въ какомъ то загадочномъ полумракѣ. Зачѣмъ Антоній, умирая, совѣтуетъ Клеопатрѣ довѣриться Прокулею, который такъ мало оправдываетъ ея довѣріе? Положимъ, Шекспиръ заимствовалъ эту черту изъ Плутарха (гл. 77), и Прокулей былъ дѣйствительно великодушнымъ человѣкомъ, какъ видно изъ отзыва о немъ Горація (ода II, 2, пер. Фета):

Братской любовью въ вѣкахъ отдаленныхъ

Будетъ сіять Прокулей величаво и т. д.

Но здѣсь его роль — если не прибѣгать къ натяжкамъ — остается непонятной. И зачѣмъ Долабелла оказываетъ царицѣ ту услугу, которой она, согласно завѣщанію мужа, была вправѣ ждать отъ Прокулея? Или поэтъ въ его лицѣ хотѣлъ изобразить вліяніе сказки даже на самые трезвые умы, чтобъ тѣмъ болѣе подчеркнуть хладнокровіе и стойкость самого Цезаря?

Не на сторонѣ Цезаря, но все же на сторонѣ олицетвореннаго въ немъ міросозерцанія стоятъ два другихъ претендента на всемірную власть, Лепидъ и Секстъ Помпей. Ихъ фигуры y поэта остались торсами; введши ихъ въ дѣйствіе довольно эффектно, онъ ихъ потомъ предоставилъ ихъ участи, о свершеніи которой мы узнаемъ изъ отрывочныхъ сценъ III акта. Причина, по которой они пострадали, повидимому та-же, которая заставила поэта урѣзать весь восточный походъ Антонія: нежеланіе дѣлить драму на двѣ части. За то можно сказать, что въ знаменитой сценѣ банкета символически предоставлена ихъ будущая судьба: Лепидъ, добродушный миротворецъ, напивается до безчувствія и его уносятъ, какъ никому ненужную вещь изъ общества властителей міра; Помпей, окружившій себя пиратами, пытается и среди пиратовъ остаться римляниномъ и этимъ подписываетъ свой собственный приговоръ. Оба они, сказалъ я только что, стоятъ на сторонѣ цезарева міросозерцанія, т. е. на точкѣ зрѣнія трезвой и реальной политики; но они олицетворяютъ ее въ значительно болѣе слабой степени и легко поэтому затмеваются имъ. У Цезаря только одинъ равный ему по силѣ противникъ — это Маркъ Антоній.

V.

Антонія мы тоже уже знаемъ изъ «Юлія Цезаря», даже гораздо лучше, чѣмъ его юнаго соперника; это тотъ, котораго диктаторъ противопоставляетъ угрюмому Кассію, какъ человѣка, «любящаго игры»; тотъ, который во время шумнаго римскаго карнавала — выражаясь по нашему, — превратившись изъ консула въ шаловливаго «луперка», трижды предложилъ диктатору царскій вѣнецъ; тотъ, наконецъ, который послѣ его убійства выступилъ безподобнымъ актеромъ на подмосткахъ римской трибуны и съ помощью геніальной трагедіи вырвалъ Римъ изъ рукъ республиканцевъ. Мы узнали его страсть къ призрачной жизни и къ блестящей мечтѣ, попирающей и порабощающей дѣйствительность; онъ любитъ обманъ, но не хитростью, a обаяніемъ: его покровитель — не лукавый Гермесъ, a Діонисъ, владыка обманчивыхъ чаръ, свободный побѣдитель людскихъ сердецъ. Но это въ то же время тотъ, который во главѣ легіоновъ двинулся подъ Филиппы, выставляя имя противъ идеи и приковывая къ этому имени надежды и любовь своего войска: его второй покровитель — тотъ, кто силой своей личности объединялъ рати, труженикъ-воинъ Гераклъ. Обоимъ старался онъ подражать, смотря по обстоятельствамъ жизни или по вдохновенію минуты. Онъ любилъ Фульвію, Октавію, Клеопатру, не говоря о другихъ, и съ гордостью сверхчеловѣка смотрѣлъ на юное племя, плодъ его явныхъ и тайныхъ браковъ, безпечно игравшее y его ногъ. «Такъ и его радоначальникъ, говаривалъ онъ (Плут. 36), былъ рожденъ Геракломъ, который не отъ одной только женщины требовалъ себѣ наслѣдниковъ, не опасаясь солоновыхъ законовъ и налагаемыхъ ими на незаконныхъ отцовъ взысканій, и предоставлялъ природѣ производить родоначальниковъ многихъ родовъ». A впрочемъ "характера былъ онъ прямодушнаго и, хотя медленно и съ трудомъ замѣчалъ свои прегрѣшенія, но разъ ихъ замѣтивъ, сильно въ нихъ раскаивался и признавался передъ тѣми самыми, которые были имъ оскорблены. Въ наградахъ, какъ и въ наказаніяхъ, онъ не зналъ мѣры; но все же онъ чаще ее переступалъ въ ласкѣ, чѣмъ въ гнѣвѣ. Его же рѣзкость въ шуткахъ и насмѣшкахъ носила свое противоядіе въ себѣ самой: разрѣшалось отвѣчать насмѣшкой на насмѣшку и рѣзкостью на рѣзкость, и ему было не менѣе пріятно быть мишенью, чѣмъ авторомъ шутки. И этимъ онъ часто портилъ свои дѣла. Въ любителяхъ прямодушныхъ шутокъ онъ не подозрѣвалъ серьезныхъ льстецовъ и поэтому легко давалъ себя обманывать ихъ похвалами, не понимая, что нѣкоторые просто во избѣжаніе приторности приправляютъ лесть прямодушіемъ. Вотъ та характеристика нашего героя, которую Шекспиръ имѣлъ передъ глазами (Плут. 24); читатель безъ труда замѣтитъ, какъ хорошо онъ ее иллюстрировалъ частностями въ его бесѣдахъ съ друзьями и приближенными. «Таковъ былъ Антоній, продолжаетъ Плутархъ, когда его постигло самое рѣшительное несчастье его жизни — любовь къ Клеопатрѣ».

Разрушительность этой любви объясняется тѣмъ, что она соотвѣтствовала самымъ кореннымъ, интимнымъ потребностямъ его души; та сверхземная, призрачная жизнь, та волшебная сказка, ради осуществленія которой онъ сталъ политикомъ на форумѣ и военачальникомъ подъ Филиппами — она предстала передъ нимъ вдругъ, готовая и осязуемая, въ лицѣ египетской царицы, Теперь все остальное показалось ему излишнимъ и ненужнымъ — несовершеннымъ орудіемъ счастья, которое мы съ легкимъ сердцемъ бросаемъ, когда y насъ есть въ рукахъ болѣе подходящее. Тотъ «вѣнецъ трудовъ», который онъ добылъ себѣ, подобно своему родоначальнику Гераклу — онъ былъ теперь заброшенъ и забытъ, и его хозяинъ безпечно давалъ времени отрывать одинъ его листъ за другимъ. Фульвія, Лепидъ, Помпей вели, сознательно или нѣтъ, его дѣло на западѣ; вмѣстѣ съ ними гибла и его слава. Италія ускользала изъ рукъ недавняго своего кумира — онъ благодушно пировалъ съ царицей и прочими товарищами «неподражаемой жизни» на берегахъ Нила. Онъ помнилъ время, когда этотъ Цезарь былъ его ученикомъ; онъ и понынѣ чувствовалъ себя много сильнѣе его и воображалъ, что стоитъ ему захотѣть — и прежнія ихъ отношенія возобновятся сами собою. Да, стоило только захотѣть: но именно эту способность захотѣть онъ съ каждымъ годомъ утрачивалъ. Незачѣмъ было: тотъ міръ, изъ-за котораго онъ спорилъ съ Цезаремъ, съ каждымъ годомъ терялъ свое значеніе для него; все было блѣдно и убого въ сравненіи со сказкой, которая его окружала. A она была вѣрна ему… конечно, вѣрна! ради ея, вѣдь, онъ пожертвовалъ всѣмъ. Да, онъ то всѣмъ пожертвовалъ; но подлинно ли она была ему вѣрна? И вотъ иногда его точно встряхивало всего; герой превращался въ труса, великодушный человѣкъ-богъ въ жестокаго варвара — это было тогда, когда ему казалось, что его сказка ускользаетъ отъ него, что она оставляетъ его нагимъ и поруганнымъ, чтобы другимъ передать. вѣнецъ его трудовъ и утѣхъ. Такъ мы его видимъ при Актіи, при Пелусіи, послѣ посѣщенія Ѳирса; поклонникъ обманчивыхъ чаръ запутался въ сѣти обмановъ, сплетенной болѣе искусной рукой; послѣдній, самый жестокій изъ всѣхъ, лишаетъ его жизни.

И не онъ одинъ — всѣ товарищи «неподражаемой жизни»^[2], всѣ, вкусившіе сладкаго яда сказки, смертью искупили свое счастье. Ихъ было много, но одного поэтъ избралъ представителемъ всѣхъ, самаго веселаго и остроумнаго изъ ихъ среды — Домитія Аэнобарба. Его трагедія y Плутарха занимаетъ всего нѣсколько строкъ (гл. 63, передъ Актійскимъ сраженіемъ): «Онъ ласково обошелся и съ Домитіемъ, вопреки желанію Клеопатры. Страдая уже лихорадкой, этотъ человѣкъ сѣлъ въ небольшую шлюпку и перешелъ къ Цезарю; Антоній былъ очень огорченъ его поступкомъ, но все же отослалъ ему все его имущество, вмѣстѣ съ его друзьями и слугами. Домитій раскаялся, видя, что его невѣрность и предательство стали извѣстными Антонію, и вслѣдъ затѣмъ умеръ». Его-то Шекспиръ сдѣлалъ лучшимъ другомъ Антонія, товарищемъ всѣхъ дней его жизни, кромѣ послѣднихъ. Мы видимъ, какъ онъ вначалѣ не менѣе своего полководца отдается безпечному веселію египетскихъ ночей; привыкши преломлять серьезные «аспекты жизни» въ игривой призмѣ своего добродушнаго юмора, онъ не чувствуетъ никакихъ угрызеній совѣсти — онъ не прочь бы и долѣе остаться въ Александріи, и только строгое внушеніе Антонія (д. I, сц. 2: «довольно пустыхъ отвѣтовъ!») заставляетъ его вспомнить о реальной жизни. На трезвой италійской почвѣ въ немъ просыпается его римская душа: теперь онъ — воинъ, подчиненный своего обожаемаго полководца. Правда, юморъ и прямодушіе не оставляютъ его и тутъ — мы видимъ его въ роли, напоминающей роль Мененія Агриппы въ «Коріоланѣ»; но все же сѣмя разлада запало ему въ сердце; та римская душа уже не даетъ себя усыпить вновь. Вопреки волѣ Клеопатры и желанію обвороженнаго ею Антонія, онъ настаиваетъ на необходимости сухопутнаго сраженія безъ участія египетской царицы (д. III, сц. 7); неразуміе и неудача ихъ дѣйствій дѣлаютъ раздоръ въ его душѣ очевиднымъ и неизлѣчимымъ. Отнынѣ его тянетъ къ Цезарю, онъ чувствуетъ, что «разумъ» на той сторонѣ, и хотя на первыхъ порахъ его старинная привязанность и беретъ верхъ, однако мы догадываемся, что она не долго устоитъ противъ его внушеній (д. III, сц. 8). И вотъ планъ измѣны зарождается и зрѣетъ въ его душѣ, его исполненіе поэтъ, отступая нѣсколько отъ исторіи, отложилъ до послѣднихъ сраженій на египетской почвѣ. Вначалѣ мы видимъ его суровымъ критикомъ увлеченій своего начальника; затѣмъ онъ исчезаетъ — совершается то, что мы выше разсказали словами Плутарха. Поэтъ не пожелалъ представить намъ непосредственно перехода Аэнобарба къ Цезарю {

Любители символизма могутъ сказать, что онъ представилъ его иносказательно въ той эффектной ночной сценѣ (д. IV, сц. 3), въ которой солдаты-караульные слышатъ, не то подъ землей, не то въ воздухѣ, звуки удаляющейся чудесной музыки и толкуютъ это знаменіе въ томъ смыслѣ, что это богъ-покровитель Антонія покидаетъ его. Сцену эту Шекспиръ тоже заимствовалъ y Плутарха (гл. 75), но при этомъ допустилъ довольно крупную ошибку. Плутархъ выражается неопредѣленно: «спрашивая себя о смыслѣ знаменія, они рѣшили, что Антонія покидаетъ тотъ богъ, которому онъ всегда болѣе всего старался подражать и уподоблять себя». Какой это богъ? Изъ всего описанія явленія (музыка пѣсни, крики «эвоэ!», прыжки сатировъ) видно, что — Діонисъ; Шекспиръ по ошибкѣ отнесъ его къ другому богу-покровителю Антонія, Гераклу. Та же 75 глава еще въ двухъ другихъ мѣстахъ была неправильно понята поэтомъ. На вызовъ Антонія Цезарь отвѣчаетъ, что «у Антонія есть и много другихъ путей къ смерти»; y Шекспира онъ, вопреки смыслу, говоритъ «есть y меня много другихъ путей къ смерти» (д. IV сц. 1: Let the old ruffian know, I have many other ways to die). Затѣмъ, по Плутарху, Антоній «видя своихъ друзей плачущими, сказалъ имъ, что онъ не поведетъ ихъ въ бой, въ которомъ онъ ищетъ для себя скорѣе славной смерти, чѣмъ спасенія и побѣды». У Шексппра эти унылыя слова превращены въ бодрыя и самоувѣренныя: «я хочу повести васъ туда, гдѣ я скорѣе жду побѣдоносной жизни, чѣмъ смерти и чести (д. IV, сц. 2: I will lead you where rather I’ll expect victorious life, than death and honour). Въ обоихъ послѣднихъ случаяхъ поэтъ былъ введенъ въ заблужденіе неопредѣленностыо North’ова перевода Плутарха, которымъ онъ пользовался. (Caesar answered him, that he had many other ways to diy than so; …that he would not lead them to battle where he thought not rather safely to retourn with victory than valiantly to die with honour); при сличеніи подлинника, однако, неопредѣленность исчезаетъ — и вотъ, вѣроятно, причина, почему ошибки Шекспира до сихъ поръ остались незамѣченными.}, мы слышимъ о немъ изъ устъ солдата (д. IV, сц. 5).

И нѣтъ сомнѣнія, что это гораздо красивѣе и благодарнѣе: мы застигнуты врасплохъ не менѣе самого Антонія и можемъ, поэтому, вполнѣ оцѣнить его благородство. Все же, избирая этотъ исходъ, поэтъ долженъ былъ пропустить одну важную подробность: что Аэнобарбъ былъ уже боленъ, когда рѣшилъ перейти къ Цезарю. Вслѣдствіе этого пропуска его смерть въ 9 сц. является не совсѣмъ понятной. По Плутарху, его свела въ могилу его физическая немочь, усиленная нравственными мученіями раскаянія. Тутъ актеръ долженъ прійти на помощь поэту; Аэнобарбу нездоровится въ сц. 2, гдѣ онъ такъ угрюмо критикуетъ Антонія; онъ боленъ въ сц. 6, гдѣ онъ впервые появляется въ свитѣ Цезаря; презрительное съ нимъ обращеніе его новаго господина еще болѣе разстраиваетъ его; онъ вздрагиваетъ, слыша оскорбительный намекъ Цезаря на перебѣжчиковъ; да, онъ дурно поступилъ, и отнынѣ для него нѣтъ болѣе радости. И именно въ эту минуту, когда его римская душа разбита — онъ слышитъ далекій, грустно-ласковый привѣтъ отъ той сказки, которую онъ такъ безсердечно и безразсудно, со смертью въ крови, хотѣлъ промѣнять на трезвую жизнь. Вторично сказка имъ овладѣваетъ, но уже не для игры и веселья — она усыпляетъ его вѣчнымъ сномъ смерти.

VI.

Но что же сказать теперь о самой царицѣ сказки, этомъ яркомъ и ядовитомъ цвѣткѣ, выросшемъ на вѣковомъ перегноѣ рода Птолемеевъ — рода нѣкогда богатырскаго, нынѣ разслабленнаго и отравленнаго рядомъ послѣдовательныхъ кровосмѣсительныхъ браковъ? Есть ли такая формула, въ которую бы укладывалась эта до нельзя сложная, до нельзя нервная и капризная натура, всѣ проявленія которой причудливы и неожиданны, какъ видѣнія лихорадочнаго сна? — „Нѣтъ и не можетъ быть“, склоненъ сказать читатель послѣ перваго бѣглаго ознакомленія съ ней; „должна быть и есть“, скажетъ онъ при болѣе зрѣломъ обсужденіи, вспомнивъ о томъ, что есть же разница между волей демонической женщины и прихотями дегенерантки, y которой вслѣдствіе безкровія мозга связь между явленіями сознанія нарушена — и что только первая можетъ быть предметомъ поэзіи.

Да, эта формула есть; во всей сухости она гласитъ такъ: Клеопатра — натура двойственная; одной половиной своей души она управляетъ той сказкой, которой живетъ другая. Первая своимъ видимымъ коварствомъ и вѣроломствомъ вызываетъ иллюзію сознательности и разсчета; говорю — „иллюзію“, такъ какъ настоящей сознательности въ ея дѣйствіяхъ такъ-же мало, какъ въ дѣйствіяхъ лисицы или змѣи, и мы скорѣе должны признать въ нихъ природный инстинктъ самки, смутно чувстующей, что ей слѣдуетъ быть распорядительницей любовныхъ чаръ, чтобы не стать ихъ жертвой. Вторая — вся упоеніе, вся восторгъ, вся преданность и самоотверженіе. Апоѳеозъ же Клеопатры состоитъ въ томъ, что эта вторая часть ея души освобождается отъ назойливаго надзора и вмѣшательства первой и побѣдоносно увлекаетъ ее въ тихую пристань смерти.

Быть можетъ, одна изъ причинъ этой двойственности заключается въ томъ, что Клеопатра не была той красавицей, которою ее обыкновенно представляютъ. „Ея красота“, говоритъ Плутархъ (гл. 27), — „сама по себѣ не была столь несравненна, она не очень поражала зрителей; но въ ея общеніи была неотразимая, чарующая сила, и ея наружность, вмѣстѣ съ ея обворожительной рѣчью и таинственной прелестью ея обхожденія, оставляла жало въ душѣ тѣхъ, кто ее зналъ“. Будучи поставлена въ необходимость восполнить умомъ недочеты своей внѣшности, она инстинктивно должна была удерживать себя отъ чрезмѣрныхъ увлеченій и своей головой находиться выше той теплой волны, которая такъ чудно ласкала ея прочее существо. Въ ранней своей юности она плѣнила диктатора Цезаря, которому было тогда уже пятьдесятъ два года; была ли и она имъ плѣнена? Ея подруга Харміона это прекрасно помнитъ (д. I, сц. 5); если она сама называетъ свое тогдашнее сужденіе незрѣлымъ, то это доказываетъ только искренность ея теперешняго увлеченія, не упраздняя искренности того перваго. Еще раньше она, если вѣрить молвѣ, плѣнила старшаго сына Помпея Великаго, отправленнаго отцомъ въ Александрію набрать тамъ вспомогательное войско; но ничто не обязываетъ насъ вѣрить молвѣ, которой самъ Антоній вѣритъ лишь въ минуты изступленія^[3] (д. IV, сц. 11). Ее настоящимъ возлюбленнымъ былъ Маркъ Антоній; и вотъ въ то время, какъ она своей увлекающейся душой отдается этой страсти, ея женскій инстинктъ учитъ ее распредѣлять и приправлять свои ласки такъ, чтобъ ихъ предметъ отъ нея не ускользнулъ. На римскихъ друзей Антонія ея любовь производитъ впечатлѣніе льстивой разсчетливости; они называютъ ее — съ забавнымъ анахронизмомъ, вызваннымъ созвучіемъ словъ egyptian и gipsy — „цыганкой“ и даже хуже; но мы вскорѣ узнаемъ, что они ошибаются. Къ Антонію явились послы изъ Рима; Клеопатрѣ страшно не хочется, чтобъ онъ ихъ выслушалъ — именно поэтому она отъ него этого требуетъ. Ея тайное желаніе исполняется: посламъ отказано. Но опасность этимъ лишь отсрочена; несмотря на все, „римская мысль“ коснулась обвороженнаго тріумвира, онъ узнаетъ о смерти Фульвіи, о могуществѣ Цезаря, о парѳійскомъ погромѣ — его отъѣздъ необходимъ, онъ долженъ проститься съ Клеопатрой.

Сцены прощанія y Плутарха нѣтъ — она принадлежитъ къ тѣмъ, которыя мы выше выдѣлили въ ту особую третью категорію (гл. III): Шекспиръ ее вставилъ, чтобы полнѣе обрисовать характеръ обоихъ героевъ. Все же было бы ошибочно предполагать, что она сочинена вполнѣ свободно: ея образцомъ была знаменитая сцена прощанія Энея съ Дидоной — не столько, впрочемъ, въ оригинальной обработкѣ Виргилія, сколько въ передѣлкѣ его подражателя Овидія (Неroides 7); Дидона Овидія представляетъ изъ себя такую же нервную натуру, какъ и наша Клеопатра. Антоній хочетъ уйти — надобно его задержать; если-же это невозможно — надобно устроить такъ, чтобы онъ вернулся. Для этого Шекспиръ пользуется мотивомъ, заимствованнымъ y Овидія: пусть Антоній знаетъ, что ихъ союзъ не остался безъ послѣдствій… Стоитъ обратить вниманіе, какъ Клеопатра подготовляетъ свое признаніе: ей душно, она можетъ упасть въ обморокъ; ей то дурно, то хорошо — „такъ любитъ Антоній…“ И когда ничего не понимающій другъ хочетъ уйти, она зоветъ его обратно; „Постой, учтивый сударь, одно слово. Государь мой, мы должны разстаться… но это не то. Государь мой, мы любили другъ друга… но это не то. Это ты хорошо знаешь: что то я хотѣла тебѣ сказать; о мое забвеніе — подлинный Антоній, и я совсѣмъ забыта!“

Courteous lord, one word.

Sir, you and I must part, but that’s not it:

Sir, you and I have lov’d — but there’s not it;

That you know well: something it is I would —

O, mu oblivion is a very Antony

And I am all forgotten.

Ея слова повергли въ недоумѣніе новѣйшихъ толкователей; лучше ихъ всѣхъ, какъ намъ кажется, понялъ, однако, благодаря своему поэтическому чутью, нашъ Пушкинъ, который явно подражалъ имъ въ знаменитомъ мѣстѣ своей „Русалки“:

Постой; тебѣ сказать должна я —

Не помню что.

Князь.

Припомни.

Она.

Для тебя

Я все готова… Нѣтъ, не то… постой…

Нельзя, чтобы навѣки въ самомъ дѣлѣ,

Меня ты могъ покинуть… Все не то…

Да, вспомнила: сегодня y меня

Ребенокъ твой подъ сердцемъ шевельнулся.

Антонію слова царицы непонятны, онъ считаетъ ихъ „неразуміемъ“ (idelness); тогда она выражается нѣсколько яснѣе: „Тяжело“, говоритъ она, носить такое неразуміе такъ близко къ сердцу, какъ это дѣлаетъ Клеопатра». Наконецъ Антоній понялъ; Клеопатра это замѣтила, она знаетъ, что теперь онъ ей обезпеченъ, что никакимъ «римскимъ мыслямъ» не вырвать того жала, которое она оставила въ его душѣ. Она благословляетъ его въ походъ и онъ удаляется, сказавъ ей съ такою-же двусмысленностью, что онъ, уходя, все-же остается съ нею.

Такъ дѣйствуетъ Клеопатра подъ вліяніемъ своей первой души; но вотъ дѣло сдѣлано. Антоній уѣхалъ — она можетъ свободно отдаваться второй. Какъ искренно, какъ безумно она его любитъ — это видно изъ слѣдующихъ сценъ ея томительнаго выжиданія, ея упоительныхъ воспоминаній — «теперь онъ говоритъ или шепчетъ: гдѣ-то моя змѣя y стараго Нила? Такъ, вѣдь, онъ называлъ меня. A теперь я сама питаюсь самымъ сладкимъ изъ всѣхъ ядовъ!»… ядомъ сказки можемъ мы прибавить, который дѣйствуетъ на нее съ полной силой теперь, когда она вполнѣ отдается влеченію своего сердца. Да, выжиданіе, воспоминанія — a затѣмъ, страшное извѣстіе о его женитьбѣ на Октавіи, изступленіе ревности и постепенное успокоеніе при вымышленныхъ показаніяхъ вѣстника о внѣшности соперницы — все это послѣдовательно и понятно. Свѣтъ падаетъ съ одной только стороны, нѣтъ того смущающаго скрещиванія тѣней, которое мы наблюдали въ первыхъ сценахъ.

Какъ встрѣтила Клеопатра Антонія, когда онъ вторично и окончательно къ ней вернулся? Была у нихъ рѣчь объ Октавіи, или же ихъ занимало только ихъ собственное счастье, нагляднымъ символомъ котораго были младенцы-близнецы, Александръ-Солнце и Клеопатра-Луна, увидѣвшіе свѣтъ во время отсутствія отца? Мы этого не знаемъ; сцена возвращенія пропала въ общемъ сумбурѣ третьяго дѣйствія. Мы y Актія; гибель нависла надъ нашей четой. Опять Антоній съ Клеопатрой; и опять то, что мы назвали ея первой душой, назойливо даетъ знать о себѣ и препятствуетъ любви проявлять свою силу. До самой смерти Антонія свѣтъ опять падаетъ съ двухъ сторонъ; не совсѣмъ легко разобраться въ замысловатомъ узорѣ скрещивающихся тѣней.

Сохранить Антонія — это первая забота; сохранить царство — вторая. Почему Клеопатра настаиваетъ на томъ, чтобы сраженіе было дано на морѣ? Потому что тогда, въ случаѣ пораженія, ея флотъ можетъ спастись въ Египетъ и обезпечить ей владѣніе этой недоступной страной. Почему она при первой неудачѣ даетъ сигналъ къ бѣгству? По той же причинѣ. Но почему Антоній, постыдно оставляя свои вѣрные легіоны, слѣдуетъ ея примѣру? Потому что ему здѣсь впервые, въ шумѣ и сумятицѣ битвы, объявилась та первая душа его царицы. Онъ думалъ, что они вмѣстѣ уносятся теплой волной сказки, готовые вмѣстѣ, если такъ нужно, въ ней утонуть. Возможно-ли, чтобы Клеопатра дала ему умереть одному, спасая свою жизнь безъ него? Да, это оказалось возможнымъ; началась жестокая игра Клеопатры съ тѣмъ, кто весь отъ нея зависитъ и не имѣетъ болѣе любви, счастья, власти внѣ ея кругозора.

И вотъ они опять вмѣстѣ, но ролями они помѣнялись: не Антонія, a Клеопатру тянетъ отъ сказки къ жизни, или вѣрнѣе — въ третью сказку, героемъ которой долженъ быть Цезарь. Его отца по усыновленію она нѣкогда плѣнила; почему ей не испытать силы своихъ чаръ и на сынѣ? Положительно ея первая душа властвуетъ надъ нею; она благосклонно принимаетъ Ѳирса, явившагося посломъ отъ Цезаря, она подтверждаетъ его фикцію, будто ея союзъ съ Антоніемъ былъ дѣломъ принужденія, a не свободной любви. A Антоній? Послѣ своего актійскаго бѣгства она примирила его поцѣлуемъ; ея переговоры съ Ѳирсомъ приводятъ его въ бѣшенство, но стоитъ ей еще разъ пустить въ ходъ свою обычную льстивость — и онъ опять ей подчиняется. Лишь третій обманъ открываетъ ему глаза; когда послѣ его геройской защиты флотъ Клеопатры отдается Цезарю (д. ІІ, сц. 10) — онъ чувствуетъ, что онъ проданъ; ея ласки не помогаютъ, требуются болѣе сильныя, болѣе дѣйствительныя чары. Когда-то они, распустивъ кружокъ «неподражаемой жизни», назвались «товарищами въ смерти»; эта совмѣстная смерть представлялась достойнымъ финаломъ ихъ сказки. Пусть же Антоній знаетъ, что Клеопатра сдержала свое обѣщаніе; пусть эта увѣренность наполнитъ сладостью прежнихъ дней его неминуемую кончину. Сирена ласкова и сострадательна; она не желаетъ печальной смерти тому, кто отдалъ ей всѣ силы своей жизни. A тамъ — новая побѣда, новый другъ, новая волшебная сказка.

По отношенію къ Антонію она окажется права; но такъ же ли хорошо разсчитала она дѣйствіе своего замысла на свое собственное сердце?

Весь гнѣвъ Антонія прошелъ; онъ хочетъ послѣдовать за Клеопатрой и умолить ее простить ему. Ему представляется продолженіе ихъ земной сказки за предѣлами смерти: «тамъ, гдѣ блаженные духи отдыхаютъ на цвѣтистыхъ лугахъ, тамъ мы будемъ гулять рука объ руку…» — вотъ его предсмертная мечта. Но ему не удается покончить съ собою рѣшительнымъ ударомъ; раненый на смерть, онъ идетъ умирать передъ глазами своей царицы. Именно этого она не разсчитала. Въ пламени его самоотверженной любви гибнетъ ея земная, себялюбивая и коварная душа. Очищенная отъ ея оскверняющаго прикосновенія, Клеопатра становится окончательно той великодушной царицей сказки, какой она была въ лучшіе моменты своей жизни. Сохранить Антонія — теперь уже поздно; сохранить царство — что царство безъ Антонія! Сирена подчинилась своимъ собственнымъ чарамъ; та пѣсня сладкой смерти, которую она сложила для Антонія, теперь звучитъ въ ея собственныхъ ушахъ.

Пятый актъ принадлежитъ Клеопатрѣ; его содержаніе — ея борьба съ Цезаремъ, его конецъ — ея побѣда надъ нимъ. Погружаясь душою въ свою сказку, она возносится все выше и выше надъ тѣмъ, что ее привязывало къ землѣ; когда то ее тянуло къ этому Цезарю, въ которомъ она видѣла побѣдителя ея друга — теперь его участь кажется ей жалкой, онъ кажется ей рабомъ того счастія, которому она уже перестала служить. Ей говорятъ про Цезаря; она въ забытьѣ отвѣчаетъ:

Мнѣ снилось, былъ властитель Маркъ Антоній…

О, разъ еще увидѣть бы тотъ сонъ!

Все таки она во власти этого Цезаря; надо ее стряхнуть, надо изъ душной темницы жизни вырваться на волю, въ обитель чарующихъ сновъ. Она возбудила подозрѣніе Цезаря своими неосторожными рѣчами; надо усыпить его бдительность, пусть онъ считаетъ ее неразрывно привязанной къ жизни. Съ этой цѣлью она разыгрываетъ передъ нимъ комедію съ Селевкомъ… Что это была комедія, видно изъ Плутарха, который свой разсказъ о ней заключаетъ словами: «Цезарь былъ обрадованъ, видя, что она такъ дорожитъ жизнью, и ушелъ отъ нея въ увѣренности, что онъ ее обманулъ, на дѣлѣ же онъ самъ былъ ею обманутъ» (гл. 83); но и Шекспиръ позаботился о томъ, чтобъ мы не относились слишкомъ довѣрчиво къ мнимой наивности Клеопатры. Едва успѣлъ Цезарь уйти, какъ она говоритъ своимъ подругамъ: «онъ хочетъ меня обмануть, дѣвушки, чтобы я не была благородна относительно самой себя», и тотчасъ посылаетъ Харміонъ за крестьяниномъ и змѣями. Нѣтъ, несомнѣнно Клеопатра хитритъ; сговорилась ли она съ Селевкомъ, или, что вѣроятнѣе, заранѣе разсчитала его образъ дѣйствій — этого поэтъ не счелъ нужнымъ намъ сказать; тутъ такту актера предоставлена полная свобода.

Своею послѣднею хитростью Клеопатра искупила всѣ прежніе обманы своей жизни. Благодаря ей смерть вошла въ ея послѣднее убѣжище — смерть величавая и торжествующая, какъ закатъ солнца въ пескахъ ливійской пустыни; смерть нѣжная и сладкая, какъ ласкающая дремота египетскихъ ночей. Ирада, Клеопатра, Харміана — одна за другой волшебницы неподражаемой жизни оставляютъ свою поруганную, земную обитель; съ послѣдними словами послѣдней изъ нихъ сказка навсегда уносится въ свою вѣчную родину, туда, гдѣ «блаженные духи отдыхаютъ на цвѣтистыхъ лугахъ».

Ѳ. Зѣлинскій.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Маркъ Антоній, Октавіо Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ — Тріумвиры.

Секстъ Помпей.

Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетъ, Деметрій, Филонъ — Придворные Антонія

Меценатъ, Агрпппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ — Приверженцы Цезаря.

Менасъ, Менекратъ, Варрій — Приверженцы Помпея.

Тавръ, главный военачальникъ Цезаря.

Канидій, главный изъ военачальниковъ Антонія.

Силій, одинъ изъ вождей подъ начальствомъ Вентидія.

Эвіроній, посолъ отъ Антонія къ Цезарю.

Алексасъ, Мардіянъ, Селевкъ, Діомедъ — Придворные Клеопатры.

Предсказатель.

Поселянинъ.

Клеопатра, царица Египта.

Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.

Харміана, Ира — Прислужницы Клеопатры.

Вожди, воины, гонцы, слуги и придворные.

Мѣсто дѣйствія — въ разныхъ частяхъ Римской имперіи.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Зала во дворцѣ Клеопатры. Входятъ Деметрій и Филонъ.

Филонъ.

Нѣтъ, полководца нашего безумье

Всѣ перешло границы. Тѣ глаза

Безстрашные, что нѣкогда сверкали,

Какъ Марсъ въ бронѣ, предъ строемъ легіоновъ,

Теперь устремлены съ покорной страстью

На смуглое лицо. Героя сердце,

Что въ полѣ грозныхъ битвъ своимъ біеньемъ

Застежки рвало на его груди,

Забывъ себя, вдругъ стало опахаломъ,

Чтобъ охлаждать любовный жаръ — цыганки.

Но вотъ идутъ. Внимательно смотри,

Увидишь самъ, какъ третій столбъ вселенной

Шутомъ блудницы сталъ. Лишь примѣчай.

Трубы. Входятъ Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи съ опахалами окружаютъ царицу.

Клеопатра.

Коль вправду любишь, то скажи, насколько.

Антоній.

Бѣдна любовь, которую возможно

Измѣрить.

Клеопатра.

У границъ твоей любви

Хочу поставить камень порубежный.

Антоній.

Коль такъ, то землю новую создай

Подъ новымъ небомъ.

(Входитъ слуга).

Слуга.

Вѣсти, повелитель,

Изъ Рима.

Антоній.

Скука! Говори короче.

Клеопатра.

Нѣтъ, долженъ ты ихъ выслушать, Антоній!

Какъ знать, быть можетъ, Фульвія не въ духѣ,

Иль шлетъ тебѣ скудобородый Цезарь

Приказъ свой властный: «сдѣлай то иль это!

То царство покори, тому дай волю.

Спѣши! Не то осудимъ мы тебя!»

Антоній.

Какъ, другъ мой?

Клеопатра.

Можетъ быть, иль нѣтъ, навѣрно

Тебѣ не жить здѣсь дольше. Цезарь шлетъ

Тебѣ отставку. Выслушай ее.

Гдѣ вызовъ въ судъ отъ Фульвіи? Илъ нѣтъ,

Отъ Цезаря, хотѣла я сказать,

Отъ нихъ обоихъ? Призови-жъ пословъ.

Клянусь вѣнцомъ египетской царицы,

Ты покраснѣлъ, Антоній. Эта краска —

Дань Цезарю. Иль отъ стыда, быть можетъ,

Ты такъ привыкъ краснѣть, когда, ругаясь,

Языкъ свой чешетъ Фульвія. Пословъ!

Антоній.

Пусть Римъ свалится въ Тибръ! Пусть рухнутъ своды

Имперіи обширной. Здѣсь мой міръ!

Всѣ царства — тлѣнъ, и грязная земля

Скотовъ, равно какъ и людей, питаетъ.

Вотъ благородство жизни въ чемъ!

(Цѣлуетъ ее).

Когда

Чета, какъ мы, такъ передъ цѣлымъ свѣтомъ

Рѣшила поступить въ любви взаимной,

Клянусь, ей нѣтъ подобной пары въ мірѣ!

Клеопатра.

Возвышенная ложь! Зачѣмъ женился

На Фульвіи, когда ея не любишь?

Я глупой лишь кажусь теперь, но знаю:

Самимъ собой останется всегда

Антоній.

Антоній.

Вдохновленный Клеопатрой.

Но изъ любви къ любви и къ упоенью

Ея часовъ не станемъ тратить время

На споры. Ни одна минута жизни

Пусть не проходитъ безъ утѣхъ. Чему

Мы вечеръ посвятимъ?

Клеопатра.

Прими пословъ!

Антоній.

Сварливая царица! Ты, кому

Пристало все, — и брань, и смѣхъ, и слезы.

Всѣ страсти ухитряются въ тебѣ

Стать красотой и вызвать восхищенье.

Я не хочу пословъ. Съ тобой вдвоемъ

По улицамъ мы будемъ въ этотъ вечеръ

Бродить и нравы черни наблюдать.

Идемъ, моя царица. Ты сама

Хотѣла такъ вчера. А вы молчите!

Антоній, Клеопатра со свитой уходятъ.

Деметрій.

Ужель такъ мало Цезаря онъ цѣнитъ?

Филонъ.

Порой, когда онъ больше не Антоній,

Теряетъ онъ всѣ доблести, какими

Антоній долженъ быть всегда украшенъ.

Деметрій.

Печально видѣть мнѣ, что подтверждаетъ

Онъ сплетни всѣ, идущія по Риму.

Но я хочу надѣяться, что завтра

Онъ образумится. Счастливой ночи!

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Александрія. Другая зала. Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель.

Харміана. Господинъ Алексасъ, сладостный Алексасъ, несравненный Алексасъ, совершенство въ образѣ Алексаса, гдѣ предсказатель, котораго ты такъ расхваливалъ царицѣ? О, встрѣтить бы мнѣ мужа, который, какъ ты говоришь, украшаетъ свои рога цвѣтами!

Алексасъ. Предсказатель!

Предсказатель. Что прикажешь?

Харміана. Такъ вотъ онъ кто? Это ты знаешь все на свѣтѣ?

Предсказатель.

Я въ необъятной книгѣ тайнъ природы

Кой-что могу прочесть.

Алексасъ.

Ты покажи

Ему свою ладонь.

Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ.

Несите все для пира!

Вина, чтобы пить здоровье Клеопатры!

Харміана. Хорошій человѣкъ, награди меня хорошей судьбой.

Предсказатель. Я судьбы не дѣлаю, а только предсказываю.

Xарміана. Ну такъ прошу тебя, предскажи мнѣ что-нибудь хорошее.

Предсказатель. Ты станешь гораздо прекраснѣе, чѣмъ ты теперь.

Xарміана. Онъ думаетъ, что я раздобрѣю.

Ира. Нѣтъ, на старости лѣтъ ты начнешь краситься.

Харміана. Только бъ не было морщинъ!

Алексасъ. Не мѣшай его премудрости. Слушай внимательно.

Харміана. Тс!…

Предсказатель. Ты будешь чаще влюблена, чѣмъ любима.

Xарміана. Въ такомъ случаѣ я предпочла-бы грѣть свою печень виномъ.

Алексасъ. Слушай его.

Харміана. А теперь предскажи мнѣ что-нибудь великолѣпное. Въ одинъ день дай мнѣ выйти замужъ за трехъ королей и остаться послѣ нихъ вдовой. Или въ пятьдесятъ лѣтъ дай мнѣ родить сына, который заткнетъ за поясъ Ирода Іудейскаго. Или выдай меня замужъ за Октавія Цезаря и сравни меня съ своей госпожей.

Предсказатель.

Переживешь свою ты госпожу,

Которой служишь.

Харміана. И отлично! Я долгую жизнь предпочитаю всѣмъ пряникамъ.

Предсказатель.

Твоя судьба была досель счастливѣй,

Чѣмъ будетъ впредь.

Харміана. Значитъ, мои дѣти останутся безъ имени. Будь милостивъ, скажи, сколько мнѣ на роду написано имѣть мальчиковъ и дѣвочекъ?

Предсказатель.

Будь вожделѣнье каждое твое

Плодородящимъ чревомъ, — милліонъ.

Харміана. Ступай прочь, шутъ. Тебя прощаютъ только потому, что ты колдунъ.

Алексасъ. А ты воображала, что о твоихъ вожделѣніяхъ знаютъ только твои простыни?

Харміана. Довольно обо мнѣ. Теперь предсказывай Ирѣ.

Алексасъ. Мы всѣ хотимъ знать свою судьбу.

Энобарбъ. Мнѣ и большинству изъ васъ сегодня судьба завалиться въ постель пьяными.

Ира. Вотъ ладонь, предвѣщающая цѣломудренную жизнь, если не что либо другое.

Харміана. Такъ же, какъ разливъ Нила предвѣщаетъ голодъ.

Ира. Молчи, буйная сопостельница, что ты смыслишь въ гаданьи?

Харміана. Нѣтъ, если влажная ладонь не признакъ плодородія, то я не умѣю почесать у себя за ухомъ. Пожалуйста, предскажи ей самую будничную судьбу.

Предсказатель. Ваши судьбы одинаковы.

Ира. Какимъ образомъ? Какимъ образомъ? Объясни подробнѣе.

Предсказатель. Я все сказалъ.

Ира. Какъ? Я не буду ни на вершокъ счастливѣе ея?

Харміана. А если-бы твоя судьба была на вершокъ длиннѣе моей, куда-бы ты приставила этотъ вершокъ?

Ира. Ужъ конечно не къ мужнину носу.

Харміана. Да исправитъ небо наши грѣховныя мысли! Очередь за Алексасомъ, его судьбу, его судьбу! О! молю тебя, сладчайшая Изида, жени его на безногой женѣ, и пусть она умретъ, а ему дай жену еще похуже. И такъ пусть онѣ слѣдуютъ другъ за дружкой одна хуже другой, до тѣхъ поръ пока самая скверная смѣясь не сведетъ его въ могилу пятидесятикратнымъ рогоносцемъ. Услышь эту мольбу, добрая Изида, и откажи мнѣ въ чемъ-нибудь другомъ, болѣе важномъ, о добрая Изида! молю тебя.

Ира. Аминь. Услышь молитву твоихъ рабынь, о всеблагая богиня! Ибо если сердце терзается при видѣ порядочнаго человѣка, женатаго на потаскушкѣ, то смертельно грустно видѣть негодяя не рогатымъ. И такъ, всеблагая Изида, будь справедлива и награди его по заслугамъ.

Харміана. Аминь!

Алексасъ. Каково! Если-бы отъ нихъ зависѣло сдѣлать меня рогоносцемъ, онѣ бы не задумались стать распутницами, лишь бы добиться своего.

Энобарбъ.

Тсс… Вотъ идетъ Антоній.

Харміана.

Нѣтъ, царица.

Входитъ Клеопатра.

Клеопатра. Видѣли вы полководца?

Энобарбъ. Нѣтъ, повелительница.

Клеопатра. Его не было здѣсь?

Xарміана. Нѣтъ, царица.

Клеопатра.

Онъ склоненъ былъ къ веселью, вдругъ сталъ мраченъ,

Задумавшись о Римѣ. Энобарбъ!

Энобарбъ.

Царица!

Клеопатра.

Отыщи и приведи

Его сюда! Алексасъ гдѣ?

Алексасъ.

Онъ здѣсь

И приказаній ждетъ. Но вотъ идетъ

Къ намъ повелитель.

Входитъ Антоній, въ сопровожденіи посла и свиты.

Клеопатра.

На него не взглянемъ.

Идемте!

Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана, предсказатель и свита уходятъ.

Вѣстникъ.

Первой выступила въ поле

Твоя супруга Фульвія.

Антоній.

Чтобъ съ братомъ

Моимъ сразиться, Люціемъ?

Вѣстникъ.

Да, съ нимъ.

Но брань не долго длилась. Власть событій

Сдружила ихъ. Они, соединясь,

На Цезаря пошли, но въ первой схваткѣ

Онъ побѣдилъ, принудивъ ихъ покинуть

Италію.

Антоній.

Похуже нѣтъ вѣстей?

Вѣстникъ.

Дурныя вѣсти тѣнь свою бросаютъ

На вѣстника.

Антоній.

Въ глазахъ глупца иль труса.

Разсказывай? Что было, то прошло.

И знай: тому, кто правду говоритъ мнѣ,

Будь это вѣсть о смерти, я внимаю,

Какъ если-бы онъ льстилъ мнѣ.

Вѣстникъ.

Лабіенъ

(Жестока вѣсть моя!) съ парѳянскимъ войскомъ

Всю занялъ Азію. Его знамена

Побѣдно вѣютъ отъ Евфратскихъ водъ,

Отъ Сиріи до Лидіи и самой

Іоніи, въ то время какъ…

Антоній.

Антоній,

Желаешь ты сказать.

Вѣстникъ.

О, повелитель!

Антоній.

Будь откровененъ. Не смягчай молвы

И Клеопатру называй, какъ въ Римѣ

Ее зовутъ. Брани меня нещадно

Словами Фульвіи. Мои ошибки

Клейми со всею силою, какую

Даютъ негодованье и правдивость.

Мы производимъ сорную траву,

Когда не вѣетъ вѣтеръ благотворный.

Твердить намъ объ ошибкахъ нашихъ значитъ —

Ихъ выполоть. Пока прощай.

Вѣстникъ.

Я повинуюсь.

Антоній.

Изъ Сикіона вѣсти! Говори!

Первый изъ свиты.

Гонецъ изъ Сикіона! Гдѣ онъ?

Второй изъ свиты.

Ждетъ

Твоихъ онъ приказаній.

Антоній.

Пусть войдетъ.

Египетскія крѣпкія оковы

Я разобью или погибну въ нѣгѣ.

Входитъ другой вѣстникъ.

Что скажешь?

Второй вѣстникъ.

Фульвія, твоя супруга,

Скончалась.

Антоній.

Гдѣ?

Второй вѣстникъ.

Скончалась въ Сикіонѣ.

О ходѣ-же болѣзни и другихъ

Извѣстьяхъ важныхъ здѣсь прочтешь.

Антоній.

Оставь меня.

Вѣстникъ уходитъ.

Антоній.

Великая душа ушла изъ міра.

Я этого хотѣлъ. Но что когда-то

Отвергли мы, намъ часто вновь желанно,

Межъ тѣмъ какъ наслажденье, повторяясь,

Становится противно въ настоящемъ,

Покинувъ міръ, она мнѣ дорога.

Рука, ее прогнавшая, хотѣла-бъ

Ее вернуть. Съ волшебницей-царицей

Разстаться должно. Десять тысячъ бѣдъ,

Невѣдомыхъ родитъ мнѣ эта праздность.

Эй, Энобарбъ!

Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ.

Что, господинъ, прикажешь?

Антоній.

Мнѣ нужно прочь отсюда и немедля.

Энобарбъ. Ну, этимъ мы убьемъ всѣхъ нашихъ женщинъ. Мы видимъ, какъ смертельно на нихъ дѣйствуетъ малѣйшая наша невнимательность. Какъ только онѣ узнаютъ, что мы уѣзжаемъ, — тутъ имъ и смерть.

Антоній. Я долженъ уѣхать.

Энобарбъ. Если въ самомъ дѣлѣ нужно, пусть женщины умираютъ! Было-бы жаль бросить ихъ изъ-за пустяковъ, но если приходится выбирать между ними и важнымъ дѣломъ, онѣ сами должны быть сочтены за пустякъ. Клеопатра, при одномъ намекѣ на это, умретъ немедленно. Я видѣлъ, какъ она двадцать разъ умирала по поводамъ менѣе важнымъ. Думаю, въ смерти скрытъ огонь, дѣйствующій на нее любовнымъ образомъ: больно охоча она умирать.

Антоній. Она хитра свыше всякаго вѣроятія.

Энобарбъ. Увы, повелитель, нѣтъ! Ея страсти сплетены изъ тончайшихъ частицъ чистой любви. Ея вздохи и слезы нельзя называть просто вѣтромъ и водою. Это — буря и ураганы, которыхъ не знаетъ календарь. Все это въ ней не можетъ быть хитростью. Если-же это хитрость, то она производитъ дождь и бурю такъ же легко, какъ Юпитеръ.

Антоній. Лучше-бы я никогда не видѣлъ ее!

Энобарбъ. О, господинъ, тогда-бы ты не видѣлъ чудеснѣйшаго изъ созданій. Не вкусивъ этого счастія, ты лишилъ-бы свое путешествіе всякой прелести.

Антоній. Фульвія скончалась.

Энобарбъ. Что, господинъ?

Антоній. Фульвія скончалась.

Энобарбъ. Фульвія?

Антоній. Умерла.

Энобарбъ. Ну, что-жъ, повелитель, принеси небожителямъ благодарственную жертву; когда ихъ богоподобіямъ случается отозвать жену у мужа, послѣднему остается смотрѣть на нихъ, какъ на портныхъ земли, утѣшаясь мыслью, что когда старое платье изношено, любому изъ нихъ можно заказать новое. Если-бы послѣ Фульвіи не осталось другихъ женщинъ, твое дѣло было-бы плохо. А теперь горе увѣнчается утѣшеніемъ. Старая сорочка превратится въ новую юбку, и поистинѣ, слезы, которыя можно проливать по этому случаю, скрываются въ головкѣ лука.

Антоній.

Затѣянныя въ Римѣ ей дѣла,

Отсутствія не терпятъ моего.

Энобарбъ. А дѣла, затѣянныя тобою, не терпятъ твоего отсутствія здѣсь. Въ особенности дѣла съ Клеопатрой, которыя цѣликомъ зависятъ отъ твоего присутствія.

Антоній.

Довольно шутокъ. Свитѣ передай

Рѣшенье наше. Самъ-же я царицѣ

Причины всѣ отъѣзда объясню

И выпрошу согласье на разлуку.

Не только смерть жены, но и другія

Зовутъ насъ неотложныя дѣла,

И лучшія друзья изъ Рима въ письмахъ

Меня домой торопятъ. Секстъ Помпей,

На Цезаря возставъ, уже владѣетъ

Морями. Нашъ измѣнчивый народъ,

(Любовью награждающій героевъ,

Не раньше чѣмъ они ушли отъ міра),

Всѣ доблести великаго Помпея

Сталъ видѣть въ сынѣ. Онъ-же знатность рода

Возвысилъ личной храбростью и силой

И сталъ вождемъ людей. Его полетъ

Опасностью для міра угрожаетъ.

Не мало расплодилось тамъ такого,

Въ чемъ жизнь, какъ въ конскомъ волосѣ, таится

Хоть не грозитъ оно змѣинымъ ядомъ.

Повѣдай подчиненнымъ нашу волю,

Скажи, чтобъ въ путь сбирались.

Энобарбъ.

Повинуюсь.

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

Александрія. Другая зала. Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ.

Клеопатра.

Гдѣ онъ?

Харміана.

Его я больше не видала.

Клеопатра.

Взгляни-ка, гдѣ онъ, кто съ нимъ, чѣмъ онъ занятъ?

Не говори, что я тебя послала.

Коль грустенъ онъ, скажи, что я пляшу,

Коль веселъ — что внезапно заболѣла.

Ступай и возвращайся.

Алексасъ уходитъ.

Xармiана.

О, царица,

Мнѣ кажется, коль искренно ты любишь,

Ты путь въ любви избрала, не ведущій

Къ взаимности.

Клеопатра.

А что должна-бъ я сдѣлать?

Xармiана.

Уступчивою быть и не перечить

Ему ни въ чемъ.

Клеопатра.

Безумная, ты учишь,

Какъ потерять его.

Xармiана.

Не доводи

До крайности его, будь терпѣлива.

Мы начинаемъ ненавидѣть тѣхъ,

Кого боялись долго. Вотъ Антоній!

Входитъ Антоній.

Клеопатра.

Мнѣ грустно. Я больна.

Антоній.

Какъ тяжело

Мнѣ сообщить теперь свое рѣшенье!

Клеопатра.

О, помоги мнѣ выйти, Харміана!

Я падаю. Не можетъ это длиться,

Природа дольше выдержать не въ силахъ

Антоній.

Царица милая!

Клеопатра.

Прошу, подальше.

Антоній.

Но что случилось?

Клеопатра.

Вижу по глазамъ,

Ты получилъ хорошія извѣстья.

О чемъ гласитъ письмо жены законной?

Что жъ, уѣзжай. О, если-бъ никогда

Она тебя сюда не отпускала!

Такъ пусть не говоритъ, по крайней мѣрѣ,

Что я тебя держу. Я надъ тобою

Безсильна. Весь ты ей принадлежишь.

Антоній.

Богамъ извѣстно…

Клеопатра.

Ни одна царица

Такъ не была обманута, какъ я.

Я чуяла измѣну.

Антоній.

Клеопатра!

Клеопатра.

Могла-ль я ждать, что мнѣ ты будешь вѣренъ,

Ты, обманувшій Фульвію, хотя-бы

Ты клятвами поколебалъ престолы

Боговъ! Безумно сердцемъ довѣряться

Обѣтамъ устъ, что клятвы нарушаютъ

Въ тотъ мигъ, когда даютъ ихъ.

Антоній.

О, царица

Любимая!

Клеопатра.

Не скрашивай, молю,

Отъѣзда своего. Простись — и въ путь!

Въ тотъ день, когда молилъ ты разрѣшенья

Остаться здѣсь — слова звучали кстати.

Ты про отъѣздъ тогда не говорилъ.

Въ моихъ глазахъ, въ устахъ ты видѣлъ вѣчность,

Въ дугахъ бровей — блаженство. Все во мнѣ

Небеснымъ звалъ. Я та-же, что и прежде,

Иль ты, первѣйшій въ мірѣ воинъ, былъ

Лжецомъ первѣйшимъ.

Антоній.

Но, царица!

Клеопатра.

Если-бъ

Имѣла я твой ростъ, узналъ бы ты,

Что храбрыя сердца есть и въ Египтѣ.

Антоній.

О, выслушай, царица. Нашу службу

Необходимость этихъ бурныхъ дней

На время призываетъ, но останусь

Я сердцемъ твой. Италія полна

Мечей междоусобныхъ. Секстъ Помпей

Къ стѣнамъ подходитъ Рима. Равносилье

Двухъ внутреннихъ властей готовитъ смуты.

Кто былъ вчера народу ненавистенъ,

Достигнувъ власти, пріобрѣлъ любовь.

Богатъ отцовской славою, изгнанникъ

Помпей сердца тѣхъ гражданъ покорилъ,

Кто выгодъ не извлекъ изъ настоящихъ

Порядковъ, — ихъ число внушаетъ страхъ.

Бездѣйствіемъ болѣя, дряблость духа

Здоровья ждетъ отъ перемѣнъ мятежныхъ.

Моя-жъ причина личная — и это

Тебя вполнѣ съ отъѣздомъ примиритъ —

Смерть Фульвіи.

Клеопатра.

Хотя не отъ безумья,

Мой возрастъ отъ ребячества защита!

Ужели можетъ Фульвія скончаться?

Антоній.

Она мертва, царица. Вотъ, взгляни,

Ты здѣсь прочтешь, въ часы досуговъ царскихъ,

О смутахъ, что она тамъ натворила,

И, наконецъ, о лучшемъ, — гдѣ и какъ

Скончалася.

Клеопатра.

О, лживая любовь!

Гдѣ-жъ урны съ влагой слезъ твоихъ? Я вижу,

По смерти вижу Фульвіи, какъ примешь

Ты смерть мою.

Антоній.

Довольно вздорить. Лучше

Узнай мои желанья. Отъ тебя

Зависитъ, сбыться имъ иль нѣтъ! Клянусь

Огнемъ, животворящимъ нильскій илъ,

Что ухожу я, какъ слуга твой вѣрный,

Какъ воинъ твой, готовый на войну

Или на миръ, по твоему рѣшенью.

Клеопатра.

Шнуровку распусти мнѣ, Харміана.

Не нужно. Я здорова и больна,

Вотъ какъ любовь Антонія.

Антоній.

Довольно,

Царица милая! Моей любви

Довѣрься. Съ честью выдержитъ она

Любое испытанье.

Клеопатра.

Доказала

Мнѣ это участь Фульвіи. Прошу,

Къ сторонкѣ отвернись, поплачь по ней,

Потомъ простись со мною, увѣряя,

Что это слезы по Египту. Вотъ что,

Съ притворствомъ тонкимъ сцену мнѣ сыграй,

Изобрази въ ней искренность искусно.

Антоній.

Меня разсердишь ты — и только.

Клеопатра.

Могъ-бы

Сыграть ты лучше — но и такъ недурно.

Антоній.

Мечомъ клянусь я!

Клеопатра.

И щитомъ. Отлично!

Онъ дѣлаетъ успѣхи. То-ль еще

Умѣетъ онъ! Взгляни, о Харміана,

На Геркулеса римскаго. Какъ тонко

Онъ скрытый гнѣвъ съигралъ!

Антоній.

Я ухожу.

Клеопатра.

Одно лишь слово, господинъ учтивый.

Другъ друга мы покинемъ, — нѣтъ, не то.

Другъ друга мы любили, — нѣтъ, не то.

Все это знаешь самъ. Хотѣла что-то

Сказать я. Только память у меня

Похожа на Антонія. Забыта

Я имъ совсѣмъ.

Антоній.

Когда-бъ не зналъ я, что тебѣ

Подвластно легкомысліе, я счелъ-бы

Тебя за легкомысліе живое.

Клеопатра.

Повѣрь, не такъ легко такъ близко къ сердцу

Такое легкомысліе носить,

Какъ носитъ Клеопатра. Но прости мнѣ.

Все, что во мнѣ не нравится тебѣ,

Мнѣ кажется убійственнымъ самой.

Тебя зоветъ отсюда голосъ чести,

Итакъ, будь глухъ къ безумью моему.

И боги да хранятъ тебя. Твой мечъ

Пускай побѣда лавромъ увѣнчаетъ,

Удача уравнитъ твой путь.

Антоній.

Прощай.

Разлука насъ и держитъ, и торопитъ.

Здѣсь оставаясь, ты идешь со мною,

Я-жъ, удаляясь, остаюсь съ тобой.

Идемъ. (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

(Римъ. Комната въ замкѣ Цезаря). Входятъ Октавій Цезарь и Лепидъ.

Цезарь.

Итакъ, Лепидъ, ты будешь знать отнынѣ,

Что не въ природѣ Цезаря питать

Къ великому сопернику вражду.

Вотъ всѣ извѣстья изъ Александріи:

Онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи

При факелахъ средь оргій. На мужчину

Не больше онъ похожъ, чѣмъ Клеопатра,

Вдова-же Птолемеева не больше

На женщину похожа, чѣмъ онъ самъ.

Съ трудомъ принявъ пословъ, насилу вспомнилъ,

Что у него друзья есть. Согласись,

Онъ скопище живое всѣхъ пороковъ.

Лепидъ.

Не вѣрю, чтобъ пороки въ немъ затмили

Всѣ доблести. Его несовершенства,

Что звѣзды въ небѣ, яркія на фонѣ

Полночной тьмы. Они въ немъ врождены,

Не развиты самимъ. Ихъ устранить

Не въ силахъ онъ, но самъ не одобряетъ.

Цезарь.

Ты слишкомъ добръ. Пусть не грѣшно, допустимъ,

Понѣжиться на ложѣ Птолемея,

За мигъ веселья царствомъ заплатить,

Съ рабами состязаться въ пьянствѣ, въ полдень

По улицамъ шататься, на кулачкахъ

Бороться съ чернью, провонявшей потомъ,

Допустимъ, это все ему пріятно

(Хоть долженъ быть тотъ созданъ не какъ всѣ,

Кого-бы это все не запятнало),

И все-жъ онъ оправданья не нашелъ бы

Своимъ порокамъ, вспомнивши, какъ тяжко

Намъ всѣмъ отъ легкомыслія его.

Пускай-бы дни досуга посвятилъ онъ

Разврату, — пресыщенье и сухотка

Въ костяхъ ему за то наградой были-бъ,

Но праздно убивать такое время,

Какъ это, что зоветъ его отъ нѣги,

Какъ барабанный бой, напоминая

О собственной его и нашей власти, —

За это можно только побранить,

Какъ школьниковъ бранятъ, когда они,

Уже вкусивъ отъ знанья, для минутной

Забавы про ученье забываютъ

На зло разсудку.

Входитъ вѣстникъ.

Лепидъ.

Вотъ еще извѣстья.

Вѣстникъ.

Исполненъ твой приказъ, великій Цезарь.

Ты ежечасно будешь получать

Извѣстья о событьяхъ внѣ страны.

Помпей владѣетъ моремъ. Онъ привлекъ

Сердца людей, что Цезарю служили

Изъ страха только. Въ гавани стеклись

Толпами недовольные. Повсюду

Его считаютъ жертвой.

Цезарь.

Долженъ былъ я

Предвидѣть это. Съ древнихъ лѣтъ насъ учитъ

Исторія, что пріобрѣвшій власть

Любимъ, пока лишь къ власти онъ стремился,

А потерявшій власть, хотя-бъ онъ прежде

Не зналъ и не заслуживалъ любви —

Исчезнувши, становится всѣмъ дорогъ.

Похожа чернь на водоросль рѣчную,

Что движется безъ отдыха съ волною

И отъ своей подвижности гніетъ.

Вѣстникъ.

Еще извѣстье, Цезарь. Менекратъ

Съ Менасомъ, — знаменитые пираты, —

Поработили море, бороздя

Его поверхность разными судами.

На берега Италіи они

Свершили не одинъ набѣгъ отважный. —

Прибрежный житель чуть о нихъ заслышитъ,

Блѣднѣетъ отъ испуга. Молодежь

Горячая волнуется. Корабль,

Чуть выйдетъ въ море, въ плѣнъ къ нимъ попадаетъ.

Помпея имя больше намъ вредитъ,

Чѣмъ всѣ его отряды.

Цезарь.

О, Антоній!

Воспрянь отъ оргій праздныхъ! Въ дни былые,

Когда ты, консуловъ убивши Панса

И Гиртія, былъ изгнанъ изъ Модены,

И голодъ по пятамъ твоимъ гнался, —

Тогда ты терпѣливѣй, чѣмъ дикарь,

Переносилъ лишенья, хоть воспитанъ

Былъ въ роскоши. Пилъ конскую мочу,

И воду желтую болотъ, которой

Не стали-бъ пить и звѣри. Не гнушался

Кислѣйшихъ ягодъ на кустахъ дичайшихъ,

Глодалъ кору древесную, подобно

Оленю средь зимы, когда луга

Покрыты снѣгомъ. Говорятъ, на Альпахъ

Такимъ питался мясомъ, что при видѣ

Его иной-бы умеръ. И все это

(Теперь разсказъ мой честь твою позоритъ)

Ты выносъ, какъ солдатъ, и даже щеки

Твои не похудѣли отъ лишеній.

Лепидъ.

Какъ жаль его!

Цезарь.

О, если-бъ стыдъ вернулъ

Его скорѣе въ Римъ! Пора обоимъ

Намъ въ поле выступить. Для этой цѣли

Совѣтъ поспѣшно созовемъ. Помпею

Полезна наша праздность.

Лепидъ.

Завтра, Цезарь

Тебѣ смогу я точно указать,

Какія силы на водѣ и сушѣ

Въ моемъ распоряжёньи для борьбы

Съ грозящею опасностью.

Цезарь.

До встрѣчи

И я займуся тѣмъ-же. До свиданья.

Лепидъ.

Прощай. За это время всѣ извѣстья,

Какія ты получишь отовсюду,

Прошу мнѣ сообщить.

Цезарь.

Не сомнѣвайся

Я знаю, это долгъ мой.

(Уходятъ).

СЦЕНА V.

Александрія. Залъ во дворцѣ. Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

Клеопатра. Харміана!

Харміана. Царица.

Клеопатра.

Дай мандрагоры выпить мнѣ.

Харміана.

Зачѣмъ?

Клеопатра.

Чтобъ время все проспать, пока Антоній

Въ отсутствіи.

Хармиана.

Ты думаешь о немъ

Ужъ слишкомъ много.

Клеопатра.

Это вѣдь измѣна!

Хармиана.

Едва-ль, царица.

Клеопатра.

Евнухъ Мардіанъ!

Мардіанъ.

Чѣмъ повелишь служить тебѣ, царица?

Клеопатра.

Не пѣніемъ своимъ. Какая радость

Мнѣ въ томъ, что есть у евнуха. Ты счастливъ,

Что оскопленъ. Твои мечты свободны,

Не мчатся изъ Египта. Ты любить

Способенъ?

Мардіанъ.

Да, царица.

Клеопатра.

Въ самомъ дѣлѣ?

Мардіанъ.

Не въ самомъ дѣлѣ. Дѣлать не умѣю

Того, что въ самомъ дѣлѣ дѣлать должно.

И все-жъ я знаю страсть. Я вижу въ мысляхъ

Все, что Венера съ Марсомъ совершали.

Клеопатра.

О, Харміана! Какъ ты полагаешь,

Гдѣ онъ теперь? Стоитъ онъ иль сидитъ?

Пѣшкомъ идетъ-ли? Сѣлъ-ли на коня?

О конь счастливый, на себѣ несущій

Антонія! Безстрашенъ будь, о конь!

Ты знаешь-ли, кого несешь? Атласа,

Кто полъ-земли поднялъ, десницу, щитъ

Людского рода! Можетъ быть, теперь онъ

Шепнулъ: «гдѣ змѣйка нильская моя?*

Онъ такъ меня зоветъ. Но я питаю

Сама себя сладчайшею отравой

Захочетъ-ли онъ думать обо мнѣ,

Столь смуглой отъ лучей влюбленныхъ Феба,

Столь глубоко морщинами покрытой

Рукою времени. Вотъ въ дни былые,

Когда былъ живъ широколобый Цезарь,

Была кускомъ я царскимъ! И великій

Помпей стоялъ недвижно, взоръ вперяя

Въ мое лицо. Хотѣлъ бы здѣсь онъ бросить

Восторга якорь и глядѣть до смерти

На ту, кто стала жизнью для него.

Входитъ Алексасъ.

Алексасъ.

Привѣтъ тебѣ, владычица Египта!

Клеопатра.

Какъ мало ты лицомъ похожъ на Марка

Антонія! Но онъ тебя прислалъ,

И этотъ чудодѣйственный напитокъ

Тебя позолотилъ. Какъ поживаетъ

Мой храбрый Маркъ Антоній?

Алексасъ.

О, царица,

Въ послѣдній мигъ передъ моимъ уходомъ

Въ послѣдній разъ поцѣловалъ онъ эту

Восточную жемчужину. Слова-же,

Что онъ сказалъ, въ моемъ таятся сердцѣ.

Клеопатра.

Мой слухъ желаетъ вызвать ихъ оттуда.

Алексасъ.

„Мой добрый другъ“, --сказалъ онъ: „передай,

Что вѣрный римлянинъ послалъ великой

Египтянкѣ сокровище вотъ это,

Изъ раковины взятое. Намѣренъ

У ногъ ея онъ искупить ничтожность

Такого дара, царствами украсивъ

Ея престолъ могучій. Весь востокъ,

Скажи ей, будетъ звать ее царицей“.

Затѣмъ, кивнувъ мнѣ головой, онъ важно

Сѣлъ на коня ретиваго, и конь

Заржалъ такъ громко, что мои слова

Навѣрно заглушилъ-бы.

Клеопатра.

Былъ онъ веселъ

Или грустилъ?

Алексасъ.

Онъ былъ, какъ время года

На рубежѣ между тепломъ и стужей, —

Не веселъ и не грустенъ.

Клеопатра.

Какъ искусно

Подобрано расположенье духа!

О, Харміана, милая! Замѣть,

Вотъ это человѣкъ! Замѣть: не грустенъ,

Чтобъ тѣхъ не омрачить, чье настроенье

Зависитъ отъ того, какъ онъ настроенъ.

Не веселъ, чтобы всѣмъ имъ показать,

Что мысль его и счастіе въ Египтѣ;

На рубежѣ межъ грустью и весельемъ!

О, смѣсь небесная! Хоть изступленье

И въ грусти, и въ веселіи пристало

Тебѣ, какъ никому другому въ мірѣ!

Ты встрѣтилъ-ли гонцовъ моихъ?

Алексасъ.

Царица,

Я повстрѣчалъ, по крайней мѣрѣ, двадцать

Гонцовъ различныхъ. Почему ты шлешь

Въ такомъ числѣ ихъ слѣдомъ другъ за другомъ?

Клеопатра.

Родившійся въ тотъ день, когда забуду

Антонію писать, умретъ въ злосчастьи.

Бумаги и чернилъ, о Харміана!

Добро пожаловать, Алексасъ добрый!

Скажи мнѣ, Харміана, такъ любила

Я Цезаря?

Хармиана.

О, доблестный мой Цезарь!

Клеопатра.

Въ другой разъ подавись такой хвалою.

Скажи: мой доблестный Антоній!

Хармиана.

Мощный Цезарь!

Клеопатра.

Клянусь Изидой, разобью тебѣ

Я зубы въ кровь, коль Цезаря еще разъ

Сравнишь съ моимъ героемъ изъ героевъ!

Xарміана.

Прости, я твой припѣвъ лишь повторяю.

Клеопатра.

Незрѣлыхъ дней зеленыя сужденья!

Еще во мнѣ не разгорѣлась кровь,

Когда я такъ судила; но ступай.

Бумагу и чернилъ мнѣ! Каждый день

Я буду присылать привѣтъ особый, —

Хотя-бъ пришлось Египетъ обезлюдить!

(Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

(Мессина. Домъ Помпея). Входить Помпей, Менекратъ и Менасъ.

Помпей.

Коль боги справедливы, то они

И праведныхъ людей въ дѣлахъ поддержатъ.

Менекратъ.

Повѣрь, Помпей достойный, промедленье

Не есть отказъ.

Помпей.

Покуда предстоимъ

Ихъ алтарямъ, чего мы просимъ — гибнетъ.

Менекратъ.

Въ невѣдѣньѣ мы часто просимъ бѣдъ,

Въ нихъ мудрые отказываютъ боги,

И нашихъ же молитвъ неисполненье —

На благо намъ.

Помпей.

Мнѣ суждена удача.

Народомъ я любимъ, владѣю моремъ,

И власть моя ростетъ; мнѣ говоритъ

Предчувствіе: достигну полной власти.

Обѣдаетъ въ Египтѣ Маркъ Антоній

И не начнетъ войны внѣ дома. Цезарь

Чтобъ золото скопить — сердца теряетъ.

Лепидъ имъ льститъ, и оба льстятъ ему,

Но никого не любитъ, и никѣмъ

Изъ нихъ онъ не любимъ.

Менасъ.

Лепидъ и Цезарь

Съ громаднымъ войскомъ двинулись въ походъ.

Помпей.

Ложь! Кто сказалъ тебѣ объ этомъ?

Менасъ.

Сильвій.

Помпей.

Пригрезилось ему. Ждутъ оба въ Римъ

Антонія. Всѣ прелести любви

Пусть блеклыя уста твои украсятъ,

О Клеопатра жгучая! Ты чары

Соедини съ красой и сладострастьемъ,

Любовника влеки на поле пиршествъ,

Мозгъ отумань. Искуснѣйшій пусть поваръ

Приправами въ немъ голодъ возбуждаетъ,

Которыми пресытиться нельзя.

Обжорство, сонъ — да усыпятъ въ немъ честь,

Пока она не канетъ въ бездну Леты.

Входитъ Варрій.

Помпей.

Съ какою вѣстью, Варрій?

Варрiй.

Съ достовѣрной.

Антонія ждутъ въ Римѣ каждый часъ.

Со времени отъѣзда изъ Египта —

Имѣлъ онъ время, чтобъ туда прибыть.

Помпей.

Охотнѣй бы я внялъ не важной вѣсти.

Не думалъ я, чтобъ онъ — любви обжора —

Свой шлемъ надѣлъ изъ-за пустой войны.

Онъ тѣхъ двоихъ въ бою опаснѣй вдвое.

Гордиться мы должны, что изъ объятій

Египетской вдовы — попыткой нашей

Исторнутъ сластолюбецъ ненасытный.

Менасъ.

Не думаю, чтобъ Цезарь и Антоній

Могли сойтись. Покойною женою

Антонія былъ оскорбляемъ Цезарь,

И братъ его съ нимъ воевалъ, хотя

Тутъ не вина Антонія.

Помпей.

Не знаю

Какъ разростись вражда пустая можетъ.

Но не возстань мы противъ нихъ — возможно,

Что межъ собой сцѣпились бы они.

Чтобъ вынуть мечъ — у нихъ причинъ довольно.

Но можетъ ли ихъ страхъ предъ нами — связью

Для нихъ служить, раздоры ихъ смиривъ —

Вотъ мы чего не знаемъ. Да свершится

Угодное богамъ. Спасаться нужно,

И къ этому приложимъ силы дружно.

Менасъ, идемъ.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Римъ. Въ домѣ Лепида. Входятъ Энобарбъ и Лепидъ.

Лепидъ.

Ты, Энобарбъ, достойно поступилъ бы,

Когда бъ вождя ты мягче выражаться

Уговорилъ.

Энобарбъ.

Пусть отвѣчаетъ онъ

По своему, и Цезаремъ затронутъ,

Пускай глядитъ Антоній свысока

На Цезаря и, словно Марсъ, гремитъ.

Клянусь богами, будь я съ бородою

Антонія — не сталъ бы нынче бриться.

Лепидъ.

Но время ли теперь для личныхъ счетовъ?

Энобарбъ.

Ко времени — все, что имъ рождено.

Лепидъ.

Но мелкіе должны дать мѣсто крупнымъ.

Энобарбъ.

Нѣтъ, если тѣ явились раньше.

Лепидъ.

Гнѣвно

Ты говоришь… Не разгребай золы.

Вотъ доблестный Антоній.

Входятъ Антоній и Вентидій.

Энобарбъ.

Вотъ и Цезарь.

Входятъ Цезарь, Агриппа, Меценатъ.

Антоній.

Какъ только въ Римѣ всѣ дѣла устроимъ —

Отправимся, Вентидій — на парѳянъ.

Цезарь.

Не знаю, Меценатъ, спроси Агриппу.

Лепидъ.

Достойные друзья, важна причина,

Сближающая насъ. Да не разлучатъ

Насъ мелочи. Есть поводъ для вражды, —

Его обсудимъ мягко: разбираясь

Запальчиво въ обидахъ совершаемъ

Убійство мы, но не врачуемъ ранъ.

Товарищи, молю, возможно мягче

Касайтесь вы вопросовъ самыхъ жгучихъ,

Запальчивость да не усилитъ зла.

Антоній.

Рѣчь добрая, и будь мы предъ войсками,

Готовыми къ сраженью — точно такъ

Я сдѣлалъ бы.

Цезарь.

Тебѣ привѣтъ мой въ Римѣ.

Антоній.

Благодарю.

Цезарь.

Садись.

Антоній.

Садись и ты.

Цезарь.

Ну, хорошо.

Антоній.

Я слышалъ, ты дурное

Находишь тамъ, гдѣ нѣтъ его, а если бъ

Оно и было — дѣло не твое.

Цезарь.

Смѣшонъ я былъ бы, если бъ обижался

На мелочи, тѣмъ больше — на тебя;

Еще смѣшнѣй — когда бъ тебя порочилъ,

Межъ тѣмъ какъ мнѣ не слѣдовало даже

И называть тебя.

Антоній.

Но чѣмъ касалось

Тебя мое въ Египтѣ пребыванье?

Цезарь.

Не болѣе, чѣмъ въ Римѣ жизнь моя —

Тебя въ Египтѣ, но когда бъ оттуда

Ты вздумалъ козни строить — то меня

Коснулось бы оно.

Антоній.

Что значитъ: козни?

Цезарь.

Въ виду всего, здѣсь бывшаго — уловишь

Ты мысль мою. Со мной вели войну

Жена твоя и братъ. Служилъ предлогомъ

Ты для нея, ты былъ — ихъ бранный кличъ.

Антоній.

Ошибся ты. Не посвященъ я братомъ

Въ его дѣла, о нихъ освѣдомляясь,

Былъ извѣщенъ я вѣрными людьми,

Что бились за тебя. Скорѣй безславилъ

Онъ власть мою съ твоею заодно,

И мнѣ наперекоръ съ тобой сражался,

Затѣмъ, что цѣль у насъ съ тобой одна.

И раньше въ томъ ты изъ моихъ посланій

Увѣрился. Ища предлоговъ къ ссорѣ,

Изъ цѣльнаго ты не составишь ихъ,

Сшивай изъ лоскутковъ..

Цезарь.

Въ непониманьи

Коря меня, ты хвалишься, но самъ

Сшилъ на живую нитку извиненья.

Антоній.

О, нѣтъ. Я знаю, убѣжденъ: не могъ

Ты не признать тотъ очевидный выводъ,

Что я, союзникъ твой въ томъ самомъ дѣлѣ,

Противникомъ котораго онъ сталъ —

Не могъ войнѣ сочувствовать, грозящей

Покою моему. Что до жены —

Пусть духъ ея вселился бы въ другую!

Владѣя третью міра — на веревкѣ

Ты поведешь его, но не ее.

Энобарбъ. Хорошо бы всѣмъ намъ имѣть такихъ женъ! Тогда мужчины могли бы воевать съ женщинами.

Антоній.

Я съ грустью, Цезарь, допустить готовъ:

Ея неодолимая сварливость

(Не лишена лукаваго разсчета),

Доставила тебѣ не мало горя,

Но, согласись, я невиновенъ въ томъ.

Цезарь.

Пока въ Александріи пировалъ ты —

Я написалъ тебѣ, но ты засунулъ.

Письмо въ карманъ и оскорбилъ гонца.

Антоній.

Онъ ворвался ко мнѣ безъ разрѣшенья.

Троихъ царей я угощалъ въ ту пору

И менѣе былъ трезвъ, чѣмъ поутру.

Сознался въ томъ на слѣдующій день,

И этимъ я какъ бы просилъ прощенья.

Да будетъ онъ въ раздорахъ не причемъ,

И если намъ повздорить суждено —

Его не вспоминай.

Цезарь.

Условья клятвы

Нарушилъ ты, меня же не дерзнешь

Въ томъ обвинить.

Лепидъ.

Будь мягче, Цезарь.

Антоній.

Нѣтъ,

Пусть говоритъ. Честь для меня священна,

Которой, судя по его словамъ,

Я измѣнилъ. Пусть продолжаетъ Цезарь.

Условья клятвы…

Цезарь.

Въ случаѣ нужды —

Подмогу и оружье дать… Въ обоихъ

Ты отказалъ.

Антоній.

Скорѣе: упустилъ.

Сознанія тогда, въ часы отравы,

Я былъ лишенъ. Насколько въ состояньи —

Винюсь я предъ тобой, но откровенность

Не умалитъ величья моего,

Достоинствомъ не дастъ мнѣ поступиться.

Вотъ истина: чтобъ я Египетъ бросилъ —

Тутъ Фульвія затѣяла войну,

И — поводъ къ ней невольный — за нее

Я приношу тебя всѣ извиненья,

Которыя лишь допускаетъ честь.

Лепидъ.

Достойныя слова!

Меценатъ.

Обидъ взаимныхъ

Вы не касайтесь больше. Ихъ забыть

Не значитъ ли — признать, что примиренья

Необходимость требуетъ отъ васъ.

Лепидъ.

Ты говоришь достойно, Меценатъ.

Энобарбъ. Или одолжите другъ другу на время вашу любовь, затѣмъ можете взять ее обратно, когда о Помпеѣ не будетъ болѣе и рѣчи. Довольно у васъ будетъ времени для ссоръ, когда не окажется другого занятія.

Антоній.

Лишь воинъ ты. Молчи.

Энобарбъ.

Почти забылъ я,

Что истина нѣмою быть должна.

Антоній.

Ты оскорбилъ собранье. Замолчи же.

Энобарбъ.

Я превратился въ камень. Продолжайте.

Цезарь.

Не смыслъ рѣчей, лишь способъ выраженья

Не одобряю я. Нельзя дружить

Намъ при такомъ различіи въ поступкахъ,

Но существуй настолько крѣпкій обручъ,

Чтобъ насъ связать — то въ поискахъ за нимъ

Изъ края въ край весь міръ я обошелъ бы.

Агриппа.

Дозволь мнѣ, Цезарь…

Цезарь.

Говори, Агриппа.

Агриппа.

Есть у тебя по матери сестра —

Октавія. Великій Маркъ Антоній

Теперь вдовецъ.

Цезарь.

Агриппа, замолчи.

Когда бъ тебя слыхала Клеопатра —

Ты заслужилъ бы въ дерзости укоръ.

Антоній.

Я, Цезарь, не женатъ еще. Агриппу

Дай выслушать.

Агриппа.

Чтобъ въ дружбѣ вѣчной жили

И братьями вы стали, неразрывнымъ

Узломъ сердца соединивъ — женой

Пусть назоветъ Октавію Антоній:

Ея краса достойна изъ мужей

Первѣйшаго, а качества и прелесть —

Краснорѣчивѣй словъ. При этомъ бракѣ

Соперничество мелкое — теперь

Столь важное, и страхъ, бѣдой грозящій —

Становятся ничѣмъ, а правда — сказкой.

Межъ тѣмъ теперь и въ сказкѣ видятъ правду.

Ея любовь къ обоимъ вамъ — любовь

Межъ вами родила бъ, а вслѣдъ за нею —

Всеобщую любовь къ обоимъ вамъ.

Простите мнѣ. Мысль эта не внезапна,

И долгомъ внушена.

Антоній.

Что скажетъ Цезарь?

Цезарь.

Онъ — ничего, покуда не узнаетъ

Что думаетъ объ этомъ Маркъ Антоній?

Антоній.

Когда скажу: „да будетъ такъ, Агриппа!“

Какую власть имѣетъ онъ исполнить,

Что говорилъ?

Цезарь.

Власть Цезаря, его

Вліянье на Октавію.

Антоній.

Во вѣки

Не вздумаю мѣшать я исполненью

Прекраснѣйшаго замысла! Дай руку.

Осуществи его, отнынѣ нами

Въ любви и нашихъ замыслахъ великихъ —

Пусть братскія сердца руководятъ.

Цезарь.

Вотъ и моя рука. Тебѣ вручаю

Сестру мою; такъ ни одну сестру

Братъ не любилъ; пускай для единенья

Сердецъ и нашихъ царствъ живетъ она,

Пусть нашъ союзъ во вѣкъ мы не расторгнемъ.

Лепидъ.

Да будетъ такъ.

Антоній.

Поднять мечъ на Помпея

Не думалъ я. Недавно оказалъ

Онъ важныя услуги мнѣ. Я долженъ

Благодарить его, чтобъ не навлечь

Укоръ въ неблагодарности, а послѣ

Я вызову его.

Лепидъ.

Не терпитъ время.

Сейчасъ идти должны мы на Помпея,

Иль онъ пойдетъ на насъ.

Антоній.

Гдѣ онъ теперь?

Лепидъ.

Вблизи горы Мизены.

Антоній.

Велики ли

Войска его на сушѣ?

Лепидъ.

Велики,

И все растутъ. Онъ моремъ всѣмъ владѣетъ.

Антоній.

Такъ говоритъ молва. Скорѣй бы съ нимъ

Увидѣться! Такъ поспѣшимъ. Но прежде,

Чѣмъ намъ вооружаться-завершимъ

Рѣшенное.

Цбзарь.

Съ готовностью великой.

Зову тебя увидѣться съ сестрою.

Тебя веду къ ней прямо.

Антоній.

Не лишай

Насъ твоего присутствія, Лепидъ.

Лепидъ.

Антоній благородный, не удержитъ

Меня сама болѣзнь.

(Трубы. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ).

Меценатъ.

Тебѣ привѣтъ

Съ пріѣздомъ изъ Египта!

Энобарбъ.

Половина

Ты Цезарева сердца, Меценатъ!

Агриппа, другъ мой.

Агриппа.

Энобарбъ достойный!

Меценатъ. Мы должны радоваться, что дѣло устроилось такъ прекрасно. Хорошо ли вамъ жилось въ Египтѣ?

Энобарбъ. Отлично. Мы спали, покуда не закатывался день, и пьянствовали, покуда не начинало свѣтать.

Меценатъ. Правда ли, что для двѣнадцати человѣкъ вы зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?

Энобарбъ. Это все — лишь муха по сравненію съ орломъ. У насъ происходили на пиршествѣ болѣе чудовищныя и достойныя вниманія вещи.

Меценатъ. Если молва справедлива, она — женщина, противъ которой трудно устоять?

Энобарбъ. При первой же встрѣчѣ съ Антоніемъ на рѣкѣ Киднѣ, она пронзила его сердце.

Агриппа. Дѣйствительно ли она явилась тамъ, или разсказывавшій мнѣ объ этой встрѣчѣ прибѣгнулъ къ вымыслу для ея прославленія.

Энобарбъ.

Я разскажу вамъ. Судно, на которомъ

Она плыла, сверкало какъ престолъ.

Была корма изъ золота литого;

А паруса пурпурные такъ были

Насыщены благоуханьемъ дивнымъ,

Что вѣтры отъ любви томились къ нимъ.

Серебряныя весла опускались

Подъ звуки флейтъ, и словно въ ихъ удары

Влюбленная — вода быстрѣй бѣжала.

Что до нея — всѣ описанья блѣдны…

Царица возлежала подъ шатромъ

Изъ ткани золотой, затмивъ Венеру,

Въ чьемъ образѣ искусство превзошло

И самую природу. По бокамъ,

Подобныя смѣющимся амурамъ,

Стояли дѣти съ ямками на щекахъ,

Но вѣянье ихъ пестрыхъ опахалъ

Усиливало жаръ, не охлаждая

Щекъ нѣжныхъ Клеопатры, и они

Уничтожали собственное дѣло.

Агриппа.

Сколь дивный видъ Антонію предсталъ!

Энобарбъ.

Наперсницы, подобны нереидамъ,

Морскимъ сиренамъ, взоръ ея ловя,

Плѣнительно склонялись передъ нею.

Рулемъ, казалось, правила сирена,

И подъ рукой ея, цвѣтку подобной,

Но правившей искусно — трепетали

И шелковыя снасти. Дивный запахъ,

Невидимый, съ галеры несся къ намъ,

И чувства возбуждалъ. На встрѣчу городъ

Весь высыпалъ, на площади Антоній

Сидѣлъ на тронѣ одинокъ, и воздухъ

Онъ кликомъ оглашалъ, но если бъ воздухъ

Оставить могъ въ природѣ пустоту —

Умчался бъ онъ на встрѣчу Клеопатрѣ.

Агриппа.

О, дивная египтянка!

Энобарбъ.

Когда

Она сошла, на ужинъ приглашенье

Антоній ей послалъ, она жъ сказала:

Ему въ гостяхъ быть у нея пристойнѣй,

Ей уступилъ учтивый нашъ Антоній,

Что женщинѣ сказать не можетъ: нѣтъ!

Онъ брѣется, на пиръ идя, разъ десять,

И какъ всегда, даетъ въ уплату сердце

За то, что онъ лишь взоромъ пожиралъ.

Агриппа.

Державная развратница! Самъ Цезарь

Оставилъ мечъ на ложѣ у нея.

Онъ пахарь былъ, она давала жатву.

Энобарбъ.

На улицѣ я видѣлъ: пробѣжала

До сорока шаговъ она, когда же

Она остановилась, задыхаясь —

Въ ней недостатокъ совершенствомъ сталъ:

Едва дыша, красой она дышала.

Меценатъ.

И вотъ ее Антоній долженъ бросить.

Энобарбъ.

Нѣтъ, никогда. Ее не старятъ годы,

Ея разнообразье безконечно:

Привычкою его не истощить.

Всѣ женщины, желаньямъ уступая,

Рождаютъ пресыщенье, но она

Чѣмъ больше насыщаетъ человѣка,

Тѣмъ голодъ въ немъ сильнѣе возбуждаетъ.

Все гнусное плѣняетъ въ ней, и жрецъ

Ей на соблазнъ даетъ благословенье.

Меценатъ.

Когда краса и скромность — могутъ сердце

Антонія плѣнить, то онъ находитъ

Въ Октавіи счастливую судьбу.

Агриппа.

Идемъ. Пока ты остаешься въ Римѣ,

Прошу, будь гостемъ, добрый Энобарбъ,

Ты у меня.

Энобарбъ. Благодарю сердечно.

(Уходятъ).

СЦЕНА III.

Римъ. Въ домѣ Цезаря. Входятъ Цезарь, Антоній, между ними Октавія.

Антоній.

Порою изъ твоихъ объятій будетъ

Меня мой долгъ воинскій исторгать.

Октавія.

Тогда склонивъ колѣна предъ богами

Ихъ за тебя молить я не устану

Антоній.

Покойной ночи, Цезарь. Не суди,

Октавія моя, моихъ ошибокъ

По отзыву молвы. Границы долга

Я преступалъ, но этому — конецъ.

Покойной ночи, милая. Тебѣ

Покойной ночи, Цезарь.

Цезарь.

Доброй ночи.

(Октавія и Цезарь уходятъ). Входитъ Прорицатель.

Антоній. Ну что? Хотѣлъ бы ты въ Египтѣ быть?

Прорицатель. О, если бъ я никогда не покидалъ Египта, и ты никогда не пріѣзжалъ сюда!

Антоній. Если можешь, скажи причину.

Прорицатель. Ее провижу я пророческимъ духомъ, но высказать не могу и, тѣмъ не менѣе, зову тебя обратно въ Египетъ,

Антоній. Скажи мнѣ, чья звѣзда поднимется выше: моя или Цезаря.

Прорицатель.

Его звѣзда. Поэтому, Антоній,

Оставь его. Твой демонъ — (духъ-хранитель)

Отваженъ, гордъ, великъ и несравнимъ,

Когда нѣтъ духъ Цезаря. При немъ же

Становится похожимъ онъ на страхъ.

Итакъ, пускай васъ раздѣлить пространство.

Антоній.

Не говори объ этомъ.

Прорицатель.

Никогда

И никому, тебѣ лишь, и съ тобою.

Во что бы съ нимъ вы ни играли — долженъ

Ты проиграть: благодаря удачѣ

Онъ побѣдитъ, хотя бъ игра сложилась

И къ выгодѣ твоей. Твой свѣтъ блѣднѣетъ

Вблизи него. Я снова говорю:

При немъ твой духъ помочь тебѣ страшится,

А безъ него отваженъ онъ.

Антоній.

Ступай.

Вентидію скажи, что мнѣ онъ нуженъ.

(Прорицатель уходитъ).

Пойдетъ онъ на парѳянъ. Искусство ль, случай —

Кудесникъ правъ. Послушны даже кости

Ему въ игрѣ. Мое же превосходство

Удачею его побѣждено.

Выигрываетъ онъ, коль бросимъ жребій,

Его пѣтухъ выигрываетъ бой,

И бьютъ моихъ, помимо всѣхъ разсчетовъ,

Его перепела. Вернусь въ Египетъ.

Спокойствіе купилъ я этимъ бракомъ,

Но на востокѣ — радости мои.

(Входитъ Вентидій).

Отправишься ты на парѳянъ, Вентидій.

Идемъ, тебѣ вручу я полномочье.

(Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Римъ. Улица.

Лепидъ.

Прошу, не безпокойтесь. Торопите

Своихъ вождей.

Агриппа.

Пусть только Маркъ Антоній

Октавію обниметъ — мы идемъ.

Лепидъ.

Покуда васъ я не увижу въ латахъ,

Что вамъ къ лицу — простимся,

Меценатъ.

Если точно

Разсчитанъ путь, къ Мизенѣ мы прибудемъ

Скорѣй тебя.

Лепидъ.

У васъ — кратчайшій путь.

Меня дѣла задержатъ. Впереди —

Вы на два дня.

Меценатъ и Атриппа.

Съ тобой успѣхъ да будетъ!

Лепидъ.

Простите.

(Уходятъ).

СЦЕНА V.

Александрія. Во дворцѣ. Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ и слуга.

Клеопатра.

Эй, музыку! Она питаетъ грусть

Всѣхъ насъ — влюбленныхъ!

Слуга.

Музыку сюда.

(Входитъ Мардіанъ).

Клеопатра.

Не надо. Мы сыграемъ на билльардѣ

Съ тобою, Харміана.

Харміана.

У меня

Болитъ рука. Играйте съ Мардіаномъ.

Клеопатра.

Что съ евнухомъ, что съ женщиной играть —

Не все ль равно? Со мной играть желаешь?

Мардіанъ.

Царица, постараюсь, какъ могу.

Клеопатра.

Когда есть воля добрая, хотя

Ея одной и мало — ты имѣешь

Права на снисхожденье. Нѣтъ, не надо.

Мнѣ удочку подайте, и пойдемъ

Всѣ на рѣку. Тамъ рыбокъ золотистыхъ

При звукахъ дальней музыки я стану

Ловить крючкомъ за скользкія ихъ жабры,

И представляя каждую себѣ

Антоніемъ, скажу: — Ага, попался!

Хармиана.

Смѣялись мы, когда побилась ты

Съ нимъ объ закладъ: кто болѣе наловитъ?

А водолазъ твой рыбу прикрѣпилъ

Соленую на крюкъ его, и важно

Ее тянулъ Антоній…

Клеопатра.

Въ этотъ день —

День чудный! — смѣхомъ вывела его

Я изъ себя, и смѣхомъ усмирила

Его въ ту ночь, а слѣдующимъ утромъ

Я, напоивъ его съ восьми часовъ,

Чтобъ онъ заснулъ на ложѣ — облекла

Его въ свои одежды, а себѣ

Филиппа мечъ я прицѣпила.

(Входитъ гонецъ).

Изъ Рима ты? мой слухъ давно безплодный

Ты плодоносной вѣстью освѣжи.

Гонецъ.

О, госпожа!

Клеопатра.

Антоній умеръ? Если,

Презрѣнный, да! ты скажешь, то царицу

Убьешь свою, когда жъ: здоровъ, свободенъ! —

Вотъ золото, вотъ жилки голубыя

Руки моей тебѣ для поцѣлуя:

Ее цари лобзали, трепеща.

Гонецъ.

Царица, хорошо ему.

Клеопатра.

Бери,

Вотъ золото еще, но только помни,

О мертвомъ говорятъ: имъ хорошо!

И если клонишь къ этому — расплавивъ

То золото, которымъ одарила,

Волью тебѣ въ зловѣщую гортань…

Гонецъ.

Меня, царица, выслушай…

Клеопатра.

Согласна,

Но добраго твой видъ не предвѣщаетъ.

Когда здоровъ Антоній, полонъ силъ —

Зачѣмъ несешь съ такимъ лицомъ унылымъ

Столь радостную вѣсть? Когда жъ онъ боленъ,

То фуріей, ехиднами вѣнчанной,

Не человѣкомъ — долженъ ты предстать.

Гонецъ.

Тебѣ угодно ль выслушать?..

Клеопатра.

Хочу я

Тебя ударить раньше, чѣмъ начнешь.

Но если ты мнѣ скажешь, что Антоній

Живъ и здоровъ, у Цезаря не плѣнникъ,

Но друженъ съ нимъ — осыплю золотымъ

Тебя дождемъ и градомъ изъ жемчужинъ.

Гонецъ.

Онъ здравствуетъ!

Клеопатра.

Вѣсть добрая!

Гонецъ.

И друженъ

Онъ съ Цезаремъ.

Клеопатра.

Ты — честный человѣкъ.

Гонецъ.

Онъ никогда съ нимъ не бывалъ дружнѣе.

Клеопатра.

Обогащу тебя…

Гонецъ.

Но все жъ, царица…

Клеопатра.

Не нравится мнѣ: но! Лишь умаляетъ

Оно вступленье доброе твое.

Не надо: но! Тюремщику подобно,

Ужаснаго злодѣя за собою

Ведетъ оно. Другъ, вытряхни мнѣ въ уши

Всю кучу добрыхъ и дурныхъ вѣстей,

Прошу тебя. Онъ съ Цезаремъ дружитъ,

Ты говорилъ, здоровъ онъ и свободенъ…

Гонецъ.

Я не сказалъ: свободенъ. Связанъ онъ

Съ Октавіей.

Клеопатра.

Въ какомъ же смыслѣ?

Гонецъ.

Въ лучшемъ:

Онъ дѣлитъ ложе съ нею.

Клеопатра.

Харміана,

Блѣднѣю я.

Гонецъ.

Онъ съ нею обвѣнчался.

Клеопатра.

Будь злѣйшею чумой ты пораженъ. (Бьетъ его).

Гонецъ.

Терпѣніе, царица.

Клеопатра.

Что сказалъ ты? (Снова бьетъ его).

Вонъ, гнусный рабъ! Тебѣ глаза я выбью,

И, какъ шары, покатятся они

Передъ тобой! Всѣ волосы я вырву.

(Съ силою трясетъ его).

Бить прутьями желѣзными велю,

И въ щелокѣ варить тебя, въ разсолѣ

Доваривать на медленномъ огнѣ!

Гонецъ.

Хотя принесъ, великая царица,

Тебѣ я вѣсть, не я устроилъ бракъ.

Клеопатра.

Скажи, что нѣтъ его — получишь область!

Тебя я возвеличу, мой ударъ

Тебѣ за то зачтется, что меня

Ты прогнѣвилъ, тебя всѣмъ награжу я

Чего просить тебѣ дозволитъ скромность.

Гонецъ.

Царица, онъ женился.

Клеопатра.

Слишкомъ долго

Ты жилъ, злодѣй!

(Выхватываетъ ножъ).

Гонецъ.

Бѣгу я… Въ чемъ, царица,

Винишь меня? Тутъ нѣтъ моей вины.

(Убѣгаетъ).

Харміана.

Сдержи себя, царица, онъ невиненъ.

Клеопатра.

Громъ не щадитъ порою и невинныхъ.

Да наводнятъ Египетъ воды Нила!

Всѣ добрые да обратятся въ змѣй!

Вернуть раба! Кусаться я не стану,

Хотя и обезумѣла.

Харміана.

Страшится

Вернуться онъ.

Клеопатра.

Его не трону я.

И безъ того безчестила я руку,

Поднявъ ее на низшаго, чѣмъ я,

Межъ тѣмъ какъ я сама — всему виною.

(Входитъ гонецъ).

Приблизься. Честно, но всегда опасно

Быть вѣстникомъ дурнымъ. Пусть сотней устъ

Вѣсть добрая глаголетъ, а дурная

И безъ того дастъ о себѣ намъ знать.

Гонецъ.

Я исполнялъ свой долгъ.

Клеопатра.

Женился онъ?

Сильнѣе, чѣмъ теперь, возненавидѣть

Я не могу тебя, коль скажешь: да!

Гонецъ.

Царица, онъ женатъ.

Клеопатра.

О, будь богами

Ты осужденъ! Стоишь ты на своемъ?

Гонецъ.

Прикажешь лгать?

Клеопатра.

Пускай бы ты солгалъ,

Хотя бъ въ волнахъ отъ этого погибла

Египта половина, превратилась

Въ цистерну змѣй чешуйчатыхъ! Ступай.

Будь какъ Нарциссъ прекрасенъ — мнѣ бъ казался

Уродомъ ты. Такъ онъ женатъ?

Гонецъ.

Молю,

Прости меня, царица.

Клеопатра.

Онъ женился?

Гонецъ.

О, не гнѣвись, тебя я заклинаю.

Наказывать за исполненье воли —

Несправедливо слишкомъ. Онъ повѣнчанъ

Съ Октавіей.

Клеопатра.

Его поступокъ сдѣлалъ

Безчестнымъ и тебя, и ты — не то,

Чѣмъ самъ себя считаешь. Вонъ отсюда!

Товаръ, тобой изъ Рима привезенный —

Не по карману мнѣ. Пусть на рукахъ

Онъ у тебя останется, и съ нимъ

Ты разорись.

(Гонецъ уходитъ).

Харміана.

Царица, успокойся.

Клеопатра.

Превознося Антонія, хулила

Я Цезаря.

Харміана

И много разъ, царица.

Клеопатра.

И вотъ — моя награда! Уведи

Меня скорѣй! Лишаюсь я сознанья…

О, Харміана, Ира! Нѣтъ, прошло.

Сыщи гонца, Алексасъ, пусть опишетъ

Октавіи черты, года и нравъ.

Да не забудь спросить его о цвѣтѣ

Ея волосъ… Скорѣй неси отвѣтъ.

(Алексасъ уходить).

Я отъ него навѣки отрекаюсь…

Нѣтъ, Харміана! Пусть Горгоны маску

Со стороны одной онъ носитъ, все же

Съ другой — онъ Марсъ.

(Мардіану).

Пусть также ростъ ея

Узнаетъ онъ… Жалѣй, о Харміана,

Не говори со мной! Веди меня.

(Уходитъ).

СЦЕНА VI.

Близъ Мизены. Входятъ Помпей и Менасъ при звукахъ трубъ и барабановъ. Съ другой стороны — Цезарь, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ и Меценатъ въ сопровожденіи воиновъ.

Помпей.

Заложниковъ обмѣнъ мы совершили,

Начнемъ переговоры.

Цезарь.

Къ нимъ сперва

Намъ слѣдуетъ прибѣгнуть. Съ этой цѣлью

Мы письменно послали предложенья,

И если ты ихъ взвѣсилъ, сообщи:

Достаточны ль они, чтобъ удержать

Твой недовольный мечъ и вновь отправить

Въ Сицилію тѣхъ юношей бойцовъ,

Которыхъ ждетъ здѣсь гибель?

Помпей.

Къ вамъ троимъ —

Единственнымъ властителямъ вселенной,

Намѣстникамъ боговъ — взываю я.

Отецъ мой сына и друзей оставилъ,

И въ мстителяхъ онъ долженъ ли нуждаться,

Когда — явившись Бруту при Филиппахъ —

Увидѣлъ Юлій Цезарь какъ дрались

Вы за него? Изъ-за чего участье

И блѣдный Кассій въ заговорѣ принялъ?

Изъ-за чего высоко-чтимый Брутъ,

Честнѣйшій римскій мужъ, съ его друзьями,

Любившими прекрасную свободу —

Рѣшилъ обрызгать кровью Капитолій?

Желанье имъ одно руководило,

Чтобъ человѣкъ лишь человѣкомъ былъ!

Вотъ почему и флотъ соорудилъ я,

И пѣнится, разгнѣванъ, океанъ

Подъ бременемъ его. Я съ этимъ флотомъ

Карать намѣренъ ненавистный Римъ,

Что выказалъ отцу неблагодарность.

Цезарь.

Не торопись.

Антоній.

Своими парусами

Насъ не пугай. Поговоримъ на морѣ,

А наше преимущество на сушѣ —

Ты знаешь самъ.

Помпей.

Въ числѣ тѣхъ преимуществъ —

Имѣешь ты и мой отцовскій домъ.

Хозяйничай покуда въ немъ: кукушка

Не вьетъ гнѣзда…

Лепидъ.

Но это все — въ быломъ.

Благоволи сказать: что отвѣчаешь

На предложенье наше?

Цезарь.

Въ этомъ суть.

Антоній.

Не поддавайся нашимъ уговорамъ,

Но собственную выгоду ты взвѣсь.

Цезарь.

А также — все, что повлечетъ за собою

Твое стремленье къ большему.

Помпей.

Даете

Съ Сициліей Сардинію вы мнѣ,

Чтобъ море я очистилъ отъ пиратовъ,

И также хлѣбъ въ количествѣ извѣстномъ

Доставилъ въ Римъ. И въ случаѣ согласья —

Щитовъ не поцарапавъ, и мечей

Не иззубривъ, мы разойдемся?

Лепидъ.

Такъ.

Помпей.

Узнайте: я на эти предложенья

Согласіе принесъ, но Маркъ Антоній

Гнѣвитъ меня. Хотя мою заслугу

Разсказомъ умаляю, но узнай:

Когда твой братъ и Цезарь воевали —

Въ Сицилію явилась мать твоя

И дружескій пріемъ нашла.

Антоній.

Объ этомъ

Извѣстно мнѣ. Помпей, и благодарность

Глубокую тебѣ принесть — мой долгъ.

Помпей.

Дай руку, я не думалъ, что съ тобою

Тутъ свижусь.

Антоній.

Ложе на Востокѣ — мягко.

Благодарю. Тобою раньше вызванъ

Я былъ сюда, чѣмъ думалъ, и при этомъ

Лишь выигралъ.

Цезарь.

Перемѣнился ты

Съ послѣдняго свиданья.

Помпей.

На лицѣ

Пусть злобный рокъ чертитъ, что пожелаетъ —

Изъ сердца онъ не сдѣлаетъ раба.

Лепидъ.

Счастливое свиданье!

Помпей.

Да, надѣюсь.

Такъ — рѣшено. Пусть договоръ напишутъ.

Скрѣпимъ его.

Цезарь.

Да, ранѣе всего.

Помпей.

Почтимъ другъ друга пиромъ на прощанье,

По жребію: кто первый.

Антоній.

Я, Помпей.

Помпей.

Нѣтъ, жребій кинь. Но первый, иль послѣдній —

Всѣхъ тонкою египетской стряпней

Ты превзойдешь. Я слышалъ: Юлій Цезарь

Тамъ разжирѣлъ.

Антоній.

Ну, мало ль, что ты слышалъ!

Помпей.

Я ничего не разумѣлъ дурного.

Антоній.

И не сказалъ.

Помпей.

Вотъ что еще я слышалъ:

Что приносилъ къ нему Аполлодоръ…

Энобарбъ.

Ну приносилъ, и — будетъ.

Помпей.

Что такое?

Энобарбъ.

Извѣстную царицу на постели.

Помпей.

А, это ты? Какъ поживаешь, воинъ?

Энобарбъ.

Отлично; впредь, надѣюсь, такъ же будетъ.

Предвижу я четыре празднества.

Помпей.

Дай руку, я тебѣ враждебенъ не былъ,

Тебя въ бою видалъ я, тебѣ

Завидовалъ.

Энобарбъ.

Къ тебѣ любви особой

Я не питалъ, но я хвалилъ тебя,

Когда гораздо большаго ты стоилъ,

Чѣмъ словъ моихъ.

Помпей.

Хвалю за прямоту:

Она тебѣ къ лицу. Васъ приглашаю,

Патриціи, на бортъ моей галеры.

Пожалуйте.

Цезарь, Антоній, Лепидъ.

Ты впереди.

Помпей.

Идемъ.

(Уходятъ Помпей, Цезаръ, Антоній, воины и свита).

Менасъ (въ сторону). Твой отецъ, Помпей, никогда бы не заключилъ такого договора. Мы съ тобой знали другъ друга.

Энобарбъ. На морѣ, кажется.

Менасъ. Да.

Энобарбъ. Ты хорошо сражался на морѣ.

Менасъ. А ты на сушѣ.

Энобарбъ. Я буду хвалить всякаго, кто хвалитъ меня, — хотя, во всякомъ случаѣ, нельзя отрицать моихъ заслугъ въ сраженіи на сушѣ.

Менасъ. Ни моихъ на морѣ.

Энобарбъ. Кое-что тебѣ слѣдуетъ отрицать ради твоей же безопасности: ты былъ большимъ морскимъ разбойникомъ.

Менасъ. А ты разбойникомъ на сушѣ.

Энобарбъ. Этого-то я не отрицаю, Но дай мнѣ руку, Менасъ. Если бы наши глаза были начальствомъ, они могли бы задержать двухъ обнимающихъ другъ друга воровъ.

Менасъ. У всѣхъ людей честныя лица — что бы ни дѣлали ихъ руки.

Энобарбъ. Но красивая женщина никогда не имѣетъ честнаго лица.

Менасъ. И лица ихъ не клевещутъ въ этомъ случаѣ — вѣдь красавицы похищаютъ сердца.

Энобарбъ. Мы явились сюда сражаться съ вами.

Менасъ. Что касается меня, то я жалѣю, что вмѣсто сраженія началась попойка. Помпей сегодня погубилъ свое счастье неумѣстнымъ весельемъ и смѣхомъ.

Энобарбъ. Да, и едва ли ему удастся вернуть счастье слезами.

Менасъ. Вѣрно сказано. Мы не посмотрѣли на Марка Антонія. Скажи, пожалуйста, онъ женился на Клеопатрѣ?

Энобарбъ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.

Менасъ. Вѣрно; она была женой Кая Маркелла.

Энобарбъ. Но теперь она жена Марка Антонія.

Менасъ. Что ты говоришь!

Энобарбъ. Я говорю правду.

Менасъ. Значитъ Цезарь и онъ теперь на вѣки связаны.

Энозарбъ. Если бы мнѣ нужно было высказать о будущности этого союза, я бы не то предсказалъ.

Менасъ. Я полагаю, что желаніе союза болѣе способствовало этому браку, чѣмъ любовь жениха и невѣсты.

Энобарбъ. Я того же мнѣнія. Но ты увидишь, что то, что должно скрѣпить ихъ дружбу, какъ разъ послужитъ причиной разрыва. Октавія кроткая, молчаливая и спокойная женщина.

Менасъ. Всякому хотѣлось бы, чтобы его жена была такова.

Энобарбъ. Тому, кто самъ не таковъ, не нужно такой жены. А Маркъ Антоній не таковъ. Его потянетъ обратно къ египтянкѣ. Тогда Октавія начнетъ вздыхать и это подниметъ пожаръ въ сердце Цезаря. Такимъ образомъ — какъ я сказалъ — то, что должно было бы скрѣпить ихъ дружбу, прямо приведетъ къ разрыву. Любовь Антонія останется тамъ, гдѣ она теперь; женился вѣдь онъ только ради выгоды.

Менасъ. Это весьма вѣроятно. Идемъ на бортъ. Я хочу выпить за твое здоровье.

Энобарбъ. Согласенъ. Мы въ Египтѣ пріучили свои глотки къ питью.

Менасъ. Идемъ. (Уходятъ).

СЦЕНА VII.

На палубѣ галеры Помпея, стоящей близъ Мизенскаго мыса. Музыка. Входятъ нѣсколько слугъ, накрывающихъ столъ для пиршества.

1-ый слуга. Они сейчасъ придутъ, братъ. Они уже едва на ногахъ держатся, такъ что малѣйшій вѣтеръ ихъ можетъ повалить на-земь.

2-ой слуга. Лепидъ весь раскраснѣлся.

1-ый слуга. Его заставили выпить все, что уже не лѣзло въ другихъ.

2-ой слуга. Когда кто нибудь начиналъ задирать другого, онъ принимался уговаривать, кричалъ: довольно, мирилъ ихъ и самъ пилъ за ихъ примиреніе.

1-ый слуга. Но это еще болѣе ссорило его съ благоразуміемъ.

2-ой слуга. И все это онъ продѣлываетъ для того, чтобы быть въ обществѣ людей съ именемъ; по моему, лучше имѣть въ рукахъ ничтожную тростинку, чѣмъ копье, которое не можешь поднять.

1-ый слуга. Быть въ знатномъ обществѣ и оставаться въ немъ незамѣченнымъ — то же, что имѣть вмѣсто глазъ пустыя глазныя впадины, уродующія лицо.

Трубы. Цезарь, Антоній, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди.

Антоній.

Такъ дѣлаютъ на пирамидахъ, Цезарь,

Отмѣтки есть о прибыли воды:

Подъемъ высокій, средній или низкій —

Несетъ съ собой иль урожай, иль голодъ.

Чѣмъ выше Нилъ — тѣмъ больше урожай.

Спадетъ вода — и землепашецъ зерна

Бросаетъ въ илъ, и быстро всходитъ жатва.

Лепидъ. У васъ тамъ есть странныя змѣи.

Антоній. Да, Лепидъ.

Лепидъ. Здѣшнія земноводныя рождаются изъ ила, благодаря дѣйствію солнца, какъ напримѣръ крокодилы.

Антоній. Вѣрно.

Помпей. Садись. Эй, вина сюда! За здоровье Лепида!

Лепидъ. Мнѣ не совсѣмъ здоровится — но я отъ васъ не отстану.

Энобарбъ. Боюсь, что нездоровье отъ тебя не отстанетъ, пока ты не выспишься.

Лепидъ. А мнѣ говорили, что Птоломеевскія пирамиды славныя штучки. Не прекословьте мнѣ — я это навѣрное знаю.

Менасъ. Помпей, два слова.

Помпей. На ухо шепни.

Менасъ. Встань съ мѣста, вождь, и выслушай, молю я.

Помпей. Ну, подожди. Вотъ кубокъ за Лепида.

Лепидъ. Что это за штука крокодилъ?

Антоній. Онъ по внѣшнему виду похожъ на самого себя — и широкъ въ свою ширину. Роста онъ такого, какъ ему полагается, и онъ движется при посредствѣ своихъ собственныхъ членовъ; онъ живетъ тѣмъ, что его питаетъ, и когда его составныя части распадаются, онъ переселяется въ другія вещества.

Лепидъ. Какого онъ цвѣта?

Антоній. Своего собственнаго.

Лепидъ. Странная змѣя.

Антоній. Дѣйствительно. И слезы у него влажныя.

Цезарь. Что же, онъ удовлетворится такимъ описаніемъ.

Антоній. Если ему недостаточно того, что ему далъ выпить Помпей — то онъ ненасытный гуляка.

Помпей (тихо Менасу).

Повѣсься ты! Сказать мнѣ что то?… Прочь!

Исполни приказанье. Гдѣ же кубокъ?

Менасъ (тихо).

Изъ-за моихъ заслугъ передъ тобой —

Встань, выслушай.

Помпей (тихо).

Безуменъ ты… Въ чемъ дѣло?

(Встаетъ и отходитъ въ сторону).

Менасъ.

Тебѣ служилъ я вѣрою и правдой.

Помпей.

Ты вѣрно мнѣ служилъ. Ну, что жъ еще?

Друзья мои, пируйте.

Антоній.

Этой мели

Страшись, Лепидъ, ты сядешь на нее.

Менасъ.

Желаешь быть владыкой міра?

Помпей.

Что?…

Менасъ.

Желаешь быть владыкой міра? Дважды

Я говорю.

Помпей.

Какъ это можетъ быть?

Менасъ.

Лишь согласись, и — какъ ни бѣденъ — дамъ я

Тебѣ весь міръ.

Помпей.

А много ль выпилъ ты?

Менасъ.

Нѣтъ, я, Помпей, отъ кубка воздержался.

Дерзни, — и ты — Юпитеръ на землѣ;

Что небеса и океанъ вмѣщаютъ —

Лишь захоти, и все — твое.

Помпей.

Но какъ?

Менасъ.

Три властелина міра, тріумвиры —

На кораблѣ твоемъ. Отсѣчь канаты

Мнѣ повели, когда же выйдемъ въ море —

Имъ горло перерѣжемъ, и тогда

Все здѣсь — твое.

Помпей.

О, если бъ, не сказавъ мнѣ,

Ты сдѣлалъ такъ! Со стороны моей —

Вѣдь это было бъ низостью, съ твоей же —

Лишь доброю услугой. Честь моя,

Ты долженъ знать, не выгодѣ послушна,

Но выгода руководима честью.

Твой замыселъ — зачѣмъ языкъ твой выдалъ?

Исполненный безъ вѣдома — онъ былъ бы

Одобренъ мной, теперь его обязанъ

Я осудить. Забудь о немъ и пей.

Менасъ (въ сторону).

Ну, если такъ, не слѣдую я больше

За меркнущей звѣздой твоей. Кто ищетъ

И не беретъ, когда ему даютъ —

Вѣкъ будетъ нищъ.

Помпей.

За здравіе Лепида!

Антоній.

Снесть на берегъ его. Тебѣ, Помпей,

Я за него отвѣчу.

Энобарбъ.

За здоровье

Твое, Менасъ.

Менасъ.

Охотно, Энобарбъ.

Помпей.

Лей до краевъ.

Энобарбъ (указывая на раба, уносящаго Лепида).

Менасъ, вотъ такъ силачъ.

Менасъ. Почему?

Энобарбъ. Онъ несетъ на себѣ треть міра.

Менасъ. Такъ значитъ треть міра пьяна. Почему же онъ не весь пьянъ? Пусть бы все шло кругомъ.

Энобарбъ.

Способствуй общему круженью — выпей.

Менасъ.

Пью.

Помпей.

И все жъ у насъ — не пиръ Александрійскій.

Антоній.

Къ тому идетъ. Ну, чокнемся. Я пью

За Цезаря.

Цезарь.

Я могъ бы обойтись

Безъ этого. Ужасное занятье:

Мозгъ полоскать, чтобъ загрязнить его.

Антоній.

Будь времени ты сыномъ.

Цезарь.

Подчини,

Его себѣ, и я тебѣ отвѣчу.

Но лучше бъ я четыре дня постился,

Чѣмъ столько выпить въ продолженье дня.

Энобарбъ.

Что, храбрый вождь, пирушку не почтить ли

Египетскою пляскою въ честь Вакха?

Помпей.

Да, славный вождь.

Антоній.

Мы за руки возьмемся,

Пока вино не погрузитъ побѣдно

Въ спокойную и сладостную Лету

Сознанье наше.

Энобарбъ.

За руки беритесь,

Пусть музыка намъ уши оглушитъ!

Составимъ кругъ, пусть мальчикъ запѣваетъ,

И всѣ ему подтягивайте въ ладъ,

Насколько силъ у вашихъ легкихъ хватитъ.

(Музыка играетъ. Энобарбъ разставляетъ гостей въ круговую, соединивъ ихъ руки).

ПѢСНЯ.

Ты — властитель надъ лозами,

Бахусъ съ красными глазами,

Намъ вино — въ скорбяхъ отрада,

Мы изъ гроздій винограда

Увѣнчаемся вѣнкомъ.

Лей, — чтобъ все пошло кругомъ.

Цезарь.

Не будетъ ли? Помпей, спокойной ночи.

Дозволь тебя, братъ милый, увести.

Важнѣйшія задачи не мирятся

Съ подобнымъ легкомысліемъ. Друзья,

Разстанемся. Пылаютъ наши щеки;

Могучій Энобарбъ — слабѣй вина,

Мой собственный языкъ въ рѣчахъ заплелся.

Безуміе почти перерядило

Всѣхъ насъ въ шутовъ. Къ чему еще слова?

Покойной ночи. Руку мнѣ, Антоній.

Помпей.

Я посмотрю на сушѣ васъ.

Антоній.

Увидишь.

Дай руку мнѣ.

Помпей.

Антоній, ты присвоилъ

Отцовскій домъ… Но что я?.. Мы — друзья.

Садись въ ладью.

Энобарбъ.

Не оступитесь. Тише.

(Уходятъ Помпей, Цезаръ, Антоній и свита).

Я на берегъ, Менасъ, не съѣду.

Менасъ.

Нѣтъ.

Ко мнѣ, въ каюту! Эй вы, барабаны,

Эй, трубы, флейты! Что тамъ! Пусть Нептунъ

Услышитъ самъ, какъ шумно мы съ друзьями

Великими прощаемся. Гремите!

Чума на васъ! Гремите!

(Трубы и барабаны).

Энобарбъ.

Эй, вы тамъ!

Всѣ шапки вверхъ.

Менасъ.

Идемъ, вождь благородный.

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Равнина въ Сиріи. Торжественно входитъ Вентидій въ сопровожденіи Силія и др. римлянъ, вождей и воиновъ. Передъ нимъ несутъ трупъ Пакора.

Вентидій.

Страна парѳянъ, на стрѣлы не взирая —

Ты сражена! Судьбою избранъ я

За Марка Красса мстителемъ. Предъ войскомъ

Несите трупъ царевича! Ородъ,

Твой сынъ Пакоръ за Марка Красса платитъ.

Силій.

Вентидій благородный! Бѣглецовъ,

Покуда мечъ въ крови парѳянъ дымится,

Преслѣдуй ты въ землѣ месопотамской

И въ Мидіи, гдѣ бъ только не укрылись,

Чтобъ тріумфальной колесницей могъ

Тебя почтить твой славный вождь Антоній,

И лавромъ увѣнчать.

Вентидій.

О, Силій, Силій!

Довольно много сдѣлано. Замѣть:

Усердствовать не долженъ подчиненный,

И лучше не додѣлать, ты пойми,

Чѣмъ черезчуръ дѣяньями своими

Прославиться въ отсутствіи вождя.

И Цезарь, и Антоній побѣждали

Благодаря помощникамъ скорѣй,

Чѣмъ доблестямъ своимъ. Утратилъ Соссій,

Мой въ Сиріи предшественникъ, всю милость

Антоній, прославясь слишкомъ быстро.

Кто болѣе чѣмъ вождь свершитъ въ бою —

Становится вождемъ вождя. А доблесть,

Что воину присуща: честолюбье —

Свой неуспѣхъ готова предпочесть

Побѣдѣ той, что для вождя обидна.

Антонію могъ лучше я служить,

Но тѣмъ ему нанесъ бы я обиду,

И въ ней свои заслуги погубилъ.

Силій.

Ты качества имѣешь, безъ которыхъ

Не отличишь солдата отъ меча.

Антонію напишешь ты?

Вентидій.

Смиренно

Увѣдомляю его о томъ, что нами

Совершенно здѣсь именемъ его,

Которое намъ служитъ браннымъ кличемъ,

Творящимъ чудо: какъ съ его войсками,

Оплаченными щедро, подъ его

Знаменами одержана побѣда

Надъ конницей парѳянъ непобѣдимой.

Силій.

Гдѣ онъ теперь?

Вентидій.

Въ Аѳины держитъ путь.

Туда спѣшимъ, насколько дозволяетъ

Добычи грузъ, предстать ему. Впередъ!

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Римъ. Дворецъ Цезаря. Съ разныхъ сторонъ входятъ Агриппа и Энобарбъ.

Агриппа.

Ну что? Простились братья?

Энобарбъ.

Нѣтъ, они

Покончили съ Помпеемъ. Онъ уѣхалъ,

А тѣ втроемъ скрѣпляютъ договоръ

Печатями. Октавія рыдаетъ,

Прощаясь съ Римомъ, Цезарь опечаленъ,

Лепидъ же послѣ пира у Помпея

Желтухою страдаетъ, какъ увѣрилъ

Меня Менасъ.

Агриппа.

О, доблестный Лепидъ!

Энобарбъ.

Достойнѣйшій! Какъ Цезаря онъ любитъ!

Агриппа.

Какъ вмѣстѣ съ нимъ ему Антоній дорогъ!

Энобарбъ.

О, Цезарь… Тотъ — Юпитеръ межъ людей.

Агриппа.

Но божество Юпитера — Антоній.

Энобарбъ.

О Цезарѣ что скажешь? Несравнимъ.

Агриппа.

Лишь фениксу подобенъ Маркъ Антоній.

Энобарбъ.

Чтобъ Цезаря хвалить — скажи лишь: Цезарь.

Агриппа.

Хвалами онъ обоихъ угнетаетъ.

Энобарбъ.

Онъ больше любитъ Цезаря, но — ахъ!

Антонія такъ любитъ онъ, что цифры,

Сердца и языки, писцы и барды

Съ поэтами — исчислить не могли бы,

Прочувствовать, сказать и описать,

Воспѣть и сриѳмовать его любовь

Къ Антонію! А Цезарь? На колѣни!

Дивись ему, и — на колѣни!

Агриппа.

Любитъ

Обоихъ онъ.

Энобарбъ.

Онъ — мужъ, тѣ оба крылья,

И такъ…

(Трубы).

Пора садиться на коней.

Простимся же, Агриппа благородный.

Агриппа.

Будь счастливъ, воинъ доблестный. Прощай.

(Уходятъ). Входятъ: Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

Антоній.

Не провожай насъ дальше.

Цезарь.

Ты уводишь

Часть самого меня, итакъ люби

Ты въ ней меня. Сестра, женою будь,

Какой тебя всегда мечталъ я видѣть;

Мои слова во всей ихъ полнотѣ

Ты оправдай. Антоній благородный,

Пускай она, святая добродѣтель,

Которая скрѣпляетъ нашу дружбу —

Не станетъ рычагомъ, что сокрушитъ

Ея твердыню. Лучше бы сдружились

Мы безъ нея, когда равно не станемъ

Ее цѣнить мы оба.

Антоній.

Недовѣрьемъ

Не оскорбляй меня.

Цезарь.

Я все сказалъ.

Антоній.

Ты не найдешь, хотя меня и склоненъ

Подозрѣвать — причины ни малѣйшей

Къ тому, чего ты, кажется, боишься.

Охраною тебѣ да будутъ боги.

Да привлекутъ сердца всѣхъ римлянъ къ цѣлямъ

Они твоимъ. Разстанемся мы здѣсь.

Цезарь.

Будь счастлива, любимая сестра,

Прости! Къ тебѣ да будутъ благосклонны

Стихіи всѣ, тебѣ даруя радость.

Будь счастлива.

Октавія.

О, братъ мой благородный!

Антоній.

Въ ея очахъ — весна любви, апрѣль,

А вотъ и дождь весенній. Успокойся.

Октавія.

Взирай на домъ супруга моего

Съ любовью и…

Цезарь.

Октавія, что жъ дальше?

Октавія.

Я на ухо скажу.

Антоній.

Языкъ ея

Не слушается сердца, языку

Приказывать не въ состояньи сердце.

Такъ на волнѣ прибоя пухъ лебяжій

Колеблется, склониться не рѣшаясь

Ни въ ту, ни въ эту сторону.

Энобарбъ (Агриппѣ).

Ужель

Заплачетъ Цезарь?

Агриппа.

Туча затемнила

Чело его.

Энобарбъ.

Знакъ темный искажаетъ

И лобъ коня, не только человѣка.

Агриппа.

Но, Энобарбъ, чуть не ревѣлъ Антоній

Когда найденъ былъ мертвымъ Юлій Цезарь,

И при Филиппахъ плакалъ онъ, когда

Убитъ былъ Брутъ.

Энобарбъ.

Отъ насморка страдая

Въ тѣ времена, оплакивалъ онъ все,

Что проклиналъ. Когда и я заплачу —

Повѣрь ему.

Цезарь.

Нѣтъ, милая сестра,

Ты отъ меня имѣть извѣстья будешь.

Думъ о тебѣ — не перегонитъ время.

Антоній.

Довольно, братъ! Съ тобой поспорю въ силѣ

Моей любви. Тебя я обниму

И поручу богамъ.

Цезарь.

Прости, будь счастливъ.

Лепидъ.

Да озарятъ небесныя созвѣздья

Твой свѣтлый путь!

Цезарь.

Прости, прости.

(Цѣлуетъ Октавію).

Антоній.

Прости.

(Трубы. Всѣ уходятъ).

СЦЕНА III.

Алексаидрія. Дворецъ. Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ.

Клеопатра.

Гдѣ тотъ гонецъ?

Алексасъ.

Войти онъ не дерзаетъ.

Клеопатра.

Пускай войдетъ.

(Входитъ гонецъ).

Поди сюда.

Гонецъ.

Царица,

Самъ Иродъ іудейскій не посмѣетъ

Разгнѣванной тебѣ смотрѣть въ лицо.

Клеопатра.

Я голову снять съ Ирода желаю,

Но какъ теперь добыть ее, когда

Антонія здѣсь нѣтъ, черезъ кого

Я требовать могла ее… Приблизься.

Гонецъ.

Славнѣйшая царица…

Клеопатра.

Ты видалъ

Октавію?

Гонецъ.

Да, грозная царица.

Клеопатра.

Гдѣ?

Гонецъ.

Въ Римѣ. Тамъ я разсмотрѣлъ ее —

Идущей межъ Антоніемъ и братомъ.

Клеопатра.

Она какъ я — такого жъ роста?

Гонецъ.

Нѣтъ.

Клеопатра.

Что у нея глухой иль звонкій голосъ?

Гонецъ.

Глухой. Ее я слышалъ.

Клеопатра.

Некрасиво!

Не можетъ долго онъ ее любить.

Харміана.

Любить ее? Изида! Невозможно.

Клеопатра.

Я думаю! Языкъ неповоротливъ,

Ростъ карлицы… Припомни, величава ль

Осанка у нея, коль скоро видѣлъ

Величье ты?

Гонецъ.

Такъ ползаетъ она,

Что не поймешь: стоитъ она иль ходитъ?

Нѣтъ жизни въ ней, на статую похожа,

Не на живую женщину, она.

Клеопатра.

И правда — все?

Гонецъ.

Иль я — не наблюдатель.

Хармиана.

Въ Египтѣ трое лучше не подмѣтятъ.

Клеопатра.

Да, сметливъ онъ, я вижу. Значитъ нѣтъ

Въ ней ничего… Онъ здраво судитъ.

Хармиана.

Очень.

Клеопатра.

Какъ думаешь: ей сколько лѣтъ?

Гонецъ.

Царица,

Она вдова.

Клеопатра.

Вдова? О, Харміана!

Гонецъ.

Я думаю, лѣтъ тридцать.

Клеопатра.

А лицо

Запомнилъ ты? Оно — продолговато,

Иль круглое?

Гонецъ.

До безобразія кругло,

Клеопатра.

И въ большинствѣ такія лица — глупы.

А цвѣтъ ея волосъ?

Гонецъ.

Царица, темный,

И лобъ ея такъ низокъ, какъ возможно

Лишь пожелать.

Клеопатра.

Вотъ золото тебѣ,

И не сердись на прежнюю суровость.

Я вновь тебя пошлю, я нахожу,

Что ты весьма способенъ къ порученьямъ.

Сбирайся въ путь. Готовы наши письма.

Xарміана.

Онъ — человѣкъ достойный.

Клеопатра.

Это правда,

И жаль, что съ нимъ была я такъ рѣзка.

Когда ему повѣрить — нѣтъ такого

Въ ней ничего…

Харміана.

О, ничего, царица!

Клеопатра.

Величіе онъ видѣлъ, и понятье

Онъ долженъ бы имѣть о немъ.

Харміана.

Видалъ ли

Величье онъ? Помилуй насъ, Изида!

Онъ — столько лѣтъ служившій вамъ!

Клеопатра.

Одно

Хочу еще узнать я, Харміана…

Но все равно, веди его туда,

Гдѣ буду я писать. Еще возможно

Уладить все.

Харміана.

Ручаюсь въ томъ, царица!

СЦЕНА IV.

Аѳины. Дворецъ. Входятъ Антоній и Октавія.

Антоній.

Октавія, не это лишь; оно

И тысячи вещей ему подобныхъ —

Простительны, но онъ войну съ Помпеемъ

Затѣялъ вновь, составилъ завѣщанье,

Прочтенное передъ народомъ. Въ немъ

Онъ обо мнѣ едва упоминаетъ,

И тамъ, гдѣ былъ онъ долженъ поневолѣ

Меня хвалить, онъ сухо говорилъ

И холодно, отмѣривая скупо

Мнѣ похвалы, всѣ поводы такіе

Онъ обходилъ иль говорилъ сквозь зубы.

Октавія.

Не вѣрь всему, мой добрый повелитель,

И даже вѣря, къ сердцу слишкомъ близко

Всего не принимай. Случится ссора — .

Нѣтъ женщины меня несчастнѣй! Быть

Межъ двухъ враговъ, молиться за обоихъ,

Чтобъ надо мной смѣялись сами боги,

Когда скажу „благословите мужа“,

И вслѣдъ за тѣмъ, наперекоръ мольбѣ,

Воскликну я: „благословите брата!“

Но братъ иль мужъ, который бы изъ двухъ

Ни побѣдилъ — мнѣ предстоитъ погибель:

Межъ крайностей нѣтъ для меня средины.

Антоній.

Октавія, склони твою любовь

Къ той сторонѣ, что больше прилагаетъ

Старанія, чтобъ сохранить ее.

Утративъ честь — я тѣмъ себя утрачу,

И лучше мнѣ совсѣмъ не быть твоимъ,

Чѣмъ быть твоимъ въ безславіи. Но, впрочемъ,

Посредницей явись, какъ ты желаешь.

Межъ тѣмъ къ войнѣ приготовленья наши

Бросаютъ тѣнь на брата твоего.

Итакъ, спѣши. Я внялъ твоимъ желаньямъ,

Октавія.

Благодарю, супругъ мой. Самъ Юпитеръ

Мнѣ — безконечно слабой — да поможетъ

Васъ примирить. Война межъ вами — то же,

Какъ если бы раздвоился весь міръ

И трупами заполнилася бездна.

Антоній.

Узнаешь ты зачинщика вражды —

Къ нему направь свое неодобренье.

Не можемъ оба ошибаться равно,

Чтобъ равно ты межъ нами колебаться

Могла въ любви. Распоряжайся всѣмъ,

Назначь отъѣздъ и свиту по желанью.

(Уходятъ).

СЦЕНА V.

Аѳины. Другая часть дворца. Входятъ Энобарбъ и Эросъ.

Энобарбъ. Ну, что, другъ Эросъ?

Эросъ. Получены странныя вѣсти.

Энобарбъ. Какія?

Эросъ. Цезарь и Лепидъ воевали съ Помпеемъ.

Энобарбъ. Это старо. И чѣмъ же все кончилось?

Эросъ. Цезарь, воспользовавшись помощью Лепида въ войнѣ съ Помпеемъ, отвергъ его, какъ товарища; онъ не захотѣлъ удѣлить ему долю военной славы, и не довольствуясь этимъ, обвинилъ его въ предварительной перепискѣ съ Помпеемъ. Онъ задержалъ его на основаніи собственнаго своего обвиненія, и вотъ несчастный тріумвиръ остается въ заточеніи покуда смерть не освободитъ его.

Энобарбъ.

Міръ! У тебя двѣ пасти остаются,

И еслибъ въ нихъ всю пищу бросилъ ты-т

То всетаки онѣ пожрутъ другъ друга.

Антоній гдѣ?

Эросъ.

Въ саду. Ногой швыряетъ

Онъ прутики, твердя: глупецъ Лепидъ!

И удавить грозитъ вождя, который

Помпея умертвилъ.

Энобарбъ.

Готовъ къ отплытью

Нашъ славный флотъ.

Эросъ.

Въ Италію отплыть

На Цезаря. Вотъ что еще, Домицій:

Тебя нашъ вождь потребовалъ къ себѣ;

Я вѣсть мою могъ передать и позже.

Энобарбъ.

Напрасно онъ зоветъ, но все равно.

Къ Антонію веди меня.

Эросъ.

За мною! (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Римъ. Дворецъ Цезаря. Входятъ Цезарь, Агриппа и Меценатъ.

Цезарь.

Такъ поступилъ онъ изъ презрѣнья къ Риму.

Еще не все. Въ виду всего народа,

На площади въ Александріи, рядомъ

Возсѣлъ онъ съ Клеопатрой на помостѣ

Изъ серебра, на тронахъ золотыхъ.

Цезаріонъ у ногъ ихъ помѣщался —

Слывущій сыномъ моего отца —

Совсѣмъ другимъ потомствомъ незаконнымъ,

Родившимся съ тѣхъ поръ отъ ихъ распутства.

Ей онъ вручилъ Египтомъ управленье,

Провозгласивъ ее самодержавной

Царицей нижней Сиріи и Кипра,

И Лидіи.

Меценатъ.

И это — предъ народомъ?

Цезарь.

На площади, гдѣ происходятъ игры.

И тамъ царей царями объявилъ

Онъ сыновей своихъ: далъ Александру

Всю Парѳію онъ съ Мидіей Великой,

И Сиріей, а Птолемею далъ

Киликію съ землею финикійской,

И Сирію. Царица въ этотъ день

Явилася Изидою народу,

И, говорятъ, въ подобномъ видѣ часто

Является она.

Меценатъ.

Пускай узнаетъ

Объ этомъ Римъ.

Агриппа.

Безстыдствомъ возмущенъ,

Римъ у него отниметъ уваженье.

Цезарь.

Все знаетъ Римъ, а также — обвиненье,

Что онъ прислалъ.

Агриппа.

Кого же онъ винитъ?

Цезарь.

Меня: что я, отторгнувъ у Помпея

Сицилію, не выдѣлилъ ему

Часть острова, затѣмъ онъ утверждаетъ,

Что кораблей ему не возвратилъ я,

И наконецъ скорбитъ, что исключенъ

Лепидъ изъ тріумвировъ и задержанъ

Его доходъ былъ нами.

Агриппа.

Дать отвѣтъ

На это нужно.

Цезарь.

Сдѣлано. Гонца

Отправилъ я. Пишу я, что не въ мѣру

Лепидъ жестокимъ сдѣлался и, власть

Во зло употребляя, заслужилъ онъ

Смѣщеніе свое, что часть добычи

Готовъ я уступить, но подъ условьемъ,

Чтобъ долю онъ въ Арменіи мнѣ далъ,

Какъ и въ другихъ земляхъ, имъ покоренныхъ.

Меценатъ.

На это онъ вовѣкъ не согласится.

Цезарь.

Тогда ему и я не уступлю.

Входить Октавія со свитой.

Октавія.

Привѣтъ тебѣ, мой братъ и повелитель.

Цезарь.

Я мнилъ ли звать отверженной тебя?

Октавія.

Такъ звать меня — причинъ ты не имѣешь.

Цезарь.

Зачѣмъ же къ намъ подкралась ты? Предстала

Ты здѣсь не такъ, какъ Цезаря сестра.

Предшествовать Антонія супругѣ

Должно бы войско, ржаніе коней

Всѣмъ возвѣстить задолго до прибытья

Должно о немъ, деревья на пути

Должны быть всѣ усѣяны народомъ,

Томящимся въ безплодномъ ожиданьѣ,

И до небесъ должна вздыматься пыль,

Поднятая бѣгущей вслѣдъ толпою…

Но въ Римъ простой торговкой ты явилась,

И не дала намъ выказать любовь,

Которая, когда не проявляютъ

Ея ничѣмъ — утрачиваетъ смыслъ.

Рядъ цѣлый встрѣчъ на морѣ и на сушѣ —

Тебя бы ждалъ, и возросталъ восторгъ…

Октавія.

Мой добрый братъ, сюда безъ принужденья,

По доброй волѣ, такъ явилась я.

Супругъ мой, Маркъ Антоній, услыхавшій,

Что ты къ войнѣ готовишься, повѣдалъ

Мнѣ горестную вѣсть, и потому —

Уѣхать я просила дозволенья.

Цезарь.

Онъ далъ его охотно: ты преградой

Была межъ нимъ и похотью его.

Октавія.

Не говори мнѣ этого.

Цезарь.

Слѣжу я

За нимъ вездѣ: несутся съ вѣтромъ вѣсти.

Гдѣ онъ теперь?

Октавія.

Въ Аѳинахъ.

Цезарь.

Нѣтъ, сестра,

Жестоко оскорбленная! Его

Однимъ кивкомъ вернула Клеопатра.

Развратницѣ вручилъ онъ власть свою,

И на войну со мной они сзываютъ

Владыкъ земныхъ. Возсталъ ливійскій Бокхъ,

И Архелай, монархъ кападокійскій,

Царь паѳлагонскій Филадельфъ, ѳракійскій

Царь Адалласъ и аравійскій Мальхъ,

Понтійскій царь, царь Иродъ іудейскій,

Царь комагенскій Митридатъ; мидійскій

Царь Полемонъ; Аминтъ — ликаонійскій.

И множество еще царей другихъ.

Октавія.

Несчастная! Межъ близкихъ двухъ, взаимно

Другъ друга обвиняющихъ — я сердце

Должна дѣлить.

Цезарь.

Привѣтствую тебя.

Ты письмами разрывъ нашъ отдаляла,

Покуда самъ не убѣдился я,

Насколько ты обманута, а также —

Что намъ грозитъ невидимо опасность.

Бодрѣе будь. Сурово неизбѣжны —

Да не смутятъ тебя печали дни.

Пускай идетъ опредѣленнымъ ходомъ

Рѣшенное судьбой. Не плачь о немъ.

Тебя, что мнѣ всего дороже въ мірѣ —

Привѣтствую я здѣсь. Оскорблена

Безмѣрно ты; я и друзья твои —

Мы избраны великими богами,

Чтобъ правосудье оказать тебѣ.

Утѣшься, будь у насъ желанной гостьей.

Агриппа.

Привѣтъ тебѣ.

Меценатъ.

Октавіи привѣтъ!

Всѣ римскія сердца полны къ тебѣ

Любви и состраданья. Лишь Антоній,

Прелюбодѣй разнузданный, отвергъ

Твою любовь, во власть предавшись твари

Что противъ насъ его возстановляетъ.

Октавія.

О, правда ль это?

Цезарь.

Истинная правда.

Сестра, добро пожаловать. Съ терпѣньемъ

Будь неразлучна, милая сестра.

(Уходятъ).

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія у мыса Акціунъ. Входятъ Клеопатра и Энобарбъ.

Клеопатра.

Увѣренъ будь: я отплачу тебѣ.

Энобарбъ.

За что? За что?

Клеопатра.

Ты осуждалъ участье

Мое въ войнѣ, считая непристойнымъ…

Энобарбъ.

А что жъ оно, по твоему, пристойно?

Клеопатра.

Когда воюютъ съ нами, почему же

Намъ собственной особой здѣсь не быть?

Энобарбъ (про себя).

Сказалъ бы я, что если бъ взяли вмѣстѣ

Мы на войну коней и кобылицъ —

Пропалъ бы конь: кобыла увлекла бы

И всадника съ конемъ.

Клеопатра.

Что говоришь?

Энобарбъ.

Присутствіе твое должно стѣснять

Антонія, смущая умъ и сердце,

А занятое время отнимая.

Его и такъ винятъ за безразсудство:

Римъ говоритъ, что здѣсь ведутъ войну

Прислужницы твои и Фотинъ, евнухъ.

Клеопатра.

Погибни Римъ, отсохни языки,

Позорящіе насъ! Я правлю царствомъ

И тягости войны несу, какъ мужъ.

Не возражай, я войска не оставлю.

Энобарбъ.

Да будетъ такъ. Я кончилъ. Вотъ и вождь.

Входятъ Антоній и Канидій.

Антоній.

Не странно ли, Канидій, что покинувъ

Брундузій и Тарентъ, могъ переплыть

Онъ море Іонійское такъ быстро

И овладѣть Ториной? Дорогая,

Ты слышала объ этомъ?

Клеопатра.

Быстротѣ

Никто сильнѣй лѣнивца не дивится.

Антоній.

Такой укоръ въ медлительности — былъ бы

Мудрѣйшаго среди мужей достоинъ.

Сраженіе морское мы дадимъ.

Клеопатра.

Морское — да! Какое же иное?

Канидій.

Но почему морское, государь?

Антоній.

Онъ съ моря шлетъ мнѣ вызовъ.

Энобарбъ.

Но его

Ты звалъ на поединокъ…

Канидій.

При Фарсалѣ,

Гдѣ ты желалъ уравновѣсить бой

Помпея съ Цезаремъ. Но онъ отвергнулъ

То, что къ его невыгодѣ клонилось.

Такъ поступи и ты.

Энобарбъ.

Суда твои

Снаряжены небрежно, а матросы —

На службу силой взятые: жнецы,

Погонщики. У Цезаря есть люди

Помпея побѣжавшіе; легки

Его суда, твои — тяжеловѣсны.

Въ томъ нѣтъ стыда, чтобъ на морѣ не биться,

Когда на сушѣ биться ты готовъ.

Антоній.

Нѣтъ, на морѣ и на морѣ!

Энобарбъ.

Ты губишь,

Великій вождь, добытую тобою

На сушѣ славу ратную, войска —

Пѣхоту боевую — раздробляешь,

И собственный твой опытъ остается

Безъ примѣненья къ дѣлу. Ты обходишь

Къ побѣдѣ путь; ввѣряешься — взамѣнъ

Увѣренности прочной — ты удачѣ

И случаю.

Антоній.

Я на морѣ сражусь.

Клеопатра.

Есть шестьдесятъ судовъ у насъ — не худшихъ,

Чѣмъ у него.

Антоній.

Мы лишнія сожжемъ.

Матросы съ нихъ — число людей усилятъ

На корабляхъ оставшихся, и съ тѣми

Отъ Акціума Цезаря отбросимъ.

Не побѣдимъ — на сушѣ грянетъ бой.

Въ чемъ дѣло?

Входитъ гонецъ.

Гонецъ.

Слухи справедливы: Цезарь

Торину взялъ.

Антоній.

Самъ Цезарь? Невозможно.

Что войско здѣсь — дивлюсь я и тому!

Канидій, девятнадцать легіоновъ

На сушѣ здѣсь ты примешь подъ начальство,

И конницы двѣнадцать тысячъ. Мы же —

На корабли. Идемъ, моя Ѳетида.

Входитъ воинъ.

Антоній.

Что скажешь, другъ?

Воинъ.

О, благородный вождь,

Не бейся на морѣ, не довѣряйся

Гнилымъ доскамъ. Ужель не вѣришь ты

Вотъ этому мечу и этимъ ранамъ?

Пусть плаваютъ, какъ утки, финикійцы,

Египтяне. Мы побѣждаемъ стоя,

Нога къ ногѣ.

Антоній.

Ну, хорошо. Идемъ.

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и Энобарбъ).

Канидій.

Но я былъ правъ, клянуся Геркулесомъ!

Ты, воинъ, правъ, но дѣйствуетъ Антоній,

Не на свою дѣйствительную силу

Въ сраженьѣ опираясь. У вождя

Есть вождь, и мы — у женщинъ подъ началомъ.

Воинъ.

Всей конницы и пѣшихъ легіоновъ

Начальникъ — ты, не такъ ли?

Канидій.

Маркъ Октавій,

Маркъ Юстій, Целій, Публикола — силой

Начальствуютъ морской, мы — сухопутной.

Но Цезаря прибытье непонятно

По быстротѣ.

Воинъ.

Покуда былъ онъ въ Римѣ,

Войска его, разбившись на отряды,

Разсѣялись повсюду, обманувъ

Лазутчиковъ.

Канидій.

А кто его помощникъ?

Воинъ.

Я слышалъ — нѣкій Тавръ.

Канидій.

Его я знаю.

Входитъ гонецъ.

Гонецъ.

Канидія желаетъ видѣть вождь.

Канидій.

Событьями теперь чревато время,

И ихъ на свѣтъ рождаетъ каждый мигъ.

(Уходятъ).

СЦЕНА VIII.

Равнина близъ Акціума. Входятъ Цезарь, Тавръ, вожди и войско.

Цезарь.

Тавръ!

Тавръ.

Государь?

Цезарь.

Отъ битвы сухопутной

Ты уклонись, пока идетъ морская,

Изложенныхъ въ томъ свиткѣ приказаній

Не измѣняй: залогъ успѣха — въ нихъ.

(Проходятъ). Входятъ Антоній и Энобарбъ.

Антоній.

Мы конницу поставимъ у холма,

Въ виду у войска Цезаря, оттуда

Число судовъ увидѣвъ, сообразно

Мы этому — и дѣйствія начнемъ.

(Уходятъ). (Входятъ съ разныхъ сторонъ войска Антонія подъ начальствомъ Канидія и войска Цезаря подъ предводительствомъ Тавра. По уходѣ ихъ слышенъ шумъ морской битвы. Тревога. Возвращается Энобарбъ).

Энобарбъ.

Всему конецъ! Я зрѣлища такого

Не въ силахъ снесть. Корабль нашъ адмиральскій —

„Антоніадъ“ и шестьдесятъ другихъ,

Вдругъ повернувъ, ударился въ бѣгство.

При видѣ томъ готовъ я былъ ослѣпнуть!

Входитъ Скаръ,

Скаръ.

На помощь къ намъ, всѣ боги и богини!

Энобарбъ.

Ты внѣ себя?..

Скаръ.

Не лучшая ль часть міра

Загублена по безразсудству? Царства

И области — процѣловали мы.

Энобарбъ.

Какъ бой идетъ?

Скаръ.

Пятно чумы смертельной —

Виднѣется на насъ. Да поразитъ

Проказою египетскую вѣдьму

Развратную! Когда въ разгарѣ битвы

На близнецовъ похожи были: нашъ

И Цезаря успѣхъ, и нашъ едва ли

Не старше былъ, корова эта, словно

Ужалена слѣпнемъ іюньскимъ — парусъ

Вдругъ подняла и въ бѣгство обратилась.

Энобарбъ.

Отъ зрѣлища такого стало больно

Моимъ глазамъ: его не вынесъ я.

Скаръ.

Едва она руль подняла по вѣтру,

Какъ доблестная жертва чаръ ея —

Антоній, крылья распустивъ морскія,

Помчался вслѣдъ — растерянною уткой,

Оставивъ бой во всемъ его разгарѣ.

Я не знавалъ подобнаго позора!

Не видано, чтобъ доблесть, честь и опытъ —

Казнили такъ самихъ себя.

Энобарбъ.

Увы!

Входитъ Канидій.

Канидій.

На морѣ счастье наше, обезсилѣвъ,

Идетъ ко дну плачевно. Оставайся

Нашъ вождь такимъ, какимъ онъ прежде былъ —

Все было бъ хорошо, но недостойно

Онъ къ бѣгству самъ даетъ примѣръ.

Энобарбъ (про себя).

Вотъ что

Задумалъ ты! Тогда прости, конечно.

Канидій.

Въ Пелопонезъ бѣжалъ онъ.

Скаръ.

Это близко.

Туда спѣшу — событій выжидать.

Канидій.

Я конницу мою и легіоны

Сдалъ Цезарю, мнѣ шестеро царей

Даютъ примѣръ.

Энобарбъ.

Я раненому счастью

Антонія останусь все же вѣренъ,

Хотя въ другую сторону влекутъ

Меня и умъ, и вѣтеръ.

(Уходятъ).

СЦЕНА IX.

Александрія. Дворецъ. Входитъ Антоній и свита.

Антоній.

Вы слышите? Землею я отвергнутъ,

Носить меня ей стыдно. Подойдите,

Друзья мои. Такъ запоздалъ я въ мірѣ,

Что путь свой потерялъ. Есть у меня

Съ казной корабль, ее себѣ возьмите

И, подѣливъ, бѣгите отъ меня

Вы къ Цезарю.

Приближенные.

Чтобъ мы бѣжали? Нѣтъ.

Антоній.

Я самъ бѣжалъ и научилъ другихъ

Показывать я спину. Уѣзжайте.

Я путь избралъ, гдѣ въ васъ я не нуждаюсь.

Ступайте же, тамъ въ гавани — казна,

Берите все. О, не могу безъ краски

Подумать я о томъ, къ чему стремился.

Все — до волосъ — во мнѣ возмущено:

Сѣдая прядь прядь черную винитъ

За безразсудство, черная — сѣдую

За немощность и трусость. Уходите,

Друзья мои, васъ письмами снабжу я,

Которыя расчистятъ путь. Прошу,

Такъ грустно не глядите и не спорьте,

Воспользуйтесь совѣтомъ, что исторгнутъ

Отчаяньемъ: того покиньте, кто

Покинулъ самъ себя. Скорѣе въ гавань!

Вручаю вамъ корабль со всей казной…

Оставьте же меня, на мигъ оставьте!

Приказывать я право потерялъ,

И потому прошу. Сейчасъ за вами

Я слѣдую.

(Садится). Входятъ Эросъ, Клеопатра, которую поддерживаютъ Ира и Харміана.

Эросъ.

Поди къ нему, царица,

Утѣшь его.

Ира.

Да, милая царица.

Харміана.

Ступай къ нему. Что жъ дѣлать?

Клеопатра.

О, Юнона!

Хочу я сѣсть…

Антоній.

Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!

Эросъ.

О, государь, взгляни…

Антоній.

Противно, гадко…

Xарміана.

Царица…

Ира.

О, царица!

Эросъ.

Государь!

Антоній.

Да, другъ мой, да! Октавій при Филиппахъ

Носилъ свой мечъ, какъ въ танцахъ, между тѣмъ,

Какъ сморщеннаго Кассія разилъ я.

Безумца Брута я убилъ, а Цезарь —

Онъ дѣйствовалъ всегда черезъ своихъ

Помощниковъ, не смысля въ дѣлѣ ратномъ.

И вотъ теперь… Но все равно.

Клеопатра.

Ко мнѣ!

Эросъ.

Царица! Государь!

Ира.

Къ нему приблизься,

Поговори. Онъ — внѣ себя отъ горя.

Клеопатра.

Ну, хорошо… На васъ я обопрусь.

Эросъ.

Встань, государь. Царица — предъ тобой:

На смерть обречена, съ челомъ поникшимъ.

Утѣшь ее, и ты ее спасешь.

Антоній.

Я славѣ измѣнилъ, себя позорно

Я распустилъ.

Эросъ.

Царица, государь.

Антоній.

Египтянка, о, до чего меня

Ты довела! Смотри, мой стыдъ скрывая

Отъ глазъ твоихъ, оглядываюсь я,

И позади обломки славы вижу.

Клеопатра.

О, повелитель мой, прости моимъ

Пугливымъ парусамъ! *Вѣдь я не знала,

Что ты за мной послѣдуешь.

Антоній.

Прекрасно,

Египтянка, ты знала, что привязанъ

Я къ твоему кормилу нитью сердца,

И за собой ты увлечешь меня.

Ты видѣла, что надъ душой моею

Всевластна ты, и знака твоего

Достаточно, чтобъ я нарушилъ волю

Самихъ боговъ.

Клеопатра.

Прости мнѣ!

Антоній.

Нынѣ долженъ

Мальчишкѣ слать смиренно я мольбу;

Хитрить и прибѣгать къ уловкамъ низкимъ

Обязанъ тотъ, кто половиной міра

Привыкъ играть, по волѣ созидая

И разрушая счастье. Знала ты

Громадность всю твоей побѣды, знала,

Что страстью обезсиленный покоренъ

Тебѣ мой мечъ.

Клеопатра.

Прости меня, прости.

Антоній.

Прошу, не плачь… Одна слеза твоя

Все выкупитъ, что выиграть возможно,

Иль проиграть. Дай поцѣлуй одинъ,

Онъ будетъ мнѣ за все вознагражденьемъ.

Наставника дѣтей къ нему послалъ я.

Вернулся ль онъ? Вина сюда! За ужинъ!

И чѣмъ ударъ судьбы моей грознѣй —

Тѣмъ болѣе я посмѣюсь надъ ней.

(Уходятъ).

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ. Входятъ Цезарь, Долабелла, Тирей и др.

Цезарь.

Пускай посолъ Антонія предстанетъ.

Его ты знаешь?

Долабелла.

Цезарь, онъ — наставникъ

Его дѣтей. Суди какъ онъ ощипанъ,

Когда прислалъ столь жалкое перо

Изъ своего крыла, онъ — такъ недавно

Гонцовъ-царей въ излишествѣ имѣвшій!

Входитъ Эвфроній.

Цезарь.

Поди сюда и говори.

Эвфроній.

Я самъ

Какъ ни былъ бы ничтоженъ, но являюсь

Антонія посломъ. Въ его судьбѣ

Недавно былъ лишь утренней росинкѣ

На миртовомъ листкѣ подобенъ я,

Въ сравненіи съ его обширнымъ моремъ.

Цезарь.

Пусть такъ. Но то, съ чѣмъ присланъ — изложи.

Эвфроній.

Властителя судьбы своей въ тебѣ

Привѣтствуетъ Антоній, умоляя,

Чтобъ ты ему дозволилъ жить въ Египтѣ,

Но въ случаѣ отказа, будетъ меньшимъ

Доволенъ онъ, и проситъ дозволенья

Дышать межъ небомъ и землей въ Аѳинахъ,

Вдали отъ дѣлъ. Объ этомъ проситъ онъ.

А что до Клеопатры — признавая

Величіе твое, покорна власти,

Она своимъ испрашиваетъ дѣтямъ

Корону Птоломея, что зависитъ

Отъ милости твоей.

Цезарь.

Я глухъ къ мольбѣ

Антонія. Царицу же согласенъ

Я выслушать и сдѣлать, какъ желаетъ,

Съ условіемъ, чтобъ другъ ея, покрывшій

Себя стыдомъ, былъ изгнанъ изъ Египта

Иль преданъ ею смерти. Пусть она

Исполнитъ это: будутъ не безплодны

Ея мольбы. Таковъ отвѣтъ обоимъ.

Эвфроній.

Будь счастливъ ты!

Цезарь.

Провесть его чрезъ лагерь.

(Эвфроній уходитъ).

Цезарь (къ Тирею).

Испробовать всю силу краснорѣчья

Теперь пора. Спѣши и Клеопатру

Съ Антоніемъ поссорь. Ей посули

Ты именемъ моимъ все, что захочетъ,

И отъ себя, что вздумаешь — прибавь.

Вѣдь женщины — и въ счастіи не стойки.

Въ несчастіи — чистѣйшей изъ весталокъ

Не устоять. Яви свое искусство

И самъ назначь награду. Намъ законъ —

Слова твои.

Тирей.

Я отправляюсь, Цезарь.

Цезарь.

Замѣть, какъ онъ перенесетъ ударъ,

И помыслы его — во всѣхъ движеньяхъ

Ты прослѣди.

Тирей.

Я все исполню, Цезарь.

(Уходятъ). СЦЕНА ХІ. Александрія. Дворецъ. Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира.

Клеопатра.

Что, Энобарбъ, намъ дѣлать?

Энобарбъ.

Поразмыслить

И умереть.

Клеопатра.

Антоній виноватъ,

Иль мы?

Энобарбъ.

Одинъ Антоній, давшій волю

Желанію надъ разумомъ! Когда

Предъ грознымъ ликомъ брани, изъ рядовъ,

Другъ другу угрожавшихъ, ты бѣжала —

Зачѣмъ бѣжалъ онъ также? Страсти зудъ

Не долженъ былъ смущать вождя въ то время,

Когда сошлись двѣ половины міра

Лицомъ къ лицу въ войнѣ изъ-за него.

Въ томъ, чтобъ летѣть за парусомъ бѣгущимъ,

Покинувъ свой ошеломленный флотъ —

Не меньшій стыдъ былъ для него, чѣмъ гибель.

Клеопатра.

О, замолчи!

Входятъ Антоній съ Эвфроніемъ.

Антоній.

Таковъ его отвѣтъ?

Эвфроній.

Да, государь.

Антоній.

Сулитъ царицѣ милость,

Коль скоро мной пожертвуетъ она?

Эвфроній.

Такъ онъ сказалъ.

Антоній.

Пускай она узнаетъ,

Сѣдѣющую голову мою

Пошли сейчасъ ты Цезарю-мальчишкѣ,

И царствами онъ до краевъ наполнитъ

Твои желанья.

Клеопатра.

Голову твою?

Антоній.

Вернись къ нему. Скажи, что въ немъ блистаетъ

Цвѣтъ юности, и дѣлъ великихъ міръ

Ждетъ отъ него, что могутъ даже трусу

Принадлежать суда и легіоны,

Казна его, — что ратники его

И подъ начальствомъ малаго ребенка

Одерживать побѣды такъ же могутъ,

Какъ подъ начальствомъ Цезаря. Прошу

Поэтому чтобъ онъ о превосходствѣ

Своемъ забылъ, со мною — побѣжденнымъ —

Скрестивъ свой мечъ въ единоборствѣ. Буду

Объ этомъ я писать ему. Идемъ.

(Антоній и Эвфроній уходятъ).

Энобарбъ.

Похоже ли, чтобъ Цезарь побѣдитель,

Опасности удачу подвергая,

Съ такимъ борцомъ сталъ драться на показъ?

Я вижу: разумъ смертныхъ — лишь частица

Ихъ счастія, и внѣшнее паденье

Влечетъ съ собой духовныхъ качествъ гибель.

Самъ вѣдая, какъ много вѣситъ Цезарь,

Какъ мало — онъ, ужель мечтать онъ можетъ

Чтобъ мѣряться тотъ согласился съ нимъ,

И разумъ въ немъ ты побѣждаешь, Цезарь?

Входитъ прислужникъ.

Прислужникъ.

Отъ Цезаря посолъ.

Клеопатра.

Привѣтъ короткій!

Вотъ, милыя, предъ розою въ цвѣту

Тотъ затыкаетъ носъ, кто преклонялся

Предъ ней, когда она была лишь почкой.

Пускай войдетъ.

Энобарбъ (про себя).

Съ моею честью началъ

Я враждовать. Безумцу вѣрнымъ быть —

Безуміе, — и все же кто владыкѣ

Развѣнчанному вѣренъ — побѣждаетъ

Того, кѣмъ былъ владыка побѣжденъ,

Въ исторіи пріобрѣтая мѣсто.

Входитъ Тирей.

Клеопатра.

Чего желаетъ Цезарь?

Тирей.

Я скажу

Тебѣ одной.

Клеопатра.

Здѣсь лишь друзья, не бойся.

Тирей.

Но всѣ они — Антонія друзья?

Энобарбъ.

Антонію друзья нужны не меньше,

Чѣмъ Цезарю, иль насъ ему не надо.

Но пожелай лишь Цезарь — будетъ другомъ

Ему нашъ вождь, мы — заодно съ вождемъ,

И значитъ будемъ Цезаревы.

Тирей.

Такъ.

Но выслушай, царица. Проситъ Цезарь

Тебя забыть о нынѣшнемъ твоемъ

Печальномъ положеніи, и помнить,

Что Цезарь онъ.

Клеопатра.

По царски. Продолжай.

Тирей.

Онъ вѣдаетъ, что страхомъ, нелюбовью —

Ты связана съ Антоніемъ.

Клеопатра.

Увы!

Тирей.

Поэтому о ранахъ, отъ которыхъ

Страдаетъ честь твоя — жалѣетъ онъ:

Былъ вынужденъ позоръ твой, не заслуженъ.

Клеопатра.

Онъ — богъ, и знаетъ правду. Честь моя

Не поддалась, но силѣ уступила.

Энобарбъ (въ сторону).

Для вѣрности Антонія спрошу…

Ты течь даешь повсюду, остается

И намъ тебя крушенью предоставить,

Когда тебя то, что всего дороже —

Покинуло. (Уходитъ).

Тирей.

Насчетъ твоихъ желаній

Что Цезарю скажу? Отчасти ждетъ

Онъ просьбъ твоихъ, желая ихъ исполнить.

Онъ былъ бы радъ, когда бъ себѣ опорой

Ты счастіе его взяла, какъ посохъ.

Но чувства эти подогрѣла бъ вѣсть

О томъ, что ты съ Антоніемъ разсталась

И отдалась подъ власть владыки міра.

Клеопатра.

Какъ звать тебя?

Тирей.

Тиреемъ.

Клеопатра.

Добрый вѣстникъ,

Ты Цезарю великому скажи,

Что чрезъ тебя руки побѣдоносной

Касаюсь я устами, и готова

Я мой вѣнецъ къ ногамъ его сложить

И преклонить у ногъ его колѣни.

Скажи ему: изъ устъ его, которымъ

Покорно все — Египту приговоръ

Я слышала.

Тирей.

Ты лучшій путь избрала.

Въ борьбѣ ума съ судьбой, когда дерзаетъ

Онъ на одно возможное, случайность —

Ему ничто. Дозволь запечатлѣть

Мнѣ на рукѣ твоей дань уваженья.

Клеопатра.

Когда мечталъ онъ царства покорить —

И Цезаря отецъ устами часто

Руки моей касался недостойной,

И поцѣлуи сыпались дождемъ.

Возвращаются Антоній и Энобарбъ.

Антоній.

Какъ? Милостью она его даритъ?

Юпитеромъ клянусь, что мечетъ громы!

Кто ты такой?

Тирей.

Я — исполнитель воли

Славнѣйшаго изъ смертныхъ и кому

Достойнѣе всего повиноваться.

Энобарбъ (Про себя).

Отвѣдаешь ты плети!

Антоній.

Эй, ко мнѣ,

Вы коршуны! Во имя всѣхъ боговъ

Съ чертями, власть моя, какъ видно, таетъ?

Не такъ давно на зовъ мой, какъ мальчишки,

Цари бѣжали съ крикомъ: что прикажешь?

Оглохли вы? Еще Антоній я!

(Появляются прислужники).

Схватить шута и наказать плетьми.

Энобарбъ (про себя).

Играть удобнѣй съ львенкомъ, чѣмъ со старымъ,

Готовымъ къ смерти львомъ.

Антоній.

Луна и звѣзды!

Плетей ему! Будь Цезаревыхъ двадцать

Здѣсь данниковъ и обойдись такъ нагло

Они съ рукою этой… я не знаю,

Какъ звать ее теперь, когда она —

Не Клеопатра болѣе?.. Сѣките,

Пока лицо искрививъ, не запроситъ

Пощады онъ, визжа, какъ мальчуганъ.

Увесть его отсюда.

Тирей.

Маркъ Антоній…

Антоній.

Убрать его, и послѣ наказанья

Привесть сюда. Рабъ Цезаря съ посольствомъ

Отправится къ нему же.

(Тирея уводять). До того

Какъ я узналъ тебя — наполовину

Ты отцвѣла. И въ Римѣ я оставилъ

Затѣмъ ли ложе брачное несмятымъ,

Затѣмъ ли я потомства не имѣю

Отъ женщины — жемчужины всѣхъ женъ,

Чтобъ тварью быть обманутымъ, которой

Угодны и рабы?

Клеопатра.

Мой повелитель…

Антоній.

Ты вѣчно притворялась, но когда

Въ порокѣ мы — о горе намъ! — коснѣемъ,

То боги, въ ихъ премудрости, глаза

Намъ завязавъ, нашъ разумъ погружаютъ,

Который чистъ — въ грязь собственную нашу,

Вселяютъ въ насъ къ ошибкамъ обожанье,

Смѣясь тому, какъ въ бездну мы идемъ.

Клеопатра.

Ужель дошло до этого?

Антоній.

Нашелъ я

Тебя кускомъ остывшимъ на тарелкѣ

У Цезаря покойнаго. Была

Объѣдкомъ ты Помпея, не считая

Другихъ, молвѣ народной неизвѣстныхъ —

Кого въ часы желаній сладострастныхъ

Ты подбирала. Я увѣренъ въ томъ,

Что если ты и понимаешь даже,

Что значитъ воздержанье, то его

Не знала ты.

Клеопатра.

О, для чего все это?

Антоній.

Тому дозволить, кто беретъ подачку

И говоритъ: „Васъ боги да хранятъ“,

Какъ равному, съ рукою обращаться —

Съ моей подругой, царственной печатью,

Заложницей великихъ душъ! Зачѣмъ я

Не на холмѣ Базанскомъ, чтобъ оттуда

Перекричать ревущія стада?

Для ярости есть у меня причины;

Быть сдержаннымъ вѣдь значитъ — поступать,

Какъ висѣльникъ съ веревкою на шеѣ,

Благодарящій палача за ловкость.

(Возвращаются прислужники съ Тиреемъ).

Наказанъ онъ?

1-ый прислужникъ.

Да, государь, исправно.

Антоній.

Кричалъ? Молилъ пощады онъ?

2-ой прислужникъ.

Молилъ.

Антоній.

Когда отецъ твой живъ — пусть онъ жалѣетъ,

Что ты — не дочь, а ты жалѣй о томъ,

Что слѣдовалъ за Цезаревымъ счастьемъ, —

За это былъ наказанъ ты плетьми,

Отнынѣ трепещи, какъ въ лихорадкѣ,

При видѣ бѣлыхъ женскихъ рукъ. Вернись

Ты къ Цезарю — повѣдать о пріемѣ.

Скажи ему, что онъ гнѣвитъ меня;

Презрѣніе ко мнѣ, высокомѣрье

Выказывая нынѣ, позабылъ

Онъ кажется о томъ, чѣмъ былъ я прежде.

Гнѣвить меня легко теперь, когда

Созвѣздія, что мною благосклонно

Руководили — вышли изъ орбитъ,

Огнями бездну ада озаряя.

Когда ему рѣчь и мои поступки

Не нравятся, скажи, что у него

Остался мой отпущенникъ Гиппархъ,

Онъ можетъ сѣчь его, повѣсить, мучить,

Какъ вздумаетъ, чтобъ расквитаться съ нами.

Проси о томъ. Вонъ! Уноси рубцы.

(Тирей уходитъ).

Клеопатра.

Ты все сказалъ?

Антоній.

Увы, она померкла

Моя луна земная. и одно

Лишь это — мнѣ погибель возвѣщаетъ!

Клеопатра.

Я подожду.

Антоній.

Чтобъ Цезарю польстить —

Подмигивать готова ты слугѣ,

Что Цезарю застегиваетъ пряжки!

Клеопатра.

Какъ? До сихъ поръ не знать меня!

Антоній.

Со мною

Не холодна ли ты?

Клеопатра.

О, если такъ —

Пусть небеса изъ ледяного сердца

Градъ ниспошлютъ, да будетъ онъ отравленъ

Въ источникѣ своемъ! Съ градинкой первой,

Упавшею мнѣ въ горло — да растаетъ

И жизнь моя! Цезаріонъ второю

Да будетъ умерщвленъ, покуда всѣ

Плоды моей утробы и мои

Египтяне — подъ бурей ледяною

Смерть не найдутъ, когда растаетъ градъ.

И да лежатъ они безъ погребенья,

Покуда мухи съ нильскими червями —

Ихъ не пожрутъ!

Антоній.

Довольно, занялъ Цезарь

Александрію; тамъ съ его звѣздою

Поспорю я. На сушѣ войско наше

Держалось стойко, нашъ разбитый флотъ

Вновь на морѣ грозитъ врагу, собравшись.

Гдѣ было ты, о мужество мое?

Царица, слушай; если съ поля брани

Еще разъ я вернусь — поцѣловать

Твои уста я весь въ крови предстану.

Я и мой мечъ — мы лѣтопись напишемъ.

Надежда есть.'

Клеопатра.

Ты снова — мой герой.

Антоній.

Въ себѣ утрою сердце, духъ и мышцы,

Отчаянно я стану биться. Прежде,

Когда текли безпечно дни мои,

И счастливо — случалось осужденнымъ

Жизнь у меня за шутку выкупать.

Теперь же, стиснувъ зубы, стану въ бездну

Всѣхъ посылать, кто всталъ мнѣ на пути.

Еще разъ ночь мы проведемъ въ весельѣ.

Позвать сюда вождей, въ унынье впавшихъ!

Виномъ наполнимъ кубки и еще разъ

Мы надъ полночнымъ звономъ посмѣемся.

Клеопатра.

Сегодня день рожденья моего.

Я пировать не думала, но другъ мой —

Антоній вновь, я буду Клеопатрой.

Антоній.

Мы побѣдимъ еще.

Клеопатра.

Вождей достойныхъ

Къ Антонію зовите.

Антоній.

Да! Хочу я

Держать имъ рѣчь, а въ ночь рубцы ихъ ранъ —

Смочить виномъ. Идемъ, моя царица.

Еще во мнѣ есть силы, и въ бою

Въ себя влюблю я смерть, съ ея косою

Зловѣщею въ усердьи состязаясь.

(Антоній, Клеопатра и прислужники уходятъ).

Энобарбъ.

Теперь готовъ онъ молнію спугнуть.

Предъ яростью боязнь бѣжитъ въ испугѣ,

И голубь самъ въ подобномъ состояньи

За ястребомъ погнался бъ. Вижу я,

Что ослабленье мозга повышаетъ

Въ немъ бранный духъ. Когда живетъ отвага

Насчетъ ума — то мечъ свой боевой

Пожретъ она. Подумаю о томъ;

Какъ лучше мнѣ Антонія покинуть.

(Уходитъ).

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей. Входитъ Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и др.

Цезарь.

Зоветъ меня мальчишкой, угрожаетъ

Какъ-если-бъ въ силахъ былъ меня прогнать

Прочь изъ Египта. Моего посла

Велѣлъ избить, меня же вызываетъ

На поединокъ — съ Цезаремъ Антоній.

Пусть знаетъ забіяка старый: много

Есть къ смерти у меня иныхъ путей.

Смѣюсь надъ этимъ вызовомъ.

Меценатъ.

Ты знаешь,

О, Цезарь: если столь великій духъ

Неистовствомъ объятъ, остановиться

Не въ силахъ онъ, пока не упадетъ.

Ты не давай вздохнуть ему. Безумьемъ

Воспользуйся его. Плохой охраной

Всегда бывала ярость.

Цезарь.

Сообщи

Вождямъ, что мы на завтра назначаемъ

Послѣднюю изъ многихъ битвъ. Довольно

Въ рядахъ у насъ солдатъ, служившихъ прежде

Съ Антоніемъ — они его изловятъ.

Смотри, чтобъ такъ и сдѣлали они.

Да угости войска. Запасовъ хватитъ.

Солдаты нашу щедрость заслужили.

О, бѣдный Маркъ Антоній (Уходитъ).

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ. Входятъ Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира, Алексасъ и другіе.

Антоній.

Со мной не хочетъ биться онъ, Домицій?

Энобарбъ.

Нѣтъ.

Антоній.

Почему не хочетъ онъ, скажи.

Энобарбъ.

Онъ думаетъ, что будучи разъ двадцать

Счастливѣе тебя, въ бою поставитъ

Онъ двадцать противъ одного.

Антоній.

Съ нимъ завтра

На сушѣ и на морѣ буду биться.

Иль я останусь живъ, иль честь моя,

Омывшись кровью, снова оживетъ.

Ты будешь храбро драться?

Энобарбъ.

Брошусь въ битву

Я съ возгласомъ: „погибни все“.

Антоній.

Отлично.

Идемъ. Позвать всѣхъ слугъ. Пусть въ эту ночь

Обиленъ будетъ пиръ нашъ.

(Входятъ слуги).

Дай мнѣ руку.

Ты былъ всегда мнѣ вѣренъ. Также ты,

И ты, — и ты, — вы всѣ служили вѣрно,

И вамъ цари товарищами были.

Клеопатра.

(Въ сторону Этбарба). Что значитъ это все?

Энобарбъ (въ сторону).

Одна изъ тѣхъ причудъ,

Которыя изъ сердца выжимаютъ

Печаль.

Антоній.

Ты также честенъ былъ. О если-бъ

Я могъ распасться на толпу людей,

Вамъ равную числомъ, а вы бы всѣ

Въ единаго Антонія сплотились,

Я-бъ честно отслужилъ вамъ вашу службу.

Слуга.

Да не допустятъ боги.

Антоній.

Ну, друзья,

Еще разъ въ эту ночь мнѣ послужите.

Мой кубокъ наполняйте, не считая,

Заботьтесь обо мнѣ, какъ въ дни, когда

Всѣ слушались меня и государство

Товарищемъ вамъ было.

Клеопатра (въ сторону).

Что онъ вздумалъ?

Энобарбъ (въ сторону).

Желаетъ онъ у нихъ исторгнуть слезы.

Антоній.

Еще сегодня мнѣ поугождайте.

Кто знаетъ, не конецъ ли вашей службѣ

Быть можетъ, больше вамъ меня не видѣть

Иль видѣть изувѣченною тѣнью.

Быть можетъ, завтра будете служить

Другому господину. Я на васъ

Гляжу, какъ передъ вѣчною разлукой.

Я не гоню васъ, честные друзья.

Что до меня, я сжился съ вашей службой,

Хотѣлъ бы васъ до смерти сохранить.

Итакъ, сегодня два часа,

Я больше не прошу. И пусть за все

Вознаградятъ васъ боги.

Энобарбъ.

О, зачѣмъ

Приводишь ихъ въ унынье, повелитель?

Всѣ плачутъ, погляди. И я, оселъ,

Кого лишь лукъ заставить можетъ плакать…

Не посрами. Не превращай насъ въ женщинъ.

Антоній.

Ну, будетъ, будетъ. Унеси меня

Колдунья, если такъ я это думалъ.

Гдѣ дождь такой упалъ, взростетъ добро.

Сердечные друзья, ужъ слишкомъ мрачно

Вы поняли мои слова. Я ими

Желалъ васъ ободрить и эту ночь

Попировать при факелахъ. Узнайте-жъ,

Что свѣтлыя надежды возлагаю

На завтрашній я день. Я васъ веду

Скорѣй къ побѣдѣ, чѣмъ на встрѣчу смерти.

Такъ сядемъ же, друзья, теперь за ужинъ.

Утопимъ размышленіе въ въ винѣ.

(Уходятъ).

СЦЕНА ІІІ.

Александрія. Передъ дворцомъ. Входятъ два воина.

1-ый воинъ.

Покойной ночи, братецъ. Завтра будетъ

Дёнекъ.

2-ой воинъ.

Который все рѣшитъ. Прощай.

Ты ничего по городу не слышалъ?

1-ый воинъ.

Нѣтъ. Развѣ есть что новаго?

2-ой воинъ.

Лишь слухи.

1-ый воинъ.

Прощай. Покойной ночи.

Входятъ два другихъ воина.

2-ой воинъ.

Эй, солдаты,

Смотрите въ оба!

3-ій воинъ.

Также вы. Прощайте.

(Первые два воина занимаютъ посты).

4-ый Воинъ.

Мы — тутъ. (Занимаютъ мѣста).

Коль завтра флоту повезетъ,

То въ сухопутныхъ я вполнѣ увѣренъ.

3-ій воинъ.

То храбрыя и стойкія войска.

(Подъ сценой слышны звуки гобоевъ).

4-ый воинъ.

Тсс… Что за звуки?

1-ый воинъ.

Тише, тише! Дайте

Послушать.

2-ой воинъ.

Гдѣ-то въ воздухѣ играютъ.

3-ій воинъ.

Нѣтъ, подъ землей.

4-ый воинъ.

Хорошій знакъ, неправда ль?

3-ій воинъ.

О, нѣтъ!…

1-ый воинъ.

Молчи. Что-бъ это означало?

2-ой воинъ.

Богъ Геркулесъ, Антоніемъ любимый,

Уходитъ отъ него.

1-ый воинъ.

Идемъ, узнаемъ,

Всѣ-ль часовые слышали, что мы?

(Направляются къ другому посту).

2-ой Воинъ.

Ну, что, друзья?

Воины.

Ну, что? и вы слыхали?

1-ый воинъ.

Не странно-ль это?

3-ій воинъ.

Слышите-ль, друзья?

1-ый воинъ.

Послѣдуемъ за музыкой до самыхъ

Предѣловъ нашей стражи. Прослѣдимъ,

Какъ звуки стихнутъ.

Воины.

Ладно. О, какъ странно!

(Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Александрія. Комната во дворцѣ. Входятъ Антоній и Клеопатра въ сопровожденіи Харміаны и др.

Антоній.

Мои доспѣхи, Эросъ.

Клеопатра.

Ты-бъ уснулъ.

Антоній.

Эй, доспѣхи, Эросъ!

О, нѣтъ, голубка.

Входитъ Эросъ съ вооруженіемъ.

Антоній.

Пріятель, облеки меня въ желѣзо.

Коль нынче противъ насъ фортуна будетъ,

То лишь за наше къ ней презрѣнье. Живо!

Клеопатра.

Дай мнѣ помочь тебѣ, мой другъ. На что

Вотъ это?

Антоній.

Ахъ, оставь, прошу! Ты только

Оруженосецъ сердца моего.

Напутала, напутала… Вотъ такъ.

Клеопатра.

Постой. Я помогу. Такъ вѣрно?

Антоній.

Ладно.

Теперь мы справимся. Ступай пріятель.

Вооружись и ты.

Эросъ.

Сейчасъ.

Клеопатра.

Я развѣ

Невѣрно застегнула?

Антоній.

Дивно, дивно.

Кто разстегнуть посмѣетъ это раньше,

Чѣмъ намъ самимъ угодно будетъ снять

Для отдыха, тотъ встрѣтится съ грозою.

Ты, Эросъ, сплоховалъ. Моя царица

Куда тебя искуснѣе. Скорѣй!

О еслибъ ты, дружокъ, меня сегодня

Въ бою видала, за работой царской,

Сказала-бъ ты, что я работникъ славный.

(Входитъ вооруженный воинъ).

Здорово! Съ добрымъ утромъ. Ты, сдается,

Ко мнѣ пришелъ съ военнымъ порученьемъ.

Для дѣла по душѣ встаемъ мы рано,

Спѣшимъ къ нему съ восторгомъ.

Воинъ.

Какъ ни рано,

Но тысячи солдатъ, въ желѣзныхъ латахъ,

Близъ пристани собравшись, ждутъ тебя.

Крики. Звуки трубъ. Входятъ военачальники и воины.

Военачальникъ.

Съ прекраснымъ утромъ. Здравствуй, полководецъ.

Всѣ.

Да здравствуетъ нашъ вождь!

Антоній.

Привѣтъ отрадный!

Проснулось рано нынѣшнее утро,

Какъ геній юноши, кто хочетъ славы.

Вотъ такъ. Подай мнѣ это. Превосходно.

Прощай, царица. Что-бъ меня ни ждало,

Вотъ поцѣлуй солдата.

(Цѣлуетъ ее).

Было-бъ стыдно

Мнѣ медлить здѣсь средь нѣжностей мѣщанскихъ.

Привѣтъ мой въ сталь закованъ, какъ и я.

За мной, кто хочетъ въ битву. Къ ней веду васъ.

Прощай!

Антоній, Эросъ, военачальники и воины уходятъ).

Харміана.

Не хочешь-ли уйти къ себѣ?

Клеопатра.

Веди меня. Онъ храбро удалился.

О, еслибъ Цезарь не отвергъ съ упорствомъ

Великій споръ рѣшить единоборствомъ!

Тогда Антоній… Но теперь… Идемъ!

(Уходятъ).

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія близъ Александріи. Трубы. Входятъ Антоній и Эросъ. Навстрѣчу имъ идетъ воинъ.

Воинъ.

Пускай даруютъ боги день счастливый

Антонію.

Антоній.

О, если-бъ ты и раны

Твои меня тогда склонили биться

На сушѣ!

Воинъ.

Если-бъ такъ ты поступилъ,

То всѣ цари, отпавшіе и воинъ,

Покинувшій тебя сегодня утромъ,

Теперь въ твоей бы свитѣ находились.

Антоній.

Но кто меня покинулъ утромъ?

Воинъ.

Кто?

Одинъ изъ близкихъ. Кликни Энобарба,

Онъ зова не услышитъ. Иль отвѣтитъ

Изъ стана Цезаря: „не твой я больше“!

Антоній.

Что говоришь?

Воинъ.

Онъ Цезарю предался.

Эросъ.

Оставивъ здѣсь сокровища и вещи.

Антоній.

Онъ вправду перешелъ?

Воинъ.

Сомнѣнья нѣтъ.

Антоній.

Ступай, отправь ему всѣ вещи, Эросъ!

Все до послѣдней нитки. Такъ хочу я.

Пошли ему — я подпишу письмо —

Привѣтъ прощальный съ пожеланьемъ счастья.

Прибавь, что въ будущемъ ему желаю

Причины не имѣть мѣнять господъ.

О, жребій мой и честныхъ развращаетъ!

Идемъ скорѣе… Энобарбъ!..

(Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря близъ Александріи. Трубы. Входитъ Цезарь, въ сопровожденіи Агриппы, Энобарба и др.

Цезарь.

Ступай, Агриппа, и начни сраженье.

Хочу, чтобы живымъ былъ взятъ Антоній.

Пусть это знаютъ.

Агриппа.

Повинуюсь, Цезарь.

(Уходитъ).

Цезарь.

Всеобщій миръ ужъ близко. Если этотъ

Несетъ намъ счастье день, три части свѣта

Украсятся оливы мирной вѣткой.

Входитъ вѣстникъ.

Вѣстникъ.

Антоній прибылъ только-что на поле.

Цезарь.

Скажи Агриппѣ, пусть онъ въ первый рядъ

Поставитъ перебѣжчиковъ, чтобъ ярость

Антонія обрушилася противъ

Него-же самого.

(Цезарь и его свита уходятъ).

Энобарбъ.

Алексасъ измѣнилъ.

Онъ посланъ былъ въ Іудею по дѣламъ

Антонія. Тамъ хитростью склонилъ

Онъ Ирода Великаго покинуть

Антонія и Цезарю предаться.

Его за то велѣлъ повѣсить Цезарь.

Канидій и другіе, что отпали,

Пріобрѣли мѣста, но недовѣрье

Почетное. Я дурно поступилъ

И горько такъ виню себя, что счастья

Мнѣ не видать во вѣки.

Приходитъ Воинъ Цезаря.

Воинъ.

Энобарбъ,

Тебѣ вослѣдъ Антоній посылаетъ

Сокровища твои и свой привѣтъ.

Посланникъ подъ моей охраной прибылъ.

Онъ разгружаетъ муловъ предъ твоей

Палаткой.

Энобарбъ.

Все дарю тебѣ.

Воинъ.

Ты не шути.

Я правду говорю. Ты проводилъ-бы

Посла изъ лагеря. Спѣшу на постъ,

Не то я самъ его-бы проводилъ.

Вашъ полководецъ продолжаетъ быть

Юпитеромъ.

(Уходитъ).

Энобарбъ.

Я всѣхъ презрѣннѣй въ мірѣ

И всѣхъ сильнѣй то чувствую. Антоній,

Рудникъ великодушія! Какъ щедро

Ты-бъ вѣрность наградилъ, когда измѣну

Великодушно золотомъ вѣнчаешь.

На части рвется сердце. Если горе

Его не сокрушитъ, сильнѣй есть средства,

Но, чувствую, достаточно и горя.

Мнѣ-ль на тебя поднять оружье? Нѣтъ!

Пойду и ровъ сыщу, чтобъ умереть въ немъ.

Чѣмъ онъ грязнѣе, тѣмъ достойнѣй будетъ

Онъ пріютить остатокъ дней моихъ.

(Уходитъ).

СЦЕНА VII.

Поле битвы между обоими лагерями. Шумъ сраженія. Барабаны и трубы. Входитъ Агриппа и другіе воины.

Агриппа.

Назадъ. Мы слишкомъ далеко зашли.

Самъ Цезарь поработалъ. Превзошло

Сопротивленье наши ожиданья.

(Ухдоитъ). Шумъ битвы. Входятъ Антній и раненый Скаръ.

Скаръ.

Мой храбрый вождь. Вотъ это значитъ биться!

Дерись мы прежде такъ, мы бъ ихъ прогнали

Домой съ тряпьемъ вокругъ головъ разбитыхъ.

Антоній.

Ты весь въ крови.

Скаръ.

Была похожа рана

На букву Т, и превратилась въ Н.

Антоній.

Врагъ отступаетъ.

Скаръ.

Въ норы ихъ загонимъ.

Еще меня зарубокъ на шесть хватитъ.

Входитъ Эросъ.

Эросъ.

Они разбиты. Перевѣсъ нашъ равенъ

Побѣдѣ славной.

Скаръ.

Вздуемъ-ка имъ спины,

И затравимъ, какъзайцевъ! Трусовъ бить--

Забава!

Антоній.

Я вознагражу тебя

За бодрость духа, а за храбрость--втрое.

За мной!

Скаръ.

Я не отстану, и хромая.

(Уходятъ).

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи. Подъ звуки марша входитъ Антоній. За нимъ слѣдуетъ Скаръ во главѣ войска.

Антоній.

Онъ прогнанъ въ самый лагерь. Вы бѣгите

Царицу извѣстить о славномъ дѣлѣ.

Мы завтра до восхода солнца пустимъ

Имъ остальную кровь. Благодарю

Васъ всѣхъ за ваши руки золотыя,

За то, что вы сражались не какъ слуги,

А какъ за дѣло личное. Вы нынче

Себя явили Гекторами всѣ.

Войдите-жъ въ городъ, женъ своихъ и близкихъ

Прижмите къ сердцу, разскажите имъ

О подвигахъ своихъ. Они-же смоютъ

Слезами счастья спекшуюся кровь

Съ почетныхъ вашихъ ранъ и исцѣлятъ

Ихъ поцѣлуями. Дай руку мнѣ.

Входитъ Клеопатра въ сопровожденіи свиты.

Антоній.

Я разскажу великой этой феѣ

Твои дѣла, ея же благодарность

Тебя благословитъ. (Къ Клеопатрѣ). О, свѣтъ вселенной!

Обвей мою закованную шею,

Сквозь панцырь въ сердце ты ко мнѣ вскочи

Во всемъ нарядѣ и ликуй въ его

Біеніи счастливомъ.

Клеопатра.

Вождь вождей!

Герой несчетныхъ доблестей. Ужели

Смѣясь и невредимъ ты возвратился

Изъ вражьей сѣти?

Антойій.

О, мой соловей!

Въ постели мы загнали ихъ. Вотъ видишь,

Дитя. Хоть у меня иной сребрится волосъ

Сквозь молодую черноту кудрей,

Все-жь мозгъ еще мои питаетъ нервы,

И юность обогнать могу не разъ.

Взгляни на мужа этого. Дозволь

Его устамъ руки коснуться нѣжной.

Цѣлуй ее, герой. Онъ дрался нынче,

Какъ если-бъ богъ, людей возненавидя,

Ихъ истреблялъ, его принявши образъ.

Клеопатра.

Другъ, дамъ тебѣ доспѣхи золотые.

Ихъ прежде царь носилъ.

Антоній.

Онъ заслужилъ ихъ,

Хотя-бъ на нихъ карбункулы пылали,

Какъ на священной колесницѣ Феба.

Дай руку — и торжественно мы вступимъ

Въ Александрію. Высоко держите

Щиты: они изрублены, какъ вы.

О, если-бъ всѣхъ гостей вмѣстилъ дворецъ нашъ,

Мы бъ сѣли всѣ за пиръ, наполнивъ чаши

Въ честь завтрашняго дня, --сулитъ онъ много

Опасностей вождямъ. — Вы, трубачи,

Весь городъ оглушите ревомъ мѣди.

Пусть онъ сольется съ громомъ барабановъ,

Чтобъ небо и земля, ихъ взорамъ вторя,

Привѣтствовали наше приближенье.

(Уходятъ).

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря. (Часовые стоятъ на часахъ).

1-ый воинъ.

Коль насъ не смѣнятъ черезъ часъ, должны мы

На главный постъ вернуться. Ночь свѣжа,

А бой, сказали, во второмъ начнется

Часу утра.

2-й воинъ.

Несчастный былъ денекъ.

Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ.

О, ночь! Ты мнѣ свидѣтельницей будь!

3-ій воинъ.

Кто это тамъ?

2-й воинъ.

Молчи и дай послушать.

Энобарбъ.

Свидѣтелемъ будь ты, о мѣсяцъ кроткій, —

Когда съ презрѣньемъ будутъ называть

Измѣнниковъ, — что Энобарбъ злосчастный

Передъ твоимъ поклялся ликомъ.

1-ый воинъ.

То — Энобарбъ!

3-ій воинъ.

Молчи! Дай слушать дальше!

Энобарбъ.

Луна, царица грусти непритворной,

Ты ядовитые пары ночные

Всѣ на меня пролей, чтобъ эта жизнь,

Ведущая борьбу съ моею волей,

Не тяготѣла больше надо мной.

Ударь мое ты сердце объ кремень

Моей вины, да разлетится въ прахъ,

Изсушенное горемъ, да покончитъ

Съ мученьемъ горькихъ мыслей. О, Антоній!

Ты, кто богаче благородствомъ духа,

Чѣмъ я — позоромъ, ты меня прости!

И пусть весь міръ меня причислить къ сонму

Измѣнниковъ и бѣглецовъ презрѣнныхъ.

Антоній! О, Антоній! (Умираетъ).

2-ой воинъ.

Обратимся

Къ нему со словомъ.

1-ый воинъ.

Лучше слушать станемъ.

Онъ говоритъ, быть можетъ, о вещахъ,

Что Цезаря касаются.

2-ой воинъ.

Согласенъ.

Но онъ заснулъ.

1-ый воинъ.

Скорѣе чувствъ лишился.

Предъ сномъ никто не молится такъ мрачно.

2-ой воинъ.

Приблизимся къ нему.

3-ій воинъ.

Проснись! Откликнись!

2-ой воинъ.

Ты слышишь насъ?

1-ый воинъ.

Его рукой своею

Коснулась смерть.

(Звуки барабановъ вдали).

Чу! барабанный бой

Сурово будитъ спящихъ. Отнесемъ-ка

Его на главный постъ. Не изъ простыхъ онъ.

Часъ нашей стражи кончился.

3-ій воинъ.

Скорѣй

Снесемъ его. Онъ, можетъ быть, очнется.

(Уходятъ, унося тѣло).

СЦЕНА X.

Между двумя лагерями. Входятъ Антоній, Скаръ, за ними войско.

Антоній.

Сегодня приготовились они

Къ морскому бою. Знать, мы имъ на сушѣ

Не нравимся.

Скаръ.

На сушѣ и на морѣ.

Антоній.

Пускай въ огнѣ, на воздухѣ дерутся.

И тамъ мы встрѣтимъ ихъ. Однако, къ дѣлу.

Пѣхота остается на холмахъ

Вкругъ города. Приказъ ужъ отданъ флоту,

И онъ покинулъ гавань. Мы оттуда

Его передвиженья будемъ видѣть.

(Уходятъ). Входитъ Цезарь, за нимъ войско.

Цезарь.

Коль онъ не нападетъ, мы неподвижно

Останемся на сушѣ. Такъ, надѣюсь,

И будетъ, оттого что на галеры

Послалъ онъ войска цвѣтъ. Займемъ равнину, —

И сохранимъ всѣ выгоды свои. (Уходитъ).

Возвращаются Антоній и Скаръ.

Антоній.

Еще не сшиблись. Съ мѣста, гдѣ сосна,

Я все увижу. Вскорѣ возвращусь

И сообщу о ходѣ битвы. (Уходитъ).

Скаръ.

Въ парусахъ

Царицы свиты ласточками гнѣзда.

Авгуры говорятъ, что ничего

Не знаютъ, смотрятъ мрачно, не дерзая

Сказать того, что вѣдаютъ. Антоній

То духомъ бодръ, то снова угнетенъ.

Надтреснутое счастье въ перемежку

Его волнуетъ страхомъ и надеждой

За то, что есть, за то, чего ужъ нѣтъ.

(Отдаленный шумъ морской битвы). Возвращается Антоній.

Антоній.

Все, все погибло! Преданъ я безчестной

Египтянкой! Мой флотъ врагу отдался.

Они кидаютъ шапки вверхъ, пьютъ вмѣстѣ,

Какъ долго разлученные друзья.

О, трижды вѣроломная блудница,

Тобой я преданъ этому мальчишкѣ,

И сердце лишь съ тобой одной воюетъ.

Скажи, чтобъ всѣ бѣжали. Чародѣйкѣ

Лишь отомщу — тогда всему конецъ!

Пусть всѣ бѣгутъ. Ступай.

(Скаръ уходитъ).

О, солнце! Больше

Я не вижу твоего восхода.

Антоній и Фортуна разстаются,

И здѣсь, прощаясь жмутъ другъ другу руки.

Вотъ до чего дошло. Кто лишь вчера

Какъ собаченка бѣгая за мной,

Вымаливалъ подачекъ — тѣ сегодня,

Растаявъ лестью сладкою покорно

Вкругъ Цезаря расцвѣтшаго сошлись.

А та сосна, что всѣмъ имъ тѣнь давала,

Ободранной стоитъ. Обманутъ я!

О, лживая душа Египта! Злая

Волшебница, которой взглядъ единый

То въ битву посылалъ мои войска,

То призывалъ ихъ вспять, — которой грудь

Короной мнѣ была и цѣлью высшей!

Какъ истая цыганка, ты фальшивой

Игрой мое опустошила сердце.

Эй, Эросъ! Эросъ.

Входитъ Клеопатра.

Прочь, исчадье зла!

Клеопатра.

Зачѣмъ мой повелитель на свою

Любовь разгнѣванъ?

Антоній.

Прочь! Иль по заслугамъ

Воздамъ тебѣ и Цезаря тріумфъ

Испорчу! Пусть онъ выставитъ тебя

Ликующимъ плебеямъ на потѣху,

Пусть повлечетъ тебя за колесницей, —

Какъ худшее пятно природы женской.

Пускай тебя показываютъ всѣмъ

За мелкую монету, какъ урода.

Пусть кроткая Октавія тебѣ,

Лицо избороздитъ ногтями!

(Клеопатра уходитъ).

И хорошо, что ты ушла, коль жизнь

Мила тебѣ, хоть лучше-бъ отъ моей

Ты ярости погибла: эта смерть

Отъ тысячи смертей тебя спасла бы.

Эй, Эросъ!… Вотъ на мнѣ рубашка Несса.

Алкидъ, мой предокъ! Научи меня

Ты гнѣву своему. О, дай мнѣ силу

Забросить на рога луны Лихаса!

И этими руками, что владѣли

Тягчайшей палицей, дай истребить мнѣ

Свое же доблестное я. Колдунья

Умретъ! Она лукаво предала

Меня мальчишкѣ римскому, и гибну

Я отъ ея предательства. За это

Она умретъ! Эй, Эросъ!

(Уходитъ).

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ. Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

Клеопатра.

Ко мнѣ на помощь, милыя мои.

Бѣснуется онъ больше, чѣмъ Аяксъ

Изъ-за щита Ахилла. Ѳессалійскій

Не такъ былъ страшенъ вепрь.

Харміана.

Скорѣй къ гробницѣ!

Запрись внутри, ему-жъ пошли сказать,

Что ты сама покончила съ собою.

Не такъ страшна разлука духа съ тѣломъ,

Какъ разставаніе съ величьемъ.

Клеопатра.

Да, къ гробницѣ!

Ты, Мардіанъ, пойди къ нему, скажи

Что я себя убила. Передай,

Что мой послѣдній возгласъ былъ: „Антоній“;

Изобрази все это погрустнѣе.

Спѣши, о Мардіанъ! Потомъ разскажешь,

Какъ принялъ вѣсть о смерти онъ моей.

Къ гробницѣ!

(Уходятъ).

СЦЕНА XII.

Александрія. Во дворцѣ Антонія. Входятъ Антоній и Эросъ.

Антоній.

Еще меня ты видишь, Эросъ?

Эросъ.

Да,

Мой господинъ.

Антоній.

Порой мы видимъ тучу,

Подобную дракону, клубы пара,

Похожіе на льва иль на медвѣдя,

На крѣпость съ башнями, утесъ нависшій,

На кряжъ зубчатыхъ горъ, на синій лѣсъ,

Съ деревьями, кивающими міру,

И взоръ нашъ обольщенъ воздушной ложью,

Ты видѣлъ эти образы — красу

Темнѣющаго вечера?

Эросъ.

Да, видѣлъ.

Антоній.

Что кажется конемъ, быстрѣе мысли

Вдругъ таетъ, становясь неразличимымъ,

Какъ средь воды вода.

Эросъ.

Да, такъ бываетъ.

Антоній.

Такой-же призракъ, о мой вѣрный Эросъ,

Теперь твой вождь: пока еще Антоній,

Но ужъ безсильный удержать свой образъ

Войну я для египтянки затѣялъ.

Царица-же, чьимъ сердцемъ, мнѣ казалось,

Владѣлъ я, какъ она моимъ владѣла

(О, будь оно свободно, удержалъ-бы,

Я милліонъ сердецъ, теперь отпавшихъ), —

Она подтасовала карты, Эросъ,

Для Цезаря, и проиграла славу

Мою, чтобъ торжество врагу доставить.

Не плачь, мой Эросъ! У меня остался

Еще я самъ, чтобы съ собой покончить.

Входитъ Мардіанъ.

Проклятіе твоей царицѣ подлой!

Она мой мечъ украла.

Мардіанъ.

Нѣтъ, Антоній,

Она тебя любила, и всецѣло

Ея судьба съ твоей переплелась.

Антоній.

Прочь, гнусный евнухъ! Замолчи! Она

Мнѣ измѣнила и за то умретъ.

Мардіанъ.

Одинъ лишь разъ мы платимъ долгъ свой смерти.

Она ужъ заплатила этотъ долгъ.

Что хочешь совершить, ужъ свершено.

Ея послѣдній возгласъ былъ: „Антоній!

Антоній доблестный!“ Но зовъ „Антоній“

Былъ прерванъ посрединѣ воплемъ тяжкимъ

И замеръ на устахъ ея и въ сердцѣ.

Царица испустила духъ, въ немъ имя

Твое похоронивъ.

Антоній.

Такъ умерла?

Мардіанъ.

Да, умерла.

Антоній.

Снимай доспѣхи, Эросъ!

Оконченъ трудъ медлительнаго дня,

Пора уснуть! — (Къ Мардіану). Ступай. Ты цѣлъ уходишь:

То щедрый даръ за трудъ твой.

(Мардіанъ уходитъ).

Все долой!

Не могъ-бы семипластный щитъ Аякса

Отвесть ударъ отъ сердца моего!

Разверзнись, грудь! Ты, сердце, будь сильнѣе

Чѣмъ эта клѣтка бренная твоя.

Разрушь ее. Скорѣй, скорѣе, Эросъ.

Я болѣе не воинъ! Прочь, обломки

Моихъ доспѣховъ! Я носилъ васъ съ честью.

Теперь меня оставь здѣсь на мгновенье.

(Эросъ уходитъ).

Я догоню тебя, о Клеопатра,

И выплачу прощеніе себѣ!

Да будетъ такъ. Теперь отсрочка смерти

Была-бы пыткой. Факелъ твой потушенъ,

Такъ лягъ и не броди въ потьмахъ. Теперь

Старанья всѣ собой-же упразднятся

И сила ополчится на себя.

Клади печать — и кончено. — Эй, Эросъ!

Иду, царица! — Эросъ! — Жди меня.

Туда, гдѣ души на цвѣтахъ почіютъ,

Пойдемъ рука съ рукой, и видъ нашъ бодрый

Всѣхъ духовъ поразитъ. Эней съ Дидоной

Лишатся провожатыхъ, и всѣ тѣни

Послѣдуютъ за нами. — Эросъ!

Входитъ Эросъ.

Эросъ.

Что скажетъ повелитель мой?

Антоній.

Съ тѣхъ поръ,

Какъ Клеопатра умерла, живу я

Въ безчестіи такомъ, что низость эту

Презрѣли боги. Я, кто цѣлый міръ

Крошилъ мечемъ и на спинѣ зеленой

Нептуна строилъ города судовъ, —

Я осуждаю самъ себя за то,

Что женщинѣ въ отвагѣ уступаю.

Я благородствомъ бѣденъ передъ нею,

Своею смертью Цезарю сказавшей:

„Да, я побѣждена, но лишь собой“.

Ты, Эросъ, мнѣ клялся, что въ день нужды

(А онъ насталъ), — въ тотъ день, когда увижу,

Что гонятся за мной позоръ и ужасъ, —

Ты, если прикажу, меня убьешь.

Что-жъ, дѣйствуй. Часъ тотъ пробилъ. Не меня

Ты поразишь, но Цезаря ограбишь.

Верни румянецъ на свое лицо!

Эросъ.

Пусть боги отстранятъ такое дѣло

Отъ рукъ моихъ! Какъ совершу, любя,

Чего свершить, враждуя, не могли

Парѳянскія всѣ стрѣлы?

Антоній.

А хотѣлъ-бы, Эросъ,

Ты у окна стоять въ великомъ Римѣ

И видѣть господина своего,

Идущаго съ скрещенными руками,

Съ поникшею, привыкшей гнуться шеей,

Съ стыдомъ, глубоко въѣвшимся въ лицо, —

И колесницу Цезаря счастливца,

Твердящую о низости того,

Кто слѣдуетъ за ней?

Эросъ.

Нѣтъ, не желалъ-бы

Я это видѣть.

Антоній.

Такъ скорѣй дерзай!

Я исцѣленъ могу быть только раной.

Вынь честный мечъ, отчизнѣ послужившій.

Эросъ.

О, пощади!

Антоній.

Когда я отпускалъ

Тебя на волю, не далъ-ли ты клятву

По моему приказу это сдѣлать?

Исполни, иль твою былую службу

Случайностью безсмысленной сочту.

Вынь мечъ свой и приблизься.

Эросъ.

Отведи

Отъ глазъ моихъ свой образъ благородный:

На немъ сіяетъ все величье міра.

Антоній.

Скорѣй!

Эросъ.

Я вынулъ мечъ.

Антоній.

Такъ пусть свершаетъ

То, для чего онъ вынутъ.

Эросъ.

Дорогой

Мой господинъ, мой вождь, мой повелитель!

Предъ тѣмъ, какъ нанести ударъ кровавый,

Позволь сказать: прости!

Антоній.

Ты ужъ сказалъ.

Прости и ты.

Эросъ.

Прости, великій вождь.

Теперь разить?

Антоній.

Да, Эросъ.

Эросъ.

Ну, такъ вотъ!

(Падаетъ на свой мечъ).

Избавленъ я отъ горя видѣть смерть

Антонія.

(Умираетъ).

Антоній.

О, доблестный мой Эросъ,

О, трижды благороднѣйшій, чѣмъ я.

Ты показалъ мнѣ то, что самъ я долженъ

Свершить и что свершить ты не былъ въ силахъ.

Примѣромъ храбрымъ Эросъ и царица

Открыли мнѣ, что значитъ благородство.

Теперь на смерть гляжу я, какъ женихъ,

Бѣгу къ ней, какъ къ возлюбленной на ложе.

Твой повелитель, Эросъ, умираетъ

Твоимъ ученикомъ. И вотъ чему

Ты научилъ меня.

(Падаетъ на свой мечъ).

Какъ, живъ еще? Не умеръ!

Эй, стража. Вы прикончите меня

Входятъ Дерцетъ со стражей.

1-ый стражникъ.

Что здѣсь за шумъ?

Антоній.

Друзья, исполнилъ плохо

Я долгъ свой. Вы свершите, что я началъ.

2-ой стражникъ.

Звѣзда скатилась.

1-ый стражникъ.

Нашимъ временемъ

Насталъ конецъ.

Всѣ.

О, горе, горе, горе!

Антоній.

Кому я дорогъ, тотъ меня прикончитъ.

1-ый стражникъ.

Не я.

2-ой стражникъ.

Не я.

3-ій стражникъ.

Никто изъ насъ.

(Стража уходитъ).

Дерцетъ.

Твоя

Кончина и судьба велятъ бѣжать

Сторонникамъ твоимъ. Вотъ этотъ мечъ

Съ извѣстьемъ о случившемся помогутъ

Мнѣ въ милость къ Цезарю войти.

Входитъ Діомедъ.

Дiомедъ.

Гдѣ Маркъ Антоній?

Дерцетъ.

Вонъ тамъ.

Діомедъ.

Онъ живъ? Но ты не отвѣчаешь.

(Дерцетъ уходитъ).

Антоній.

Ты-ль, Діомедъ? Вынь мечъ и помоги

Мнѣ умереть.

Діомедъ.

Къ тебѣ, о вождь, я посланъ

Царицей Клеопатрою.

Антоній.

Когда

Ты посланъ ей?

Діомедъ.

Недавно.

Антоній.

Гдѣ она?

Діомедъ.

Въ гробницѣ заперлась. Она полна

Пророческаго страха бѣдъ грядущихъ;

Увидѣвъ, что ее ты заподозрилъ

Въ сношеньяхъ съ Цезаремъ (сношеньяхъ мнимыхъ),

И что твой гнѣвъ неукротимъ, царица

За мертвую себя рѣшилась выдать,

Но, убоясь послѣдствій этой вѣсти,

Мнѣ поручила правду всю повѣдать.

Боюсь, что слишкомъ поздно я пришелъ.

Антоній.

Да, слишкомъ поздно, Діомедъ добрѣйшій.

Гдѣ стража? Позови ее, прошу.

Діомедъ.

Эй, стража! Полководецъ васъ зоветъ.

Входитъ стража.

Антоній.

Туда меня, друзья мои, снесите,

Гдѣ скрылась Клеопатра. Нынче вы

Послѣднюю сослужите мнѣ службу.

1-ый стражникъ.

О, горе намъ, что ты не пережилъ

Послѣдняго изъ вѣрныхъ слугъ твоихъ.

Всѣ.

О, тяжкій день!

Антоній.

Нѣтъ, добрые друзья,

Не тѣшьте злобный рокъ своей печалью,

Того радушно примемъ, кто пришелъ

Насъ покарать. И сами покараемъ

Его своей безпечностью. Возьмите

Меня на руки. Часто васъ я велъ,

Теперь меня, друзья мои, несите.

И всѣ мою примите благодарность.

(Стража уноситъ Антонія).

СЦЕНА XIII.

Александрія. Могильный памятникъ. Наверху появляются Клеопатра, Харміана и Ира.

Клеопатра.

О, Харміана, никогда отсюда

Не выйти мнѣ.

Харміана.

Утѣшься, о царица.

Клеопатра.

Нѣтъ, не хочу. Пускай ко мнѣ приходятъ

Всѣ ужасы, но лишь не утѣшенье.

Пусть соразмѣрна будетъ наша скорбь

Съ причиной, породившею ее.

И столь-же велика.

Клеопатра.

(Внизу появляется Діомедъ).

Скажи, онъ умеръ?

Діомедъ.

Смерть носится надъ нимъ, но онъ не умеръ.

Взгляни туда, въ ту сторону. Вонъ стража

Несетъ его сюда.

(Внизу появляется стража, несущая Антонія).

Клеопатра.

Сожги, о солнце,

Обширный кругъ, который ты обходишь!

Пусть въ мракѣ цѣпенѣетъ пестрый міръ!

Антоній! О, Антоній! О, Антоній!

Друзья, на помощь! Харміана, Ира!

Его поднять всѣ помогите.

Антоній.

Тише.

Не мощью Цезаря сраженъ Антоній,

Но самъ себя Антоній сокрушилъ.

Клеопатра.

Такъ должно было ждать. Одинъ Антоній

Могъ побѣдить Антонія. Но горе,

Что это все случилось.

Антоній.

Умираю,

Египтянка, но задержалъ я смерть,

Чтобъ на устахъ твоихъ запечатлѣть

Изъ многихъ тысячъ поцѣлуевъ жалкій,

Послѣдній поцѣлуй.

Клеопатра.

Не смѣю, милый,

О, дорогой, прости, сойти не смѣю,

Чтобъ не попасться въ плѣнъ. Нѣтъ, никогда

Тріумфъ блестящій Цезаря счастливца

Не будетъ мной украшенъ. Но покуда

Есть жало у змѣи, у яда — сила,

И у кинжала остріе, — я спасена.

Октавія, жена твоя, съ ея

Смиреннымъ взоромъ, сдержанностью тихой,

Не доживетъ до чести мною править.

Ко мнѣ, ко мнѣ, Антоній! Помогите,

О женщины, сюда его поднять.

На помощь всѣ!

Антоній.

Скорѣй, иль я умру.

Клеопатра.

Вотъ такъ занятье! Какъ тяжелъ мой другъ!

Мы всѣ отъ тяжкой скорби ослабѣли,

Вотъ тяжести причина. Обладай

Я властію Юноны, самъ Меркурій

Могучекрылый поднялъ-бы тебя,

Съ Юпитеромъ-бы рядомъ посадилъ.

Еще ко мнѣ!… Всегда желанья были

Безумны. Ну, еще, еще!

(Втаскиваетъ Антонія къ себѣ).

Добро

Пожаловать. Умри, гдѣ жилъ донынѣ,

Баюкаемъ лобзаньями. О, если-бъ

Въ моихъ устахъ скрывалась сила жизни,

Теперь я-бъ истощила эту силу.

Всѣ.

О, зрѣлище печали!

Антоній.

Умираю,

Египтянка. Дай мнѣ глотокъ вина,

Чтобъ могъ я говорить.

Клеопатра.

Я говорить хочу.

Я приживалку лживую Фортуну

Хочу бранить такъ громко, что со злости

Она свое сломаетъ колесо.

Антоній.

Одно лишь слово, милая царица.

Ищи у Цезаря спасенья жизни

И чести. О!..

Клеопатра.

Онѣ несовмѣстимы.

Антоній.

Послушай, милый другъ, лишь Прокулею

Изъ приближенныхъ Цезаря довѣрься.

Клеопатра.

Я вѣрю лишь рѣшимости своей

И твердости руки, но никому

Изъ приближенныхъ Цезаря не вѣрю.

Антоній.

Не плачь о перемѣнахъ злополучной

Моей судьбы теперь. Питай свой духъ

Воспоминаньемъ о величьи прошломъ,

Когда я былъ вождемъ сильнѣйшимъ въ мірѣ,

А также благороднѣйшимъ. И нынѣ

Я умираю, не какъ трусъ презрѣнный,

Но шлемъ передъ своими-же снимаю.

Я римлянинъ, и римляниномъ честно

Былъ побѣжденъ. Но духъ мой отлетаетъ.

Я не могу…

Клеопатра.

Ты хочешь умереть,

О, лучшій изъ людей! Иль обо мнѣ

Ты вовсе позабылъ? Ужель должна я

Одна остаться въ этомъ грустномъ мірѣ,

Который безъ тебя не лучше хлѣва?

О, женщины, глядите!

(Антоній умираетъ).

Вотъ растаялъ

Вѣнецъ земли. Мой властелинъ любимый!

Упало знамя воина, поблекъ

Побѣдный лавръ войны. Теперь сравнялись

Съ мужчинами мальчишки и дѣвчонки.

Нѣтъ лучшихъ! Не осталось ничего

Достойнаго вниманья подъ луною.

Харміана.

Царица, успокойся.

Ира.

И она

Съ нимъ умерла.

Xарміана.

Царица!

Ира.

Госпожа!

Харміана.

О, государыня!

Ира.

Владычица Египта!

Харміана.

О, тише, Ира!

Клеопатра.

Я теперь не больше,

Какъ женщина, покорна тѣмъ же жалкимъ

Страстямъ, какъ и коровница простая.

Хотѣлось-бы мнѣ бросить скипетръ свой

Въ лицо богамъ завистливымъ и крикнуть:

„Нашъ міръ былъ равенъ вашему, покуда

Жемчужины вы нашей не украли“.

Теперь-же все ничто. Терпѣнье — глупость,

А нетерпѣніе — порокъ, приличный

Лишь бѣшеной собакѣ. Неужели-жъ

Грѣшно не ожидать прихода смерти,

А къ ней нагрянуть въ тайную обитель?

Что съ вами, милыя? Вы ободритесь!

Ну, полно, Харміана! Дорогія!

О, женщины, глядите: нашъ свѣтильникъ

Угасъ.

(Стражѣ, остававшейся внизу).

А вы, друзья, не унывайте.

Его мы похоронимъ, а потомъ

Все доблестно свершимъ и благородно,

Какъ намъ велитъ обычай славный Рима.

И возгордится смерть, насъ принимая.

Идемъ. Ужъ охладѣла оболочка

Души великой. Женщины, идемте.

Друзей, теперь могущихъ быть опорой,

Найдемъ въ рѣшимости да въ смерти скорой.

(Уходятъ унося тѣло Антонія).

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей. Входять Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галль, Прокулей и другіе.

Цезарь.

Ступай къ нему и требуй, чтобъ онъ сдался.

Скажи ему, что въ этомъ положеньи

Онъ всякою дальнѣйшей проволочкой

Лишь надъ самимъ собою надсмѣется.

Долабелла.

Исполню все. (Уходитъ).

Входитъ Дерцетъ съ обнаженнымъ мечемъ Антонія.

Цезарь.

Что это значитъ? Кто ты,

Дерзнувшій такъ явиться передъ нами?

Дерцетъ.

Меня зовутъ Дерцетомъ. Я служилъ

Антонію, какъ лучшему владыкѣ

Слуга вѣрнѣйшій. Былъ ему я преданъ,

Пока онъ жилъ и могъ повелѣвать.

Въ борьбѣ съ его врагами не щадилъ

Я дней своихъ. А нынѣ, коль желаешь,

Тебѣ служить я стану, какъ ему,

А не желаешь — жизнь мою возьми.

Цезарь.

Что хочешь ты сказать?

Дерцетъ.

Я говорю, о Цезарь:

Антоній умеръ.

Цезарь.

Вѣсть о столь великомъ

Событіи не такъ-бы прозвучала.

Земля, дрожа кругомъ, загнала-бъ львовъ

На улицы, а горожанъ — въ пустыни.

Со смертію Антонія скончался

Не онъ одинъ, но въ имени его

Заключено полъ-міра.

Дерцетъ.

Умеръ онъ,

Убитый не слугою правосудья

И не ножемъ наемнымъ. Та рука,

Что начертала собственную славу

Дѣяньями своими, вдохновившись

Безстрашнымъ сердцемъ, въ сердце мечъ вонзила.

Въ этотъ мечъ. Онъ извлеченъ изъ раны

И кровью благородной обагренъ.

Цезарь.

Друзья, вы опечалены? Пусть боги

Меня накажутъ, если эта вѣсть

Не въ силахъ и царей заставить плакать.

Агриппа.

Какъ странно, что природа намъ велитъ

Встрѣчать слезами то, чего такъ страстно

Желали мы.

Меценатъ.

Достоинства его

Велики были, какъ его пороки.

Агриппа.

Возвышеннѣе духъ не управлялъ

Никѣмъ изъ смертныхъ. Только вы, о боги,

Пороками насъ надѣлили, въ память

Того, что мы лишь люди, Цезарь тронутъ.

Меценатъ.

Въ такомъ великомъ зеркалѣ не можетъ

Онъ не увидѣть самого себя.

Цезарь.

Антоній!

До этой смерти я тебя довелъ!

Но рѣжемъ-же мы собственное тѣло

Въ болѣзни. Долженъ былъ одинъ изъ насъ

Быть зрителемъ паденія другого,

Для насъ двоихъ былъ слишкомъ тѣсенъ міръ.

За то теперь хочу я громко плакать

Завѣтными, какъ сердца кровь, слезами

Объ участи твоей, мой братъ, мой другъ

По замысламъ высокимъ, мой союзникъ

По власти, мой товарищъ по оружью.

О, вѣрная рука моя, о сердце,

Въ которомъ разгоралась мысль моя,

О томъ я плачу, что созвѣздья наши

Разъединили такъ непримиримо

Союзъ нашъ тѣсный. — Слушайте, друзья…

(Входитъ вѣстникъ).

Но разскажу о томъ въ другое время.

У человѣка этого въ глазахъ

Написано, что онъ явился съ вѣстью.

Послушаемъ, что скажетъ. — Ты откуда?

Вѣстникъ.

Я бѣдный лишь египтянинъ. Царица,

Владычица моя, въ своемъ послѣднемъ

Владѣньи запершись — въ своей гробницѣ, —

Желаетъ знать намѣренья твои,

Чтобъ къ долѣ приготовиться заранѣ

Которая ей предстоитъ.

Цезарь.

Пусть духомъ

Не падаетъ. Она узнаетъ вскорѣ

Черезъ одного изъ нашихъ приближенныхъ,

Какъ для нея почетно и какъ мягко

Рѣшенье наше. Цезарь быть не можетъ

Жестокосердъ, покуда живъ.

Вѣстникъ.

Пусть боги

Тебя хранятъ. (Уходитъ).

Цезарь.

Ступай къ ней, Прокулей,

Скажи, мы не хотимъ ее унизить

Утѣшь ее въ отчаяніи страстномъ,

Смотри, чтобъ насъ самоубійствомъ гордымъ

Она не побѣдила. Пребыванье

Царицы въ Римѣ было-бъ для меня

Тріумфомъ вѣчнымъ. Такъ ступай и быстро

Вернись, чтобъ сообщить ея отвѣтъ

И то, какой найдешь ее.

Прокулей.

Спѣшу,

О Цезарь! (Уходитъ).

Цезарь.

Галлъ! Ступай и ты. (Галлъ уходитъ).

Гдѣ Долабелла?

Онъ шелъ-бы съ Прокулеемъ.

Агриппа и Меценатъ.

Долабелла!

Цезарь.

Нѣтъ, не зовите. Вспомнилъ я, что самъ

Послалъ его, но онъ вернется вскорѣ.

Пойдемте въ мой шатеръ. Тамъ убѣдитесь,

Какъ неохотно началъ я войну,

Какъ въ письмахъ былъ миролюбиво-сдержанъ.

Идемъ. Я покажу вамъ все, что можно.

(Уходятъ).

СЦЕНА II.

Александрія. Могильный памятникъ. Входятъ Клеопатра, Харміана и Ира.

Клеопатра.

Отчаянье мнѣ силы придаетъ

Для лучшей жизни. Что такое Кесарь?

Не будучи Фортуной, онъ лишь рабъ

Фортуны, прихотей ея свершитель.

Величье лишь въ одномъ: исполнить то,

Что всѣмъ другимъ дѣламъ конецъ положитъ,

Случайности скуетъ, превратность свяжетъ,

Въ сонъ погрузитъ и вкусъ притупитъ къ грязи,

Что нищаго и Кесаря питаетъ.

Входятъ Прокулей и Галлъ; за ними воины.

Прокулей.

Египетской царицѣ Цезарь шлетъ

Привѣтъ и предлагаетъ ей обдумать,

О чемъ она намѣрена просить.

Клеопатра.

Зовешься какъ?

Прокулей.

Мнѣ имя — Прокулей.

Клеопатра.

Антоній говорилъ мнѣ о тебѣ,

Совѣтовалъ тебѣ лишь довѣряться,

Но мнѣ обманъ не страшенъ съ той поры,

Какъ я въ довѣрьи больше не нуждаюсь.

Коль господинъ твой хочетъ, чтобъ царица

Просила подаянья у него,

Скажи, что я, изъ одного приличья,

Могу просить лишь царство. Коль желаетъ

Онъ мнѣ отдать для сына моего

Египетъ завоеванный, за даръ

Моихъ владѣній собственныхъ согласна

Я преклонить колѣна передъ нимъ.

Прокулей.

Не унывай. Ты въ царственныя руки

Кладешь свой рокъ. Не бойся ничего.

Вполнѣ довѣрься моему владыкѣ,

Онъ милостивъ и милость изливаетъ

На всѣхъ, кто въ ней нуждается. Позволь

Ему о добровольномъ подчиненьи

Твоемъ донесть, и ты въ немъ обрѣтешь

Такого побѣдителя, который

Изъ дружбы самъ тебѣ предложитъ все,

О чемъ его ты просишь на колѣняхъ.

Клеопатра.

Прошу, скажи ему, что я раба

Его судьбы, что признаю величье,

Которое онъ самъ завоевалъ.

Что упражняюсь каждый часъ въ наукѣ

Покорности, что съ радостью предстану

Передъ его лицо.

Прокулей.

Все передамъ, царица.

Ты можешь быть покойна, ибо знаю:

Онъ сострадаетъ твоему несчастью,

Хотя и самъ причиною его.

Галлъ.

Взгляни: теперь легко ей овладѣть.

(Прокулей съ двумя воинами проникаетъ по лѣстницѣ въ мавзолей и становится позади Клеопатры. Другіе воины, сломавъ засовы, отворяютъ двери).

Вы до прибытья Цезаря ее

Здѣсь вмѣстѣ стерегите.

(Уходитъ).

Ира.

О, царица!

Харміана.

О, Клеопатра! Ты въ плѣну, царица!

Клеопатра (вынимая кинжалъ).

Скорѣй, о, руки вѣрныя, на помощь!

Прокулей.

Остановись, царица!

(Обезоруживаетъ ее).

Пожалѣй

Сама себя! Повѣрь: тебя спасаю,

Не предаю!

Клеопатра.

Какъ! Лишена я смерти,

Въ которой не отказываемъ псамъ,

Чтобъ ихъ спасти отъ мукъ!

Прокулей.

О, Клеопатра,

Не злоупотребляй ты добротою

Владыки моего, не покушайся

На жизнь свою. Позволь предъ цѣлымъ свѣтомъ

Ему явить свое великодушье.

Твоя-же смерть была-бъ тому помѣхой.

Клеопатра.

Гдѣ ты, о смерть?

Приди, приди, приди!

Возьми царицу, стоющую сотни

Дѣтей и нищихъ!

Прокулей.

Успокойся сердцемъ!

Клеопатра.

Другъ, я не буду ѣсть, не буду пить,

И — чтобъ сказать все сразу — спать не буду.

Я оболочку смертную свою

Разрушу, что бы Цезарь ни задумалъ.

Знай, другъ, что не хочу стоять въ оковахъ

Въ дворцѣ владыки твоего, ни ждать,

Чтобъ глупая Октавія меня

Своимъ смиреннымъ взоромъ бичевала;

Я не хочу быть поднятой на воздухъ

Предъ чернію злословящаго Рима.

Пусть лучше яма первая въ Египтѣ

Могилою мнѣ будетъ. Въ тину Нила

Меня пусть лучше бросятъ обнаженной,

Чтобъ водяныя мухи искусали

И превратили въ чудище меня.

Пускай одна изъ пирамидъ высокихъ

Моей страны мнѣ висѣлицей станетъ,

И пусть меня повѣсятъ на цѣпяхъ!

Прокулей.

Сама даешь просторъ зловѣщимъ мыслямъ,

Въ нихъ Цезарь неповиненъ.

Входитъ Долабелла.

Долабелла.

Прокулей,

О томъ, что здѣсь случилось, Цезарь знаетъ.

Тебя къ себѣ зоветъ онъ, за царицей

Мнѣ поручивъ надзоръ.

Прокулей.

Такъ, Долабелла,

И мнѣ всего пріятнѣй. Будь къ ней добръ.

(Къ Клеопатрѣ).

Я Цезарю согласенъ передать

Все, что тебѣ угодно.

Клеопатра.

Передай,

Что умереть хочу.

(Прокулей и воины уходятъ).

Долабелла.

Великая царица,

Ты обо мнѣ слыхала-ль?

Клеопатра.

Не припомню.

Долабелла.

Ты вѣрно знаешь, кто я.

Клеопатра.

Все равно,

Слыхала я иль нѣтъ. Вѣдь вы смѣетесь,

Коль женщины иль дѣти повѣствуютъ

О снахъ своихъ? Вѣдь вашъ таковъ обычай?

Долабелла.

Не понимаю словъ твоихъ, царица.

Клеопатра.

Мнѣ снилось: жилъ Антоній императоръ.

Ахъ, видѣть-бы еще разъ сонъ такой,

Чтобъ встрѣтить вновь такого человѣка.

Долабелла.

Коль такъ тебѣ угодно…

Клеопатра.

Точно небо,

Его лицо сіяло, и на немъ

Луна и солнце путь свой совершали,

Ничтожный озаряя шаръ земной.

Долабелла.

Прекрасная царица…

Клеопатра.

Море онъ

Ногами попиралъ. Его рука

Подъятая была какъ украшенье,

Вѣнчающее шлемъ. Его похожъ былъ голосъ

На музыку небесныхъ сферъ, когда

Онъ говорилъ съ друзьями. Но, желая

Всю землю потрясти онъ рокоталъ,

Какъ громъ небесный. Доброта.его

Зимы не знала, но была, какъ осень,

Тѣмъ больше принося плодовъ, чѣмъ больше

Ихъ пожинали. Прихоти его

Высоко поднимались, какъ дельфины,

Надъ той стихіей, средь которой жили.

Его ливрею короли носили

И принцы. Точно мелкую монету,

Онъ сыпалъ изъ кармана острова

И царства цѣлыя.

Долабелла.

О, Клеопатра…

Клеопатра.

Скажи, существовалъ-ли въ самомъ дѣлѣ,

Существовать-ли могъ подобный смертный,

Какъ тотъ, кто мнѣ приснился?

Долабелла.

Нѣтъ, царица.

Клеопатра.

Ты лжешь, и боги слышатъ эту ложь.

Но если есть иль былъ подобный смертный,

Онъ могъ всѣ сновидѣнья превзойти.

Въ созданьи дивныхъ формъ безсильна спорить

Съ фантазіей природа. Но, создавъ

Антонія, природа превзошла

Фантазію, и въ тѣни превратила

Ея созданья.

Долабелла.

Выслушай, царица.

Твоя потеря такъ же велика,

Какъ ты сама. Ее ты переносишь,

Какъ подобаетъ тяжести ея.

И пусть не знаю въ жизни я удачи,

Коль скорбь твоя меня не заразила

И сердце до основъ не потрясла.

Клеопатра.

Благодарю. Извѣстно-ли тебѣ,

Какъ поступить со мной намѣренъ Цезарь?

Долабелла.

Мнѣ тяжело сказать и все-жъ хочу я,

Чтобъ знала ты.

Клеопатра.

Молю тебя, скажи.

Долабелла.

Онъ какъ ни благороденъ…

Клеопатра.

Поведетъ

Меня за тріумфальной колесницей?

Долабелла.

Да, поведетъ, царица. Знаю это.

(Голоса за сценой: дорогу Цезарю!). Входятъ Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

Цезарь.

Кто здѣсь царица

Египта?

Доллабелла (Клеопатрѣ)*

Предъ тобою императоръ.

(Клеопатра преклоняетъ колѣна).

Цезарь.

Встань. Не должна ты преклонять колѣна.

Встань. Встань, царица!

Клеопатра.

Такъ хотѣли боги,

Я побѣдителю и властелину

Должна повиноваться.

Цезарь.

Прогони

Ты мысли черныя. Хоть оскорбленья,

Тобою нанесенныя намъ прежде,

Начертаны глубоко въ нашемъ сердцѣ,

Мы ихъ считать случайностью хотимъ!

Клеопатра.

Не въ силахъ я, о царь единый міра,

Свое же дѣло такъ тебѣ представить,

Чтобъ выяснить въ немъ все. Но сознаюсь,

Что подчинялась слабостямъ, нерѣдко

И до меня позорившимъ нашъ полъ.

Цезарь.

Знай, Клеопатра, намъ скорѣй угодно

Смягчить твои страданья, чѣмъ усилить.

Коль ты моимъ противиться не станешь

Намѣреньямъ, къ тебѣ столь благосклоннымъ, —

Тебѣ послужитъ въ пользу перемѣна

Твоей судьбы. Но если, подражая

Антонію, на насъ набросишь тѣнь

Жестокости, то у себя-жъ похитишь

Благодѣянья наши, а равно

Дѣтей подвергнешь мукамъ, отъ которыхъ

Я ихъ избавлю, если подчинишься.

Теперь я ухожу.

Клеопатра.

Въ любое мѣсто міра:

Онъ весь тебѣ принадлежитъ. А мы,

Твои трофеи, знаменья побѣды,

Должны висѣть, гдѣ ты прикажешь. Здѣсь,

Мой властелинъ…

Цезарь.

Въ сношеньяхъ съ Клеопатрой

Сама моей совѣтницей ты будешь.

Клеопатра.

Вотъ опись денегъ, драгоцѣнныхъ блюдъ

И украшеній, мнѣ принадлежащихъ.

Имъ всѣмъ цѣна указана. Межъ ними

Нѣтъ ни единой бездѣлушки. Гдѣ

Селевкъ?

Селевкъ.

Я здѣсь, царица.

Клеопатра.

Это мой

Казнохранитель. Головой своей

Тебѣ отвѣтитъ онъ, что ничего я

Не утаила. Говори-же правду,

Селевкъ.

Селевкъ.

Царица, лучше-бъ мнѣ печатью

Закрыть мои уста, чѣмъ на свою

Погибель лгать.

Клеопатра.

Что утаила я?

Селевкъ.

Вещей довольно, чтобъ купить всѣ тѣ,

Что въ описи показаны твоей.

Цезарь.

Царица, не краснѣй! Я одобряю

Такую осторожность.

Клеопатра.

Видишь, Цезарь?

Смотри, какъ всѣ бѣгутъ за тѣмъ, кто счастливъ.

Служители мои твоими стали,

А помѣняйся мы судьбой, твои

Передались-бы мнѣ. Неблагодарность

Селевка въ бѣшенство меня приводитъ.

О, рабъ! Ты также вѣренъ, какъ любовь

Продажная! Ты пятишься? Клянусь,

Ты побѣжишь. Но я твои глаза,

Поймаю, будь у нихъ хоть крылья. Рабъ!

Подлецъ бездушный! Песъ! какая низость!

Цезарь.

Прошу тебя, добрѣйшая царица…

Клеопатра.

О, Цезарь! Какъ мнѣ горекъ этотъ стыдъ!

Ты, властелинъ, меня въ моемъ паденьи

Высокимъ посѣщеньемъ удостоилъ,

А собственный слуга мой прибавляетъ

Къ моимъ скорбямъ еще свою вражду.

Допустимъ, Цезарь, что я скрыла пару

Вещицъ ничтожныхъ, женскихъ бездѣлушекъ,

Какія мы даримъ друзьямъ домашнимъ,

Пусть, предположимъ даже, отложила

Я нѣсколько предметовъ драгоцѣнныхъ.

Чтобъ милость мнѣ Октавіи снискать

И Ливіи, — ему-ль, кто мной возвышенъ,

Меня изобличать? О боги! Это

Больнѣе сердцу, чѣмъ само паденье.

(Селевку).

Прошу, уйди отсюда, иль подъ пепломъ

Моихъ несчастій вспыхнетъ пламя гнѣва

Будь мужемъ ты, меня-бъ ты пожалѣлъ.

Цезарь.

Уйди, Селевкъ. (Селевкъ уходитъ).

Клеопатра.

Да будетъ всѣмъ извѣстно:

Насъ, сильныхъ міра, часто обвиняютъ

Въ чужихъ грѣхахъ. Когда-жъ мы пали, каждый

На нашъ-же счетъ свою являетъ доблесть,

И потому въ величьи и въ паденьи

Мы жалости достойны.

Цезарь.

Клеопатра,

Мы не включимъ въ военную добычу

Вещей, тобой объявленныхъ иль скрытыхъ.

Онѣ — твои. Распоряжайся ими,

Какъ хочешь. Знай, что Цезарь не торгашъ

И торговаться о вещахъ не станетъ,

Которыя намъ продаютъ купцы.

Утѣшься-же, не создавай темницы

Изъ мрачныхъ думъ. Нѣтъ, милая царица

Я такъ намѣренъ поступать съ тобой,

Какъ ты сама совѣтовать мнѣ будешь.

Брось мысль о голодѣ и мирно спи.

Заботы наши о тебѣ и жалость

Такъ велики, что мы друзьями будемъ.

Итакъ, прости!

Клеопатра.

Мой царь и повелитель!

Цезарь.

Не такъ. Прощай.

(Трубы. Цгзарь со свитою уходитъ).

Клеопатра.

Словами, милая, словами хочетъ

Меня заворожить онъ, чтобъ самой

Себѣ я измѣнила. Харміана,

Послушай, что скажу.

(Шепчетъ ей на ухо).

Ира.

Кончай скорѣй, царица.

День свѣтлый миновалъ, и ночь близка.

Клеопатра.

Скорѣе возвращайся. Я давно

Дала приказъ и, вѣрно, все готово.

Ступай, поторопи.

Харміана.

Иду, царица.

Входитъ Долабелла.

Долабелла.

Царица гдѣ?

Xарміана.

Передъ тобою.

Клеопатра.

Долабелла!

Долабелла.

По твоему желанію, царица,

Которому покорна, какъ святынѣ,

Моя любовь, тебѣ я сообщаю,

Что Цезарь путь чрезъ Сирію направитъ,

Тебя-жъ съ дѣтьми пошлетъ чрезъ трое сутокъ

Онъ прямо въ Римъ. Воспользуйся, какъ знаешь,

Моею вѣстью. Я исполнилъ просьбу

Твою и обѣщаніе свое.

Клеопатра.

Я останусь навѣкъ твоей должницей.

Долабелла.

А я твоимъ слугой. Прощай, царица.

Сопровождать я Цезаря обязанъ.

Клеопатра.

Прощай. Благодарю.

(Долабелла уходитъ).

Что скажешь, Ира?

Какъ я, ты будешь выставлена въ Римѣ,

Египетская кукла, на показъ.

Ремесленники, въ фартукахъ нечистыхъ,

Заткнувъ за поясъ молотокъ съ линейкой,

Поднимутъ насъ, чтобъ было насъ виднѣй.

И мы, окружены дыханьемъ смраднымъ,

Отрыжкой грубой пищи, вмѣстѣ будемъ,

Вдыхать ихъ испаренья.

Ира.

Да хранятъ

Отъ этого насъ боги!

Клеопатра.

Неизбѣжно

Все это съ нами будетъ. Дерзкій ликторъ

Насъ свяжетъ, какъ распутницъ. Шелудивый

Риѳмачъ охрипнетъ, въ пѣсняхъ насъ браня.

Комедіанты ловкіе мгновенно

Насъ выведутъ на сцену, представляя

Пиры александрійскіе. Антоній

Въ нихъ будетъ пьянымъ вынесенъ на сцену,

А я увижу, какъ пискливый мальчикъ

Придастъ мнѣ видъ и голосъ потаскухи

И надъ моимъ величьемъ насмѣется.

Ира.

О, боги!

Клеопатра.

Да, все это будетъ съ нами.

Ира.

Я не увижу этого. Я знаю,

Что ногти у меня сильнѣе глазъ.

Клеопатра.

Вотъ вѣрный путь ихъ замыслы разстроить

И обуздать безумье ихъ надеждъ.

{Возвращается Харміана).

Что, Харміана? Милыя мои,

Теперь меня царицей нарядите —

Подайте мнѣ, Ира, лучшіе уборы.

Я вновь на Киднѣ тороплюсь на встрѣчу

Антонію. Теперь, о Харміана,

Покончимъ въ самомъ дѣлѣ. А когда

Сослужишь эту службу мнѣ, гуляй

До страшнаго суда. Подай корону

И остальное.

(Ира выходитъ).

Что за шумъ?

Входить одинъ изъ стражей.

Пришелъ

Какой то поселянинъ, непремѣнно

Тебя желаетъ видѣть. Онъ принесъ

Корзину съ фигами.

Клеопатра.

Впусти его.

(Стражъ уходитъ).

При помощи какихъ орудій жалкихъ

Творятся благородныя дѣла!

Онъ мнѣ принесъ свободу. Неизмѣнно

Мое рѣшенье. Ничего во мнѣ

Нѣтъ больше женскаго. Я вся теперь

Отъ головы до пятъ тверда, какъ мраморъ,

И не зову измѣнчивой луны

Своей планетой болѣе.

(Возвращается стражъ съ поселяниномъ, держащимъ корзину).

Стражъ.

Вотъ онъ.

Клеопатра.

Оставь его и удались.

(Стражъ уходитъ).

Ну что,

Запасся-ль ты красивой нильской змѣйкой,

Которая безъ боли убиваетъ?

Поселянинъ. Конечно, она со мной. Но не совѣтую тебѣ трогать ее. Ея укусъ безсмертенъ. Кто отъ него умеръ, тотъ воскресаетъ рѣдко, а то никогда.

Клеопатра. Припомнишь ли случай, чтобы кто нибудь отъ него умеръ?

Поселянинъ. Сколько угодно, мужчины и женщины. Вотъ не дальше, какъ вчера, я слышалъ объ одномъ изъ нихъ. Честная женщина, которая, какъ всѣ женщины, немного привираетъ (чего бы онѣ не должны были дѣлать, развѣ изъ честности), разсказывала, какъ она умерла и чего натерпѣлась. Говоря правду, она отозвалась о змѣйкѣ очень хорошо, но вѣдь кто повѣритъ тому, что люди говорятъ, тому не пойдетъ впрокъ и половина того, что они дѣлаютъ. Одно внѣ всякой несомнѣнности: змѣйка эта — чудная змѣйка.

Клеопатра. Можешь насъ оставить. Прощай.

Поселянинъ. Желаю тебѣ всякихъ радостей отъ этой змѣйки. (Ставитъ корзину на полъ).

Клеопатра. Прощай.

Поселянинъ. Можешь быть увѣрена, что змѣя змѣею и останется.

Клеопатра. Хорошо, хорошо, прощай.

Поселянинъ. Видишь-ли, на змѣю можно положиться только на рукахъ благоразумнаго человѣка, потому что, говоря правду, въ змѣѣ ничего нѣтъ добраго.

Клеопатра. Не бойся. Будемъ осторожны.

Поселянинъ. И отлично. Не давай ей ничего — не стоитъ она корма.

Клеопатра. Не съѣстъ-же она меня»

Поселянинъ. Не такъ я простъ, чтобы не знать, что женщину и самъ дьяволъ не съѣстъ. Женщина кушанье боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее по своему. А говоря правду, эти негодные дьяволы здорово пакостятъ богамъ черезъ женщинъ. Изъ каждаго десятка женщинъ, которыхъ смастерятъ боги, дьяволы перепортятъ пять.

Клеопатра. Хорошо. Ступай. Прощай.

Поселянинъ. Право такъ. Желаю тебѣ вдоволь натѣшиться моей змѣйкой.

(Уходитъ. Возвращается Ира, неся порфиру, корону и проч.).

Клеопатра.

Подай порфиру, прикрѣпи вѣнецъ.

Я вся истосковалась по безсмертьи.

Отнынѣ устъ моихъ не увлажатъ

Египетскія гроздья сладкимъ сокомъ.

Скорѣе, Ира! Чудится мнѣ, будто

Я слышу зовъ Антонія. Я вижу,

Какъ онъ изъ гроба всталъ, чтобъ похвалить

Меня за благородный мой поступокъ.

Я слышу, онъ надъ Цезаремъ смѣется,

Надъ счастіемъ, которое намъ боги

Ниспосылаютъ съ тѣмъ, чтобъ оправдать

Впослѣдствіи грозящую намъ кару.

Супругъ, иду къ тебѣ! Такъ называться

Даётъ мнѣ право мужество мое.

Я вся огонь и воздухъ. Остальныя

Стихіи оставляю низшей жизни.

Все кончено? Придите-же, примите

Вы устъ моихъ послѣднее тепло.

Прощай, о Харміана дорогая!

Прощай надолго, Ира!

(Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ).

Неужели

Въ моихъ устахъ ехидны скрыто жало?

Ты вдругъ упала? Если-же природа

И ты разстались такъ легко, то смерть

Ударъ — любовника щипокъ: хоть больно,

Но ждешь его. Ты-ль такъ лежишь недвижно?

Изсчезнувъ такъ, ты будто говоришь,

Что міръ не стоитъ, чтобъ мы съ нимъ прощались.

Харміана.

Разлейся, туча черная, дождемъ,

Чтобъ я могла сказать, что сами боги

Заплакали теперь.

Клеопатра.

Какой позоръ!

Коль первая она пойдетъ на встрѣчу

Антонію кудрявому, онъ съ нею

Заговоритъ и дастъ ей то лобзанье

Котораго, какъ неба, жажду я.

Приди-же, смертоносная шалунья

(вынимаетъ змѣю и прикладываетъ къ своей груди).

И спутанный всей нашей жизни узелъ

Вмигъ острыми зубами разсѣки.

О, дурочка, пропитанная ядомъ,

Будь злой и торопись! Когда-бъ могла

Ты говорить, я-бъ вѣрно услыхала,

Какъ Цезаря великаго зовешь

Осломъ безмозглымъ.

Xарміана.

О, звѣзда востока!

Клеопатра.

О, тише, тише! Развѣ ты не видишь,

Что я держу младенца на груди?

Кормилицу онъ засосетъ до смерти.

Харміана.

О, сердце, разорвись!

Клеопатра.

Какъ воздухъ, нѣжно,

И сладко, какъ бальзамъ. И такъ отрадно —

О, мой Антоній!… И тебя возьму я.

(Прикладываетъ къ рукѣ другую змѣю).

Что медлить мнѣ!

(Падаетъ на постель и умираетъ).

Xарміана.

Въ пустынномъ этомъ мірѣ?

Прости навѣкъ! Теперь ликуй, о смерть!

Въ твоихъ владѣньяхъ лучшая изъ женщинъ.

Вы, окна нѣжныя, закройтесь! Больше

На золотого Феба никогда

Столь царственнымъ очамъ не устремляться.

Вотъ на тебѣ корона покосилась.

Поправлю и за дѣло!

(Вбѣгаетъ нѣсколько стражей).

1-ый стражъ.

Гдѣ царица?

Харміана.

Потише! Не будите спящей!

1-ый стражъ.

Цезарь

Послалъ.

Xарміаиа.

Гонца, который слишкомъ медлилъ.

(Прикладываетъ къ своему тѣлу змѣю).

Ко мнѣ! Скорѣй! Я чувствую едва.

1-ый стражъ.

Не ладно здѣсь! Смотри! Обманутъ Цезарь.

2-ой стражъ.

Сюда прислалъ онъ Долабеллу. Кликни

Его скорѣе.

1-ый стражъ.

Что-же тутъ свершилось?

Хорошее-ль то дѣло, Харміана?

Харміана.

Отличное, достойное царицы,

Считающей средь предковъ столько славныхъ

Царей! Ахъ, воины!

(Умираетъ. Возвращается Долабелла).

Долабелла.

Что здѣсь случилось?

2-ой стражъ.

Всѣ — мертвыя.

Долабелла.

Сбылися опасенья

Твои, о Цезарь. Ты сейчасъ прибудешь

И самъ увидишь дѣло роковое,

Которое желалъ ты отвратить.

(Голоса за сценой: дорогу Цезарю!)* Входитъ Цезарь въ сопровожденіи свиты.

Долабелла.

О, повелитель!

Ты слишкомъ вѣрный авгуръ. То сбылось,

Чего ты опасался.

Цезарь.

Доблестный конецъ!

Намѣренія наши отгадавши,

Она по царски свой избрала путь.

Какъ умерли онѣ? Не вижу крови.

Долабелла.

Кто былъ у нихъ послѣдній?

1-ый стражъ.

Поселянинъ,

Принесшій фиги, Вотъ его корзина.

Цезарь.

Отъ яда, значитъ?

1-ый стражъ.

О, великій Цезарь!

Вотъ эта, Харміана, за минуту

Предъ тѣмъ, какъ ты пришелъ, была жива,

Стояла на ногахъ и говорила.

Я видѣлъ, какъ корону поправляла

Она на головѣ царицы мертвой.

Она шаталась, стоя, и внезапно

Свалилась на полъ.

Цезарь.

Доблестная слабость!

Будь это ядъ, у нихъ тѣла распухли-бъ.

Царица точно притворилась спящей,

Какъ если-бъ въ сѣти красоты хотѣла

Антонія другого заманить.

Долабелла.

Немного крови вижу на груди

И легкую припухлость. Замѣчаю

Я то же на рукѣ ея.

1-ый стражъ.

То слѣдъ

Змѣинаго укуса. Листья фигъ

Покрыты той-же слизью, что ехидны

Въ пещерахъ Нила часто оставляютъ.

Цезарь.

Весьма правдоподобно, что она

Прибѣгла къ этой смерти. По разсказамъ

Ея врача, она разузнавала

О способахъ легчайшихъ умереть.

Царицу вмѣстѣ съ ложемъ поднимите

И удалите прочь тѣла прислужницъ.

Ее положимъ рядомъ въ мавзолеѣ

Съ Антоніемъ, и на землѣ не будетъ

Гробницы съ болѣ славною четою.

Событія, какъ эти, потрясаютъ

И тѣхъ, кто подготовилъ ихъ. Сказанье

Объ ихъ судьбѣ возбудитъ жалость къ жертвамъ,

Не меньшую, чѣмъ слава полководца,

Кто былъ всему причиной. Пусть войска

Торжественно проводятъ прахъ — и въ Римъ!

Ты, Долабелла, властью облеченъ

Руководить обрядомъ похоронъ.

(Уходятъ).

Н. Минскій и О. Чюмина *).

• ) Н. М. Минскій перевелъ 1, 4 и 5 дѣйствія, 2 и 3 дѣйствія переведены О. Н. Чюминой.

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

(Antony and Cleopatra),

Стр. 227. Дѣйствующія лица.

Списокъ дѣйствующихъ лицъ появился впервые въ изданіи 1709 г.

Авторъ предисловія къ «Антонію и Клеопатрѣ» проф. Ѳ. Ф. Зѣлинскій недоволенъ обычною транскрипціею именъ дѣйствующихъ лицъ трагедіи и въ нижеслѣдующей замѣткѣ даетъ рядъ историко-филологическихъ соображеній.

Съ особымъ удовольствіемъ давая мѣсто замѣткѣ талантливаго ученаго, думаемъ, однако, что онъ нѣсколько увлекается въ своей филологической прямолинейности. Харміана, несомнѣнно, больше говоритъ уху русскаго читателя, чѣмъ Харміонъ. Что-же касается исправленія ошибокъ Шекспировскаго текста, то эта задача всего менѣе входитъ въ обязанности перевода. Тутъ дѣло не въ «піететности», a въ томъ, что грубѣйшія ошибки историческія, географическія, филологическія и иныя составляютъ одну изъ характерныхъ особенностей Шекспира.

Замѣтка Ѳ. Ф. Зѣлинскаго.

"Имена дѣйствующихъ лицъ въ этой пьесѣ отчасти римскія, отчасти греческія или греко-восточныя. Первыя никакого сомнѣнія не допускаютъ, исключая имени приближеннаго Антонія, Домитія Аэнобарба (Ahenobarbus или Aänobarbus, «мѣдная борода», Barbarossa), которое y Шекспира, вслѣдствіе неправильнаго чтенія (Aenob. вмѣсто Aёnob) искажено въ Еnobarbus. Слѣдовало бы возстановить римскую форму, но первые два слога «Аэнобарбъ» читать слитно (ср. прим. т. I., стр. 197). Зато вторая категорія представляетъ нѣсколько затрудненій. Того приближеннаго Антонія, который принесъ Цезарю его мечъ, Плутархъ зоветъ Деркстеемъ Derkctaios, перев. Норта: Dercetaeus); Шекспиръ, очевидно ради размѣра, измѣнилъ его въ Dercetas (д. V, сц. 1: I am call’d Dercetas). Отпущенника Цезаря, высѣченнаго Антоніемъ, Плутархъ зоветъ Ѳирсомъ (Thyrsos); y Шекспира подъ вліяніемъ опечатки вышло (вмѣсто Thyrsus) Thyreus. Подъ вліяніемъ такихъ-же опечатокъ евнухъ Клеопатры Мардіонъ (Mardiôn, уменьшительное отъ Mardios) и — что особенно прискорбно — ея подруга Харміонъ (Charmion, уменьшительное отъ charmê «отрада») превратились въ Mardian и Charmian. Издатели и переводчики изъ «піетета» сохраняютъ шекспировскія опечатки; мы полагаемъ, что этотъ піететъ по своей цѣнности равенъ тому, въ силу котораго издатели Шуберта увѣковѣчиваютъ его французскую безграмотность (moments musicals), русскому же переводчику, который все равно не можетъ сохранить имена Шекспира въ ихъ чистотѣ, кажется и подавно такой піететъ не присталъ.

Къ этимъ затрудненіямъ, представляемымъ шекспировской формой имени, прибавляются другія, вызываемыя ихъ русской транскрипціей; и тутъ онѣ касаются не столько римской группы, для которой законы транскрипціи установлены, сколько греческой. Eros (род. Erótis), Philo (род. Philónis) должны дать «Эротъ», «Филонъ»; такъ же несомнѣнно изъ Iras (род. Iradis; гроч. Eirás, Eirádos) должно получиться «Ирада» — ср. Hellas «Эллада», Ilias, «Иліада» и др. Имена Alexas, Menas имѣютъ по-гречески ударенія на окончаніи (Аіехâ, уменьш. отъ Alexandros, Menas отъ Mênodôros), y насъ такія имена сохраняютъ свое a (Achillâs «Ахилла» и др.; спец. Mênâs дало y насъ въ святцахъ, по визатійскому произношенію, «Мина» — слѣдовало-бы поэтому читать «Алекса», «Мена».

Ѳ. Зѣлинскій.

Стр. 228. Филонъ: Чтобъ охлаждать любовный жаръ цыганки.

Англійское слово gipsy (цыганка, бродяга) — исковерканное Egyptian — уроженецъ Египта, откуда преданіе выводило происхожденіе цыганъ.

Увидишь самъ, какъ третій столбъ вселенной

Шутомъ блудницы сталъ.

Антоній называется третьимъ столбомъ все, какъ тріумвиръ, раздѣлившій съ Октавіемъ и Лепидомъ господство надъ тогдашнимъ міромъ. Почему Филонъ называетъ его «шутомъ блудницы», поясняетъ Плутархъ. «Вмѣстѣ съ нимъ играла она въ кости, пила, охотилась или смотрѣла на его военныя упражненія. Ночью Антоній подходилъ иногда къ дверямъ или окнамъ домовъ простыхъ горожанъ и шутилъ съ ихъ хозяевами. Клеопатра была съ нимъ, шатаясь вмѣстѣ въ платьѣ рабыни; Антоній старался одѣваться точно такъ же. Такимъ образомъ на его счетъ всегда отпускали остроты, иногда же его подчивали и кулаками».

Стр. 228. Антоній: Коль такъ, то землю новую создай подъ новымъ небомъ.

Антоній хочетъ сказать, что если Клеопатра собирается назвать предѣлъ его любви, то ей для этого надо создать новый міръ.

Стр. 228. Клеопатра: Скудобородый Цезаръ.

Октавій, который былъ въ это время молодъ.

Стр. 229. Клеопатра: гдѣ вызовъ въ судъ отъ Фульвіи?

Въ подлинникѣ «process» — судебное требованіе. Такъ Клеопатра иронически называетъ строгіе призывы Фульвіи, жены Антонія.

Стр. 229. Клеопатра:

Я глупой лишь кажусь теперь, но знаю:

Самимъ собою останется всегда Антоній.

Отдаваясь Антонію, котораго сама называетъ невѣрнымъ, она можетъ казаться глупой; но она не такова, ибо знаетъ его вѣроломство. Но толкуютъ это мѣсто и иначе: Клеопатра въ самомъ дѣлѣ называетъ себя глупой и противополагаетъ Антонію, на имени котораго эта связь не отразится.

Стр. 229. Антоній: A ей молчите.

Эти слова, по мнѣнію большинства комментаторовъ, обращены къ слугѣ, который хочетъ продолжать свое сообщеніе изъ Рима.

Стр. 229. Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель.

По изданію folio съ ними входятъ еще: Ламирій, Ранній, Луциллій, евнухъ Мардіанъ и Алексасъ.

Стр. 230. Харміана: Въ такомъ случаѣ я предпочла бы грѣть свою печень виномъ.

Печень при Шекспирѣ считалась источникомъ похоти. Безъ взаимной любви ужъ лучше, чтобы печень пылала отъ вина, чѣмъ отъ неудовлетворенной страсти.

Дай мнѣ родитъ сына, который заткнетъ за поясъ Ирода Іудейскаго.

Царь Іудеи Иродъ изображался на старо-англійской сценѣ — вслѣдъ за обще-европейскимъ народнымъ представленіемъ — страшнымъ злодѣемъ м тираномъ.

Я долгую жизнь предпочитаю всѣмъ пряникамъ.

Англійская народная поговорка.

Значитъ, мои дѣти останутся безъ имени.

По объясненію Стивенса: «значитъ, мои дѣти будутъ незаконгорожденными»; по мнѣнію Джонсона: «значитъ, y меня никогда не будетъ мужа, a стало быть и дѣтей, которымъ я смогу дать имя». Послѣднее толкованіе Деліусъ считаетъ менѣе искусственнымъ.

Стр. 231. Вѣстникъ:

…Лабіенъ … съ парѳянскимъ войскомъ

Всю занялъ Азію.

Римскаго полководца Лабіена парѳянскіе вожди провозгласили царемъ Мессопотаміи.

Стр. 232. Антоній:

Мы производимъ сорную траву,

Когда не вѣетъ вѣтеръ благотворный.

Вѣтеръ препятствуетъ появленію сорныхъ травъ, которыя пышно расцвѣтаютъ во время душнаго застоя.

Стр. 233. Антоній:

Въ чемъ жизнь, какъ въ конскомъ волосѣ, таится,

Хоть не грозитъ оно змѣинымъ ядомъ.

У современниковъ Шекспира обычно повѣрье, что конскій волосъ, положенный въ навозъ, обращается въ ядовитыхъ змѣй.

Стр. 234. Клеопатра:

…Если бъ

Имѣла я твой ростъ, узналъ бы ты,

Что храбрыя сердца есть и въ Египтѣ.

Клеопатра говоритъ, что отплатила бы Антонію за его вѣроломство, если бы была такъ же сильна, какъ онъ.

Стр. 234. Антоній:

Секстъ Помпей

Къ стѣнамъ подходитъ Рима.

Въ подлинникѣ port, что переводчикъ — вслѣдъ за другими — принялъ за «ворота Рима». Но, какъ видно изъ Плутарха, рѣчь идетъ о портѣ Рима, гавани Остіи, которой грозилъ Помпей; онъ отрѣзалъ Римъ отъ моря и тѣмъ вызвалъ здѣсь голодъ.

Стр. 234. Клеопатра:

Хотя не отъ безумья,

Мой возрастъ отъ ребячества защита.

Ея возрастъ не спасъ ея отъ безумной любви, но охраняетъ отъ дѣтскаго довѣрія.

Гдѣ -жъ урны съ влагой слезъ твоихъ?

По мнѣнію Джонсона, Клеопатра имѣетъ здѣсь въ виду не античныя священныя урны для слезъ, но глаза Антонія.

Стр. 234. Антоній:

…Клянусь

Огнемъ, животворящимъ нильскій илъ.

То-есть солнцемъ, оплодотворяющимъ илъ, нанесенный разлитіемъ Нила.

Стр. 235. Клеопатра:

Потомъ простись со мною, увѣряя,

Что это слезы по Египту.

По указанію Деліуса Egypt здѣсь не Египетъ, но царица Египта; эта форма обычна y Шекспира.

Стр. 235. Клеопатра:

…Взгляни, о, Харміана,

На Геркулеса римскаго.

По Плутарху «красная борода, широкій лобъ и горбатый носъ дѣлали Антонія похожимъ на героя-Геракла, какимъ его рисуютъ на картинахъ или представляютъ въ статуяхъ. По древнему преданію, онъ даже происходилъ отъ Геракла, считаясь потомкомъ сына Геракла, Антона. Антоній доказывалъ справедливость этого преданія своею внѣшностью, о которой я говорилъ выше, и затѣмъ своею одеждой, — когда ему приходилось появляться въ многочисленномъ обществѣ, онъ застегивалъ тунику на бедрѣ, опоясывался большимъ мечомъ и накидывалъ на плечи грубый солдатскій плащь».

Стр. 235. Клеопатра:

…Только память y меня

Похожа на Антонія.

Ср. вступительную статью, стр. 224.

Стр. 235. Цезарь: Вотъ всѣ извѣстія изъ Александріи.

Въ изданіи folio указаніе, что Цезарь читаетъ эти свѣдѣнія объ Антоніи въ письмѣ.

Вдова же Птолемеева не больше

На женщину похожа, чѣмъ онъ самъ.

Клеопатра была женой своего брата Птоломея.

Стр. 236. Вѣстникъ: Еще извѣстье, Цезарь.

Есть предположеніе, что это говоритъ второй вѣстникъ, хотя соотвѣтственнаго указанія y Шекспира нѣтъ.

Стр. 236. Цезарь:

…Говорятъ, на Альпахъ

Такимъ питался мясомъ, что при видѣ

Его иной бы умеръ.

Послѣдняя гипербола прибавлена Шекспиромъ. Плутархъ говоритъ: «Послѣ такой роскошной жизни и блеска онъ безъ отвращенія пилъ гнилую воду и ѣлъ лѣсные плоды и коренья, Говорятъ, его армія при переходѣ черезъ Альпы питалась древесной корой и животными, которыхъ раньше никто не употреблялъ въ пищу».

Стр. 237. Клеопатра:

…Атласа,

Кто полъ-земли поднялъ.

Въ подлинникѣ: «полу-Атласа этой земли». Атласъ несетъ на себѣ небо, Антоній — землю (а не полъ-земли).

Стр. 237. Клеопатра: И этотъ чудодѣйственный напитокъ тебя позолотилъ.

Намекъ на жидкость, обращающую неблагородные металлы въ золото.

Стр. 238. Клеопатра:

…Каждый день

Я буду присылать привѣтъ особый,

Хотя-бъ пришлось Египетъ обезлюдить.

То есть послать всѣхъ жителей его одного за другимъ послами къ Антонію.

Стр. 239. Помпей:

…Всѣ прелести любви

Пусть блеклыя уста твои украсятъ,

О, Клеопатра жгучая!

Одно изъ многихъ указаній на то, что Клеопатра ужъ не молода.

Стр. 240. Энобарбъ: Будь я съ бородою Антонія — не сталъ бы нынче бриться.

Чтобы уже своимъ неряшливымъ видомъ доказать, какъ мало его почтеніе къ Октавію. Ниже (стр. 244) Энобарбъ разсказываетъ, какъ «учтивый» Антовій "брѣется, на пиръ идя, разъ десять. Плутархъ говоритъ о «красивой бородѣ» Антонія, a на египетской монетѣ онъ изображенъ бритымъ.

Стр. 240. Цезарь: Не знаю, Меценатъ, спроси Агриппу.

Антоній намѣренно разговариваетъ съ Вентидіемъ, Цезарь — съ Меценатомъ и оба демонстративно не обращаютъ другъ на друга вниманія.

Стр. 240. Антоній: Садись и ты.

Стивенсъ ставитъ здѣсь восклицательный знакъ желая отмѣтить, что Антоній, считающій себя выше, не позволяетъ Октавію приглашать его сѣсть. Деліусъ полагаетъ, что они просто обмѣниваются любезностями.

Стр. 243. Лепидъ: Вблизи горы Мизены.

То есть вблизи Мизенскаго мыса, недалеко отъ Неаполя.

Стр. 244. Меценатъ: Правда ли, что для двѣнадцати человѣкъ вы зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?

Это взято y Плутарха: «Филота ввели на кухвю, гдѣ онъ увидалъ большую стряпню и, между прочимъ, восемь жарившихся кабановъ. Онъ удивился массѣ гостей — за обѣдомъ. Поваръ со смѣхомъ отвѣчалъ, что обѣдаютъ за однимъ столомъ не много: всего около двѣнадцати человѣкъ, но что каждое подаваемое къ столу кушанье должно быть приготовлено прекрасно». Равнымъ образомъ почти дословно по Плутарху переданъ дальнѣйшій разсказъ Энобарба о первой встрѣчѣ Антонія съ Клеопатрой. Но «невидимый запахъ» несся не съ галеры, но съ береговъ.

Стр. 246. Прорицатель:

…Твой демонъ (духъ-хранитель)

Отваженъ, гордъ, великъ и несравнимъ,

Когда нѣтъ духа Цезаря.

Дословно по Плутарху: «Твой геній боится его генія. Гордый и высокій одинъ, — онъ становится униженнымъ и менѣе замѣтнымъ при его приближеніи». Плутархъ считаетъ возможнымъ, что прорицатель, говоря такъ, хотѣлъ угодить Клеопатрѣ.

Стр. 247. Клеопатра:

…A себѣ

Филиппа мечъ я сбоку прицѣпила.

Намекъ на то, что Антоній — побѣдитель Брута и Кассія при Филиппахъ.

Стр. 247. Харміана:

A водолазъ твой рыбу прикрѣпилъ

Соленую на крюкъ его, и важно

Ее тянулъ Антоній…

Намекъ на забавный эпизодъ, разсказанный Плутархомъ: "Однажды онъ ловилъ рыбу; ео охота была неудачной. Его бѣсило это, такъ какъ здѣсь находилась Клеопатра. Онъ велѣлъ рыбакамъ незамѣтно нырять въ воду и сажать на крючокъ пойманныхъ прежде рыбъ. Онъ вытащилъ одну рыбу два-три раза, что не укрылось отъ глазъ египтянки. Она притворилась удивленною, стала разсказывать своимъ друзьямъ и пригласила ихъ на слѣдующій день на рыбную ловлю. Многіе вошли въ рыбачью лодку. Антоній закинулъ удочку. Клеопатра приказала одному изъ своихъ рабовъ нырнуть и насадить на крючокъ соленую понтійскію рыбу. Антоній, думая, что попалась живая рыба, сталъ тащить ее, при хохотѣ, конечно. «Оставь удочку, императоръ, намъ, рыбакамъ Фара и Каноба! — Ты долженъ ловить города, царей и земли», сказала Клеопатра.

Стр. 249. Клеопатра:

Превознося Антонія, хулила

Я Цезаря.

Рѣчь идетъ, конечно, не объ Октавіи, a o Юліи Цезарѣ.

Стр. 250. Помпей: Заложниковъ обмѣнъ мы совершили.

Заложники даны въ обезпеченіе взаимной безопасности во время мирныхъ переговоровъ.

Стр. 250. Помпей:

Имѣешь ты и мой отцовскій домъ.

Хозяйничай покуда въ немъ: кукушка

Не вьетъ гнѣзда…

Намекъ на фактъ, сообщенный Плутархомъ: «Когда продавался домъ Помпея, Антоній купилъ его, но когда съ него стали требовать деньги, разразился бранью».

Стр. 251. Помпей:

Почтимъ другъ друга пиромъ на прощанье

По жребію: кто первый.

По Плутарху: «Бросили жребій. Угощать первымъ досталось Помпею. Антоній спросилъ, гдѣ они будутъ обѣдать. „Тамъ“, отвѣтилъ Помпей, показавъ рукой на адмиральскій корабль съ шестью рядами веселъ, „тамъ — домъ, оставленный Помпею отцомъ!“ Онъ сказалъ это въ укоръ Антонію, жившему въ домѣ отца его, Помпея».

Вотъ что я слышалъ:

Что приносилъ къ нему Аполлодоръ...

Разсказъ о первомъ любовномъ свиданіи Цезаря съ Клеопатрой такъ переданъ Плутархомъ: «Цезарь тайно призвалъ къ себѣ Клеопатру. Она взяла съ собою сирійца Аполлодора, одного изъ своихъ приближенныхъ, сѣла въ челнокъ и подъѣхала къ дворцу въ сумеркахъ. Она не могла пробраться незамѣченной и потому легла въ мѣшокъ для постели и вытянулась въ немъ во всю длину. Аполлодоръ обернулъ свертокъ ремнями и принесъ его Цезарю прямо черезъ двери».

Стр. 252. Входятъ нѣсколько слугъ, накрывающихъ столъ для пиршества.

Пиршество, собственно, происходитъ въ смежномъ залѣ. Здѣсь слуги накрываютъ лишь столъ для послѣобѣденнаго дессерта.

Стр. 252. Антоній:

Такъ дѣлаютъ (;) на пирамидахъ, Цезарь,

Отмѣтки есть о прибыли воды.

О таблицѣ на пирамидахъ для опредѣленія подъема воды въ Нилѣ, Шекспиръ могъ читать y Плинія.

Стр. 253. Антоній: Когда его составныя части распадаются, онъ переселяется въ другія вещества.

Шуточный намекъ на переселеніе душъ встрѣчается также въ «Какъ вамъ угодно» (д. III, сц. 2).

Стр. 253. Антоній:

…Этой мели

Страшись, Лепидъ, ты сядешь на нее.

Пьяный Лепидъ качается, какъ корабль, наткнувшійся на мель.

Стр. 253. Менасъ: Желаешь быть владыкой міра?

Сцена съ предложеніемъ Менаса и знаменитымъ отвѣтомъ Помпея очень близка въ разсказу Плутарха, гдѣ однако діалогъ много короче.

Стр. 254. Энобарбъ: И всѣ ему подтягивайте въ ладъ.

Въ подлинникѣ Энобарбъ приглашаетъ всѣхъ только подхватить припѣ въ и, дѣйствительно, послѣдній стихъ Пѣсни мальчика повторенъ въ текстѣ два раза.

Стр. 254. Цезарь:

…Помпей, спокойной ночи,

Дозволь тебя, братъ милый, увести.

Послѣднія слова обращены уже не къ Помпею, a къ Антонію, такъ какъ лишь его — мужа сестры — Цезарь называетъ братомъ.

Стр. 255. Вентидій: Страна парѳянъ, на стрѣлы не взирая, ты сражена.

Стрѣлы — типичное оружіе парѳянъ.

Ородъ,

Твой сынъ Пакоръ за Марка Красса плѣнникъ.

Этотъ стихъ объясняется Плутархомъ: «Сынъ парѳянскаго царя, Пакоръ, вторгся въ Сирію. Вентидій его разбилъ, причемъ масса парѳянъ осталась на мѣстѣ, въ томъ числѣ и Пакоръ. Римляне получили полное удовлетвореніе за пораженіе Красса». Крассъ былъ убитъ въ сраженіи Ородомъ.

Стр. 255. Вентидій:

И Цезарь, и Антоній побѣждали

Благодаря помощникамъ скорѣй,

Чѣмъ доблестямъ своимъ.

Здѣсь Шекспиръ вкладываетъ въ уста Вентидія то, что Плутархъ говоритъ отъ себя по поводу побѣды Вентидія.

Стр. 255. Вентидій:

Утратилъ Соссій,

Мой въ Сиріи предшественникъ, всю милость

Антонія.

Этого y Плутарха нѣтъ.

Стр. 255. Силій:

Ты качества имѣешь, безъ которыхъ

Не отличишь солдата отъ меча.

То есть разумъ.

Стр. 256. Агриппа: Ну, что? Простились, братья?

Агриппа говоритъ объ Октавіи и Антоніи.

Стр. 250. Агриппа: О, доблестный Лепидъ.

Энобарбъ: Достойнѣйшій, какъ Цезаря онъ любитъ.

Въ этихъ и дальнѣйшихъ фразахъ собесѣдники съ ядовитой ироніей повторяютъ напыщенныя и неискреннія похвалы, которыми союзники осыпаютъ другъ друга.

Стр. 256. Цезарь:

Къ тебѣ да будутъ благосклонны

Стихіи всѣ, тебѣ даруя радость.

По объясненію Мэлона, Октавія сопровождаетъ мужа черезъ море въ Грецію; Стаунтонъ и Джонсонъ полагаютъ, что рѣчь идетъ о жизненныхъ стихіяхъ.

Стр. 258. Гонецъ:

И лобъ ея такъ низокъ, какъ возможно

Лишь пожелать.

Низкій лобъ считался при Шекспирѣ особенно некрасивымъ (ср. «Два Веронца», т. I, стр. 45).

Стр. 259. Эросъ:

И удавитъ грозить вождя, который

Помпея умертвилъ.

По разсказу Плутарха, бѣжавшаго Секста Помпея убилъ Маркъ Тицій по приказанію Антонія.

Стр. 259. Энобарбъ: Міръ! У тебя двѣ части остаются.

То есть, за устраненіемъ Лепида, двое изъ тріумвировъ, пожирающихъ міръ.

Стр. 260. Цезарь: Въ виду всего народа, на площади въ Александріи… возсѣлъ онъ на помостѣ и т. д.

Въ уста Цезаря вложенъ дословно разсказъ Плутарха. Тронъ былъ поставленъ въ народномъ собраніи, устроенномъ въ Гимназіи. Земли между своими дѣтьми Антоній распредѣлилъ не совсѣмъ такъ, какъ указано y Шекспира: «Александру онъ отдалъ Арменію (въ переводѣ по ошибкѣ — „Сирію“) и Мидію; Парѳію онъ хотѣлъ отдать ему тогда, когда покоритъ ее.

Стр. 261. Мой добрый братъ, сюда безъ принужденья,

По доброй волѣ такъ явилась я.

Здѣсь Шекспиръ совершенно измѣнилъ хронологію отношеній Антонія къ Октавіи. Во время этого разрыва между тріумвирами, она уже все знала и была открыто отвергнута мужемъ. Ранѣе, когда она только вернулась изъ Греціи, она не послушалась брата и отказалась покинуть домъ мужа, заботясь о своихъ и его дѣтяхъ, о дѣтяхъ Фульвіи и даже о друзьяхъ Антонія. Но ко времени открытаго разрыва и битвы при Акціумѣ Антоній отправилъ въ Римъ своихъ людей, чтобы выгнать Октавію изъ ея дома. Говорятъ, она вышла со всѣми дѣтьми Антонія, кромѣ самаго старшаго его сына, отъ Фульвіи, — онъ находился при отцѣ. Она скорбѣла, терзалась о своей участи, при мысли, что ее могутъ считать одной изъ причинъ войны. Въ Римѣ же жалѣли не столько ее, сколько Антонія, въ особенности, когда видѣли, что красотою и молодостью Октавія не уступала Клеопатрѣ».

Стр. 202. Клеопатра: Морское — да. Какое же иное?

Матеріаломъ для дальнѣйшаго діалога во всѣхъ его частностяхъ является разсказъ Плутарха: «Клеопатра имѣла надъ Антоніемъ такую власть, что онъ, въ угоду ей, хотѣлъ рѣшить войну флотомъ, хотя далеко превосходилъ непріятеля въ отношеній сухопутныхъ силъ и видѣлъ, что, вслѣдствіе недостатка въ матросахъ, его адмиралы устраивали охоты на путешественниковъ, погонщиковъ муловъ, жнецовъ и молодыхъ людей въ Греціи, и безъ того терпѣвшей многое. И все-таки корабли были плохо вооружены; большинство изъ нихъ не имѣло достаточнаго числа матросовъ и двигалось медленно. Октавіанъ не имѣлъ высокихъ или огромныхъ, построенныхъ на показъ кораблей, зато владѣлъ поворотливыми, быстрыми и снабженными достаточнымъ числомъ экипажа судами».

Стр. 202. Канидій: …прu Фарсалѣ,

Гдѣ ты желалъ уравновѣсить бой

Помпея съ Цезаремъ.

Битва при Фарсалѣ, ѳессалійскомъ городкѣ, происходила въ 45 г. до Р. Хр. между Цезаремъ и Помпеемъ.

Стр. 202. Воинъ:

Не бейся на морѣ, не довѣряйся

Гнилымъ доскамъ.

О настроеніи, въ которомъ Антоній говорилъ съ этимъ заслуженнымъ и не простымъ воиномъ, свидѣтельствуетъ Плутархъ: «Говорятъ, одинъ изъ начальниковъ пѣхотныхъ войскъ, съ массой рубцовъ отъ ранъ, полученныхъ имъ въ цѣломъ рядѣ сраженій за Антонія, узналъ въ проходящемъ мимо — Антонія н сказалъ со словами на глазахъ: „Зачѣмъ, императоръ, забылъ ты о моихъ ранахъ и мечѣ и ввѣряешь свои надежды ненадежному дереву? — Пусть сражаются на морѣ египтяне и финикійцы, ты же дай намъ землю, на которой мы привыкли стоять твердо, умирая или побѣждая враговъ!“… Антоній не отвѣчалъ ему ни слова, только рукой и взглядомъ какъ бы далъ знакъ мужаться, и пошелъ дальше. Самъ онъ не вѣрилъ въ успѣхъ».

Стр. 265. Антоній:

Октавій при Филиппахъ

Носилъ свой мечъ, какъ въ танцахъ.

Октавій принималъ въ битвѣ при Филиппахъ настолько ничтожное участіе, что какъ будто носилъ лишь мечъ для украшенія — какъ носили его при танцахъ. Нѣкоторые думаютъ, что Шекспиръ имѣлъ въ виду пляску съ мечомъ, какія были приняты y древнихъ.

Онъ дѣйствовалъ всегда черезъ помощниковъ.

Антонію вложено въ уста то, что Плутархъ говорилъ объ Октавіѣ и о немъ.

Стр. 208. Клеопатра:

И Цезаря отецъ устами часто

Руки моей касался недостойной.

Октавій Цезарь былъ пріемнымъ сыномъ Юлія Цезаря.

Стр. 268. Антоній: Какъ? Милостью она его даритъ.

Эпизодъ съ Тиреемъ, какъ онъ названъ въ Нортовскомъ переводѣ Плутарха, — или Тирсомъ, какъ его называетъ греческій оригиналъ, переданъ довольно близко къ источнику: «Тирсу приходилось разговаривать съ ней дольше, чѣмъ другимъ, вслѣдствіе чего онъ пріобрѣлъ со стороны ея глубокое уваженіе. Антоній сталъ подозрѣвать ее. Онъ приказалъ схватить Тирса, высѣчь плетьми и затѣмъ отпустить къ Октавіану. Антоній написалъ ему письмо, гдѣ говорилъ, что Тирсъ своей заносчивостью и презрѣніемъ раздражилъ его, сдѣлавшагося легко раздражительнымъ вслѣдствіе своихъ несчастій».

Стр. 270. Антоній …Зачѣмъ я

Не на холмѣ Базанскомъ.

Базанскій холмъ упоминается въ Псалмахъ Давида (пс. XXII, ст. 13 и пс. LXVIII, ст. 16).

Стр. 272. Цезарь:

Пустъ знаетъ забіяка старый: много

Есть къ смерти y меня иныхъ путей.

Здѣсь Шекспиръ не понялъ Плутарха, y котораго Цезарь говоритъ, что y Антонія и помимо поединка есть много способовъ покончить съ собой.

Стр. 274. Антоній:

Еще сегодня мнѣ поугождайте.

Кто знаетъ, не конецъ ли вашей службѣ?

«Разсказываютъ, — сообщаетъ Плутархъ, что Антоній за этимъ обѣдомъ приказывалъ рабамъ наливать ему больше вина и кормить его лучше, — неизвѣстно, говорилъ онъ, придется ли имъ дѣлать это завтра: быть можетъ, они должны будутъ служить новымъ господамъ, въ то время какъ онъ станетъ лежать трупомъ, обратится въ ничто. Замѣтивъ, что друзья заплакали въ отвѣтъ на его слова, онъ сказалъ, что не возьметъ ихъ съ собою въ сраженіе, гдѣ ищетъ себѣ скорѣе почетной смерти, нежели спасенія или побѣды». Такимъ образомъ Шекспиръ, y котораго Антоній «возлагаетъ свѣтлыя надежды на завтрашній день», совершенно измѣнилъ здѣсь біографу Антонія.

Стр. 274. 4-й воинъ: Тсс… Что за звуки?

У Шекспира звуки эти, какъ и всегда y него всякіе таинственные звуки, принадлежатъ гобоямъ. У Плутарха они сложнѣе: «Говорятъ, въ эту ночь, около двѣнадцати часовъ, среди молчанія и унынія, царствовавшаго въ столицѣ, вслѣдствіе страха въ ожиданіи будущаго, неожиданно раздались стройные звуки различнаго рода музыкальныхъ инструментовъ и крики толпы, выступавшей съ восторженными восклицаніями и сатирическими прыжками, какъ будто шла съ шумомъ толпа вакханокъ. Процессія направилась черезъ центръ города къ воротамъ, обращеннымъ къ сторонѣ непріятеля. Здѣсь шумъ сдѣлался сильнѣе_і чѣмъ раньше, и, наконецъ, прекратился».

Стр. 274. 2-й воинъ:

Богъ Геркулесъ, Антоніемъ любимый,

Уходитъ отъ него.

Въ вступительной статьѣ (стр. 222, примѣч.) указана ошибка, въ которую здѣсь впалъ Шекспиръ.

Стр. 276. Антоній: Привѣтъ мой въ сталь закованъ, какъ и я.

Въ подлинникѣ mechanic compliment, — по объясненію Деліуса, — «формальности прощанія, приличныя простымъ людямъ, ремесленникамъ, a не человѣку изъ стали, воину, который покидаетъ милую съ однимъ солдатскимъ поцѣлуемъ».

Стр. 278. Скаръ:

Была похожа рана

На букву Т и превращалась въ Н.

Деліусъ замѣчаетъ, что это было Т лежачее, новой раной обращенной въ Н.

Стр. 278. Антоній:

Я разскажу великой этой феѣ

Твои дѣла.

Эти слова обращены къ Скару.

Стр. 279. Клеопатра:

Другъ, дамъ тебѣ доспѣхи золотые.

Ихъ прежде царь носилъ.

Плутархъ: «Гордясь побѣдой, Антоній вернулся во дворецъ, не снимая оружія, поцѣловалъ Клеопатру и хотѣлъ представить ей солдата, отличившагося болѣе другихъ. Она подарила ему въ награду золотую броню и золотой шлемъ. Ночью солдатъ бѣжалъ съ ними къ Октавіану».

Стр. 280. Отдаленный шумъ морской битвы.

У Шекспира сказано «какъ бы морской битвы» и, дѣйствительно, какъ видно изъ Плутарха, битвы не было: «Рано утромъ Антоній поставилъ пѣхоту на холмахъ, расположенныхъ передъ городомъ, и сталъ смотрѣть на корабли, выступившіе противъ непріятеля. Онъ спокойно глядѣлъ на нихъ, ожидая, что они сдѣлаютъ. Приблизившись, корабли Антонія сдѣлали веслами знакъ привѣтствія кораблямъ Октавіана. Тѣ отвѣчали тѣмъ же, и суда Антонія перешли на сторону непріятеля».

Стр. 280. Скаръ: …Въ парусахъ

Царицы свиты ласточками гнѣзда.

У Плутарха это знаменіе предшествуетъ битвѣ при Акціумѣ среди многихъ другихъ. «На кормѣ адмиральскаго корабля Клеопатры („Антоніада“) ласточки свили гнѣздо; но прилетѣли другія ласточки, выгнали ихъ и заклевали ихъ дѣтей».

Стр. 280. Антоній: О, трижды вѣроломная блудница.

Въ подлинникѣ собственно не трижды вѣроломная, a просто тройная блудница: Клеопатра продавала себя Юлію Цезарю, Помпею и Антонію.

Стр. 280. Антоній:

Какъ истая цыганка, ты фальшивой

Игрой мое опустошила сердце.

Въ подлинникѣ fast and loose — фокусы, которые показывали цыгане на ярмаркахъ.

Стр. 280. Антоній: Вотъ на мнѣ рубашка Несса. Алкидъ мой предокъ!

Геркулесъ (Алкидъ) умеръ, одѣ въ отравленную рубаху, которую коварно прислалъ ему черезъ его жену Дейанейру центавръ Нессъ.

О, дай мнѣ силу

Забросить на рога луни Лихаса.

Геркулесъ въ порывѣ бѣшенства разбилъ о скалу своего слугу Лихаса.

Стр. 281. Клеопатра:

Бѣснуется онъ больше, чѣмъ Аяксъ

Изъ-за щита Ахилла.

У Шекспира по ошибкѣ «Теламонъ». Аяксъ, сынъ Теламона, одинъ изъ героевъ Троянской войны, пришелъ въ безумную ярость оттого, что греки присудили оружіе Ахилла (между прочимъ, замѣчательный щитъ, выкованный Гефестомъ) не ему, a хитрому Одиссею.

Ѳессалійскій вепрь — въ греч. миѳологіи — чудовище, убитое Мелеагромъ.

Стр. 281. Харміана:

Скорѣй къ гробницѣ!

О «великолѣпныхъ, высокихъ и красивыхъ гробницахъ», пристроенныхъ по приказанію Клеопатры къ храму Изиды, говоритъ Плутархъ. Сюда она стала сносить при извѣстіи о египетскомъ походѣ Октавія всѣ царскія драгоцѣнности и массу горючихъ матеріаловъ.

Стр. 282. Антоній: Не могъ бы семипластный щитъ Аякса..

Щитъ Аякса, по описанію «Иліады», состоялъ изъ семи слоевъ воловьей кожи.

Стр. 282. Теперь меня оставь здѣсь на мгновенье.

Переводъ сдѣланъ согласно съ толкованіемъ, которое принимаютъ не всѣ комментаторы. Деліусъ находитъ, что это не приказаніе Эросу, но начало слѣдующей фразы: «Такъ какъ ты на мгновеніе оставила меня, такъ какъ ты умерла, Клеопатра, то я догоню тебя» и т. д.

Стр. 282. Антоній:

Эней съ Дидоной

Лишатся провожатыхъ.

Духи, окружающіе въ преисподней влюбленную пару, Энея съ Дидоной, покинутъ ихъ, когда появится новая пара, Антоній и Клеопатра. Здѣсь Шекспиръ ошибся: y Виргилія Дидона въ загробной жизни соединена не съ своимъ вѣроломнымъ возлюбленнымъ Энеемъ, но съ своимъ супругомъ Сихеемъ.

Стр. 282. Антоній: Идущаго съ скрещенными руками.

Быть можетъ, pleached arms означаетъ здѣсь связанныя руки.

Стр. 284. Могильный памятникъ. На верху появляются Клеопатра, Харміана… Внизу появляется Діомедъ.

Гробница — сооруженіе въ глубинѣ сцены; въ верхней части ея отверстіе, въ которое видна Клеопатра съ женщинами; дѣйствіе происходитъ наверху и внизу, на сценѣ.

Стр. 284. Клеопатра втаскиваетъ Антонія къ себѣ.

Трагизмъ внѣшнихъ подробностей этой тяжелой сцены превосходно передавъ Плутархомъ: «Антонія принесли на рукахъ къ дверямъ гробницы. Клеопатра не отворила дверей, но, подойдя къ окну, спустила веревки и небольшіе канаты. Антонія привязали къ нимъ, и затѣмъ Клеопатра, вмѣстѣ съ двумя женщинами, которыхъ взяла съ собою въ усыпальницу, стали тянуть его наверхъ. По словамъ присутствовавшихъ здѣсь, они не видали ничего печальнѣе этой картины. Обрызганнаго кровью, умирающаго Антонія тянули вверхъ. Вися въ воздухѣ, онъ протягивалъ руки къ Клеопатрѣ: женщинамъ трудно было поднимать его. Клеопатра только съ трудомъ, впиваясь, такъ сказать, руками въ веревку, съ дрожащими мускулами лица, тянула ее, въ то время, какъ стоявшіе внизу ободряли ее и помогали ей».

Стр. 284. Клеопатра:. …со злости

Она свое сломаетъ колесо.

Фортуна въ видѣ женщины съ прялкой изображена также въ «Какъ вамъ угодно» (д. I. сц. 2).

Стр. 285. Антоній:

Я римлянинъ, и римляниномъ честно

Былъ побѣжденъ.

Эти слова взяты y Плутарха: въ остальномъ діалогъ нѣсколько измѣненъ: «Когда Антонія подняли, она положила его на кровать и стала рвать на себѣ платье. Она била себя въ грудь, царапала ее руками, отирала своимъ лицомъ его кровь, называла его своимъ господиномъ, мужемъ и императоромъ и, изъ чувства состраданія къ нему, почти забыла о своемъ горѣ».

"Антоній уговорилъ ее перестать плакать и попросилъ себѣ вина. Быть можетъ, ему хотѣлось жить или же онъ надѣялся скорѣй умереть. Напившись, онъ совѣтовалъ Клеопатрѣ подумать о самой себѣ и спасти свою честь безъ позора. Изъ друзей Октавіана онъ совѣтовалъ ей довѣрять всего болѣе Прокулею. Просилъ не плакать надъ нимъ за его послѣднія несчастія, но называть его счастливымъ за его прежнія удачи: «онъ пользовался огромною извѣстностью, огромнымъ вліяніемъ и теперь умираетъ честною смертью римлянина, побѣжденнаго римляниномъ».

Стр. 286. Клеопатра: A вы, друзья, не унывайте.

Слова эти обращены, какъ показалъ Дайсъ, не къ «стражѣ, оставшейся внизу», a къ женщинамъ ея свиты.

…A потомъ

Все доблестно свершимъ и благородно,

Какъ намъ велитъ обычай славный Рима.

Ужъ въ «Гамлетѣ» (д. V, с. 2) есть указанія на то, что Шекспиръ считалъ самоубійство, на которое здѣсь намекаетъ Клеопатра, проявленіемъ римской доблести.

Стр. 288. Александрія. Могильный памятникъ.

Нѣкоторые считаютъ, что здѣсь дѣйствіе происходитъ внутри гробницы. По мнѣнію Деліуса, сцена та же, что и въ д. IV, сц. 13, гдѣ Клеопатра съ приближенными видна въ верхнемъ отверстіи гробницы.

Стр. 288. Входятъ Прокулей и Галлъ; за ними воины.

Входятъ на сцену, но не во внутрь гробницы.

Стр. 290. Галлъ:

… Вы до прибытья Цезаря ее

Здѣсь вмѣстѣ стерегите.

Плутархъ рѣзче оттѣняетъ роль Галла. Посланный Октавіемъ, онъ «подошелъ къ дверямъ и съ умысломъ сталъ затягивать разговоръ. Въ это время Прокулей подставилъ лѣстницу и вошелъ тѣмъ самымъ окошкомъ, которымъ женщины втащили Антонія. Онъ быстро спустился къ дверямъ, y которыхъ стояла Клеопатра, разговаривавшая съ Галломъ. Съ нимъ было двое рабовъ. Одна изъ запершихся съ Клеопатрой женщинъ вскричала: „Несчастная Клеопатра, тебя поймали!..“ Царица обернулась и увидѣла Прокулея».

Стр. 290. Клеопатра: Скорѣй, о руки вѣрныя, на помощь.

Плутархъ даетъ указанія, имѣющія значеніе при исполненіи этой сцены: «Она хотѣла убить себя, — за поясомъ y нея былъ небольшой разбойничій мечъ; — но Прокулей быстро подбѣжалъ къ ней, схватилъ ее обѣими руками и сказалъ: „Ты, Клеопатра, обижаешь себя и Октавіана, лишая его прекраснаго случая выказать его милосердіе, и навлекаешь несправедливое обвиненіе въ предательствѣ и жестокости на одного изъ самыхъ гуманныхъ полководцевъ!“ Онъ отнялъ y нея мечъ и вмѣстѣ съ тѣмъ стряхнулъ на ней платье, съ цѣлью узнать, не спрятано ли въ немъ яда».

Стр. 291. Клеопатра: …Прихоти его

Высоко поднимались, какъ дельфины,

Надъ той стихіей, средъ которой жили.

На прыжки дельфиновъ, которые, играя, выскакиваютъ высоко изъ воды, Шекспиръ намекаетъ и въ «Конецъ дѣлу вѣнецъ» (д. 11, сц. 3).

Стр. 291. Клеопатра преклоняетъ колѣна.

Плутархъ даетъ рядъ подробностей, относящихся къ этой сценѣ. Она происходила не тотчасъ же послѣ смерти Антонія и захвата Клеопатры, a нѣсколько позже, послѣ похоронъ Антонія. «Отъ страшной печали и боли грудь ея распухла отъ ударовъ и покрылась гнойными ранами, y ней открылась лихорадка… Черезъ нѣсколько дней Октавіанъ самъ пришелъ къ ней, съ цѣлью навѣстить ее и утѣшить. Она лежала на постели, въ грустномъ настроеніи. При его входѣ она вскочила въ одномъ нижнемъ платьѣ и упала передъ нимъ на колѣни. Ея голова и лицо представляли изъ себя что-то ужасное, голосъ ея дрожалъ, глаза потухли отъ слезъ. На ея груди было видно множество знаковъ бичеванія… Октавіанъ просилъ ее лечь и сѣлъ рядомъ».

Стр. 292. Клеопатра: …Межъ ними

Нѣтъ ни единой бездѣлушки.

Она настаиваетъ на томъ, что въ списокъ вошли лишь самыя цѣнныя вещи, чтобы придать ему большее значеніе въ глазахъ Цезаря. На самомъ дѣлѣ она утаила лучшее.

Стр. 292. Клеопатра: Подлецъ бездушный! Песъ! какая низость!

У Плутарха она не только бранитъ Селевка. «Одинъ изъ управлявшихъ дворцомъ, Селевкъ. сталъ уличать ее, что она нѣсколько вещей скрыла, не показала. Тогда она вскочила, схватила его за волосы и нѣсколько разъ ударила по лицу. Октавіанъ, улыбаясь, старался успокоить ее. „Развѣ это не ужасно, Цезарь“, вскричала она, — ты удостоилъ меня чести придти ко мнѣ и говорить о моемъ положеніи, мои же рабы обвиняютъ меня, что я не показала нѣкоторыхъ изъ женскихъ вещей, не для украшенія себя, несчастной, но для того, чтобы поднести ихъ Октавіи или твоей Ливіи для того, чтобы задобрить ихъ».

Стр. 292. Клеопатра: Будь мужемъ ты, меня-бъ ты пожалѣлъ.

Евнуха — Селевка Клеопатра не считаетъ мужчиной.

Стр. 293. Клеопатра: . . . Я давно

Дала приказъ и, вѣрно, все готово.

Она говоритъ о ядовитой змѣйкѣ, которую приказала принести.

Стр. 293. Клеопатра:

A я увижу, какъ пискливый мальчикъ

Придастъ мнѣ видъ и голосъ потаскухи.

Роль Клеопатры, какъ и въ Шекспирово время, долженъ былъ исполнять мальчикъ.

Стр. 292. Поселянинъ: Ея укусъ безсмертенъ.

Поселянинъ, по обыкновенію, выведенъ Шекспиромъ въ образѣ дурака, перевирающаго трудныя слова: здѣсь вмѣсто mortal — смертеленъ — онъ говоритъ immortal — безсмертенъ.

Стр. 295. Клеопатра вынимаетъ змѣю и прикладываетъ къ своей груди.

Шекспиръ взялъ здѣсь самое популярное изъ преданій о смерти Клеопатры, передаваемыхъ Плутархомъ: «По другимъ разсказамъ, Клеопатра держала аспида въ кружкѣ для воды и предварительно разозлила его золотымъ веретеномъ. Тогда онъ бросился и впился ей въ руку. Правды, однако, не узналъ никто. Разсказывали также, что она носила ядъ въ пустой внутри булавкѣ для волосъ, булавку же скрывала въ волосахъ. Тѣмъ не менѣе на ея трупѣ не было ни одного пятна, никакого признака отравленія. Въ комнатѣ также не нашли змѣи. Говорятъ, впрочемъ, видѣли слѣды, что она ползла въ одной изъ комнатъ, выходившихъ окнами въ море».

Стр. 295. Клеопатра:

Какъ Цезаря великаго зовешь

Осломъ безмозглымъ.

Въ подлинникѣ ass unpolicied: змѣйка назвала бы Цезаря осломъ, негоднымъ къ государственнымъ дѣламъ.

Стр. 295. Харміана:

Отличное, достойное царицы,

Считающей средь предковъ столько славныхъ.

Плутархъ сообщаетъ подробности этой сцены: «Въ царскомъ одѣяніи, лежала Клеопатра на золотой постели. Одна изъ женщинъ, Ирада, умерла въ ея ногахъ, другая, Хармія, начивавшая уже шататься и чувствовать тяжесть въ мозгу, поправляла діадему на ея головѣ. „Прекрасно, Хармія!“ вскричалъ въ бѣшенствѣ одинъ изъ людей Октавіана. „Да, это вполнѣ прекрасно и прилично для потомка столькихъ царей!“, отвѣчала Хармія. Больше она не сказала ни слова и свалилась мертвою y кровати».

---

1. Почтенный авторъ предисловія въ транскрипціи именъ нѣкоторыхъ дѣйствующихъ лицъ трагедіи становятся на строго-филологическую точку зрѣнія. См. подробнѣе примѣчанія къ «Антонію и Клеопатрѣ».
2. Она распустила тотъ прежній кружокъ «неподражаемой жизни» (amimetoboi) и основала другой, не уступающій ему въ нѣгѣ, пышности и расточительности, который она назвала «кружкомъ товарищей въ смерти» (synapothanumenoi-commoriturl). Плутархь гл. 71. На имя перваго кружка намекаетъ Антоній у Шекспира д. 1 сц. 1: «благородство жизни состоитъ въ томъ, чтобы поступать такъ … a въ этомъ мы, знай это, міръ, подъ страхомъ наказанія — неподражаемы» (peerless).
3. Къ тому же, Шекспиръ по ошибкѣ относитъ эту молву къ Помпею Великому, вмѣсто его сына Гнея. Интересно прослѣдить происхожденіе этой ошибки. У Плутарха (гл. 25) просто сказано: „Клеопатра, основываясь на прежнихъ своихъ побѣдахъ надъ Цезаремъ и Гнеемъ, сыномъ Помпея, надѣялась легко покорить и Антонія“. (У Норта: …by the former accesse and credit she has with Julius Caesar and C. Pompey, the son of Pompty the Great). Шекспиръ, очевидно, проглядѣлъ Плутархову оговорку; a такъ какъ онъ, съ другой стороны, помнилъ, что Помпей Великій при жизни Клеопатры даже не коснулся египетской почвы, a былъ убитъ во время переправы, то y него получилась слѣдующая восхитительная, но чисто фантастическая картина „….и великій Помпей стоялъ, и его взоръ пускалъ корни въ моей брови; тамъ на якорѣ стоялъ его взоръ, и онъ умеръ, всматриваясь въ то, что было его жизнью“ (д. 1 сц. 5).