Антоний и Клеопатра (Шекспир; Соколовский)/ДО

Антоний и Клеопатра
авторъ Вильям Шекспир, пер. Александр Лукич Соколовский

Оригинал: англійскій, опубл.: 1606. — Перевод опубл.: 1894. Источникъ: Сочинения Вильяма Шекспира в переводе и объяснении А. Л. Соколовского. В 12 т.: с портр. Шекспира, вступ. ст. «Шекспир и его значении в литературе», с прил. ист.-крит. этюдов о каждой пьесе и ок. 3000 объясн. примеч. — 2-е изд., пересм. и доп.. —  СПб.: издание т-ва А. Ф. Маркс, [1913]. — Т. 4.; az.lib.ru

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

Трагедія «Антоній и Клеопатра» составляетъ продолженіе «Юлія Цезаря». Къ этой пьесѣ она примыкаетъ не только изложенными въ ней историческими событіями, но еще болѣе послѣдовательнымъ развитіемъ характеровъ Антонія и Октавія, которые являются дѣйствующими лицами въ обѣихъ пьесахъ. Поступки ихъ, выведенные во второй пьесѣ, такъ тѣсно связаны съ чертами характеровъ, изображенными въ первой, и такъ логично изъ нихъ вытекаютъ, что трудно предположить, чтобъ созданіе обѣихъ пьесъ могло быть отдѣлено очень большимъ промежуткомъ времени, а также, чтобъ «Юлій Цезарь» былъ написанъ Шекспиромъ позднѣе, чѣмъ «Антоній и Клеопатра». Это обстоятельство составляетъ почти единственный вѣроятный аргументъ для опредѣленія, когда трагедія была создана. Въ печати она появилась въ первый разъ въ in folio 1623 года (гдѣ напечатана предпослѣдней пьесой въ отдѣлѣ трагедій) и, слѣдовательно, уже послѣ смерти Шекспира. До того же мы не только не имѣемъ отдѣльныхъ ея изданій, но даже не знаемъ, давалась ли она на сценѣ. Въ лондонскомъ книгопродавческомъ реестрѣ 1608 г. есть замѣтка, въ которой въ числѣ приготовлявшихся къ изданію въ этомъ году книгъ упомянуто, между прочимъ, названіе двухъ пьесъ: «Перикла» и «Антонія и Клеопатры». Периклъ дѣйствительно вышелъ въ слѣдующемъ году и притомъ съ именемъ Шекспира, но вышла ли вторая пьеса, осталось неизвѣстнымъ по неимѣнію ни одного дошедшаго до насъ экземпляра. При этомъ въ замѣткѣ нѣтъ даже прямого указанія, чтобъ названная пьеса была Шекспирова, а потому относить время созданія «Антонія и Клеопатры» къ 1608 году только на основаніи вышеупомянутой замѣтки было бы слишкомъ опрометчиво. Если однако принять во вниманіе то, что сказано выше объ отношеніи пьесы къ Юлію Цезарю, а также вспомнить, что третья Шекспирова трагедія, взятая изъ римской исторіи, Коріоланъ, написана въ 1609 или 1610 году, то вышеприведенная замѣтка получаетъ болѣе вѣское значеніе. Римскія трагедіи Шекспира составляютъ циклъ пьесъ, очень сходныхъ какъ по характеру, такъ и по внѣшней постройкѣ, а потому нѣтъ почти сомнѣнія, что всѣ онѣ написаны вскорѣ одна послѣ другой. «Юлій Цезарь», какъ почти доказано, написанъ въ 1602 или 1603 году, «Коріоланъ» же въ 1609 или 1610 году; потому, принимая во вниманіе, что «Антоній и Клеопатра» составляетъ продолженіе «Юлія Цезаря», мы, не рискуя впасть въ ошибку, можемъ предположить, что она написана между этими двумя трагедіями, т.-е., въ періодъ времени отъ 1603 до 1610 года. Годъ, на который указываетъ приведенная замѣтка (1608), какъ разъ совпадаетъ съ этимъ срокомъ, и потому въ настоящее время принято почти всѣми комментаторами считать эту трагедію написанной около этого времени.

Главные, выведенные въ трагедіи, реальные факты заимствованы Шекспиромъ изъ Плутарха, такъ же, какъ и въ двухъ другихъ его римскихъ трагедіяхъ; но на этотъ разъ мы уже не встрѣчаемся съ такой замѣчательной централизаціей дѣйствія, какую находимъ въ «Юліи Цезарѣ» и «Коріоланѣ». Фабула этихъ пьесъ, въ томъ видѣ, какъ ихъ скомпоновалъ Шекспиръ, кажется, предстала воображенію поэта, сама собой безъ всякаго съ его стороны труда. Въ «Антоніи и Клеопатрѣ» дѣйствіе, напротивъ, разрознено и до нѣкоторой степени даже растянуто, хотя въ этомъ никакъ не слѣдуетъ винить Шекспира. Такой внѣшній видъ произведенія намѣчался самимъ его предметомъ. Событія, изображенныя въ «Юліѣ Цезарѣ» и «Коріоланѣ», выдѣляли уже сами изъ себя центральный пунктъ и катастрофу, около которой группировались всѣ прочіе факты, составляя съ этимъ центромъ стройное цѣлое. Поэтому обѣ эти пьесы представляли для драматической разработки вполнѣ готовый, интересный сюжетъ, данный самой исторіей. Совсѣмъ иное представляла эпоха, выведенная въ «Антоніи и Клеопатрѣ». Историческое содержаніе этой эпохи было, правда, по существу то же самое, что и въ «Юліѣ Цезарѣ». Какъ тамъ, такъ и здѣсь, мы видимъ борьбу погибающей республики съ возникавшимъ цезаризмомъ; но факты борьбы были уже иные. Главный фазисъ борьбы, во время котораго вожди могли еще сомнѣваться въ исходѣ дѣла, кончился со смертью Цезаря и съ гибелью главныхъ ея виновниковъ, Брута и Кассія, и теперь вся борьба низвелась на рядъ болѣе мелочныхъ столкновеній, главной причиной которыхъ было уже не преслѣдованіе разбитаго непріятеля, а споръ новыхъ возвысившихся вождей о томъ, кому достанется завоеванное наслѣдство. Борьба измельчалась, да и люди, которые ее вели, оказались сравнительно съ прежними дѣятелями гораздо болѣе заурядными личностями. Дѣло успѣха цезаризма шло само собой, и не было уже никакой надобности въ титаническихъ подвигахъ, чтобы вести его далѣе. Холодный расчетъ и выжиданіе были совершенно достаточными качествами, чтобы пожать плоды совершавшагося и возвыситься надъ толпой. Октавій-Августъ достигъ цѣли именно этимъ путемъ, и если его болѣе, чѣмъ онъ, талантливый соперникъ, Антоній, напротивъ, въ этой борьбѣ палъ, то вовсе не вслѣдствіе вліянія постороннихъ могучихъ силъ. Антоній палъ подъ ударами собственной опрометчивости и еще болѣе собственныхъ пороковъ. Общество, въ которомъ дѣйствовали эти менѣе талантливые сравнительно съ прежними историческими дѣятелями люди, измѣнилось точно такъ же. Если Римъ эпохи Цезаря все-таки хранилъ еще прежнія преданія и могъ увлекаться, хотя поверхностно, идеями прежняго времени, то въ эпоху, послѣдовавшую непосредственно за убійствомъ Цезаря, утратилось даже это поверхностное чувство. Люди, сражавшіеся подъ знаменемъ Антонія, Октавія и младшаго Помпея, потеряли обликъ древнихъ римлянъ до неузнаваемости. Чувство чести исчезло, и корыстный расчетъ сталъ во главѣ всѣхъ ихъ стремленій. Сражавшіеся сегодня за Антонія перелетали на другой день легче пера на сторону Октавія, смотря кому улыбнулось счастье. Самыя событія измельчали, потерявъ грандіозный обликъ событій историческихъ, достойныхъ такого государства, какимъ былъ Римъ. Сегодня дѣйствіе происходитъ въ Египтѣ, завтра въ Греціи, а затѣмъ въ Римѣ, и при этомъ не было ни одного, настолько значительнаго, чтобъ оно могло сдѣлаться центромъ и поворотнымъ пунктомъ для дальнѣйшаго общаго движенія. Послѣдняя катастрофа, въ которой окончательно палъ Антоній и возвысился Октавій, ничтожна до комизма. Споръ полуміра съ полуміромъ, какъ зоветъ эту распрю исторія, кончился не грандіозной битвой, какую можно было бы ожидать, но постыднымъ бѣгствомъ одной стороны, и притомъ бѣгствомъ, къ которому сигналъ подала пустая, развратная женщина. Это не было крушеніемъ гордаго дуба, уступившаго могучей грозѣ, но просто паденіемъ дерева, сгнившаго до корня и обрушившагося отъ собственнаго безсилія.

Таковъ былъ общій историческій характеръ эпохи, которую Шекспиръ избралъ для своей трагедіи. Взятая сама по себѣ, эпоха эта, лишенная какого-нибудь грандіознаго, центральнаго событія, конечно, не могла дать для драматическаго произведенія достаточно интереснаго матеріала. Если мы взглянемъ въ Шекспировой трагедіи только на историческую ея часть, то увидимъ, что бѣдность и ничтожность общаго характера изображенныхъ событій неминуемо отразились и на пьесѣ. Выведенныя въ ней историческія сцены чередуются, какъ въ лѣтописи, часто безъ всякой связи. Между ними найдется немало такихъ, которыя могли бы быть даже выпущены безъ всякаго ущерба для пьесы, и если попали въ нее, то явно только потому, что авторъ слишкомъ добросовѣстно относился къ своему источнику — Плутарху. Такъ, напримѣръ, эпизодъ Парѳянской войны, когда войска торжественно проносятъ трупъ убитаго Пакора, не имѣетъ съ общимъ ходомъ Шекспировой трагедіи рѣшительно никакой связи. Такимъ же представляется разговоръ военачальниковъ Вентидія и Силія объ обязанностяхъ подчиненныхъ; и наконецъ даже вся роль Помпея младшаго, несмотря на. то, что, благодаря ей, въ трагедію введена превосходная сцена пира тріумвировъ, могла бы быть очень сокращена. Если бъ Шекспиръ взялъ сюжетомъ своей трагедіи только историческое ея содержаніе, то все произведеніе вышло бы вялымъ и неинтереснымъ, а потому для успѣха дѣла необходимо было оживить это содержаніе какимъ-нибудь инымъ фактомъ, который сталъ бы не только центромъ и главной идеей всего произведенія, но, сверхъ того, былъ бы съ нимъ связанъ естественными, органическими нитями и не казался притянутымъ къ дѣлу искусственно и насильно. Но гдѣ же было взять такой фактъ? Историческія тогдашнія событія такого факта не представляли, а если бы поэтъ сочинилъ такой фактъ самъ, то его трудно было бы связать съ исторической канвой пьесы. Къ счастью, нашелся выходъ, который удовлетворялъ предъявленному требованію. Въ числѣ множества случившихся въ описываемую эпоху эпизодовъ оказался одинъ, который если и нельзя было назвать чисто историческимъ, какими были, напримѣръ, исторія Коріолана или смерть Цезаря, то все-таки онъ имѣлъ съ исторіей хотя ту связь, что дѣйствовавшія въ немъ лица были въ то же время историческими личностями въ другихъ случаяхъ. Эпизодомъ этимъ была любовная связь Антонія съ Клеопатрой. Отрицая въ этой связи спеціально историческое значеніе, я, можетъ-быть, становлюсь въ противорѣчіе не только съ нѣкоторыми историками, но даже съ серьезными мыслителями. Извѣстно, напримѣръ, изреченіе Паскаля, сказавшаго, что «если бъ носъ Клеопатры былъ нѣсколько короче, то вселенная имѣла бы другой видъ». При всемъ уваженіи къ сказавшему эти слова, нельзя не признать ихъ парадоксомъ, слишкомъ преувеличеннымъ даже для парадокса. Видъ исторической вселенной навѣрно былъ бы такимъ, какимъ мы его видимъ, независимо не только отъ величины носа Клеопатры, но даже отъ существованія ея самой. Превращеніе республиканскаго строя Рима въ цезаризмъ произошло само собой, и если въ этомъ превращеніи нельзя придавать особенно важнаго значенія даже такимъ событіямъ, какимъ было, напримѣръ, убійство Цезаря, то тѣмъ болѣе не могли играть важной при этомъ роли пустыя любовныя шашни, чѣмъ, въ сущности, была вся эта пресловутая исторія Антонія и Клеопатры. Но если любовь ихъ была совершенно ничтожнымъ эпизодомъ относительно великаго хода міровыхъ событій, то для того, чтобъ сдѣлаться центромъ драматическаго произведенія, основаннаго даже на исторической почвѣ, картина этой любви представляла, напротивъ, чрезвычайно богатый и благодарный матеріалъ, несмотря на ея пустой, можно сказать, даже прямо низменный характеръ. Что дѣйствительно видимъ мы въ этой исторіи, если взглянемъ на нее только по существу? Пожилой, изношенный сладострастникъ, никогда не умѣвшій владѣть собой, попадаетъ въ руки такой же чувственной и тоже пожилой женщины, отличавшейся отъ него лишь тѣмъ, что она, сверхъ того, была безсердечна и хитра, и если даже любила его чисто-животной любовью, то потому только, что видѣла въ этомъ для себя минутное удовольствіе и выгоду. Стѣснительныя обстоятельства жизни принудили этого человѣка поправить свои дѣла бракомъ съ женщиной, которую онъ вовсе не любилъ и немедленно бросилъ, лишь только достигъ, чего хотѣлъ. Оскорбленный братъ покинутой объявилъ невѣрному мужу безпощадную вражду и при помощи холоднаго ума и настойчивости успѣлъ довести любовниковъ до такой крайности, что оба лишили себя жизни. — Вотъ въ краткихъ словахъ вся канва этой любви. Есть ли въ ней хоть малѣйшій пунктъ, за который можно было бъ ухватиться, чтобъ сочленить эту исторію съ великимъ ходомъ міровыхъ событій? Но что, повидимому, не допускала логика, то сдѣлала слѣпая игра случая. Судьба, точно въ насмѣшку, устроила такъ, что эти заурядные люди, совершенно независимо отъ ихъ недостойной, грязной страсти, были поставлены во главѣ общества и, такъ или иначе, распоряжались его судьбами. Обществу, конечно, не было никакого дѣла до ихъ сердечныхъ отношеній, равно какъ и имъ не было надобности, впутывать въ свои личныя отношенія общество; но человѣческая природа устроена такъ, что совершенно раздѣльная двойственность въ поступкахъ для людей невозможна, особенно когда люди эти слабы характеромъ и не умѣютъ владѣть собой. Отсюда произошло, что выраженіе личныхъ чувствъ знаменитыхъ любовниковъ невольно стало окрашиваться характеромъ событій общественныхъ, а арена историческихъ событій подпала подъ вліяніе ихъ личныхъ чувствъ. Такое явленіе было совершенно естественно, а потому и несло въ себѣ всѣ данныя, чтобы съ интересомъ бытъ выведеннымъ въ поэзіи. Въ канву Шекспировой трагедіи любовь Антонія и Клеопатры вплеталась такимъ образомъ какъ нельзя удачнѣй. Она, съ одной стороны, оживляла ея слишкомъ сухой, историческій элементъ, а съ другой, получала отъ этого элемента живой интересъ, безъ чего по своей пустотѣ и даже антипатичности содержанія не была бы достаточно увлекательной, чтобы стать фабулой даже простой сказки.

Связующая нить для спайки разрозненнаго матеріала, какой давала исторія, была такимъ образомъ найдена. Но затѣмъ предстояла трудность сочленить исторію любви Антонія и Клеопатры съ историческимъ элементомъ драмы настолько естественно, чтобъ связь эта не показалась натянутой и пустой. Любовь можетъ, конечно, служить прекраснымъ основнымъ пунктомъ для поэтическаго произведенія; но, поставленная въ рядъ съ историческими событіями, всякая любовь рискуетъ показаться предметомъ слишкомъ блѣднымъ и ничтожнымъ; а тѣмъ болѣе, если по замыслу произведенія она должна служить связью всего содержанія и проходить красною нитью чрезъ все дѣйствіе. Шекспиръ болѣе всякаго другого поэта умѣлъ изображать различные виды любви, но во всѣхъ такихъ случаяхъ онъ и изображалъ любовь стоящей одиноко, знающей только самоё себя, и никогда не спутывалъ ее съ серьезными событіями болѣе высшаго порядка. Такова изображенная Шекспиромъ любовь Ромео и Джульетты, Отелло и Десдемоны, Постума и Иможены и много другихъ. Всѣ эти лица любятъ другъ друга страстно, блаженствуютъ, ссорятся, доходятъ даже до преступныхъ порывовъ, основанныхъ на той же почвѣ любви; но вмѣстѣ съ тѣмъ и дѣйствуютъ исключительно въ замкнутомъ кругу этой любви, не примыкая своими поступками и чувствами къ болѣе широкому теченію жизни общественной или исторической. Въ настоящей же трагедіи слѣдовало изобразить именно этотъ послѣдній случай. Сдѣлать это было тѣмъ труднѣе, что и самая-то изображенная на этотъ разъ любовь не имѣла, строго говоря, права назваться этимъ чистымъ, святымъ именемъ. Это была не любовь, а только страсть, и притомъ страсть темная и нечистая, порожденная пресыщеніемъ и развратомъ. Пожилой сладострастникъ Антоній привязался къ Клеопатрѣ той чувственной страстью, какой нерѣдко увлекаются пресыщенные старики, доходя до такого глубокаго забвенія всѣхъ остальныхъ чувствъ, что сами начинаютъ воображать, будто прежде не любили ни разу въ жизни. Что касается до Клеопатры, то ея страсть была еще антипатичнѣе, чѣмъ страсть Антонія. Тотъ, по крайней мѣрѣ, вѣрилъ самъ, будто любилъ искренно; Клеопатра же, увлекаясь, правда, въ нѣкоторыя минуты чувственными порывами, хранила въ то же время, на случай, въ своемъ сердцѣ, какъ за каменной стѣной, цѣлый арсеналъ эгоистическихъ орудій, которыя была всегда готова пустить въ дѣло противъ предмета своей же страсти, если бъ признала это нужнымъ для своихъ выгодъ. Вотъ какова была та любовь, которую предстояло поставить въ параллель съ грандіозными историческими событіями и поставить такъ, чтобы значеніе ихъ не выказало слишкомъ явно ея ничтожности. Шекспиръ вышелъ изъ этого затрудненія. Всякое чувство, всякое положеніе, сдѣлавшееся предметомъ художественнаго произведенія, можетъ быть разработано съ успѣхомъ только въ томъ случаѣ, если оно интересно само по себѣ; интересъ же этотъ обусловливается или высотой этого чувства, степенью его благородства и идеальности, или, при отсутствіи этихъ здоровыхъ, хорошихъ качествъ, по крайней мѣрѣ его силой и стремительностью, иначе говоря, какимъ-нибудь такимъ свойствомъ, которое освѣщаетъ его особенно яркимъ образомъ, выдѣляя въ нашихъ глазахъ изъ массы обыденныхъ, мелочныхъ фактовъ, какими кишитъ ежедневная, будничная жизнь. Явленіе, даже обыденное и ничтожное по существу, можетъ все-таки приковать наше вниманіе и заинтересовать насъ, если оно проявится съ особенной силой и сдѣлается внѣразряднымъ. Вода ручья и могучаго водопада, въ сущности, одно и то же; но водопадъ, конечно, заинтересуетъ насъ больше. Примѣняя этотъ взглядъ въ настоящей трагедіи, мы увидимъ, что если въ недостойной, пустой страсти Антонія и Клеопатры нечего было искать идеально-высокихъ и благородныхъ сторонъ для того, чтобы съ успѣхомъ изобразить ихъ въ художественномъ произведеніи, то оставалось употребить второй пріемъ, т.-е., сохранивъ за фактомъ любви Антонія и Клеопатры ея обыденный, низменный характеръ, представить эту любовь развитой до колоссальныхъ размѣровъ и довести предавшихся ей лицъ до чудовищныхъ поступковъ, которые бросались бы въ глаза сами собой и заинтересовывали своей рѣзкостью. Историческая почва, на которую эта любовь была поставлена, давала для того прекрасный матеріалъ. Страсть стараго развратника и безсердечной интриганки была, конечно, безнравственна и антипатична сама по себѣ, но если мы видимъ, что лица эти были въ то же время людьми, которымъ неразсуждающая игра случая отдала въ руки власть надъ обществомъ, и что они, увлеченные своей чудовищною любовью, играли этой властью, какъ безумцы огнемъ, губя для своего удовольствія тысячи людей, «процѣловывая» — говоря словами Шекспира — царства и ставя ихъ на ставку, какъ пѣшки, то такая страсть, оставаясь антипатичной попрежнему, все-таки представляла явленіе, на которомъ нельзя было не остановиться и имъ не заинтересоваться. Шекспиръ въ этомъ случаѣ повторилъ тотъ же пріемъ, какой мы видѣли въ «Коріоланѣ.» Тамъ точно такъ же колоссальная, внѣразрядная страсть одного человѣка поставлена въ параллель съ стремленіями цѣлаго общества и потому точно такъ же поддерживаетъ къ себѣ интересъ именно этой колоссальностью. Но между этими двумя случаями есть и огромная разница. Коріоланъ погубилъ только самъ себя, а потому и не потерялъ права на наше сочувствіе къ его, по крайней мѣрѣ, хорошимъ качествамъ. Антоній же и Клеопатра не только не имѣли никакихъ благородныхъ качествъ, но еще равнодушно губили ради своей прихоти въ теченіе долгаго времени тысячи неповинныхъ ни въ чемъ людей. Исторія ихъ, возбуждая интересъ, никоимъ образомъ не можетъ вызвать симпатіи, и потому, если мы приложимъ къ этой Шекспировой трагедіи нравственную оцѣнку, — мы не только не вынесемъ какого-либо утѣшительнаго урока, подобнаго тѣмъ, какіе Шекспиръ далъ въ другихъ своихъ произведеніяхъ, но, напротивъ, получимъ впечатлѣніе какого-то непривѣтливаго холода, сжимающаго сердце и душу при мысли, что было время, когда личности, подобныя Антонію и Клеопатрѣ, могли царить надъ цѣлымъ людскимъ обществомъ, считая людей за бездушныхъ куколъ, чья судьба зависѣла отъ прихоти и каприза существъ, потерявшихъ отъ развратнаго пресыщенія послѣднія искры достоинства и благородства.

Такой взглядъ на нравственное значеніе трагедіи выступаетъ самъ собой при самомъ поверхностномъ на нее взглядѣ. Существуютъ однако критическія мнѣнія объ этой пьесѣ совершенно противоположнаго характера, и притомъ мнѣнія, высказывавшіяся людьми, которыхъ никакъ нельзя заподозрѣть въ поверхностности или непониманіи дѣла. Такъ, Кольриджъ приравниваетъ эту трагедію по высотѣ ея нравственной идеи къ «Королю Лиру» и другимъ величайшимъ произведеніямъ Шекспира. Спрашивается, гдѣ же онъ нашелъ эту идею? Лиръ, Макбетъ, Отелло, Ромео и Джульетта представляютъ, конечно, точно такъ же картины несчастныхъ увлеченій, въ которыя люди впадаютъ иной разъ, потерявъ способность здраво видѣть и судить; но зато во всѣхъ этихъ трагедіяхъ поэтъ, показавъ намъ картины этого несчастнаго паденія, вслѣдъ затѣмъ утѣшаетъ насъ спасительной мыслью, что все это были не болѣе, какъ частные виды зла, и что вслѣдъ за ними жизнь широкою рукою заравнивала происшедшее зло, вызывая иной разъ изъ него же добро. Лиръ перерождается на нашихъ глазахъ изъ деспота въ великаго печальника за человѣчество. Отелло сознаетъ свое страшное паденіе и караетъ себя самъ. Всѣ прочія трагедіи также въ самой своей катастрофѣ обнаруживаютъ какой-нибудь утѣшительный просвѣтъ, сулящій лучшее въ будущемъ. Ничего подобнаго не видимъ мы въ Антоніи и Клеопатрѣ. Оба главныхъ лица остаются низменными личностями, какими были всю жизнь, и даже, умирая, не замѣчаютъ своего ничтожества, воображая себя попрежнему величайшей въ мірѣ парой любящихъ сердецъ и уповая, что найдутъ свою награду въ Элизіи! Спрашивается: за что? Можно ли извлечь какой-нибудь утѣшительный урокъ изъ факта такого идіотскаго самообожанія? Еще болѣе натянутое мнѣніе объ этой трагедіи находимъ мы въ объяснительной статьѣ Гюго, приложенной къ его прозаическому переводу Шекспира. Онъ возводитъ любовь Антонія и Клеопатры на недосягаемо высокій пьедесталъ, сравнивая ее съ идеально чистою любовью Ромео и Джульетты, и затѣмъ дѣлаетъ выводъ, что имъ все должно быть прощено ради именно высоты этой любви! Изъ трагедіи мы можемъ видѣть, что это была за любовь и достойна ли она даже называться этимъ именемъ, а потому сдѣлать такой выводъ можно было только при ранѣе предвзятомъ мнѣніи. Если, оставя въ сторонѣ личности Антонія и Клеопатры, мы взглянемъ на остальную часть трагедіи и спросимъ, не найдется ли чего-либо утѣшительнаго въ ней, то увидимъ, что и тутъ ожиданія наши окажутся напрасными. Смерть героя и героини совпадаетъ съ тѣмъ историческимъ моментомъ, когда старое общество, дойдя въ своемъ паденіи до послѣдней степени, не нашло ничего лучшаго, какъ вручить свою судьбу Калигуламъ, Неронамъ и прочей плеядѣ людей, окончательно убившихъ въ умиравшемъ и безъ того древнемъ мірѣ послѣдніе остатки чести и благородства, и хотя вскорѣ затѣмъ раздались спасительныя слова: «Воздадите кесарево кесарю и Божіе Богови» — слова, которыми новому человѣку давалось въ руки средство направить на истинный путь свою индивидуальную дѣятельность, не порывая въ то же время связи съ дѣятельностью общественной; но слова эти принесли плодъ гораздо позднѣе; въ то же время, когда происходитъ дѣйствіе Шекспировой трагедіи, о нихъ еще не было и помину. Все это вмѣстѣ взятое объясняетъ, почему настоящая пьеса производитъ изъ всего, что создалъ Шекспиръ, можетъ-быть, самое угнетающее впечатлѣніе, вопреки намѣреніямъ нѣкоторыхъ критиковъ поднять во что бы то ни стало ея нравственное значеніе.

Какъ ни печаленъ такой взглядъ на общій духъ трагедіи и на тѣ мысли, какія она въ насъ возбуждаетъ, но за этимъ нравственнымъ ея значеніемъ стоитъ еще значеніе художественное, о которомъ должно сдѣлать уже совершенно иной выводъ. Иными словами: если, сдѣлавъ заключеніе о томъ, что именно изобразилъ Шекспиръ, мы перейдемъ къ оцѣнкѣ, какъ онъ выполнилъ свою задачу, т.-е. разсмотримъ изображенныя имъ картины отдѣльно и прослѣдимъ развитіе характеровъ созданныхъ имъ лицъ, то увидимъ, что съ этой точки зрѣнія настоящая пьеса не только не уступаетъ величайшимъ его произведеніямъ, но со стороны изящнѣйшей разработки деталей даже многія превосходитъ.

Для изображенія характера Антонія Плутархова лѣтопись давала чрезвычайно обильный фактическій матеріалъ, — даже болѣе обильный, чѣмъ это мы находимъ въ прочихъ, описанныхъ этимъ писателемъ, лицахъ. Причина заключается въ необыкновенной страстности и порывистости этого героя, — двухъ свойствахъ, дававшихъ ему возможность совмѣщать въ себѣ самые странные, самые неожиданные душевные контрасты, невольно останавливающіе вниманіе наблюдателя. Юноша (такимъ рисуетъ Антонія Плутархъ), одаренный отъ природы самыми блестящими способностями, умомъ, храбростью, великодушіемъ, желѣзнымъ здоровьемъ и физической красотой, но вмѣстѣ съ тѣмъ лишенный твердаго характера и сердечности, а потому склонный каждую минуту мѣнять свои увлеченія и желанія, попалъ, на свое несчастье, съ самыхъ юныхъ лѣтъ подъ вліяніе грубыхъ развратниковъ, которые развили въ немъ однѣ его порочныя наклонности. Его натура и умъ оказались однако настолько здоровыми, что онъ успѣлъ остановиться во-время, понявъ, что жизнь имѣетъ и другія, болѣе важныя цѣли. Слѣды дурного воспитанія однако остались и принесли горькіе плоды въ будущемъ. Выступивъ, благодаря своимъ связямъ, на политическую арену онъ скоро пріобрѣлъ расположеніе какъ высшаго общества, такъ и низшаго. Первому онъ нравился веселостью своего характера, умомъ и способностями; расположеніе же простого народа и солдатъ пріобрѣлъ онъ храбростью, щедростью и въ особенности товарищескимъ, простымъ съ ними обращеніемъ. Отличась на войнѣ, какъ даровитый предводитель, онъ скоро сталъ виднымъ лицомъ въ государствѣ, но характеръ его былъ таковъ, что, будучи вѣтренъ и перемѣнчивъ отъ природы, онъ не умѣлъ итти твердо и неуклонно къ намѣченной цѣли. Храбрый полководецъ сегодня, способный переносить всевозможныя невзгоды и труды, онъ на другой день являлся развратнымъ эпикурейцемъ, не знавшимъ удержа своимъ страстямъ и мотовству и смѣявшимся надъ тѣми самыми благородными подвигами, какіе свершалъ наканунѣ. Несчастное свойство разрушать лѣвой рукой то, что дѣлала правая, было основной чертой характера Антонія. О его безумныхъ тратахъ Плутархъ разсказываетъ много анекдотовъ. Такъ, однажды онъ приказалъ выдать одному изъ своихъ друзей милліонъ сестерціевъ. Управляющій, удивясь такой щедрости и чтобы показать, что это была за сумма, положилъ деньги на мѣсто, гдѣ Антоній долженъ былъ проходить. Антоній понялъ его мысль и сказалъ: «Я думалъ, что милліонъ больше; прибавь къ нему еще столько же». Такіе люди обыкновенно или гибнутъ безъ слѣда, или иногда спасаются тѣмъ, что ставятъ себя подъ эгиду лица, несравненно болѣе высокаго по уму и способностямъ, а главное — болѣе твердаго характеромъ. Это случилось и съ Антоніемъ. Онъ сблизился съ Цезаремъ и сдѣлался однимъ изъ ревностнѣйшихъ его помощниковъ, инстинктивно чувствуя, что подъ такой сильной рукой ему будетъ легче жить и дѣйствовать. Дружба ихъ, несмотря на нѣкоторыя размолвки, продолжалась до самой смерти Цезаря. Когда же Цезарь былъ убитъ, то счастье вмѣсто того, чтобы покинуть Антонія, напротивъ, замѣчательно ему послужило. Едва свершилось убійство, Антоній поспѣшилъ въ испугѣ скрыться, но затѣмъ, видя, что заговорщики не трогали болѣе никого, онъ, явясь въ сенатъ, умѣлъ, благодаря своему изворотливому уму и хитрости, сдѣлать для успокоенія взволнованныхъ умовъ такія предложенія, которыя, повидимому, удовлетворяли всѣхъ. Изъ сената онъ вышелъ самымъ популярнымъ человѣкомъ. Судьба ему улыбалась, и онъ бросился, очертя голову, въ погоню за открывшимся предъ нимъ счастьемъ, котораго, вѣроятно, даже и не ожидалъ. Сошедшись съ Октавіемъ, чье имя, какъ сына и наслѣдника Цезаря, а еще болѣе твердый характеръ и хладнокровіе обѣщали несомнѣнный успѣхъ въ будущихъ предпріятіяхъ, Антоній вмѣстѣ съ нимъ и Лепидомъ успѣлъ захватить въ Римѣ высшую власть, возстановивъ бывшій тріумвиратъ. Много помогло ему при этомъ то обстоятельство, что вдова Цезаря довѣрила ему распоряженіе оставшимся послѣ покойнаго имуществомъ, которымъ Антоній сталъ распоряжаться для своихъ политическихъ цѣлей, какъ своимъ собственнымъ. За этимъ послѣдовало нѣсколько необузданныхъ, счастливыхъ лѣтъ, во время которыхъ Антоній, взнесенный на верхъ славы и почестей, окончательно потерялъ голову, проводя жизнь среди самыхъ разнообразнѣйшихъ приключеній, то славныхъ и достойныхъ всякой хвалы, то гнусныхъ и циничныхъ до послѣдней степени. Плутархъ разсказываетъ много случаевъ, когда Антоній то свершалъ великіе военные подвиги, дѣля съ своими солдатами самые тяжкіе труды и невзгоды, то бросался въ самый низкій развратъ, сорилъ деньгами, разорялъ цѣлые города своими безумными пирами и представленіями, даваемыми народу, чтобы снискать его расположеніе. Такъ, въ Азіи, воображая себя богомъ Діонисонъ, онъ устраивалъ чудовищныя процессіи, въ которыхъ рядомъ съ прославленными проститутками принимали участіе цари и царицы покоренныхъ имъ странъ. Въ душѣ его страннымъ образомъ одновременно уживались порывы то самаго благороднаго рыцарскаго великодушія, то самой недостойной тираніи. Когда въ числѣ приговоренныхъ тріумвирами къ смерти былъ казненъ врагъ Антонія, Цицеронъ, Антовой, какъ дикій звѣрь, радостно хохоталъ надъ его отрубленной головой; а вслѣдъ затѣмъ, доведя до самоубійства своего другого, не меньшаго врага, Брута, онъ почтилъ его память хвалебнымъ словомъ и торжественными похоронами. Карая иныхъ смертью за ничтожные проступки, онъ въ другой разъ вдругъ оказывалъ нелѣпое великодушіе къ дѣйствительнымъ измѣнникамъ. Словомъ, полнѣйшая разнузданность страстей и желаній начала обнаруживаться въ немъ вскорѣ послѣ свалившагося на него счастья, и все это закончилось его гибелью, когда онъ, на горе себѣ, сошелся съ Клеопатрой. О характерѣ этой женщины писано много. Главная ея черта (говоря о чемъ, сходятся всѣ писатели) состояла въ томъ, что, не обладая особенной красотой, она была одарена какой-то особенной чарующей силой, привлекавшей къ ней, какъ къ женщинѣ, рѣшительно всѣхъ мужчинъ. Достаточно сказать, что въ сѣти ея попали даже такіе люди, какъ Помпей и Цезарь. Какъ же могъ противиться имъ безхарактерный, сладострастный Антоній? Разница лишь въ томъ, что и Помпей и Цезарь, позабавившись съ прекрасной царицей, имѣли довольно твердости, чтобъ остановиться во-время. Антоній же нашелъ въ ея сѣтяхъ свою погибель. Это случилось тѣмъ легче, что причины, обусловившія катастрофу, сошлись съ двухъ сторонъ. Антоній познакомился съ Клеопатрой въ то время, когда пресыщенье развратомъ и вообще бурно проведенная жизнь довели его до того состоянія, при которомъ люди, чувствуя недостатокъ силъ вести прежнюю жизнь, но въ то же время не желая отказаться отъ былыхъ удовольствій, вдаются въ обманъ, воображая себя прежними молодцами, въ дѣйствительности же попадаютъ въ руки какой-нибудь интриганки. При этомъ всего комичнѣе бываетъ, что такіе люди часто привязываются къ новому предмету страсти до такой степени, что сами вѣрятъ, будто любятъ въ первый разъ въ жизни, не замѣчая, что это совсѣмъ не любовь, а просто послѣдняя вспышка чувственности. Таковъ былъ путь, по которому шелъ Антоній. Со стороны же Клеопатры ея притворная любовь къ Антонію обусловливалась главнѣйше ея собственными выгодами, хотя при этомъ нельзя умолчать, что, будучи страстной и притомъ уже пожилой женщиной, она пользовалась его привязанностью и для удовлетворенія своей чувственности. Онъ былъ красивъ, уменъ и вообще могъ нравиться женщинамъ. Зато, когда Клеопатра увидѣла, что счастливая звѣзда ея любовника закатилась навѣки, и пользы отъ него въ будущемъ нельзя было ждать никакой, — она не задумалась, позабывъ всю любовь, продать его ради собственной пользы.

Изъ этого краткаго очерка жизни и характера Антонія можно видѣть, что карьера его представляла три періода: первый, когда онъ, стоя подъ эгидой Цезаря, только подготовлялся къ своей будущей дѣятельности; второй — когда улыбнувшееся ему послѣ смерти Цезаря счастье вознесло его на самостоятельную высоту, и наконецъ третій — когда, не выдержавъ этой высоты, онъ погибъ, запутавшись въ сѣтяхъ Клеопатры. Шекспиръ въ своемъ изображеніи Антонія разработалъ первый и третій періоды, и лишь слегка коснулся второго. Въ «Юліи Цезарѣ» Антоній только-что начинаетъ свою карьеру, и затѣмъ трагедія оканчивается, когда онъ, побѣдивъ Брута и Кассія, вступаетъ во второй періодъ своей самостоятельной дѣятельности. Въ «Антоніи и Клеопатрѣ» мы встрѣчаемъ его уже на рубежѣ погибели, когда онъ окончательно запутался въ сѣтяхъ своей несчастной страсти. Предъ нами не прежній герой и полководецъ, но утонченный, развратный эпикуреецъ, забывшій весь міръ ради минутныхъ удовольствій и прихотей. Что ему Римъ? Что ему успѣхи его врага Октавія? Прибывшихъ изъ Рима пословъ онъ не хочетъ даже выслушать. Утонченная интриганка Клеопатра еще болѣе усиливаетъ это расположеніе, хитро дѣйствуя на его самолюбіе… «Прочти письмо, Антоній, прочти! — говоритъ она: — ты долженъ знать, что тебѣ приказываетъ Цезарь!» Такія слова, конечно, еще болѣе подстрекаютъ Антонія въ его упорствѣ. Объявивъ, что вѣнцы и царство — прахъ въ сравненіи съ любовью двухъ такихъ сердецъ, онъ грубо выпроваживаетъ пословъ, лаская себя перспективой пріятнаго удовольствія, что ночью пойдетъ съ Клеопатрой тайкомъ шататься по улицамъ и забавляться болтовней черни. Вѣсти, полученныя изъ Рима, оказались однако настолько важны, что когда подробности дошли до его слуха, то остатокъ здраваго смысла невольно шепнулъ о необходимости взглянуть на дѣло серьезнѣе. Быстрый во всѣхъ рѣшеніяхъ, Антоній хочетъ не только немедленно ѣхать въ Римъ, но находитъ нужнымъ даже порвать связь съ египетской чародѣйкой. Но сдѣлать это было не легко. Чародѣйка отлично знала, какъ слѣдуетъ держать въ рукахъ такихъ людей. Разыгравъ сцену ревности и отчаянія, отъ которыхъ поколебалась вся его рѣшимость, Клеопатра, въ виду серьезности положенія, сама совѣтуетъ Антонію ѣхать, хорошо понимая, что данный урокъ не пройдетъ даромъ, и что цѣпь, которой онъ былъ прикованъ, останется крѣпка и въ разлукѣ. Антоній уѣзжаетъ. Затѣмъ слѣдуетъ сцена его свиданія съ Октавіемъ, въ которой холодный, расчетливый соперникъ Антонія такъ его уличаетъ и подавляетъ своими нападками и доводами, что александрійскій эпикуреецъ, несмотря на всю свою изворотливость, рѣшительно не знаетъ, какъ выпутаться изъ затруднительнаго положенія. На его счастье, одинъ изъ приближенныхъ дѣлаетъ предложеніе покончить вопросъ и распрю женитьбой Антонія на сестрѣ его противника. Какимъ образомъ далъ на это согласіе осторожный, благоразумный Октавій, зная хорошо человѣка, съ какимъ онъ имѣлъ дѣло, не разъясняютъ ни исторія, ни Шекспирова трагедія; но что за такое предложеніе съ радостью схватился Антоній — понятно само собой. Онъ, согласно съ своимъ характеромъ, всю жизнь дѣйствовалъ подъ впечатлѣніемъ минуты и, надѣясь на счастье, не заботился о завтрашнемъ днѣ, — такъ что же было задумываться теперь, кода надо было во что бы то ни стало выйти изъ грозившаго бѣдой положенія? А о томъ, что могло произойти далѣе, Антоній не думалъ. Онъ въ то время уже совсѣмъ пересталъ обращать вниманіе на то, что творилось внѣ сферы его старческой страсти. Такъ или иначе, вопросъ былъ на этотъ разъ рѣшенъ, и вражда между противниками по крайней мѣрѣ отложена. Болѣе дальновидные изъ окружавшихъ понимали однако хорошо, что добра ждать было нечего. Грубый, но умный циникъ, Энобарбъ, прямо объявляетъ, что люди, ожидающіе, будто Антоній теперь покинетъ Египетъ, не дождутся этого «вовѣки вѣковъ». Предсказатель Антонія видитъ и говоритъ то же самое и, сверхъ того, предостерегаетъ своего господина отъ Октавія, говоря, что духъ или демонъ Антонія боится духа Октавія и будетъ всегда проигрывать въ его присутствіи, но, что, разойдясь съ Октавіемъ, Антоній сдѣлается вновь славенъ и могучъ. Антоній поражается этимъ предсказаніемъ и сознаётъ самъ его справедливость. Но какой же выходить результатъ? — «Нѣтъ, — восклицаетъ онъ: — надо вернуться въ Египетъ! Пусть я рѣшился на этотъ бракъ для мира, но все жъ моя любовь и радость на востокѣ!» Вотъ какъ вѣрно предсказалъ умный Энобарбъ, что можно было ждать отъ этого брака. Первое время Антоній однако велъ себя еще довольно сдержанно. Онъ былъ нѣженъ съ своей женой и любезенъ съ Октавіемъ. Слѣдующая затѣмъ вставная сцена пира трехъ владыкъ вселенной на палубѣ корабля Помпея принадлежитъ по своей образности и силѣ къ лучшимъ во всей трагедіи. Въ ней, какъ въ фокусѣ стекла, или какъ въ миніатюрѣ, общая картина положенія дѣла нарисована такъ, что окончательная развязка, къ какой дѣло придетъ, становится видимой впередъ. Характеры тріумвировъ изображены рельефными до ощутительности чертами. Ничтожный Лепидъ, напивающійся еще до начала пира, ясно показываетъ, что быть дѣйствующимъ лицомъ въ дальнѣйшихъ событіяхъ суждено не ему. Оставшіеся два соперника за обладаніе міромъ стоятъ другъ противъ друга пока еще какъ будто добрые друзья, но стоитъ взглянуть на холодную сдержанность Октавія и безпутный разгулъ Антонія (готоваго ради минутнаго удовольствія пуститься даже въ публичную пляску), чтобы тотчасъ понять, кто возьметъ первенство въ дальнѣйшей распрѣ. Распря эта обнаружилась скоро. Антоній, какъ предсказывалъ Энобарбъ, бросилъ Октавію и уѣхалъ къ Клеопатрѣ, вслѣдствіе чего вселенная, по выраженію того же Энобарба, приняла въ лицѣ соперниковъ Антонія и Октавія видъ «двухъ челюстей, оскаленныхъ одна противъ другой». Вернувшись въ Египетъ, Антоній на первыхъ порахъ какъ будто нѣсколько отрезвился отъ того низкаго бездѣйствія, въ которое впалъ. Прежняя бодрость, повидимому, проснулась въ немъ вновь. Онъ, правда, тоже клянется въ любви къ своей очаровательницѣ, но уже хочетъ сдѣлаться достойнымъ этой любви геройскими подвигами. Къ сожалѣнію, время для этого было потеряно, да и самъ герой потерялъ въ безпутной жизни прежнія способности. Окружающіе не узнаютъ прежняго Антонія въ теперешнихъ его распоряженіяхъ. «Войну, — говоритъ Энобарбъ: — ведутъ не Антоній, а Клеопатра да ея евнухъ Фотинъ». Слушаясь во всемъ Клеопатру, Антоній хочетъ, вопреки совѣтамъ опытныхъ вождей, дать Октавію сраженіе на морѣ, не видя, что соперникъ его имѣетъ въ этомъ случаѣ слишкомъ большія противъ него преимущества. Битва проиграна, а вмѣстѣ съ тѣмъ гибнетъ и Антоній. Всѣ его послѣдующіе поступки носятъ характеръ нравственной предсмертной агоніи, въ которой минуты апатіи и безсилія безсмысленно чередуются съ припадками бѣшенства или вспышками прежнихъ храбрости и ума. Онъ то готовъ разорвать Клеопатру на куски за то, что она его погубила; то, какъ ребенокъ, плачетъ и клянется ей въ любви, увѣряя, что не можетъ безъ нея жить. Случайный, небольшой успѣхъ, одержанный надъ частью войска Октавія, приводитъ его въ такой восторгъ, что онъ почти считаетъ возвращеннымъ прежнее счастье, превозноситъ себя и Клеопатру, воображаетъ, что превратитъ своихъ враговъ въ прахъ. Но рядомъ съ этимъ возбужденнымъ припадкомъ восторга мы видимъ такое же быстрое паденіе духа, какое бываетъ всегда у безхарактерныхъ людей. Разчувствовавшись, онъ созываетъ своихъ слугъ, плачетъ передъ ними, называя ихъ своими друзьями, Тутъ же выдумываетъ онъ свое безсмысленное рѣшеніе вызвать Октавія на единоборство. Словомъ, человѣкъ, окончательно потерявшій голову, виденъ во всѣхъ его поступкахъ. Энобарбъ, прекрасно характеризующій всѣ его выходки, справедливо говоритъ, что: «видно, умъ людской — лишь часть людского счастья! Уйдетъ умъ — потащится вслѣдъ за нимъ и счастье», — и затѣмъ мѣтко опредѣляетъ поступки своего вождя словами — «что онъ хочетъ сразить нахальствомъ молнію!» — Послѣдняя битва или, вѣрнѣе сказать, бѣгство еще до битвы, вслѣдствіе чего власть надъ міромъ переходитъ въ руки Октавія, кончаетъ судьбу Антонія. Какъ римлянинъ и, слѣдовательно, человѣкъ древняго міра, онъ хочетъ найти исходъ своимъ бѣдамъ въ самоубійствѣ, но и въ этомъ рѣшеніи онъ оказывается попрежнему «привязаннымъ къ рулю галеры Клеопатры». — Къ самоубійству прибѣгаетъ онъ только, услышавъ ложную вѣсть о смерти своей очаровательницы. Послѣдняя сцена свиданія съ Клеопатрой замѣчательна по необыкновенно тонкой психологической разработкѣ положенія, въ какомъ Антоній находился. Потерявъ все и видя, что его обманула даже та женщина, для которой онъ пожертвовалъ всѣмъ, Антоній однако не только не дѣлаетъ ей какихъ-либо укоровъ, но напротивъ — какъ будто забываетъ все зло, какое отъ нея получилъ. Онъ заботится о ея же безопасности, даетъ ей совѣты, какихъ лицъ она должна къ себѣ приблизить, чтобъ заручиться благоволеніемъ Октавія, и наконецъ хочетъ даже разстаться съ жизнью, слившись съ Клеопатрой въ послѣднемъ поцѣлуѣ. Такое примирительное настроеніе, проникнутое почти христіанскимъ чувствомъ прощенія и любви къ врагамъ, противорѣчитъ, повидимому, тому характеру твердости и мстительности, какой замѣчается въ людяхъ древняго міра. Но Шекспиръ, заставя Антонія умереть такимъ образомъ, хорошо понималъ, что дѣлалъ. Антоній не былъ человѣкомъ древняго міра въ полномъ смыслѣ этого слова. Онъ былъ гораздо болѣе эгоистъ, чѣмъ общественный дѣятель, а потому и въ поступкахъ его струя индивидуализма всегда преобладала надъ тѣмъ шаблоннымъ характеромъ, какой тяготѣлъ надъ дѣятелями древняго міра. Примиреніе Антонія съ Клеопатрой, предъ смертью потому становится вполнѣ понятнымъ и психологически вѣрнымъ. Такъ или иначе, Антоній все-таки любилъ эту женщину и потому, рабъ своихъ личныхъ чувствъ и прихотей во все продолженіе всей жизни, онъ инстинктивно жаждалъ, чтобъ послѣдній его вздохъ озарился лучомъ того счастья, ради котораго онъ забывалъ въ былое время все на свѣтѣ.

Характеръ Клеопатры былъ предметомъ очень многочисленныхъ изслѣдованій, какъ историческихъ, такъ и психологическихъ. Историческіе факты ея жизни, впрочемъ, особеннаго интереса не представляютъ. Громкое имя царицы востока, какимъ величаютъ эту женщину историки, не болѣе, какъ пышная мишура. Царицей востока она была точно, но если съ именемъ царицы связывать понятіе о государственной дѣятельности того лица, которое носитъ это имя, то окажется, что Клеопатра, какъ царица, умѣла окружать себя только декоративнымъ величіемъ и пышностью царскаго сана (примѣръ — описаніе Плутарха ея встрѣчи съ Антоніемъ) и никогда не была правительницей въ точномъ смыслѣ этого слова, какими, напримѣръ, представляются намъ полумиѳическая Семирамида, Зеновія и другія женщины древняго міра. По крайней мѣрѣ исторія не даетъ ни одного факта, изъ котораго можно было бы видѣть, что Клеопатра твердо держала въ рукахъ власть и пользовалась ею, какъ мудрая государыня. Вліяніе ея на ходъ историческихъ событій имѣло чисто будуарный характеръ, а для этого, какъ извѣстно, не надо было имѣть какихъ-либо государственныхъ способностей. Потому исторіи много говорить о Клеопатрѣ нечего. Зато личность ея сдѣлалась особенно любимымъ предметомъ разработки въ поэзіи. Поэтами Клеопатра возведена на степень даже какого-то полуфантастическаго существа, и съ этой точки зрѣнія о ней писали даже серьезные историки. Тѣмъ не менѣе ясно нарисовать ея психологическую личность не удалось никому. Общее, установившееся изъ различныхъ легендъ, мнѣніе объ этой женщинѣ, изображаетъ ее обыкновенно, какъ какую-то внѣразрядную обольстительную личность, противъ страстныхъ женскихъ чаръ которой не могъ устоять никто. Въ примѣръ приводили: Помпея, Цезаря и наконецъ главнѣйше — Антонія, Но, во-первыхъ, Помпей и Цезарь не были увлечены ея прелестями настолько, чтобъ погибнуть окончательно; если же этого не избѣжалъ Антоній, то мы знаемъ, что это былъ за человѣкъ, и потому въ погибели его никакъ нельзя винить одну Клеопатру. И наконецъ, мы видимъ, что государственный человѣкъ Октавій-Августъ, завлечь котораго Клеопатра старалась съ особеннымъ стараніемъ, не увлекся ею даже поверхностно. Изъ этого можно заключить, что установившееся мнѣніе о всесильности ея чаръ, какъ женщины, надо считать преувеличеннымъ, и если факты свидѣтельствуютъ, что она дѣйствительно погубила нѣкоторыхъ безхарактерныхъ, даже высокопоставленныхъ людей, то тутъ еще нельзя видѣть чего-либо особеннаго. Въ этомъ могла съ ней помѣряться современная Нана. Независимо отъ. описанія всесильности женскихъ прелестей, поэзія нерѣдко пыталась изобразить Клеопатру какимъ-то внѣразряднымъ существомъ по силѣ, ея страстей, причудъ и прихотей. Существуютъ легенды о ея баснословныхъ тратахъ и пирахъ, о ея совершенномъ презрѣніи къ жизни и судьбѣ окружавшихъ ея людей, которыхъ она считала за ничто и играла ими, какъ пѣшками. Такъ, разсказываютъ, будто она изъ любопытства втыкала иголки въ тѣло своихъ невольниковъ, чтобъ видѣть, какъ, по мѣрѣ наступленія смерти, лицо ихъ искажалось агоніей. Къ этому же роду легендъ должно отнести и тотъ, вѣроятно, миѳическій разсказъ, который разработанъ Пушкинымъ въ «Египетскихъ ночахъ». — Если нельзя отрицать возможности подобныхъ фактовъ, то все же они нимало не могутъ заставить насъ видѣть въ этой женщинѣ что-либо необыкновенное. Бросать деньги на баснословныя прихоти она могла, потому что деньги у нея были, а что касается до другихъ упомянутыхъ разсказовъ о ея блажныхъ причудахъ, то и они показываютъ, только ея безсердечность и необузданность, а никакъ не что-либо особенно-величественное и сильное. Восточные деспоты позволяли себѣ и не такія выходки; у Клеопатры жъ были въ рукахъ всѣ данныя, чтобъ не стѣснять себя въ выборѣ средствъ для своихъ забавъ. Наконецъ даже ея самоубійство (вѣрность, котораго, прибавимъ, исторіей не доказана) точно также не представляетъ чего-либо высокаго. Люди древняго міра смотрѣли на это средство избѣгнуть предстоящихъ золъ гораздо легче, чѣмъ современный человѣкъ. Клеопатра же, сверхъ того, прибѣгла къ самоубійству, когда дѣйствительно не оставалось больше ничего дѣлать.

Анализируя характеръ Клеопатры въ томъ видѣ, какъ онъ созданъ Шекспиромъ, мы увидимъ, что онъ взглянулъ на нее именно съ такой точки зрѣнія. Въ нарисованной имъ личности не только нѣтъ слѣда чего-либо великаго, но даже и просто выходящаго за предѣлъ самыхъ обыкновенныхъ человѣческихъ чувствъ и мыслей. Предъ глазами нашими встаетъ образъ самой обыкновенной изъ обыкновенныхъ женщинъ, съ низменными страстями и вульгарными привычками, какихъ не могла прикрыть и сгладить даже та пышная обстановка, въ которую ее поставила судьба. Чувственная, пожилая женщина, лишенная всякой сердечности, всякаго благородства, неспособная видѣть въ жизни что-либо, кромѣ самыхъ заурядныхъ забавъ, и, сверхъ того, хитрая и коварная эгоистка — такова въ краткихъ словахъ та Клеопатра, какую изобразилъ Шекспиръ. Картина, какъ видимъ, вовсе не привлекательная; но изъ предыдущихъ страницъ читатели могли видѣть, что, изобразивъ Клеопатру такою, Шекспиръ нимало не погрѣшилъ противъ того матеріала, какой давала ему исторія или ходячія легенды. Онъ только психологически объяснилъ то, что въ помянутыхъ разсказахъ оставалось скрытымъ, а потому и впечатлѣніе этихъ разсказовъ не могло удовлетворить наблюдателя. Если кто-либо останется недовольнымъ такимъ портретомъ, то никакъ не въ правѣ будетъ винить за то Шекспира. Матеріалъ былъ таковъ, что поэтъ, изображавшій въ жизни одну только правду (каковымъ былъ Шекспиръ), не могъ сдѣлать изъ подобнаго матеріала ничего иного. Но зато, если, оставя въ сторонѣ нравственную оцѣнку созданной Шекспиромъ личности, мы взглянемъ на то искусство, съ какимъ выполнилъ онъ свою задачу, то увидимъ, что съ этой точки зрѣнія характеръ Клеопатры, какъ по общей постройкѣ, такъ и по мельчайшему анализу деталей, долженъ быть признанъ однимъ изъ величайшихъ Шекспировыхъ созданій.

Въ первой сценѣ Клеопатра является подъ ореоломъ своей напускной любви къ Антонію. Если любовью назвать чувственность, то можно, пожалуй, сказать, что она любила Антонія дѣйствительно и вѣрила въ эту любовь сама. Этотъ полубогъ, герой и красавецъ цѣнился ею вполнѣ, тѣмъ болѣе, что она, какъ уже пожилая женщина, могла считаться въ оцѣнкѣ любовныхъ пріемовъ утонченнымъ знатокомъ. Являются римскіе послы. Антоній отказывается ихъ принять. Чего бы, кажется, болѣе? Но Клеопатра настолько хитра и такъ знаетъ Антонія, что не очень довѣряетъ его внезапнымъ, порывистымъ рѣшеніямъ. Ей надо усилить это рѣшеніе и укрѣпить, его и вотъ она со змѣинымъ коварствомъ начинаетъ дѣйствовать на самолюбіе Антонія, подсмѣиваясь надъ его будто бы страхомъ предъ Октавіемъ. Стрѣла попадаетъ въ цѣль. Послы забыты, и счастливые любовники отправляются, какъ говорятъ сами: «отдавать каждую минуту наслажденію». — Вопросъ однако оказался серьезнѣе, чѣмъ можно было ожидать. Оба увидѣли, что, такъ или иначе, надо было разстаться, хотя на время, для собственной же ихъ пользы. Разыгравъ, какъ по нотамъ, притворную сцену ревности, а затѣмъ слезъ и отчаянія и наконецъ неистоваго порыва будто бы любви, Клеопатра разстается съ Антоніемъ. До чего тонко и хитро она знала, что дѣлала, муча его своею притворною ревностью, видно изъ ея реплики своей приближенной Харміанѣ, когда та осмѣливается замѣтить, что съ любовниками надо обращаться нѣжнѣе и кротче. — «Ты, какъ дура, именно учишь меня, какъ легче его потерять», — холодно отвѣчаетъ опытная въ такихъ дѣлахъ царица, то-есть, лучше сказать, не царица, а женщина, такъ какъ царицы въ такой манерѣ себя держать, конечно, нѣтъ и слѣда. Въ слѣдующей сценѣ Клеопатра скучаетъ и хандритъ по Антоніи. Она не знаетъ, что начать и чѣмъ заняться; задаетъ отъ нечего дѣлать скандальные вопросы своему евнуху, вспоминаетъ прошлое, словомъ — какъ будто бы страдаетъ дѣйствительно. Представляется вопросъ: искренно или нѣтъ? Очень вѣроятно, что искренно. Чувственныя, пожилыя женщины очень часто привязываются къ предмету своей любви той страстью, о которой говорятъ: что вмѣстѣ тошно, а порознь скучно. Такъ и Клеопатра, муча Антонія безпрестанно сценами ревности и придирчивости пока онъ съ нею, искренно скучаетъ въ разлукѣ съ нимъ и, подобно всѣмъ увлекающимся натурамъ, высказываетъ въ громкихъ, высокопарныхъ фразахъ свое къ нему обожаніе. Все это черты до того вѣрныя съ тѣмъ, что мы видимъ въ жизни, что нельзя не подивиться, какъ утонченно умѣлъ Шекспиръ ихъ подмѣчать. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, удивляясь мѣткой ихъ правдѣ, нельзя не повторить сказаннаго выше, что если въ Шекспировой Клеопатрѣ превосходно изображена женщина, то уже нельзя никакъ увидѣть въ ней ту гордую царицу востока, о которой говорятъ намъ исторія и поэтическія легенды. Это еще болѣе подтверждается въ слѣдующей сценѣ, когда Клеопатра узнаетъ о томъ, что Антоній женился на Октавіи. Тутъ исчезаетъ въ ней не только всякое подобіе царицы, но даже и обыкновенной, порядочной женщины. Какъ какая-нибудь мегера или плотоядная самка, бросается она съ кулаками на посла, принесшаго эту вѣсть. Грубая, необузданная натура высказывается въ ней во всей полнотѣ. Напрасно стараются успокоить ее приближенные. — «Жалѣй меня, жалѣй, Харміана!» — кричитъ она въ припадкѣ истерики, сама не помня, что дѣлаетъ. Сцена оканчивается этимъ припадкомъ. Далѣе мы видимъ, что Клеопатра успѣла успокоиться и хочетъ узнать обстоятельно подробности постигшаго ее горя. Злосчастный вѣстникъ призванъ вновь и привлекается къ допросу. Эту сцену истинные почитатели Шекспира справедливо считаютъ одной изъ лучшихъ не только въ этой трагедіи, но вообще изъ всего, что онъ написалъ относительно изслѣдованія женскаго сердца. Желая узнать подробности измѣны Антонія, Клеопатра обращается съ разспросами къ вѣстнику. О чемъ же она будетъ его разспрашивать? Конечно, объ Антоніи и о его вѣроломствѣ, можно подумать съ перваго взгляда. Но на дѣлѣ мы видимъ совсѣмъ не то. Она начинаетъ разспрашивать о своей соперницѣ Октавіи, о ея наружности, характерѣ, глазахъ, даже ростѣ и цвѣтѣ волосъ, и при каждомъ отвѣтѣ хитраго вѣстника, хорошо понимающаго, что надо говорить, гордая царица расцвѣтаетъ, удовлетворяясь вполнѣ получаемыми извѣстіями. — "Ты слышишь, Харміана, — говоритъ она, чуть сдерживая дыханіе отъ радости: — «она низка ростомъ, кругла лицомъ! — такія лица бываютъ обыкновенно у глупыхъ! Глухой голосъ, низкій лобъ! — вижу, что дѣло можетъ еще поправиться!» — Можно ли итти далѣе въ утонченномъ пониманіи женской души? По поводу этой сцены небезынтересно привести истинный, современный Шекспиру, анекдотъ, разсказанный шотландскимъ посланникомъ при дворѣ королевы Елисаветы, Мельвилемъ, въ его запискахъ. Елисавета, какъ извѣстно, считала королеву Марію Стюартъ своей соперницей не только по политическимъ причинамъ, но и вслѣдствіе необыкновенной ея красоты, которой королева завидовала до того, что даже ревновала ее къ своимъ любимцамъ. Разъ, въ частномъ разговорѣ съ Мельвилемъ, Елисавета стала дѣлать ему вопросы: какіе волосы вамъ нравятся болѣе: мои или вашей королевы? — «Волосы вашего величества и моей королевы хороши одинаково», — отвѣтилъ хитрый дипломатъ. — «А кто изъ насъ двухъ красивѣй?» — продолжала королева. — «Вы — первая красавица въ Англіи, а моя королева — въ Шотландіи», — былъ отвѣтъ. — «А кто изъ насъ выше ростомъ?» — «Моя королева», — отвѣтилъ посолъ. — «О, этотъ ростъ слишкомъ великъ для женщины!» — возразила Елисавета. — Затѣмъ начались вопросы о манерѣ Маріи себя держать, о ловкости ея въ танцахъ и т. д., и т. д. Конечно, нельзя утверждать, чтобъ Шекспиръ зналъ объ этомъ разговорѣ, но если зналъ, то очень можетъ быть, что вышеприведенная сцена написана подъ его вліяніемъ. За это говоритъ поразительное сходство обоихъ положеній, а также ихъ утонченнѣйшая психологическая правда.

Кончивъ разговоръ съ вѣстникомъ, Клеопатра, видимо, успокаивается, и событія скоро показали, что она была права. Возлюбленный ея Антоній бросилъ жену и вернулся къ ней, — вернулся, правда, окончательнымъ врагомъ Октавія, но вмѣстѣ съ тѣмъ какъ будто прежнимъ бодрымъ героемъ, рѣшившимся смѣло ринуться въ борьбу съ угрожавшей ему судьбой. Для этого надо было поднять упавшій въ глазахъ народа престижъ какъ его, такъ и Клеопатры. Но значеніе обоихъ упало уже до такой степени, что всѣ приготовленія къ великой борьбѣ свелись на пустѣйшія декоративныя формальности. Антоній чтобы показать себя могучимъ владыкой, раздариваетъ (конечно, номинально только) дѣтямъ Клеопатры цѣлыя царства. Клеопатра является въ торжественныхъ процессіяхъ, облеченная въ священныя одежды Изиды. Всѣ эти попытки поднять общественный энтузіазмъ оказались однако тщетны. Первая битва была проиграна, а съ тѣмъ вмѣстѣ сталъ ясенъ для всѣхъ и окончательный исходъ дѣла. Союзники и даже друзья Антонія отпали отъ него одинъ за другимъ. Антоній окончательно потерялъ голову, но зато Клеопатра именно въ эту минуту выказала всю свою двуличную, коварную натуру. Не разрывая съ Антоніемъ окончательной связи, она благоразумно приготовила всѣ средства къ отступленію и къ переходу на сторону враговъ своего бывшаго любовника. Съ Октавіемъ она вошла въ тайныя сношенія и наконецъ прямо и открыто измѣнила своему другу, покинувъ со своимъ флотомъ рѣшительную битву въ самомъ ея началѣ. Финальныя сцены трагедіи, когда Клеопатра, горько рыдая, мирится съ умирающимъ Антоніемъ, искренно произнося ему хвалебныя слова, а затѣмъ, сдѣлавъ неудачную попытку завлечь Октавія, лишаетъ себя жизни, — повидимому, противорѣчать характеру Клеопатры. Но если проанализовать ихъ глубже, то и здѣсь окажется, что Шекспиръ ни въ чемъ не погрѣшилъ противъ психологической правды. Клеопатра не могла не сожалѣть искренно объ Антоніи уже потому, что съ этимъ человѣкомъ было связано ея славное и пріятное прошлое. А сверхъ того, она все-таки любила Антонія, хотя бы только одной чувственной любовью, и потому ея искренняя по немъ горесть объясняется вполнѣ. Когда же бывшій другъ умеръ, то старанье сблизиться съ его врагомъ было внушено Клеопатрѣ чувствомъ простого самосохраненія. Конечно, такъ не поступила бы женщина, любившая глубоко и искренно, но страсть Клеопатры къ Антонію не имѣла этихъ свойствъ. Она была только горяча и порывиста и потому не могла быть долговѣчной. Самоубійство Клеопатры также не противорѣчитъ ея характеру. При всемъ своемъ нравственномъ ничтожествѣ, она все-таки была царицей, и потому ожидавшій ее позоръ въ Римѣ былъ бы для нея тяжелѣе, чѣмъ для всякой другой личности. Холодный и здравомыслящій Октавій прекрасно это понялъ и потому имѣлъ полное основаніе сказать въ заключительныхъ словахъ надъ тѣломъ умершей, что смерть ея была славнѣе всей жизни.

Изъ прочихъ лицъ трагедіи самымъ интереснымъ, какъ по характеру, такъ и по отчетливости разработки, представляется Энобарбъ. Черты, которыми онъ нарисованъ, до того ясны и мѣтки, что въ разъясненіи его характера не представляется надобности. Грубый, но умный циникъ, онъ представляетъ въ трагедіи нѣчто въ родѣ хора, объясняющаго и характеризующаго проносящіяся предъ глазами зрителей событія. Но вмѣстѣ съ тѣмъ это до того живое, типичное лицо, что подобные ему характеры можно встрѣтить во всѣхъ слояхъ общества, во всѣхъ странахъ и во всѣ времена. Многія изъ его мнѣній и взглядовъ по своей краткости и мѣткости напоминаютъ пословицы. Не менѣе искусно и умѣстно поставлены возлѣ Клеопатры двѣ ея наперсницы, Ира и Харміана. Достойныя, по нравственному складу души, царицы, которой служатъ, эти двѣ ничтожныя личности оказываются однако преданными своей госпожѣ до того, что лишаютъ себя жизни вмѣстѣ. Въ обѣихъ слышится отголосокъ понятій древняго міра. Помпей нарисованъ довольно слабыми чертами, и вообще роль его введена въ трагедію главнѣйше для того, чтобы рельефнѣе выставить характеры тріумвировъ въ сценѣ пира. Его оригинальный отвѣтъ Менасу на предложеніе убить своихъ противниковъ и сдѣлаться царемъ вселенной заимствованъ Шекспиромъ изъ Плутарха. Что касается до личности Октавія, то, несмотря на краткость его роли въ трагедіи, онъ рельефно выдѣляется между прочими лицами своимъ значеніемъ въ развязкѣ. Холодный и спокойный, Октавій привыкъ играть въ жизни навѣрняка, руководствуясь расчетомъ и сдержанностью, вслѣдствіе чего и достигаетъ цѣли тамъ, гдѣ другіе падаютъ подъ бременемъ своихъ страстей и горячности. По отношенію ко всему дѣйствію трагедіи Октавій производитъ впечатлѣніе холодной струи воды среди пылающаго пожара.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА ¹).

Маркъ Антоній, Октавій Цезарь, Эмилій Лепидъ, Секстъ Помпей, тріумвиры.

Домицій, Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетасъ, Деметрій, приверженцы Антонія.

Филонъ, Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ, приверженцы Цезаря.

Менасъ, Менекратъ, Варрій, приверженцы Помпея.

Тавръ — военачальникъ, подчиненный Цезарю.

Канидій — военачальникъ, подчиненный Антонію.

Силій — офицеръ въ арміи Вентидія.

Евфроній — посолъ Антонія къ Цезарю.

Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ, придворные Клеопатры.

Предсказатель.

Египетскій поселянинъ.

Клеопатра — царица Египта.

Октавія — сестра Цезаря, жена Антонія.

Харміана, Ира, прислужницы Клеопатры.

Офицеры, солдаты, послы и придворные.

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры. (Входятъ Деметрій и Филонъ).

Филонъ. Нѣтъ, сумасбродство нашего вождя

Превысило всѣ мѣры! Грозный взоръ,

Сверкавшій предъ рядами легіоновъ,

Какъ богъ войны въ серебряной бронѣ,

Любуется теперь съ покорнымъ видомъ

Смазливымъ смуглымъ личикомъ! То сердце,

Подъ чьимъ біеньемъ разрывались въ битвѣ

Стальныя пряжки панцыря, забыло

Свою природу, стало опахаломъ,

Чтобъ прохлаждать развратный пылъ цыганки!

(Трубы. Входятъ Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи обмахиваютъ ихъ опахалами).

Смотри — они идутъ! Увидишь самъ,

Какъ третій столбъ вселенной ²) сталъ шутомъ

Развратницы: — есть чѣмъ полюбоваться!

Клеопатра. Когда меня ты любишь, то скажи,

Какъ горячо?

Антоній. Любовь бѣдна, когда

Ее возможно смѣрятъ.

Клеопатра. Все же я

Желаю знать предѣлы, до которыхъ

Любима я.

Антоній. Тогда сыщи другую

Вселенную и новый океанъ. (Входитъ придворный).

Придворный. Извѣстія изъ Рима…

Антоній. Вотъ мученье!

Въ чемъ суть? — скорѣе!

Клеопатра. О, не будь же такъ

Строптивъ, Антоній: выслушай! Быть-можетъ,

Узнаешь ты, что Фульвія больна ³);

Иль, можетъ-быть, вашъ безбородый Цезарь ⁴)

Благоволилъ послать тебѣ приказъ

Исполнить то иль это: покорить

Одну страну иль дать другой свободу,

Грозя въ противномъ случаѣ своимъ

Судомъ и гнѣвомъ.

Антоній. Что съ тобою, другъ мой?

Клеопатра. Иль (что еще возможнѣй) Цезарь шлетъ

Тебѣ приказъ немедля возвратиться!

Ты Цезаремъ смѣщенъ! Спѣши жъ узнать

Свою судьбу! Гдѣ Фульвіи приказъ

Иль Цезаря? Вѣрнѣе будетъ, впрочемъ,

Сказать «обоихъ». Пусть зовутъ пословъ.

Ты вспыхнулъ весь, Антоній! — Это вѣрно,

Какъ то, что я царица! Твой румянецъ

Невольно выдаетъ твое признанье,

Что сталъ рабомъ ты Цезаря. Тебя

Страшитъ, сознайся, гнѣвъ твоей крикливой

Ревнивицы-жены? Пускай скорѣе

Зовутъ пословъ.

Антоній. Пускай размоетъ Тибръ

Основы Рима! Пусть разрушенъ будетъ

Его великій сводъ, — но я останусь

Съ тобою здѣсь! Вѣнцы и царства — прахъ!

Презрѣнная земля равно питаетъ

Животныхъ и людей, но жизни цѣль,

Когда она дана такой великой

Четѣ, какъ мы, — въ блаженствѣ! Намъ же равныхъ,

Зову я міръ въ свидѣтели того,

На свѣтѣ нѣтъ!

Клеопатра. Какъ эта ложь пышна!

Иль скажешь ты, что не любя женился

На Фульвіи? Повѣрь, что я кажусь

Лишь только легковѣрной; ты жъ всегда

Останешься, чѣмъ былъ.

Антоній. О, да! — сраженнымъ

Любовью къ Клеопатрѣ! Заклинаю

Тебя во имя страсти и ея

Плѣнительныхъ минутъ — не заставляй

Меня терять часы на перекоры.

Я посвящать рѣшился каждый мигъ

Съ тобой лишь наслажденью. Что затѣемъ

Сегодня ночью мы?

Клеопатра. Вели позвать

Сперва пословъ.

Антоній. Капризница, къ тебѣ

Равно идутъ и смѣхъ, и злость, и слезы!

Умѣешь обращать въ очарованье

Ты самые пороки! Перестань

Твердить мнѣ о послахъ: принадлежу

Я весь тебѣ одной! Пойдемъ сегодня

Бродить тайкомъ по городу и слушать

Народную молву: — вчера желала

Ты этого сама ⁵). (Придворному).

Ни слова больше

Мнѣ о послахъ ⁶).

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и свита).

Деметрій. Такъ вотъ какъ уважаетъ

Онъ Цезаря!

Филонъ. Когда перестаетъ

Онъ быть самимъ собой, то онъ теряетъ

Всѣ доблестныя качества, которымъ

Не слѣдовало съ нимъ бы разставаться.

Деметрій. Прискорбно видѣть мнѣ, что подтверждаетъ

Онъ точно нехорошую молву,

Которая о немъ сложилась въ Римѣ.

Но, впрочемъ, я надежды не теряю

На лучшее въ грядущемъ. До свиданья. (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же. Другая комната. (Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель ⁷).

Харміана. Милый, добрый, могу сказать даже: несравненный Алексасъ! Гдѣ же тотъ предсказатель, котораго ты такъ нахваливалъ царицѣ? Ужасно хочется мнѣ увидѣть человѣка, который любуется своими рогами, какъ лаврами ⁸).

Алексасъ. Эй, предвѣщатель!

Предсказатель. Чего вы отъ меня хотите?

Харміана. Такъ это онъ? Правда ли говорятъ, будто ты все знаешь?

Предсказатель. Успѣлъ я точно въ книгѣ тайнъ природы

Прочесть кой-что.

Алексасъ (женщинамъ). Подайте ваши руки,

(Входитъ Энобарбъ).

Энобарбъ. Эй, кушаній побольше и вина,

Чтобъ было чѣмъ за здравье пить царицы!

Харміана (предсказателю). Предскажи мнѣ мое счастье.

Предсказатель. Я предсказываю только то, что вижу.

Харміана. Ну, такъ предсказывай.

Предсказатель. Ты похорошѣешь еще болѣе.

Харміана. Значитъ, пополнѣю?

Ира. Нѣтъ, онъ хочетъ сказать, что, состарѣвшись, ты будешь румяниться и бѣлиться.

Харміана. Морщинъ все-таки не замажешь.

Алексасъ. Не перебивайте его — слушайте!

Харміана. Тс! тише!

Предсказатель. Ты будешь болѣе горѣть любовью сама, чѣмъ ею пользоваться.

Харміана. Если такъ, то пусть лучше моя печень горитъ отъ вина ⁹).

Алексасъ. Не перебивайте же его.

Харміана. Предскажи мнѣ какое-нибудь необыкновенное счастье. Пускай я выйду замужъ разомъ за трехъ царей и овдовѣю послѣ всѣхъ. Пускай въ пятьдесятъ лѣтъ у меня родится ребенокъ, предъ которымъ преклонится самъ Іудейскій Иродъ ¹⁰). Устрой, чтобъ на мнѣ женился Октавій Цезарь, и чтобъ я стала равной моей повелительницѣ.

Предсказатель. Ты переживешь повелительницу, которой служишь.

Харміана. О, какъ я рада! Мнѣ лишь бы подольше пожить, а тамъ хоть не корми меня фигами.

Предсказатель. Пережитые тобою годы гораздо счастливѣе тѣхъ, которые тебя ожидаютъ впереди.

Харміана. Плохо, значитъ, будетъ моимъ будущимъ дѣтямъ! А скажи: сколько будетъ у меня мальчиковъ и дѣвочекъ?

Предсказатель. Когда бы каждое твое желанье

Вдругъ стало чревомъ — было бъ ихъ милліонъ.

Харміана. Вонъ, шутъ! — Я прощаю тебя только потому, что ты колдунъ.

Алексасъ. Ты, кажется, думала, что желанья твои извѣстны только простынямъ твоей постели.

Харміана. Пускай предскажетъ онъ будущее Иры.

Алексасъ. Мы хотимъ знать нашу судьбу всѣ.

Энобарбъ. Судьба, какъ моя, такъ и многихъ изъ васъ, напиться въ эту ночь пьяными.

Ира (протягивая руку). Вотъ ладонь, обличающая цѣломудріе, если не болѣе того.

Харміана. Такъ же, какъ разлитіе Нила предсказываетъ голодъ.

Ира. Молчи, постельная шалунья! — Ты не умѣешь предсказывать.

Харміана. Если влажная ладонь не признакъ плодородія, то, конечно, не умѣю. Предскажи ей, пожалуйста, самую будничную судьбу.

Предсказатель. Ваше будущее одинаково.

Ира. Но я желала бы знать подробности.

Предсказатель. Я сказалъ все.

Ира. Неужели мое счастье не будетъ хоть на вершокъ выше, чѣмъ ея?

Харміана. А если бъ твое счастье было точно на вершокъ выше, — куда бы ты прицѣпила этотъ вершокъ?

Ира. Только не къ носу моего мужа.

Харміана. Да укротятъ небеса наши дурные помыслы! Теперь должны мы узнать судьбу Алексаса. О, добрая Изида! молю тебя: устрой такъ, чтобъ онъ женился на безногой калѣкѣ, а затѣмъ, овдовѣвъ, попалъ въ руки еще худшей! Пусть затѣмъ онъ потеряетъ и ту и продолжаетъ такъ переходить изъ рукъ въ руки, пока самая скверная не уложить его, пятидесятикратнаго рогоносца, со смѣхомъ въ могилу. Сдѣлай одолженіе, добрая Изида, исполни эту просьбу, а тамъ откажи мнѣ, пожалуй, въ, болѣе важномъ!

Ира. Аминь, дорогая богиня, и исполни нашу молитву. Если прискорбно, когда хорошій человѣкъ женится на дурной женщинѣ, то каково же видѣть отъявленнаго негодяя не рогатымъ? Будь справедлива, добрая Изида, и награди его по заслугамъ.

Харміана. Аминь!

Алексасъ. Вотъ какъ! Кажется, онѣ для того, чтобъ видѣть меня рогатымъ, готовы сдѣлаться всесвѣтными потаскушками сами.

Энобарбъ. Тс! — Кажется, Антоній!

Харміана. Нѣтъ — царица.

(Входитъ Клеопатра).

Клеопатра. Гдѣ повелитель мой?

Энобарбъ. Мы не видали

Его, царица.

Клеопатра. Развѣ здѣсь онъ не былъ?

Харміана. Нѣтъ, государыня.

Клеопатра. Онъ такъ былъ веселъ;

Но эта вѣсть изъ Рима помутила

Его веселье… Энобарбъ!

Энобарбъ. Царица!

Клеопатра. Поди его позвать. Гдѣ Алексасъ?

Алексасъ. Готовъ всегда къ услугамъ! Вотъ Антоній.

(Входятъ Антоній, гонецъ изъ Рима и свита).

Клеопатра. Я видѣть не хочу его: — уйдемте.

(Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана, предсказатель и свита уходятъ).

Гонецъ. Жена твоя всѣхъ раньше вышла съ войскомъ.

Антоній. Какъ! — противъ брата Луція?

Гонецъ. Ихъ ссора

Была непродолжительна; они

Немедля помирились и пошли

На Цезаря вдвоемъ, но онъ разбилъ

При первой же ихъ встрѣчѣ и заставилъ

Спасаться внѣ Италіи.

Антоній. Какія

Принесъ ты вѣсти хуже?

Гонецъ. Я боюсь

Ихъ передать: — дурная вѣсть вредитъ

Тому, кто съ ней является.

Антоній. О, да!

Когда онъ говоритъ съ глупцомъ иль трусомъ.

Но я привыкъ смотрѣть въ лицо тому,

Что кончено — безъ страха. Кто приноситъ

Мнѣ вѣсть, ужаснѣй смерти, — будетъ такъ же

Спокойно принятъ мной, какъ будто бъ рѣчь

Его звучала лестью.

Гонецъ. Лабіэнъ

(Я начинаю съ самой худшей вѣсти) —

Завоевалъ, вставъ во главѣ парѳянъ ¹¹),

Всю Азію до самаго Евфрата.

Его значки побѣдоносно вѣютъ

Надъ всей землей Іоніи, Лидіи

И Сиріи, въ то время какъ…

Антоній. Антоній —

Сказать ты хочешь.

Гонецъ. О, мой повелитель!

Антоній. Смѣлѣй! Смягчать не надо общихъ толковъ.

Зови царицу такъ, какъ называть

Ее привыкли въ Римѣ! Обращайся

Ко мнѣ словами Фульвіи! Бичуй

Мои пороки такъ, какъ только могутъ

Исполнить это истина и злость!

Вѣдь если вѣтеръ правды перестанетъ

Насъ провѣвать, то зарастемъ мы тотчасъ

Дурной травой. Прямое порицанье

Ошибокъ нашихъ такъ же плодотворно,

Какъ вспахиванье полю. Удались

Теперь на время.

Гонецъ. Какъ тебѣ угодно. (Уходитъ гонецъ).

Антоній. Скажите мнѣ теперь, какія вѣсти

Изъ Сикіона?

Первый придв. Гдѣ гонецъ оттуда?

Второй придв. Онъ здѣсь — ждетъ приказаній.

Антоній. Пусть войдетъ.

Нѣтъ, кажется, пришла пора мнѣ сбросить

Египетскія узы, иль иначе

Я утону въ сѣтяхъ любви совсѣмъ.

(Входитъ гонецъ изъ Сикіона).

Антоній. Что новаго?

Гонецъ. Жена твоя скончалась.

Антоній. Гдѣ?

Гонецъ. Въ Сикіонѣ. Ходъ ея болѣзни,

А также много новостей, не меньше

Имѣющихъ значенья для тебя,

Изложены въ письмѣ.

Антоній. Ступай!.. Разстался

Съ землей великій духъ! Но я вѣдь самъ

Того желалъ. Какъ часто, потерявъ,

Что прежде презирали всей душою,

Хотимъ мы воротить его! Такъ радость

Становится противной, намъ самимъ,

Когда мы предаемся ей безъ мѣры.

Жена, скончавшись, сдѣлалась тѣмъ самымъ

Мнѣ дорогой. Рука моя готова

Вернуть, что я отталкивалъ. Нѣтъ, время

Порвать союзъ мнѣ съ этой чародѣйкой!

Бездѣйствіе мое родитъ десятки

Тягчайшихъ вдвое золъ, чѣмъ тѣ, какія

Уже извѣстны намъ… Эй, Энобарбъ!

Энобарбъ. Что угодно моему повелителю?

Антоній. Я долженъ немедленно уѣхать отсюда.

Энобарбъ. Какъ!.. Да вѣдь мы уморимъ этимъ всѣхъ нашихъ здѣшнихъ женъ! Мы знаемъ, какъ убійственно дѣйствуетъ на нихъ наше малѣйшее равнодушіе, значитъ — нашъ отъѣздъ будетъ имъ сигналомъ смерти.

Антоній. Все-таки я долженъ уѣхать

Энобарбъ. Ну, если это необходимо, то пусть онѣ умираютъ! А изъ пустяковъ губить ихъ было бы жаль. Правда, впрочемъ, и то, что въ важныхъ вопросахъ на нихъ самихъ надо смотрѣть, какъ на совершенные пустяки. Клеопатра умретъ сейчасъ же, едва успѣетъ пронюхать о нашемъ намѣреніи. Я разъ двадцать видѣлъ, какъ она умирала изъ-за несравненно меньшихъ причинъ. Судя по этой готовности ежеминутно умирать, надо думать, что смерть дѣйствуетъ на нее тоже какимъ-нибудь любовно возбуждающимъ образомъ.

Антоній. Ея притворство превосходитъ всякое воображеніе.

Энобарбъ. Нѣтъ, повелитель, это не такъ. Всѣ ея качества сотканы исключительно изъ тончайшихъ частицъ любви. Ея вздохи и слезы нельзя называть этимъ именемъ. Это бури и ливни, гораздо сильнѣйшіе, чѣмъ тѣ, которые предвѣщаютъ календари. Притворства въ ней нѣтъ, а если есть, значитъ — она владычествуетъ дождями, какъ Юпитеръ.

Антоній. О, если бъ я никогда ея не видалъ!

Энобарбъ. Тогда ты не увидѣлъ бы прелестнѣйшаго созданія въ мірѣ, и все твое путешествіе сюда потеряло бы всякій смыслъ.

Антоній. Фульвія умерла.

Энобарбъ. Какъ?

Антоній. Фульвія умерла

Энобарбъ. Фульвія?

Антоній. Да.

Энобарбъ. Такъ принеси же благодарственную жертву богамъ. Когда имъ приходитъ на умъ отнять жену у мужа, то они этимъ напоминаютъ ему, что на свѣтѣ существуютъ портные, которые взамѣнъ стараго, изношеннаго платья могутъ сшить новое, лучшее. Если бъ въ мірѣ не существовало, кромѣ Фульвіи, иныхъ женщинъ, то дѣло дѣйствительно стоило бы хныканья. Но тутъ за горемъ вслѣдъ идетъ радость. Изъ старой женской рубашки можно выкроить новую юбку. Слезы, которыми оплакиваются бѣды такого рода, живутъ въ луковицѣ.

Антоній. Дѣло, которое она затѣяла въ Римѣ, требуетъ непремѣнно моего присутствія.

Энобарбъ. Да вѣдь его непремѣнно требуетъ и то дѣло, которое затѣялъ здѣсь ты самъ, особенно насколько оно касается Клеопатры. Успѣхъ его зависитъ исключительно отъ твоего присутствія.

Антоній. Довольно шутокъ! Пусть передадутъ

Вождямъ мое рѣшенье. Я беру

Самъ на себя уговорить царицу

Согласье дать на нашъ отъѣздъ, а также

Представить ей причины. Смерть жены

Одна не побудила бы такъ скоро

Меня рѣшиться. Письма приближенныхъ,

Пришедшія изъ Рима, заставляютъ

Ускорить мой отъѣздъ. Помпей возсталъ

На Цезаря и овладѣлъ всѣмъ флотомъ.

Невѣрный нашъ народъ, чья благодарность

Является всегда лишь послѣ смерти

Того, кто заслужилъ ее, ужъ началъ

Приписывать Помпею-сыну славу

И доблести отца; и этотъ сынъ,

Вооружась и именемъ и властью

Умершаго, еще же больше — твердой

Рѣшимостью, ужъ началъ поднимать

Свой носъ, какъ властелинъ и полководецъ.

Презрѣвъ его, нажить себѣ мы можемъ

Серьезную опасность. Въ Римѣ много,

Какъ вижу я, успѣло развестись

Такихъ вещей, которыя, какъ волосъ,

Попавшій въ воду, ожили и скоро

Грозятъ развить въ себѣ опасный ядъ ¹²).

Ступай и передай всѣмъ подчиненнымъ

Моимъ вождямъ, что часъ отъѣзда близокъ.

Энобарбъ. Исполню все. (Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Комната во дворцѣ Клеопатры. (Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ).

Клеопатра. Скажи, гдѣ онъ?

Харміана. Его мы не видали

Съ тѣхъ поръ, царица.

Клеопатра. Такъ узнай немедля,

Что онъ, съ кѣмъ онъ, — ни слова лишь, что я

Тебя послала! Если онъ печаленъ —

Скажи ему тогда, что я пляшу.

Когда жъ онъ веселъ, такъ увѣрь его,

Что я больна. Ступай же и вернись

Скорѣй назадъ. (Алексасъ уходитъ).

Харміана. Царица, если точно

Тобою онъ любимъ — ты поступаешь

Совсѣмъ не такъ, какъ слѣдуетъ, чтобъ вызвать

Къ себѣ его взаимность.

Клеопатра. Что жъ мнѣ дѣлать

По-твоему?

Харміана. Не надо становиться

Всегда на перекрестъ его желаньямъ,

Но угождать гдѣ можно и во всемъ.

Клеопатра. Меня, какъ дура, именно ты учишь,

Какъ легче потерять его.

Харміана. Не должно

Его сердить; съ нимъ надобно терпѣнье.

То, что пугаетъ насъ, легко возбудитъ

Взамѣнъ любви лишь ненависть… Но вотъ

Антоній самъ. (Входитъ Антоній).

Клеопатра. Я чувствуя себя

Печальной и больной.

Антоній (тихо). Не знаю самъ,

Какъ выскажу я ей мое рѣшенье ¹³).

Клеопатра. Прошу тебя, дай руку, Харміана,

Чтобъ мнѣ уйти, — иначе я, пожалуй,

Могу упасть, не выдержавъ. Такъ долго

Терпѣть нельзя, — природѣ есть предѣлы!

Антоній. Ну что, мой милый другъ?

Клеопатра. Не подходи,

Прошу, ко мнѣ!

Антоній. Что сдѣлалось съ тобой?

Клеопатра. Я вижу по глазамъ, что получилъ

Ты радостныя вѣсти. Что велѣла

Сказать твоя законная ¹⁴)? Ты можешь

Къ ней ѣхать хоть сейчасъ же. О, когда бъ

Она тебя совсѣмъ не отпускала!

Пожалуйста, не вздумай увѣрять

Ее, что я держу тебя насильно.

Она твоя владычица — и я

Тутъ власти не имѣю.

Антоній. Боги лучше

Отвѣтить могутъ.

Клеопатра. Нѣтъ, ни разу въ жизни

Такъ не была обманута царица!

Я, впрочемъ, все предвидѣла: измѣна

Твоя была ясна мнѣ.

Антоній. Клеопатра!

Клеопатра. И какъ могла подумать я, чтобъ былъ

Ты долго вѣренъ мнѣ, когда бы даже

Поколебалъ ты самые престолы

Боговъ своими клятвами! Вѣдь ты

Клялся въ любви и Фульвіи! Какому жъ

Безумію позволила себя

Увѣрить я къ правдивости обѣтовъ

Подобныхъ устъ, что нарушаютъ клятвы

Въ то время, какъ даютъ ихъ!

Антоній. Другъ мой милый!..

Клеопатра. Ахъ, замолчи! Не нужно оправданій ¹⁵)!

Скажи мнѣ просто и безъ красныхъ словъ,

Что ѣдешь ты. Пора словамъ была,

Когда меня молилъ о позволеньи

Ты здѣсь остаться. Вѣчность отражалась

Тогда въ моихъ глазахъ! Въ дугахъ бровей

Сверкалъ огонь блаженства; было все

Въ обоихъ насъ божественно. Я та же

Осталась и теперь, какой была;

А ты, первѣйшій воинъ и герой,

Сталъ первымъ изъ лжецовъ.

Антоній. Прошу, довольно!

Клеопатра. Будь крѣпость у меня твоя и сила,

Увидѣлъ ты тогда бъ, что и въ Египтѣ

Жить можетъ доблесть ¹⁶).

Антоній. Выслушай, прошу!

Повѣрь, что лишь одна необходимость

Велитъ тебя покинуть мнѣ на краткій,

Ничтожный срокъ; но сердцемъ остаюсь

Я весь съ тобой. Италія сверкаетъ;

Мечами смутъ и распрей. Секстъ Помпей

Идетъ на Римъ. Въ странѣ царятъ двѣ власти

И этимъ повсемѣстно порождаютъ

Губительный раздоръ. Вожди, которыхъ

До сей поры никто не могъ терпѣть,

Теперь, усилясь властью, успѣваютъ

Найти себѣ приверженцевъ. Помпей,

Воспользовавшись славою отца,

Сбираетъ вкругъ себя рой недовольныхъ

Теперешнимъ порядкомъ. Ихъ число

Растетъ ежеминутно. Долгій миръ

Наскучилъ всѣмъ и ищетъ исцѣленья

Въ отчаянныхъ поступкахъ. Вотъ причины,

Что долженъ ѣхать я; но, кромѣ нихъ,

Скажу тебѣ, чтобъ ты была спокойна, —

Еще одну и главную: узнай,

Что Фульвія скончалась.

Клеопатра. Я отвѣчу,

Что ежели не стала я съ годами

Умнѣй и хладнокровнѣе, то все жъ

Я больше не ребенокъ. Будто можетъ

Скончаться Фульвія!

Антоній. Она однакожъ

Мертва — я говорю тебѣ. Прочти

Вотъ эти письма. Ты изъ нихъ узнаешь,

Какъ много натворила передъ смертью

Она намъ бѣдъ и наконецъ скончалась —

Что намъ, конечно, радостнѣй всего.

Клеопатра. О, лживая любовь! Гдѣ жъ урны скорби,

Которыя ты долженъ бы наполнить

Слезами горести? О, вижу, вижу,

Судя по этой смерти, какъ ты примешь

Извѣстье о моей!

Антоній. Ну, полно, полно!

И выслушай мои предположенья,

А тамъ я поступлю, какъ дашь совѣтъ

Мнѣ ты одна. Клянусь огнемъ, которымъ

Живится нильскій илъ, — я покидаю

Тебя, какъ рабъ твой, воинъ и слуга.

Война и миръ вполнѣ зависѣть будутъ

Отъ словъ твоихъ!

Клеопатра. Ослабь мнѣ, Харміана,

Мой поясъ! Впрочемъ, нѣтъ: — вѣдь дурнота

Моя проходитъ точно такъ же быстро,

Какъ преданность Антонія.

Антоній. О, вѣрь

Его любви! — Она съ успѣхомъ можетъ

Противостать любому испытанью.

Клеопатра. О, да, — порукой въ этомъ можетъ быть

Смерть Фульвіи ¹⁷)! Скажи, что жъ ты не плачешь?

Вѣдь ты, прощаясь, можешь мнѣ солгать,

Что слезы эти вызваны въ тебѣ

Печалью по Египтѣ. Начинай же

Придуманную сцену: постарайся

Ей дать наружность правды.

Антоній. Перестань!

Ты хочешь разсердить меня.

Клеопатра. Ты могъ бы

Представиться искуснѣе; но, впрочемъ,

И такъ недурно.

Антоній. Я клянусь мечомъ!..

Клеопатра. Прибавь: «щитомъ». Тс! слушайте: онъ началъ

Свою игру! Успѣха все равно

Не будетъ вѣдь! Любуйся, Харміана,

Какъ этотъ римскій Геркулесъ смѣшонъ

Въ своей забавной роли!

Антоній. Ты заставишь

Меня уйти!

Клеопатра. О, дивный мой герой ¹⁸)!

Позволь сказать тебѣ одно мнѣ слово:

Намъ надобно разстаться… Нѣтъ, не то!

Другъ друга мы любили… впрочемъ, это

Ты знаешь самъ… Не помню, что хотѣла

Тебѣ еще сказать я… О, я стала

Совсѣмъ слаба разсудкомъ, все забыла,

Точь-въ-точь, какъ Маркъ Антоній.

Антоній. Право, если бъ

Я не считалъ, что все тебѣ подвластно

Включительно до глупости — я принялъ

За глупость бы тебя!

Клеопатра. Тяжелый трудъ

Носить такъ близко къ сердцу нашу глупость!

Прости меня! Вѣдь мнѣ самой, ты знаешь,

Мои поступки тягостны, коль скоро

Они тебѣ не нравятся! Не слушай

Моихъ причудъ!.. Тебя зовутъ отсюда

Твой долгъ и честь!.. Ступай же! Слава будетъ

Сопутствовать тебѣ; успѣхъ покорно

Преклонится къ ногамъ твоимъ!

Антоній. Идемъ!

Мы крѣпко такъ слились съ тобой сердцами,

Что насъ не въ силахъ будетъ разлучить

И самая разлука! Здѣсь оставшись,

Ты будешь все жъ со мной, а я, уѣхавъ,

Съ тобой не перестану быть… Идемъ! (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Римъ. Комната въ домѣ Октавія. (Входятъ Октавій, Лепидъ и свита).

Октавій. Ты долженъ знать, Лепидъ, и можешь видѣть,

Что презирать враговъ своихъ не входитъ

Въ привычки Цезаря. Узнай, что пишутъ

Намъ изъ Александріи: «Онъ проводитъ

Въ весельѣ дни и ночи, ловитъ рыбу,

Пируетъ, пьетъ, ставъ женщиною больше,

Чѣмъ отыскать возможно женскихъ качествъ

И въ самой Клеопатрѣ. Въ ней мы можемъ

Скорѣй признать мужчину; насъ едва

Почтилъ своимъ онъ взглядомъ; можно думать

Что онъ совсѣмъ забылъ существованье

Товарищей по дѣлу. Въ немъ одномъ

Рѣшительно вмѣстилось все, что можно

Найти дурного въ людяхъ».

Лепидъ. Право, я

Не думаю, чтобъ былъ онъ такъ пороченъ.

Его ошибки, какъ свѣтила неба,

Лишь видимѣй на фонѣ темной мглы.

Онъ ихъ не пріобрѣлъ; — онѣ, напротивъ,

Лежатъ въ его природѣ, и ему

Нельзя отъ нихъ отдѣлаться.

Октавій. Ты судишь

Черезчуръ легко. Положимъ, не бѣда

Валяться на постели Птоломея ¹⁹),

Платить за мигъ блаженства цѣлымъ царствомъ.,

Повѣсничать и пьянствовать съ рабами;

Бродить средь бѣла дня по площадямъ;

Потѣхи затѣвать съ вонючей чернью, —

Пусть это все, по мнѣнію его,

Еще не унижаетъ насъ, хоть лично

Мнѣ кажется, что чѣмъ же надо быть,

Чтобъ не видать позора и стыда

Въ такихъ поступкахъ! Но вѣдь онъ позоритъ

Стыдомъ и насъ, когда ведетъ себя

Такъ легкомысленно! Коль скоро самъ онъ

Изсушитъ кровь и мозгъ своихъ костей

Тѣмъ, что проводитъ время въ сладострастьѣ,

То вѣдь нельзя жъ хвалить его за то,

Что онъ теряетъ время на забавы

И этимъ навлекаетъ стыдъ и срамъ

Съ собою и на насъ. Невольно надо

Его бранить, какъ мы бранимъ мальчишекъ,

Которые уже достигли лѣтъ

Достаточныхъ для здраваго сужденья

И все жъ при этомъ жертвуютъ своимъ

И опытомъ и знаньемъ ради мига

Пустого наслажденья, вопреки

Велѣньямъ разума. (Входутъ гонецъ).

Лепидъ. Вотъ новый вѣстникъ.

Гонецъ. Все, что ты приказалъ, великій Цезарь,

Исполнено. Ты будешь получать

Извѣстія о томъ, что происходить

Въ Италіи, немедля. Секстъ Помпей

Сталъ твердою ногою на моряхъ.

Боявшіеся Цезаря охотно

Бѣгутъ къ нему. Въ приморскихъ городахъ

Бунтовщики сбираются толпами:

Всеобщая молва твердитъ, что онъ

Обиженъ понапрасну.

Октавій. Это все

Я могъ предвидѣть раньше. Всѣмъ извѣстно,

Что тотъ, кто ищетъ власти, встрѣтитъ въ людяхъ

Поддержку лишь до времени, пока

Онъ власти не достигъ, и точно такъ же

Сошедшій съ мѣста дѣйствія, гдѣ прежде

Никѣмъ любимъ онъ не былъ, несмотря

На то, что былъ вполнѣ того достоинъ,

Становится людской толпѣ предметомъ

Любви и обожанья. Чернь похожа

На водоросль, попавшую въ потокъ,

Гдѣ подъ его стремительнымъ теченьемъ,

Она сгніетъ, избитая струей.

Гонецъ. Я рѣчь свою не кончилъ. Менекратъ

И съ нимъ Менасъ — два славные пирата —

Хозяйничаютъ въ морѣ. Ихъ суда

Всѣхъ образцовъ браздятъ его поверхность

И вдоль и поперекъ. Немало бѣдствій

Они нанесть успѣли берегамъ

Италіи. Приморскія мѣста

Трепещутъ передъ ними, юность ропщетъ.

Нѣтъ корабля, котораго бъ они

Не взяли тотчасъ въ плѣнъ, едва успѣетъ

Онъ выйти въ море. Страхъ, какой наводитъ

Помпей своимъ лишь именемъ, сражаетъ

Сильнѣй, чѣмъ могъ бы сдѣлать это онъ

Открытою войной.

Октавій. О, Маркъ Антоній!

Оставь же наконецъ толпу своихъ

Развратниковъ! Припомни, какъ умѣлъ

Съ терпѣньемъ ты сносить бѣды и голодъ,

Когда, сразивши Гарція и Пансу,

Покинулъ ты Модену; какъ враги

Слѣдили за тобою но пятамъ,

И ты, возросшій въ нѣгѣ и богатствѣ,

Сносилъ свое несчастье съ твердымъ духомъ!

Какъ дикари, пилъ конскую мочу

Иль грязь болотъ, которой отказался бъ

Коснуться звѣрь; ѣлъ грубые плоды

Кустарниковъ, питался, какъ олень,

Древесною корой, когда засыплетъ

Траву и зелень снѣгъ! Мнѣ говорили,

Что разъ на высяхъ Альповъ ѣлъ ты мясо,

При взглядѣ на которое голодный

Рѣшился бы скорѣе умереть,

Чѣмъ съѣсть его; — и это все, въ противность

Тому, чѣмъ сталъ теперь, сносилъ съ такою

Ты твердостью, какъ истинный воитель,

Что даже блѣдность щекъ не обличала

Въ тебѣ всѣхъ этихъ бѣдствій и трудовъ ²⁰).

Лепидъ. Да, жаль его!

Октавій. Пусть хоть бы стыдъ заставилъ

Его вернуться въ Римъ! Такъ иль иначе,

Намъ должно выйти въ поле, потому

Составимте совѣтъ о томъ, что дѣлать.

Бездѣйствіемъ усилимъ только мы

Своихъ враговъ.

Лепидъ. Я къ утру получу

Всѣ свѣдѣнья о томъ, какъ много войска

Могу собрать, чтобъ дѣйствовать на сушѣ,

А также на моряхъ.

Октавій. И я займусь

Тѣмъ самымъ же. Прощай.

Лепидъ. Не позабудь

Мнѣ сообщить, коль скоро ты получишь

Какія-либо новости.

Октавій. Конечно,

Такъ поступить велитъ прямой мнѣ долгъ. (Уходятъ).

СЦЕНА 5-я.

Александрія. Комната во дворцѣ. (Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ).

Клеопатра. Приблизься, Харміана.

Харміана. Что, царица?

Клеопатра. Дай выпить мандрагоры мнѣ ²¹).

Харміана. Къ чему?

Клеопатра. Хочу проспать тяжелый срокъ разлуки

Съ Антоніемъ.

Харміана. Ты, право, занята,

Царица, имъ ужъ слишкомъ.

Клеопатра. Онъ измѣнникъ.

Харміана. Не думаю.

Клеопатра. Гдѣ евнухъ Мардіанъ?

Мардіанъ. Готовъ внимать тому, что ты прикажешь.

Клеопатра. Не вздумай только пѣть! Да, впрочемъ, евнухъ

Не можетъ угодить вѣдь мнѣ ничѣмъ.

Ты счастливъ, Мардіанъ: лишенный средствъ

И силъ любить ²²), ты не стремишься мыслью

Отсюда вдаль. Скажи: ты сладострастенъ?

Мардіанъ. О, да, моя царица!

Клеопатра. Въ самомъ дѣлѣ?

Мардіанъ. Въ томъ вся моя бѣда, что не на дѣлѣ ²³)!

Затѣмъ, что я на дѣлѣ не могу

Прейти границъ пристойности; но все же

Я страшно страстенъ. У меня въ умѣ

Творятъ продѣлки вѣчно Марсъ съ Венерой.

Клеопатра. Скажи мнѣ, Харміана: что теперь,

Ты думаешь, онъ дѣлаетъ? Сидитъ ли,

Или стоитъ? Гуляетъ иль несется

Вскачь на конѣ? Какъ счастливъ конь, несущій

Антонія! Не забывай, ретивый

И вѣрный конь, кого теперь несешь

Ты на себѣ! Того, кто полвселенной,

Какъ Атласъ, поднялъ на своихъ плечахъ!

Того, кто сталъ рукой и шлемомъ міра!

Мнѣ кажется, его я слышу шопотъ:

«Гдѣ змѣйка нильская моя?» — Вѣдь онъ

Привыкъ меня такъ звать. Вотъ какъ себя

Опаиваю ядомъ я пустой,

Несбыточной мечты! Ему ли думать

Еще о мнѣ, давно ужъ загорѣвшей

Отъ солнечныхъ лучей! Покрытой сѣтью

Губительныхъ морщинъ! Да, было время!

Когда былъ живъ широколобый Цезарь,

Могла почесться я кусочкомъ царскимъ!

Помпей великій самъ бы не былъ прочь

Воззриться на меня, закинуть якорь

Въ моихъ глазахъ и умереть, пожалуй,

Найдя свою въ нихъ жизнь! (Входитъ Алексасъ).

Алексасъ. Привѣтъ тебѣ,

Владычица Египта!

Клеопатра. Какъ ни мало

Ты схожъ съ моимъ Антоніемъ, но все же

Ты отъ него, и онъ преобразилъ,

Какъ чуднымъ, чародѣйственнымъ напиткомъ,

Тебѣ отсвѣтомъ доблести. Скажи,

Что дѣлаетъ великій мой Антоній?

Алексасъ. Въ моихъ глазахъ его послѣднимъ дѣломъ

Былъ поцѣлуй, напечатлѣнный имъ

Въ числѣ другихъ на этой драгоцѣнной

Жемчужинѣ. Слова, какія онъ

Сказалъ при этомъ, сохранилъ я въ сердцѣ.

Клеопатра. Мой слухъ ихъ жаждетъ вырвать

Алексасъ. «Добрый другъ,

Такъ молвилъ онъ: — скажи своей царицѣ,

Что римлянинъ, покорный ей во всемъ.

Велѣлъ отдать ей этотъ драгоцѣнный

Даръ устрицы, и что у ногъ своей

Владычицы поправитъ онъ ничтожность

Подобнаго подарка тѣмъ, что скоро

Украситъ тронъ ея плеядой царствъ!

Скажи, что весь востокъ ее признаетъ

Владычицей!» Затѣмъ, кивнувши гордо

Мнѣ головой, вскочилъ онъ на коня,

Ретиваго, какъ вихрь ²⁴), и этотъ конь

Ржалъ громко такъ и весело, что всадникъ

Ужъ далѣе никакъ не могъ разслушать

Того, что я хотѣлъ ему сказать.

Клеопатра. Былъ веселъ онъ, скажи, или печаленъ?

Алексасъ. Ни то ни это: — онъ напоминалъ

Ту среднюю погоду, что бываетъ

На рубежѣ мороза и тепла.

Клеопатра. О, дивный, дивный духъ! Ты это можешь

Замѣтить, Харміана: — вотъ какимъ

Быть слѣдуетъ мужчинѣ! Замѣчай же:

Онъ не былъ грустенъ, чтобъ не потерять

Вліянья на людей, давно привыкшихъ

Во всемъ согласовать себя съ его

Наружнымъ видомъ; но при этомъ также

Онъ не былъ веселъ, помня хорошо,

Что радости его живутъ въ Египтѣ…

Не правда ли, что онъ явилъ въ себѣ

Примѣръ двухъ дивныхъ крайностей? Но, впрочемъ,

Къ нему вѣдь поразительно идутъ

Всѣ крайности и въ горести и въ счастьѣ.

Скажи, ты встрѣтилъ посланныхъ?

Алексасъ. Я встрѣтилъ

Ихъ цѣлыхъ двадцать. Неужели нужно

Такое множество?

Клеопатра. Пусть будетъ нищимъ

Рожденный въ день, когда забуду я

Послать гонца къ Антонію! Подайте

Чернилъ мнѣ и бумаги. До свиданья,

Мой добрый Алексасъ. Скажи по правдѣ

Теперь мнѣ, Харміана, такъ ли сильно

Любимъ былъ мною Цезарь?

Харміана. О, великій

И славный Цезарь!

Клеопатра. Подавись, сказавъ

Еще разъ это имя! Славнымъ можетъ

Быть только нашъ Антоній!

Харміана. Славный Цезарь!

Клеопатра. Клянусь Изидой, разобью тебѣ

Я зубы въ кровь, когда сравнить посмѣешь

Ты Цезаря съ красой и славой всѣхъ

Мужчинъ на свѣтѣ!

Харміана. Не сердись, царица; —

Вѣдь я пою твои жъ былыя пѣсни.

Клеопатра. Напѣвъ ребячьихъ лѣтъ, незрѣлой жизни ²⁵)!

Была я, вѣрно, очень холодна

Тогда душой, коль скоро утѣшалась

Подобными словами! Дай же мнѣ

Бумаги и чернилъ! Идемъ! Онъ будетъ

Имѣть о мнѣ извѣстья каждый день,

Хоть бы обезлюдѣлъ весь Египетъ ²⁶). (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея. (Входятъ Помпей, Менекратъ и Менасъ).

Помпей. Когда лишь только правосудны боги —

Они помогутъ правымъ.

Менекратъ. Знай, Помпей,

Что ихъ отсрочку въ помощи не должно

Еще считать отказомъ.

Помпей. Но однако,

Покуда мы склоняемся съ мольбами

Предъ трономъ ихъ — затѣя наша гибнетъ!

Менекратъ. Мы часто въ слѣпотѣ своей готовы

Просить у нихъ дурного — ихъ же благость

Намъ шлетъ отказъ для пользы насъ самихъ,

И мы такимъ путемъ находимъ счастье

И въ презрѣнной мольбѣ.

Помпей. Положимъ, такъ!

Народъ за насъ, и море въ нашей власти;

Могущество мое уже достигло

Двухъ четвертей; а вѣщая надежда

Твердитъ, что скоро, можетъ-быть, оно

Дойдетъ до полнолунья. Маркъ Антоній

Обжорствуетъ въ Египтѣ и ужъ вѣрно

Не перейдетъ порога для войны.

Октавій Цезарь копитъ только деньги,

Утрачивая тѣмъ своихъ друзей.

Лепидъ обоимъ льститъ; они жъ усердно

Кадятъ ему, хотя не уважаютъ

Его ни на волосъ, и онъ равно

Не любитъ ихъ.

Менасъ. Лепидъ и Цезарь въ полѣ

Съ огромнымъ, сильнымъ войскомъ.

Помпей. Кто сказалъ

Тебѣ объ этомъ?

Менасъ. Сильвій.

Помпей. Сильвій бредитъ.

Они теперь, я знаю, оба въ Римѣ

И ждутъ Антонія. О, Клеопатра!

Укрась волшебной силою любви

Твои уста! Усиль вліяньемъ чаръ

Поблекшую красу! Пусть демонъ страсти

Твою удвоитъ прелесть! Погрузи

Пустого сластолюбца въ море пиршествъ,

Туманящихъ нашъ умъ! Пусть повара

Обжоры Эпикура ублажаютъ

Ему языкъ подборомъ тонкихъ яствъ,

Дразнящихъ аппетитъ! Пусть сонъ и жадность

Въ себѣ утопятъ честь его, какъ топятъ

Былое волны Леты! (Входитъ Варрій).

Что принесъ

Ты новаго намъ, Варрій?

Варрій. Вѣсть, какой

Вѣрнѣе нѣтъ: Антоній долженъ скоро

Пріѣхать въ Римъ. Съ того часа, когда

Покинулъ онъ Египетъ, протекло

Гораздо больше времени, чѣмъ нужно,

Чтобъ сдѣлать этотъ путь.

Помпей. Пріятнѣй было бъ

Услышать намъ извѣстья поскромнѣй.

Ну что, Менасъ?.. Влюбленный нашъ обжора,

Какъ кажется, рѣшился обнажить

Свой мечъ изъ пустяковъ. Онъ въ ратномъ дѣлѣ

Искуснѣй ровно вдвое противъ пары

Обоихъ двойниковъ своихъ ²⁷). Но, впрочемъ,

Пусть будетъ такъ: — для насъ же больше славы,

Что даже самъ изнѣженный Антоній

Исторгнутъ нашимъ дѣломъ былъ изъ рукъ

Египетской вдовы своей.

Менасъ. И все же

Мнѣ кажется, что Цезарь не сойдется

Съ Антоніемъ, какъ другъ. Его жена

Была причиной слишкомъ многихъ бѣдствій

Для Цезаря, а братъ его открыто

Съ нимъ воевалъ, хоть и помимо воли

Антонія.

Помпей. Нерѣдко, другъ Менасъ,

Мы видимъ, что слабѣйшая вражда

Легко уничтожается сильнѣйшей.

Они нашли, конечно бы, довольно

Причинъ на то, чтобъ обнажить мечи

Другъ противъ друга; но такой враждѣ

Положится предѣлъ моимъ возстаньемъ;

Боязнь предъ нимъ заставитъ ихъ навѣрно

Забыть былыя распри. Впрочемъ, пусть

Свершится все, какъ пожелаютъ боги!

Напрасно силъ не слѣдуетъ щадить,

Тамъ, гдѣ себя намъ надо защитить.

Идемъ, Менасъ. (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида. (Входятъ Энобарбъ и Лепидъ).

Лепидъ. Ты поступилъ прекрасно бъ, Энобарбъ,

Когда бъ успѣлъ достичь, чтобъ Маркъ Антоній

Велъ разговоръ умѣренно и кротко.

Энобарбъ. Я дамъ совѣтъ, чтобъ въ этомъ разговорѣ

Онъ былъ самимъ собой. Коль скоро Цезарь

Возвыситъ голосъ — пусть Антоній такъ же

Возвыситъ свой, какъ Марсъ. Но чѣмъ бы это

Ни кончилось, то все жъ, будь я Антоній,

Я брить себѣ бы бороду не сталъ

Для этого свиданья ²⁸).

Лепидъ. Личнымъ счетамъ

Теперь не время.

Энобарбъ. Время отвѣчаетъ

Всегда за то, что имъ порождено.

Лепидъ. Ничтожныя дѣла должны давать

Дорогу больше важнымъ.

Энобарбъ. Ну, а если

Ничтожное успѣло стать впередъ?

Лепидъ. Ты говоришь подъ впечатлѣньемъ страсти.

Прошу тебя, не раздувай напрасно

Потухшей головни. Но вотъ идетъ

Сюда и самъ Антоній. (Входятъ Антоній и Вентидій)

Энобарбъ. Вотъ и цезарь.

(Входятъ Октавій, Меценатъ и Агриппа)

Антоній (Вентидію). Уладивъ дѣло здѣсь, сейчасъ мы ѣдемъ

Съ тобой, Вентидій, въ Парѳію.

Октавій (Меценату). Объ этомъ

Я не слыхалъ; — ступай спросить Агриппу ²⁹).

Лепидъ. Достойные друзья, — мы здѣсь сошлись

Для дѣла слишкомъ важнаго, чтобъ дать

Разрознить насъ ничтожнѣйшей причинѣ.

А потому, коль скоро между нами

Есть тѣнь вражды, то все же должно намъ

Быть мирными въ словахъ. Вѣдь если мы

Начнемъ считаться въ нашихъ мелкихъ ссорахъ.

То растравимъ напрасно наши раны

Взамѣнъ ихъ врачеванья. Потому

Я васъ прошу, достойные собратья,

Касайтесь щекотливѣйшихъ вопросовъ

Безъ гнѣва и вражды, чтобъ не усилить

Еще раздора колкостью.

Антоній. Совѣтъ

Разуменъ и хорошъ. Будь мы теперь

Предъ нашими войсками въ мигъ сраженья,

Я бъ имъ держалъ такую жъ точно. рѣчь.

Октавій. Привѣтъ тебѣ нашъ въ Римѣ.

Антоній. Благодаренъ

Сердечно я.

Октавій. Садись.

Антоній. Садись ты прежде.

Октавій. Изъ пустяковъ не буду спорить я. (Садятся).

Антоній. Ты иногда способенъ обижаться

Изъ пустяковъ, и даже изъ такихъ,

Которые нимало не касались

Тебя ни въ чемъ.

Октавій. Смѣшонъ же былъ бы я,

Когда бъ себѣ позволилъ обижаться

Изъ пустяковъ; — особенно когда

Веду дѣла съ тобой, и тѣмъ смѣшнѣе бъ

Я сталъ еще, когда бъ себѣ позволилъ

Сказать дурное слово о тебѣ

Въ такихъ дѣлахъ, какія не касались

Меня ни въ чемъ.

Антоній. А развѣ пребыванье

Мое въ Египтѣ было важнымъ дѣломъ,

Касавшимся тебя?

Октавій. Какъ разъ настолько жъ,

Насколько ты, покуда жилъ въ Египтѣ,

Могъ думать обо мнѣ, живущемъ въ Римѣ.

Но если ты въ то время строилъ ковы

И козни на меня, то какъ же могъ

Остаться равнодушнымъ я къ твоимъ

Египетскимъ продѣлкамъ?..

Антоній. Строилъ ковы?..

Скажи яснѣй.

Октавій. Яснѣй отвѣтятъ факты

Того, что привелось мнѣ испытать.

Жена твоя и братъ подняли знамя

Возстанья на меня. Они имѣли

Въ виду твою лишь пользу; — браннымъ кликомъ

Твое имъ было имя.

Антоній. Въ этомъ ты

Отнюдь не справедливъ. Мой братъ не думалъ

Припутывать меня къ своимъ дѣламъ.

Въ моихъ рукахъ есть вѣрныя извѣстья

Объ этомъ всемъ, и я ихъ получилъ

Изъ рукъ людей, стоявшихъ за тебя же.

Онъ подорвалъ, поднявши этотъ бунтъ,

Настолько же въ странѣ мое значенье,

Насколько и твое ³⁰). У насъ съ тобой

Одни вѣдь интересы, значитъ — онъ,

Возставши на тебя, возсталъ съ тѣмъ вмѣстѣ

И на меня. Объ этомъ всемъ тебѣ

Подробно я писалъ — и потому

Ты могъ бы успокоиться. Какъ скоро

Желаешь ты предлога для вражды —

Ищи его тогда не въ этомъ дѣлѣ.

Октавій. Ты, укоривъ меня непониманьемъ,

Желаешь превознести лишь самъ себя

И ловко оправдаться.

Антоній. Нѣтъ, неправда!

Я остаюсь, напротивъ, убѣжденъ,

Что ты, товарищъ мой и соправитель,

Былъ долженъ знать, что я не могъ смотрѣть

На дѣло брата ласково. Поднявши

Оружье на тебя, онъ этимъ самымъ

Смущалъ и мой покой. Переходя

Затѣмъ къ моей женѣ, скажу открыто,

Что я тебѣ бы встрѣтиться желалъ

Съ другой подобной женщиной. Ты правишь

Спокойно третью міра и смиряешь

Ее легко уздечкой; но едва ли бъ

Смирилъ легко такую ты жену.

Энобарбъ. Какъ хорошо, если бъ мы всѣ имѣли такихъ женъ!.. Тогда мужчины воевали бы съ женщинами.

Антоній. Я сознаюсь охотно, что ея

Задорная сварливость, при которой

Въ ней не было однако недостатка

Ума къ дѣламъ правленья, натворила

Тебѣ немало бѣдъ; но чѣмъ же я-то

Тутъ виноватъ?

Октавій. Я обо всемъ писалъ

Тебѣ въ Александрію, — ты жъ, предавшись

Веселью и пирамъ, читать не думалъ

Моихъ тогдашнихъ писемъ; осмѣялъ

Моихъ пословъ и отказался даже

Ихъ выслушать.

Антоній. Но твой посолъ ворвался

Ко мнѣ почти-что силой! Я въ то время

Былъ занятъ угощеньемъ трехъ царей

И потому, признаюсь откровенно,

Былъ не совсѣмъ въ такомъ расположеньи,

Въ какомъ бываю утромъ. Несмотря

На это все, я на другой же день

Призвалъ посла и объяснилъ открыто

Ему, въ чемъ было дѣло; значитъ — я

Почти-что извинился. Этотъ случай

Не можетъ быть причиной намъ для ссоръ,

И потому не приплетай напрасно

Сюда посла.

Октавій. Но ты нарушилъ клятву,

Которой обязался мнѣ; меня жъ

Никто не упрекнетъ въ подобномъ дѣлѣ.

Лепидъ. Будь, Цезарь, сдержаннѣй.

Антоній. Нѣтъ, нѣтъ, Лепидъ!

Пускай онъ говоритъ: — мнѣ честь священна,

Хоть онъ и увѣряетъ, что ее

Я потерялъ. Такъ въ чемъ же дѣло дальше?

Нарушилъ клятву я…

Октавій. Подать мнѣ помощь

Мечомъ и средствами, когда бы я

Того потребовалъ… Ты отказалъ мнѣ

Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ.

Антоній. Я тутъ виновенъ

Въ одной небрежности. Все это дѣло

Возникло въ часъ тяжелый для меня,

Когда я былъ почти лишонъ сознанья.

Но все же я готовъ — насколько точно

Виновенъ въ томъ — покаяться. Я вѣрю,

Что честь моя и власть не пострадаютъ

Отъ этого признанья. Я открыто

И прямо говорю, что цѣль, съ какою

Моя жена затѣяла войну,

Была лишь въ томъ, чтобы меня заставить

Вернуться изъ Египта. Потому,

Хоть я тутъ былъ невинною причиной,

Я все жъ передъ тобою извиняюсь,

Насколько позволяетъ это честь.

Лепидъ. Вотъ голосъ благородства!

Меценатъ. Очень было бъ

Желательно, чтобъ вы рѣшили кончить

Всѣ прежніе раздоры. Этимъ вы

Напомнили бъ себѣ, что въ настоящемъ

Взаимный миръ для васъ нужнѣй всего.

Лепидъ. Достойныя слова.

Энобарбъ. Если бъ вамъ пришлось для этого даже занять любви другъ къ другу въ долгъ, то вѣдь, покончивъ съ Помлеемъ, вы: можете возвратить этотъ заемъ обратно сполна. Для ссоръ будетъ время, когда не останется дѣлать ничего болѣе путнаго.

Антоній. Молчи, прошу, — ты годенъ только въ битвахъ.

Энобарбъ. Да, я забылъ: здѣсь правдѣ слова нѣтъ!

Антоній. Ты всѣхъ бранишь, и потому ни слова!

Энобарбъ. Молчу, молчу, — нѣмѣе камня я ³¹).

Октавій. Я возражу лишь противъ грубыхъ словъ,

Въ которыя облекъ свое онъ мнѣнье;

Но мысль его вѣрна. Возможно ль намъ

Дѣйствительно сберечь и миръ и дружбу,

Коль скоро будемъ вѣчно расходиться

Мы въ мнѣньяхъ и дѣлахъ? Когда бъ я только

Повѣрить могъ, что существуетъ обручъ,

Которымъ есть возможность насъ связать,

То весь бы міръ изъ края въ край обѣгалъ

Я съ тѣмъ, чтобъ отыскать его.

Агриппа. Позволь

Сказать мнѣ слово, Цезарь.

Октавій. Говори.

Агриппа. Имѣешь ты по матери сестру,

Прекрасную Октавію ³²). Антоній

Теперь вдовецъ.

Октавій. Тс! Замолчи, Агриппа.

Услышь такое слово Клеопатра —

Ты былъ бы обвиненъ по меньшей мѣрѣ

Въ поспѣшности.

Антоній. Позволь замѣтить, Цезарь,

Что я пока не мужъ ея — такъ пусть

Агриппа кончитъ рѣчь.

Агриппа. Такъ для того,

Чтобъ сблизились навѣки тѣсной дружбой

И братскимъ вы участьемъ; чтобъ связались

Вы узами любви, — пускай Антоній

Возьметъ женой Октавію. Она

Достойна красотой, чтобъ сталъ супругомъ

Ей лучшій изъ мужчинъ; что жъ до ея

Душевныхъ свойствъ и качествъ, то о нихъ

Не можетъ быть и спору. Этимъ бракомъ

Погасятся безслѣдно ваши всѣ

Ничтожные размолвки и раздоры,

Которые до этихъ поръ казались

Вамъ важными. Само воспоминанье

О нихъ тогда покажется пустымъ

Лишь вымысломъ, точь-въ-точь какъ нынче вымыслъ

Считается за истину. Любовь

Октавіи къ обоимъ вамъ подвигнетъ

И васъ самихъ достойно полюбить,

Какъ слѣдуетъ, другъ друга, а затѣмъ

Полюбятъ васъ и всѣ. Простите смѣлость

Мнѣ этихъ словъ, но вѣрьте, что они

Мной сказаны не зря: — я ихъ обдумалъ

И взвѣсилъ ужъ давно, какъ мнѣ шептали

Обязанность и долгъ.

Антоній. Что скажетъ Цезарь?

Октавій. Я не скажу ни слова, не узнавъ,

Какъ принялъ рѣчь Агриппы Маркъ Антоній.

Антоній. Но если бъ я сказалъ: «Пусть будетъ такъ!»,

Какую власть имѣлъ бы тутъ Агриппа?

Октавій. Власть Цезаря и ту, какую онъ

Имѣетъ надъ Октавіей.

Антоній. О, если

Вопросъ поставленъ такъ, то вѣрь, что мнѣ

Присниться не могло бъ искать препятствій

Такому предложенью. Вотъ моя

Рука, достойный Цезарь! Пусть же будетъ

Устроенъ этотъ бракъ, сулящій всѣмъ

Одно добро! Любовь и братскій миръ

Одни пускай впередъ насъ руководятъ

Во всѣхъ великихъ замыслахъ, какіе

Затѣемъ мы!

Октавій. Вотъ и моя рука.

Никто изъ братьевъ не любилъ такъ нѣжно

Своей сестры, какъ мной любима та,

Которую теперь я соглашаюсь

Тебѣ отдать. Пускай же будетъ связью

Она впередъ для нашихъ дѣлъ и дружбы!

Пусть никогда разрушенъ впредь не будетъ

Нашъ дружескій союзъ!

Лепидъ. Да будетъ такъ!

Антоній. Я, признаюсь, не думалъ поднимать

Оружье на Помпея. Онъ не мало

Мнѣ оказалъ значительныхъ услугъ

И такъ, притомъ недавно. Мнѣ придется

Принесть ему признательность сначала

За все добро, чтобъ люди не назвали

Меня неблагодарнымъ, а затѣмъ

Послать ему и вызовъ.

Лепидъ. Намъ нельзя

Терять напрасно времени. Вѣдь если

Не выступимъ мы тотчасъ на него —

Онъ выступитъ на насъ.

Антоній. А гдѣ теперь

Онъ съ войскомъ?

Октавій. Близъ Мизены.

Антоній. Много ль онъ

Имѣетъ войскъ на сушѣ?

Октавій. Очень много,

И ихъ число растетъ; на морѣ жъ онъ

Хозяинъ полный.

Антоній. Это все лишь слухи.

Желалъ бы я, чтобъ удалось намъ только,

Какъ должно, согласиться. А теперь,

Пока еще пора не наступила

Намъ взяться за оружье, было бъ время

Покончить то, что нами рѣшено.

Октавій. Отъ всей души. Я попрошу тебя

Теперь къ сестрѣ и познакомлю съ нею

Немедля самъ.

Антоній. Идемъ, Лепидъ!.. Ты будешь,

Конечно, намъ сопутствовать.

Лепидъ. О, да,

Достойный Маркъ Антоній! Вѣрь, что въ этомъ

Мнѣ не была бъ помѣхой и болѣзнь.

(Трубы. Октавій, Антоній и Лепидъ уходятъ).

Меценатъ (Энобарбу). Поздравляю съ пріѣздомъ изъ Египта.

Энобарбь. Привѣтъ мой тебѣ, достойный Меценатъ. Вѣдь ты половина Цезарева сердца. Здравствуй и ты, почтенный другъ Агриппа.

Агриппа. Здравствуй, любезный Энобарбъ.

Меценатъ. Мы должны радоваться, что дѣло уладилось такъ хорошо; но, кажется, вамъ и въ Египтѣ жилось недурно.

Энобарбъ. О, да! — днемъ мы спали безъ всякаго стыда, а ночи освѣщали попойками.

Меценатъ. Правда ли, что у васъ на завтракъ жарили по восьми кабановъ, и это для двѣнадцати человѣкъ ³³)?

Энобарбъ. Это муха въ сравненіи съ орломъ. У насъ творились дѣла, о которыхъ, стоитъ поговорить больше.

Меценатъ. Если вѣрить молвѣ, то царица ваша дѣйствительно замѣчательная женщина.,

Энобарбъ. Маркъ Антоній растаялъ передъ ней при первой же ихъ встрѣчѣ на берегахъ Цидна.

Агриппа. Это была въ самомъ дѣлѣ удивительная встрѣча если вѣрить тому, что мнѣ о ней разсказывали.

Энобарбъ ³⁴). Я разсказать могу о томъ подробнѣй.

Она сама сидѣла на кормѣ

Изъ кованаго золота; галера

Сверкала въ волнахъ, какъ лучезарный

Горящій тронъ. Извивы парусовъ,

Пропитанныхъ тончайшимъ ароматомъ

И сотканныхъ изъ пурпурныхъ шелковъ,

Струились въ тихомъ воздухѣ, лобзавшемъ

Ихъ съ нѣжностью любви. Удары веселъ,

Покрытыхъ серебромъ, свершались мѣрно

Подъ звуки флейтъ, и быстрая струя,

Разбитая въ жемчужныхъ, мелкихъ брызгахъ,.

Сливалась за кормой, какъ бы жалѣя

Разстаться съ ней. Что жъ до самой царицы,

То всякая попытка описать

Ее была бы тщетной. Вся въ виссонѣ

Изъ золота, покоилась она

Подъ вышитой узорами палаткой,

Превосходя небесной красотой,

Сказать готовъ я, самую Венеру,

Чей дивный ликъ намъ доказалъ, что можно

Превосходитъ искусствомъ иногда

И самую природу. Возлѣ трона,

Тѣснясь толпой, стоялъ, какъ рой амуровъ,.

Рядъ мальчиковъ съ улыбкой, рисовавшей

Имъ ямки на щекахъ. Въ рукахъ держали

Они пучки узорныхъ опахалъ

И, навѣвая легкую прохладу

На щеки и лицо ея, казалось,

Лишь возбуждали этимъ только больше

Въ ней пылъ любви, уничтожая то,

Что дѣлали ³⁵).

Агриппа. Вообразить могу я,

Какъ вздрогнулъ нашъ Антоній.

Энобарбъ. Пышный рой

Ея рабынь, подобныхъ Нереидамъ,

Смотрѣлъ въ лицо владычицѣ, ловя

Малѣйшій знакъ руки ея иль взора.

Одна изъ нихъ, подобная по виду

Сиренѣ водъ, сидѣла у руля,

Держа въ рукахъ концы шелковой снасти,

И грубый руль, покорный волѣ этой,

Цвѣтку подобной, ручки, исполнялъ

Легко свою обязанность. Съ галеры

Далеко несся въ воздухѣ тончайшій,

Прелестный ароматъ. Весь берегъ -былъ,

Унизанъ сплошь народомъ. Самъ Антоній

Сидѣлъ среди толпы на пышномъ тронѣ,

Воздвигнутомъ на площади, небрежно

Насвистывая въ воздухъ, и казалось, —

Что самый этотъ воздухъ былъ готовъ

Умчаться къ Клеопатрѣ, превратя

Пространство въ пустоту, когда бъ была

Къ тому возможность.

Агриппа. Дивный перлъ Египта!

Энобарбъ. Едва пристала лодка — къ ней немедля

Послалъ Антоній звать къ себѣ царицу

На пышный пиръ; царица жъ -отвѣчала,

Что гостемъ быть приличнѣе теперь

Ему у ней. Учтивый нашъ герой,

Ни разу не сказавшій въ жизни «нѣтъ»

Предъ женщиной, немедля согласился

И, выбрившись разъ десять, поспѣшилъ

На ужинъ къ ней, который обошелся

Ему цѣною сердца, несмотря

На то, что въ этотъ разъ онъ могъ вкусить

Предметъ своихъ желаній лишь глазами.

Агриппа. Ей суждено быть лакомствомъ царей!

На что великъ былъ Цезарь — Клеопатра

Успѣла и его смирить въ постели!

Безвреднымъ сдѣлать мечъ его! Онъ только

Пахалъ для ней, а жатву собирала

Она одна.

Энобарбъ. Я видѣлъ, какъ однажды,

Перебѣжавъ по площади не больше

Десятковъ двухъ иль много — трехъ шаговъ,.

Она совсѣмъ задохлась отъ волненья

И не могла почти-что говорить.

Но даже этотъ явный недостатокъ

Въ ней вышелъ совершенствомъ! Чуть дыша,

Она дышала мощью.

Меценатъ. Но теперь,

Конечно, съ ней разстанется Антоній,

И навсегда.

Энобарбъ. Вовѣки не дождетесь

Вы этого! Ни годы ни привычка

Не въ силахъ чѣмъ-нибудь поколебать

Могущества ея разнообразныхъ

Волшебныхъ чаръ. Извѣстно, что для насъ

Теряетъ прелесть женщина, чѣмъ больше

Мы ею обладаемъ; — Клеопатра жъ

Умѣетъ возбуждать тѣмъ больше страсти,

Чѣмъ больше пресыщаетъ. Самый грубый,

Развратный пылъ становится у ней

Какой-то дивной прелестью. Ея

Не смѣютъ упрекнуть въ дурныхъ поступкахъ

Ни даже сами строгіе жрецы

И молча допускаютъ предаваться

Разврату и страстямъ.

Меценатъ. Коль скоро скромность,

Краса и умъ остепенить способны

Антонія, то бракъ его съ прекрасной

Октавіей ему возможность дастъ

Хорошій вынуть жребій.

Агриппа. Я надѣюсь,

Любезный Энобарбъ, ты не откажешь

Мнѣ въ чести быть моимъ желаннымъ гостемъ,

Пока ты здѣсь.

Энобарбъ. Благодарю всѣмъ сердцемъ. (Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Комната въ домѣ Октавія. (Входятъ Октавій, Антоній, Октавія, предсказатель и свита).

Антоній. Мой санъ и долгъ меня не разъ заставятъ

Съ тобою разставаться.

Октавія. Срокъ разлуки

Я буду проводить, склоня колѣни

Въ молитвѣ за тебя.

Антоній. Съ тобой прощаюсь

Теперь я, Цезарь; — что жъ до тебя,

Октавія, то я прошу усердно:

Не осуждай меня лишь по извѣстьямъ

Пустой молвы. Я точно не всегда

Внималъ благоразумію, но впредь

Послѣдую во всемъ его совѣтамъ.

И такъ, прощай, любовь моя!

Октавія. Прощай,

Мой дорогой ³⁶)!

Октавій. Счастливый путь!

(Уходятъ Октавій и Октавія).

Антоній (предсказателю). Ну, что?

Желалъ бы ты вернуться вновь въ Египетъ?

Предсказатель. Желалъ бы никогда не разставаться

Съ Египтомъ я; — тебѣ же было бъ лучше

Туда не пріѣзжать совсѣмъ.

Антоній. Какая жъ,

Скажи, тому причина, если знаешь?

Предсказатель. Не знаю, но предчувствую. Я, впрочемъ,

Совѣтую тебѣ вернуться

Немедленно ³⁷).

Антоній. Скажи, кому судила

Судьба быть выше — Цезарю иль мнѣ?

Предсказатель. Ему, конечно, — потому старайся

Быть дальше отъ него. Твой духъ иль демонъ —

Великъ, могучъ, исполненъ силъ и славы,

Но это все лишь до поры, пока

Не свяжешься ты съ Цезаремъ. Въ его же

Присутствіи онъ чувствуетъ себя

Безъ силъ, какъ угнетенный, — потому

Не будь съ нимъ близокъ ³⁸).

Антоній. Не болтай объ этомъ.

Предсказатель. Другимъ?.. Пожалуй; но тебѣ всегда я

Объ этомъ буду пѣть. Какую бъ ты

Игру съ нимъ ни затѣялъ — ты навѣрно

Останешься въ потерѣ. Какъ бы ни былъ

Великъ твой перевѣсъ — онъ съ прирожденнымъ

Ему судьбою счастьемъ обыграетъ

Тебя навѣрняка. Твой блескъ померкнетъ

Въ лучахъ его сіянья. Повторяю:

Твой духъ его боится и теряетъ

Способность управлять собой, коль скоро

Стоитъ вблизи онъ Цезаря. Зато,

Чуть онъ уйдетъ — ты снова будешь славенъ.

Антоній. Оставь меня… Поди и передай

Вентидію, что я желаю съ нимъ

Поговорить. (Предсказатель уходитъ).

Мнѣ надобно сейчасъ же

Его отправить въ Парѳію. Однакожъ,

Случайно или нѣтъ, а онъ сказалъ

Мнѣ точно слово правды! Сколько разъ

Игралъ я въ кости съ Цезаремъ — и онъ

Всегда бралъ перевѣсъ. Бросая жребій,

Онъ вынималъ всегда безспорно лучшій.

Въ пѣтушьихъ битвахъ пѣтухи его

Всегда одолѣвали; перепелки

Гораздо худшихъ качествъ побивали

Моихъ, безспорно лучшихъ, даже въ самыхъ

По виду вѣрныхъ; случаяхъ. Нѣтъ, надо

Вернуться мнѣ въ Египетъ!. Пусть рѣшился

На этотъ бракъ для мира я, — но все жъ

Моя любовь и радость на Востокѣ. (Входитъ Вентидій).

Поди сюда, Вентидій. Ты немедля

Поѣхать долженъ въ Парѳію… Идемъ!

Тебѣ вручу сейчасъ я полномочье. (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Тамъ же. Улица. (Входятъ Лепидъ Меценатъ и Агриппа).

Лепидъ. Вамъ въ будущемъ бояться нѣтъ причинъ.

Идите вслѣдъ за вашими вождями.

Агриппа. Мы выступимъ немедля. Маркъ Антоній

Отправился проститься лишь съ своей

Октавіей.

Лепидъ. Прощайте жъ до поры,

Когда мы снова встрѣтимся въ доспѣхахъ,

Такъ къ вамъ идущимъ.

Меценатъ. Мы достигнемъ горъ,

Увѣренъ я, скорѣе, чѣмъ туда же

Прибудешь ты, Лепидъ.

Лепидъ. Вашъ путь короче;

А я, согласно плану, долженъ буду

Отправиться окольною дорогой.

Но я могу промедлить день иль два —

Не болѣе.

Меценатъ. Такъ добрый путь!

Лепидъ. Прощайте! (Уходятъ).

СЦЕНА 5-я.

Александрія. Комната во дворцѣ. (Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ и придворные).

Клеопатра. Я музыки хочу!.. Тому, кто любитъ,

Она вѣдь служитъ пищей, — правда, пищей,

Лелѣющей лишь грусть.

Придворный. Эй, музыканты!

(Входитъ Мардіанъ):

Клеопатра. Нѣтъ, музыки не надо! — Харміана,

Идемъ играть въ шары.

Харміана. Играй, царица,

Сегодня съ Мардіаномъ: у меня

Болитъ рука.

Клеопатра. Ну, съ евнухомъ забава

Плоха для женщины! Идешь ты, что ли,

Играть со мной?

Мардіанъ. Сыграю, какъ умѣю,

Владычица!

Клеопатра. За доброе желанье

Прощаютъ и ошибки. Впрочемъ, я

Раздумала. Ступай, вели подать

Мнѣ удочку. Пойдемте на рѣку.

Тамъ стану я при звукахъ отдаленной

И тихой, нѣжной музыки ловить

Блестящихъ желтыхъ рыбокъ; буду быстро

Пронзать крючкомъ ихъ слизистыя жабры,

Чтобъ каждая казалась мнѣ моимъ

Антоніемъ — и я со смѣхомъ буду

Тащить ихъ изъ воды съ веселымъ крикомъ:

«Ага! Попался!»

Харміана. Помню, сколько смѣху

Въ тотъ было день, когда побилась съ нимъ

Ты объ закладъ, кто вытащить успѣетъ

Изъ моря первый рыбу; какъ при этомъ

Твой водолазъ привѣсилъ на крючокъ

Ему нарочно рыбу, да еще

Соленую, и какъ ее Антоній

Съ тріумфомъ вытащилъ на берегъ ³⁹)!

Клеопатра. О, время!

Блаженства дни! Я разбѣсила смѣхомъ

Его моимъ и тѣмъ же смѣхомъ ночью

Опять развеселила. Къ утру онъ

Заснулъ, какъ опьянѣлый на постели,

А тамъ ему велѣла нарядиться

Я женщиной, — сама жъ надѣла мечъ,

Которымъ онъ сражался при Филиппи.

(Входитъ вѣстникъ).

Клеопатра. Ты изъ Италіи?.. Скорѣй, скорѣй!..

Спѣши наполнить мнѣ вѣстями уши,

Такъ жаждущія ихъ.

Вѣстникъ. Царица… Я…

Клеопатра. Онъ умеръ?… Рабъ презрѣнный! Ты убьешь

Свою царицу, молвивъ это слово!

Вотъ золото, вотъ жизнь тебѣ, — скажи лишь,

Что онъ здоровъ!.. Поцѣловать позволю

Я руку бѣлоснѣжную тебѣ ⁴⁰)

За эту вѣсть, — ту руку, до которой

Едва дерзали съ трепетомъ касаться

Вѣнчанные цари!

Вѣстникъ. Онъ не хвораетъ.

Клеопатра. Вотъ золото еще тебѣ!.. Но, нѣтъ!

Постой! Скажи яснѣй! — вѣдь мертвыхъ также

Больными не зовутъ. Когда сказалъ ты

Слова мнѣ въ этомъ смыслѣ — я велю

Расплавить это золото и влить

Его въ зловѣщій ротъ тебѣ!

Вѣстникъ. Царица,

Позволь мнѣ молвить слово.

Клеопатра. Говори,

Я слушаю; но видъ твой не сулитъ

Хорошаго. Когда Антоній живъ,

Свободенъ и здоровъ — то для чего же

Ты мнѣ провозглашаешь эту радость

Съ такимъ печальнымъ видомъ? Если жъ онъ

Въ опасности — ты долженъ былъ явиться

Ко мнѣ подъ видомъ фуріи, съ вѣнцомъ

Изъ змѣй на головѣ!

Вѣстникъ. Угодно ль будетъ

Тебѣ, чтобъ говорилъ я?

Клеопатра. Я хотѣла бъ

Тебя прибить сначала!.. Впрочемъ, если

Ты скажешь мнѣ, что мой Антоній живъ,

Здоровъ, не плѣнникъ Цезаря и веселъ —

Я золотомъ и градомъ цѣнныхъ перловъ

Велю тебя осыпать.

Вѣстникъ. Онъ здоровъ.

Клеопатра. Спасибо!.. Дальше!

Вѣстникъ. Съ Цезаремъ онъ друженъ..

Клеопатра. Ты чудный человѣкъ.

Вѣстникъ. Съ нимъ Цезарь въ лучшихъ,

Чѣмъ прежде, отношеньяхъ.

Клеопатра. Мнѣ обязанъ

Своимъ ты будешь счастьемъ.

Вѣстникъ. Но, однако…

Клеопатра. О, какъ я ненавижу это «но»!

Въ немъ гробъ всему, что передъ нимъ сказалъ ты

Хорошаго! Оно, какъ злой тюремщикъ,

Ведетъ вослѣдъ ужаснаго злодѣя!

Но, впрочемъ, будь, что будетъ!.. Вытряхай

Кошель твоихъ извѣстій — все равно,

Дурныхъ или хорошихъ. Ты сказалъ мнѣ,

Что Цезарь другъ Антонію; что самъ онъ

Свободенъ и здоровъ…

Вѣстникъ. Свободенъ?.. Нѣтъ,

Я этого не вымолвилъ. Напротивъ,

Теперь онъ связанъ долгомъ въ отношеньи

Къ Октавіи.

Клеопатра. Какимъ?

Вѣстникъ. Пріятнымъ долгомъ:

Спать съ ней въ одной постели.

Клеопатра. Харміана,

Скажи: — я поблѣднѣла?..

Вѣстникъ. Онъ на ней

Теперь женатъ.

Клеопатра (бьетъ его) ⁴¹). Пусть чумная зараза

Сразитъ тебя!..

Вѣстникъ. Царица, успокойся!

Клеопатра (продолжая его битъ).

Вонъ, гнусный рабъ!.. Ты смѣлъ, промолвить это!..

Я вышибу глаза твои, какъ пару

Дрянныхъ мячей. (Вцѣпляется въ него руками).

Я оборву тебѣ

Всѣ волосы!.. Велю тебя избить

Желѣзными бичами! Будешь ты

Сваренъ въ соли и щолокѣ!…

Вѣстникъ. Не я вѣдь

Устроилъ этотъ бракъ: — я лишь принесъ

Тебѣ о немъ извѣстье…

Клеопатра. Сознавайся,

Что ты солгалъ!.. Я подарю тебя

За это цѣлой областью! Заставлю

Своимъ гордиться счастьемъ! Ты за горе,

Какое мнѣ нанесъ, заплатишь тѣмъ лишь,

Что былъ прибитъ! Я одарю тебя

Сверхъ этого такъ щедро, какъ лишь можешь

Ты пожелать!..

Вѣстникъ. Царица,: — онъ женатъ!

Клеопатра (выхватывая кинжалъ) ⁴²). А! Вижу я, что надоѣло жить

Тебѣ, бездѣльникъ, долго!

Вѣстникъ. Если такъ,

То я бѣгу!.. Чтобъ ты ни говорила,

А я не виноватъ! (Убѣгаетъ вѣстникъ).

Харміана. Приди въ себя,

Царица дорогая! Онъ вѣдь.точно!

Ни въ чемъ не виноватъ.

Клеопатра. Гроза разитъ

Съ виновными и. правыхъ!.. Пусть Египетъ

Исчезнетъ въ волнахъ Нила! Ядъ его

Зловредныхъ змѣй пусть заразитъ невинность!

Зови назадъ презрѣннаго раба:

Какъ ни кипитъ во мнѣ безумно ярость,

Но я не укушу его, — зови!

Харміана. Онъ слишкомъ скованъ страхомъ.

Клеопатра. Я ему

Не сдѣлаю дурного. Безъ того ужъ

Я слишкомъ обезчестила себя,

Прибивъ такое низкое творенье,

Когда сама виновна… Пусть войдетъ онъ.

(Вѣстникъ возвращается).

Поди сюда и слушай: — какъ ни честно

Правдивымъ быть посломъ, но злая, вѣсть

Всегда вредитъ посланнику. Онъ можетъ,

Расписывать на тысячу ладовъ

Пріятныя извѣстья; но дурныя

Дадутъ себя почувствовать безъ словъ..

Вѣстникъ. Я дѣлалъ, что велѣли.

Клеопатра. Повтори мнѣ:

Женился ль онъ? — Тебя возненавидѣть

Сильнѣй я не могу, когда бъ ты даже

Сказалъ мнѣ «да».

Вѣстникъ. Да, онъ женатъ, царица!

Клеопатра. Такъ ты стоить упорно на своемъ?

Всѣ громы на тебя!..

Вѣстникъ. Иль долженъ лгать я?

Клеопатра. Да, да, — солги! — солги, хотя бы даже

Своей ты ложно превратилъ Египетъ

Въ гнѣздо зловредныхъ гадовъ! Прочь! Исчезни!.

Вонъ съ глазъ моихъ! Когда бъ ты былъ Нарциссомъ ⁴³),

То все же для меня остался бъ прежнимъ

Чудовищемъ!.. Стой! Повтори: — женился?…

Вѣстникъ. Прости мнѣ, государыня!

Клеопатра. Женился?..

Вѣстникъ. Не ставь, прошу, въ вину мнѣ нежеланье

Тебя сердить. Несправедливо будетъ

Карать за то, что ты велишь сама.

Да, онъ супругъ Октавіи!

Клеопатра. Пускай же

Его измѣна сдѣлаетъ такимъ же

Мерзавцемъ и тебя! Ты неувѣренъ

Самъ въ томъ, что наболталъ ⁴⁴)? Вонъ съ моихъ глазъ!

Товаръ, съ какимъ явился ты изъ Рима,

Мнѣ слишкомъ дорогъ. Навали его

На спину самъ и провались съ нимъ вмѣстѣ!..

(Вѣстникъ уходитъ.)

Харміана. О, добрая царица, успокойся!

Клеопатра. Какъ часто я, Антонія хваля,

Бранила Цезаря!

Харміана. Безъ счету разъ,

Прекрасная царица!

Клеопатра. Вотъ отплата

За это мнѣ!.. Мнѣ дурно! Помогите!..

Уйдемте прочь! О, Ира, Харміана!

(Прислужницы подбѣгаютъ.)

  Оставьте! Ничего!.. Поди сюда,

Мой Алекеасъ, — ступай за этимъ плутомъ.

Пускай тебѣ опишетъ онъ наружность

Октавіи, глаза, лѣта, привычки;

Да не забудь особенно спросить

О волосахъ. Все разузнай подробно

И мнѣ приди сказать. (Алексасъ уходитъ).

Я отрекаюсь

Навѣки отъ него!.. О, Харміана!

Отречься? Мнѣ?.. Да вѣдь когда бъ по виду

Горгоной былъ съ одной онъ стороны —

Съ другой онъ все же Марсъ! (Мардіану)

Ступай, скажи,

Чтобъ не забылъ онъ разспросить о ростѣ

Октавіи. Жалѣй меня, жалѣй,

Но молча, Харміана!.. Удалимтесь! (Уходятъ).

СЦЕНА 6-я.

Близъ Мизенскаго мыса. (Входятъ съ одной стороны Помпей и Менасъ при звукахъ трубъ и литавръ; съ другой — Октавій, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ, Меценатъ и войско).

Помпей. Заложники обмѣнены — такъ, значитъ,

Поговорить мы можемъ предъ борьбой.

Октавій. Дѣйствительно умнѣе попытаться

Окончить дѣло миромъ. Мы послали

Тебѣ въ письмѣ предложенныя нами

Условія. Когда ты ихъ обдумалъ,

Тогда скажи, согласенъ ли вложить

Ты мечъ въ ножны и отпустить обратно

Въ Сицилію тѣхъ юношей, которымъ

Придется здѣсь иначе умереть.

Помпей. Къ вамъ, тремъ столпамъ, единственнымъ владыкамъ

Вселенной всей, намѣстникамъ боговъ,

Я обращаюсь съ рѣчью! Я не знаю,

За что отецъ покойный мой, имѣя

Друзей и сына, долженъ оставаться

Везъ мести за себя, тогда какъ Цезарь,

Чья тѣнь являлась Бруту при Филиппи,

Нашелъ ту месть и видѣлъ, какъ сражались

Вы за него ⁴⁵)? За что, скажите, сталъ

Убійцей блѣдный Кассій? По какой

Причинѣ Брутъ, правдивѣйшій изъ римлянъ,

Съ толпой борцовъ свободы долженъ кровью

Облить былъ Капитолій? Вся причина

Была лишь въ томъ, чтобъ не былъ человѣкъ

Рабомъ другого. То же побудило

Равно меня собрать могучій флотъ,

Подъ чьимъ рулемъ кипитъ сѣдою пѣной

Широкій океанъ. Я наказать

Хочу лишь Римъ за ту неблагодарность,

Которой отплатилъ онъ за услуги

Покойнаго отца.

Октавій. Подумай, время ль

Теперь затѣять это ⁴⁶)?

Антоній. Испугать

Ты насъ не можешь флотомъ; — съ нимъ успѣемъ

Еще мы посчитаться. Что жъ до суши —

Ты знаешь хорошо, что мы на ней

Богаче и сильнѣй тебя.

Помпей. Вы точно

Богаче тѣмъ, что овладѣлъ ты домомъ

И всѣмъ добромъ покойнаго отца.

Кукушка, какъ извѣстно, не свиваетъ

Себѣ гнѣзда, такъ потому владѣй

И ты имъ до поры.

Лепидъ. Не отдаляйся,

Прошу тебя, отъ сути разговора,

А лучше объяви, что скажешь ты

На наши предложенья.

Октавій. Въ томъ все дѣло.

Антоній. Пожалуйста, не думай, что тебя

Мы станемъ уговаривать: — бери

Въ расчетъ свои лишь выгоды.

Октавій. И то,

Что можетъ выйти, если ты захочешь

Погнаться за большимъ.

Помпей. Вы предложили,

Чтобъ я владѣлъ Сициліей и также

Сардиніей; чтобы очистилъ море

Отъ дерзости пиратовъ и прислалъ

Вамъ хлѣба въ Римъ. Коль скоро соглашусь

На эти я условья — всѣ мы мирно

Вернемся по домамъ, не изрубивъ

Своихъ щитовъ и съ цѣлыми мечами.

Антоній, Лепидъ и Октавій.

Да, такъ бы мы желали.

Помпей. Такъ узнайте жъ,

Что я сюда явился прежде васъ

Готовый согласиться; но меня

Заставилъ разсердиться Маркъ Антоній.

(Антонію) Нехорошо, конечно, говорить

О собственныхъ заслугахъ, тѣмъ не менѣе

Сказать я долженъ, что, когда вели

Войну твой братъ и Цезарь — мать твоя

Была укрыта мной, какъ вѣрнымъ другомъ.

Въ Сициліи.

Антоній. Помпей, — я это знаю

И, вѣрь, былъ постоянно занятъ мыслью

О томъ, какъ отплатить тебѣ.

Помпей. Давай же

Теперь твою мнѣ руку. Не мечталъ,

Признаться, я, что мнѣ съ тобой придется

Здѣсь встрѣтиться.

Что дѣлать!.. На востокѣ

Конечно, спится мягко и легко;

Но я тебѣ обязанъ тѣмъ, что прибылъ

Сюда до срока, чѣмъ успѣлъ, какъ вижу,

Не мало выиграть.

Октавій. Ты измѣнился

Съ послѣдняго свиданья.

Помпей. Не берусь

Судить о томъ, насколько мнѣ лицо

Испортила враждебная фортуна;

Но знаю твердо то, что понапрасну

Она бы захотѣла покорить

Мнѣ также сердце.

Лепидъ. Въ добрый часъ, надѣюсь,

Мы встрѣтились.

Помпей. Отъ всей души желалъ

Я этого. Теперь же, согласившись,

Я полагаю, слѣдовало бъ намъ

Скрѣпить условья подписью.

Октавій. Я первымъ

Считаю это долгомъ.

Помпей. А затѣмъ

Недурно было бъ, если бъ мы почтили

Другъ друга пиромъ. Жребій пусть рѣшитъ,

Кому начать.

Антоній. Помпей, я буду первымъ.

Помпей. Нѣтъ, нѣтъ, Антоній: подчинись, какъ всѣ,

Тому, что скажетъ жребій. Ты во всякомъ

Конечно, случаѣ насъ превзойдешь

Египетской стряпней. Я слышалъ, будто

Самъ Юлій Цезарь потолстѣлъ, поживши

На хлѣбахъ тамъ.

Антоній. Болтаютъ люди много.

Помпей. Я молвилъ безъ насмѣшки.

Антоній. Ты красно

Сказать умѣешь все.

Помпей. Я говорю

Лишь то, что слышалъ; — слышалъ же еще

Разсказъ о томъ, какъ проносилъ къ тебѣ

Аполлодоръ…

Энобарбъ. Пожалуйста, довольно.

Что за бѣда, хотя бъ и проносилъ?

Помпей. Скажи, кого?

Энобарбъ. Ну, проносилъ въ перинѣ

Извѣстную царицу ⁴⁷)!

Помпей (Энобарбу). Я теперь лишь,

Храбрецъ, тебя узналъ; — какъ поживаешь?

Энобарбъ. Недурно! — Впереди жъ, какъ вижу, будетъ

Еще того пріятнѣй: насъ вѣдь ждутъ

Четыре славныхъ пира.

Помпей. Дай пожать

Твою мнѣ руку. Я къ тебѣ вражды,

Повѣрь мнѣ, не питалъ; напротивъ, въ битвахъ

Завидовалъ всегда, глядя, какъ храбро

Сражался ты.

Энобарбъ. А я такъ не питалъ

Къ тебѣ любви, хотя, признаюсь прямо,

Хвалилъ тебя за доблести, какими

Превосходилъ нерѣдко ты меня.

Помпей. Ты простъ и откровененъ; — эти свойства

Идутъ къ тебѣ. Прошу, друзья, теперь

Попировать васъ на мою галеру.

Антоній, Цезарь и Лепидъ.

Иди впередъ, — мы за тобой.

Помпей. Идемте!

(Помпей, Октавій, Антоній, Лепидъ, солдаты и свита уходятъ).

Менасъ (про себя). Никогда, Помпей, твой отецъ не заключилъ бы такого договора. (Энобарбу) Мы съ тобой, кажется, уже имѣли случай видѣться.

Энобарбъ. Вѣроятно, на морѣ.

Менасъ. Именно.

Энобарбъ. На морѣ ты велъ себя молодцомъ.

Менасъ. Какъ ты на сушѣ.

Энобарбъ. Я всегда готовъ отвѣтить похвалой тому, кто хвалитъ меня; но мои заслуги на сушѣ дѣйствительно таковы, что ихъ нельзя не признать.

Менасъ. Какъ и моихъ на морѣ.

Энобарбъ. Оно такъ; но отъ нѣкоторыхъ ты могъ бы отречься ради твоей собственной чести. Надо признаться, ты былъ на морѣ порядочнымъ грабителемъ.

Менасъ. Точь-въ-точь, какъ ты на сушѣ.

Энобарбъ. Если такъ, то я отрекаюсь отъ всѣхъ моихъ подвиговъ. Впрочемъ, все равно, — давай твою руку. Если бъ наши глаза имѣли власть начальниковъ — они могли бы захватить теперь двухъ цѣлующихся грабителей.

Менасъ. Лица у людей всегда честны, что бы ни дѣлали ихъ руки.

Энобарбъ. Ну, у хорошенькихъ женщинъ честныхъ лицъ не бываетъ.

Менасъ. И недаромъ: вѣдь онѣ воруютъ сердца.

Энобарбъ. А вѣдь мы шли сюда съ вами сражаться.

Менасъ. Что до меня, то я вовсе не доволенъ этимъ превращеніемъ битвы въ попойку. Помпей просмѣялъ сегодня свое счастье.

Энобарбъ. И это тѣмъ хуже, что, разъ выпустивъ изъ рукъ, его нельзя вернуть и слезами.

Менасъ. Вѣрно сказано! А Марка Антонія мы, признаюсь, никакъ не ожидали здѣсь встрѣтить. Скажи, пожалуйста, правда, что онъ женился на Клеопатрѣ?

Энобарбъ. Вѣдь сестру Цезаря зовутъ Октавіей.

Менасъ. Это такъ, и она была замужемъ за Каіемъ Марцелломъ.

Энобарбъ. А теперь за Маркомъ Антоніемъ.

Менасъ. Что ты сказалъ?

Энобарбъ. Правду.

Менасъ. Значитъ, онъ и Цезарь связались навѣки.

Энобарбъ. Если бъ меня, заставили предсказать, что выйдетъ изъ этой связи, то я отказался бъ отъ званія прорицателя.

Менасъ. Я думаю, расчеты играли въ этой свадьбѣ гораздо большую роль, чѣмъ любовь.

Энобарбъ. И я того же мнѣнія. Ты увидишь, что узелъ, который долженъ скрѣпить ихъ дружбу, превратится въ петлю для нея же. Октавія скромна, холодна и спокойна.

Менасъ. Кто жъ не пожелалъ бы такой жены?

Энобарбъ. А тотъ, кто не таковъ самъ, — то-есть Маркъ Антоній. Повѣрь, что онъ возвратится къ своему египетскому лакомству, и тогда вздохи Октавіи раздуютъ огонь въ Цезарѣ. Потому я предсказываю вѣрно, что средство, которое они употребили для скрѣпленія своей дружбы, поможетъ только скорѣе ее разорвать. Антоній вернется къ своей старой привязанности, такъ какъ здѣсь онъ женился только на выгодѣ.

Менасъ. Пожалуй, случится дѣйствительно такъ. Однако пора намъ на галеру. Мнѣ хочется выпить за твое здоровье.

Энобарбъ. Я отвѣчу на это съ удовольствіемъ. Мы пріучили наши горла къ попойкамъ въ Египтѣ.

Менасъ. Идемъ же. (Уходятъ).

СЦЕНА 7-я.

На палубѣ галеры Помпея близъ Мизенскаго мыса. (Музыка. Входятъ нѣсколько служителей съ кушаньями и виномъ).

1-й служитель. Они сейчасъ придутъ сюда. Нѣкоторые ужъ до того нализались, что едва стоятъ на ногахъ, и свалятся отъ перваго вѣтерка..

2-й служитель. Лепидъ краснехонекъ.

1-й служитель. Его вѣдь они сажаютъ съ собой изъ милости⁴⁸).

2-й служитель. Едва они скажутъ другъ другу колкость, Лепидъ сейчасъ же кричитъ: «Ну, полно вамъ ссориться!» — и затѣмъ запиваетъ мировую.

1-й служитель. Зато самъ онъ окончательно разсорился съ своимъ собственнымъ разсудкомъ.

2-й служитель. Вотъ и видно, какъ нехорошо попасть въ общество великихъ людей. Если копье мнѣ не по плечу, то отъ него столько же для меня пользы, сколько отъ соломинки.

1-й служитель. Попасть въ высшій кругъ и не имѣть въ немъ ни силы ни голоса — все равно, что вставить себѣ въ лобъ такіе глаза, которыми ничего не видишь.

(Трубы. Входятъ Октавій, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди).

Антоній (Октавію). Вотъ какъ у нихъ устроено: въ Египтѣ

Есть мѣтки на одной изъ пирамидъ,

Чтобъ наблюдать размѣръ разлитья Нила.

По высотѣ, которой достигаетъ

Его вода, рѣшаютъ, будетъ голодъ

Иль урожай. Чѣмъ выше поднялся

Разливъ рѣки, тѣмъ болѣе надежды.

Когда жъ вода вернется въ берега,

Тогда бросаетъ зерна въ тину пахарь,

И жатва зрѣетъ скоро ⁴⁹).

Лепидъ. Тамъ у васъ,

Я слышалъ, есть диковинныя змѣи.

Антоній. Да, Лепидъ.

Лепидъ. Правда, что онѣ выводятся изъ тины дѣйствіемъ солнца, точно такъ же, какъ и вашъ крокодилъ?

Антоній. Правда.

Помпей. Садитесь, и пусть подадутъ вино. Здоровье Лепида!

Лепидъ. Мнѣ что-то нездоровится; но я отъ другихъ не отстану.

Энобарбъ. Пока не заснешь; но я боюсь, что это случится прежде, чѣмъ ты отстанешь.

Лепидъ. Я слышалъ, что Птоломеевы пирамиды удивительнѣйшая вещь! Увѣряю васъ, что слышалъ это точно!

Менасъ (Помпею, тихо). Помпей, два слова.

Помпей (тихо). Въ чемъ секретъ? Скажи

Мнѣ на ухо.

Менасъ. Приди сюда — увидишь,

Что дѣло не пустое.

Помпей. Погоди.

Эй, кубокъ для Лепида!

Лепидъ. Что за штука,

Скажите мнѣ теперь, вашъ крокодилъ?

Антоній. Съ виду онъ похожъ на самого себя; толщиной не превосходитъ своей толщины, ростомъ также; движется своими членами; ѣстъ то, чѣмъ питается, а распавшись послѣ смерти на составныя части, переселяется въ другія существа.

Лепидъ. А какого онъ цвѣта?

Антоній. Тоже своего собственнаго.

Лепидъ. Удивительное существо!

Антоній. Престранное; — и представь, слезы у него мокрыя.

Октавій. Удовлетворился ли онъ твоимъ описаніемъ?

Антоній. Еще бы не удовлетвориться послѣ новаго кубка, который поднесъ ему Помпей! Иначе онъ эпикуреецъ ужъ слишкомъ ⁵⁰).

Помпей (тихо Менасу).

Отстань! Ступай, повѣсься! Очень нужно

Болтать мнѣ вздоръ! Исполни, что велѣли.

Гдѣ кубокъ?

Менасъ (тихо). Ради всѣхъ моихъ заслугъ,

Склони ко мнѣ вниманье.

Помпей (отходя въ сторону). Что такое?

Ты, кажется, съ ума сошелъ.

Менасъ. Ты знаешь,

Что я всегда склонялся предъ твоей

Судьбой и счастьемъ.

Помпей. Сознаюсь охотно;

Ты мнѣ служилъ усердно; но о чемъ же

Вопросъ теперь? Скорѣе!

Антоній (Лепиду) Берегись,

Лепидъ: ты сядешь на мель ⁵¹).

Менасъ (Помпею). Хочешь быть

Владыкой міра?

Помпей. Что? что ты городишь?

Менасъ. Я повторю: желаешь быть владыкой

Вселенной всей?..

Помпей. Какимъ путемъ?

Менасъ. Скажи

Лишь слово мнѣ — и, какъ ни бѣденъ я

Кажусь на видъ, но буду человѣкомъ,

Который это выполнитъ и дастъ

Тебѣ весь міръ.

Помпей. Ты, вижу я, изрядно

Успѣлъ ужъ нализаться.

Менасъ. Нѣтъ, Помпей,

Я сдерживалъ себя. Дерзни — и будешь

Юпитеромъ! Все то, что обнимаетъ

Широкій сводъ небесный, будетъ впредь

Твоимъ владѣньемъ!

Помпей. Говори яснѣе.

Менасъ. Соперники твои, владыки міра,

Въ твоихъ рукахъ. Вели отрѣзать якорь

И вытти съ ними въ море — тамъ же мы

Отрѣжемъ имъ и головы. Все будетъ

Тогда твоимъ⁵²).

Помпей. И ты не догадался

Исполнить это молча? — Сталъ болтать

О томъ со мной? Такое дѣло было бъ

Услугою, когда свершилъ бы тихо

Его ты самъ, — въ моихъ рукахъ же станетъ

Оно поступкомъ гнуснымъ. Или ты

Не могъ понять, что въ людяхъ, мнѣ подобныхъ,

Не выгода ведетъ на поводахъ

Съ собою честь, но честь ее! Жалѣй же

Теперь о томъ, что твой языкъ испортилъ

Задуманное дѣло. Если бъ ты

Его свершилъ, не говоря ни слова*

То, рано или поздно, твой поступокъ

Одобренъ былъ бы мной, — теперь же мнѣ

Нельзя не осудить его. Забудь же

О немъ и пей!

Менасъ (про себя). Ну, если такъ, то я

Тащиться впредь не стану за твоей

Блѣднѣющей фортуной. Кто не ищетъ

Ея даровъ и не беретъ, когда

Ему ихъ предлагаютъ — не получитъ

Ихъ никогда.

Помпей. Лепидъ, твое здоровье!

Антоній. Велите отнести его на берегъ.

Я буду пить, Помпей, и за него.

Энобарбъ. Менасъ, твое здоровье!

Менасъ. Благодаренъ

Тебѣ я, Энобарбъ.

Помпей (служителю, который наливаетъ). Полнѣй! — до края!

Энобарбъ (показывая на служителя, который уноситъ Лепида).

Вотъ кто силенъ.

Менасъ. А что?

Энобарбъ. Не видишь развѣ?

Треть міра онъ уноситъ на плечахъ ⁶³).

Менасъ. Ну, если такъ, то эта треть пьяна.

Желалъ бы нализаться я и прочимъ,

Чтобъ міръ кружился легче.

Энобарбъ. Пей лишь самъ —

Твое желанье сбудется.

Менасъ. Идетъ!

Помпей. А все нашъ пиръ не пиръ александрійскій ⁵⁴).

Антоній. Къ нему онъ близокъ. Чокайтесь дружнѣй!

Твое здоровье, Цезарь!

Октавій. Не пора ли

Окончить нашъ кутежъ? Вѣдь стыдно, право,

Споласкивать свой мозгъ виномъ и видѣть,

Что отъ того становится онъ только

Грязнѣе и туманнѣй.

Антоній. Всякій долженъ

Бытъ сыномъ вѣка.

Октавій. Ну, на этотъ тостъ,

Пожалуй, я отвѣчу; но все жъ лучше

Провесть четыре дня, не пивъ ни разу,

Чѣмъ выпить столько вдругъ.

Энобарбъ. А что, нашъ славный,

Великій вождь! — Ужъ не спустится ль намъ

И въ плясъ теперь египетскій во славу

Веселья и вина?

Помпей. Да, да, храбрецъ!

Ты славно выдумалъ.

Антоній. Берите жъ руки,

Пока вино, всесвѣтный побѣдитель,

Не погрузило въ волны сладкой Леты

И память намъ и умъ.

Энобарбъ. Давайте руки!

Эй, музыка, греми что мочи! Станьте

Теперь въ кружокъ. Мальчишка этотъ пусть

Намъ будетъ запѣвалой; — мы жъ подхватимъ

Дружнѣй припѣвъ, насколько хватитъ силъ.

(Музыка. Энобарбъ ставитъ ихъ въ кругъ)

ПѢСНЯ.

Бахусъ, дивный царь вина!

Власть надъ всѣмъ тебѣ дана.

Бочки — бѣдъ для насъ забвенье,

Гроздья — лицамъ украшенье!

Раздавайся жъ пиръ и громъ,

Чтобъ весь міръ пошелъ кругомъ ⁵⁵)!

Октавій. Ну, полноте, довольно! Доброй ночи

Тебѣ, Помпей. Идемъ, любезный братъ.

Не забывай, что наши санъ и званье

Не могутъ одобрять такой пустой

Потери времени. Пора окончить.

Смотрите: — наши щеки разгорѣлись

Вѣдь ужъ совсѣмъ. Самъ крѣпкій Энобарбъ

Не выдержалъ. Мой собственный языкъ

Готовъ болтать безъ толку. Буйный хмель

Насъ обратилъ почти въ шутовъ. Съ чему

Терять еще слова?.. Покойной ночи!

Дай руку мнѣ, Антоній.

Помпей. Мы еще

Увидимся на сушѣ.

Антоній. Непремѣнно.

Давай твою мнѣ руку.

Помпей. О, Антоній!

Мой отчій домъ принадлежитъ тебѣ!

Но что тутъ толковать — теперь друзья мы!

Садитесь въ лодку.

Энобарбъ. Берегитесь, — тише!

Здѣсь такъ легко упасть.

(Помпей, Антоній, Октавій и свита уѣзжаютъ).

А я, Менасъ,

На берегъ не желаю.

Менасъ. Мы съ тобой

Сойдемъ въ мою каюту… Эй, гремите

Въ литавры и рога, — валяй во всю!

Пусть самъ Нептунъ увидитъ, какъ великихъ

Мы чествуемъ гостей своихъ! Гремите жъ —

И чортъ васъ побери!

(Продолжительный громъ барабановъ и трубы).

Энобарбъ. Эй, шапки вверхъ!

Менасъ. Ура! ура! Впередъ, друзья, — идемте!.. (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Равнина въ Сиріи. (Входятъ торжественнымъ маршемъ Вентидій, Силіи и другіе римскіе вожди съ войскомъ. Предъ ними несутъ трупъ Пакора)⁵⁶).

Вентидій. Насталъ конецъ для Парѳіи! Не страшны

Для насъ ея прославленныя стрѣлы ⁵⁷)!

Счастливый, рокъ дозволилъ мнѣ отмстить

За гибель Марка Красса. Пусть несутъ

Трупъ сына ихъ царя предъ нашимъ войскомъ!

Пакоръ убитъ, и въ этомъ месть за Красса.

Силій. Спѣши, спѣши, Вентидій благородный,

Пока твой мечъ еще дымится кровью

Твоихъ враговъ, пожать плоды побѣды.

Преслѣдуй бѣглецовъ! Гонись за ними

Чрезъ Мидію до самыхъ отдаленныхъ

Долинъ месопотамскихъ! Пусть Антоній,

Твой славный вождь, найдетъ предлогъ почтить

Тебя вѣнцомъ побѣды и тріумфомъ.

Вентидій. Нѣтъ, Силій, ты не правъ: — не долженъ низшій

Стремиться затмевать собою высшихъ.

Бездѣйствіе бываетъ иногда

Полезнѣй намъ, чѣмъ подвиги, и это

Особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда

Начальникъ нашъ въ отсутствіи. Замѣть

Слова мои внимательно: Антоній,

А съ нимъ равно и Цезарь зачастую

Выигрывали болѣе трудомъ

Усердныхъ слугъ, чѣмъ собственныхъ. Такъ, Соссій,

Начальствовавшій ранѣе меня

Сирійскими войсками, потерялъ

Довѣренность Антонія за то лишь,

Что быстро тамъ прославился. Начальникъ,

Чьи подвиги успѣли превзойти

Дѣла его начальника, тѣмъ самымъ

Становится какъ будто бы вождемъ

Надъ нимъ самимъ. Пустъ честолюбье будетъ

Въ солдатѣ первой доблестью — но все жъ

Оно снесетъ пріятнѣй пораженье,

Чѣмъ лучшую побѣду, если ею

Оно унизится. Я могъ бы больше

Еще себя прославить, но Антоній

Остался бъ недоволенъ мной, и я

Погибнуть могъ бы самъ съ своею славой

Въ его неудовольствіи.

Силій. Я вижу,

Что ты уменъ и одаренъ богато

Тѣмъ свойствомъ, безъ котораго солдатъ

Похожъ на свой бердышъ. Ты написалъ

О всемъ уже Антонію?

Вентидій. Я скромно

Намѣренъ изложить ему, что имя

Его служило въ битвѣ со врагомъ

Для насъ побѣднымъ кликомъ; что знамена

И храбрыя войска его, имѣя

Все нужное въ довольствѣ, усмирили

Ничѣмъ неукрощавшихся досель

Парѳянскихъ скакуновъ, заставя ихъ

Оставить поле битвы.

Силій. Гдѣ теперь

Антоній самъ?

Вентидій. Сбирается въ Аѳины.

Мы также постараемся прибыть

Туда скорѣй его, когда лишь это

Позволитъ намъ захваченная нами

Тяжелая добыча. Маршъ впередъ! (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Римъ. Передняя въ домѣ Октавія. (Агриппа и Энобарбъ встрѣчаются).

Агриппа. Ну, что жъ? — Разстались братья?

Энобарбѣ. Порѣшивъ

Дѣла свои съ Помпеемъ, онъ уѣхалъ;

Другіе же скрѣпляютъ договоръ.

Октавія реветъ, что ей придется

Уѣхать прочь изъ Рима; Цезарь мраченъ;

Ну, а Лепидъ, какъ увѣрялъ серьезно

Меня Менасъ, — такъ даже захворалъ

Съ вина дѣвичьей немочью.

Агриппа. Хорошій

Онъ человѣкъ.

Энобарбъ. Отличнѣйшій, — и какъ

Душой онъ преданъ Цезарю!

Агриппа. Онъ любитъ

Не меньше и Антонія.

Энобарбъ. Чуть рѣчь

Зайдетъ при немъ о Цезарѣ — кричитъ онъ:

«Вотъ богъ, Юпитеръ нашъ!»

Агриппа. Зато Антоній

Въ его глазахъ не меньше, чѣмъ владыко

Надъ самыми богами.

Энобарбъ. Стоитъ только

При немъ промолвить: «Цезарь» — онъ сейчасъ

Докончить: «несравненный!»

Агриппа. А Антоній?

Въ его понятьѣ фениксъ ⁵⁸)!

Энобарбъ. Чтобъ почтить

Вполнѣ достойно Цезаря — довольно

Сказать его лишь имя.

Агриппа. Ихъ обоихъ

Лепидъ вознесъ высоко.

Энобарбъ. Все жъ онъ ставитъ

Далеко выше Цезаря, хоть любитъ

Антонія не меньше… Да о чемъ

Тутъ, впрочемъ, толковать? Языкъ, поэты,

Ихъ образы, слова, сердечный жаръ

Не въ силахъ объяснить или исчислить

Любовь его къ Антонію. Но что

Касается до Цезаря — онъ просто

Бьетъ въ землю лбомъ предъ нимъ, крича: «Дивитесь!»

Агриппа. Обоихъ любитъ онъ.

Энобарбъ. Они втроемъ

Похожи на жука: Лепидъ — середка,

А двое прочихъ — крылья. Чу, трубятъ! (Трубы).

Пора на лошадей. Прощай, Агриппа.

Агриппа. Счастливый путь, храбрецъ мой; до свиданья!

(Входятъ Октавій, Антоній, Лепидъ и Октавія)-

Антоній. Здѣсь должно намъ разстаться.

Октавій. Ты съ собой

Увозишь часть меня. Умѣй любить

Въ ней Цезаря; а ты, сестра, докажешь,

Увѣренъ я, что за тебя ручаться

Я могъ вполнѣ, и что ему ты будешь

Примѣрною женою. Тебя жъ, Антоній,

Прошу сердечно я: — ужъ если мы

Скрѣпить рѣшили дружбу этимъ бракомъ,

Какъ связью неразрывной, — постарайся,

Чтобъ этотъ бракъ не сдѣлался, напротивъ,

Для нашей дружбы клиномъ. Если средство,

Къ которому прибѣгли мы, не будетъ

Пріятно намъ обоимъ — лучше было бъ

Не прибѣгать къ нему тогда совсѣмъ.

Антоній. Не оскорбляй меня такимъ сомнѣньемъ.

Октавій. Я высказалъ, что думалъ.

Антоній. Будь увѣренъ,

Что какъ ни подозрителенъ въ основѣ

Характеръ твой, но въ этомъ дѣлѣ будетъ

Твой страхъ вполнѣ напрасенъ; — потому

Не бойся безъ причины! Боги будутъ

Тебя хранить и расположатъ римлянъ

Служить твоимъ великимъ начинаньямъ.

Теперь пора разстаться намъ.

Октавій. Прощай,

Любимая сестра! Да сохранятъ

Въ пути тебя стихіи! До свиданья!

Октавія. Мой добрый братъ!

Антоній. Ея глаза сверкаютъ

Слезами, какъ росой; но то роса

Апрѣльскихъ дней ⁵⁹), сулящая намъ скорый

Возвратъ весны. Вѣрь этому предвѣстью,

Забывъ печаль.

Октавія (Октавію). Останься благосклоненъ

Къ обоимъ намъ; а сверхъ того…

Октавій. Что, другъ мой?

Октавія. Скажу тебѣ я на ухо. (Шепчетъ ему).

Антоній. Слова

Ея не повинуются тому,

Что имъ диктуетъ сердце, и, напротивъ,

Оно шепнуть не въ силахъ, что ей должно

Тебѣ сказать. Такъ легкій пухъ скользитъ

По зыби волнъ, не двигаясь ни съ мѣста

Во время бурь.

Энобарбъ (тихо Агриппѣ). Ужель завоетъ Цезарь?

Агриппа. Въ немъ взоръ подернутъ облакомъ.

Энобарбъ. Точь-въ-точь

Бѣльмомъ у лошадей; — но вѣдь такой

Порокъ въ нихъ очень дуренъ, тѣмъ же паче,

Когда онъ будетъ въ Цезарѣ.

Агриппа. Что жъ въ этомъ?

Антоній вылъ и плакалъ, какъ безумный,

Когда предъ нимъ палъ мертвымъ Юлій Цезарь;

Равно рыдалъ и въ битвѣ при Филиппи

Надъ тѣломъ Брута.

Энобарбъ. Онъ страдалъ тогда

Навѣрно сильнымъ насморкомъ и плакалъ

Надъ тѣмъ, чему былъ самъ сердечно радъ.

Но ты его слезамъ повѣрить можешь

Лишь въ случаѣ, когда равно заплачу

Съ нимъ вмѣстѣ ужъ и я.

Октавій. Нѣтъ, нѣтъ, повѣрь

Мнѣ, милая Октавія, ты будешь

Имѣть о мнѣ извѣстья постоянно.

Мысль о тебѣ не опоздаетъ часу

Тебя достичь.

Антоній. Пора намъ, цезарь, въ путь.

Я къ ней въ любви готовъ съ тобой поспорить.

(Обнимаетъ Октавія).

Ну, вотъ мы и простились!.. Будь съ тобою

Боговъ любовь и милость!

Октавій. До свиданья!

Пошли вамъ небо счастья.

Лепидъ. Пусть всѣ звѣзды

Вамъ освѣтятъ счастливый въ жизни путь.

Октавій. Прощайте! Добрый путь вамъ!

Антоній. До свиданья! (Трубы. Всѣ уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Александрія. Комната во дворцѣ. (Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ).

Клеопатра. Гдѣ вѣстникъ тотъ?

Алексасъ. Онъ весь дрожитъ отъ страха.

Клеопатра. Ну, ну, безъ вздора! — Пусть войдетъ сюда.

Алексасъ. Великая царица! Вспомни только,

Что на тебя не смѣлъ бы посмотрѣть

Самъ Иродъ Іудейскій въ тѣ минуты,

Когда ты въ гнѣвѣ.

Клеопатра. Пусть достанутъ мнѣ

И Иродову голову, коль скоро

Я такъ хочу! — Но вѣдь мои желанья

Теперь — увы! — не могутъ исполняться

Попрежнему, съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ со мной

Антонія! (Входитъ вѣстникъ).

Поди сюда.

Вѣстникъ. Я здѣсь,

Великая царица.

Клеопатра. Видѣлъ ты

Октавію?

Вѣстникъ. Да, грозная царица.

Клеопатра. Гдѣ видѣлъ?

Вѣстникъ. Въ Римѣ. Я стоялъ въ толпѣ

И видѣлъ, какъ прошла передо мной

Она среди Антонія и брата.

Клеопатра. Изъ насъ кто выше ростомъ?

Вѣстникъ. Ты, царица.

Клеопатра. Ты слышалъ разговоръ ея?.. Какимъ

Звучитъ оттѣнкомъ онъ: — пріятнымъ, звонкимъ,

Иль строгимъ и глухимъ?

Вѣстникъ. Насколько

Замѣтить могъ — онъ холоденъ и глухъ.

Клеопатра. Въ немъ нѣту, значитъ, прелести. Антоній

Ее любить не будетъ.

Харміана. О, Изида!

Ее любить! — Да развѣ это можно?

Клеопатра. Не правда ль, Харміана? — Посуди

Ты лишь сама: глухой, суровый голосъ

И ростъ несчастной карлицы! (Вѣстнику) Скажи,

По крайней мѣрѣ, есть ли величавость

У ней въ походкѣ, если только видѣлъ

Когда-нибудь величье ты?

Вѣстникъ. Она

Скорѣй ползетъ, чѣмъ ходитъ. Впечатлѣнье

Ея ходьбы для глазъ одно и то же

Съ спокойствіемъ. Она скорѣй похожа

На статую ⁶⁰). Въ ней тѣло значитъ больше,

Чѣмъ жизнь или душа.

Клеопатра. И это вѣрно?

Вѣстникъ. Когда не такъ, то, значитъ, я лишенъ

Способности смотрѣть.

Харміана. Въ Египтѣ нѣтъ,

Царица, трехъ людей, способныхъ больше,

Чѣмъ онъ, для наблюденья ⁶¹).

Клеопатра. О, онъ ловокъ!

Я это вижу… Значитъ, въ ней пока

Нѣтъ ничего… Да, да, — онъ судитъ вѣрно.

Харміана. Нельзя вѣрнѣй.

Клеопатра. Скажи мнѣ, сколько лѣтъ

По виду ей?

Вѣстникъ. Она вдова.

Клеопатра. Вдова?

Ты слышишь, Харміана?

Вѣстникъ. Будетъ ей,

Я думаю, лѣтъ тридцать.

Клеопатра. Ты запомнилъ

Ея лицо? — Оно кругло иль длинно?

Вѣстникъ. Кругло до непріятности.

Клеопатра. Бываютъ

Такія лица чаще всѣхъ у глупыхъ.

Скажи мнѣ цвѣтъ волосъ ея?

Вѣстникъ. Онъ темень,

А лобъ ея такъ низокъ, какъ ты можешь

Лишь пожелать.

Клеопатра. Вотъ золото тебѣ.

Забудь мое дурное обращенье

Съ тобой при первой встрѣчѣ. Скоро ты

Мнѣ будешь нуженъ снова. Ты, я вижу,

Дѣйствительно способенъ и уменъ.

Такъ будь готовъ: — письмо уже готово.

(Вѣстникъ уходитъ).

Харміана. Вѣдь молодецъ!

Клеопатра. Дѣйствительно онъ ловокъ.

Я искренно жалѣю, что тогда

Съ нимъ дурно обошлась. Когда лишь только

Сказалъ онъ правду, значитъ — эта кукла

Еще не такъ опасна.

Харміана. О, конечно!

Клеопатра. Вѣдь онъ видалъ, какъ кажется, величье

И можетъ быть судьей.

Харміана. Видалъ величье?

Безсмертная Изида! — Да вѣдь онъ

Служилъ тебѣ!

Клеопатра. Мнѣ надо будетъ сдѣлать.

Ему еще два-три вопроса, — впрочемъ,

Успѣю это послѣ. Приведи

Его ко мнѣ въ ту комнату, гдѣ буду

Писать свои я письма. Можетъ все

Пойти еще на ладъ.

Харміана. Пойдетъ навѣрно! (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Аѳины. Комната въ домѣ Антонія. (Входятъ Антоній и Октавія).

Антоній. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія! — Проси, что хочешь,

Но лишь не это. Я бы могъ простить

Не только что одинъ, но много тысячъ

Проступковъ меньшей важности; но онъ

Вооружился снова на Помпея,

Составилъ завѣщанье и прочелъ

Его при всемъ народѣ. Онъ, конечно,

Не могъ при этомъ промолчать совсѣмъ

О всѣхъ моихъ заслугахъ; но лишь только

Зашла объ этомъ рѣчь — онъ отозвался

Съ холоднымъ, гордымъ видомъ. Онъ цѣдилъ

Слова свои сквозь зубы и нарочно

Не вымолвилъ ни слова о дѣлахъ,

Дѣйствительно достойныхъ.

Октавія. О, не вѣрь,

Прошу тебя, всему! А если хочешь

Ты вѣрить непремѣнно, то не дѣлай

Изъ этого предлога къ раздраженью.

Нѣтъ женщины на свѣтѣ, чья судьба

Моей ужаснѣй будетъ, если вы

Поссоритесь! Ужели я должна

Стоять средь васъ и возсылать молитвы

Къ богамъ за васъ обоихъ? Боги станутъ

Смѣяться надо мной! Могу ли я

Сказать слова молитвы: «помогите

Супругу моему!» — и въ тотъ же мигъ

Молиться о противномъ, призывая

Ихъ милость и на брата? Какъ могу

Успѣха я желать супругу съ братомъ,

Когда успѣхъ кого-нибудь изъ нихъ

Приноситъ вредъ другому? Гдѣ жъ исходъ

Изъ этихъ горькихъ крайностей?

Антоній. Ищи

Его, мой другъ, склоняясь въ пользу той

Изъ двухъ сторонъ, въ которой больше данныхъ

Тебя любить. Утративъ честь, утрачу

Я самъ себя, и для тебя бы было

Счастливѣй во сто разъ, когда бы не былъ

Тебѣ я мужемъ никогда, чѣмъ видѣть

Меня лишеннымъ чести. Впрочемъ, я

Не возражаю противъ предложенья,

Чтобъ ты была посредницей межъ мной

И Цезаремъ; но тѣмъ не менѣй буду

Сбирать войска, чтобъ удержать немного

Его задорный пылъ. Спѣши жъ исполнить

Свою мечту. Ты видишь — я согласенъ

На всѣ твои желанья.

Октавія. Всей душой

Тебѣ я благодарна! Да пошлетъ

Юпитеръ мнѣ, ничтожному созданью,

Ума и силъ возстановить средь васъ

Желанный миръ! Вѣдь распря между вами

Равна тому, какъ будто цѣлый міръ

Распался на двѣ части, и должны мы

Открывшуюся между ними пропасть

Наполнить грудой тѣлъ.

Антоній. Когда ты смотришь

На это такъ — такъ упрекай же больше

За зло того, кто больше виноватъ.

Мы оба, я и Цезарь, быть не можемъ

Равны въ своихъ ошибкахъ до того,

Чтобъ преданность твоя лишь колебалась

Межъ нами безъ движенья. Приготовься жъ

Немедля въ путь. Назначь, кто долженъ будетъ

Тебя сопровождать. Бери съ собой

Все, что захочешь взять, не разсуждая,

Что будутъ стоить прихоти твои. (Уходятъ).

СЦЕНА 5-я.

Тамъ же. Другая комната. (Энобарбъ и Эросъ встрѣчаются).

Энобарбъ. Ну что, дружище Эросъ?

Эросъ. Интересныя получены новости.

Энобарбъ. Въ чемъ дѣло?

Эросъ. Цезарь и Лепидъ опять воевали съ Помпеемъ.

Энобарбъ. Это старыя новости; но что же было потомъ?

Эросъ. Цезарь, выѣхавъ въ войнѣ съ Помпеемъ на плечахъ Лепида, вдругъ объявилъ, что не признаетъ ни его правъ на участіе въ правленіи ни заслугъ, оказанныхъ имъ въ этомъ походѣ. Мало этого: онъ обвинилъ его въ какой-то прежней перепискѣ съ Помпеемъ и велѣлъ арестовать по этому одному обвиненію, такъ что теперь бѣдный тріумвиръ сидитъ въ тюрьмѣ и ждетъ, пока его не освободитъ смерть.

Энобарбъ. Теперь остались, значитъ, у вселенной

Двѣ челюсти; но что бъ ни вздумалъ дать

Ты имъ въ добычу — скалить другъ на друга

Онѣ все жъ будутъ зубы… Гдѣ Антоній?

Эросъ. Онъ былъ въ саду. Я видѣлъ, какъ, гуляя,

Свирѣпо онъ толкалъ ногой сучки,

Мѣшавшіе ходьбѣ, и каждый разъ

Ворчалъ: «дуракъ Лепидъ». Грозилъ онъ смертью

Равно тому, кѣмъ былъ убитъ Помпей ⁶²).

Нашъ флотъ готовъ?

Энобарбъ. Готовъ итти сейчасъ

Въ Италію на Цезаря. Я долженъ

Еще сказать, Домицій, что тебя

Зоветъ къ себѣ Антоній. Вѣсти могъ бы

Сказать я и потомъ.

Энобарбъ. Увѣренъ я,

Что выйдетъ вздоръ. Но, впрочемъ, будь, что будетъ.

Веди меня къ Антонію.

Эросъ. Идемъ. (Уходятъ),

СЦЕНА 6-я.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря. (Входятъ Октавій, Агриппа и Меценатъ).

Октавій. Такъ поступилъ онъ съ тѣмъ, чтобъ показать

Свое презрѣнье къ Риму; но и это

Еще не все. Вотъ описанье дѣлъ,

Которыя успѣли натворить

Они въ Александріи. Сѣвъ публично,

Средь площади на золотыхъ престолахъ,

И онъ и Клеопатра посадили

Внизу Цезаріона, объявивъ,

Что мой отецъ отцомъ былъ точно такъ же

И этому мальчишкѣ ⁶³). Вслѣдъ затѣмъ

Они усыновили всѣхъ побочныхъ,

Родившихся отъ ихъ распутной связи,

И наконецъ Антоній объявилъ,

Что дѣлаетъ отнынѣ Клеопатру

Царицею Египта и даетъ

Ей сверхъ того Лидію, островъ Кипръ

И Сирію.

Меценатъ. И это все публично?

Октавій. На площади, гдѣ учатся войска

Своихъ дѣтей онъ объявилъ царями

Самихъ царей и отдалъ Александру

Арменію и Парѳію съ придачей

Ему жъ Большой Мидіи. Птолемей

Былъ надѣленъ землею финикіянъ,

Киликіей и Сиріей. Царица

Явилась въ этотъ день въ святыхъ одеждахъ

Божественной Изиды, что она,

Какъ говорятъ, себѣ ужъ позволяла

Не разъ и до того.

Меценатъ. Мы извѣстить

Должны объ этомъ Римъ.

Агриппа. И Римъ, навѣрно,

Давно ужъ недовольный цѣлымъ рядомъ

Такихъ безчинствъ, отниметъ у него

Любовь свою и преданность.

Октавій. Народъ

Ужъ знаетъ обо всемъ. Антоній въ Римъ

Прислалъ народу жалобу

Агриппа. Народу?

Кого же обвиняетъ онъ?

Октавій. Меня.

Онъ говоритъ, что, побѣдивъ Помпея

Въ Сициліи, ему не отдалъ я

Законной части острова; затѣмъ

Онъ жалуется также, что обратно

Не получилъ онъ данныхъ для войны

Имъ кораблей, и наконецъ кричитъ,

Что будто бъ низложилъ несправедливо

Лепида я и удержалъ его

Доходы и добро.

Агриппа. На это мы

Должны ему отвѣтить.

Октавій. Это я

Уже исполнилъ: мой гонецъ уѣхалъ.

Я объяснилъ въ посланьи, что Лепидъ

Сталъ дѣйствовать жестоко, что превысилъ

Свою онъ власть и потому вполнѣ

Достоинъ низложенья. Дальше я

Писалъ еще, что уступлю охотно

Частицу странъ, какія я успѣлъ

Завоевать, но требую зато,

Чтобъ также мнѣ онъ предоставилъ долю

Въ Арменіи и прочихъ государствахъ,

Ему принадлежащихъ.

Меценатъ. Ну, на это

Согласья онъ не дастъ.

Октавій. Тогда и я

Не стану съ нимъ дѣлиться. (Входитъ Октавія).

Октавія. Здравствуй, милый

Мой Цезарь и властитель.

Октавій. Кто бы могъ

Когда-нибудь подумать, что придется

Мнѣ встрѣтиться съ тобою, такъ печально

Покинутой?

Октавія. Покинутой? Какая

Причина такъ назвать меня?

Октавій. Зачѣмъ,

Скажи, сюда явилась ты украдкой?

Прилично ли такое появленье

Моей сестрѣ? Антонія супругѣ

Предшествовать должны бъ задолго были

Отряды войскъ и стражи; ржанье коней

Должно бы было громко раздаваться

По воздуху; деревья и дома

Должны бъ покрыться были сплошь народомъ,

Горящимъ нетерпѣньемъ, чтобъ увидѣть

Тебя скорѣй; клубами пыль и прахъ

Должны бы подниматься были къ небу,

Вздымаемые поѣздомъ твоимъ!

И что жъ? — Явилась ты точь-въ-точь простая

Плебейка въ Римъ, не давши мнѣ ничѣмъ

Тебѣ достойно выразить предъ всѣми

Любовь мою и преданность. Иль ты

Забыла то, что если эти чувства

Не будутъ больше видимы, то люди

Не станутъ признавать ихъ. Я тебѣ

Устроилъ бы торжественную встрѣчу

На морѣ и землѣ. Твой каждый шагъ

Привѣтствовать велѣлъ бы новымъ знакомъ

Достоинства и чести.

Октавія. Милый братъ!

Меня не принуждалъ никто являться

Такъ просто въ Римъ: — я этого желала,

Повѣрь, сама. Супругъ мой, Маркъ Антоній,

Узнавъ, что ты готовишься къ войнѣ,

Сказалъ мнѣ эту новость. Я просила

Поэтому его, чтобъ онъ позволилъ

Вернуться мнѣ сюда.

Октавій. На что, конечно,

Онъ далъ тебѣ согласье въ тотъ же мигъ?

Вѣдь ты была единственной помѣхой

Ему въ его развратѣ.

Октавія. Ахъ, прошу,

Не думай такъ!

Октавій. Я наблюдалъ за нимъ

Уже давно. Слухъ о его продѣлкахъ

Надутъ мнѣ въ уши вѣтромъ. Гдѣ, скажи,

По твоему, теперь онъ?

Октавія. Онъ въ Аѳинахъ.

Октавій. Нѣтъ, бѣдная сестра моя! Его

Однимъ кивкомъ сманила Клеопатра.

Онъ отдалъ всѣ владѣнья этой твари —

И оба собираются теперь

Войной на насъ. Въ союзѣ съ ними Бокхусъ,

Ливійскій царь, Ѳракійскій Адалласъ,

Царь Архелай — глаза каппадокійцевъ,

Владыка Паѳлагоніи, царь Понта,

Царь Малхъ, еврейскій Иродъ, Митридатъ,

Царь Комагена, Полемонъ, властитель

Мидійскій и Аминтъ, царь Ликаона.

При этомъ я не счелъ еще всѣхъ прочихъ

Вѣнчанныхъ главъ.

Октавія. О, горе! Какъ могу

Насильно раздѣлить свое я сердце

Межъ братомъ и супругомъ, — межъ двумя

Внезапными врагами ⁶⁴)!

Октавій. Ты найдешь

Покой свой здѣсь. Твои мольбы и письма

Успѣли задержать, насколько было

Возможно то, вражду межъ мной и имъ.

Но наконецъ увидѣлъ я, что мѣра

Обидъ, тобой испытанныхъ, достигла

До крайняго предѣла. Медлить дальше

Могло бы стать опаснымъ. Призови же

Себѣ на помощь твердость; не печалься,

Что злая неизбѣжность посылаетъ

Тебѣ такъ много бѣдъ. Пускай свершится

Завѣтъ судьбы! Твое прибытье въ Римъ —

Великая мнѣ радость. Ты была

Оскорблена превыше всякой мѣры,

И вотъ зато избрали боги насъ,

Стоящихъ близъ тебя и глубоко

Столь преданныхъ тебѣ, — оружьемъ мщенья

За зло, тебя постигшее. Утѣшься жъ

И будь желанной гостьей здѣсь.

Агриппа. Прими

Привѣтъ и мой, Октавія.

Меценатъ. Мой также.

Весь Римъ, повѣрь, тебя, жалѣя, любитъ!

Жену, какъ ты, могъ оттолкнуть одинъ

Развратный лишь Антоній; только онъ

Въ любви своей постыдной могъ облечь

Распутницу символомъ царской власти

И вмѣстѣ съ ней грозить намъ.

Октавія. Такъ ли это?

Октавій. Доказано вполнѣ. Идемъ, сестра,

Идемъ, моя любимая! Старайся

Спокойной быть и будь тверда въ несчастьѣ. (Уходятъ),

СЦЕНА 7-я.

Лагерь Антонія близь Акціумскаго мыса. (Входятъ Клеопатра и Энобарбъ).

Клеопатра. Ты такъ легко со мной не разотчешься!

Энобарбъ. За что? за что? за что?

Клеопатра. За то, что ты

Противорѣчилъ моему желанью,

Чтобъ я была при войскѣ. Ты кричалъ,

Что это неумѣстно ⁶⁵).

Энобарбъ. Что жъ — умѣстно

По-твоему?

Клеопатра. Коль скоро нѣтъ препятствій

Тому прямыхъ, то я не понимаю,

Чѣмъ можетъ быть помѣхой здѣсь мое

Присутствіе?

Энобарбъ (про себя). Отвѣтить можно было бъ

Тебѣ на твой вопросъ: когда бъ мы въ лагерь-

Пригнали вмѣстѣ съ стаей жеребцовъ

Табунъ кобылъ, такъ и остались вовсе бъ

Безъ лошадей, затѣмъ, что жеребцы

Умчались бы и съ всадниками вмѣстѣ

Кобыламъ вслѣдъ.

Клеопатра. Что ты бормочешь подъ носъ?

Энобарбъ. А то, что ты, оставшись здѣсь, лишь свяжешь

Антонія! Заставишь потерять

Его напрасно время. Умъ и сердце

Его забудутъ то, что должно твердо

Теперь имъ знать. Ужъ и теперь его

Винятъ за легкомысленность, и въ Римѣ

Давно идетъ молва, что всю войну

Затѣяла толпа твоихъ служанокъ

Да евнухъ твой Фотинъ.

Клеопатра. Пусть провалился бъ

Сквозь землю Римъ и сгнили бъ языки,

Болтающіе вздоръ! На мнѣ лежитъ

Обязанность царицы быть при войскѣ.

Я быть хочу мужчиной здѣсь! Довольно

Тебѣ противорѣчить мнѣ… Назадъ

Я не вернусь.

Энобарбъ. Свое сказалъ я слово.

Но вотъ и полководецъ. (Входятъ Антоній и Канидій),

Антоній. Я никакъ

Представить не могу себѣ, Канидій,

Чтобы была возможность переплыть

Такъ быстро Іоническое море

Отъ самаго Тарента вплоть до стѣнъ

Брундузія и овладѣть Ториномъ.

(Клеопатрѣ) Ты слышала ль объ этомъ, милый другъ?

Клеопатра. Поспѣшности въ другихъ дивиться можетъ

Лишь тотъ, кто самъ преступно нерадивъ.

Антоній. Не въ бровь, а прямо въ глазъ! Храбрѣйшій воинъ

Не могъ бы упрекнуть прямѣй и лучше.

Я думаю, Канидій, намъ сразиться

Полезнѣе на морѣ.

Клеопатра. О, конечно!

Иначе гдѣ жъ?

Канидій. Но почему жъ на морѣ?

Антоній. Онъ тамъ насъ вызываетъ.

Энобарбъ. Вѣдь и ты

Сразиться звать его въ единоборствѣ.

Канидій. Да, да, передъ Фарсалой, — тамъ, гдѣ Цезарь

Вступилъ въ борьбу съ Помпеемъ. Онъ однако

Не принялъ предложенья, находя

Его себѣ невыгоднымъ. Ты долженъ

Теперь отвѣтить тѣмъ же.

Энобарбъ. Вспомни только,

Какая дрянь у насъ на корабляхъ!

Вѣдь это сбродъ, вербованный насильно!

Муловщики, погоньщики, селяне!

У Цезаря жъ ватага моряковъ,

Сражавшихся съ Помпеемъ. Корабли

Его легки и новы, наши — стары

И тяжелы. На сушѣ мы могли бы

Сразиться хоть сейчасъ, и потому

Не будетъ ни малѣйшаго стыда

Отвергнуть бой на морѣ.

Антоній. Я рѣшилъ

Сразиться съ нимъ на морѣ ⁶⁶).

Энобарбъ. Мудрый вождь!

Не забывай, что ты на сушѣ признанъ

Первѣйшимъ полководцемъ. Для чего жъ

Ты хочешь отказаться добровольно

Отъ собственныхъ же выгодъ? Осудить

Свои войска на праздность — тѣ войска,

Гдѣ каждый человѣкъ — привычный воинъ?

За что безъ пользы губишь ты свои

Прославленныя знанья? Оставляешь

Напрасно путь, сулящій намъ успѣхъ?

Зачѣмъ отдаться хочешь произволу

Намѣсто твердой вѣрности?

Антоній. Все жъ буду

Сражаться я на морѣ.

Клеопатра. У меня

Есть шестьдесятъ готовыхъ кораблей,

И лучшихъ, чѣмъ у Цезаря.

Антоній. Излишекъ

Своихъ судовъ велимъ мы сжечь и ихъ

Свободнымъ экипажемъ увеличимъ

Число людей на прочихъ. Съ этой силой

Мы можемъ дать отпоръ при Акціумѣ

Своимъ врагамъ. А если не удастся —

Начнемъ борьбу на сушѣ. (Входитъ вѣстникъ).

Антоній. Что принесъ

Ты новаго?

Вѣстникъ. Извѣстье подтвердилось:

Октавій взялъ Торинъ.

Антоній. Ужели онъ

Сражался самъ? Почти невѣроятно,

Чтобъ могъ туда онъ скоро такъ прибыть.

Спѣши, Канидій, къ войску. Ты возьмешь

Съ собою девятнадцать легіоновъ

И конницы двѣнадцать тысячъ, — самъ же

Отправлюсь я немедля на корабль.

Идемъ, моя Ѳетида ⁶⁷)! (Входитъ солдатъ).

Антоній. Ну, храбрецъ,

Съ какой ты вѣстью?

Солдатъ. О, нашъ славный вождь!

Оставь свое намѣренье сражаться

Съ врагами на водѣ! Не довѣряйся

Гнилымъ доскамъ! Ужель ты меньше вѣришь

Мечу и этимъ ранамъ? Пусть ныряютъ

Египтяне со сбродомъ финикійцевъ!

Мы, римляне, привыкли побѣждать

Грудь съ грудью на землѣ ⁶⁸).

Антоній. Ну, ну, довольно!

Друзья, впередъ! (Антоній и Клеопатра уходятъ),

Солдатъ. И все-таки я правъ,

Будь Геркулесъ свидѣтелемъ мнѣ въ этомъ!

Канидій. Ты точно правъ, храбрецъ; но онъ теперь,

Къ несчастью, руководится чужимъ

Разсудкомъ и совѣтомъ. Вождь даетъ

Вести себя ⁶⁹), и мы должны съ позоромъ

Служить подъ властью бабы.

Солдатъ. Ты вѣдь будешь

Командовать пѣхотой, а равно

И конницей?

Канидій. Октавій Маркъ назначенъ

Распоряжаться битвой на водѣ,

Съ нимъ Маркъ Юстей, Публикола и Целій.;

Я властвую на сушѣ. Трудно вѣрить

Поспѣшности, съ которою успѣлъ

Сюда явиться Цезарь.

Солдатъ. Тѣмъ чуднѣй,

Что онъ провелъ почти все время въ Римѣ,

Пока войска окольными путями

Прошли сюда и обманули всѣхъ

Лазутчиковъ.

Канидій. А кто у нихъ второй

Начальникъ послѣ Цезаря?

Солдатъ. Какъ слышно

Какой-то Тавръ.

Канидій. А, знаю. (Входитъ вѣстникъ).

Вѣстникъ. Полководецъ

Велѣлъ позвать Канидія.

Канидій. У насъ

Теперь что мигъ, то новое событье. (Уходитъ).

СЦЕНА 8-я.

Равнина близъ Акціума. (Входятъ Октавій, Тавръ, военачальники и свита).

Октавій. Гдѣ Тавръ?

Тавръ. Здѣсь, Цезарь!

Октавій. Главное — не вздумай

Начать борьбу на сушѣ. Стой съ войсками,

Не двигаясь, пока не будетъ конченъ

Вой на водѣ. Исполни приказанья,

Изложенныя въ свиткѣ. Наше счастье

Зависитъ все отъ смѣлаго удара.

Который мы затѣяли.

(Уходятъ Октавій и Тавръ. Входятъ Антоній и Энобарбъ).

Антоній. Пускай

Поставятъ нашу конницу на холмъ

Въ виду пѣхоты Цезаря. Оттуда

Увидимъ мы, какъ много вышло въ море

Его судовъ, и разсчитаемъ вѣрно,

Что будетъ намъ полезнѣй предпринять.

(Уходятъ. По сценѣ проходятъ въ разныхъ направленіяхъ Тавръ и Канидій съ войсками. Затѣмъ за сценой раздается шумъ морской битвы. Вбѣгаетъ Энобарбъ).

Энобарбъ. Погибло все! Не выдержать мнѣ больше!

Весь флотъ египтянъ въ бѣгствѣ! Шестьдесятъ

Судовъ ушли во слѣдъ «Антоніадѣ» ⁷⁰).

Глаза мои ослѣпли отъ такого

Позорища!.. (Входитъ Скаръ).

Скаръ. О, боги и богини,

Я къ вамъ взываю всѣмъ!

Энобарбъ. Что, что еще?..

Скаръ. Потеряно полміра изъ упрямства

И глупости! Цѣлуясь, мы проспали

Провинціи и царства!..

Энобарбъ. Что сраженье?..

Скаръ. Смерть коситъ насъ, какъ лютая чума.

Представь себѣ лишь то, что средь разгара

Борьбы на смерть, когда успѣхъ скорѣе

За насъ былъ, чѣмъ за римлянъ — эта вѣдьма, —

Колдунья, тварь! — проказа бъ на нее! —

Вдругъ подняла свой парусъ и бѣжала,

Какъ будто бъ укусилъ ее слѣпень,

Какъ глупую корову жаркимъ лѣтомъ ⁷¹)!

Энобарбъ. Я видѣлъ это все; — мои глаза

Не вынесли позора: я не могъ

Смотрѣть на битву больше.

Канидій. И лишь только

Ушла она — Антоній, эта жертва

Ея проклятыхъ чаръ, расправивъ также

Ей вслѣдъ крылатый парусъ свой, помчался,

Какъ селезень, испуганный грозой,

Забывъ борьбу средь самаго разгара!

Не видывалъ я въ жизни никогда,

Чтобъ храбрость, честь и знанье такъ позорно

Возстали на себя жъ!

Энобарбъ. О горе! горе!.. (Входитъ Канидій).

Канидій. На морѣ наше счастье, пошатнувшись,

Пошло ко дну. Будь полководецъ нашъ

Попрежнему собой, могло бъ все дѣло

Еще уладиться; но онъ вѣдь подалъ

Намъ самъ примѣръ для бѣгства.

Энобарбъ (про себя). Вотъ куда

Вы мѣтите! — Ну, если такъ, то дѣлу

Дѣйствительно конецъ.

Канидій. Они бѣгутъ

Теперь къ Пелопонезу.

Скаръ. Путь туда

Не труденъ и не дологъ. Подожду,

Что скажутъ намъ дальнѣйшія событья.

Канидій. Я конницу свою и легіоны

Отдать намѣренъ Цезарю; — мнѣ въ этомъ

Служить примѣромъ могутъ шесть царей.

Энобарбъ. Что до меня, то я еще покамѣстъ

Не оторвусь отъ раненой звѣзды

Антонія, хотя и напѣваетъ

Противное разсудокъ въ уши мнѣ. (Уходятъ),

СЦЕНА 9-я.

Александрія. Комната во дворцѣ. (Входитъ Антоній со свитой).

Антоній. Вы слышите! Сама земля стыдится

Меня носить!.. Приблизьтесь разъ еще

Ко мнѣ, друзья! Я чувствую, что слишкомъ

Зажился въ этомъ свѣтѣ!.. Въ жизни мнѣ

Потерянъ путь. Остался у меня

Всего одинъ корабль, но нагруженъ

Онъ золотомъ; — его дарю я вамъ!

Дѣлите — и бѣгите! Миръ и счастье

Вамъ должно ждать отъ Цезаря!..

Свита. Бѣжать

Мы не хотимъ.

Антоній. Я самъ бѣжалъ! — Примѣръ

Самъ показалъ презрѣннымъ, подлымъ трусамъ,.

Какъ обращать плеча свои и тылъ

Передъ врагомъ!.. Бѣгите жъ!.. Для себя

Замыслилъ я теперь иное бѣгство,

Но въ немъ не нужно помощи. Идите!

Корабль стоитъ у пристани — онъ вашъ.

О, боги! — я ль бѣжалъ вослѣдъ созданью,

Которому мнѣ стыдно посмотрѣть

Теперь въ глаза! На головѣ моей

Поднялись дыбомъ волосы: — сѣдые

Винятъ за дерзость черные, а эти

Достойно упрекаютъ сѣдину

За трусость и уступчивость!.. Бѣгите!

Я дамъ вамъ письма въ путь: — они помогутъ

Чрезъ нѣсколькихъ друзей моихъ пробить

Вамъ доступъ къ сердцу Цезаря. Не будьте

Печальны лишь; не возражайте мнѣ

Отказомъ въ послушаньи! Вамъ полезнѣй

Схватиться за предлогъ, какой я вамъ

Даю своимъ отчаяньемъ. Оставьте

Того, кто могъ отречься такъ постыдно

Самъ отъ себя!.. Идите прямо въ пристань.

Гдѣ получить вы можете мои

Сокровища. Теперь же я, прошу,

Чтобъ вы меня оставили. — Поймите:

Прошу, — затѣмъ, что я утратилъ право

Приказывать. Я вслѣдъ иду за вами..

(Садится. Входятъ Эросъ и Клеопатра, поддерживаемая Ирой и Харміаной).

Эросъ (Клеопатрѣ). Приди къ нему, утѣшь его, царица!

Ира. Да, добрая владычица.

Харміана. Вѣдь больше

Намъ нечего придумать!

Клеопатра. Дайте сѣсть мнѣ.

Юнона! О, Юнона! (Садится въ изнеможеніи).

Антоній (увидя Клеопатру, ш которую показываетъ Эросъ).

  Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

Я не хочу!

Эросъ. Брось на нее хоть взглядъ.

Антоній. О, гадко, гадко, гадко мнѣ!..

Харміана. Царица!

Ира. Царица наша добрая! (Хлопочутъ около нея).

Эросъ. Властитель!

Антоній. Властитель я?.. Онъ вашъ теперь властитель!..

Сражался при Филиппи, помню я,

Онъ, какъ фигляръ, что держитъ на вѣсу

На пальцѣ мечъ ⁷²). Мной былъ сраженъ тогда

Безумный Брутъ и старый, чахлый Кассій,

Тогда какъ онъ лишь загребалъ чужими

Руками жаръ. Вѣдь въ дѣлѣ битвы онъ

Не смыслитъ ничего! А что теперь!..

Да, впрочемъ, будь, что будетъ!..

Клеопатра. Помогите!

Эросъ (Антонію). Царица здѣсь: — взгляни.

Ира (Клеопатрѣ). Да подойди же

Къ нему, царица добрая; скажи

Ему словечко ласки: онъ совсѣмъ вѣдь

Сраженъ своимъ позоромъ.

Клеопатра. Такъ и быть,

Рѣшусь! (Встаетъ и шатается). Ахъ, поддержите!..

Эросъ (Антонію). Ободрись,

Достойный вождь, — передъ тобой царица.

Взгляни: она поникла головой,

Убитая, несчастьемъ. Ты одинъ

Способенъ оживить ее.

Антоній. Бѣжать!

Бѣжать съ такимъ стыдомъ! О, я навѣки…

Утратилъ честь!

Эросъ. Передъ тобой царица.

Антоній. Вотъ до чего меня ты довела,

Египтянка!.. Смотри: я отвращаю

Мои глаза, стыдясь тебя увидѣть;

Но пользы нѣтъ глядѣть мнѣ и назадъ!

Тамъ рѣжетъ мнѣ глаза мои поступокъ,

Безчестно мной свершенный!

Клеопатра. Другъ мой милый!

Прости моимъ пугливымъ парусамъ.

Могла ль подумать я, что ты за мною

Послѣдуешь и самъ?

Антоній. Ты это знала,

Египтянка! Могла ли ты не знать,

Что былъ привязанъ сердцемъ, будто снастью,

Къ рулю твоей галеры я! Ты знала

Равно и власть, которою меня

Связала ты, — ту власть, передъ которой

Ничтожными казались мнѣ завѣты

Самихъ боговъ!

Клеопатра. О, сжалься! Пощади!..

Антоній. И вотъ теперь я долженъ засылать

Пословъ къ мальчишкѣ этому съ мольбою

О милости! Я долженъ передъ нимъ

Заискивать и ползать.. Я, — игравшій

Судьбою полуміра и творившій

Счастливыхъ и несчастныхъ! Ты должна

Была понять, что, будучи однажды

Сраженъ тобой, тебѣ во власть я предалъ

Мой грозный мечъ, и что тебѣ онъ будетъ

Во всемъ повиноваться!

Клеопатра. Сжалься! Сжалься!..

Антоній. Ахъ, лишь не плачь!.. Одна твоя слезинка.

Меня заставить можетъ позабыть,

Что я имѣлъ и что теперь утратилъ.

Цѣлуй меня!.. Ты этимъ возвратишь

Мнѣ все, чего лишился я… Вернулся ль

Мой посланный? Я къ Цезарю отправилъ

Учителя дѣтей ⁷³). Ужели нѣтъ

Его еще?.. О, милая моя!

Свинцомъ мнѣ давитъ сердце… Эй, давайте

Намъ ужинать, — вина и яствъ! Фортуна

Привыкла знать, что, чѣмъ сильнѣе ею

Я пораженъ, тѣмъ дѣлаюсь смѣлѣе! (Уходятъ).

СЦЕНА 10-я.

Лагерь Октавія въ Египтѣ. (Входятъ Октавій, Долабелла, Тирей ⁷⁴) и свита).

Октавій. Пускай войдетъ, кого прислалъ Антоній.,,

Тебѣ извѣстенъ онъ?

Долабелла. Былъ у него онъ

Учителемъ дѣтей. Ты можешь видѣть

Изъ этого, какъ долженъ быть ощипанъ

Теперь гордецъ Антоній, если шлетъ

Къ тебѣ такое перышко изъ бывшихъ

Своихъ могучихъ крыльевъ!.. Онъ, кому

Служить еще-недавно почитали

За честь цари. (Входитъ Евфроній).

Октавій. Приблизься и скажи,

Съ чѣмъ ты пришелъ?

Евфроній. Какъ ни ничтоженъ я,

Но все жъ теперь являюсь къ вамъ посломъ

Антонія, хотя имѣлъ недавно

Въ его широкихъ замыслахъ не больше

Значенія и силъ, чѣмъ ихъ имѣетъ

Слеза росы на миртовомъ листкѣ

Въ сравненіи съ широкимъ океаномъ.

Октавій. Пусть будетъ такъ; — но дальше. Съ чѣмъ пришелъ ты?

Евфроній. Онъ шлетъ тебѣ привѣтъ, какъ властелину

Своей судьбы, и проситъ позволенья

Остаться жить въ Египтѣ; — если жъ это

Допущено не будетъ — онъ готовъ

Свою умѣрить просьбу, умоляя,

Чтобъ ты ему позволилъ хоть дышать

Межъ небомъ и землей и поселиться,

Какъ совершенно частному лицу,

Въ Аѳинахъ до кончины. Это — просьба

Антонія; а что до Клеопатры —

Юна, склонясь передъ твоимъ величьемъ,

Тебя покорно молитъ лишь о томъ,

Чтобъ возвратилъ корону Птоломея,

Тебѣ принадлежащую теперь,

Ты вновь ея наслѣдникамъ.

Октавій. На просьбы

Антонія я глухъ; что жъ до царицы —

Я съ ней согласенъ видѣться и даже

Ея исполнить просьбу, съ тѣмъ однако,

Чтобъ падшій другъ былъ ею умерщвленъ

Иль изгнанъ изъ Египта. Если это

Она исполнитъ, то просить не будетъ

Напрасно и сама. Вотъ мой отвѣтъ

Обоимъ имъ.

Евфроній. Да служитъ счастье вѣчно

Тебѣ и впредь!

Октавій. Пускай его проводятъ

Чрезъ наши аванпосты. (Евфроній уходитъ).

Ну, Тирей!

Пришла пора тебѣ употребите

На дѣло краснорѣчье! Попытайся

Порвать союзъ Антонія съ царицей.

Я власть тебѣ даю ей обѣщать

Все, что она желаетъ; — можешь даже

Сулить еще больше, что признаешь самъ

Умѣстнымъ и полезнымъ. Женскій полъ

Не очень твердъ бываетъ и при счастьѣ,

Бѣда жъ собьетъ безъ лишняго труда

Съ пути самихъ весталокъ. Докажи,

Тирей, что ты уменъ, а тамъ ты можешь

Составить самъ эдиктъ наградъ, какія

Желаешь получить. Твое желанье

Закономъ будетъ мнѣ.

Тирей. Я отправляюсь

Немедля въ путь.

Октавій. Замѣть, какъ переноситъ

Свое Антоній горе, и старайся

По внѣшности поступковъ угадать,

Что думаетъ онъ дѣлать.

Тирей. Все исполню. (Уходитъ).

СЦЕНА 11-я.

Александрія. Комната во дворцѣ. (Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміана и Ира).

Клеопатра. Что жъ дѣлать, Энобарбъ?

Энобарбъ. Да что! — подумать,

И умереть ⁷⁵).

Клеопатра. Кто больше виноватъ

По-твоему: Антоній или я?

Энобарбъ. Конечно, онъ! Кто жъ подчинилъ такъ глупо

Разсудокъ вздорной прихоти? Бѣды

Большой еще не вышло бъ изъ того,

Что ты дала стречка изъ этой битвы,

Гдѣ наводили другъ на друга страхъ

Тѣ даже, кто сражался. Но ему-то

Съ чего пуститься было вслѣдъ тебѣ?

Какъ онъ позволить могъ чесоткѣ страсти

Такъ глупо овладѣть собой — вождемъ!

И это въ грозный мигъ, когда полміра

Сражалось съ полуміромъ! Въ мигъ, когда

Онъ самъ стоялъ на ставкѣ. Стыдъ и срамъ,

Какими онъ покрылся въ этомъ дѣлѣ,

Не менѣе ни на волосъ потерь,

Какія онъ понесъ, покинувъ битву

Вослѣдъ тебѣ.

Клеопатра. Ахъ, замолчи! — довольно!

(Входятъ Антоній и Евфроній).

Антоній. И вотъ его отвѣтъ?

Евфроній. Да, повелитель.

Антоній. Царица, значитъ, можетъ получить

Все, что ни пожелаетъ, подъ условьемъ.

Чтобъ я былъ выданъ?

Евфроній. Такъ сказалъ мнѣ Цезарь.

Антоній. Скажи царицѣ это; — пусть мою

Сѣдѣющую голову отправитъ

Она къ мальчишкѣ Цезарю, чтобъ онъ

Наполнилъ черезъ край ея желанье

Коронами.

Клеопатра. Предать тебя?..

Антоній (Ефронію). Вернись

Къ нему назадъ, скажи, что онъ украшенъ

Пока еще цвѣтами юныхъ лѣтъ

И свѣжести; что потому весь міръ

Ждетъ отъ него особенныхъ трудовъ

И подвиговъ; его войска, галеры,

Сокровища — могли бы точно такъ же

Во власти быть и труса. Тѣ вожди,

Чьимъ знаніемъ онъ одержалъ побѣду,

Могли бъ служить съ подобнымъ же успѣхомъ.

И жалкому ребенку точно такъ,

Какъ служатъ нынче Цезарю. Скажи,

Что потому его я приглашаю

Отбросить эти выгоды и выйти

Со мной грудь съ грудью въ битву. Я объ этомъ

Ему намѣренъ, впрочемъ, написать.

Ступай за мной. (Уходятъ).

Энобарбъ. Да, какъ же!.. жди, чтобъ Цезарь

Поставилъ такъ на ставку свой успѣхъ,

И вышелъ на потѣшный поединокъ

Съ борцомъ, какъ, ты! Нѣтъ, видно, умъ людской

Не болѣе, какъ часть людского счастья:

Уйдетъ одно — потащится за нимъ

Во слѣдъ и умъ. За внѣшнимъ исчезаютъ

И внутреннія качества. Ну, какъ

Могло ему присниться, если есть

Еще въ немъ смыслъ, что Цезарь, все забравъ,

Пойдетъ на бой съ обобраннымъ? О, Цезарь!

Ты вмѣстѣ съ нимъ сразилъ его и умъ!

(Входитъ служитель).

Служитель. Посолъ отъ Цезаря.

Клеопатра. Какъ! Онъ явился

Такъ запросто? Вотъ, милые мои,

Смотрите, какъ предъ розою увядшей

Спѣшатъ заткнуть носы свои и тѣ,

Которые, бывало, преклонялись

Предъ свѣжей прежней почкой. Прикажите

Ввести посла.

Энобарбъ (про себя). Я чувствую, что честность

Во мнѣ готова споръ поднять съ разсудкомъ.

Кто вѣренъ дураку — дойдетъ легко;

До глупости и самъ; но, тѣмъ не менѣе,

Кто къ падшему герою сохранитъ

Незыблемую преданность — одержитъ

Неменьшую побѣду и надъ тѣмъ,

Кто побѣдилъ его. Такихъ людей

Достойно чтитъ исторія. (Входитъ Тирей).

Клеопатра. Скажи

Намъ волю Цезаря.

Тирей. Ее скажу я

Тебѣ наединѣ.

Клеопатра. Откройся смѣло —

Здѣсь все друзья.

Тирей. Они друзья, быть-можетъ,

Съ тѣмъ вмѣстѣ и Антонію.

Энобарбъ. Ему

Ихъ надобно бъ имѣть теперь не меньше,

Чѣмъ имъ имѣетъ Цезарь; безъ того же —

Что толку въ нихъ во всѣхъ? А сверхъ того,

Скажи лишь слово Цезарь — нашъ Антоній

Припишется въ друзья къ нему и самъ,

Тогда и мы, принадлежа всѣмъ тѣломъ

Антонію, съ нимъ вмѣстѣ будемъ, значитъ,

Друзьями Цезарю.

Тирей. Ну, если такъ,

То выслушай, великая царица:

Мой повелитель шлетъ тебѣ совѣтъ

Забыть о всемъ и помнить лишь, что ты.

Имѣешь дѣло съ Цезаремъ.

Клеопатра. Онъ судитъ

Воистину по-царски.

Тирей. Цезарь знаетъ,

Что видимая преданность твоя

Антонію порождена не страстью,

Но лишь одной боязнью.

Клеопатра. О!

Тирей. Ему

Тебя сердечно жаль, и онъ прекрасно

Умѣлъ понять, что честь твоя нимало!

Не тронута прошедшимъ, уступивъ

Лишь грубому насилью.

Клеопатра. Цезарь — богъ

И видитъ ясно все. Я покорилась

Тому, чего мнѣ не было дано

Возможности избѣгнуть.

Энобарбъ (про себя). Не спросить ли

Объ этомъ мнѣ Антонія? Бѣдняга!

Его корабль, какъ вижу я, течетъ

По всѣмъ пазамъ. Нѣтъ, кажется, пришла

Пора его оставить тѣмъ, кто хочетъ

Остаться цѣлъ! Дражайшее его

Сокровище готово съ нимъ разстаться. (Энобарбъ уходитъ).

Тирей. Что жъ долженъ я сказать? Чего ты просишь

У Цезаря? Онъ, вѣрь мнѣ, ожидаетъ

Лишь слова твоего, чтобы исполнить

Все, что ни пожелаешь ты. Онъ жаждетъ,

Чтобъ оперлась ты на его фортуну,

Какъ на костыль; но я не въ правѣ скрыть,

Что доброе его желанье сдѣлать

Угодное тебѣ пріобрѣло бы

Гораздо больше рвенья, если бъ могъ

Ему я передать, что разошлась ты

Съ Антоніемъ, вруча свою судьбу

Лишь Цезарю, владыкѣ всей вселенной.

Клеопатра. Какъ звать тебя?

Тирей. Меня зовутъ Тиреемъ, —

Клеопатра. Такъ слушай же, милѣйшій изъ пословъ:.

Скажи герою Цезарю, что скромно

Ему цѣлуя руку, чрезъ тебя

Склоняю я къ стопамъ его корону,

Равно какъ и себя. Прибавь, что жду

Изъ устъ его побѣдныхъ ⁷⁶) я рѣшенья

Судьбы Египта въ будущемъ.

Тирей. Вотъ голосъ

Ума и благородства. Если въ споръ

Вступили счастье съ мудростью, и мудрость

Разумно удовольствовалась тѣмъ,

Что лишь возможно — это вѣрный признакъ,

Что жребій, взятый ею, будетъ проченъ.

Позволь, царица, мнѣ напечатлѣть

Покорный поцѣлуй на этой ручкѣ ⁷⁷).

Клеопатра. Отецъ покойный Цезаря нерѣдко,

Обдумывая средство покорить

То царство или это, преклонялся

Точь-въ-точь, какъ ты теперь, предъ этой бѣдной,

Ничтожною рукой и осыпалъ

Ее такимъ же градомъ поцѣлуевъ.

(Входятъ Антоній и Энобарбъ).

Антоній (увидя Тирея, цѣлующаго руку Клеопатры).

Знакъ милости!.. Юпитеръ громовержецъ!..

(Тирею). Кто ты, бездѣльникъ?

Тирей. Исполнитель воли

Славнѣйшаго изъ смертныхъ, чьимъ велѣньямъ

Внимать достойно всѣмъ.

Энобарбъ. Ты захотѣлъ,

Какъ кажется, быть битымъ.

Антоній. Эй, сюда!..

(Тирею). А ты, проклятый коршунъ!.. Что же это?

Иль власть моя растаяла совсѣмъ?

Сто дьяволовъ!.. Мнѣ стоило, бывало,

Лишь свистнуть, чтобъ сбѣжалися толпой

Ко мнѣ цари, какъ мальчики, съ покорнымъ

Вопросомъ, что хочу я? (Входятъ нѣсколько служителей).

Вы оглохли?

Иль больше не Антоній я?.. Сейчасъ же

Взять этого шута ⁷⁸) и не жалѣть

На немъ горячихъ палокъ!

Энобарбъ. Что, пріятель!

Играть со львенкомъ, видно, безопаснѣй,

Чѣмъ трогать умирающаго льва!

Антоній. Луна и звѣзды!.. Бить его! Будь здѣсь

Всѣ двадцать новыхъ данниковъ, которыхъ

Смирилъ Октавій-Цезарь, — всѣмъ бы имъ

Была одна отплата, если бъ смѣлъ

Изъ нихъ хотя одинъ съ такимъ нахальствомъ

Коснуться къ этой… какъ ее назвать

Съ тѣхъ поръ, какъ перестала быть она

Царицей Клеопатрой?.. Бить его!

Бить, бить его, пока не завизжитъ

Онъ, какъ щенокъ! Пока не искривятся

Глаза его и ротъ, какъ у мальчишки!

Тащить его!..

Тирей. Антоній…

Антоній. Ну, что встали?..

Живѣй! А тамъ вернитесь съ нимъ опять.

Пусть этотъ шутъ отправится посломъ

Отъ насъ обратно къ Цезарю. (Служители уводятъ Тирея)

А ты,

Отцвѣтшая наполовину прежде,

Чѣмъ я тебя узналъ!.. О, какъ я могъ

Покинуть такъ несмятымъ изголовье

Постели брачной въ Римѣ! Отказаться

Отъ радости оставить по себѣ

Законное потомство! Бросить дерзко

Безцѣннѣйшую женщину, смѣнивъ

Ее на тварь продажную, которой

Съ наемникомъ вступить не стыдно въ связь!

Клеопатра. Мой другъ…

Антоній. Была распутницей всегда ты!

Но если мы, рѣшились закоснѣть

Въ стыдѣ навѣкъ, то праведные боги

Лишаютъ насъ способности увидѣть

Самихъ себя!. Они намъ покрываютъ

Глаза той самой мерзостью и грязью,

Въ которыхъ закоснѣли мы! Лишаютъ

Насъ здраваго разсудка, такъ что мы

Боготворимъ, чего должны гнушаться,

И дѣлаемся, быстро мчась къ паденью,

Посмѣшищемъ для всѣхъ!..

Клеопатра. Ужель дошло

До этого?

Антоній. Вѣдь ты ужъ мнѣ и прежде

Досталась, какъ обглоданная кость

Съ тарелки Цезаря! Что говорю? —

Ты продавалась прежде и Помпею.

Я не хочу считать уже другихъ,

Приписанныхъ ходячею молвой

Тебѣ часовъ разврата! Я увѣренъ,

Что если ты способна догадаться,

Что значить быть воздержной, то на дѣлѣ

Ты этого не знаешь!

Клеопатра. Что ты хочешь

Сказать всѣмъ этимъ?

Антоній. Допустить мерзавца,

Готоваго съ поклономъ принимать

Подачки отъ любого, обращаться

Такъ съ этою рукой!.. съ рукой, служившей

Когда-то мнѣ подругой и залогомъ

Моихъ высокихъ замысловъ! О, если бъ

Стоялъ теперь я на холмѣ Базанскомъ,

Я крикомъ бы неистовымъ своимъ

Переревѣлъ рогатыя стада,

Живущія на немъ ⁷⁹)! Мой стыдъ и ярость

Чрезчуръ сильны, чтобъ могъ ихъ выражать.

Я способомъ людскимъ! Скорѣе сталъ бы

Благодарить приговоренный къ казни

Предъ смертью палача за то, что тотъ

Стянулъ проворно петлю.

(Служители возвращаются съ Тиреемъ).

Что, готово?

Служитель. Исполнено.

Антоній. Кричалъ? Молилъ пощады?

Служитель. И какъ еще.

Антоній (Тирею). Когда живъ твой отецъ,

Онъ горько пожалѣетъ, что родился

Ты сыномъ, а не дочерью ⁸⁰), и самъ то

Раскаешься навѣрно, что пошелъ,

Вослѣдъ за славой Цезаря. За это

И былъ прибитъ ты нынче. Дрожь пройметъ,

Увѣренъ я, впередъ тебя при видѣ

Прекрасныхъ женскихъ ручекъ. Ты ихъ будешь

Бояться, какъ огня. Вернись обратно

Къ тому, кѣмъ присланъ: ты, и передай

Ему подробно все, какъ былъ ты принятъ.

Скажи, что онъ взбѣсилъ меня своей

Заносчивою дерзостью, забывши,

Кѣмъ былъ когда-то я и помня только,

Что я теперь. Себѣ позволилъ это

Вѣдь онъ лишь потому, что счелъ меня

Покинутымъ навѣки лучезарной

Плеядой звѣздъ, пророчившихъ мою

Счастливую судьбу, и полагая,

Что звѣзды тѣ исчезли безвозвратно

Въ пучинѣ тьмы. Когда онъ недоволенъ

Тѣмъ, что съ тобой я сдѣлалъ — передай

Ему въ отвѣтъ, что у него во власти ,

Отпущенникъ Гиппархъ. Онъ можетъ бить,

Пытать его иль вѣшать, чтобъ сквитаться

Со мною за тебя. Проси, чтобъ это

Исполнилъ онъ. Теперь же прочь съ своими

Рубцами на спинѣ! (Тирей уходитъ).

Клеопатра. Ты все покончилъ?

Антоній. Звѣзда моя земная закатилась,

И это ужъ одно предвѣстьемъ служитъ,

Что кончена судьба моя!..

Клеопатра. Дождусь,

Пока ты успокоишься.

Антоній. Ты рада

Заискивать предъ презрѣннымъ рабомъ,

Чья должность прикрѣплять ремни и пряжки

Къ подошвамъ Цезаря ⁸¹), лишь только бъ этимъ.

Польстить его владыкѣ.

Клеопатра. Какъ меня

Ты, вижу, мало знаешь!

Антоній. Для меня ты

Безчуственнѣе льда!

Клеопатра. О, мой безцѣнный!

Будь это правда — я бы пожелала,

Чтобъ этотъ ледъ, упалъ смертельнымъ градомъ

На голову мнѣ первой! Пусть лишилъ бы

Меня онъ сразу жизни! Пусть равно

Убилъ бы этотъ градъ Цезаріона;

И прочихъ всѣхъ дѣтей моихъ. со всѣмъ

Египетскимъ народомъ! Пусть бы всѣ

Погибли въ этой бурѣ и лежали,

Лишенные гробницъ, пока ихъ трупы

Не облѣпили бъ рои комаровъ

И нильскихъ мухъ.

Антоній. Ну, хорошо, довольно!

Мой первый пылъ прошелъ. Нашъ врагъ теперь

Близъ стѣнъ Александріи. Тамъ мы съ нимъ;

Помѣряемся счастьемъ. Наше войско!

Вело себя примѣрно, флотъ же снова

Успѣлъ соединиться и способенъ

Еще грозить. Терять не надо бодрость.

Коль скоро суждено еще вернуться

Изъ битвы мнѣ, то я вернусь съ мечомъ,

Покрытымъ славной кровью, и вопьюсь

Губами въ эти губки. Поняла ты

Меня теперь? Моя надежда снова

Зардѣлась предо мной. Быть-можетъ, мнѣ

Вписать мечомъ еще удастся имя

Въ исторію.

Клеопатра. Ты сталъ героемъ прежнимъ!

Антоній. Я пылъ и мощь руки своей утрою

И съ яростью начну разить враговъ!

Они, бывало, шуткой откупались

Отъ гибели въ тѣ дни, когда я велъ

Пустую жизнь — зато теперь не будетъ

Пощады имъ! Я тысячи отправлю

Въ кромѣшный адъ, чуть кто захочетъ мнѣ

Противостать… Идемъ теперь: хочу я

Еще съ тобой провесть отрадно ночь.

Позвать ко мнѣ вождей! — я ихъ, сумѣю

Развеселить! Полнѣй кипите, чаши!

Ночныхъ часовъ не будемъ мы считать!

Клеопатра. Сегодня день вѣдь моего рожденья.

Печально, признаюсь, я ожидала

Его провесть; но если прежнимъ сталъ

Антоній мой — я снова Клеопатра!

Антоній. Все, все еще исправится!

Клеопатра. Велите

Позвать сюда сподвижниковъ, достойныхъ

Великаго вождя.

Антоній. Да, да, зовите!

Я имъ скажу отъ сердца рѣчь; заставлю

Забыть страданья ранъ, согрѣвъ струей

Горячаго вина. Идемъ, царица!

Во мнѣ кипитъ еще довольно силъ

И мужества. Увидишь ты, что въ битвѣ

Мной будетъ любоваться даже смерть,

Увидя пылъ, съ какимъ я буду спорить;

Съ ея тлетворной злостью!

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и свита).

Энобарбь. Хочетъ онъ

Сразить нахальствомъ молнію! Что пользы

Топить испугъ свой въ дерзости? Бываетъ,

Что въ бой съ орломъ отчаянно спѣшитъ

И горлица въ минутномъ изступленьи.

Мнѣ въ этомъ всемъ, какъ на ладони, ясно,

Что храбрый вождь успѣлъ возстановить

Свой пылъ насчетъ разсудка. Если жъ доблесть

Живетъ насчетъ ума — она притупитъ

Тѣмъ собственный свой мечъ! Нѣтъ, вижу, время

Настало мнѣ покончить дѣло съ нимъ. (Уходить).

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи. (Входятъ Октавій, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе).

Октавій. Онъ Цезаря дерзнулъ назвать мальчишкой

И поднялъ голосъ такъ, какъ будто бъ могъ

Насъ выгнать изъ Египта. Мой посолъ

Имъ высѣченъ, а самъ я въ заключенье

Имъ вызванъ въ частный бой! Октавій-Цезарь

Антоніемъ! Пускай же старый шутъ

Узнаетъ то, что если пожелаю

Я умереть ⁸²), то отыщу къ тому

Причину подѣльнѣй; — его же вызовъ

Мнѣ лишь смѣшонъ.

Меценатъ. Ты долженъ, Цезарь, знать,

Что если кто-нибудь изъ сильныхъ міра

Дошелъ до бѣснованья — это знакъ,

Что загнанъ онъ почти до полусмерти.

Спѣши же съ нимъ покончить; не давай

Ему вздохнуть: вѣдь бѣшенство и ярость

Для насъ плохіе стражи.

Октавій. Объявите

Начальникамъ отрядовъ, что поутру

Мы вступимъ въ бой — въ послѣдній бой изъ всѣхъ,

Въ которыхъ мы сражались! Мы считаемъ

Теперь въ числѣ союзниковъ немало

Сторонниковъ Антонія. Побѣда!

Поэтому надъ нимъ удастся легче.

Велите объявить объ этомъ войску

И угостить сверхъ этого солдатъ.:

У насъ добычи вволю: можно смѣло

Ее почать; — войска же заслужили

Себѣ награду. Бѣдный Маркъ-Антоній! (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Александрія. Комната во дворцѣ., (Входятъ Антоній; Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира, Алексасъ и свита).

Антоній. Итакъ, Домицій, вызовъ имъ не принятъ?

Энобарбъ. Не принятъ.

Антоній. Почему жъ?

Энобарбъ. Онъ разсудилъ,

Что, будучи счастливѣе тебя

Разъ въ двадцать, онъ сражаться не желаетъ

Въ постыдной битвѣ двадцати съ однимъ.

Антоній. Съ тобой, храбрецъ, мы выйдемъ завтра въ битву

На сушѣ и на морѣ. Буду живъ,

Иль смерть меня сразить — я все жъ успѣю "

Омыть свою поруганную честь

Въ потокахъ жаркой крови. Будешь ты

Сражаться также?

Энобарбъ. Съ крикомъ: «Къ чорту все!»

Антоній. Ты молодецъ! Пусть позовутъ теперь

Сюда моихъ служителей. Сегодня

Пиръ долженъ быть на славу!

(Входятъ служители. Антоній подаетъ имъ по очереди руки).

Дай твою

Мнѣ руку, другъ! — ты мнѣ служилъ усердно;

И ты, и ты, и ты — вы всѣ вели

Себя съ примѣрной честностью. Цари

Нерѣдко помогали исполнять

Вамъ вашу службу.

Клеопатра (Энобарбу). Что онъ затѣваетъ?

Энобарбъ (тихо). Бѣда и горе побуждаютъ васъ

Нерѣдко къ глупымъ выходкамъ.

Антоній (служителю). Ты также

Служилъ мнѣ честно. Искренно желалъ бы

Я стать толпой, какъ вы, а васъ, напротивъ,

Слить въ одного, чтобъ отслужить вамъ такъ же.

Какъ вы служили мнѣ.

Служители. Да сохранятъ

Отъ этого насъ боги!

Антоній. Послужите жъ

Еще мнѣ въ эту ночь. Пусть кубокъ мой

Пустымъ не остается. Поступайте,

Какъ будто бы попрежнему народы

Еще повиновались мнѣ такъ точно,

Какъ вы мнѣ повинуетесь.

Клеопатра (Энобарбу). Что съ нимъ?

Энобарбъ. Онъ хочетъ ихъ разжалобить.

Антоній. Останьтесь

Моими въ эту ночь. Она, быть-можетъ,

Послѣдняя для вашей вѣрной службы.

Быть-можетъ, рокъ ужъ не судилъ мнѣ больше

Увидѣть васъ! Быть-можетъ, завтра буду

Кровавымъ трупомъ я, а вы найдете

Себѣ иныхъ господъ. Хочу я съ вами

Поэтому, проститься. Впрочемъ, я

Еще не распускаю васъ: я связанъ

Былъ съ вашей службой узами, какъ бракомъ,

И потому насъ можетъ раздѣлить

Одна лишь смерть. Услуги ваши нужны

Мнѣ будутъ лишь на нѣсколько часовъ

Сегодня въ ночь — и да хранятъ васъ боги!

(Служители плачутъ).

Энобарбъ. Смотри, что ты надѣлалъ: вѣдь они.

Расхныкались. Ну для чего все это?

И я, оселъ, туда же, — точно лукомъ

Натёрли мнѣ глаза. Не дѣлай насъ,

Стыда хоть ради, бабами.

Антоній. Довольно!

Я, вѣрьте мнѣ, не думалъ довести

Васъ до того. Растетъ добро на почвѣ,

Увлаженной подобною росой.

Вы поняли чрезчуръ уже печально

Мои слова. Я васъ вѣдь ободрить

Хотѣлъ своею рѣчью; вамъ на радость

Затѣялъ пиръ, который превратитъ

Намъ тьму ночную въ день. Узнайте жъ всѣ,

Сердечные друзья мои, что много

Надеждъ питаю я на то, что дастъ

Намъ завтрашнее утро! Если васъ

Веду я въ бой, то, значитъ, уповаю

На жизнь и славу больше, чѣмъ на смерть

И на позоръ. Идемте жъ пировать

И до поры утопимъ всѣ заботы. (Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Передъ дворцомъ. (Входятъ два солдата и становятся на стражу)*

1-й солдатъ. Ну, другъ, прощай! — День завтра будетъ жаркій.

2-й солдатъ. Онъ все покончитъ дѣло. Не слыхалъ ты,

О чемъ толкуютъ въ городѣ?

1-й солдатъ. Ни слова.

А развѣ есть что новаго?

2-й солдатъ. Да такъ!

Быть-можетъ, это вздоръ. Прощай! до завтра ⁸³).

1-й солдатъ. Прощай и ты. (Входятъ два другихъ солдата)-

2-й солдатъ. Смотрите, не зѣвать!

3-й солдатъ. Самъ не зѣвай. Ну, становитесь, что ли.

(Расходятся по постамъ).

4-й солдатъ. Намъ мѣсто здѣсь. Да, — если только флотъ

Насъ вывезетъ, такъ пѣхотинцы тоже

Возьмутъ свое.

3-й солдатъ. Что говорить! Пѣхота

Отмѣнная: на драку лѣзть готова.

(Подъ землей раздается звукъ гобоевъ).

4-й солдатъ. Тс! Что это?..

1-й солдатъ. Молчи.

2-й солдатъ. Ты слышишь?

1-й солдатъ. Да.

Играютъ гдѣ-то въ воздухѣ ⁸⁴).

3-й солдатъ. Какое, —

Не въ воздухѣ — въ землѣ!

4-й солдатъ. Такъ что жъ, — вѣдь это

Хорошій знакъ.

3-й солдатъ. Ну, врядъ ли.

1-й солдатъ. Да молчите жъ!

Что бъ это, братцы, значило?

2-й солдатъ. А то,

Что, видно, Геркулесъ рѣшилъ покинуть

Антонія, — вѣдь онъ его любимый

И первый богъ.

1-й солдатъ. Пойдемъ спросить, слыхали ль

Другіе также. (Сходятся съ другими солдатами).

2-й солдатъ. Слышали, ребята?

Солдаты (переговаривая разомъ).

Вы, значить, тоже слышали? Что жъ это?

Откуда? Что?

1-й солдатъ. Мудреныя дѣла.

3-й солдатъ. Чу, вотъ опять! Вы слышите?

1-й солдатъ. Пойдемте

За звукомъ вслѣдъ; — куда-нибудь вѣдь насъ

Онъ приведетъ.

Солдаты (вмѣстѣ). Чудно! Мудрено! Странно! (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Тамъ же. Комната во дворцѣ. (Входятъ Антоній; Клеопатра, Харміана и служитель).

Антоній. Эй, Эросъ, гдѣ доспѣхи?

Клеопатра. Отдохни,

Засни еще немного.

Антоній. Нѣтъ, голубка ⁸⁵),

Пора на бой. Доспѣхи, Эросъ! Эросъ!

(Входитъ Эросъ съ оружіемъ).

За дѣло, другъ!.. Одѣнь могучей сталью

Меня живѣй! Когда ужъ нынче счастье

Не будетъ намъ служить, то развѣ только

Въ отплату за насмѣшки надъ своей

Случайностью.

Клеопатра. Постой, я помогу

Одѣть тебя. (Беретъ части оружія).

Сюда вѣдь это?

Антоній. Полно,

Не мучь себя; — вѣдь ты оруженосецъ

Души моей и сердца. Вотъ и дурно,

Совсѣмъ не такъ.

Клеопатра (помогая). А вотъ теперь какъ надо —

Не правда ли?

Антоній. Прекрасно. Ну, теперь

Сраженье будетъ нашимъ! Одѣвайся

Проворнѣй, Эросъ, самъ.

Эросъ. Въ одну минуту.

Клеопатра. Удобно ль ты застегнутъ?

Антоній. Превосходно.

Пускай теперь попробуетъ любой

Снять эту броню, прежде чѣмъ хозяинъ

Захочетъ самъ исполнить это дѣло

Для отдыха! Узнаетъ онъ, что значатъ

Гроза и громъ. Что, Эросъ, — оказался

Неловкимъ ты слугой! Царица наша

Искуснѣе тебя. Ступай же, — время

Терять нельзя. (Клеопатрѣ) О, милая, когда бы

Могла увидѣть ты, какъ буду биться

Сегодня я — назвала бъ битву ты

Поистинѣ занятіемъ героевъ,

Меня жъ бойцомъ достойнымъ!

(Входитъ военачальникъ въ полномъ вооруженіи).

Въ добрый часъ!

Судя по виду, смотришь ты умѣлымъ

И честнымъ, храбрымъ воиномъ. Мы рано

Умѣемъ встать, когда зоветъ насъ дѣло,

Пріятное душѣ.

Военачальникъ. Хоть часъ зари

Едва насталъ, но тысячи бойцовъ,

Блестя броней, ужъ ждутъ тебя, великій

И славный вождь, на пристани.

(За сценой крики, трубы и стукъ оружія. Входятъ другой военачальникъ и солдаты).

2-й военачальникъ. Сіяетъ

Заря свѣтло. Привѣть тебѣ, нашъ вождь!

Солдаты. Привѣтъ вождю!

Антоній. Хорошій, дружный кликъ!

Заря сегодня засверкали раньше,

Чѣмъ слѣдуетъ, какъ будто въ ней зажегся

Пылъ юноши, спѣшащаго съ отвагой

На подвиги. (Эросу, который его вооружаетъ).

Такъ, такъ, сюда! Подай

Теперь мнѣ мечъ. (Клеопатрѣ)

Прощай, моя царица!

Цѣлую я тебя на разставаньи,

Какъ воинъ — коротко; постыдно было бъ

Намъ нѣжничать предъ битвой, для минуты

Любовнаго прощанья ⁸⁶) сердцемъ я

Теперь закованъ въ сталь.

(Солдатамъ) А вы, что твердо

Итти рѣшились въ бой — спѣшите слѣдомъ

За мною всѣ. Вамъ показать себя

Сегодня будетъ случай. (Уходитъ со свитой Антоній).

Харміана. Хочешь ты

Уйти къ себѣ, царица?

Клеопатра. Да, уйдемте.

Какъ бодро онъ отправился! О, если бъ

Согласье Цезарь далъ свое на вызовъ,

Чтобъ положить губительной войнѣ

Конецъ единоборствомъ! Вотъ когда бы

Антоній мой навѣрно былъ… теперь же…

Но, впрочемъ, что загадывать! Идемте. (Уходятъ).

СЦЕНА 5-я.

Лагерь Антонія близъ Александріи. (Трубы. Входятъ Антоній съ Эросомъ и встрѣчаются съ солдатомъ).

Солдатъ. Пусть боги благосклонные пошлютъ,

Счастливый день Антонію!

Антоній. Жалѣю,

Что рѣчь твоя и раны не успѣли

Въ то время убѣдить меня начать

Борьбу съ врагомъ на сушѣ.

Солдатъ. Да, когда бы

Меня послушалъ ты — цари и воинъ,

Покинувшій тебя сегодня утромъ,

Сражались бы и нынче за тебя.

Антоній. Кѣмъ я покинутъ утромъ?

Солдатъ. Тѣмъ, кто былъ

Къ тебѣ всѣхъ ближе: — кликни Энобарба —

Тебя онъ не услышитъ иль, услышавъ,

Подастъ отвѣтъ изъ Цезарева стана:

«Я болѣе не твой!»

Антоній. Что ты промолвилъ?..

Солдатъ. Онъ съ Цезаремъ.

Эросъ. Но не успѣлъ онъ взять

Съ собой своихъ сокровищъ.

Антоній. Неужели

Онъ измѣнилъ?

Солдатъ. Рѣшительно.

Антоній. Велите жъ

Немедля отослать къ нему его

Сокровища — все до послѣднихъ крохъ.

Исполни это, Эросъ, и пошли

Къ нему письмо съ желаньемъ добрымъ счастья.

Подай мнѣ подписать его. Скажи,

Что искренно желаю я ему

Не встрѣтить въ жизни надобности снова

Мѣнять господъ. Мой злобный рокъ успѣлъ,

И честныхъ сдѣлать низкими. Ступай же

И торопись. Возможно ль? Энобарбъ!.. (Уходятъ).

СЦЕНА 6-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи. (Трубы. Входятъ Октавій, Агриппа, Энобарбъ и свита).

Октавій. Вели, Агриппа, начинать сраженье

И передай приказъ, чтобы Антоній!

Былъ взятъ живымъ.

Агриппа. Исполню, славный Цезарь.

Октавій. Желанный миръ готовъ покрыть оливой:

Вселенную. Вкусятъ три части свѣта

Отъ благъ его, когда лишь улыбнется

Намъ счастье нынче. (Входитъ вѣстникъ).

Вѣстникъ. Къ войску прибылъ въ поле

Антоній самъ.

Октавій. Скажи, чтобы Агриппа

Поставилъ перебѣжчиковъ впередъ,

Пусть разразитъ надъ ними злость Антоній,

Какъ надъ собой. (Октавій уходитъ со свитой).

Энобарбъ. Предался точно такъ же

И Алексасъ. Послалъ его Антоній

По дѣлу въ Іудею; онъ же тамъ

Успѣлъ устроить такъ, что Иродъ тоже

Сталъ Цезаревымъ другомъ; самъ же онъ

Былъ Цезаремъ повѣшенъ въ воздаянье

Своихъ заслугъ, и если получили

Канидій съ прочей сволочью себѣ

Мѣста и деньги — все жъ никто не станетъ

Цѣнить и уважать ихъ. Скверно, скверно

Я поступилъ! Сердечно каюсь въ томъ!

Не знать мнѣ больше радостей на свѣтѣ.

(Входитъ солдатъ Цезаря),

Солдатъ. Тебѣ прислалъ Антоній всѣ твои

Сокровища съ прибавкой многихъ лишнихъ.

Тотъ, кѣмъ они доставлены, прошелъ

Чрезъ мѣсто, гдѣ поставленъ я на стражѣ.

Мулы въ твоей палаткѣ и уже

Развьючены.

Энобарбъ. Я отдаю тебѣ

Все, что привезено.

Солдатъ. Не смѣйся — полно?

Я правду говорю. Тебѣ не худо бъ

Отправиться, чтобъ проводить посланца

Изъ лагеря. Я сдѣлалъ это бъ самъ,

Да долженъ воротиться вновь на стражу.

Властитель твой остался, какъ всегда,

Юпитеромъ. (Уходитъ).

Энобарбъ. А я первѣйшимъ сталъ

Бездѣльникомъ, и вижу это самъ!

О, Маркъ Антоній, рудникъ благородства!

Ты золотомъ воздалъ мнѣ за измѣну!

Чего жъ бы могъ себѣ я ожидать

За преданность? Во мнѣ разбито сердце.

Когда мой стыдъ не доведетъ меня

До жалкаго конца — я все равно

Умру другимъ путемъ, но и позора

Довольно, чтобъ убить меня! Могу ли

Сражаться я съ тобой! О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

Пойду сыскать какой-нибудь пустынный

И смрадный ровъ! Я въ немъ умру; — чѣмъ будетъ

Грязнѣе онъ, тѣмъ для меня достойнѣй! (Уходитъ).

СЦЕНА 7-я.

Поле битвы между двумя лагерями. (Шумъ битвы, барабаны и трубы. Входятъ Агриппа и другіе).

Агриппа. Намъ надо отступить: мы увлеклись

Чрезчуръ поспѣшнымъ натискомъ. Самъ Цезарь

Вступить былъ долженъ въ бой. Сопротивленье

Сильнѣе, чѣмъ мы думали.

(Уходятъ. Шумъ продолжается. Входятъ Антоній и Скаръ раненый).

Скаръ. О, храбрый,

Великій вождь! Вотъ что зовется битвой!

Когда бы такъ сражались мы и прежде,

Враги давно вернулись бы домой,

Обвязанные въ тряпкахъ.

Антоній. Самъ ты раненъ.

Скаръ. Была моя похожа рана прежде

На букву Т, теперь же, разорвавшись,

Глядитъ, какъ Н.

Антоній. Ихъ войско отступаетъ

Скаръ. Мы ихъ загнать сумѣемъ въ крысьи норы.

На мнѣ еще свободно помѣстятся

Ранъ пять иль шесть. (Входитъ Эросъ).

Эросъ. Враги бѣгутъ; — мы можемъ

Почесть вполнѣ сегодняшній успѣхъ

Блистательной побѣдой.

Скаръ. Бейте ихъ

Безъ устали вдогонку. Надо бить

Ихъ сзади, точно зайцевъ: — вѣдь легко

Лупить по пяткамъ трусовъ.

Антоній. Стоишь ты

Бытъ награжденнымъ за веселый нравъ

И вдесятеро болѣе за храбрость.

Идемте же!

Скаръ. Хромая, поплетусь. (Уходятъ).

СЦЕНА 8-я.

Подъ стѣнами Александріи. (Трубы. Входятъ Антоній, Скаръ и войско).

Антоній. Мы ихъ прогнали въ лагерь. Пусть сейчасъ

Бѣгутъ сказать царицѣ о свершенныхъ

Сегодня нами подвигахъ, а завтра,

Чуть глянетъ свѣтъ — мы выпустимъ изъ жилъ

Послѣднюю ихъ кровь, какая нынче

У нихъ еще осталась. Всѣхъ равно

Я васъ благодарю! Вы бились такъ,

Какъ будто бъ защищали не мое,

А собственное дѣло. Каждый велъ

Себя героемъ Гекторомъ! Спѣшите жъ

Теперь домой, въ объятья вашихъ женъ

И радостныхъ друзей. Пускай узнаютъ

Они всѣ ваши подвиги; пусть смоютъ

Ручьями слезъ запекшуюся кровь

На вашихъ славныхъ ранахъ и цѣлуютъ

Почетные рубцы. (Скару)

Дай руку мнѣ

Твою, храбрецъ. (Входитъ Клеопатра со свитой).

О подвигахъ твоихъ

Повѣдаю я этой чародѣйкѣ.

Пускай она тебя благословитъ

Своею благодарностью. (Клеопатрѣ) А ты,

Мой день и свѣтъ, — спѣши обнять мою

Закованную грудь! Пробейся лаской

До сердца мнѣ сквозь сталь тяжелой брони

И радуйся тому, что такъ трепещетъ

Оно восторгомъ!

Клеопатра. Вождь вождей! Герой,

Какихъ на свѣтѣ не было! Тебя ли

Встрѣчаю я, избѣгнувшаго смерти,

Съ улыбкою тріумфа на челѣ!

Антоній. Узнай, мой соловей, что мы прогнали

Враговъ до ихъ палатокъ. Пусть сѣдины

Успѣли проглянуть уже сквозь мракъ

Моихъ волосъ — ты видишь, что осталось

Еще во мнѣ достаточно ума

И бодрости на то, чтобъ одержать

Побѣду и надъ юностью. (Указывая на Скара)

Взгляни

На этого героя! Побалуй

Его своею ручкой: — дай ему

Ее поцѣловать. Онъ былъ похожъ

Въ сраженьи на разгнѣваннаго бога,

Поклявшагося грозно истребить

Весь родъ людской.

Клеопатра (Скару). Я подарю тебѣ

Доспѣхъ изъ золота, принадлежавшій

Царю въ былое время ⁸⁷).

Антоній. Онъ вполнѣ

Достоинъ этой милости, хотя бы

Осыпанъ былъ, какъ колесница Ѳеба,

Доспѣхъ твой весь рубинами. Пройдемся

Теперь съ тобой по улицамъ. Пускай

Торжественно несутъ предъ нами наши

Избитые щиты! Они не меньше

Изрублены, чѣмъ мы. Будь нашъ дворецъ

Способенъ помѣстить сегодня всѣхъ

Героевъ дня — мы ужинали бъ вмѣстѣ

И пили бы изъ чащи круговой

За будущій успѣхъ. Вѣдь утро намъ

Сулитъ рядъ царскихъ подвиговъ. Пускай

Трубятъ что мочи трубы! Пусть ихъ громъ

Наполнитъ всю столицу! Бей въ литавры,

Чтобъ отвѣчали небо и земля

Другъ другу громкимъ эхомъ, возвѣщая

О шествіи героевъ во дворецъ. (Уходятъ).

СЦЕНА 9-я.

Лагерь Цезаря. (Солдаты стоятъ на стражѣ. Входитъ Энобарбъ).

1-й солдатъ. Не смѣнятъ насъ — придется намъ самимъ

Вернуться въ лагерь. Ночь свѣтла, а битва,

Какъ говорятъ, должна начаться въ часъ.

2-й солдатъ. Вчера намъ было плохо.

Энобарбъ. Будьте мнѣ

Свидѣтелями, звѣзды!

3-й солдатъ. Кто такой

Тутъ крадется?

2-й солдатъ. Послушаемъ, что станетъ.

Онъ говорить.

Энобарбъ. Равно и свѣтлый мѣсяцъ

Свидѣтелемъ мнѣ будь, когда потомство

Позорно заклеймитъ своимъ проклятьемъ

Измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ

Раскаялся предъ смертью!

1-й солдатъ. Энобарбъ!

3-й солдатъ. Тс, тише! Слушайте!

Энобарбъ (смотря на мѣсяцъ). О, ты, властитель

Печальныхъ думъ и горести, пролей

Мнѣ на чело отравленную влагу

Ночныхъ паровъ, чтобъ жизнь, которой я

Окончить самъ не въ силахъ, перестала

Томить меня! Разбей въ куски мнѣ сердце

Объ твердый, острый камень преступленья,

Какое я свершилъ! Изсохло сердце

Во мнѣ давно и разлетится въ прахъ

Отъ перваго удара, кончивъ разомъ

Съ наплывомъ горькихъ думъ! О, Маркъ Антоній!

Высокій духъ твой вдвое благороднѣй,

Чѣмъ низокъ я! Прости меня лишь ты —

И пусть тогда исторія заноситъ

Меня въ правдивый списокъ свой презрѣнныхъ

Измѣнниковъ! Антоній! О, Антоній! (Умираетъ).

2-й солдатъ. Открыться, что ль, ему?

1-й солдатъ. Сначала надо

Послушать, что онъ скажетъ. Рѣчь его

Касаться можетъ Цезаря.

3-й солдатъ. Ну, ладно.

Но что это? Онъ спитъ?

1-й солдатъ. Скорѣй упалъ

Безъ памяти. Такія мысли врядъ ли

Дадутъ заснуть.

2-й солдатъ. Пойдемъ къ нему.

3-й солдатъ. Эй, воинъ!

Вставай! Промолви слово намъ.

2-й солдатъ. Ты слышишь?

1-й солдатъ. Все кончено: онъ умеръ.

(Вдали раздается барабанный бой)*

  Чу! Зовутъ

На битву барабаны, будятъ лагерь.

Снесемте трупъ къ палаткамъ: онъ вѣдь былъ

Не изъ простыхъ. Нашъ постъ теперь оконченъ.

3-й солдатъ. Неси скорѣй: — быть-можетъ, онъ очнется.

(Уходятъ съ трупомъ Энобарба)

СЦЕНА 10-я.

Между двумя лагерями. (Входятъ Антоній и Скаръ съ войскомъ).

Антоній. Ихъ весь расчетъ дать битву имъ на морѣ;

На сушѣ мы имъ страшны.

Скаръ. Будетъ бой

И тамъ и здѣсь.

Антоній. Жаль, что нельзя сразиться

Въ огнѣ и въ воздухѣ: мы ихъ побили бъ

Равно и тамъ. Но слушай: пусть пѣхота

Займетъ холмы и остается тамъ,

Не двигаясь. Галерамъ данъ приказъ,

И флотъ ужъ вышелъ въ море. Надо намъ

Найти теперь удобный пунктъ, откуда

Раскрыть мы можемъ ихъ дальнѣйшій планъ.

(Уходятъ. Входитъ Октавій съ войскомъ)*

Октавій. На сушѣ мы не двинемся, покуда

На насъ не нападутъ; а сдѣлать это

Едва ль они посмѣютъ. Лучшій цвѣтъ

Своихъ солдатъ Антоній помѣстилъ

На корабли. Останемся жъ въ долинѣ,

Гдѣ выгода на нашей сторонѣ.

(Уходятъ. Антоній и Скаръ возвращаются).

Антоній. Они еще схватиться не успѣли.

Мнѣ кажется, что съ мѣста, гдѣ стоитъ

Вонъ пинна та, все поле битвы будетъ

Прекрасно видно мнѣ. Ты подождешь

Меня немного здѣсь; я возвращусь

И все тебѣ скажу. (Уходитъ Антоній).

Скаръ. Разнесся слухъ,

Что ласточки навили гнѣздъ въ снастяхъ

Галеры Клеопатры. Ни авгуры,

Никто иной не могутъ объяснить,

Что это можетъ значить. Всѣ глядятъ

Насупившись, не смѣя передать

Своихъ другъ другу мыслей. Нашъ начальникъ

То бодръ, то снова мраченъ. Перемѣнность

Даровъ судьбы ему внушаетъ страхъ

И вмѣстѣ съ тѣмъ надежду: онъ не смѣетъ

Самъ высказать себѣ, что можемъ ждать мы.

(Вдали слышенъ шумъ какъ бы отъ морской битвы. Антоній возвращается).

Антоній. Все кончено!.. Сгубила вновь меня

Египтянка! Мой флотъ сдался безъ боя ⁸⁸).

Вонъ, вонъ они бросаютъ шапки вверхъ,

Спѣшатъ къ врагамъ и бражничаютъ съ ними,

Какъ съ братьями, которыхъ много лѣтъ

Не видѣли. Продавшаяся трижды

Развратница ⁸⁹), ты снова продала

Меня мальчишкѣ этому!.. Врагомъ ты

Осталась мнѣ одна. Пусть всѣ бѣгутъ!

Мнѣ только бъ отомстить злодѣйкѣ этой —

А тамъ со мной все кончено! Ты слышалъ?

Скажи, чтобъ всѣ бѣжали! (Скаръ уходитъ).

Солнце, солнце!

Не видѣть мнѣ восхода твоего

Ужъ никогда! Здѣсь счастье и Антоній

Разстанутся навѣкъ! Здѣсь подадимъ

Въ послѣдній разъ мы съ нимъ другъ другу руки!

И вотъ къ чему пришелъ я! Тѣ людишки,

Что ползали, бывало, предо мной;

Чьимъ потакалъ желаньямъ я и просьбамъ —

Теперь кадятъ предъ Цезаремъ, — а я,

Могучій дубъ, вѣтвями покрывавшій

Ихъ всѣхъ, бывало, прежде, остаюсь

Одинъ, лишенный листьевъ!.. Я обманутъ!

О, низкая египтянка! Тебя ли

Я не любилъ? Ты мановеньемъ глазъ

Могла послать полки мои на битву

Иль вновь вернуть домой! Была ты цѣлью

Трудовъ моихъ и подвиговъ! Искалъ я

Покоя на груди твоей — и что жъ?

Продѣлками меня ты обманула,

Какъ истая цыганка ⁹⁰). Брошенъ я

Тобою въ пасть погибели. Эй, Эросъ!

Гдѣ Эросъ? Эй! (Входитъ Клеопатра).

А, вѣдьма, здѣсь ты? Вонъ!

Вонъ съ глазъ моихъ!..

Клеопатра. Ужели мой властитель

Разгнѣванъ на меня?

Антоній. Исчезни! Сгинь!..

Я, не сдержись, убью тебя, какъ стоишь

Ты этого!.. Испорчу торжество

Я Цезаря!.. Нѣтъ, нѣтъ, — пускай возьметъ онъ

Тебя живьемъ! Отдастъ пусть на потѣху

Въ столицѣ грязной черни! Пусть влачитъ

Позорно за своею колесницей,

Какъ гнусное отродье, какъ пятно,

Какъ чудище средь женщинъ! Пусть тебя

Показываютъ тамъ на площади

Толпѣ зѣвакъ за грошъ! Пускай ногтями

Избороздитъ Октавія тебѣ

Твое лицо. (Клеопатра уходитъ).

Уйти ты догадалась,

Когда тебѣ не надоѣло жить;

Но лучше бъ для тебя погибнуть было

Отъ рукъ моихъ: избѣгла бъ этимъ ты

Позора хуже смерти… Эй, гдѣ Эросъ?

На мнѣ рубашка Несса ⁹¹)! О, Алкидъ,

Великій предокъ мой ⁹²), всели въ меня

Твой дикій пылъ и ярость; дай мнѣ силы

Забросить точно такъ же на луну

Одной рукой Лихаса ⁹³), а затѣмъ

Пусть и съ собой покончу той же самой

Рукою я, которая играла

Легко тягчайшей палицей! Я долженъ

Погибнуть отъ себя. Но все жъ сначала

Умретъ моя злодѣйка! Ею преданъ

Я римскому мальчишкѣ! Въ сѣть попалъ

Ея коварныхъ козней! — Смерть за то

Ей прежде всѣхъ! Эй, Эросъ! Эросъ! Эросъ! (Уходитъ).

СЦЕНА 11-я.

Комната во дворцѣ. (Вбѣгаютъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ).

Клеопатра. Ахъ, милыя, спасите!.. Онъ ужасенъ,

Какъ Теламонъ, когда-то воевавшій

Изъ-за щита ⁹⁴). Самъ ѳессалійскій вепрь

Такъ не былъ дикъ и страшенъ ⁹⁵).

Харміана. Скройся въ склепѣ;

Пошли ему сказать, что умертвила

Себя сама. Разлука духа съ тѣломъ

Вѣдь намъ не такъ страшна, какъ разставанье

Съ величіемъ и властью.

Клеопатра. Да, идемте

Въ могильный склепъ! Скорѣй! Пусть Мардіанъ

Пойдетъ ему сказать, что наложила

Я руки на себя; что передъ смертью

Его твердила имя ⁹⁶). Передай,

Мой добрый Мардіанъ, ему все это.

Старайся быть печальнымъ. Возвратись

Скорѣй назадъ сказать мнѣ, какъ онъ приметъ

Извѣстье о концѣ моемъ. Скорѣй,

Скорѣй въ могильный памятникъ! Идемте! (Уходятъ).

СЦЕНА 12-я.

Тамъ же. Другая комната. (Входятъ Антоній и Эросъ).

Антоній. Скажи мнѣ, Эросъ: — глядя на меня,

Увѣренъ ты, что предъ тобою точно

Стоитъ еще Антоній?

Эросъ. Да, властитель.

Антоній. Вѣдь иногда мерещится дракономъ

Намъ облако, клубы паровъ — бойницей,

Медвѣдемъ, львомъ, висящею скалой,

Лазурной гладью моря, группой свѣжихъ

Деревъ, покрытыхъ листьями, — но это

Лишь призраки, глядящіе на насъ

Съ насмѣшливой улыбкой. Ты, конечно,

Видалъ явленья эти; — ими полонъ

Туманъ вечернихъ сумерекъ.

Эросъ. Видалъ,

Великій вождь.

Антоній. Не странно ль въ самомъ дѣлѣ?

То, что за мигъ казалось намъ конемъ —

Свернется вдругъ, исчезнетъ легкимъ паромъ,

Какъ капля въ волнахъ моря.

Эросъ. Это точно

Бываетъ такъ.

Антоній. Твой господинъ теперь

Одинъ изъ этихъ призраковъ. О, Эросъ,

Мой добрый, вѣрный Эросъ!.. Я — Антоній

Еще на видъ, — но сохранить не въ силахъ

Ужъ этой оболочки! Началъ я

Войну изъ-за Египта; но царица,

Которой отдалъ сердце я въ надеждѣ,

Что мнѣ отдастъ свое она, сыграла

Со мной дурную шутку. Отдалъ ей

То сердце я, которое владѣло

Милліонами сердецъ другихъ людей,

Теперь меня покинувшихъ; она же

Хитро подтасовала карты ⁹⁷) впрокъ

Моимъ врагамъ, подсѣчь успѣла славу

Мою на пользу Цезаря! Не плачь,

Не плачь, мой добрый Эросъ!.. Намъ осталась

Еще одна утѣха: умереть

Отъ рукъ своихъ! (Входитъ Мардіанъ).

Проклятье злой твоей

Владычицѣ!.. Она исторгла мечъ

Изъ этихъ рукъ.

Мардіанъ. Ты говоришь неправду:

Она тебя любила и связала

Свою судьбу съ твоей.

Антоній. Прочь, подлый евнухъ!

Измѣнница она и за измѣну

Свою умретъ!..

Мардіанъ. Мы можемъ умереть

Лишь только разъ; — она же съ этимъ долгомъ

Ужъ разочлась. То, что хотѣлъ свершить

Надъ нею ты — исполнила она

Своей рукой. Ея послѣднимъ словомъ,

Промолвленнымъ предъ смертью, было имя

Антонія. Борясь съ послѣднимъ вздохомъ,

Усиленно воскликнула она:

«Антоній дивный мой!» — и это имя,

Остановясь на полпути отъ сердца.

Къ ея устамъ, осталось схороненнымъ

Въ ея груди навѣки.

Антоній. Какъ! Скончалась?..

Мардіанъ. Скончалась, — да!

Антоній. Долой доспѣхи, Эросъ!

Оконченъ день: — пришла пора заснуть! (Мардіану)

А ты — вонъ съ глазъ! Зачти себѣ наградой

За эту вѣсть ужъ то, что ты уходишь

Отсюда цѣлъ. (Мардіанъ уходитъ).

Скорѣй, скорѣе, Эросъ!

Снимай броню! Семь грозныхъ оболочекъ

Аяксова щита ⁹⁸) сдержать не въ силахъ

Во мнѣ біенья сердца!.. Разорвись

Плоть бренная! Будь сердце въ жизни разъ

Сильнѣй, чѣмъ это тѣло! Торопись,

Мой вѣрный, храбрый Эросъ! Я не воинъ

Ужъ болѣе: — долой обломки эти

Разбитаго оружья! Честно мнѣ

Оно служило прежде. Удались

Теперь на мигъ. (Эросъ уходитъ).

Пойду тебѣ вослѣдъ

Сейчасъ я, Клеопатра! Умолю,

Чтобъ ты меня простила. Такъ велитъ

Сама судьба; — жизнь дольше будетъ пыткой!.

Бродить впотьмахъ не служитъ ни къ чему,

Когда погашенъ факелъ. Что бъ теперь

Ни вздумалъ предпринять я — ускоритъ

Мою лишь гибель! Сами силы духа

Себя же душатъ; такъ не лучше ль кончить

Съ собой заразъ?.. Иду, моя царица!

Дождись меня… Эй, Эросъ!.. Да, дождись

Въ обители, гдѣ на цвѣточныхъ ложахъ

Покой находятъ мертвые!.. Туда

Мы явимся съ тобой рука объ руку

И изумимъ порхающія тѣни

Своимъ веселымъ видомъ! Всѣ покинутъ

Энея и Дидону — будутъ свитой

Лишь намъ съ тобой!.. Эй, Эросъ! Эросъ! (Входитъ Эросъ).

Эросъ. Что

Угодно, повелитель?

Антоній. Смерть царицы

Повергнула меня въ такую бездну

Позора и стыда, что сами боги

Гнушаться станутъ мной. Я, разсѣкавшій:

Когда-то міръ, мечомъ моимъ на части;

Я, выводившій города судовъ

На глади водъ зеленаго Нептуна —

Теперь сознаться долженъ, что меня

Опередила женщина своей

Рѣшимостью! Что я слабѣе духомъ,

Чѣмъ та, которой силъ и средствъ достало

Сказать надменно Цезарю: «Смотри:

Себя сама я побѣдить умѣла!»

Ты клятву далъ мнѣ, Эросъ, что когда

Придетъ пора — (она теперь настала) —

Склониться мнѣ подъ гнетомъ злой судьбы

И ужаса, то ты окажешь мнѣ

Послѣднюю услугу, умертвивъ

Меня своей рукой. Исполни жъ это!

Пора пришла! Убьешь своимъ ударомъ

Ты не меня — ты вырвешь только славу

Изъ Цезаревыхъ рукъ!.. Ты блѣденъ, Эросъ!

Приди въ себя.

Эросъ. Да не допустятъ боги,

Чтобъ я исполнилъ это! Мнѣ ли сдѣлать,

Чего свершить не въ силахъ были тучи

Парѳянскихъ вражьихъ стрѣлъ?

Антоній. Иль хочешь ты

Черезъ окно увидѣть въ славномъ Римѣ,

Какъ я, склонясь подъ горемъ и стыдомъ,

Скрестя покорно руки и согнувши

Караемую шею, долженъ буду

Смотрѣть въ глаза позору своему,

Идя за тріумфальной колесницей

Блистающаго Цезаря, чей тронъ

Мнѣ будетъ злымъ укоромъ?

Эросъ. Нѣтъ, я это

Увидѣть не желаю.

Антоній. Такъ не медли…

Мнѣ смерть одна спасеньемъ можетъ быть.

Бери свой мечъ, — тотъ честный мечъ, которымъ

Служилъ своей ты родинѣ.

Эросъ. О, сжалься!

Антоній. Иль ты забылъ, что клялся мнѣ, когда

Тебѣ я далъ свободу, что исполнишь

То, что теперь я требую? Кончай же!

Иначе всѣ прошедшія твои

Заслуги я сочту одной лишь только

Случайностью. Бери свой мечъ — и къ дѣлу!

Эросъ. Отвороти жъ тогда по крайней мѣрѣ.

Твой дивный взоръ, — тотъ взоръ, передъ которымъ-

Склонялась вся вселенная.

Антоній (отворачиваясь) Изволь.

Эросъ. Мой вынутъ мечъ.

Антоній. Пусть онъ исполнитъ то,

Къ чему его ты вынулъ.

Эросъ. Мой властитель,

Мой славный вождь! Позволь сказать тебѣ

Послѣднее прости передъ моимъ

Кровавымъ подвигомъ.

Антоній. Пусть такъ — и къ дѣлу.

Эросъ. Прости, о, вождь! Итакъ — разить?

Антоній. Рази!

Эросъ (бросаясь самъ на свой мечъ).

Исполнено!.. Вотъ какъ избѣгъ я горя

Увидѣть смерть Антонія ⁹⁹). (Умираетъ).

Антоній. О, трижды

Достойнѣйшій, чѣмъ я!.. Ты подсказанъ

Своимъ концомъ, какъ долженъ самъ исполнитъ

Я надъ собой, чего свершить не въ силахъ

Былъ ты, храбрецъ! И ты и Клеопатра

Возстановили доблестью своей

Низринутый мой духъ! Пускай невѣстой

Мнѣ будетъ смерть! Къ ней поспѣшу навстрѣчу

Съ любовью я, какъ въ брачную постель.

Свершись, судьба! Я — ученикъ твой, Эросъ!

Вотъ чѣмъ тебѣ обязанъ я! (Падаетъ на мечъ).

Какъ! Живъ?..

Все живъ еще! Эй, стража! О, прошу,

Покончите со мной! (Входятъ Дерцетасъ и стража),

1-й стражъ. Что здѣсь за шумъ?

Антоній. Не удалось!.. Друзья мои, возьмитесь

Докончить, что я началъ.

2-й стражъ. Закатилась

Навѣкъ звѣзда!

1-й стражъ. Оконченъ долгій путь.

Всѣ. О, горе! горе!

Антоній. Пусть, кто преданъ мнѣ,

Меня ударитъ въ сердце.

1-й стражъ. Ну, за это

Я не берусь.

2-й стражъ. Ни я.

3-й стражъ. Да и никто. (Уходятъ стражи).

Дерцетасъ. Судьба и злое счастье заставляютъ

Бѣжать твоихъ приверженцевъ.

(Вынимаетъ мечъ изъ ею раны). Снесу

Я къ Цезарю твой мечъ: онъ мнѣ поможетъ

Устроиться въ грядущемъ. (Входитъ Діомедъ).

Діомедъ. Гдѣ Антоній?

Дерцетасъ. Вотъ онъ, смотри!

Діомедъ. Онъ живъ? Что жъ ты отвѣтить

Не хочешь мнѣ? (Дерцетасъ уходитъ).

Антоній. Кто это? Діомедъ?

Возьми свой мечъ и нанеси послѣдній

Ударъ мнѣ, другъ.

Діомедъ. Достойный повелитель,

Къ тебѣ царицей присланъ я.

Антоній. Когда

Она тебя прислала?

Діомедъ. Тотчасъ.

Антоній. Гдѣ

Она теперь?

Діомедъ. Въ могильномъ мавзолеѣ.

Ей вѣщій страхъ шепнулъ о той бѣдѣ,

Которая, какъ вижу я, свершилась…

Когда она услышала, что ты

Ее подозрѣвалъ въ сношеньяхъ тайныхъ

Съ Октавіемъ (чего — тебѣ клянусь —

И тѣни даже не было), и видя,

Что въ ярости неистовой не можешь

Ничѣмъ ты успокоиться, велѣла

Она тебѣ сказать, что умертвила

Сама себя; но, устрашась за тѣ

Послѣдствія, какія могъ надѣлать

Подобный слухъ, прислала объявить

Тебѣ теперь всю правду. Я однако

Явился слишкомъ поздно.

Антоній. Поздно, добрый

И вѣрный Діомедъ! Вели позвать

Сюда скорѣе стражу.

Діомедъ. Эй, гдѣ стража?

Зоветъ васъ полководецъ. Живо! Эй! (Входитъ стража).

Антоній. Пускай снесутъ меня, гдѣ Клеопатра ¹⁰⁰).

Вы этимъ мнѣ окажете, друзья,

Послѣднюю услугу, о которой

Могу я васъ просить.

1-й стражъ. О, горе, горе!

Прискорбно намъ, что пережить не могъ

Ты каждаго изъ насъ.

Всѣ. Ахъ, страшный день!

Антоній. Не должно вамъ роптать, друзья!.. Мы этимъ

Лишь тѣшимъ ту судьбу, чья злость послала

Несчастье намъ. Пойдемте съ гордымъ видомъ

Навстрѣчу ей. Встрѣчая равнодушно

Постигшее насъ горе, мы одержимъ

Надъ нимъ побѣду сами. Много разъ

Водилъ я васъ на битву; — вашъ чередъ

Пришелъ теперь нести меня. Идемте жъ.

За службу всѣхъ я васъ благодарю ¹⁰¹).

(Стража уходитъ, унося Антонія). СЦЕНА 13-я* Предъ могильнымъ памятникомъ. (На вершитъ памятника появляются Клеопатра, Харміана и Ира).

Клеопатра. Не выйти, Харміана, мнѣ отсюда

Ужъ никогда!

Харміана. Утѣшься, дорогая.

Клеопатра. Молчи, — мнѣ нѣтъ утѣхи. Рада я

Съ улыбкою встрѣчать все, что судьба

Пошлетъ еще мнѣ горькаго; но буду

Чужда я утѣшенью. Наше горе

Должно соразмѣряться съ той причиной,

Которой горе вызвано. (Входитъ Діомедъ). Ну, что?

Скажи скорѣй: — онъ умеръ?

Діомедъ. Смерть витаетъ

Уже надъ нимъ, но онъ еще не умеръ.

Взгляни чрезъ стѣну памятника: — вонъ

Несутъ его сюда. (Стража приближается съ Антоніемъ).

Клеопатра. Сожги, о, солнце,

Ту сферу, гдѣ ты движешься! Пусть мракъ

Покроетъ все!.. Антоній, о, Антоній!

Сюда, сюда!.. Эй, Ира, Харміана!

Помочь придите: — мы его должны

Втащить сюда.

Антоній. Ты можешь быть спокойна;

Не Цезарь поразилъ меня — Антоній

Свою судьбу умѣлъ окончить самъ.

Клеопатра. Ты правъ, ты правъ!.. Одинъ Антоній могъ

Себя сразить. Но для чего все это

Свершилось такъ?..

Антоній. Смотри: я умираю,

Египтянка; — но если задержать

На мигъ хочу я смерть, то съ тѣмъ лишь только,

Чтобъ разъ еще изъ столькихъ поцѣлуевъ

Запечатлѣть одинъ прощальный, бѣдный,

На сладостныхъ устахъ твоихъ.

Клеопатра. Не смѣю

Къ тебѣ спуститься, милый, я — не смѣю!

Я тамъ могу быть схвачена. Тріумфъ

Прославленнаго Цезаря не будетъ

Украшенъ мной. Когда лишь змѣи, ядъ

И острые ножи имѣютъ жало —

Я спасена! Октавія не броситъ

Въ лицо позора мнѣ своимъ холоднымъ

И кроткимъ, томнымъ взглядомъ. Но тебя

Должны втащить сюда мы. Помогите

Мнѣ, милыя ¹⁰²).

(Спускаютъ веревки, къ которымъ стража привязываетъ носилки съ Антоніемъ; Клеопатра и женщины втаскиваютъ его наверхъ).

Антоній. Скорѣй, — мнѣ жить не долго.

Клеопатра. Вотъ трудъ нешуточный! Какъ ты тяжелъ!

Иль, можетъ-быть, несчастье подкосило

Всю крѣпость нашихъ силъ. Будь я Юнона —

Велѣла бъ я Меркурію снести

Тебя на легкихъ крыльяхъ, чтобъ нашелъ

Ты мѣсто близъ Юпитера! Еще,

Еще, одна минута!.. Вѣдь желанья

Всегда бываютъ глупы въ насъ.

(Втаскиваютъ Антонія). Ну, вотъ

И кончено! Ко мнѣ, ко мнѣ!.. Умри

На груди, гдѣ ты жилъ. Будь поцѣлуи

Живительны мои — я губы всѣ

Тебѣ исцѣловала бы въ надеждѣ

Спасти тебя.

Всѣ. О, горькій, горькій видъ!

Антоній. Покончено со мной! Велите дать мнѣ

Глотокъ вина, чтобъ могъ сказать два слова

Еще предъ смертью я.

Клеопатра. Нѣтъ, нѣтъ, за мною

Пусть будетъ рѣчь: — я разражусь въ упрекахъ

Фортунѣ злобной такъ, что потеряетъ

Она свое терпѣнье и въ куски

Сломаетъ колесо.

Антоній. Одно я слово

Скажу тебѣ, царица: ты должна

Спасти и жизнь и честь, прося защиты

У Цезаря.

Клеопатра. Сберечь нельзя мнѣ честь,

Живой оставшись.

Антоній. Выслушай: ты можешь

Довѣриться изъ цезаревыхъ близкихъ

Лишь только Прокулею.

Клеопатра. Никому

Не ввѣрюсь я. Рука и твердость духа —

Однѣ помогутъ мнѣ.

Антоній. Ты не должна

Печалиться о грустномъ окончаньи

Моей судьбы; — напротивъ, вспоминай

Съ утѣхою о прежнихъ славныхъ дняхъ,

Когда я жилъ могучимъ властелиномъ,

Славнѣйшимъ изъ царей. Я умираю,

Но безъ стыда. Я свой побѣдный шлемъ

Склонилъ предъ землякомъ! Меня сразить

Могъ римлянинъ и то лишь въ честной битвѣ.

Слабѣю я… духъ отлетаетъ прочь ¹⁰³)! (Умираетъ).

Клеопатра. И этотъ дивный смертный умираетъ, '

Не думая о мнѣ! Ужель останусь

Жить въ этомъ мірѣ я, гдѣ безъ него

Все будетъ мнѣ казаться только грязью:

О, милыя, смотрите, какъ готова

Растаять вся вселенная! Увяли

Безслѣдно лавры славы! Сгибъ навѣки

Прообразъ дивный воина, и дѣти

Теперь сравнялись съ взрослыми! Нѣтъ больше

Ступеней превосходства! Не осталось

Ужъ ничего, что бъ привлекало взоръ

Къ себѣ въ подлунномъ мірѣ! (Лишается чувствъ).

Харміана. Успокойся,

Прошу тебя!

Ира. Скончалась и она.

Харміана. Царица!

Ира. Государыня!

Харміана. Царица!

Ира. Владычица Египта!

Харміана. Тише! Тише!

Клеопатра (приходя въ себя). Я женщина — не больше! Должно мнѣ

Теперь смириться такъ же, какъ послѣдней

Работницѣ, обязанной корпѣть

За самой низкой должностью. Я бросить

Должна была бы скипетръ свой въ лицо

Завистливымъ богамъ, сказавъ имъ гордо,

Что этотъ міръ былъ равенъ ихъ Олимпу,

Пока жилъ онъ! — Но чуть они украли

Безцѣнный нашъ алмазъ — все въ мірѣ стало

Ничтожествомъ! Все лишь смѣшно и глупо!

Но лаять на судьбу прилично только

Съ ума сошедшимъ псамъ; — никто не можетъ

Почесть грѣхомъ низринуться въ объятья

Безвѣстному концу, не дожидаясь,

Покуда смерть къ намъ явится сама!..

Что скажете вы, милыя? Ну, полно!

Оберите вашу бодрость! Харміана,

Приди въ себя!.. О, какъ цѣню я васъ!

Сюда, сюда смотрите: — догорѣлъ

Навѣки свѣточъ нашъ! Мужайтесь также

И вы, друзья! Его мы погребемъ

Съ торжественнымъ обрядомъ и сумѣемъ

Затѣмъ свершить равно и надъ собою

Обычай славный римскій!.. Смерть насъ приметъ

Въ свои объятья съ гордостью. Идемте!

Смотрите: эти бренные останки,

Гдѣ жилъ великій духъ его, успѣли

Ужъ охладѣть. О, милыя, остались

Лишь твердость намъ да близкой смерти мигъ!

(Уходятъ, унося тѣло Антонія).

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи. (Входятъ Октавій, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе).

Октавій. Ступай его увѣрить, Долабелла,

Что если онъ упорствуетъ въ своемъ

Намѣреньи не сдаться, доведенный

До крайности, то этимъ онъ смѣется

Лишь надъ судьбой ¹⁰⁴).

Долабелла. Исполню, славный Цезарь.

(Уходитъ Долабелла. Входитъ Дерцетасъ съ окровавленнымъ мечомъ Антонія).

Октавій. Кто ты такой, что смѣлъ въ подобномъ видѣ

Явиться къ намъ?

Дерцетасъ. Зовусь я Дерцетасъ

И былъ слугой Антонія, — героя,

Которому за честь служить бы было

Для всякаго. Пока владѣлъ онъ даромъ

Ходить и говорить, я посвящалъ

Всю жизнь мою на зло и истребленье

Его враговъ; теперь же, если ты

Согласенъ взять меня къ себѣ на службу,

То я клянусь, что буду для тебя

Тѣмъ, чѣмъ былъ для него… — Не хочешь — жизнь

Моя въ твоихъ рукахъ.

Октавій. Что говорить ты?

Дерцетасъ. Я говорю, что Маркъ Антоній умеръ.

Октавій. Такая смерть должна бъ была наполнить

Громами міръ! Весь шаръ земной, вздрогнувъ,

Стряхнулъ бы львовъ на улицы, людей же —

Въ вертепы львовъ. Антонія конецъ

Не смерть людей простыхъ: полміра было

Сокрыто въ этомъ имени!

Дерцетасъ. Онъ умеръ

Не отъ ножа наемнаго убійцы

И не отъ рукъ озлобленной толпы;

Напротивъ, самъ, той самою рукой,

Которою вносилъ въ скрижали славы

Свои дѣла, пронзилъ онъ съ твердымъ духомъ

И грудь свою. Вотъ мечъ его; — онъ вынутъ

Изъ раны мной. Смотри, — на немъ застыла

Струя достойной крови.

Октавій. Вы печальны,

Друзья мои?.. Понятно это мнѣ.

Пускай меня бы разразили боги

Когда бъ я самъ не чувствовалъ, что даже

Глаза царей не могутъ не заплакать

Отъ этакихъ извѣстій ¹⁰⁵).

Агриппа. Но не чудно ль,

Что иногда оплакиваемъ мы

То, что желали сами.

Меценатъ. Честь и слава

Антонія равны его порокамъ.

Агриппа. Ни разу духъ возвышеннѣйшій не былъ

Поставленъ во главѣ людской толпы.

Но боги придаютъ всегда героямъ

Частицу свойствъ дурныхъ, чтобъ не сочли

Они себя богами. Цезарь тронутъ.

Меценатъ. Въ такомъ великомъ зеркалѣ невольно

Онъ видитъ самъ себя.

Октавій. О, Маркъ Антоній!

Виновенъ я въ паденіи твоемъ;

Но есть болѣзни въ насъ, какія лѣчитъ

Лишь только ножъ! Одинъ изъ насъ двоихъ

Былъ долженъ непремѣнно пережить

Паденіе другого! Мѣста намъ

Обоимъ въ мірѣ не было. Теперь же

Повѣрь, что я чистѣйшими слезами

Рыдаю о тебѣ! Ты былъ мнѣ братомъ,

Сотрудникомъ, товарищемъ и другомъ

Во всѣхъ дѣлахъ державства и войны.

Стоялъ со мною во главѣ ты нашихъ

Великихъ замысловъ! Ты былъ рукою

Моихъ всѣхъ дѣлъ. Въ твоемъ встрѣчалъ я сердцѣ

Отзвучье моему! О, для чего

Зловѣщія созвѣздья раздѣлили

Насъ, равныхъ всѣмъ другъ другу!.. Вамъ, друзья,

Хочу теперь сказать я… (Входитъ посланный).

Впрочемъ, лучше

Скажу въ другое время. Видъ, съ какимъ

Явился этотъ вѣстникъ, обличаетъ

Серьезныя намѣренья. Намъ надо

Его сначала выслушать. Откуда

И кто тебя прислалъ?

Посланный. Я только бѣдный

Египтянинъ. Моя царица, скрывшись

Въ могильномъ мавзолеѣ, какъ въ послѣднемъ

Оставшемся убѣжищѣ, велѣла

Узнать о томъ, что можно ожидать

Ей отъ тебя, чтобъ сообразно съ этимъ

Рѣшить, что должно дѣлать ей.

Октавій. Пускай

Она не безпокоится. Мы скоро

Увѣдомимъ ее черезъ посредство

Кого-нибудь изъ нашихъ, какъ достойно

Намѣрены мы чтить ее. Быть грубымъ

Не входитъ въ нравы Цезаря.

Посланный. Пусть боги

Тебя осыплютъ милостью. (Уходитъ).

Октавій. Приблизься

И слушай, Прокулей: — ступай къ царицѣ

И объяви, что ей причины нѣтъ

Бояться униженья. Успокой

Ее всѣмъ, чѣмъ признаешь только нужнымъ,

Чтобъ какъ-нибудь изъ гордости она

Не нанесла въ припадкѣ сильной страсти

Себѣ вреда и тѣмъ не ускользнула

Изъ нашихъ рукъ. Вѣдь пребыванье въ Римѣ

Подобной славной плѣнницы упрочитъ

Навѣкъ намъ торжество. Иди жъ немедля.

И возвратись скорѣй назадъ съ извѣстьемъ,

Какъ ты ее найдешь, и что отвѣтитъ

Она тебѣ ¹⁰⁶).

Прокулей. Иду, великій Цезарь.

Октавій. Ты, Галлъ, отправься съ нимъ, чтобъ быть ему

Помощникомъ. Но гдѣ же Долабелла?

Агриппа и Меценатъ. Эй, Долабелла!

Октавій. Не зовите — я

Забылъ, что мною посланъ онъ по дѣлу

И возвратится во-время. Пойдемте

Теперь въ мою палатку. Тамъ вы сами

Увидите, съ какою неохотой

Начать рѣшился эту я войну;

Какъ долго былъ уступчивымъ, какія

Писалъ врагамъ я ласковыя письма, —

Открою я все это вамъ теперь. (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Александрія. Комната въ могильномъ памятникѣ. Вглубинѣ дверь съ рѣшеткой. (Входятъ Клеопатра, Харміана и Ира).

Клеопатра. Отчаянье немного начинаетъ

Входить во мнѣ въ границы. Что за польза

Быть Цезаремъ? Онъ не судьба, но рабъ

Ея случайной прихоти. Ужъ если

Величье есть дѣйствительно на свѣтѣ,

То мы должны признать его въ одной

Рѣшимости безъ страха совершить

Поступокъ тотъ, которымъ навсегда

Кончаются превратность и случайность!

Поступокъ, усыпляющій навѣки

Всѣ чувства въ насъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и жажду

Къ землѣ, — къ навозу этому, который

Равно питаетъ нищихъ и царей.

(За рѣшеткой показываются Прокулей, Галлъ и стража).

Прокулей. Великій Цезарь поручилъ сказать

Египетской царицѣ, чтобъ она

Обдумала старательно, какія

Исполнить долженъ онъ ея желанья.

Клеопатра. Кто ты такой?

Прокулей. Я Прокулей.

Клеопатра. Антоній

Мнѣ говорилъ, что я могу тебѣ

Довѣриться; но намъ обманъ не страшенъ,

Когда ввѣрять ужъ нечего. Коль скоро

Властитель твой желаетъ непремѣнно

Царицу видѣть нищей, то скажи,

Что ужъ одно приличье не позволитъ

Просить мнѣ меньше царства. Если онъ

Согласенъ, чтобъ смирившимся Египтомъ

Владѣлъ мой сынъ, — онъ возвратитъ мнѣ этимъ

Мое жъ добро, и я готова буду

Склонитъ предъ нимъ за это въ благодарность

Покорныя колѣни.

Прокулей. Не теряй

Въ отчаяньи надежды: — ты въ рукахъ,

Привыкшихъ къ царской щедрости. Не бойся

Ни бѣдъ ни зла и ввѣрь себя вполнѣ

Властительному Цезарю; — онъ радъ

Быть щедрымъ до излишка. Разрѣши

Мнѣ передать, что ты предъ нимъ готова

Смирить себя — и ты легко увидишь,

Что тотъ, кто побѣдилъ тебя, осыплетъ

Тебя жъ потокомъ милостей, какія

Не всякому удастся получить

Съ мольбою на колѣняхъ.

Клеопатра. Передай,

Что я теперь раба его фортуны!

Онъ взялъ мое величье — и ему

Должна я уступить его. Мнѣ съ каждой

Минутою приходится учиться

Наукѣ послушанья. Передай

Ему равно, что я желала бъ лично.

Съ нимъ видѣться.

Прокулей. Объ этомъ я скажу

Ему сейчасъ, — прошу лишь будь спокойной.

Твоя судьба внушаетъ сожалѣнье

Тѣмъ даже, кто виновенъ въ ней.

(Окончивъ эти слова, Прокулей удаляется и затѣмъ съ двумя солдатами влѣзаетъ по лѣстницѣ черезъ окно во внутренность памятника и становится позади Клеопатры).

Галлъ. Ты видишь,

Что взять ее не трудно. Стерегите

Царицу здѣсь, пока прибудетъ Цезарь. (Уходитъ Галлъ).

Ира (замѣтивъ стражу).

Царица! О, царица!

Харміана. Клеопатра,

Взята ты ими ¹⁰⁷)!

Клеопатра (выхватывая кинжалъ).

Руки! Къ дѣлу руки!..

Прокулей (обезоруживая ее)

Стой, стой, царица!.. Не вреди себѣ

Безумно такъ. Тебя я былъ намѣренъ

Спасти, а не губить.

Клеопатра. Какъ! Я не въ правѣ

Ни даже умереть?.. Мнѣ не даютъ

Того, чѣмъ избавляется отъ зла

Послѣдняя собака?..

Прокулей. Клеопатра,

Ты не должна своимъ самоубійствомъ

Мѣшать желанью Цезаря достойно,

Явить великодушіе и благость

Къ твоей судьбѣ. Пусть цѣлый міръ увидитъ,

Насколько онъ великъ и благороденъ;

Твоя же смерть отниметъ у него

Возможность это сдѣлать.

Клеопатра. Гдѣ ты, смерть?

Ко мнѣ, ко мнѣ!.. Ужель въ твоихъ глазахъ

Царица значитъ меньше, чѣмъ толпа

Дѣтей и жалкихъ нищихъ?

Прокулей. Успокойся!

Клеопатра. Я ѣсть не стану больше!.. Я не стану

Ни пить ни спать! Когда нужна еще

Пустая болтовня, то знайте всѣ,

Что я во что ни стало бы сумѣю

Разрушить это бренное жилище,

На зло и вамъ и Цезарю!.. Ужели

Вы думали, что я легко позволю

Такъ выставить позорно на показъ

Себя въ жилищѣ Цезаря? Чтобъ кукла

Октавія, уставясь на меня,

Бросала, скромно томничая, взгляды?

Что дамъ себя свезти я въ глупый Римъ

Въ забаву праздной черни?.. Лучше пусть

Я утону въ послѣдней грязной лужѣ,

Но только здѣсь! Скорѣе брошусь въ Нилъ,

Гдѣ въ черной, смрадной тинѣ искусаютъ

Меня, нагую, мухи! Превратятъ

Въ чудовище! Пускай повѣсятъ лучше

Меня въ цѣпяхъ на самомъ верхнемъ камнѣ

Родныхъ мнѣ пирамидъ!..

Прокулей. Царица, полно!

Къ чему воображать себѣ такія

Жестокости, какихъ и въ мысли нѣтъ

У Цезаря? (Входитъ Долабелла).

Долабелла. Великій Цезарь знаетъ,

Что здѣсь успѣлъ ты сдѣлать, Прокулей.

Ступай къ нему; — надзоръ же за царицей

Останется на мнѣ.

Прокулей. Радъ отъ души

Такому я приказу. Будь къ царицѣ

Внимателенъ. (Клеопатрѣ) Когда тебѣ угодно,

Чтобъ передалъ я Цезарю твои

Желанья или просьбы — я готовъ

Исполнитъ все.

Клеопатра. Скажи, что я желаю

Лишь умереть. (Прокулей уходитъ).

Долабелла. Извѣстно ли, царица,

Тебѣ, кто я?

Клеопатра. Не знаю.

Долабелла. Я увѣренъ,

Что ты о мнѣ слыхала.

Клеопатра. Что мнѣ нужды,

Слыхала я иль нѣтъ? А ты скажи

Теперь мнѣ самъ: смѣетесь вы, когда

Вамъ сны свои разсказываютъ дѣти

Иль женщины?

Долабелла. Что хочешь ты сказать?

Клеопатра. Мнѣ снился величавый императоръ,

По имени Антоній. О, когда бы

Могла я вновь увидѣть этотъ сонъ!

Долабелла. Когда захочешь ты…

Клеопатра. Его лицо

Напоминало дивнымъ видомъ небо!

Луна и солнце совершали путь

Въ чертахъ его и обливали свѣтомъ

Ничтожный кругъ земли ¹⁰⁸).

Долабелла. Онъ былъ созданьемъ

Дѣйствительно великимъ.

Клеопатра. Онъ стопами

Могъ перейти чрезъ бурный океанъ!

Простертая рука его вздымалась

Надъ міромъ гребнемъ шлема! Чудный голосъ

Былъ музыкою сферъ, когда хотѣлъ онъ

Быть ласковымъ съ друзьями; но когда

Потрясть онъ думалъ міръ — звучали громомъ

Его слова! Онъ въ щедрости предѣловъ

Себѣ не зналъ: не скудная зима,

Но осень ¹⁰⁹) плодотворная являла

Себя въ его дарахъ. Онъ наслаждался

Привольно и игриво, какъ дельфинъ,

Сверкающей спиной своей на солнцѣ

Надъ бездной водъ! Короны и вѣнцы

Заимствовали цѣнные уборы

Изъ рукъ его. Онъ царства раздавалъ,

Какъ мелкую монету!

Долабелла. Клеопатра…

Клеопатра. Скажи теперь, могла ль судьба создать

Такого человѣка?

Долабелла. Врядъ ли.

Клеопатра. Лжешь!

Безстыдно лжешь передъ лицомъ безсмертныхъ!

Онъ созданъ былъ!.. Онъ жилъ, — хотя судьба,

Создавъ его, тѣмъ превзошла мечтанья

И самыхъ смѣлыхъ сновъ! Природа часто

Безсильною бываетъ, чтобъ бороться

Съ фантазіей; но если удалось

Ей въ міръ призвать Антонія, то этимъ

Оставила далеко за собой

Она и сны фантазіи! Убила

Ея ничтожныхъ призраковъ!

Долабелла. Повѣрь,

Царица, мнѣ, я сознаю, какъ много

Ты потеряла въ немъ. Твое несчастье

Равно съ твоимъ величьемъ, и его

Несешь вполнѣ достойно ты. Пусть боги.

Откажутъ мнѣ навѣки въ исполненьи

Моихъ надеждъ, коль скоро будутъ ложью,

Мои слова, что, глядя на печаль,

Теперь тебя постигшую, я сердцемъ

Скорблю, какъ ты.

Клеопатра. Благодарю… Скажи мнѣ,

Извѣстно ли тебѣ, что хочетъ сдѣлать

Со мной вашъ Цезарь?

Долабелла. Непріятно мнѣ

Сказать тебѣ о томъ, что ты должна

Узнать во всякомъ случаѣ:

Клеопатра. Нѣтъ, все же

Прошу — скажи.

Долабелла. Какъ онъ ни благороденъ…

Клеопатра. Онъ выставитъ меня въ своемъ тріумфѣ.

Долабелла. Навѣрно такъ, — я въ этомъ убѣжденъ.

Голоса извнѣ. Эй! Цезарю дорогу! Цезарь!

(Входятъ Октавій, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита).

Октавій. Кто

Царица здѣсь Египта?

Долабелла. Предъ тобою,

Царица, императоръ. (Клеопатра преклоняетъ колѣни).

Октавій. Не склоняй

Своихъ колѣнъ, встань, славная царица,.

Прошу тебя ¹¹⁰).

Клеопатра. Такъ повелѣли боги!

Склонить себя должна я предъ своимъ

Властителемъ!

Октавій. Не мучь себя подъ

Тяжелыхъ думъ. Хотя вписала кровью

Ты въ сердце мнѣ не мало тяжкихъ бѣдъ,

Но я теперь готовъ въ нихъ видѣть только

Игру пустого случая.

Клеопатра. Властитель

Вселенной всей! Я не могу, какъ должно,

Сама тебѣ представить оправданье

За все, что мною сдѣлано; но если

Я въ чемъ-нибудь виновна, то смиренно

Въ томъ каюсь предъ тобой; мой слабый полъ

Вводилъ въ проступки многихъ.

Октавій. Знай, царица,

Что я способенъ больше уменьшать

Вины, чѣмъ ихъ усиливать. Коль скоро

Безъ страха ты довѣришься моимъ

Намѣреньямъ — они же въ отношеньи

Къ тебѣ честны и искренни — ты этимъ

Не только не испортишь, но, напротивъ,

Спасешь свои дѣла; но если ты

Задумаешь послѣдовать примѣру

Антонія, давъ поводъ обвинить

Меня въ жестокосердьѣ — то разрушишь

Сама мои намѣренья, подвергнувъ

Бѣдѣ своихъ дѣтей, которыхъ счастье

Берусь я обезпечить подъ условьемъ

Твоей покорности… Теперь прощай

Я ухожу.

Клеопатра. Весь миръ тебѣ дорога!

Онъ твой вполнѣ, а мы — твои рабы,

Трофеи славныхъ дѣлъ твоихъ — лишь будемъ

Блестящимъ украшеньемъ на дорогѣ,

Какую изберешь ты. Разрѣши

Сказать тебѣ мнѣ слово.

Октавій. Все, что хочешь

Ты будешь мнѣ совѣтницей во всемъ,

Что вздумаешь просить себѣ.

Клеопатра. Вотъ списокъ

Камней, уборовъ, цѣнностей и прочихъ

Моихъ богатствъ. Они оцѣнены

До мелочей; не выпущено здѣсь

Малѣйшей бездѣлушки. Гдѣ Селевкъ?

Селевкъ. Я здѣсь, царица.

Клеопатра. Онъ служилъ моимъ

Казнохранителемъ. Пусть подтвердитъ

На свой онъ страхъ, что я не утаила

Здѣсь ничего. Будь справедливъ въ словахъ

Своихъ, Селевкъ.

Селевкъ. Царица, — пусть ужъ лучше

Лишусь я языка, чѣмъ стану лгать

На зло себѣ.

Клеопатра. Что жъ? Утаила я

Хоть что-нибудь?

Селевкъ. Достаточно на выкупъ

Всего, что внесено ¹¹¹).

Октавій. Ты не должна

Смущаться, Клеопатра. Я, напротивъ,

Хвалю поступокъ твой: ты доказала

Свою имъ осторожность.

Клеопатра. Цезарь! Цезарь!

Взгляни, какъ привлекать успѣхъ умѣетъ

Къ себѣ сердца! Все то, что я считала

Своимъ — теперь твое; а будь напротивъ —

Приверженцы твои передались бы

Тотчасъ же мнѣ. Неблагодарность этой

Презрѣнной, низкой твари возмутила

Всю душу мнѣ! (Селевку) О, рабъ, чья вѣрность такъ же

Продажна, какъ любовь!.. Не прячься: гдѣ бы

Ни скрылся ты, тебѣ я вырву силой

Твои глаза, хотя бъ успѣлъ ты даже

Ихъ окрылить! Бездѣльникъ, рабъ, собака!

О, верхъ презрѣнной подлости!

Октавій. Позволь

Вступиться мнѣ, царица.

Клеопатра. Нѣтъ, представь

Лишь, Цезарь, то, какъ я оскорблена!

Въ тотъ самый мигъ, когда меня почтилъ

Своимъ ты посѣщеньемъ; удостоилъ

Такъ снизойти до разговора съ слабымъ,

Безпомощнымъ созданьемъ — мой невольникъ

Попытку сдѣлалъ увеличить вдвое

Еще мои^: несчастья вспышкой злобы

И дерзости! Положимъ, добрый Цезарь,

Что точно утаила я двѣ-три

Бездѣлицы изъ тѣхъ, какія мы

Даритъ привыкли женщинамъ иль нашимъ

Друзьямъ въ знакъ доброй памяти; что точно

Сберечь хотѣла нѣсколько бездѣлицъ

Такой цѣны, чтобъ было чѣмъ задобрить,

Прибывши въ Римъ, Октавію съ Ливіей;

Но неужели долженъ былъ объ этомъ

Провозгласить такъ нагло человѣкъ,

Обязанный мнѣ всѣмъ? О, боги, боги!

Ударъ послѣдній этотъ добиваетъ

Меня въ моемъ несчастьѣ! (Селевку) Вонъ отсюда!

Иль страшный гнѣвъ мой вспыхнетъ на тебя

Изъ пепла самыхъ золъ моихъ! Когда бы

Ты былъ мужчиной, дерзкій рабъ ¹¹²), — меня

Ты пожалѣлъ бы!

Октавій. Удались, Селевкъ. (Селевкъ уходитъ)

Клеопатра. Пускай же видятъ высшіе на свѣтѣ,

Что если насъ корятъ порой за зло,

Свершенное другими — то должны мы

И самую отвѣтственность принять

За это зло, когда падемъ мы сами.

Октавій. Я не хочу записывать въ итогъ

Плодовъ моей побѣды, все, что скрыто

Тобой иль здѣсь показано. Все это

Останется твоимъ: — распоряжайся

Своимъ добромъ, какъ хочешь. Знай, что Цезарь

Не станетъ торговаться, какъ купецъ,

Изъ-за вещей, что продаютъ на рынкахъ.

Не бойся же!.. Не дѣлай для себя

Тюрьмы изъ мрачныхъ мыслей! Ты мнѣ будешь

Сама во всемъ совѣтницей, что можетъ

Касаться до тебя; такъ будь спокойна

И не томи, прошу, себя напрасно

Ни голодомъ ни жаждой. Я настолько

Къ тебѣ расположенъ и сожалѣю

Тебя такъ горячо, что мы сумѣемъ

Остаться въ тѣсной дружбѣ. Съ этимъ словомъ

Тебя я оставляю.

Клеопатра. Повелитель!..

Октавій. Нѣтъ, нѣтъ! Такъ не зови меня. Прощай.

(Октавій уходишь со свитой).

Клеопатра. Онъ лжетъ въ глаза! Онъ хочетъ убаюкать

Мнѣ стыдъ и честь. Послушай, Харміана.

(Шепчетъ ей на ухо).

Ира. Пришелъ конецъ счастливымъ днямъ, царица!

Остался мракъ въ удѣлъ намъ.

Клеопатра (Харміанѣ). Возвращайся

Скорѣй назадъ. Приказъ ужъ данъ давно;

Навѣрное готово. Торопись же.

Харміана. Бѣгу, бѣгу немедля. (Входитъ Долабелла).

Гдѣ царица?

Харміана. Взгляни, — самъ можешь видѣть. (Уходить).

Клеопатра. Долабелла!

Долабелла. Послушный данной клятвѣ и участью,

Какое мнѣ внушаешь ты, пришелъ

Тебѣ я объявить, что Цезарь ѣдетъ

Чрезъ Сирію; тебя жъ съ дѣтьми твоими

Велѣлъ отправить онъ впередъ въ теченье

Трехъ первыхъ дней. Пускай извѣстье это

Тебѣ послужитъ въ пользу. Я исполнилъ,

Что мной тебѣ обѣщано.

Клеопатра. Я буду

Тебѣ навѣкъ должницей.

Долабелла. Я же — вѣрнымъ

Тебѣ слугой. Теперь прощай, царица.

Мнѣ надо быть при Цезарѣ,

Клеопатра. Прощай!

Тебѣ я благодарна. (Долабелла уходитъ).

Ну, что скажешь

Мнѣ, Ира, ты? Вѣдь насъ съ тобой обѣихъ,

Какъ куколокъ, поставятъ на показъ

Въ потѣху римской черни. Подлый сбродъ

Изъ пришлецовъ, въ засаленномъ отрепьѣ,

Съ лопатами и кирками въ рукахъ,

Подниметъ, насъ на воздухъ, чтобъ виднѣе

Мы были всѣмъ. Наѣвшись всякой дряни,

Начнутъ они орать, и намъ съ тобой

Придется нюхать гнусное, дыханье

Всей этой подлой сволочи!

Ира. О, боги!

Избавьте насъ отъ этого!

Клеопатра. Нѣтъ, нѣтъ,

Навѣрно такъ случится: насъ подхватитъ

Ватага буйныхъ ликторовъ, начнетъ

Насъ оскорблять, какъ двухъ публичныхъ дѣвокъ;

Рой глупыхъ риѳмоплетовъ насъ освищетъ

Въ своихъ стихахъ; толпа комедіантовъ

Представятъ на подмосткахъ насъ и наши

Пиры въ Александріи. Пьяный рабъ

Нарядится Антоніемъ, мои же

Манеры собезьянничаетъ глупый,

Пискливый мальчуганъ; придастъ мнѣ видъ

И жесты потаскушки.

Ира. Боги, боги!..

Клеопатра. Все такъ случится!

Ира. Я, по крайней мѣрѣ,

Не буду видѣть этого: я вырву

Глаза себѣ ногтями.

Клеопатра. Развѣ этимъ

Ты думаешь дѣйствительно разбить

Дурацкіе ихъ замыслы и сдѣлать

Въ глазахъ ихъ всѣхъ смѣшными? (Входитъ Харміана).

Что пришла

Сказать ты, Харміана? Уберите

Меня скорѣе, милыя, царицей.

Пусть подадутъ въ послѣдній разъ

Блестящіе уборы. Я иду

Опять на Циднъ, гдѣ встрѣчу моего

Антонія. Бѣги проворнѣй, Ира!

Конецъ пришелъ! Исполни, Харміана,

Свой долгъ въ послѣдній разъ, а тамъ — гуляй

До страшнаго суда. Подай корону

И все для облаченья. (Ира уходитъ).

(За сценой шумъ). Что за шумъ

Я слышу тамъ? (Входитъ стражъ).

Стражъ. Какой-то тамъ явился

Поселянинъ и хочетъ непремѣнно

Пройти къ тебѣ. Онъ, говоритъ, принесъ

Корзину фигъ.

Клеопатра. Вели его впустить.

Какъ иногда судьба свершаетъ малымъ

Великое! Бѣднякъ приноситъ этотъ

Свободу мнѣ. Моя рѣшимость гордо

Возвысилась надъ всѣмъ! Во мнѣ ужъ тѣни

Нѣтъ женщины: отъ головы до ногъ

Я твердымъ стала мраморомъ! Не будетъ

Впередъ моей эмблемой томный ликъ

Измѣнчивой луны.

(Входитъ поселянинъ съ корзиною фигъ).

Стражъ. Вотъ тотъ, кого

Велѣла ты впустить.

Клеопатра (стражу). Уйди, — я съ нимъ

Хочу одна остаться. — Ты принесъ

Ту маленькую змѣйку, что гнѣздится

Въ затонахъ нильскихъ водъ и убиваетъ

Безъ мукъ и всякой боли ¹¹³)?

Поселянинъ. Принести-то принесъ, только я не совѣтую тебѣ ее трогать. Кого она укуситъ, тотъ станетъ безсмертенъ, потому что ужъ не встанетъ для того, чтобъ умереть въ другой разъ; а если и встанетъ, то рѣдко.

Клеопатра. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто умеръ отъ ея жала?

Поселянинъ. Какъ же, — знаю многихъ и мужчинъ и женщинъ. Да вотъ не дальше, какъ вчера, мнѣ разсказывали, какъ отъ этой змѣйки умерла одна очень хорошая женщина, которая, правда, иногда любила прихвастнуть. Ну, да вѣдь это женщинамъ дозволяется, особенно когда зайдетъ дѣло о чести. Такъ вотъ она разсказывала, какъ умерла отъ укушенія этой змѣйки и какія муки при этомъ вытерпѣла. И какъ красно она все это разсказывала! Но вѣдь тотъ, кто вѣритъ всему, что говорятъ, не спасется и половиной того, что слышитъ. Вѣрно одно, что змѣйка эта презлая.

Клеопатра. Можешь итти. Прощай.

Поселянинъ. Желаю тебѣ много удовольствія отъ этой змѣйки.

Клеопатра. Прощай.

Поселянинъ (ставя корзину на полъ). Только ты, пожалуйста, не забывай, что змѣя — всегда змѣя.

Клеопатра. Хорошо, хорошо; ступай.

Поселянинъ. Змѣю вѣдь можно довѣрить рукамъ однихъ благонамѣренныхъ людей, потому что въ ней самой добра нѣтъ.

Клеопатра. Успокойся, я буду осторожна.

Поселянинъ. И хорошо сдѣлаешь. Ты, смотри, не давай ей ѣсть, потому что змѣя корма не стоитъ.

Клеопатра. А меня ѣсть она будетъ?

Поселянинъ. Неужто ты думаешь, будто я такой простякъ и не знаю, что женщину не съѣстъ самъ дьяволъ? Женщина — блюдо боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее по-своему. А вѣдь онъ, негодяй, нерѣдко дѣлаетъ чрезъ женщинъ хлопоты самимъ богамъ. Изъ десяти, которыхъ создадутъ боги, дьяволъ навѣрно испортитъ пятерыхъ.

Клеопатра. Хорошо, — можешь итти.

Поселянинъ. Желаю тебѣ отъ змѣйки много удовольствія.

(Уходитъ поселянинъ. Ира возвращается съ порфирой и короной).

Клеопатра. Подай порфиру мнѣ, надѣнь корону!

Безсмертья жажду я! Египта лозы

Не будутъ увлажать отраднымъ сокомъ

Мои уста! Скорѣй, скорѣе, Ира!

Мнѣ кажется, Антоній возстаетъ

Передо мной, чтобъ похвалить мое

Намѣренье. Меня къ себѣ онъ манитъ;

Смѣется онъ надъ Цезаремъ со всѣмъ

Его надменнымъ счастьемъ! Счастье боги

Даруютъ намъ лишь съ тѣмъ, чтобъ оправдать

Позднѣйшую ихъ кару. Здѣсь я, здѣсь!

Иду, супругъ! Пріобрѣла я право

Такъ звать тебя теперешней моей

Рѣшимостью. Я чувствую, что стала

Я вся огнемъ и воздухомъ. Пускай

Возьметъ земля частицы остальныхъ

Моихъ стихій… Готово? Подойдите

Теперь ко мнѣ; примите съ губъ моихъ

Послѣдній жаръ. Простимся, Харміана.

Прощай навѣки, Ира!

(Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ).

  Какъ! Ужель

Эхидны ядъ съ моихъ струится губъ?

Упала ты! Ну, если такъ легко

Разстаться съ жизнью намъ, то, значитъ, смерть

Не болѣе, какъ ласковый щипокъ

Любовника. Въ ней съ болью наслажденье!

Тиха, мертва, недвижна! Покидая

Такъ просто міръ, сказала этимъ ты,

Что съ нимъ не стоитъ даже и прощаться.

Харміана. Дождемъ разлейтесь, тучи, чтобъ могла я

Сказать: «рыдаютъ боги»!

Клеопатра. Пристыдила

Она меня! Что, если, встрѣтясь съ ней,

Кудрявый мой Антоній станетъ дѣлать

Разспросы ей и первой подаритъ

Тотъ поцѣлуй, который мнѣ отраднѣй,

Чѣмъ самый рай? (Прикладывая къ груди аспида).

Ну! Къ дѣлу, злая крошка!

Вѣдь можешь ты распутать жизни нить

Въ единый мигъ. О, глупое творенье!

Да будь же злѣй! Гдѣ ядъ твой? Торопись!

О, если бы могла ты говорить,

Съ какой бы назвала тогда насмѣшкой

Ты Цезаря осломъ!

Харміана. Звѣзда востока!

Клеопатра. Тс! Тише, не шуми! Не видишь развѣ:

Беретъ малютка грудь. Отъ этой ласки

Заснетъ сама кормилица.

Харміана. Разбейся,

Въ куски, разбейся, сердце!

Клеопатра. Слаще мирры,

Свѣжѣй и легче воздуха! Антоній,

Готова я! (Прикладываетъ другую змѣю къ рукѣ).

Берись и ты; — что жить!

(Падаетъ на ложе и умираетъ).

Харміана. Въ пустынномъ этомъ свѣтѣ! Съ миромъ въ путь

Отходишь ты. Теперь надуйся чванствомъ,

Смерть злобная: краса и перлъ творенья

Лежитъ въ твоихъ объятьяхъ! (Закрываетъ ей глаза).

Опуститесь

Вы, бархатныя створки дивныхъ глазъ!

Не взглянетъ никогда подобный взоръ

На ликъ блестящій Ѳеба! Покосился

На ней вѣнецъ; — поправлю, и затѣмъ

Свободна я! (Входятъ поспѣшно нѣсколько стражей).

1-й стражъ. Гдѣ, гдѣ царица?

Харміана. Тише!

Ты можешь разбудить ее.

1-й стражъ. Послалъ

Самъ Цезарь къ ней.

Харміана. Лѣниваго посла.

(Прикладываетъ аспида).

  Скорѣй, скорѣй, — ужъ чувствую тебя я!

1-й стражъ. Эй, всѣ сюда! — неладно что-то; Цезарь,

Какъ кажется, надутъ.

2-й стражъ. Вотъ Долабелла.

Зови его; — онъ посланъ вѣдь сюда

Отъ Цезаря.

1-й стражъ. Что жъ, Харміана? Честно,

Ты скажешь, это дѣло?

Харміана. Благородно

Оно для той, которая скончалась

Наслѣдницей преемственныхъ царей.

Ахъ, воинъ! (Падаетъ и умираетъ. Входитъ Долабелла).

Долабелла. Что случилось?

2-й стражъ. Мертвы всѣ.

Долабелла. Твой страхъ былъ, Цезарь, вѣренъ! Самъ увидишь,

Что то, чего боялся ты и думалъ

Предотвратить, къ несчастью, свершено.

Голоса за сценой. Дорогу! Цезарь, Цезарь!

(Входитъ Октавій со свитой).

Долабелла. Вѣрнымъ былъ

Авгуромъ ты: — твой страхъ оправданъ. Дѣло

Окончено.

Октавій. Такой конецъ славнѣй,

Чѣмъ жизнь сама. Она понять умѣла,

Что ждетъ ее, и царственно пошла

Своимъ путемъ. Но чѣмъ же умертвила

Она себя? Слѣда здѣсь крови нѣтъ.

Долабелла. Кто былъ послѣдній съ нею здѣсь?

1-й стражъ. Какой-то

Поселянинъ; — онъ ей принесъ съ собою

Въ корзинѣ фигъ. Вотъ и сама корзина.

Октавій. Отъ яда, значитъ.

1-й стражъ (указывая на Харміану). Вотъ она была

Жива за мигъ, стояла, говорила,

Корону поправляла ей — и вдругъ

Упала, задрожавъ.

Октавій. Вполнѣ похвальна

Такая преданность. Когда бъ она

Себя убила ядомъ, это было бъ

Замѣтно по распухлости, но здѣсь

Лежитъ она, какъ спящая, точь-въ-точь

Пытаясь заманить еще другого

Антонія въ плѣнительную сѣть

Своихъ могучихъ прелестей.

Долабелла. На груди

Сочится капля крови, и кругомъ

Чуть видная припухлость. На рукѣ

Замѣтно то же.

1-й стражъ. Это зубъ эхидны.

На листьяхъ фигъ осталась также слизь,

Какую эти гады оставляютъ

Въ пещерахъ Нила.

Октавій. Очень вѣроятно,

Что именно такимъ путемъ успѣла

Она съ собою кончитъ. Врачъ ея

Мнѣ говорилъ, что часто заводила

Она съ нимъ рѣчь, какое средство легче,

Чтобъ умереть. Велите отнести

Ее на этомъ ложѣ. Уберите

Равно и трупы женщинъ. Мы положимъ

Антонія съ ней рядомъ. Нѣтъ гробницы,

Которой приводилось бы замкнуть

Въ себѣ чету столь славную. Побѣды,

Какими вызываются на свѣтъ

Подобныя событья, встрѣтятъ отзывъ

И въ сердцѣ ихъ виновниковъ. Молва

Не менѣе помянетъ словомъ грусти

Печальную ихъ смерть, чѣмъ громомъ славы

Того, кто причинилъ ее. Пускай

Участье приметъ войско въ погребеньи

Ихъ мертвыхъ тѣлъ; а мы безъ замедленья

Поѣдемъ въ Римъ. Ты жъ, Долабелла, здѣсь

Обрядъ устроишь погребальный весь.

ПРИМѢЧАНІЯ.

1. Означеніе дѣйствующихъ лицъ этой трагедіи напечатано въ первый разъ въ изданіи Роу, 1709 года.

2. Третьимъ столпомъ вселенной Филонъ называетъ Антонія, какъ одного изъ тріумвировъ, властвовавшихъ тогда надъ Римомъ. Прочіе два были Октавій и Лепидъ.

3. Фульвія — жена Антонія, которую онъ бросилъ для Клеопатры.

4. Клеопатра называетъ Октавія Цезаря безбородымъ — (scarce bearded буквально: едва обросшій бородой), потому что онъ былъ гораздо моложе Антонія, за что Антоній нерѣдко презрительно называлъ его мальчишкой. Самому Антонію было все это время уже около 50 лѣтъ.

5. «Выдумывая постоянно новыя забавы, Клеопатра опутывала Антонія своими сѣтями, не выпуская его ни днемъ ни ночью… Ночью Антоній подходилъ къ дверямъ простыхъ гражданъ и шутилъ съ ними. Клеопатра сопровождала его въ платьѣ рабыни… На его счетъ отпускали остроты, а иногда и колотили». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

6. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ: — «Speak not to us», т.-е. буквально: не говори намъ; — при этомъ не разъяснено, кому и о комъ онъ говоритъ эти слова. Большинство комментаторовъ сходится въ объясненіи, что это говорится вѣстнику, доложившему о послахъ. Редакція перевода разъяснена въ этомъ смыслѣ.

7. Въ первомъ изданіи in folio 1623 года въ числѣ входящихъ въ этой сценѣ лицъ поименованы еще Лампрій, Ранній и Луцилій; но такъ какъ они не говорятъ ни слова и не появляются затѣмъ ни разу во всей трагедіи, то позднѣйшіе издатели исключили ихъ изъ перечня показываемыхъ лицъ. Можетъ-быть, по первому плану трагедіи Шекспиръ думалъ дать этимъ лицамъ самостоятельныя роли, но затѣмъ оставилъ это намѣреніе.

8. Въ подлинникѣ Харміана говоритъ: «О, that I knew this husband, winch, you say, must change his horns with garlands», т.-е. буквально: о, какъ я желаю увидѣть мужа, который замѣняетъ рога лаврами. Темное значеніе этой фразы объясняется большинствомъ комментаторовъ тѣмъ смысломъ, который приданъ редакціи перевода.

9. Въ Шекспирово время думали, что печень была органомъ сладострастья; потому Харміана своимъ отвѣтомъ хочетъ сказать, что если ей не суждено наслаждаться любовью, то пусть печень ея лучше разгорячается виномъ, чѣмъ безнадежной страстью.

10. Въ современныхъ Шекспиру трагедіяхъ Иродъ Іудейскій всегда представлялся гордымъ, злымъ и непобѣдимымъ тираномъ. Отсюда желаніе Харміаны, чтобы у нея былъ сынъ, предъ которымъ преклонился бы самъ Иродъ.

11. Военачальникъ Лабіэнъ поступилъ на службу парѳянскаго царя и былъ сдѣланъ имъ полководцемъ.

12. Въ Шекспирово время было повѣрье, что конскій волосъ, попавъ въ воду, оживаетъ и превращается въ волосатика. — Объ этомъ говоритъ Голлиншедъ въ своей лѣтописи.

13. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ: «I am sorry to give breathing to my purpose», буквально: мнѣ досадно, что я долженъ дать дыханье моему намѣренью (т.-е. о немъ разсказать).

14. Клеопатра смѣется этимъ словомъ надъ женой Антонія — Фульвіей и надъ его зависимостью отъ нея. Въ подлинникѣ Клеопатра называетъ Фульвію: «the married wife», т.-е. замужняя жена, въ противоположность съ собой, такъ какъ сама она была для Антонія только любовницей.

15. Въ подлинникѣ: «seek not colour for your going», т.-е. буквально: не ищи для твоего отъѣзда окраски (въ смыслѣ ложныхъ оправданій).

16. Здѣсь довольно темное мѣсто, которое можно объяснить только по догадкѣ. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: "I would I had thy inches; thou should know, there were a heart in Egypte, т.-е. буквально: если бъ я была съ тебя ростомъ (или величиной; — had thy inches — буквально: имѣла твои вершки), ты узналъ бы, что въ Египтѣ есть сердце. — Буквальный переводъ не имѣетъ смысла; но если подъ словомъ величина понять силу и мужество, а подъ выраженіемъ: имѣть сердце — имѣть доблесть и честь, то смыслъ словъ Клеопатры становится понятенъ. Она хочетъ сказать, что если бъ, будучи оскорбленной Антоніемъ, она имѣла его силу и храбрость, то доказала бъ ему, что и въ Египтѣ умѣютъ мстить за оскорбленную честь.

17. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: «So Fulvia told me», т.-е. такъ сказала мнѣ Фульвія. Но Клеопатра никогда не разговаривала съ Фульвіей, и потому слова эти слѣдуетъ понимать въ ироническомъ смыслѣ, т.-е., что лживость клятвъ Антонія въ постоянствѣ доказывается тѣмъ, какъ легко онъ отнесся къ смерти Фульвіи. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.

18. Здѣсь въ словахъ Клеопатры ироническій оттѣнокъ, который въ русскомъ переводѣ невозможно было передать: Антоній говоритъ: «I’ll leave you lady», т.-е. я покидаю васъ лэди; а Клеопатра отвѣчаетъ: «Courteous lord!», т.-е. о учтивый лордъ.

19. Клеопатра была замужемъ за своимъ братомъ, Птоломеемъ.

20. «…Антоній служилъ въ то время предметомъ подражанія для своихъ солдатъ. Послѣ роскошной жизни онъ безъ отвращенія пилъ гнилую воду и ѣлъ лѣсные плоды и коренья. Говорятъ, онъ и его армія при переходѣ черезъ Альны питались древесной корой и животными, которыхъ никто не употреблялъ въ пищу». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

21. Корень мандрагоры имѣлъ усыпительное свойство. Объ этомъ Шекспиръ упоминаетъ не разъ и въ другихъ пьесахъ.

22. Здѣсь довольно мѣткое, но не поддающееся для перевода выраженіе. Клеопатра называетъ евнуха Мардіана: — «unseminar’d», т.-е. лишенный сѣмени.

23. Въ подлинникѣ та же самая игра словъ. Клеопатра, спрашивая, сладострастенъ ли Мардіанъ, и получивъ отвѣтъ, что да, говоритъ: «indeed?», т.-е. въ самомъ дѣлѣ? — А Мардіанъ отвѣчаетъ: «not in deed», т.-е. не на дѣлѣ.

24. Въ первомъ изданіи in folio конь Антонія названъ: «arm-gaunt», — arm — значитъ оружіе или броня, а gaunt — исхудалый. Смыслъ обоихъ словъ такъ дурно вяжется въ этомъ случаѣ, что многіе издатели, считая это выраженіе опечаткой, замѣнили его словомъ: «arrogant», т.-е. горячій или ретивый.

25. Въ подлинникѣ: «my sallad days», т.-е. буквально: мои салатные дни (въ смыслѣ зеленые, какъ салатъ, т.-е. незрѣлые).

26. Въ подлинникѣ "«or I’ll unpeople Egypt», т.-е. или я лишу весь Египетъ жителей. Смыслъ тотъ, что Клеопатра будетъ каждый день посылать къ Антонію гонцовъ съ письмами, хотя бы даже пришлось для этого выслать изъ Египта всѣхъ его жителей.

27. Здѣсь Помпей подразумѣваетъ двухъ товарищей Антонія по тріумвирату — Октавія и Лепида.

28. Этими словами Энобарбъ хочетъ сказать, что Антоній придаетъ такъ мало значенія свиданію съ Октавіемъ, что не станетъ заниматься для этого даже своимъ туалетомъ. Далѣе, описывая свиданіе Антонія съ Клеопатрой, Энобарбъ говоритъ, что Антоній выбрился для этого свиданья десять разъ.

29. Въ этой сценѣ оба соперника, Антоній и Октавій, разговаривая при входѣ со своими подчиненными, хотятъ показать, что они мало обращаютъ вниманія другъ на друга. Лепидъ своей слѣдующей рѣчью спѣшитъ ихъ свести и загладить эту неловкость.

30. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ, что братъ велъ войну — «against my stomach»; слово stomach. — желудокъ — употреблено здѣсь въ смыслѣ: аппетитъ или желаніе, т.-е. что братъ Антонія затѣялъ войну противъ своего желанья.

31. Въ подлинникѣ эта фраза Энобарба нѣсколько темна, — «go to then; your considerate stone», т.-е. буквально: продолжай; твой внимательный камень. — Смыслъ, вѣроятно, тотъ, который приданъ редакціи перевода.

32. «Октавіанъ имѣлъ сестру, Октавію, но не отъ одной съ нимъ матери. Она родилась отъ Антархіи, а онъ — отъ второй жены его отца, Аттіи. Октавій горячо любилъ сестру, бывшую, по разсказамъ, замѣчательной женщиной. Она осталась вдовой послѣ Кая Марцелла; Антоній же былъ вдовъ послѣ Фульвіи. Онъ не отрицалъ своей связи съ Клеопатрой, но не называлъ, эту связь бракомъ. Въ этой связи разсудокъ его боролся съ любовью. Брака его съ Октавіей желали всѣ, въ надеждѣ, что эта замѣчательной красоты женщина, выйдя замужъ за Антонія, примиритъ обѣ стороны и сдѣлается общей спасительницей». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

33. «Антоній и Клеопатра ежедневно обѣдали другъ у друга, безумно расточая деньги. Врачъ Клеопатры, амфиссецъ Филотъ, разсказывалъ, что онъ занимался тогда въ Александріи медициной. Одинъ поваръ хотѣлъ показать ему роскошь приготовленія обѣдовъ. На кухнѣ, куда его ввели, жарилось, между прочимъ, восемь кабановъ. Онъ удивился такой массѣ гостей. Поваръ отвѣтилъ со смѣхомъ, что обѣдаютъ не болѣе двѣнадцати человѣкъ… Но что Антоній можетъ захотѣть обѣдать въ разное время, почему и готовилось нѣсколько обѣдовъ, чтобы выбрать въ данное время лучшій». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»),

34. Это свиданіе Антонія съ Клеопатрой описано Плутархомъ такъ: «Клеопатра поплыла вверхъ по Цидну въ лодкѣ съ вызолоченной кормой. Паруса были пурпурнаго цвѣта; весла гребцовъ серебряныя, и они гребли подъ звуки флейтъ и киѳаръ. Клеопатра лежала подъ балдахиномъ, какъ рисуютъ Афродиту. По сторонамъ стояли мальчики съ опахалами, подобные эротамъ. Самыя красивыя рабыни стояли въ костюмахъ нереидъ, однѣ у руля, другія у снастей. Берега рѣки обвѣвались ароматомъ куреній… Всюду распространился слухъ, что Афродита ѣдетъ навстрѣчу Діонису для блага Азіи. Антоній послалъ ей приглашеніе къ обѣду, но она просила его прійти къ ней… Онъ исполнилъ ея просьбу. — (Плутархъ. — „Жизнь Антонія“), Антоній любилъ сравнивать себя съ Діонисомъ (Вакхомъ).

35. Здѣсь въ подлинникѣ нѣсколько неясное выраженіе. При описаніи, что мальчики навѣвали опахалами прохладу на лицо Клеопатры, прибавлено: and what they undid, did», т.-е. буквально: уничтожали, что дѣлали. — По разъясненіи комментаторовъ, это слѣдуетъ понимать въ томъ смыслѣ, что опахала вмѣсто того, чтобъ прохлаждать страстный пылъ Клеопатры, казалось, разжигали его еще болѣе, т.-е. уничтожали то, что должны были, напротивъ, дѣлать.

36. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ (напр., Деліуса) этой реплики Октавіи нѣтъ. Вмѣсто нея Антоній заключаетъ предыдущій монологъ, прощаясь съ Октавіемъ словами: «good night, sir», на что Октавій ему и отвѣчаетъ.

37. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ эта фраза предсказателя и отвѣтъ Антонія печатаются прозой, но они прекрасно поддаются переложенію въ стихи и въ подлинникѣ.

38. «При немъ (Антоніи) былъ одинъ египтянинъ, гадавшій о судьбѣ человѣка по дню его рожденія… онъ сказалъ, что его (Антонія) рѣдкое счастье омрачится счастьемъ Октавія, и совѣтовалъ потому держаться отъ него дальше. „Твой геній, — сказалъ онъ: — боится его генія. Гордый и высокій одинъ, онъ становится униженнымъ при приближеніи генія Октавія“. — Предсказаніе египтянина оправдалось ходомъ событій. Говорятъ, что когда Антоній и Октавій бросали жребій или играли въ кости, то Антоній былъ всегда побѣждаемъ, а если устраивали пѣтушиные бои, или заставляли драться перепеловъ, то побѣждали птицы Октавія». — (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

39. «Разсказывать обо всѣхъ его (Антонія) шуткахъ было бы глупо. Я приведу только нѣкоторыя. Однажды онъ неудачно ловилъ рыбу, и это его сердило. Видя, что тутъ была Клеопатра, Антоній приказалъ рыбакамъ нырять въ воду и незамѣтно насаживать на крюки уже пойманныхъ рыбъ… Клеопатра это замѣтила и, притворясь изумленной, разсказала своимъ друзьямъ. На другой день она вновь пригласила ихъ на рыбную ловлю. Антоній закинулъ удочку. Клеопатра велѣла одному изъ рабовъ нырнуть и насадить на крючокъ Антонія соленую рыбу, которую Антоній вытащилъ при общемъ хохотѣ на берегъ». — «Оставь, императоръ, удочку рыбакамъ Фара и Каноба, — сказала Клеопатра: — ты долженъ ловить царей, земли и города». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

40. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: «here my bluest veins to kiss», т.-е. буквально: вотъ мои лазоревыя жилки (подразумѣвается: руки) для поцѣлуевъ. Въ переводѣ употреблена болѣе подходящая къ духу русскаго языка фраза для выраженія красоты руки.

41. Сценическое указаніе, что Клеопатра бьетъ вѣстника, находится уже въ первомъ изданіи in folio, которое вообще не богато разъясненіями того, что дѣлаютъ дѣйствующія лица. Изъ словъ, которыя Клеопатра при этомъ говоритъ, также нельзя видѣть, чтобы она била вѣстника, а потому надо заключить, что Шекспиръ придавалъ этому грубому поступку Клеопатры особенно важное значеніе для ея характеристики, вслѣдствіе чего и подчеркнулъ его особеннымъ указаніемъ.

42. Въ изданіи in folio указано, что Клеопатра выхватываетъ не кинжалъ, а ножъ (Knife). Впрочемъ, Шекспиръ нерѣдко употребляетъ это слово вмѣсто кинжалъ.

43. Нарциссъ — извѣстный красавецъ, любовавшійся собой въ зеркалѣ ручья.

44. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: «О, that this fault should make а knave of thee, that art not what thon’rt sure of», т.-е. буквально: о, если бъ этотъ проступокъ сдѣлалъ бездѣльникомъ тебя, который не то, въ чемъ ты кажешься увѣреннымъ. Смыслъ этой фразы толковался различно. Такъ, Деліусъ объясняетъ, что вѣстникъ, принеся эту новость Клеопатрѣ, сдѣлался въ ея глазахъ бездѣльникомъ, хотя самъ этого не сознаетъ и считаетъ себя честнымъ. Объясненія другихъ толкователей еще болѣе натянуты. Мнѣ кажется, что смыслъ, приданный редакціи перевода, объясняетъ эту фразу ближе къ подлиннику и проще.

45. Здѣсь Помпей намекаетъ на смерть своего отца, Помпея Великаго, который былъ измѣннически убитъ въ Египтѣ и остался неотмщеннымъ.

46. Въ подлинникѣ Октавій на рѣчь Помпея отвѣчаетъ: «take your time», что буквально значитъ: выбирай (или бери) свое время. Смыслъ этой фразы можно понять двояко: «начинай дѣло, если хочешь», а также «умѣй выбрать для своихъ предположеній время». Редакціи перевода приданъ послѣдній смыслъ.

47. «Цезарь тайно пригласилъ къ себѣ Клеопатру. Она взяла съ собой одного изъ своихъ приближенныхъ, Аполлодора, сѣла въ небольшую лодку и пристала къ дворцу, когда уже начало смеркаться. Она не могла пройти незамѣченной и потому легла въ мѣшокъ для постели. Аполлодоръ обвязалъ его ремнями и принесъ къ Цезарю черезъ двери». (Плутархъ. — «Жизнь Цезаря»).

48. Въ подлинникѣ служитель говоритъ: «they have made him drink almsdrink», т.-е. буквально: они поили его напиткомъ нищихъ. Смыслъ тотъ, что оба тріумвира, Антоній и Октавій, ставили Лепида ни во что и считали его низшимъ. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.

49. Этотъ монологъ Антонія — продолженіе разговора, который онъ велъ съ Октавіемъ за сценой.

50. Антоній, называя Лепида эпикурейцемъ, хочетъ сказать, что если онъ не доволенъ угощеньемъ, то, значитъ, на него такъ же трудно угодить, какъ на эпикурейцевъ, отличавшихся требовательностью въ своихъ удовольствіяхъ.

51. Напившійся пьянымъ Лепидъ разыгрываетъ въ этой сценѣ въ глазахъ своихъ товарищей роль шута или клоуна. Антоній, видя его качающимся на стулѣ, дѣлаетъ свое насмѣшливое замѣчаніе.

52. «Во время обѣда на кораблѣ Помпея пиратъ Менасъ подошелъ къ Помпею и сказалъ ему на ухо: хочешь я отрублю якорь и сдѣлаю тебя властелиномъ не только Сициліи и Сардиніи, но и всей римской республики? — Помпей медлилъ нѣсколько времени отвѣтомъ, но потомъ сказалъ: тебѣ слѣдовало бы сдѣлать это, не предупреждая меня. Теперь же я долженъ сдержать клятву и довольствоваться настоящимъ». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

53. Называя Лепида третью міра, Энобарбъ намекаетъ на то, что онъ былъ однимъ изъ тріумвировъ, владѣвшихъ всѣмъ міромъ.

54. Помпей хочетъ сказать, что пиръ ихъ все-таки не можетъ сравниться роскошью съ пирами Антонія и Клеопатры въ Александріи.

55. Буквальный переводъ этой пѣсни: «сюда, властитель вина, толстый Бахусъ съ раскраснѣвшимися глазами! Въ твоихъ бочкахъ топимъ мы наши заботы, а гроздьями украшаемъ свои волосы! Наливай намъ, пока не закружится въ глазахъ весь міръ».

56. «Пакоръ, сынъ парѳянскаго царя, вторгся съ огромной арміей въ Сирію. Вентидій встрѣтилъ его въ Киррестикѣ и разбилъ. Множество парѳянъ было убито и въ томъ числѣ самъ Пакоръ, сражавшійся въ первыхъ рядахъ. Эта побѣда римлянъ была одной изъ самыхъ блестящихъ. Они получили удовлетвореніе за смерть Красса». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

57. Парѳяне считались искуснѣйшими стрѣлками и наѣздниками во всей Азіи.

58. Въ подлинникѣ: — «arabian bird», т.-е. аравійская птица.

59. Въ подлинникѣ сказано просто: «the April’s in her eyes», т.-е. апрѣль въ ея глазахъ. Въ переводѣ смыслъ нѣсколько распространенъ для ясности.

60. Въ подлинникѣ вѣстникъ, на вопросъ о походкѣ Октавіи, говоритъ: «she shows а body rather than а life», т.-е. въ ней видно болѣе тѣло, чѣмъ жизнь.

61. Въ подлинникѣ Харміана говоритъ: «three in Egypt cannot make better note»; фразу эту можно понять, какъ сказано въ переводѣ, т.-е. что «въ Египтѣ не найти трехъ людей способнѣй его», а также — что «онъ способнѣй, чѣмъ трое египтянъ». — Въ послѣднемъ случаѣ подразумѣвается, что присланный вѣстникъ иностранецъ.

62. Въ подлинникѣ здѣсь выраженіе, основанное на созвучіи буквъ, которое невозможно было передать. Говоря о гнѣвѣ Антонія противъ убійцъ Помпея, Эросъ прибавляетъ, что Антоній — «threats the throat», т.-е. угрожаетъ перерѣзать имъ горло.

63. Октавій называетъ Юлія Цезаря отцомъ, потому что былъ имъ усыновленъ. Сынъ Клеопатры, Цезаріонъ, считался побочнымъ сыномъ Цезаря.

64. «Октавія встрѣтила Цезаря на дорогѣ и въ присутствіи его друзей, Агриппы и Мецената, стала умолять его со слезами не дѣлать ее изъ счастливой женщины вполнѣ несчастной. На меня смотрятъ, говорила она, какъ на жену одного императора и сестру другого. Но, въ случаѣ если бѣда свершится и начнется война, то кто бы ни остался побѣдителемъ или побѣжденнымъ, я равно останусь несчастной». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

65. «Антоній велѣлъ Клеопатрѣ отправиться въ Египетъ и ждать конца войны тамъ. Но она, боясь, что Октавій устроитъ миръ, подкупила Канидія сказать Антонію, что несправедливо не брать въ походъ женщину, оказавшую ему столько услугъ, и лишать мужества египтянъ, составлявшихъ главную часть морскихъ силъ. При этомъ Клеопатра прибавила, что она не уступаетъ по уму людямъ, принимавшимъ участіе въ войнѣ, и, какъ царица, умѣетъ управлять дѣлами, научась этому у Антонія же». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

66. «Клеопатра имѣла надъ Антоніемъ такую власть, что онъ хотѣлъ въ угоду ей рѣшить войну морской битвой, хотя превосходилъ непріятеля сухопутнымъ войскомъ. Его морскіе начальники вслѣдствіе недостатка матросовъ насильно вербовали путешественниковъ погонщиковъ муловъ, жнецовъ и молодежь Греціи. Корабли были плохо вооружены и имѣли тихій ходъ… Октавій же владѣлъ быстрыми, поворотливыми судами съ прекраснымъ экипажемъ». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

67. Антоній называетъ Клеопатру Ѳетидой (богиней океана), потому что она уговорила его дать битву на морѣ.

68. «Одинъ изъ начальниковъ пѣхотныхъ войскъ съ множествомъ рубцовъ отъ ранъ… сказалъ Антонію со слезами на глазахъ: Зачѣмъ, вождь, забылъ ты о моихъ ранахъ и ввѣряешь себя ненадежнымъ доскамъ? Пусть сражаются на водѣ египтяне и финикійцы, а намъ дай землю, на которой мы привыкли побѣждать или умирать». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

69. Въ подлинникѣ такая же игра словъ: «our leader’s led», т.-е. нашего вождя ведутъ.

70. Антоніадой назывался главный корабль флота Клеопатры.

71. «Участь сраженія не была еще рѣшена, и бой продолжался на всѣхъ пунктахъ, какъ вдругъ показались шестьдесятъ кораблей Клеопатры. Они подняли паруса и стали уходить, прорываясь сквозь сражавшихся… Антоній здѣсь несомнѣнно доказалъ, что не имѣлъ ума ни полководца ни храбраго человѣка… Антонія влекла женщина, составлявшая съ нимъ какъ бы одно существо. Лишь только онъ замѣтилъ, что ея корабль удалился, онъ забылъ весь міръ и, предавъ тѣхъ, кто за него сражался, убѣжалъ вслѣдъ за Клеопатрой». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

72. Въ Шекспирово время при представленіяхъ, дававшихся странствующими фиглярами, былъ особенно популяренъ танецъ, при которомъ танцующій балансировалъ на пальцѣ мечъ, держа его остріемъ книзу.

73. Послѣ потери битвы Антоній послалъ къ Октавію учителя дѣтей Клеопатры, Евфронія, для переговоровъ. Посылка такого ничтожнаго посла обличала предъ окружающими Октавія, что Антоній дѣйствительно потерялъ голову въ затруднительномъ положеніи, въ какомъ очутился.

74. Въ подлинникѣ in folio лицо это названо Тидіасъ. Поправка «Тирей» сдѣлана въ позднѣйшихъ изданіяхъ согласно тексту Плутарха.

75. Въ подлинникѣ Энобарбъ говоритъ: — «think and die», т.-е. подумать и умереть. Но нѣкоторые комментаторы измѣняютъ эту фразу. Такъ, Тирвитъ читаетъ: «wink and die», т.-е., закрыть глаза и умереть. Ганмеръ — «drink and die», т.-е. напиться и умереть. Можетъ-быть, послѣдняя редакція болѣе подходитъ къ характеру грубаго циника Энобарба, но во всякомъ случаѣ всѣ эти поправки только предположенія.

76. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: «his all obeying breath», т.-е. его дыханье, которому повинуется все.

77. Въ подлинникѣ: «give me grace to lay my duty on your hand», т.-е., буквально: Позволь мнѣ возложить мой долгъ на твою руку (т.-е., поцѣловать).

78. Въ подлинникѣ: «take hence this Jack», т.-е. прочь этого Джэка. — Простонародныя имена въ родѣ Джэкъ, Гобъ и пр. употреблялись въ Шекспирово время для обозначенія презрѣнія.

79. Намекъ на Базанскій холмъ и рогатыя стада взятъ изъ книги псалмовъ. (Псал. 68, ст. 16, а также Псал. 22, ст. 13).

80. Этими словами Антоній, вѣроятно, хочетъ сказать, что если бъ Тирей родился женщиной, то не былъ бы посломъ, а потому и не попалъ въ бѣду.

81. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ, что Клеопатра готова дѣлать глазки тому, кто — «ties his points», т.-е. пристегиваетъ ему (Цезарю) крючки. Слово «points» спеціально означало крючки (буквально острія), которыми въ Шекспирово время пристегивалось нижнее платье. Буквальный переводъ прозвучалъ бы по-русски слишкомъ комично.

82. Здѣсь Шекспиръ неправильно понялъ текстъ Плутарха, изъ котораго заимствовалъ эту фразу Октавія. У Плутарха сказано: «Антоній вторично предлагалъ Октавію единоборство; но тотъ отвѣтилъ, что Антоній можетъ найти много способовъ покончить съ собой, если этого желаетъ». — Шекспиръ отнесъ эту фразу къ Октавію.

83. О какихъ слухахъ разговариваютъ солдаты, въ текстѣ драмы не сказано. Очень можетъ быть, впрочемъ, что весь этотъ разговоръ введенъ только затѣмъ, чтобъ охарактеризовать общую тревожность времени, безъ намека на какія-нибудь происшествія.

84. Описаніе этого страннаго происшествія заимствовано Шекспиромъ изъ Плутарха. Вотъ что онъ пишетъ: «Говорятъ, въ эту ночь среди молчанія и унынія, господствовавшихъ въ столицѣ вслѣдствіе боязливаго ожиданія, что будетъ, вдругъ раздались въ воздухѣ стройные музыкальные звуки разныхъ инструментовъ вмѣстѣ съ криками людской толпы, будто бы выступавшей съ сатирическими прыжками. Можно было подумать, что съ шумомъ шла толпа вакханокъ, направляясь чрезъ средину города къ воротамъ, которыя были обращены къ сторонѣ непріятеля. Здѣсь шумъ усилился еще больше и наконецъ прекратился. Разнеслась молва, что Антонія оставилъ богъ, которому онъ подражалъ въ жизни». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

85. Въ подлинникѣ «chuck», т.-е., курица. Это ласкательное въ англійскомъ подлинникѣ слово звучало бы слишкомъ комично въ буквальномъ переводѣ.

86. Въ подлинникѣ: «to stand on more mechanic compliment», т.-е. буквально: останавливаться на механическомъ прощаньи. Смыслъ тотъ, что въ такую важную минуту нечего заниматься внѣшними, обыденными знаками выраженія чувствъ.

87. «Гордясь побѣдой, Антоній вернулся во дворецъ и, не снимая оружія, поцѣловалъ Клеопатру, а затѣмъ представилъ ей солдата, отличившагося болѣе другихъ. Она подарила ему золотую броню и шлемъ. Ночью солдатъ этотъ бѣжалъ къ Октавію». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

88. «Рано утромъ Антоній поставилъ пѣшее войско на горахъ, передъ городомъ, и сталъ смотрѣть на свои выступавшіе противъ непріятеля корабли, ожидая, что будетъ. Корабли, приблизясь, сдѣлали веслами знакъ привѣтствія кораблямъ Октавія. Тѣ отвѣчали имъ тѣмъ же, и затѣмъ суда Антонія перешли на сторону непріятеля. Соединенный флотъ двинулся на городъ. Въ эту же минуту Антонія оставила измѣнившая ему конница. Пѣхота была разбита, и онъ вернулся въ столицу, крича, что Клеопатра предала его врагамъ, съ которыми онъ сражался за нее». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

89. Въ подлинникѣ: «triple turn’d whore», т.-е. тройная развратница. По объясненію Мэлоне, Антоній хочетъ сказать этимъ, что Клеопатра продавала себя три раза: Цезарю, Помпею и ему, но можетъ быть, что слово тройная употреблено просто для усиленія смысла.

90. Въ подлинникѣ: «like а right gipsy, hath, at fast and loose, beguil’d me to the very heart of loss», т.-е. какъ настоящая египтянка, ты, своими фокусами довела меня до самаго сердца погибели; выраженіемъ: fast and loose — назывался одинъ изъ фокусовъ, какіе бродяги-цыгане продѣлывали на ярмаркахъ.

91. Кентавръ Нессъ, чтобъ отмстить Геркулесу, послалъ ему чрезъ жену его, Деяниру, свою окровавленную рубашку, увѣривъ, что если Геркулесъ ее надѣнетъ, то останется навсегда вѣренъ женѣ. Но рубашка оказалась отравленной, и Геркулесъ, надѣвъ ее, погибъ въ ужасныхъ страданіяхъ.

92. Антоній, отличавшійся дѣйствительно необыкновенной красотою и мужественнымъ тѣлосложеніемъ, считалъ себя потомкомъ Геркулеса. Объ этомъ упоминаетъ и Плутархъ.

93. Лихасъ, несчастный слуга Геркулеса, котораго тотъ убилъ, сбросивъ въ припадкѣ безумной ярости съ высокой скалы.

94. Здѣсь Шекспиръ ошибочно ставитъ имя Теламонъ вмѣсто — Аяксъ. Аяксъ впалъ въ бѣшеную ярость, когда греки отказали отдать ему оружіе умершаго Ахилла. Теламонъ же былъ Аяксовымъ отцомъ.

95. Ѳессалійскій вепрь — страшный звѣрь, умерщвленный, по сказанію греческихъ легендъ, Мелеагромъ.

96. "Испугавшись отчаяннаго раздраженія Антонія, Клеопатра убѣжала въ могильный склепъ, опустила подъемныя двери съ крѣпкими замками и велѣла сказать Антонію, что умерла. Онъ повѣрилъ и сказалъ самъ себѣ: «чего ждать? Судьба отняла у меня послѣднее, что привязывало меня къ жизни! О, Клеопатра, мнѣ жаль, что я тебя потерялъ; — скоро буду тамъ, гдѣ ты; — но мнѣ больно, что великій полководецъ долженъ уступить женщинѣ въ мужествѣ». — (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

97. Говорить въ этой трагедіи о картахъ, конечно, анахронизмъ; но такъ стоитъ въ подлинникѣ: «pack’d cards with Caesar». Такихъ анахронизмовъ можно найти у Шекспира множество.

98. При описаніи Аяксова щита въ Иліадѣ Гомеръ говоритъ, что его составляли семь воловьихъ шкуръ, положенныхъ одна на другую.

99. «У Антонія былъ вѣрный рабъ, Эросъ. Онъ еще прежде взялъ съ него слово, что, въ случаѣ необходимости, Эросъ его убьетъ, и теперь потребовалъ, чтобы Эросъ это исполнилъ. Эросъ вынулъ мечъ какъ бы для того, чтобъ поразить Антонія, но отвернулся и убилъ самъ себя, упавъ къ его ногамъ. „Хорошо, Эросъ, — сказалъ Антоній: — ты не сдѣлалъ того, что слѣдовало, но научилъ меня, что долженъ сдѣлать я самъ“. Съ этими словами онъ поразилъ себя въ животъ и легъ на постель. Рана не была смертельной, и кровотеченіе прекратилось». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

100. «Узнавъ, что Клеопатра жива, Антоній велѣлъ рабамъ поднять его и отнести къ ней». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

101. Первое изданіе трагедіи (in folio) не было раздѣлено ни на акты ни на сцены. Роу первый сдѣлалъ это въ своемъ изданіи 1709 года, при чемъ этой сценой заключено имъ четвертое дѣйствіе. Позднѣйшіе издатели перенесли начало пятаго дѣйствія въ слѣдующую сцену, что принято и для редакціи перевода. Свиданіе раненаго Антонія съ Клеопатрой, слѣдующее непосредственно за сценой, когда онъ покушается на самоубійство, гораздо лучше заключаетъ дѣйствіе.

102. «Антонія принесли къ дверямъ гробницы. Клеопатра не отворила дверей, но спустила изъ окна веревки. Антонія привязали къ нимъ, и затѣмъ Клеопатра вмѣстѣ съ двумя женщинами, которыя были при ней, начала тянуть его наверхъ. Присутствующіе говорили, что никогда не видѣли болѣе печальной картины. Покрытаго кровью, умирающаго Антонія тянули наверхъ; онъ же, вися въ воздухѣ, протягивалъ руки къ Клеопатрѣ. Женщинамъ трудно было его поднимать. Клеопатра тянула его съ трудомъ, впиваясь въ веревку дрожащими мускулами». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

103. «Когда Антонія подняли, Клеопатра положила его на кровать и стала рвать на себѣ платье, бить себя въ грудь, царапать лицо руками; называла Антонія своимъ господиномъ, мужемъ, императоромъ и, сочувствуя ему, почти забыла о своемъ горѣ. Антоній уговаривалъ ее перестать плакать и попросилъ вина… Изъ друзей Октавія совѣтовалъ довѣрять только Прокулею. Просилъ не плакать, но, напротивъ, называть его счастливымъ за прежнія удачи, и, между прочимъ, сказалъ, что онъ умираетъ честною смертью римлянина, побѣжденнаго римляниномъ же». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»),

104. Октавій посылаетъ Долабеллу къ Антонію, еще не зная о его смерти.

105. «Когда нанесшаго себѣ рану Антонія перенесли къ Клеопатрѣ, одинъ изъ его стражей, Дерцетасъ, взялъ и спряталъ его мечъ, а затѣмъ, придя къ Октавію, сообщилъ ему, что Антоній умеръ, при чемъ показалъ и окровавленный мечъ. Октавій всталъ въ глубинѣ палатки и заплакалъ объ Антоніи, какъ о своемъ зятѣ и человѣкѣ, дѣлившемъ съ нимъ власть среди цѣлаго ряда военныхъ и мирныхъ дѣлъ». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»),

106. «Октавій приказалъ Прокулею взять Клеопатру, если можно, живою. Онъ боялся, чтобы не пропали ея богатства, и, сверхъ того, считалъ большимъ украшеніемъ своего тріумфа, если свезетъ ее въ Римъ». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

107. «Галлъ (посланный Октавіемъ) подошелъ къ дверямъ (памятника, гдѣ была Клеопатра) и сталъ съ умысломъ затягивать разговоръ. Въ это время Прокулей, подставивъ лѣстницу, вошелъ въ окно, чрезъ которое женщины втащили Антонія, и быстро подошелъ къ дверямъ, у которыхъ Клеопатра разговаривала съ Галломъ. Одна изъ запершихся съ нею женщинъ воскликнула: „Клеопатра, ты поймана!“ — Клеопатра обернулась и, увидя Прокулея, хотѣла убить себя небольшимъ ножомъ, который былъ у нея за поясомъ; но Прокулей, подбѣжавъ, схватилъ ее обѣими руками и сказалъ: „Не обижай себя, Клеопатра! Ты лишаешь Октавія прекраснаго случая выказать его милосердіе и навлекаешь обвиненіе въ предательствѣ на одного изъ самыхъ человѣколюбивыхъ полководцевъ“. — Онъ отнялъ у нея ножъ и встряхнулъ ея платье, чтобы узнать, не было ли спрятано въ немъ яду. Октавій прислалъ къ ней вольноотпущенника Епофродита и приказалъ строжайше наблюдать, чтобы она осталась жива». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

108. Въ подлинникѣ: «the little О, the earth» т.-е. ничтожное — «О» (кругъ) земли.

109. Въ подлинникѣ in folio напечатано: «there was no winter in’t: an Antony t’was», т.-е. буквально: въ немъ была не зима, но Антоній, — что очевидная безсмыслица. Теобальдъ, предполагая здѣсь типографскую ошибку, предложилъ вмѣсто слова «Antony» поставить «Autumn» — осень. Поправка принята всѣми послѣдующими издателями, такъ какъ она прекрасно отвѣчаетъ дальнѣйшему смыслу монолога. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.

110. «Чрезъ нѣсколько дней Октавій самъ пришелъ къ Клеопатрѣ съ цѣлью ее утѣшить. Она, грустная, лежала на постели и при входѣ его вскочила въ одномъ нижнемъ платьѣ, упавъ на колѣни… Октавій просилъ ее лечь и сѣлъ рядомъ. Она начала оправдываться, объясняя свои поступки необходимостью и страхомъ передъ Антоніемъ; но Октавій не принималъ ни одного изъ ея оправданій и во всемъ ее уличалъ. Тогда она обратилась къ мольбамъ, желая возбудить его состраданіе». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

111. "Клеопатра передала Октавію опись своего имущества. Одинъ изъ ея управляющихъ, Селевкъ, сталъ ее уличать, что она скрыла нѣсколько вещей. Клеопатра, вскочивъ, схватила его за волосы и стала бить по лицу. Октавій, улыбаясь, старался ее успокоить. «Развѣ это не ужасно, Цезарь, — воскликнула Клеопатра: — ты удостоилъ меня чести, придя ко мнѣ и разговаривая о моихъ дѣлахъ, а мой рабъ обвиняетъ, что я утаила нѣсколько женскихъ вещей! Я сдѣлала это не для украшенія себя, но чтобы подарить ихъ Октавіи или твоей Ливіи съ цѣлью задобрить ихъ и сдѣлать съ ихъ помощью снисходительнѣй тебя самого». (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).

112. Этими словами Клеопатра хочетъ сказать, что Селевкъ, какъ евнухъ (т.-е. не мужчина), не можетъ понять женщину и почувствовать къ ней состраданіе.

113. Хотя разсказъ о томъ, что Клеопатра умерла отъ укушенія змѣи, которую сама приложила къ груди, считается почти всѣми за истину, но однако это не доказано исторически. Вотъ что говоритъ о ея смерти Плутархъ: «Клеопатра отправила къ Октавію письмо, въ которомъ просила похоронить ее вмѣстѣ съ Антоніемъ. Октавій, догадавшись, въ чемъ дѣло, приказалъ немедленно узнать, что съ нею. Посланные подбѣжали къ ничего не подозрѣвавшему караулу, стоявшему у дверей, но нашли Клеопатру уже мертвою. Она лежала въ царскомъ одѣяніи на золотой постели. Одна изъ ея женщинъ, Ира, умерла въ ея ногахъ. Другая, Харміана, начинала шататься, поправляя Клеопатрѣ діадему на головѣ. „Хорошо ли это, Харміана?“ — закричалъ посланный. — „Прекрасно для отрасли столькихъ царей“, — отвѣчала Харміана и упала мертвой возлѣ кровати. Говорятъ, будто Клеопатрѣ принесли аспида въ корзинкѣ фигъ»… По другимъ разсказамъ, Клеопатра держала аспида въ кружкѣ воды и разозлила его золотымъ веретеномъ. Онъ бросился и вцѣпился ей въ руку. Правды однако не узналъ никто. Разсказывали также, будто она носила ядъ въ булавкѣ, которую скрывала въ волосахъ. На трупѣ не было ни одного пятна и никакого признака отравленія. Въ комнатѣ также не нашли змѣи, хотя, говорятъ, видѣли ея слѣды. По словамъ другихъ, на рукѣ Клеопатры были замѣтны два легкіе укола… Вотъ какіе разсказы существуютъ о ея кончинѣ. Октавій былъ очень недоволенъ ея смертью, но тѣмъ не менѣе изумился ея благородству. Онъ приказалъ торжественно похоронить ее вмѣстѣ съ Антоніемъ". (Плутархъ. — «Жизнь Антонія»).