ДѢЙСТВУЮЩІЕ.
правитьМаркъ Антоній, Октавій Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ, Секстъ Помпей, тріумвиры.
Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетъ, Деметрій, Филонъ, приверженцы Антонія.
Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ, приверженцы Цезаря.
Менасъ, Менекратъ, Варрій, приверженцы Помпея.
Тавръ, военачальникъ, подчиненный Цезарю.
Канидій, военачальникъ, подчиненный Антонію.
Силій, одинъ изъ вождей Вентидіева войска.
Эвфропій, посолъ Антонія къ Цезарю.
Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ, придворные Клеопатры.
Предсказатель.
Поселянинъ.
Клеопатра, царица Египта.
Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
Харміана, Ира, прислужницы Клеопатры.
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьСЦЕНА 1.
правитьФИЛ. Нѣтъ, любовное сумазбродство нашего полководца превышаетъ уже всякую мѣру. Огненные глаза, сверкавшіе нѣкогда передъ воинственными рядами и легіонами, подобно закованному въ серебро Марсу, заняты теперь только раболѣпнымъ созерцаніемъ смуглаго чела; геройская грудь, разрывавшая, въ пылу битвъ, застежки панцыря, измѣнила своей природѣ: сдѣлалась раздувальнымъ мѣхомъ, опахаломъ для прохлажденія сладострастнаго пыла цыганки. Вотъ, смотри: они идутъ сюда.
Ты самъ увидишь, что третій столбъ міра[1] сдѣлался шутомъ развратницы. Любуйся!
КЛЕО. Если это, въ самомъ дѣлѣ, любовь, скажи: какъ велика она?
АНТ. Бѣдна любовь, если ее можно измѣрить.
КЛЕО. Но я все-таки желалабъ знать предѣлъ твоей любви.
АНТ. Въ такомъ случаѣ найди новое небо, новую землю.
СЛУЖ. Вѣсти, мой повелитель; вѣсти изъ Рима. а въ Какъ это скучно; — главное, и какъ можно короче.
КЛЕО. Нѣтъ, Антоній, выслушай все. Можетъ быть Фульвія сердится; или — какъ знать — можетъ быть рѣдко-бородый Цезарь прислалъ тебѣ всемогущій приказъ: «сдѣлай то или то, покори такое-то царство, освободи такое-то; исполни это — иначе мы осудимъ тебя[2]».
АНТ. Какъ, любовь моя?
КЛЕО. Можетъ быть — и это весьма вѣроятно — тебѣ нельзя уже оставаться здѣсь долѣе: Цезарь смѣщаетъ тебя, и потому выслушай все, Антоній. — Гдѣ же вызовъ Фульвіи — Цезаря, хотѣла я сказать; или нѣтъ — обоихъ? — Позови пословъ ихъ. — Ты краснѣешь, Антоній — это такъ вѣрно, какъ то, что я царица Египта; и эта краска, если не знакъ раболѣпнаго уваженія къ Цезарю, такъ знакъ стыда, вызываемаго мыслію о томъ, какъ будетъ бранить тебя пискливая Фульвія. — Зови пословъ!
АНТ. Пусть Римъ размоется волнами Тибра, пусть рухнетъ сводъ великой имперіи — мое мѣсто здѣсь! Царства — прахъ; наша грязная земля питаетъ равно и животныхъ и людей — (Обнимая ее) вотъ благороднѣйшее употребленіе жизни, когда это возможно четѣ подобной намъ, а четы подобной намъ — да будетъ это вѣдомо цѣлому міру — не найти нигдѣ.
КЛЕО. Великолѣпная ложь! Если ты не любишь Фульвіи, зачѣмъ же женился на ней? — Я не такъ легковѣрна, какъ желаю казаться; Антоній всегда будетъ Антоніемъ.
АНТ. Но только чарами Клеопатры. Именемъ любви и ея сладкими часами заклинаю: не трать времени на непріятные перекоры; каждая минута нашей жизни должна знаменоваться какимъ нибудь новымъ наслажденіемъ. Какому же посвятимъ мы эту ночь?
КЛЕО. Выслушай пословъ.
АНТ. О, капризница, къ тебѣ все идетъ: и сердце, и улыбка, и слезы; въ тебѣ каждая страсть дѣлается[3] прекрасной, обаятельной! Не говори о послахъ; я весь принадлежу тебѣ, тебѣ одной! Отправимся въ эту ночь бродить по улицамъ города, подсматривать нравы народа; вчера ты сама желала этого. — (Служителю). Не надоѣдай намъ. (Уходитъ съ Клеопатрой и свитой),
ДЕМ. Такъ вотъ какъ уважаетъ онъ Цезаря?
ФИЛ. Въ минуты, когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ — онъ совершенно утрачиваетъ доблестныя качества, которымъ никогда не слѣдовало бы разлучаться съ Антоніемъ.
ДЕМ. Мнѣ прискорбно, что онъ подтверждаетъ разсказы обыкновенно лживой молвы; именно такимъ представляетъ она его въ Римѣ. Но я все еще надѣюсь на завтрашнее утро. Покойной ночи. (Уходятъ).
СЦЕНА 2.
правитьХАРМ. Ахъ, Алексасъ, сладчайшій Алексасъ, несравненный Алексасъ, чуть чуть не богоподобный Алексасъ, гдѣ же вѣщунъ, котораго ты такъ превозносилъ царицѣ? О, еслибъ я знала мужа, который, какъ ты говорилъ, принимаетъ рога свои за лавры!
АЛЕК. Предсказатель!
ПРЕД. Чего хотите вы отъ меня?
ХАРМ. Такъ это онъ? — Ты, говорятъ, все знаешь?
ПРЕД. Да, я читаю кое-что въ безконечной книгѣ тайнъ природы.
АЛЕК. Покажи ему твою руку.
ЭНОБ. Несите проворнѣй кушанья; да вина поболѣе, чтобъ было чѣмъ нить за здоровье Клеопатры.
ХАРМ. (Предсказателю). Подари же меня, любезный, счастіемъ.
ПРЕД. Я не дарю — я предсказываю.
ХАРМ. Такъ предскажи.
ПРЕД. Ты будешь еще прекраснѣе.
ХАРМ. Вѣрно, пополнѣю?
ИРА. Нѣтъ, потому что, состарѣвшись, начнешь размалевываться.
ХАРМ. Да вѣдь морщинъ-то не замалюешь.
АЛЕК. Не перебивайте — слушайте.
ХАРМ. Тсъ!
ПРЕД. Тебѣ суждено не столько быть любимой, сколько пламенѣть любовью.
ХАРМ. Въ такомъ случаѣ лучше пламенѣть отъ вина.
АЛЕК. Да не мѣшай же ему.
ХАРМ. И, теперь какое нибудь необыкновенное счастіе. Пусть въ одно утро сдѣлаюсь женой и вдовой трехъ царей; пусть на пятидесятомъ году рожу ребенка, передъ которымъ преклонится даже іудейскій Иродъ[4]; пусть выду замужъ за Октавія Цезаря и сдѣлаюсь равной моей повелительницѣ.
ПРЕД. Ты переживешь повелительницу свою.
ХАРМ. Превосходно! долгая жизнь лучше фигъ.
ПРЕД. Ты видѣла и насладилась днями, далеко счастливѣйшими грядущихъ.
ХАРМ. Оставаться стало моимъ дѣтямъ безъ имени. А скажи, пожалуста, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
ПРЕД. Еслибъ каждое изъ твоихъ желаній имѣло чрево, и плодоносное чрево — милліонъ[5].
ХАРМ. Глупецъ! я прощаю это тебѣ только потому что ты колдунъ.
АЛЕК. А ты воображала, что только простыня твоей постели знаетъ твои желанія.
ХАРМ. Разсказывай будущее Иры.
АЛЕК. Мы всѣ хотимъ знать наше будущее.
ЭНОБ. Мое будущее, да и многихъ изъ васъ — напиться въ эту ночь мертвецки.
ИРА. (Протягивая руку). Вотъ ладонь, предсказывающая, покрайней мѣрѣ, цѣломудріе.
ХАРМ. Какъ выступленіе Нила изъ береговъ — голодъ.
ИРА. Молчи, болтушка; ты не умѣешь предсказывать.
ХАРМ. Если влажная ладонь не признакъ плодородія, то, разумѣется, не умѣю. Сдѣлай одолженіе, предскажи ей самое будничное счастіе.
ПРЕД. Судьба ваша одинакова.
ИРА. Но въ чемъ же? говори яснѣе.
ПРЕД. Я сказалъ.
ИРА. Какъ? неужели я даже и на какой нибудь вершокъ не буду счастливѣе ея?
ХАРМ. Ну, а еслибъ ты и была на вершокъ счастливѣе меня — кудажъ, пуще всего, хотѣлось бы тебѣ примкнуть вершокъ этотъ?
ИРА. Ужъ, разумѣется, не къ носу моего мужа.
ХАРМ. Да укротятъ, всемогущіе боги, наши грѣховные помыслы! — Теперь твоя очередь, Алексасъ — (Предсказателю) разсказывай его будущее. — О, добрая Изида, молю тебя: устрой такъ, чтобъ онъ женился на безногой калекѣ; чтобъ она умерла и ея мѣсто заняла другая, еще худшая; чтобъ онъ переходилъ, такимъ образомъ, отъ худшей къ худшей до тѣхъ поръ, пока сквернѣйшая всѣхъ, смѣясь, не упрячетъ его, пятидесятикратнаго рогоносца, въ могилу. Исполни, милосердая Изида, исполни только это, а тамъ — отказывай, пожалуй, и въ важнѣйшемъ.
ИРА. Услышь, услышь молитву нашу, добрая богиня! Вѣдь прискорбно видѣть хорошаго человѣка женатымъ на дурной женщинѣ; каково же видѣть отъявленнаго негодяя не рогатымъ? Будь же правосудна, добрая Изида, награди его по заслугамъ!
ХАРМ. Аминь.
АЛЕК. Каковы? имѣй онѣ возможность сдѣлать меня рогатымъ — онѣ не позадумались бы сдѣлаться для этого даже и всесвѣтными блудницами.
ЭНОБ. Тсъ! Антоній.
ХАРМ. Не Антоній — царица.
КЛЕО. Не видалиль вы Антонія?
ЭНОБ. Нѣтъ.
КЛЕО. Онъ не былъ здѣсь?
ХАРМ. Нѣтъ.
КЛЕО. Онъ былъ такъ веселъ, и вдругъ мысль о Римѣ — Энобарбъ!
ЭНОБ. Что угодно?
КЛЕО. Отыщи и приведи его сюда. Гдѣ Алексасъ?
АЛЕК. Здѣсь, государыня. — Да вотъ и благородный Антоній идетъ сюда.
КЛЕО. Я нехочу видѣть его; — идите за мной. (Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана и Предсказатель уходятъ за нею).
ВѢС. Твоя жена, Фульвія, первая выступила въ поле.
АНТ. Противъ моего брата Луція?
ВѢС. Да; но это междоусобіе продолжалось не долго. Вскорѣ обстоятельства примирили ихъ, и они, соединивъ свои силы, пошли противъ Цезаря, который, въ первомъ же сраженіи, разбилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
АНТ. Далѣе; нѣтъ ли чего еще худшаго?
ВѢС. Дурныя вѣсти вредятъ даже вѣстнику.
АНТ. Когда онъ передаетъ ихъ глупцу или трусу. Говори смѣло. По моему: что свершилось — то свершилось; я и правду, хотя бы въ ней заключалась самая смерть, выслушиваю также спокойно, какъ лесть.
ВѢС. Лабіэнъ — это худшая изъ вѣстей — вспомоществуемый парѳянскими войсками, завладѣлъ Азіей отъ береговъ Евфрата; побѣдоносныя знамена его развеваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тѣмъ, какъ —
АНТ. Антоній, хочешь ты сказать —
ВѢС. О, мой повелитель!
АНТ. Говори прямо, не смягчай общихъ толковъ; называй Клеопатру такъ, какъ ее называютъ въ Римѣ; брани меня языкомъ Фульвіи, возставай противъ моихъ слабостей, какъ только могутъ возставать истина и ненависть. Не продуваемые вѣтромъ порицанія, мы порождаемъ только плевелы; прямое высказываніе нашихъ слабостей плодородно, какъ вспахиваніе. Оставь меня на минуту.
ВѢС. Какъ тебѣ угодно. (Уходитъ).
АНТ. Какія вѣсти изъ Сикіона? Говорите!
1 сл. Вѣстникъ изъ Сикіона! — Гдѣ же онъ?
2 сл. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
АНТ. Позвать его. — Нѣтъ, необходимо расторгнуть страшныя египетскія узы; иначе сгибнуть въ любовномъ сумазбродствѣ.
Что новаго?
2 ВѢС. Фульвія, жена твоя, умерла.
АНТ. Гдѣ?
2 ВѢС. Въ Сикіонѣ. (Подавая ему письмо). О ея болѣзни и о другихъ важныхъ для тебя обстоятельствахъ ты узнаешь изъ этого письма.
АНТ. Ступай. (Вѣстникъ уходитъ). — Отошла душа великая! Но вѣдь я желалъ этого? Какъ часто хочется возвратить отринутое съ пренебреженіемъ; наслажденіе, повторяясь, набиваетъ оскомину[6], становится наконецъ противоположностью самому себѣ; — умерла — и снова сдѣлалась драгоцѣнной, и рука, оттолкнувшая ее, хотѣла бы привлечь назадъ. Рѣшительно надо оторваться отъ этой чародѣйственной царицы; моя праздность высидитъ еще десятки тысячь золъ, кромѣ извѣстныхъ уже мнѣ. — Эй, Энобарбъ!
ЭНОБ. Что тебѣ?
АНТ. Намъ необходимо удалиться отсюда какъ можно скорѣе.
ЭНОБ. Помилуй, да мы переморимъ всѣхъ женъ нашихъ! Мы вѣдь испытали ужъ, какъ убійственно дѣйствуетъ на нихъ и самомалѣйшая размолвка; наше удаленіе будетъ, просто, смертью ихъ.
АНТ. Необходимо.
ЭНОБ. Ну, если необходимо — пусть себѣ умираютъ; а губить ихъ изъ пустяковъ — хотя въ важномъ дѣлѣ онѣ и не составляютъ никакой важности — все-таки жаль. Клеопатра умретъ только что услышитъ объ этомъ; я разъ двадцать видалъ, какъ она умирала и отъ причинъ гораздо ничтожнѣйшихъ. Судя по этой наклонности къ умиранью, можно подумать, что и оно дѣйствуетъ на нее какимъ нибудь любовными образомъ.
АНТ. Она страшно хитра.
ЭНОБ. О, нѣтъ; ея страсти составлены изъ однѣхъ только тончайшихъ частицъ чистѣйшей любви. Взволнуется грудь ея, оросятся глаза — это не вздохи, не слезы, а бури, непогоды, сильнѣйшія всѣхъ предвѣщаемыхъ календарями. Въ ней это не можетъ быть притворствомъ; а если притворство, такъ она такая же мастерица порождать ливни, какъ и самъ Юпитеръ.
АНТ. О, еслибъ я никогда не видалъ ея!
ЭНОБ. Не видалъ бы превосходнѣйшаго изъ созданій. Тогда и твое путешествіе утратило бы всякое значеніе.
АНТ. Фульвія умерла.
ЭНОБ. Какъ?
АНТ. Умерла.
ЭНОБ. Фульвія?
АНТ. Да.
ЭНОБ. Такъ неси же благодарственную жертву богамъ. Отнимая, по своему благоусмотрѣнію, жену у мужа — они указуютъ ему на портныхъ земли; успокоиваютъ возможностью замѣнить старое, износившееся платье новымъ. Вотъ, еслибъ, кромѣ Фульвіи, не было ужъ и женщинъ на свѣтѣ — оно, конечно, было бы плохо, было бы о чемъ потужить; но это горе увѣнчивается утѣшеніемъ: замѣной старой сорочки новой юбкой. Не шутя: его можно оплакивать развѣ только слезами живущими въ луковицѣ.
АНТ. Дѣло, затѣянное ею въ Римѣ, не терпитъ моего отсутствія.
ЭНОБ. Но вѣдь и дѣло, затѣяннное тобою здѣсь, не можетъ также обойтись безъ тебя, и въ особенности касающееся Клеопатры: оно въ совершеннѣйшей зависимости отъ твоего здѣсь присутствія.
АНТ. Оставь шутки. Передай вождямъ наше рѣшеніе, а я объясню царицѣ причину его, уговорю ее согласиться на отъѣздъ нашъ. Меня отзываетъ не одна смерть Фульвіи; письма ревностныхъ друзей моихъ въ Римѣ требуютъ также моего возвращенія. Секстъ Помпей возсталъ противъ Цезаря и властвуетъ моремъ; непостоянный народъ — котораго любовь привязывается къ заслуживающему ее только по минованіи заслугъ — начинаетъ переносить всю славу и всѣ доблести Помпея великаго на его сына. Сильный именемъ и властью, и еще болѣе мужествомъ и предпріимчивостью — онъ поднялъ уже голову, какъ первѣйшій изъ вождей; не остановимъ его — онъ можетъ сдѣлаться опаснымъ для цѣлаго міра. Много зародилось тамъ такого, что, подобно лошадиному волосу, имѣетъ уже жизнь, по не пріобрѣло еще змѣинаго яда[7]. Скажи подчиненнымъ мнѣ вождямъ, что я рѣшилъ отправиться отсюда въ наискорѣйшемъ времени.
ЭНОБ. Скажу. (Уходятъ)
СЦЕНА 3.
правитьКЛЕО. Гдѣ онъ?
ХАРМ. Я не видала его съ тѣхъ поръ.
КЛЕО. Узнай, гдѣ онъ, кто съ нимъ, что онъ дѣлаетъ; — я не посылаю тебя. — Увидишь, что онъ печаленъ — скажи, что я пляшу; веселъ — скажи, что я вдругъ захворала. Ступай же, да возвращайся скорѣе. (Алексасъ уходитъ).
ХАРМ. Царица, мнѣ кажется, если ты, въ самомъ дѣлѣ, любишь его, ты дѣйствуешь совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало, чтобъ возбудить и въ немъ такую же любовь.
КЛЕО. Что же должна я дѣлать, чего бы не дѣлала уже?
ХАРМ. Уступай ему во всемъ, не перечь ни въ чемъ.
КЛЕО. Глупая, это вѣрнѣйшее средство лишиться его.
ХАРМ. Не доводи его до крайности; воздержись. Мы скоро начинаемъ ненавидѣть то, что слишкомъ уже часто страшитъ насъ.
Но вотъ и онъ.
КЛЕО. Я больна; мнѣ грустно.
АНТ. Мнѣ тяжело высказать ей мое рѣшеніе.
КЛЕО. Помоги мнѣ выдти, любезная Харміана — я упаду; долго это не можетъ продолжаться — природа не вынесетъ этого.
АНТ. Дражайшая царица —
КЛЕО. Нѣтъ, прошу, не подходи ко мнѣ.
АНТ. Что съ тобою?
КЛЕО. Я вижу по твоимъ глазамъ: ты получилъ радостныя вѣсти. Что пишетъ жена твоя? — Ты можешь ѣхать. О, еслибъ она никогда не отпускала тебя сюда! Пусть не говоритъ, что я удерживаю тебя здѣсь; я никакой не имѣю надъ тобою власти: твоя владычица — она.
АНТ. Боги знаютъ —
КЛЕО. О, никогда, ни одна царица не бывала еще такъ обманута! Я, съ самаго начала, предвидѣла, однакожъ, измѣну.
АНТ. Клеопатра —
КЛЕО. И какъ могла я подумать — еслибъ ты даже самые престолы боговъ поколебалъ клятвами — что ты можешь быть вѣренъ, измѣнивъ Фульвіи? Что за чудовищное легкомысліе увлечься обѣтами устъ, нарушаемыми въ то самое время, какъ произносятся!
АНТ. Дражайшая —
КЛЕО. Нѣтъ, прошу, не прибирай оправданій твоему отъѣзду — скажи просто: прощай, и удались. Когда ты молилъ о позволеніи остаться, тогда было что говорить; тогда ни слова объ отъѣздѣ. Вѣчность была въ устахъ и взорахъ моихъ, блаженство въ дугахъ бровей, и все, все во мнѣ было божественно; такова я и теперь, или ты, величайшій воинъ міра, сдѣлался величайшимъ изъ лжецовъ.
АНТ. Царица —
КЛЕО. Имѣй я твои мышцы, ты увидалъ бы, что и въ Египтѣ есть сердца —
АНТ. Выслушай меня. Жестокая необходимость отзываетъ меня на нѣкоторое время отсюда; но сердце мое остается рѣшительно съ тобою. Италія сверкаетъ мечами междоусобицы; Секстъ Помпей приближается къ Риму; равносиліе двухъ внутреннихъ властей порождаетъ опасный раздоръ. Тѣ, которыхъ ненавидѣли, усилившись, снискиваютъ любовь; изгнанный Помпей, богатый славою отца, вкрадывается въ сердца недовольныхъ настоящимъ порядкомъ, а число ихъ страшно, и спокойствіе, захворавшее отъ продолжительнаго мира, думаетъ изцѣлиться отчаяннымъ переворотомъ. Кромѣ того, есть еще причина болѣе частная, но которая наиболѣе должна успокоить тебя на счетъ моего отъѣзда — это смерть Фульвіи.
КЛЕО. Если лѣта и не избавили меня отъ глупости, такъ избавили, покрайней мѣрѣ, отъ ребячества. — Какъ будто Фульвія можетъ умереть?
АНТ. Умерла. Вотъ, возьми; въ часъ досуга ты прочтешь здѣсь, какихъ смутъ она надѣлала и наконецъ, самое лучшее — когда и гдѣ умерла.
КЛЕО. О, лживая любовь! Гдѣ же священные фіалы, которые тебѣ слѣдовало бы наполнить влагой печали? Теперь я вижу, вижу, по смерти Фульвіи, какъ будетъ принята и моя.
АНТ. Перестань же вздорить; выслушай мои предположенія, исполненіе или оставленіе которыхъ зависитъ рѣшительно отъ твоего совѣта. Клянусь огнемъ, животворящимъ тину Нила, я удаляюсь отсюда твоимъ воителемъ, слугой: заключу миръ, объявлю войну, какъ пожелаешь.
КЛЕО. Распусти мнѣ шнуровку, Харміана; или нѣтъ — оставь. Дурнота моя проходитъ такъ же скоро, какъ и появляется; точь въ точь любовь Антонія.
АНТ. Полно, моя милая, вѣрь любви его[8]; она съ честью выдержитъ всякое испытаніе.
КЛЕО. Я знаю это по Фульвіи. Прошу, отвернись и поплачь о ней, и потомъ, прощаясь со мной, скажи, что плачешь о царицѣ Египта. Ну, разыгрывай же сцену великолѣпнаго притворства; заставь принять его за совершеннѣйшую искренность.
АНТ. Довольно — ты разсердишь меня.
КЛЕО. Ты могъ бы начать поискуснѣе; впрочемъ, и такъ не дурно.
АНТ. Клянусь мечемъ —
КЛЕО. И щитомъ. Прекрасно; но это далеко еще не лучшее. — Посмотри, Харміана, какъ идетъ гнѣвъ этому римскому Геркулесу.
АНТ. Я оставляю тебя, царица.
КЛЕО. Еще одно слово, благовоспитанный герой. Мы должны разстаться — нѣтъ не то; мы оба любили — опять не то: ты очень хорошо знаешь это. Я что-то хотѣла сказать, — о, моя память настоящій Антоній, и я совершенно забыта!
АНТ. Не будь глупость твоей подданной — я самое тебя принялъ бы за глупость.
КЛЕО. Тяжела глупость такъ близкая къ сердцу, какъ эта. Но ты простишь мнѣ, милый другъ мой; ты знаешь — для меня убійственны и мои собственныя причуды, когда онѣ не нравятся тебѣ. Тебя отзываетъ отсюда честь — не слушай безразсудныхъ рѣчей моихъ — да сопутствуютъ тебѣ боги, да увѣнчается твой мечь побѣдой, полнѣйшій успѣхъ да предшествуетъ тебѣ всюду!
АНТ. Идемъ же. Мы такъ неразлучны, что и оставаясь здѣсь, ты отправляется со мною, что и уѣзжая отсюда — я остаюсь съ тобою. Идемъ!
СЦЕНА 4.
правитьЦЕЗ. Наконецъ, ты можешь видѣть, Лепидъ, долженъ отнынѣ знать, что не въ природѣ Цезаря ненавидѣть доблестнаго соперника. Вотъ, что пишутъ изъ Александріи: «Онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи въ шумныхъ пиршествахъ; столько же мужъ, сколько и Клеопатра, и вдова Птоломея не такъ женственна, какъ онъ; насилу удостоилъ онъ насъ пріема, насилу вспомнилъ, что у него есть товарищи; онъ просто перечень всѣхъ, свойственныхъ людямъ недостатковъ».
ЛЕП. Я все-таки не думаю, чтобы его дурное совершенно затмѣвало все хорошее. Его недостатки — сверкающіе, какъ пятна неба тѣмъ ярче, чѣмъ чернѣе ночь — врожденные, а не пріобретенные: болѣе невольные, чѣмъ зависящіе отъ его произвола.
ЦЕЗ. Ты слишкомъ снисходителенъ. Положимъ что простительно валятся на ложѣ Птоломея, отдавать царства за минутное наслажденіе, перепиваться съ рабами, шагаться среди бѣла дня по улицамъ, бороться съ чернью провонявшей потомъ; положимъ, что все это нисколько не унижаетъ его — хотя и не знаю каковъ же долженъ быть человѣкъ, котораго и все это нисколько не унижало бы, — но какже извинить позоръ Антонія, когда легкомысліе его ложится такимъ тяжкимъ бременемъ и на насъ? — За убійство празднаго времени сладострастіемъ, онъ, и безъ насъ, поплатится полнымъ пресыщеніемъ, изсушеніемъ костей; но за убійство времени, отбарабанивающаго его отъ забавъ, громко обращающаго вниманіе какъ на его собственное, такъ и на наше положеніе — нельзя же не бранить, какъ бранимъ мальчишекъ, которые, достигнувъ зрѣлаго пониманія, жертвуютъ опытомъ минутѣ наслажденія: возмущаются, такимъ образомъ, противъ здраваго смысла.
ЛЕП. Вотъ, еще вѣсти.
ВѢС. Твое повелѣніе, великій Цезарь, исполнено; донесенія о всемъ, происходящемъ внѣ Италіи будутъ приходить къ тебѣ ежечасно. Помпей усиливается на морѣ и, какъ кажется, любимъ всѣми, которые только что боялись Цезаря; недовольные бѣгутъ на корабли[9], распускаютъ слухи, что его жестоко оскорбили.
ЦЕЗ. Я и безъ того могъ знать это. Извѣстно издревле, что добивающійся власти любимъ до минуты достиженія; что сходящій съ поприща, никогда не пользовавшійся любовью, пока заслуживалъ ее, дѣлается предметомъ обожанія, какъ только исчезнетъ. Подлая чернь, какъ непостоянный флагъ на потокѣ, движется то туда, то сюда, рабски слѣдуя измѣнчивому теченію, и только что гноитъ себя движеніемъ.
ВѢС. Слушай далѣе, доблестный Цезарь. Знаменитые пираты Менекратъ и Менасъ поработили себѣ море совершенно и браздятъ и вспахиваютъ его кормами всѣхъ возможныхъ родовъ; они сдѣлали уже много жестокихъ нападеній на Италію. Приморскіе жители блѣднѣютъ отъ одной мысли о нихъ, зрѣлая юность возмущается; вышла какая нибудь лодка въ море, и она взята въ тоже мгновеніе. Имя Помпея гибельнѣе, чѣмъ его войско въ открытой войнѣ.
ЦЕЗ. О, Антоній, оставь же наконецъ сладострастныя пиршества! Въ то время, когда ты, убивъ консуловъ Гирція и Пансу, бѣжалъ изъ Модены, преслѣдуемый по пятамъ голодомъ — ты, не смотря на то, что выросъ въ нѣгѣ, боролся съ нимъ, переносилъ его съ твердостью, какой не оказали бы и дикари. Ты пилъ лошадиную мочу и золотистую влагу болотъ, которой не коснулись бы и звѣри; твои уста не гнушались тогда и грубѣйшихъ ягодъ грубѣйшихъ кустарниковъ; ты питался даже древесной корой, какъ олень, когда снѣгъ засыпитъ пастбища. Разсказываютъ, что на Альпахъ ты ѣлъ такое мясо, отъ одного уже взгляда на которое другіе умирали, и все это — позоръ твоей чести, что я говорю теперь объ этомъ, — ты переносилъ съ такимъ мужествомъ, что даже и щеки нисколько не осунулись.
ЛЕП. Да, жаль его.
ЦЕЗ. Хоть бы стыдъ возвратилъ его поскорѣе въ Римъ. Во всякомъ случаѣ, время выступить въ поле; созовемъ же совѣтъ немедля. Бездѣйствіемъ мы только усиливаемъ Помпея.
ЛЕП. Къ завтрему я соберу вѣрныя свѣдѣнія, какими силами могу располагать какъ на морѣ, такъ и на сушѣ.
ЦЕЗ. Я займусь тѣмъ же. И такъ, до завтра.
ЛЕП. Прощай. Получишь еще какія вѣсти, прошу, сообщи ихъ и мнѣ.
ЦЕЗ. Непремѣнно; вѣдь это мой долгъ.
СЦЕНА 5.
правитьКЛЕО. Харміана!
ХАРМ. Царица —
КЛЕО. Дай мнѣ выпить мандрагоры[10].
ХАРМ. Для чего?
КЛЕО. Чтобъ я могла проспать страшное время разлуки съ Антоніемъ.
ХАРМ. Ты слишкомъ уже много думаешь о немъ.
КЛЕО. Вѣдь это измѣна!
ХАРМ. Не думаю.
КЛЕО. Евнухъ! Мардіанъ!
МАРД. Что угодно владычицѣ моей?
КЛЕО. На этотъ разъ не пѣсенъ твоихъ; — евнухъ не имѣетъ ничего угоднаго мнѣ. Ты счастливъ, что твои помыслы, лишенные всякаго побужденія, не летятъ за предѣлы Египта. Можешь ты любить?
МАРД. Могу.
КЛЕО. Въ самомъ дѣлѣ?
МАРД. Нѣтъ, не на самомъ дѣлѣ, потому что въ самомъ-то дѣлѣ я неспособенъ ни къ чему непристойному. И все-таки я страшно страстенъ; помышляю и о томъ, что дѣлала Венера съ Марсомъ.
КЛЕО. О, Харміана, какъ ты думаешь — гдѣ онъ теперь? стоитъ, или сидитъ? идетъ, или скачетъ на конѣ? — О, какъ счастливъ конь несущій Антонія! Веди же себя умнѣе, добрый конь! Знаешь ли кого несешь ты? Атласа, поддерживающаго полвселенной; руку и шлемъ человѣчества. — Говоритъ или шепчетъ онъ: «гдѣ же, гдѣ нильская змѣйка моя?» — такъ зоветъ онъ меня. Ну вотъ, я и опоиваю себя обольстительнѣйшимъ ядомъ; будетъ онъ думать о мнѣ, почернѣвшей отъ страстныхъ поцѣлуевъ Феба, покрытой глубокими морщинами времени? Да, когда былъ еще живъ широколобый Цезарь — я была царскимъ кусочкомъ; тогда и великій Помпей остановился бы, приростилъ бы взоры къ моему лицу; его зрѣніе бросило бы тутъ якорь, и онъ умеръ бы, созерцая жизнь свою.
АЛЕК. Привѣтствую тебя, владычица Египта.
КЛЕО. Какъ не похожъ ты на Марка Антонія! Но ты отъ него, и онъ, какъ чародѣйственное снадобье, озолотилъ и тебя блескомъ своихъ доблестей. — Что дѣлаетъ мой храбрый Антоній?
АЛЕК. Послѣднимъ дѣломъ его былъ поцѣлуй, послѣдній изъ множества, напечатлѣпныхъ на этой восточной жемчужинѣ; — слова его внѣдрились въ мое сердце.
КЛЕО. Мое ухо жаждетъ вырвать ихъ оттуда.
АЛЕК. «Любезный другъ», такъ говорилъ онъ мнѣ, «скажи ей, что вѣрный Римлянинъ посылаетъ великой царицѣ Египта это сокровище устрицы; что у ногъ ея онъ поправитъ ничтожность этого дара, украсивъ роскошный тронъ ея царствами; — скажи, что весь Востокъ назоветъ ее своей владычицей». — За симъ, онъ кивнулъ мнѣ головой, и преспокойно сѣлъ на вооруженнаго коня[11], который ржалъ такъ громко, что совершенно заглушилъ все, что хотѣлъ сказать я.
КЛЕО. А онъ былъ печаленъ, или веселъ?
АЛЕК. Какъ время года среднее между двумя крайностями, между жаромъ и холодомъ: ни печаленъ, ни веселъ.
КЛЕО. О, дивное расположеніе духа! Замѣть, замѣть это, добрая Харміана, — вотъ истинный мужъ! Замѣть: онъ не былъ печаленъ, потому что хотѣлъ сіять передъ привыкшими смотрѣть такъ, какъ онъ смотритъ; онъ не былъ веселъ — этимъ онъ, вѣрно, хотѣлъ сказать имъ, что и воспоминаніе и радость его въ Египтѣ. Между тѣмъ и другимъ — дивное смѣшеніе! Но вѣдь и печаль и веселость, въ самыхъ крайностяхъ своихъ, никому въ мірѣ нейдугъ такъ, какъ тебѣ. — Встрѣтилъ ты гонцовъ моихъ?
АЛЕК. До двадцати. Къ чему такое множество?
КЛЕО. Рожденный въ тотъ день, въ который забуду послать къ Антонію — умретъ нищимъ. — Чернилъ и бумаги, Харміана. — Очень рада тебѣ, добрый Алексасъ. — Скажи, Харміана, любила ли я когда нибудь такъ Цезаря?
ХАРМ. О, доблестный Цезарь!
КЛЕО. Чтобъ тебѣ подавиться другимъ такимъ восклицаніемъ! Говори: доблестный Антоній.
ХАРМ. Великій Цезарь!
КЛЕО. Клянусь Изидой, я выбью тебѣ зубы, если ты еще разъ сравнишь первѣйшаго изъ мужей съ Цезаремъ.
ХАРМ. Прости царица, вѣдь я повторяю твои же пѣсни.
КЛЕО. Пѣсни юности, когда сужденіе такъ незрѣло еще; надобно быть страшно холодной, чтобъ говорить то, что я тогда говорила. — Идемъ же — дай мнѣ бумаги и чернилъ; онъ каждый день будетъ получать привѣтъ мой, хоть бы пришлось обезлюдить весь Египетъ. (Уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьСЦЕНА 1.
правитьПОМ. Правосудны боги — они помогутъ правѣйшему.
МЕНЕ. Но если они медлятъ помощью — это не значитъ еще, чтобъ они отказывали.
ПОМ. А между тѣмъ какъ мы преклоняемъ колѣна передъ ихъ престолами — дѣло, о которомъ молимъ, гибнетъ.
МЕНЕ. По слѣпотѣ своей, мы часто молимъ вреднаго для насъ самихъ, и они, по мудрости своей, отказываютъ намъ для нашего же блага. Такимъ образомъ и неуслышанная молитва бываетъ иногда благодатна.
ПОМ. Успѣхъ почти вѣренъ. Народъ любитъ меня, море въ моей власти, могущество мое достигло уже второй четверти, а вѣщая надежда говоритъ, что дойдетъ и до полнолунія. Маркъ Антоній сидитъ въ Египтѣ за обѣденнымъ столомъ и не переступитъ, для войны, порога; Цезарь копитъ деньги, и теряетъ сердца; Лепидъ, улещаемый обоими, льститъ обоимъ, но не любитъ ни того, ни другаго, и ни тотъ, ни другой нисколько не уважаютъ его.
МЕН. Цезарь и Лепидъ въ полѣ ужь, и съ сильнымъ войскомъ.
ПОМ. Вздоръ! кто сказалъ это тебѣ?
МЕН. Сильвій.
ПОМ. Онъ грезитъ. Я знаю, они ждутъ Антонія въ Римѣ. Да украсятся жгучіе уста твои, о, Клеопатра, всѣми прелестями любви! усиль красу чародѣйствомъ; сладострастіемъ — и то и другое! погрузи сластолюбца въ потокъ, отуманивающихъ мозгъ пиршествъ[12]; повара Эпикура да возбуждаютъ апетитъ его никогда не приѣдающимися приправами, чтобы сонъ и обжорство, какъ воды Леты, уничтожили въ немъ всякую память о чести.
Что скажешь, Варій?
ВАР. Что не подлежитъ уже никакому сомнѣнію: въ Римѣ съ часу на часъ ожидаютъ Антонія; съ того мгновенія, въ которое онъ оставилъ Египетъ — онъ могъ бы свершить и дальнѣйшій путь.
ПОМ. Вѣсть помаловажнѣе была бы несравненно пріятнѣе. Ну, Менасъ, не думалъ я, чтобы влюбленный обжора рѣшился надѣть шлемъ для войны такъ маловажной; а въ ратномъ дѣлѣ онъ вдвое искуснѣе двухъ своихъ товарищей. Чтожъ, тѣмъ болѣе чести, что и вѣчно-ненасытнаго Антонія мы вырвали, возстаніемъ своимъ, изъ объятій египетской вдовицы.
МЕН. Какъ бы тамъ ни было, не думаю, чтобы свиданіе Антонія съ Цезаремъ было слишкомъ дружелюбно. Покойная жена его нанесла много непріятностей Цезарю, а братъ воевалъ даже съ нимъ, хотя, какъ мнѣ сдается, и безъ всякаго побужденія со стороны Антонія.
ПОМ. Такъ, Менасъ; но вѣдь часто вражда меньшая уступаетъ большей. Не возстань мы противъ нихъ всѣхъ — они никакъ не избѣгли бы междоусобицы, потому что снабдили уже другъ друга достаточными поводами къ обнаженію мечей; теперь же, какъ поручиться, что боязнь насъ не смиритъ вражды, не прекратитъ ихъ несогласій. Но пусть тамъ будетъ, что будетъ угодно богамъ — во всякомъ случаѣ, спасеніе самой жизни возможно только напряженіемъ всѣхъ силъ нашихъ. Идемъ, Менасъ.
СЦЕНА 2.
правитьЛЕП. Любезный Энобарбъ, еслибъ ты склонилъ вождя своего говорить кротко, ласково — это было бы прекраснѣйшимъ, достойнымъ тебя дѣломъ.
ЭНОБ. Я уговорю его отвѣчать такъ, какъ ему подобаетъ; раздражитъ его Цезарь — пусть Антоній смотритъ на Цезаря свысока, говоритъ громко, какъ Марсъ. Клянусь Юпитеромъ, носи я бороду Антонія — для нынѣшняго дня я не сталъ бы брить ее.
ЛЕП. Теперь не время увлекаться частными неудовольствіями.
ЭНОБ. Всякое время — время для того, что оно породило.
ЛЕП. Но вѣдь ничтожное должно давать дорогу важному.
ЭНОБ. Не тогда, когда ничтожное опередило.
ЛЕП. Въ тебѣ говоритъ страсть; прошу, не разрывай пепла.
Вотъ, и Антоній.
ЭНОБ. Вонъ, и Цезарь.
АНТ. Уладимъ здѣсь, Вентидій — въ Парѳію.
ЦЕЗ. Не знаю, Меценатъ; спроси Агриппу.
ЛЕП. Доблестные друзья, то, что соединило насъ, было такъ важно; не попустимъ же разъединить далеко ничтожнѣйшему. Есть какія неудовольствія — выслушаемъ ихъ кротко; станемъ разбирать наши мелкіе раздоры съ запальчивостью — это будетъ убійство, а не врачеваніе ранъ. А потому, прошу, умоляю васъ, благородные товарный, касаться щекотливѣйшаго въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ, не усиливать раздора колкостями.
АНТ. Дѣло. Еслибъ мы стояли передъ нашими войсками, готовые сразиться — я поступилъ бы точно также.
ЦЕЗ. Привѣтствуемъ тебя въ Римѣ.
АНТ. Благодарю.
ЦЕЗ. Садись.
АНТ. Садись ты.
ЦЕЗ. Нѣтъ, Прошу
АНТ. Я слышалъ, ты обижается тѣмъ, въ чемъ нѣтъ ничего обиднаго, покрайней мѣрѣ для тебя.
ЦЕЗ. Я былъ бы смѣшонъ, еслибъ ни изъ чего, или изъ бездѣлицы почиталъ себя обиженнымъ, и въ особенности тобою; еще смѣшнѣе былъ бы я, еслибъ отозвался о тебѣ неуважительно по дѣлу, нисколько меня не касающемуся.
АНТ. А развѣ мое пребываніе въ Египтѣ касалось тебя?
ЦЕЗ. Столько же, сколько мое пребываніе здѣсь, въ Римѣ, касалось тебя, когда ты былъ въ Египтѣ. Однакожъ, еслибъ ты замышлялъ тамъ противъ меня, какъ же не касалось бы меня и твое пребываніе въ Египтѣ?
АНТ. Замышлялъ? что хочешь ты сказать этимъ?
ЦЕЗ. По тому, что здѣсь со мною было, тебѣ не трудно понять на что я намекаю. Твоя жена и братъ твой возстали противъ меня войной, и въ твою пользу; твое имя было воинственнымъ крикомъ ихъ.
АНТ. Это несправедливо; въ этой войнѣ мой братъ нисколько не пользовался моимъ именемъ: я справлялся, имѣю вѣрныя свѣденія отъ людей, сражавшихся за тебя. Не оскорбилъ ли онъ, скорѣй, и моихъ правъ вмѣстѣ съ твоими? не велъ ли войны рѣшительно противъ моего желанія, потому что у насъ съ тобой одно общее дѣло? На этотъ счетъ ты былъ уже успокоенъ и моими письмами. Хочешь, по неимѣнію дѣйствительной причины, скропать предлогъ къ разрыву — кропай его изъ чего нибудь другаго.
ЦЕЗ. Навязывая на меня недостатокъ пониманія, ты превозносишь себя, и только для того, чтобъ скропать себѣ оправданіе.
АНТ. Нѣтъ, нѣтъ; я знаю, я убѣжденъ — ты не могъ не понять, что я, твой участникъ въ дѣлѣ, противъ котораго онъ сражался, не могъ смотрѣть благосклонно на войну, грозившую и моему собственному спокойствію. Что же касается до моей жены — желалъ бы тебѣ такую же; треть свѣта твоя, и ты легко сдерживаешь ее уздечкой, но такой жены не сдержалъ бы.
ЭНОБ. Желалъ бы и всѣмъ такихъ женъ; тогда мужья могли бы ходить на войну съ женами.
АНТ. Я съ прискорбіемъ сознаюсь, что непреодолимая сварливость ея, вытекавшая изъ страшной раздражительности, при которой у ней не было, впрочемъ, недостатка и въ политической хитрости — надѣлали тебѣ, Цезарь, много хлопотъ; но я-то чѣмъ же виноватъ тутъ?
ЦЕЗ. Я писалъ къ тебѣ въ Александрію, а ты, занятый пирами, отложилъ письма мои въ сторону; не выслушавъ, выгналъ моего посла насмѣшками.
АНТ. Онъ ворвался ко мнѣ безъ доклада. Въ этотъ день я угощалъ трехъ царей и находился не совсѣмъ въ томъ положеніи, въ которомъ бываютъ утромъ; но на другой — я самъ объяснилъ ему это, а это все равно, что попросилъ у него извиненія. Онъ не можетъ быть причиной раздора, такъ и не припутывай же его.
ЦЕЗ. Ты нарушилъ клятву, чѣмъ никогда не попрекнешь меня.
ЛЕП. Воздержись, Цезарь.
АНТ. Нѣтъ, Лепидъ, пусть онъ все говоритъ; честь которую, по словамъ его, я утратилъ — для меня священна. Продолжай, Цезарь — я нарушилъ клятву —
ЦЕЗ. Помогать мнѣ и словомъ и дѣломъ при первомъ востребованіи; ты отказалъ мнѣ и въ томъ и въ другомъ.
АНТ. Скорѣй не позаботился, и это въ отравленное время, лишившее меня сознанія. Въ томъ, въ чемъ я виноватъ, я готовъ повиниться; меня не унизитъ моя правдивость, отъ которой не откажусь ни въ какомъ случаѣ. Дѣйствительно, Фульвія начала войну для того, чтобъ выманить меня изъ Египта, и я, невольная причина, на сколько позволяетъ честь, прошу у тебя извиненія въ этомъ.
ЛЕП. Вотъ, это благородно.
МЕЦ. Хорошо, еслибъ вы прекратили всякое дальнѣйшее разбирательство возникшихъ между вами неудовольствій. Забыть ихъ совершенно — вспомнить, что настоящія обстоятельства требуютъ вашего примиренія.
ЛЕП. Прекрасно, Меценатъ.
ЭНОБ. На это время можно, пожалуй, и занять любовь другъ къ другу; вамъ никто не помѣшаетъ возвратить ее назадъ, когда покончите съ Помпеемъ. Будетъ время и для вашихъ раздоровъ, когда нечего будетъ больше дѣлать.
АНТ. Ты хорошъ только въ битвахъ — молчи!
ЭНОБ. Извини, я и забылъ, что истина должна молчать.
АНТ. Ты оскорбляешь все собраніе, и потому — ни слова болѣе.
ЭНОБ. Продолжайте — я буду нѣмъ, какъ камень.
ЦЕЗ. Я могу возстать развѣ только противъ выраженій, но отнюдь не противъ смысла его рѣчи; въ самомъ дѣлѣ, какая возможность дружбы при такомъ различіи понятій и дѣйствій? И все-таки, знай я обручь, который могъ бы сплотить насъ — я, изъ края въ край, избѣгалъ бы за нимъ всю вселенную.
АГР. Позволь мнѣ, Цезарь —
ЦЕЗ. Говори, Агриппа.
АГР. По матери у тебя есть сестра, прекрасная Октавія; доблестный Антоній вдовецъ.
ЦЕЗ. Полно, полно, Агриппа. Услышь это Клеопатра — она имѣла бы полное право укорить тебя необдуманностью.
АНТ. Я не женатъ еще, Цезарь — позволь до конца выслушать мнѣніе Агриппы.
АГР. Чтобы упрочить между вами дружбу, чтобы сдѣлать васъ братьями, чтобы соединить сердца ваши неразрывными узами — пусть Антоній женится на Октавіи, которая, по красотѣ, достойна лучшаго изъ мужей, а, по добротѣ и другимъ душевнымъ качествамъ, выше всего, что можно сказать въ похвалу ей. Бракъ этотъ уничтожитъ всѣ мелкія подозрѣнія — теперь, повидимому, такъ важныя, и всѣ преувеличенныя опасенія — теперь дѣйствительно страшныя; и истина сдѣлается тогда сказкою, между тѣмъ какъ теперь и полусказка принимается за истину. Ея любовь къ обоимъ развила бы и въ васъ любовь другъ къ другу, а за тѣмъ и любовь всѣхъ къ вамъ обоимъ. Извините мнѣ рѣчь мою; это мысль не мимолетная, а глубоко обдуманная и обсуженная долгомъ.
АНТ. Что скажетъ на это Цезарь?
ЦЕЗ. Ничего, пока не услышитъ, какъ принялъ Антоній сказанное уже.
АНТ. Но какую же власть имѣетъ Агриппа осуществить это, еслибъ я и сказалъ: да будетъ такъ?
ЦЕЗ. Власть Цезаря и его вліяніе на Октавію.
АНТ. Если такъ, мнѣ и во снѣ не придетъ въ голову искать препятствій предложенію такъ прекрасному, такъ благородному. — Руку! устроивай благодатный союзъ этотъ; съ этого мгновенія любовь братская да управляетъ нашими сердцами во всѣхъ великихъ замыслахъ.
ЦЕЗ. Вотъ, рука моя. Я отдаю тебѣ сестру такъ любимую, какъ ни одинъ братъ не любилъ еще; да живетъ она для соединенія нашихъ сердецъ и владѣніи, и никогда да не отлетаетъ отъ насъ снова любовь наша.
ЛЕП. И такъ да будетъ!
АНТ. Я не думалъ, однакожъ, обнажать меча противъ Помпея. Недавно онъ оказалъ мнѣ большую услугу; чтобъ не заслужить справедливаго попрека неблагодарностью — я сперва отблагодарю его, а за тѣмъ, не замедлю и вызовомъ.
ЛЕП. Время не терпитъ никакихъ отлагательствъ; не выступимъ мы противъ Помпея тотчасъ же — онъ самъ выступитъ противъ насъ.
АНТ. Гдѣ онъ теперь?
ЦЕЗ. Близь Мизенскаго мыса.
АНТ. Въ какомъ положеніи сухопутныя силы его?
ЦЕЗ. Велики и все ростутъ еще; моремъ же онъ властвуетъ совершенно.
АНТ. Такова молва. Я жажду переговорить съ нимъ, и потому поспѣшимъ. Прежде, однакожъ, чѣмъ облачимся въ воинскіе доспѣхи, покончимъ дѣло, о которомъ сейчасъ говорили.
ЦЕЗ. Съ величайшимъ удовольствіемъ. Идемъ; я тотчасъ же представлю тебя сестрѣ моей.
АНТ. Надѣюсь, Лепидъ, ты не откажешь сопутствовать намъ?
ЛЕП. И самая болѣзнь не удержала бы меня, благородный Антоній. (Трубы. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ).
МЕЦ. (Энобарбу). Привѣтствую тебя съ возвращеніемъ изъ Египта.
ЭНОБ. Здравствуй половина Цезарева сердца, достойный Меценатъ! Здравствуй, почтенный другъ Агриппа!
АГР. Здравствуй, добрый Энобарбъ!
МЕЦ. Какъ мы рады, что все такъ славно уладилось. А вамъ и въ Египтѣ было нескучно?
ЭНОБ. Да, день мы пристыжали сномъ, а ночь дѣлали свѣтлой питьемъ.
МЕЦ. Правда ли, что для завтрака вы зажаривали по восьми кабановъ, и притомъ на двѣнадцать только человѣкъ?
ЭНОБ. Что такое восемь кабановъ — это что муха передъ орломъ; бывали у насъ пиры и почудовищнѣе — дѣйствительно замѣчательные.
МЕЦ. Клеопатра обольстительнѣйшая изъ женщинъ, если все, что разсказываютъ о ней, справедливо.
ЭНОБ. Она похитила сердце Антонія при первой же съ нимъ встрѣчѣ на берегу Цидна.
АГР. Слышалъ я кое-что объ этой встрѣчѣ.
ЭНОБ. Я разскажу вамъ, какъ это было. Галера, на которой она находилась, сверкала на водѣ, какъ вороненый престолъ; корма была изъ кованаго золота; паруса — изъ пурпура, такъ пропитаннаго благовоніями, что вѣтры томились любовью къ нимъ; серебреныя весла ударяли мѣрно подъ звуки флейтъ, и вода, разсѣкаемая ими, гналась за ними быстро, какъ бы влюбленная въ удары ихъ. Чтожъ касается до самой Клеопатры — она пустила бы по-міру всякое описаніе; она лежала въ палаткѣ изъ шитыхъ золотомъ тканей[13], помрачая даже изображеніе Венеры, доказавшее, что искусство превосходитъ иногда и природу; по сторонамъ стояли, точь въ точь какъ улыбающіеся амуры, прекрасные, съ ямками на щечкахъ, мальчики; разноцвѣтныя опахала, которыми они навѣвали прохладу на нѣжныя ланиты ея, казалось усиливали только яркій пылъ ихъ и уничтожали, такимъ образомъ, свое же собственное дѣйствіе.
АГР. Какое зрѣлище для Антонія!
ЭНОБ. Прислужницы ея, подобныя Нереидамъ или Сиренамъ, не спускали съ нея глазъ, благоговѣйно къ ней склоненныхъ; одна изъ нихъ правила рулемъ, и шелковыя снасти напрягались отъ прикосновенія нѣжныхъ, какъ цвѣтокъ, ручекъ, ловко исполнявшихъ свою обязанность. Чудное, незримое благовоніе распространялось съ галеры и на близкую набережную, на которую высыпало все населеніе города. Антоній сидѣлъ одинъ на тронѣ, среди площади, присвистывая къ себѣ воздухъ, который и самъ умчался бы полюбоваться Клеопатрой и образовалъ бы пустоту въ природѣ, еслибъ это было возможно.
АГР. Чудная Египтянка!
ЭНОБ. Когда она вышла на берегъ, Антоній послалъ пригласить ее къ себѣ на ужинъ, и получилъ въ отвѣтъ, что лучше ему быть ея гостемъ и что потому она проситъ его пожаловать къ ней. Нашъ вѣжливый Антоній, отъ котораго женщина не слыхивала еще слова: нѣтъ — выбривъ разъ десять бороду, отправился на пиръ и, какъ обыкновенно, заплатилъ сердцемъ за то, что ѣли только глаза его.
АГР. Чародѣйка! Она уложила въ постель и мечь великаго Цезаря; онъ нахалъ — она пожинала.
ЭНОБ. Я видѣлъ, разъ она пробѣжала не болѣе сорока шаговъ по улицѣ, и до того запыхалась, что едва могла говорить; но и этотъ недостатокъ вышелъ у нее совершенствомъ, и почти бездыханная она продолжала дышать мощью.
МЕЦ. Антоній оставитъ ее теперь рѣшительно.
ЭНОБ. Никогда; онъ не оставитъ ее. Ни лѣта не старѣютъ ее, ни привычка не уменьшаетъ ея безконечнаго разнообразія; удовлетворяя желаніямъ, другія женщины пресыщаютъ, а она возбуждаетъ голодъ, чѣмъ болѣе удовлетворяетъ. Самое дурное облекается въ ней въ такую прелесть, что даже и строгіе жрецы, какъ она ни развратничаетъ, благоелавляютъ ее.
МЕЦ. Если красота, умъ, скромность могутъ остепенить сердце Антонія — Октавія будетъ благодатнымъ для него жребіемъ.
АГР. Пойдемте ко мнѣ. Любезный Энобарбъ, будь моимъ гостемъ на все время твоего пребыванія здѣсь.
ЭНОБ. Благодарю. (Уходятъ).
СЦЕНА 3.
правитьАНТ. Иногда меня будутъ вырывать изъ твоихъ объятій свѣтъ и великія обязанности моего сана.
ОКТ. И все это время, на колѣняхъ, буду я молить о тебѣ боговъ всемогущихъ.
АНТ. Доброй ночи, Цезарь. — Милая Октавія, не вычитывай моихъ недостатковъ изъ толковъ молвы; конечно, я не всегда оставался въ предѣлахъ благоразумія, но съ этого мгновенія я вполнѣ подчиняюсь ему. Прощай, моя добрая!
ОКТ. Прощай.
ЦЕЗ. Доброй ночи. (Уходитъ съ Октавіей).
АНТ. Ты, что скажешь? тебѣ хотѣлось бы назадъ, въ Египетъ?
ПРЕД. О, еслибъ я никогда не оставлялъ его, а ты никогда не приѣзжалъ туда!
АНТ. Отчего же? скажи, если можешь.
ПРЕД. Не могу, потому что это не предвѣденіе, а только предчувствіе; во всякомъ случаѣ, возвратись скорѣе въ Египетъ.
АНТ. Скажи: кто выше вознесется счастіемъ — Цезарь, или я?
ПРЕД. Цезарь. Потому-то, о, Антоній, и не оставайся близь него. Твой демонъ, твой хранящій тебя духъ — благороденъ, храбръ, доблестенъ, не имѣетъ себѣ подобнаго только вдали отъ Цезаря; подлѣ него, какъ бы пересиленный, онъ теряется[14], а потому — отдѣляй себя отъ него достаточнымъ пространствомъ.
АНТ. Не говори этого.
ПРЕД. Никому, кромѣ тебя; только тебѣ одному. Въ какую бы игру ни игралъ ты съ нимъ — ты непремѣнно проиграешь; какой бы ни былъ перевѣсъ на твоей сторонѣ, по врожденному ему счастію, онъ побѣдитъ тебя; блескъ твой померкнетъ — засіяетъ онъ подлѣ. Повторяю: вблизи его твой духъ теряется, утрачиваетъ способность управлять тобою; вдали отъ него — онъ всегда великъ.
АНТ. Оставь меня; скажи Вентидію, что мнѣ нужно переговорить съ нимъ. (Предсказатель уходить) — Отправлю его въ Парѳію. — По наукѣ ли, случайно ли — а онъ все-таки сказалъ правду. Самыя кости повинуются ему, и мое искусство въ играхъ уступаетъ его счастію; бросаемъ жребій — ему достается лучшій; его пѣтухи постоянно побѣждаютъ моихъ, даже когда можно поставить все противъ ничего; его перепела всегда одолѣваютъ моихъ, далеко лучшихъ. Возвращусь въ Египетъ; хоть я и заключилъ этотъ бракъ для упроченія мира —
моя радость все-таки на востокѣ. — Вентидій, ты отправляется въ Парѳію; полномочіе готово. Идемъ, я сейчасъ же вручу его тебѣ. (Уходятъ).
СЦЕНА 4.
правитьЛЕП. О дальнѣйшемъ не безпокойтесь; прошу, спѣшите за вашими вождями.
АГР. Маркъ Антоній пошолъ проститься съ Октавіей; мы отправимся вслѣдъ за нимъ.
ЛЕП. И такъ, до свиданья въ воинскихъ доспѣхахъ, которые такъ идутъ къ вамъ.
МЕЦ. Во всякомъ случаѣ, я полагаю, что мы будемъ на мѣстѣ прежде тебя, Лепидъ.
ЛЕП. Вы отправитесь прямо, а я дальней околицей, какъ этого требуютъ мои планы; днями двумя вы опередите меня непремѣнно.
МЕЦ. и АГР. Желаемъ тебѣ успѣха.
ЛЕП. Прощайте!
СЦЕНА 5.
правитьКЛЕО. Музыки, музыки — грустной пищи влюбленныхъ.
СЛУЖ. Эй, музыканты!
КЛЕО. Нѣтъ, оставимъ музыку; пойдемъ, поиграемъ на билліардѣ, Харміана.
ХАРМ. У меня болитъ рука; играй лучше съ Мардіаномъ.
КЛЕО. Играть съ евнухомъ все равно, что съ женщиной. Ну, почтеннѣйшій, идемъ играть со мной.
МАРД. Готовъ, какъ могу, моя владычица.
КЛЕО. Доброе желаніе извиняетъ и плохое исполненіе; но я ужъ раздумала. Принесите мою удочку — отправимся на рѣку; тамъ, при звукахъ отдаленной музыки, я примусь обманывать златоперыхъ рыбокъ, пронзать острымъ крючкомъ слизистыя жабры ихъ; представляя себѣ каждую Антоніемъ, я буду вытаскивать ихъ изъ воды съ восклицаніемъ: а, а, попался!
ХАРМ. Какъ было весело, когда вы побились съ нимъ объ закладъ, кто скорѣе поймаетъ, и онъ, съ торжествомъ, вытащилъ соленую рыбу, которую твой водолазъ нацѣпилъ на крючокъ его.
КЛЕО. О, это время — золотое время! Я вывела его изъ терпѣнія моимъ смѣхомъ; въ ту же ночь смѣхомъ и успокоила, а на слѣдующее утро, еще до девяти часовъ, упоила до усыпленія и тогда нарядила его въ мои одежды, а сама препоясалась филиппійскимъ мечемъ его[15].
Ахъ, изъ Италіи! Наполни же мои уши, такъ долго томившіяся безплодіемъ, твоими плодоносными вѣстями.
ВѢСТ. Царица —
КЛЕО. Антоній умеръ? — Подлый рабъ, ты умертвишь свою владычицу, если скажешь это; скажешь: здоровъ и свободенъ, вотъ тебѣ золото, вотъ тебѣ, для поцѣлуя, рука — рука, которую лобызали цари, и лобызая, дрожали.
ВѢСТ. На здоровье онъ не жаловался.
КЛЕО. Вотъ тебѣ еще золота. Но послушай, вѣдь мы часто говоримъ и про мертвыхъ, что они на здоровье не жалуются; если ты говоришь въ этомъ смыслѣ — я растоплю это золото, и залью имъ зловѣщую пасть твою.
ВѢСТ. Добрая царица, выслушай меня —
КЛЕО. Говори, говори — я слушаю; но твое лицо не предвѣщаетъ ничего добраго. Если Антоніи здоровъ и свободенъ — зачѣмъ же это кислое выраженіе для объявленія такой радостной вѣсти? Если онъ боленъ, тебѣ слѣдовало явиться не въ видѣ человѣка, а въ видѣ фуріи, увѣнчанной змѣями.
ВѢСТ. Угодно тебѣ выслушать меня?
КЛЕО. Мнѣ хотѣлось бы прибить тебя прежде чѣмъ заговоришь; но скажешь: Антоній живъ, здоровъ, не плѣнникъ, а другъ Цезаря — я осыплю тебя золотымъ дождемъ, градомъ драгоцѣнныхъ перловъ.
ВѢСТ. Онъ здоровъ —
КЛЕО. Прекрасно.
ВѢСТ. Другъ Цезаря —
КЛЕО. Ты честный человѣкъ.
ВѢСТ. Цезарь и онъ друзья болѣе, чѣмъ когда —
КЛЕО. Я обогащу тебя.
ВѢСТ. Но —
КЛЕО. Мнѣ не нравится это «но» — оно уничтожаетъ все хорошее предшествовавшаго; это противное «но» — тюремщикъ, готовый вывести какого нибудь страшнаго преступника. Прошу, вытряхай же скорѣе въ мой слухъ всю котомку вѣстей твоихъ — все вмѣстѣ: и дурное и хорошее. Ты говоришь: онъ другъ Цезаря, здоровъ и свободенъ?
ВѢСТ. Свободенъ? нѣтъ, я не говорилъ этого. Онъ связанъ Октавіей.
КЛЕО. Какъ?
ВѢСТ. Какъ человѣкъ, обязанный раздѣлять ея ложе.
КЛЕО. Я поблѣднѣла, Харміана?
ВѢСТ. Онъ женился на Октавіи.
КЛЕО. (Бьетъ его). Жесточайшая изъ чумъ да овладѣетъ тобою!
ВѢСТ. Молю, успокойся, царица.
КЛЕО. (Продолжая бить его). Что говоришь ты? — Вонъ гнусный рабъ, или я вышибу твои глаза какъ мячи, не оставлю волоса на головѣ; велю бичевать желѣзными прутьями, варить въ разсолѣ, въ ѣдкомъ щелокѣ.
ВѢСТ. Но вѣдь не я устроилъ этотъ бракъ; я принесъ только вѣсть о немъ.
КЛЕО. Скажи, что ты солгалъ, и я подарю тебѣ цѣлую область, заставлю тебя гордиться счастіемъ; ограничу этими побоями наказаніе за то, что вывелъ меня изъ себя; исполню, сверхъ того, все, что можетъ пожелать твоя скромность.
ВѢСТ. Онъ женился, царица.
КЛЕО. (Выхватывая кинжалъ). Бездѣльникъ, твой часъ пробилъ!
ВѢСТ. Если такъ — я бѣгу. Я тутъ ни въ чемъ не виноватъ. (Убѣгаетъ).
ХАРМ. Добрая царица, приди въ себя; вѣдь онъ невиненъ.
КЛЕО. Громъ разитъ и невинныхъ. О, исчезни же Египетъ въ водахъ Нила! все кроткое обратись въ змѣй ядовитыхъ! — Воротите раба; какъ ни бѣснуюсь я — я не укушу его. Воротите его.
ХАРМ. Онъ боится.
КЛЕО. Я не сдѣлаю ему никакого зла. Руки мои достаточно обезчещены уже тѣмъ, что били существо далеко низшее меня, тогда какъ я сама во всемъ виновата.
Подойди. Честно, но всегда опасно приносить дурныя вѣсти; хорошія снабжай хоть тысячей языковъ, но дурныя — пусть высказываются сами, когда дадутъ почувствовать себя.
ВѢСТ. Я исполнялъ долгъ свой.
КЛЕО. Женился онъ? Новымъ «да» ты ужъ не усилишь моей ненависти къ тебѣ.
ВѢСТ. Женился, царица.
КЛЕО. Да покараютъ тебя боги! Ты все еще стоишь на своемъ?
ВѢСТ. Прикажешь лгать?
КЛЕО. Желала бы, хотябъ половина Египта уничтожилась волнами, обратилась въ садокъ твердо-чешуйныхъ гадинъ. Вонъ! исчезни! будь ты Нарцизъ — для меня ты былъ бы все-таки чудище. Такъ женился?
ВѢСТ. Прости, государыня —
КЛЕО. Женился?
ВѢСТ. Не гнѣвайся на нежеланіе прогнѣвать тебя. Вѣдь наказывать за то, что сама заставляешь дѣлать — величайшая несправедливость. Да, онъ женился на Октавіи.
КЛЕО. О, еслибъ его вѣроломство сдѣлало и тебя бездѣльникомъ! — И это вѣрно, вѣрно? — Удались! товаръ, привезенный тобою изъ Рима, слишкомъ дорогъ для меня: пусть остается у тебя, разоритъ тебя въ конецъ. (Вѣстникъ уходитъ).
ХАРМ. Успокойся, добрая государыня.
КЛЕО. Превознося Антонія, я унижала Цезаря.
ХАРМ. Сколько разъ.
КЛЕО. И вотъ, я наказана за это. Выведите меня отсюда; я лишаюсь чувствъ — о, Ира! Харміана! — Теперь ничего, прошло. — Добрый Алексасъ, сходи къ вѣстнику, разспроси: какое лицо у Октавіи, сколько ей лѣтъ, какой характеръ; не забудь спросить и о цвѣтѣ волосъ, и возвращайся ко мнѣ какъ можно скорѣе. (Алексасъ уходитъ).-- Я навсегда отрекаюсь отъ него — нѣтъ, нѣтъ, не отрекаюсь, милая Харміана! Хоть бы онъ и походилъ съ одной стороны на Горгону, но вѣдь съ другой — онъ все-таки Марсъ. — (Мардіану). Скажи Алексасу, чтобъ онъ спросилъ и о ростѣ. — Пожалѣй обо мнѣ, Харміана, но не говори ни слова. — Проводи меня въ мою комнату.
СЦЕНА 6.
правитьПОМ. Теперь, такъ-какъ мы обмѣнялись заложниками, поговоримъ передъ битвой.
ЦЕЗ. Да, оно благоразумнѣе переговорить прежде; съ этой то цѣлью мы заранѣе и отправили къ тебѣ наши предложенія письменно. Если ты обдумалъ ихъ — повѣдай намъ: согласенъ ли вложить въ ножны недовольный мечь, возвратить въ Сицилію тысячи храбрыхъ юношей, которымъ иначе погибнуть здѣсь?
ПОМ. Слушайте же, что я скажу вамъ — вамъ, тремъ единственнымъ властителямъ міра, главнымъ намѣстникамъ боговъ. Я не понимаю, отъ чего же и отцу моему, оставившему сына и друзей, не имѣть мстителей, когда Юлій Цезарь, являвшійся Бруту при Филиппи, видѣлъ какъ, за него, вы тамъ бились? Что сдѣлало блѣднаго Кассія заговорщикомъ? что заставило всѣми уважаемаго, честнаго Римлянина Брута и прочихъ пламенныхъ защитниковъ свободы обагрить Капитолій кровью? Одно только желаніе, чтобы человѣкъ не становился выше человѣка. Тоже самое побудило и меня снарядить флотъ, подъ бременемъ котораго цѣнится негодующій океанъ; я хотѣлъ наказать злобный Римъ за неблагодарность, оказанную имъ благородному отцу моему.
ЦЕЗ. Сообрази время.
АНТ. Ты не запугаешь насъ своимъ флотомъ, Помпей; мы поговоримъ съ тобою и на морѣ, а на сушѣ, ты знаешь, мы далеко богаче тебя средствами.
ПОМ. Да, на сушѣ ты, въ самомъ дѣлѣ, богаче меня — домомъ отца моего, и такъ-какъ кукушка никогда не вьетъ гнѣзда себѣ, то и оставайся въ немъ, пока можешь.
ЛЕП. Все это рѣшительно нейдетъ къ дѣлу, а потому, прошу, скажи прямо: принимаешь ты посланныя къ тебѣ предложенія?
ЦЕЗ. Это главное.
АНТ. Мы нисколько не уговариваемъ тебя; бери въ расчетъ только собственныя выгоды.
ЦЕЗ. И всѣ послѣдствія, если погонишься за большимъ.
ПОМ. Вы предлагаете мнѣ Сицилію и Сардинію съ тѣмъ, чтобъ я очистилъ море отъ пиратовъ и прислалъ въ Римъ хлѣба, и, если соглашусь, разойтись по домамъ съ мечами не зазубренными, со щитами безъ царапинки?
ЦЕЗ. АНТ. ЛЕП. Да, таковы наши предложенія.
ПОМ. Такъ знайте же, что я шелъ сюда съ цѣлью принятъ ихъ; но меня раздразнилъ нѣсколько Маркъ Антоній. — Послушай, Антоній — хоть я и уменьшу цѣну услуги, самъ напоминая о ней — а все-таки скажу: когда Цезарь воевалъ съ твоимъ братомъ, твоя мать пріѣхала въ Сицилію и была принята мною дружески.
АНТ. Слышалъ, Помпей, и постоянно думалъ, какъ бы достойно отблагодарить тебя за это.
ПОМ. Руку! — Я никакъ не предполагалъ встрѣтить тебя здѣсь.
АНТ. Постѣли на Востокѣ страшно мягки. Благодарю, что вызвалъ сюда раньше, чѣмъ я расчитывалъ; я выигралъ черезъ это.
ЦЕЗ. Ты много перемѣнился съ послѣдняго нашего свиданія.
ПОМ. Можетъ быть. Какъ ни избраздило бы, однакожъ, враждебное счастіе лицо мое — не пробраться ему все-таки въ грудь, не поработить сердца.
ЛЕП. Душевно радъ видѣть тебя.
ПОМ. Благодарю, Лепидъ. — Теперь, такъ-какъ мы во всемъ согласились, я попросилъ бы перевести наши условія на бумагу и скрѣпить ихъ подписями.
ЦЕЗ. Это первое, что слѣдуетъ сдѣлать.
ПОМ. А за тѣмъ, прежде чѣмъ разстанемся, почемужъ бы каждому изъ насъ и не почтить другъ друга пиромъ? Бросимъ жеребій: кому первому.
АНТ. Позволь мнѣ, Помпей.
ПОМ. Нѣтъ, Антоній, бросимъ жеребій; вѣдь тебѣ все равно: первый или послѣдній — ты, во всякомъ случаѣ, превзойдешь насъ утонченнымъ повареннымъ искуствомъ Египта. Я слышалъ: отъ тамошнихъ пировъ растолстѣлъ даже и Цезарь.
АНТ. Чего не слышалъ ты!
ПОМ. Чтожъ, тутъ нѣтъ ничего дурнаго.
АНТ. Какъ и въ твоихъ словахъ.
ПОМ. Я слышалъ это; слышалъ еще, какъ Аполлодоръ проносилъ къ нему —
ЭНОБ. Ну, проносилъ; стоитъ толковать объ этомъ!
ПОМ. Что же, если смѣю спросить?
ЭНОБ. Да извѣстную царицу — въ перинѣ.
ПОМ. Ахъ, я только теперь узналъ тебя. Какъ поживаешь?
ЭНОБ. Недурно; поживу, какъ кажется, и еще лучше: вѣдь впереди четыре пира.
ПОМ. Руку! я никогда не питалъ къ тебѣ ненависти, а въ битвахъ завидовалъ твоему мужеству.
ЭНОБ. Я самъ никогда не имѣлъ особенной любви къ тебѣ, а хвалилъ, когда ты заслуживалъ похвалу въ десять разъ большую моей.
ПОМ. Будь всегда такъ прямодушенъ: это такъ идетъ къ тебѣ. — Прошу всѣхъ на мой корабль. Милости просимъ.
ЦЕЗ. АНТ. ЛЕП. Веди.
ПОМ. Идемъ. (Уходитъ съ Цезаремъ, Антоніемъ, Лепидомъ и съ войсками).
МЕН. (Про себя). Ну, Помпей, твой отецъ никогда не заключилъ бы такого договора! — (Энобарбу). Мы съ тобой имѣли уже, кажется, случай познакомиться.
ЭНОБ. Полагаю: на морѣ.
МЕН. Именно.
ЭНОБ. Ты отличился на морѣ.
МЕН. А ты на сушѣ.
ЭНОБ. Я готовъ хвалить всякаго, кто вздумаетъ хвалить меня, хоть и убѣжденъ, что невозможно не признать моихъ подвиговъ на сушѣ.
МЕН. Какъ и моихъ на морѣ.
ЭНОБ. Такъ, но отъ нѣкоторыхъ, для своей же пользы, тебѣ можно и отречься; вѣдь ты былъ страшнымъ грабителемъ на морѣ.
МЕН. А ты на сушѣ.
ЭНОБ. Отъ этого я отрекаюсь рѣшительно. И все-таки, давай руку, Менасъ; имѣй наши глаза власть — они подцѣпили бы здѣсь двухъ цѣлующихся грабителей.
МЕН. Но вѣдь лица у всѣхъ честны, каковы бы тамъ ни были руки.
ЭНОБ. Ну, этого нельзя сказать про лица хорошенькихъ женщинъ.
МЕН. Потому что они воруютъ сердца.
ЭНОБ. Мы шли сюда сражаться съ вами.
МЕН. Признаюсь, мнѣ досадно, что, вмѣсто того, пришлось пировать. Помпей просмѣялъ нынче свое счастье.
ЭНОБ. Если такъ, то ему ужъ и не выплакать его назадъ.
МЕН. Твоя правда. А Марка Антонія мы никакъ не думали здѣсь встрѣтить; скажи пожалуста: женился онъ на Клеопатрѣ?
ЭНОБ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
МЕН. Да, Октавіей; она была за Каемъ Марцелломъ.
ЭНОБ. А теперь за Маркомъ Антоніемъ.
МЕН. Не можетъ быть?
ЭНОБ. Повѣрь.
МЕН. Въ такомъ случаѣ, онъ и Цезарь связаны навѣки.
ЭНОБ. Приведись мнѣ предсказывать судьбу этой связи — я не сказалъ бы этого.
МЕН. Я думаю, тутъ дѣйствовала не столько любовь, сколько политика.
ЭНОБ. Я того же мнѣнія; но ты увидишь, что союзъ, который, повидимому, долженъ скрѣпить дружбу ихъ — первый и задушитъ ее. Октавія тиха, скромна и холодна.
МЕН. Ктожъ не пожелалъ бы такой жены?
ЭНОБ. Тотъ, кто самъ не таковъ — Маркъ Антоній. Онъ возвратится къ своему египетскому блюду; тогда вздохи Октавіи вздуютъ огонь въ Цезарѣ, и, какъ я сказалъ, то, что скрѣпляло дружбу ихъ, сдѣлается главной причиной разрыва. Антоній будетъ тамъ, гдѣ его любовь, а здѣсь онъ женился только на выгодѣ.
МЕН. Можетъ быть оно такъ и будетъ. Однакожъ, не отправиться ли намъ на корабль? Мнѣ хочется выпить за твое здоровье.
ЭНОБ. Почемужъ и не выпить; къ этому мы порядкомъ пріучили уже наши горла въ Египтѣ.
МЕН. Такъ пойдемъ.
СЦЕНА 7.
править1 сл. Они сейчасъ явятся сюда. Иные такъ ужъ нетверды на ногахъ, что свалятся и отъ малѣйшаго вѣтерка.
2 сл. Лепидъ краснехонекъ.
1 сл. Да они заставили его пить и за немогущихъ.
2 сл. Заговорятъ они другъ другу колкости — онъ сейчасъ же кричитъ: «полноте», и принимается ублажать ихъ просьбами, а себя кубкомъ.
1 сл. Увеличивая собственную разладицу съ разсудкомъ.
2 сл. Вотъ оно, каково попасть въ общество великихъ людей. По моему и безполезная тростинка не хуже копья, котораго не могу поднять.
1 сл. Высшій кругъ, когда тебя призовутъ въ него, и ты остается въ немъ незамѣчаемымъ, не имѣя возможности вращаться, тоже что пустыя, страшно обезображивающія лицо глазницы.
АНТ. Такъ ужъ заведено у нихъ, Цезарь. По степени разлитія Нила, которая опредѣляется мѣтками на одной изъ пирамидъ, они предузнаютъ будетъ ли урожай, или неурожай. Чѣмъ больше разлитіе, тѣмъ больше надеждъ; войдетъ онъ въ берега — земледѣлъ бросаетъ сѣмя въ илъ и тину, и жатва созрѣваетъ въ самое короткое время.
ЛЕП. У васъ есть тамъ престранныя змѣи?
АНТ. Есть, Лепидъ.
ЛЕП. Ваши египетскія змѣи выводятся вѣдь изъ ила, дѣйствіемъ вашего солнца; точно также и ваши крокодилы?
АНТ. Да.
ПОМ. Садитесь! — Здоровье Лепида.
ЛЕП. Я хоть и не совсѣмъ того — не отстану, однакожъ.
ЭНОБ. Пока не заснешь; боюсь только, что это случится прежде, чѣмъ отстанешь.
ЛЕП. Да, я слышалъ, Птоломеевы пирамиды очень замѣчательны; право, я слышалъ это.
МЕН. (Тихо Помпею). На одно слово.
ПОМ. Что тамъ? говори на ухо.
МЕН. (Тихо). Прошу, встань; на одно только слово.
ПОМ. Погоди. — Этотъ кубокъ Лепиду.
ЛЕП. Что же это за штука крокодилъ-то вашъ?
АНТ. Видомъ онъ совершенно походитъ на себя; толщиной нисколько не превосходитъ толщины, а ростомъ — роста своего; движется собственными членами; кормится тѣмъ, чѣмъ питается, а распадется на составныя начала — переселяется въ другія существа.
ЛЕП. А цвѣта какого?
АНТ. Тоже собственнаго.
ЛЕП. Странный змѣй.
АНТ. Да; и слезы у него влажныя.
ЦЕЗ. Удовлетворится ли онъ этимъ описаніемъ?
АНТ. Еще бы не удовлетворился послѣ новаго кубка, поднесеннаго Помпеемъ; иначе онъ истый Эпикуреецъ.
ПОМ. (Тихо Менасу), Да по мнѣ хоть полезай въ петлю. Вотъ, выдумалъ еще — убирайся; дѣлай, что приказываютъ. — Гдѣ же кубокъ?
МЕН. (Тихо). Ради моей службы, встань и выслушай меня.
ПОМ. (Отходя съ нимъ въ сторону). Ты кажется съ ума сошолъ. Ну, что такое?
МЕН. Я всегда снималъ шапку передъ твоимъ счастіемъ.
ПОМ. Да, ты всегда служилъ мнѣ вѣрно; чтожъ далѣе? — Живѣй, друзья!
АНТ. Берегись этой мѣли, Лепидъ — сядешь.
МЕН. Хочешь быть властелиномъ всего міра?
ПОМ. Что?
МЕН. Хочешь быть властелиномъ всего міра, говорю я?
ПОМ. Какже это?
МЕН. Согласись только, и, какъ я ни бѣденъ — я подарю тебѣ цѣлый міръ.
ПОМ. Ты пьянъ.
МЕН. Нѣтъ, Помпей, я воздерживался. Дерзни — и будешь земнымъ Зевсомъ; захоти — и все, объемлемое океаномъ и небомъ, будетъ твоимъ.
ПОМ. Да какимъ же образомъ?
МЕН. Три властителя міра, три твои соперника на твоемъ кораблѣ; позволь перерѣзать канатъ: уйдемъ въ открытое море — перерѣжь имъ горла, и все твое.
ПОМ. А! — Зачѣмъ же ты не сдѣлалъ этого, не говоря мнѣ? Такое дѣло, сверши его я — гнусность; сверши ты — превосходнѣйшая услуга. Ты долженъ знать, что не выгода управляетъ моей честью, а честь — выгодой. Жалей, что твой языкъ такъ глупо измѣнилъ твоему замыслу; выполненный безъ моего вѣдома — впослѣдствіи онъ былъ бы одобренъ мною, а теперь, я не могу не осудить его. Забудь о немъ, и пей!
МЕН. (Про себя). Съ этого мгновенія, я не слѣдую уже за твоимъ блѣднѣющимъ счастіемъ; кто ищетъ и не беретъ его, когда предлагаютъ — не найдетъ его никогда.
ПОМ. Здоровье Лепида!
АНТ. Отнесите его на берегъ. — Помпей, я пью за него.
ЭНОБ. Менасъ, твое здоровье.
МЕН. Благодарю, Энобарбъ.
ПОМ. Наливайте по самый край!
ЭНОБ. (Показывая на служителя, уносящаго Лепида). Вотъ силачь-то, Менасъ!
МЕН. Почему же?
ЭНОБ. Да вѣдь онъ несетъ третью часть міра; не видишь?
МЕН. Опьянѣла стало-быть третья часть; желалъ бы того же и остальнымъ, чтобъ ужъ онъ весь шолъ кругомъ.
ЭНОБ. Пей, и пойдетъ.
МЕН. Пьемъ!
ПОМ. А все это не александрійскій еще пиръ.
АНТ. Близится къ нему. — Чокайтесь дружнѣе! — Твое здоровье, Цезарь.
ЦЕЗ. Я попросилъ бы избавить. Вѣдь страшная работа ополаскивать мозгъ, когда онъ становится все грязнѣй отъ этого.
АНТ. Подчинись требованіямъ времени.
ЦЕЗ. Пей — я отвѣчу; но по моему, право, лучше не пить ничего цѣлые четыре дня, чѣмъ разомъ выпить столько.
ЭНОБ. А что, доблестный вождь мой, не проплясать ли намъ, во славу этой попойки, египетскихъ Вакханалій?
ПОМ. Плясать, непремѣнно плясать!
АНТ. Схватимся за руки, пока побѣдоносное вино не погрузило чувствъ нашихъ въ тихую, сладостную Лету.
ЭНОБ. Беритесь же за руки. — Музыка, громи наши уши! Я, между тѣмъ, разставлю васъ, какъ надо; вотъ, этотъ молодецъ будетъ запѣвалой, а припѣвъ мы грянемъ, во всю мочь, хоромъ. (Музыка; Энобарбъ соединяетъ руки ихъ и ставитъ въ кружокъ).
Эй, сюда, о, Вакхъ, вина властитель,
Щуро-глазый, пухлый обольститель!
Въ твоихъ бочкахъ всѣхъ заботъ забвенье,
Грозды въ нашихъ кудряхъ украшенье.
Наполняй же насъ виномъ,
Пока міръ пойдетъ кругомъ!
ЦЕЗ. Довольно! — Доброй ночи, Помпей! — Идемъ, братъ; прошу тебя: великія обязанности наши негодуютъ на такое легкомысліе. — Разойдемся, друзья; вы видите: щеки горятъ, крѣпкій Энобарбъ слабѣе вина, и мой языкъ прилипаетъ. Буйный хмѣль сдѣлалъ насъ почти шутами. Что говорить еще — доброй ночи. — Давай руку, любезный Антоній.
ПОМ. А мы помѣримся еще на берегу.
АНТ. Непремѣнно. Руку!
ПОМ. О, Антоній, ты владѣешь домомъ отца моего — но что говорить объ этомъ! вѣдь мы друзья. — Сойдемъ въ лодку.
ЭНОБ. Осторожнѣе, не упадите въ воду. (Помпей, Цезарь, Антоній и свита ихъ уходятъ). Менасъ, я не хочу на берегъ.
МЕН. Пойдемъ въ мою каюту. — Трубы, Флейты, барабаны и, что тамъ еще — греми все! Пусть самъ Нептунъ слышитъ наше прощаніе съ великими. Ну, гремите же, чортъ васъ возьми! — Валяй! (Громъ трубъ и барабановъ).
ЭНОБ. Ура! шапки вверхъ!
МЕН. Ура! — Идемъ, товарищь! (Уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ III.
правитьСЦЕНА 1.
правитьВЕН. Теперь не встанешь ты, стрѣлометная Парѳія; благодатное счастіе сдѣлало меня мстителемъ за смерть Марка Красса. — Несите трупъ царскаго сына передъ войскомъ. — Ородъ, ты поплатился Пакоромъ[16] за Марка Красса.
СИЛ. Благородный Вентидій, пока твой мечь дымится еще кровью Парѳянъ, преслѣдуй ихъ, гонись за ними въ Мидію, Месопотамію, во всѣ мѣста, куда бы ни обратились они, и тогда Антоній, великій полководецъ твой, возведетъ тебя на тріумфальную колесницу, увѣнчаетъ твою главу лаврами.
ВЕН. Нѣтъ, Силій, я довольно сдѣлалъ. Подчиненному не слѣдуетъ слишкомъ уже отличаться; для него, зачастую, и бездѣйствіе — не забывай итого никогда, Силій, — лучше громкихъ подвиговъ въ отсутствіи начальника. Цезарь и Антоній всегда выигрывали не столько своей личностью, сколько доблестями своихъ подчиненныхъ. Соссій, начальствовавшій передо мною въ Сиріи, утратилъ расположеніе Антонія именно отъ того, что скоро прославился. Кто на войнѣ успѣваетъ болѣе своего начальника, тотъ дѣлается какъ бы начальникомъ своего начальника, а честолюбіе, добродѣтель воина, всегда предпочтетъ и уронъ побѣдѣ, затемняющей его собственную славу. Я могъ бы и еще болѣе сдѣлать для Антонія, но оскорблю его этимъ и, такимъ образомъ, уничтожу всѣ мои заслуги.
СИЛ. Вентидій, ты вполнѣ одаренъ тѣмъ, безъ чего едва ли и отличишь воина отъ меча его. Будешь писать къ Антонію?
ВЕН. Напишу, что мы сдѣлали его именемъ, этимъ чародѣйственнымъ словомъ въ битвахъ; какъ отъ его знаменъ, отъ его благоустроенныхъ войскъ, съ позоромъ, помчались съ поля, доселѣ побѣдоносные всадники Парѳіи.
СИЛ. Гдѣ онъ теперь?
ВЕН. Хотѣлъ быть въ Аѳинахъ. Мы явимся туда прежде его, если не задержитъ бремя добычи. — Впередъ друзья!
СЦЕНА 2.
правитьАГР. Ну что, разстались братья?
ЭНОБ. Съ Помпеемъ покончили, и онъ уѣхалъ; остальные трое скрѣпляютъ договоръ. Октавія плачетъ о томъ, что должна оставить Римъ; Цезарь печаленъ, а Лепидъ страждетъ, съ Помпеева пира, какъ говоритъ Менасъ, дѣвичьей немощью.
АГР. Славный человѣкъ, Лепидъ.
ЭНОБ. Превосходный. Какъ онъ любитъ Цезаря!
АГР. И какъ обожаетъ Антонія!
ЭНОБ. Цезарь — да это Юпитеръ человѣчества!
АГР. А Антоній богъ Юпитера.
ЭНОБ. Какъ? Цезаря, ни съ кѣмъ несравнимаго?
АГР. Антоній — птица аравійская[17]!
ЭНОБ. Захочешь похвалить Цезаря — скажи: Цезарь, и довольно.
АГР. Не шутя, онъ обоихъ угощаетъ самыми блестящими похвалами.
ЭНОБ. Цезаря онъ любитъ больше. Любитъ, конечно, и Антонія такъ, что ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писатели, ни барды, ни поэты не могутъ ни вообразить, ни высказать, ни описать, ни воспѣть, ни вычислить любви его; но, что касается до Цезаря — на колѣни, на колѣни, и благоговѣй!
АГР. Онъ любитъ обоихъ.
ЭНОБ. Они крылья его, а онъ — жукъ ихъ. — (Трубы). Это призывъ на коней; прощай, благородный Агриппа!
АГР. Прощай! желаю тебѣ всякаго счастія.
АНТ. Простимся здѣсь.
ЦЕЗ. Ты берешь большую часть меня самого; люби меня въ ней. — Сестра, будь такой женой, какой я всегда воображалъ тебя; докажи, что я могъ поручиться за тебя всѣмъ. — Благородный Антоній, прошу, не сдѣлай эту воплощенную добродѣтель, къ которой мы прибѣгли, какъ къ цементу, для скрѣпленія зданія нашей дружбы — разрушительнымъ для него тараномъ; безъ нея мы любили бы другъ друга даже больше, если не будемъ дорожить ею оба.
АНТ. Не оскорбляй меня недовѣріемъ.
ЦЕЗ. Я все сказалъ.
АНТ. Никогда не подамъ я, какъ бы ты ни выискивалъ, ни малѣйшаго повода къ тому, чего, кажется, опасаешься. Да хранятъ тебя боги; да склонятъ сердца Римлянъ на всѣ твои желанія. Простимся.
ЦЕЗ. Прощай, милая сестра, прощай; да будутъ благосклонны къ тебѣ стихіи и да живятъ духъ твой всѣми возможными радостями. Прости!
ОКТ. Благородный братъ мой!
АНТ. Апрѣль въ ея глазахъ; это весна любви, и слезы — дождь, возвѣщающій ее. Утѣшься.
ОКТ. Смотри хорошенько за домомъ моего мужа, и —
ЦЕЗ. Что, Октавія?
ОКТ. Я скажу тебѣ на ухо.
АНТ. Языкъ не повинуется сердцу и сердце не можетъ совладать съ языкомъ; колеблется, какъ пушистое лебединое перушко на сильно взволнованномъ потокѣ, не испрокидываясь ни въ ту, ни въ другую сторону.
ЭНОБ. (Тихо Агриппѣ). Глаза Цезаря какъ будто слезятся.
АГР. На челѣ какъ бы облако.
ЭНОБ. Это скверно и въ лошади[18], тѣмъ паче въ человѣкѣ.
АГР. Отчего же? Вѣдь и Антоній чуть-чуть не ревѣлъ, когда увидалъ Юлія Цезаря мертвымъ; плакалъ и при Филиппи надъ трупомъ Брута.
ЭНОБ. Да, въ томъ году онъ дѣйствительно страдалъ насморкомъ: орошалъ слезами и то, что губилъ съ радостью. Не вѣрь имъ, пока и я не заплачу.
ЦЕЗ. Нѣтъ, милая Октавія, я часто буду писать къ тебѣ; время не ослабитъ моей о тебѣ памяти.
АНТ. Довольно, кончи! я поспорю съ тобой любовью. Обнимаю тебя еще разъ, и за тѣмъ, предоставляю богамъ.
ЦЕЗ. Прощайте; будьте счастливы!
ЛЕП. Да озаряютъ вашъ путь всѣ благодатныя созвѣздія!
ЦЕЗ. Прощайте, прощайте!
АНТ. Прощай!
СЦЕНА 3.
правитьКЛЕО. Гдѣжь вѣстникъ?
АЛЕК. Онъ боится предстать предъ тебя.
КЛЕО. Вздоръ, вздоръ!
Подойди, любезный!
ВѢСТ. Добрая царица, и Иродъ іудейскій не посмѣетъ взглянуть на тебя, когда ты въ гнѣвѣ.
КЛЕО. Я добуду голову этого Ирода; но какъ, когда Антоній, отъ котораго я могла бы потребовать ее, уѣхалъ? — Подойди ближе.
ВѢСТ. Многомилостивая царица —
КЛЕО. Ты видѣлъ Октавію?
ВѢСТ. Видѣлъ.
КЛЕО. Гдѣ?
ВѢСТ. Въ Римѣ. Я разсмотрѣлъ лицо ея какъ нельзя лучше; она шла, ведомая братомъ и Маркомъ Антоніемъ.
КЛЕО. Она также высока, какъ я?
ВѢСТ. Нѣтъ.
КЛЕО. Слышалъ, какъ она говоритъ? пискливо, или грубо?
ВѢСТ. Она какъ-то тянетъ.
КЛЕО. И это не краситъ; долго онъ не можетъ любить ее.
ХАРМ. Любить ее? о, Изида, да это невозможно!
КЛЕО. Я тоже думаю, Харміана; тянетъ и ростъ карлицы! Есть что нибудь величественное въ походкѣ? Припомни, если видалъ величественную походку.
ВѢСТ. Она просто ползаетъ: что стоитъ, что движется — все равно; она болѣе тѣло, чѣмъ жизнь; болѣе изваяніе, чѣмъ существо одушевленное.
КЛЕО. Такъ ли?
ВѢСТ. Такъ, или я совершенно лишонъ наблюдательности.
ХАРМ. Въ цѣломъ Египтѣ не найдешь и трехъ, одаренныхъ ею въ такой степени.
КЛЕО. Да, онъ смышленъ: я вижу это. — Въ ней нѣтъ ничего такого. — И судитъ онъ весьма здраво.
ХАРМ. Чрезвычайно.
КЛЕО. Не можешь ли сказать, какихъ она лѣтъ?
ВѢСТ. Она была уже вдовой.
КЛЕО. Вдовой? — Слышишь, Харміана?
ВѢСТ. Полагаю: лѣтъ тридцати.
КЛЕО. А какое у нея лицо: длинное, или круглое?
ВѢСТ. Страшно круглое.
КЛЕО. Съ такимъ лицомъ по большой части бываютъ глупы. — Ну, а какого цвѣта волосы?
ВѢСТ. Черные, а лобъ такъ малъ, какъ только можешь пожелать.
КЛЕО. Вотъ тебѣ золото. Не сердись, что я сначала обошлась съ тобой такъ сурово; я нахожу тебя очень способнымъ, и потому дамъ новое порученіе. Теперь ступай, приготовься, письма наши написаны уже. (Вѣстникъ уходитъ).
ХАРМ. Славный человѣкъ.
КЛЕО. Да; мнѣ право жаль, что прибила его. А вѣдь, по его разсказамъ, въ ней, въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ ничего —
ХАРМ. Рѣшительно ничего.
КЛЕО. Онъ видалъ красоту и величіе — можетъ судить.
ХАРМ. Еще бы не могъ, служивши столько лѣтъ тебѣ.
КЛЕО. Мнѣ хотѣлось бы спросить его еще объ одномъ, добрая Харміана; а впрочемъ, послѣ — ты приведешь его ко мнѣ, когда кончу письма. Можетъ быть все уладится еще.
ХАРМ. Ручаюсь.
СЦЕНА 4.
правитьАНТ. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія, не это только; я извинилъ бы это и еще тысячу другаго, подобнаго, но онъ снова возсталъ войной противъ Помпея, составилъ завѣщаніе и прочелъ его народу. Обо мнѣ онъ говорилъ чрезвычайно мало; гамъ же, гдѣ не могъ не отозваться съ уваженіемъ — отзывался холодно, нехотя; обходилъ всякій поводъ къ похваламъ[19], или бормоталъ ихъ сквозь зубы.
ОКТ. Другъ мой, не вѣрь всему, или, если ужъ не можешь не вѣрить — не принимай всего такъ сильно къ сердцу. Разсоритесь вы — обязанная молиться за обоихъ — я буду несчастнѣйшею изъ женъ. Боги насмѣются надо мною, когда я паду передъ ними и воскликну: о, благословите моего супруга и повелителя! и тотчасъ уничтожу эту мольбу столь же громкимъ восклицаніемъ: о, благословите брата моего! Молить побѣды и мужу и брату — молить и уничтожать молитву; нѣтъ средняго пути между этими крайностями.
АНТ. Милая Октавія, обрати свою любовь къ тому, кто болѣе старается о сохраненіи ея. Утрачу честь — утрачу самого себя; лучше не быть твоимъ, чѣмъ твоимъ да обезчещеннымъ. Я согласенъ, впрочемъ, на твою просьбу: поѣзжай, будь посредницей; а между тѣмъ, я все-таки займусь приготовленіями къ войнѣ, весь позоръ которой падетъ на твоего брата. Спѣши, если хочешь, чтобъ желанія твои исполнились.
ОКТ. Благодарю, мой повелитель. Всемогущій Юпитеръ даруетъ мнѣ, изъ слабыхъ слабѣйшей, силу примирить васъ. Война между вами — это все равно, еслибъ земной шаръ разсѣлся и страшную разсѣлину эту пришлось выполнять трупами убитыхъ.
АНТ. Увидишь откуда началась вражда, туда и устреми свое неудовольствіе; вины наши никогда не могутъ быть такъ равны, чтобъ ты могла равно любить обоихъ. Ступай, займись приготовленіями къ отъѣзду; выбери себѣ какихъ хочешь спутниковъ, не жалѣй никакихъ издержекъ.
СЦЕНА 5.
правитьЭНОБ. Что новаго, другъ Эросъ?
ЭРОС. Да бродятъ престранныя новости.
ЭНОБ. Какія же?
ЭРОС. Цезарь и Лепидъ опять воевали съ Помпеемъ.
ЭНОБ. Старо; чтожъ вышло изъ этого?
ЭРОС. Цезарь, воспользовавшись Лепидомъ въ войнѣ противъ Помпея, вдругъ началъ отрицать его право на товарищество, не хочетъ, чтобъ онъ раздѣлялъ съ нимъ славу этого похода; мало этого, поставилъ ему въ вину какую-то старую переписку съ Помпесмъ и схватилъ его по собственному своему обвиненію. Такимъ образомъ, бѣдный третій въ заточеніи, изъ котораго освободитъ развѣ одна смерть.
ЭНОБ. И такъ, у міра остались только двѣ пасти; но еслибъ онъ бросилъ имъ и всю пищу, какую имѣетъ — они все-таки примутся грызть другъ друга. Гдѣ Антоній?
ЭРОС. Ходитъ по саду, отталкиваетъ ногой попадающіеся подъ нее сучки, восклицаетъ: глупецъ, Лепидъ! и грозитъ убійцѣ Помпея.
ЭНОБ. Нашъ флотъ готовъ уже къ отплытію.
ЭРОС. Въ Италію, противъ Цезаря. Да, я и забылъ, Домицій: Антоній требуетъ тебя къ себѣ. Всѣ мои новости я могъ бы разсказать и послѣ.
ЭНОБ. Ничего не выдетъ изъ этого; но пусть будетъ, что будетъ. Проводи меня къ нему.
ЭРОС. Идемъ.
СЦЕНА 6.
правитьЦЕЗ. Все это сдѣлано имъ изъ презрѣнія къ Риму; но это не все еще. Вотъ, что было въ Александріи: возсѣдая съ Клеопатрой, посреди площади, на посребренномъ возвышеніи, на золотыхъ престолахъ, съ Цезаріономъ, котораго они величаютъ сыномъ моего отца, и со всѣмъ незаконнымъ отродіемъ ихъ сладострастія у ногъ — онъ передалъ ей правленіе Египтомъ, провозгласилъ ее самодержавной царицей Нижней-Сиріи, Кипра и Лидіи.
МЕЦ. И это всенародно?
ЦЕЗ. На площади предназначенной для игръ. Тутъ же провозгласилъ онъ и своихъ сыновей царями царей: отдалъ Большую-Мидію, Парѳію и Арменію — Александру; Сирію, Киликію и Финикію — Птоломею. Она же была, въ этотъ день, въ нарядѣ Изиды; въ нарядѣ, въ которомъ, какъ разсказываютъ, и прежде часто являлась народу.
МЕЦ. Надо передать это всему Риму.
АГР. И безъ того недовольный уже его кичливостью, онъ окончательно разлюбитъ его.
ЦЕЗ. Народъ знаетъ это, принялъ, однакожъ, присланныя имъ обвиненія.
АГР. Кого же обвиняетъ онъ?
ЦЕЗ. Цезаря. Вопервыхъ тѣмъ, что мы, отнявъ Сицилію у Помпея, не выдѣлили слѣдующей ему части острова; говоритъ потомъ, что я не возвращаю кораблей, которыми онъ ссудилъ меня, и наконецъ, негодуетъ на исключеніе Лепида изъ тріумвирата и на удержаніе за собою всѣхъ доходовъ его.
АГР. Этого нельзя оставить безъ отвѣта.
ЦЕЗ. Я и не оставилъ. Я написалъ ему: что Лепидъ сдѣлался слишкомъ жестокъ, злоупотреблялъ власть свою и потому вполнѣ заслужилъ то, чему подвергся; что завоеванное мною я готовъ раздѣлить съ нимъ, если и онъ раздѣлитъ со мною Арменію и другія, покоренныя имъ царства.
МЕЦ. Онъ никогда не согласится на это.
ЦЕЗ. Не склонитъ, въ такомъ случаѣ, и меня на свои требованія.
ОКТ. Привѣтъ Цезарю и повелителю! привѣтъ возлюбленному Цезарю!
ЦЕЗ. О, зачѣмъ же привелось мнѣ называть тебя отверженною!
ОКТ. Тебѣ не привелось называть меня такъ; нѣтъ причины.
ЦЕЗ. Чтожъ это значитъ, что ты такъ тихо подкралась къ намъ? Ты является не такъ, какъ подобаетъ сестрѣ Цезаря. Супругѣ Антонія должно предшествовать войско; прибытіе ея должно возвѣститься ржаніемъ коней еще за долго до появленія; всѣ деревья, по дорогѣ, должны покрыться народомъ, истомленнымъ жаждою видѣть ее; пыль, вздымаемая сопровождающими ее толпами, должна подниматься къ самому небу. А ты пробралась въ Римъ, какъ простая поселянка, предупредивъ всѣ проявленія нашей любви, которая безъ нихъ часто остается непризнаваемой[20]. Мы встрѣтили бы тебя и на морѣ и на сушѣ; привѣтствовали бы тебя на каждомъ растахѣ новыми торжествами.
ОКТ. Добрый братъ, я являюсь такъ не по принужденію, а по собственному желанію. Супругъ мой, Маркъ Антоній, узнавъ, что ты предпринимаешь войну, сообщилъ мнѣ эту, горестную для меня, новость. Я просила о позволенія отправиться сюда —
ЦЕЗ. И онъ тотчасъ же позволилъ, потому что ты стояла между имъ и его распутствомъ.
ОКТ. Не говори этого.
ЦЕЗ. Я постоянно слѣжу за нимъ; каждое изъ дѣйствій его переносится ко мнѣ вѣтромъ. Гдѣ онъ теперь?
ОКТ. Въ Аѳинахъ.
ЦЕЗ. Нѣтъ, бѣдная, жестоко оскорбленная сестра моя; Клеопатра выманила его къ себѣ. Онъ передалъ власть свою непотребной, и теперь они сзываютъ царей земли на войну со мною. Они возстановили уже Бокха царя Либіи, Архелая Кападокійскаго, Филадельфа царя Пафлагоніи, Ѳракійскаго царя Адалласа, царя Мальха Аравійскаго, царя Понта, Ирода Іудейскаго, Митридата царя Комагенскаго, Полемона и Аминта царей Мидіи и Ликаоніи и еще много другихъ.
ОКТ. О, горе мнѣ, несчастной, раздѣлившей сердце между двумя враждующими друзьми!
ЦЕЗ. Я радъ, что ты пріѣхала. Только твои письма замедляли разрывъ до мгновенія, въ которое мы узнали и какъ тебя оскорбляютъ[21], и какъ опасно для насъ всякое отлагательство. Утѣшься; не сокрушайся неизбѣжными требованіями времени, такъ жестоко возмущающими твое спокойствіе; пусть все предназначенное судьбой свершается неоплаканно. Привѣтствую тебя въ Римѣ; для меня ты дороже всего. Ты оскорблена какъ нельзя болѣе, и правосудные боги, вступаясь за тебя, дѣлаютъ насъ и всѣхъ твоихъ друзей своими орудіями. Утѣшься, мы во всякомъ случаѣ рады тебѣ.
АГР. Прими привѣтъ мой.
МЕЦ. И мой, благородная Октавія. Нѣтъ сердца въ Римѣ, которое не любило и не жалѣло бы тебя. Только прелюбодей Антоній, необузданный въ развратѣ, могъ оттолкнуть тебя и передать свою власть громко грозящей намъ блудницѣ.
ОКТ. Но справедливо ли это?
ЦЕЗ. Вполнѣ, милая сестра моя. Будь же, какъ и всегда, тверда и терпѣлива.
СЦЕНА 7.
правитьКЛЕО. Я заплачу тебѣ за это, будь увѣренъ.
ЭНОБ. Да за что, за что?
КЛЕО. Ты былъ противъ моего участія въ этомъ походѣ; говорилъ, что неприлично.
ЭНОБ. А что жъ, прилично?
КЛЕО. Но если нѣтъ никакой особенной причины — я не понимаю, отчего же мое присутствіе здѣсь будетъ дурно?
ЭНОБ. (Про себя). Я могъ бы сказать на это: возьми мы съ собой и коней и кобылицъ — пропали бы наши кони, потому что кобылицы умчатъ за собою и всадника и коня его.
КЛЕО. Что ты тамъ бормочешь?
ЭНОБ. Твое присутствіе непремѣнно спутаетъ Антонія, займетъ и сердце, и голову, и время его, которымъ необходимо быть совершенно свободными. Его и такъ укоряютъ легкомысліемъ; въ Римѣ говорятъ даже, что войну эту ведутъ евнухъ Фотинъ и твои прислужницы.
КЛЕО. Провались этотъ Римъ и да отгніютъ языки порицателей! Война объявлена и намъ, и мы, какъ глаза нашего царства, явимся истымъ мужемъ. Не возражай — я не останусь назади.
ЭНОБ. Не скажу ни слова болѣе. Да вотъ и Антоній идетъ сюда.
АНТ. Удивительно, Канидій, какъ могъ онъ, изъ Тарента и Брундузіума, переплыть въ такое короткое время Іонійское море и завладѣть Ториной. — Ты слышала, милая?
КЛЕО. Быстрота никого не изумляетъ такъ, какъ нерадивыхъ.
АНТ. И лучшій изъ мужей не сдѣлалъ бы такъ ловкаго замѣчанія въ укоръ нерадивости. — Канидій, мы сразимся съ нимъ на морѣ.
КЛЕО. Непремѣнно на морѣ.
КАН. За чѣмъ же на морѣ?
АНТ. За тѣмъ, что онъ вызываетъ насъ на морское сраженіе.
ЭНОБ. Но вѣдь и ты вызывалъ его на единоборство —
КАН. И на битву на Фарсальской равнинѣ, тамъ, гдѣ Цезарь сражался съ Помпеемъ. Онъ не принялъ, однакожъ, этихъ вызововъ, потому что нашолъ ихъ невыгодными; тоже слѣдуетъ сдѣлать и тебѣ.
ЭНОБ. Твой флотъ снаряженъ плохо; твои матросы — жнецы, погонщики муловъ и подобная, наскоро набранная сволочь; у Цезаря — люди, часто сражавинеся съ Помпеемъ. Его корабли легки на ходу, твои — тяжелы. Отказомъ сразиться на морѣ, когда готовъ вступить въ битву на сухомъ пути, ты нисколько не унизишь себя.
АНТ. На морѣ, на морѣ!
ЭНОБ. Такимъ образомъ, ты отречешься отъ славы, которую пріобрѣлъ, какъ величайшій изъ полководцевъ на сушѣ; разстроишь войско, состоящее большею частію изъ пѣхоты, состарившейся въ сухопутныхъ битвахъ; лишишь себя возможности показать всѣми признанное уже искусство; сойдешь съ дороги, ведущей прямо къ успѣху; промѣняешь вѣрное на случайное.
АНТ. Я рѣшилъ, и сражусь съ нимъ на морѣ.
КЛЕО. У меня шестьдесятъ кораблей, и всѣ лучше Цезаревыхъ.
АНТ. Лишніе мы созжемъ и, усиливъ остальные экипажами созженныхъ, отобьемъ приближающагося Цезаря отъ Акціумскаго мыса; не удастся —
попытаемъ счастія на сухомъ пути. — Что скажешь?
ВѢСТ. Что слухи справедливы. Цезарь взялъ Торину.
АНТ. Самъ? невозможно; странно ужъ и то, что его войско тамъ. Канидій, ты остается на берегу съ девятнадцатью легіонами и двѣнадцатью тысячами конниковъ, а мы — на корабли.
Идемъ, моя Ѳетида! — Ты что, любезный?
СОЛ. О, доблестный императоръ, не давай сраженія на морѣ; не довѣряйся гнилымъ доскамъ. Положись лучше на этотъ мечь и на эти раны. Предоставь Египтянамъ и Финикійцамъ нырять утками; мы привыкли побѣждать, стоя на землѣ, сражаясь нога къ ногѣ.
АНТ. Хорошо, хорошо. — Идемъ! (Уходитъ съ Клеопатрой и Энобарбомъ).
СОЛ. Клянусь Геркулесомъ, мнѣ кажется, я правъ.
КАН. Правъ; но вѣдь онъ не всегда дѣйствуетъ по своей волѣ. Нашъ вождь ведется другими — мы рабы женщинъ.
СОЛ. Тебѣ поручено начальство надъ всею конницей и оставленными легіонами?
КАН. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій начальствуютъ на морѣ; я — на землѣ. Быстрота Цезаря, просто, невѣроятна.
СОЛ. Онъ находился еще въ Римѣ, а его войско пробиралось уже маленькими отрядцами и, такимъ образомъ, обмануло всѣхъ лазутчиковъ.
КАН. Не слыхалъ, кто вторый по немъ?
СОЛ. Какой-то Тавръ.
КАН. Знаю я его.
ГОН. Антоній требуетъ къ себѣ Канидія.
КАН. Время чревато новостями — разрождается ими ежеминутно. (Уходитъ).
СЦЕНА 8.
правитьЦЕЗ. Тавръ!
ТАВ. Что угодно Цезарю?
ЦЕЗ. Избѣгай всякой схватки на сушѣ, сдерживай свое войско, не вызывай на битву, пока мы не покончимъ на морѣ. Не отклоняйся отъ распоряженіи, изложенныхъ въ этомъ свиткѣ: все зависитъ отъ точнаго исполненія ихъ. (Уходятъ).
АНТ. Поставь конниковъ по ту сторону холма, въ виду войскъ Цезаря; оттуда можно видѣть число кораблей и дѣйствовать сообразно. (Уходятъ).
ЭНОБ. Погибло, погибло! все погибло! Я не могу смотрѣть долѣе; Антоніадъ, египетскій адмиралъ, повернулъ и бѣжитъ со всѣми шестидесятью кораблями ихъ. Глядѣть на это — лишиться глазъ.
СКАР. О, боги, богини и весь Олимпъ!
ЭНОБ. Что съ тобою?
СКАР. Большая часть свѣта потеряна отъ легкомыслія; мы процѣловали царства и области.
ЭНОБ. Въ какомъ теперь положеніи битва?
СКАР. Валитъ нашихъ, какъ жесточайшая чума. Въ самомъ разгарѣ, когда и съ той и съ другой стороны перевѣсъ походилъ еще на двухъ, никакъ не различимыхъ близнецовъ, когда на нашей казался даже нѣсколько постарше — безпутная вѣдьма Египта[22] — о, да пожретъ ее проказа — подняла вдругъ паруса, да и бѣжать, какъ корова, ужаленная въ іюнѣ оводомъ.
ЭНОБ. Я видѣлъ это, и у меня такъ зарябило въ глазахъ, что не могъ смотрѣть долѣе.
СКАР. Только что она обратилась въ бѣгство, и Антоній, благородная жертва чаръ ея — поднялъ крылья корабля своего и полетѣлъ за нею, какъ распаленный селезень, оставивъ битву въ самую рѣшительную минуту. Никогда не видалъ я еще поступка позорнѣе; никогда опытность, мужество, честь не уничтожали еще себя такъ страшно.
ЭНОБ. Плохо, плохо!
КАН. На морѣ наше счастіе выбилось уже изъ силъ: идетъ ко дну. Будь нашъ полководецъ, чѣмъ всегда бывалъ прежде — все шло бы прекрасно. Позорнымъ бѣгствомъ своимъ онъ оправдываетъ и наше.
ЭНОБ. Такъ вотъ что вы замышляете. Въ такомъ случаѣ дѣйствительно все кончено.
КАН. Они бѣжали къ Пелопонесу.
СКАР. Добраться до него не трудно; подожду тамъ дальнѣйшаго.
КАН. Я сдамъ мою конницу и легіоны Цезарю; шесть царей показали уже, какъ это дѣлается.
ЭНОБ. А я все-таки поплетусь за пораненнымъ счастіемъ Антонія, хотя разсудокъ и отдуваетъ въ противоположную сторону.
СЦЕНА 9.
правитьАНТ. Слышите? самая земля требуетъ, чтобъ я не попиралъ ее болѣе: ей стыдно носить меня. — Подойдите ко мнѣ поближе, друзья мои; я такъ запоздалъ въ этомъ мірѣ, что навсегда сбился съ моей дороги. — У меня есть корабль, нагруженный золотомъ: возьмите его, раздѣлите между собою и за тѣмъ, бѣгите, улаживайте съ Цезаремъ.
ВСѢ. Намъ бѣжать? Никогда!
АНТ. Я самъ бѣжалъ; научилъ трусовъ бѣгать, показывать спины. — Ступайте, друзья; я избралъ стезю, на которой вы уже не нужны мнѣ, — ступайте! Мои сокровища въ пристани — возьмите ихъ. — О! не краснѣя отъ стыда, я не могу и взглянуть на то, за чѣмъ увлекся! самые волосы мои враждуютъ: сѣдые проклинаютъ опрометчивость черныхъ, черные — пугливость и сумазбродство сѣдыхъ. — Отправляйтесь; я дамъ вамъ письма къ моимъ пріятелямъ: они расчистятъ вамъ дорогу. Прошу васъ, не печальтесь, не возражайте нехотѣніемъ; воспользуйтесь намекомъ моего отчаянія: покиньте то, что и само себя покинуло. Идите прямо въ пристань; я передамъ вамъ корабль со всѣми сокровищами. Теперь, прошу, оставьте меня на минуту; прошу — да, прошу, потому что, не шутя, утратилъ право повелѣвать. Я сейчасъ приду къ вамъ. (Садится).
ЭРОС. Подойди къ нему, утѣшь его.
ИРА. Утѣшь, добрая царица.
ХАРМ. Утѣшь! Чтожъ дѣлать?
КЛЕО. Дайте мнѣ сѣсть. — О, Юнона!
АНТ. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
ЭРОС. Взгляни сюда, Антоній.
АНТ. О, гадко, гадко, гадко!
ХАРМ. Царица —
ИРА. Государыня —
ЭРОС. Любезный Антоній —
АНТ. Да, любезный, да! — При Филиппи онъ только что держалъ мечь, какъ танцовщикъ[23], тогда какъ я поражалъ худаго, сморщеннаго Кассія; я же покончилъ и съ безумнымъ Брутомъ. Не смысля ничего въ дѣлахъ военныхъ, онъ всегда дѣйствовалъ чужими руками; а теперь — чтожъ такое!
КЛЕО. Ахъ, помогите —
ЭРОС. Царица, мой другъ; царица —
ИРА. Да подойди же къ нему, государыня; поговори съ нимъ. Онъ внѣ себя отъ стыда.
КЛЕО. Такъ и быть — поддержите меня. — О!
ЭРОС. Встань, благородный Антоній; царица приближается, склонивъ голову. Она умретъ, если не оживишь ее хоть однимъ утѣшительнымъ словомъ.
АНТ. Я сгубилъ честь мою позорнѣйшимъ проступкомъ.
ЭРОС. Царица, Антоній —
АНТ. О, до чего довела ты меня, Египтянка! Смотри, какъ скрываю я отъ тебя стыдъ мой, отвращая глаза назадъ, на то, что, осрамивъ, оставилъ за собою.
КЛЕО. О, милый другъ, прости пугливымъ парусамъ моимъ. Я не думала, что ты послѣдуешь —
АНТ. Нѣтъ, Египтянка, ты слишкомъ хорошо знала, что мое сердце привязано къ твоему кормилу; что непремѣнно повлечешь меня за собою. Ты знала, что вполнѣ властвуетъ моимъ духомъ, что однимъ взглядомъ можешь возстановить даже и противъ велѣній боговъ.
КЛЕО. О, прости мнѣ!
АНТ. Теперь я — я, игравшій полміромъ какъ хотѣлъ, создавая и разрушая счастіе — долженъ посылать смиренныя предложенія къ молокососу; долженъ лукавить, хитрить, прибѣгать къ низкимъ уверткамъ! Ты знала до какой степени я былъ рабомъ твоимъ; знала, что мечь мой, ослабленный страстью, подчинится ей во всякомъ случаѣ.
КЛЕО. Прости, прости!
АНТ. Нѣтъ, не лей слезъ; и одной изъ нихъ слишкомъ уже много за все пріобретенное и утраченное. Поцѣлуй меня, и я вознагражденъ за все. — Я послалъ нашего учителя; неужели онъ не возвратился еще? — Я какъ бы переполненъ свинцомъ, моя милая. — Вина и яствъ! — Счастіе знаетъ, что я смѣюсь надъ нимъ тѣмъ болѣе, чѣмъ болѣе оно преслѣдуетъ меня.
СЦЕНА 10.
правитьЦЕЗ. Позвать присланнаго Антоніемъ. — Знаете вы его?
ДОЛ. Учитель дѣтей его. Доказательство, какъ онъ ощипанъ, если посылаетъ сюда такое жалкое перушко изъ крылъ своихъ; за нѣсколько мѣсяцевъ и цари были готовы служить ему послами.
ЦЕЗ. Прлближься и говори.
ЭВФ. Не смотря на всю ничтожность мою, я являюсь къ тебѣ отъ Антонія. Недавно я былъ такъ малъ для его цѣлей, какъ утренняя росинка на миртовомъ листочкѣ въ сравненіи съ моремъ.
ЦЕЗ. Пусть такъ. Высказывай свое порученіе.
ЭВФ. Онъ посылаетъ тебѣ, властителю судебъ его, привѣтъ и проситъ о позволеніи жить въ Египтѣ. Откажешь въ этомъ — онъ уменьшаетъ просьбу свою и умоляетъ о дозволеніи дышать между небомъ и землею, частнымъ человѣкомъ, въ Аѳинахъ. Это отъ него. — За симъ, и Клеопатра признаетъ твое величіе, покоряется твоему могуществу и молитъ для своихъ наслѣдниковъ вѣнца Птоломеева, теперь совершенно отъ тебя зависящаго.
ЦЕЗ. Что касается до Антонія — я не имѣю ушей для его просьбы. Царицѣ же не откажемъ ни во вниманіи, ни въ снисхожденіи, если она выгонитъ опозореннаго любовника своего изъ Египта, или тутъ же лишитъ его жизни. Исполнитъ она это — просьбы ея не будутъ тщетны. Таковъ отвѣтъ нашъ обоимъ.
ЭВФ. Желаю тебѣ всякаго счастія.
ЦЕЗ. Проводите его изъ лагеря. (Эвфроній уходитъ). Теперь, Тирей, есть случай показать силу твоего краснорѣчія. Спѣши къ Клеопатрѣ, оторви ее отъ Антонія: обѣщай, отъ нашего имени, все, чего ни потребуетъ; даже больше, если найдешь нужнымъ. Женщины и въ счастіи не слишкомъ тверды, а несчастіе соблазнитъ и цѣломудреннѣйшую весталку. Употреби все свое искусство и за тѣмъ, назначь самъ награду за груды: твое назначеніе будетъ для насъ закономъ.
ТИР. Я готовъ.
ЦЕЗ. Обрати вниманіе и на то, какъ Антоній переноситъ свое несчастіе; постарайся, по внѣшнимъ проявленіямъ, отгадать его сокровеннѣйшіе помыслы.
ТИР. Исполню все.
СЦЕНА 11.
правитьКЛЕО. Чтожъ намъ дѣлать, Энобарбъ?
ЭНОБ. Поразмыслить, да и умереть.
КЛЕО. Кто же виноватъ тутъ: я, или Антоній?
ЭНОБ. Одинъ Антоній, подчинившій разсудокъ прихоти. Чтожъ, что ты побѣжала изъ, запугавшихъ другъ друга, рядовъ грозной битвы? Ему-то зачѣмъ было слѣдовать за тобою? какъ дозволить зуду страсти изгладить изъ памяти долгъ вождя въ минуту, когда одна половина свѣта сражалась съ другою, когда все зависѣло отъ него[24]? — Позоръ бѣгства за тобою, передъ изумленными глазами покинутаго флота, нисколько не меньше потери.
КЛЕО. Прошу, молчи.
АНТ. Такъ это отвѣтъ его?
ЭВФ. Да.
АНТ. И царицѣ окажется всякая милость, если она выдастъ меня?
ЭВФ. Такъ сказалъ онъ.
АНТ. Передай это ей. — Пошли къ мальчишкѣ Цезарю эту сѣдѣющую голову, и онъ по самый край наполнитъ твои желанія царствами.
КЛЕО. Эту голову, Антоній?
АНТ. Ступай къ нему опять. Скажи, что его украшаютъ розы юности, что потому свѣтъ вправѣ ожидать отъ него большаго, — что всѣ его сокровища, корабли, легіоны могутъ принадлежать и трусу, вожди котораго, служа даже ребенку, могутъ побѣждать такъ же, какъ и подъ начальствомъ Цезаря, — что по этому я вызываю его забыть на время все неравенство нашихъ отношеній и сразиться со мною, удрученнымъ, мечемъ къ мечу, одинъ на одинъ. Или нѣтъ, я лучше напишу это; ступай за мною. (Уходитъ съ Эвфроніемъ).
ЭНОБ. Да, побѣдоносный Цезарь такъ-вотъ и согласится отречься отъ счастія; такъ-вотъ и бросится на потѣшное единоборство съ такимъ бойцомъ, какъ ты! — Видно и умъ-то людской частичка счастія: внѣшнее влечетъ за собою и внутреннее, чтобы все равно страдало. Ну, какъ вообразить, зная всѣ отношенія[25], что благоденствующій приметъ вызовъ обездоленнаго? Цезарь, ты покорилъ и умъ его!
СЛУЖ. Посланный отъ Цезаря.
КЛЕО. Отъ Цезаря, и такъ за-просто? — Видите ли, милыя, передъ отцвѣтающей розой затыкаютъ носъ и преклонявшіе колѣна передъ ея распуколькой. — Введи его.
ЭНОБ. (Про себя). Моя честность начинаетъ враждовать со мной. Оно, конечно: неизмѣнная преданность глупцамъ и самую преданность дѣлаетъ глупостью; но вѣдь тотъ, кто до конца остается вѣренъ падшему властелину, побѣждаетъ и того, кто побѣдилъ властелина, завоевываетъ себѣ мѣсто въ исторіи.
КЛЕО. Чего хочетъ Цезарь?
ТИР. Выслушай меня наединѣ.
КЛЕО. Здѣсь нѣтъ никого кромѣ друзей; говори смѣло.
ТИР. Но можетъ быть они друзья и Антонія?
ЭНОБ. Антонію нужно столько же друзей, сколько ихъ у Цезаря, а безъ того и мы не нужны ему. Угодно Цезарю — нашъ вождь, съ радостью, сдѣлается его другомъ; чтожъ касается до насъ — ты знаешь, мы друзья друзей его: стало будемъ друзьями и Цезаря.
ТИР. И такъ, знаменитѣйшая изъ женъ: Цезарь проситъ, что бы ты не столько думала о своемъ настоящемъ положеніи, сколько о томъ, что онъ Цезарь.
КЛЕО. Это истинно царски; далѣе.
ТИР. Онъ знаетъ, что ты обнимаешь Антонія не изъ любви, а изъ страха.
КЛЕО. О!
ТИР. А потому и раны твоей чести возбуждаютъ въ немъ состраданіе, какъ поношеніе вынужденное — нисколько не заслуженное.
КЛЕО. Онъ богъ — ему все извѣстно. Да, честь моя не сдана, а просто отнята.
ЭНОБ. (Про себя). Спрошу Антонія: правда ли это? — Бѣдный, ты такъ течешь, что и намъ пора предоставить тебя твоему крушенію. И твое драгоцѣннѣйшее покидаетъ тебя. (Уходитъ),
ТИР. Угодно тебѣ, черезъ меня, передать Цезарю, чего ты отъ него желаешь; потому что, отчасти, онъ и самъ проситъ, чтобъ ты дала ему случай сдѣлать что нибудь для тебя угодное. Ему будетъ весьма пріятно, если ты обопрется на его счастіе, какъ на посохъ; но еще было бы пріятнѣе: услышать отъ меня, что ты оставила Марка Антонія и ищешь защиты у него, владыки міра[26].
КЛЕО. Твое имя?
ТИР. Тирей.
КЛЕО. Любезнѣйшій изъ пословъ, скажи великому Цезарю, что я, черезъ тебя, цѣлую его побѣдоносную руку[27]; скажи ему, что я готова положить корону къ ногамъ его, склонить передъ нимъ колѣна; скажи, что я желаю узнать судьбу Египта изъ всемогущихъ устъ его.
ТИР. Это лучшій изъ всѣхъ путей. Когда, въ войнѣ благоразумія со счастіемъ, первое отваживается только на возможное — его не сломитъ никакая случайность. Позволь мнѣ, въ знакъ глубочайшаго уваженія, облобызать твою руку.
КЛЕО. Отецъ твоего Цезаря, часто, обдумывая завоеваніе царствъ, склонялъ уста свои къ этой недостойной рукѣ и осыпалъ ее поцѣлуями. (Тирей цѣлуетъ ея руку).
АНТ. Изъявленія благосклонности, клянусь Юпитеромъ громовержцемъ! — Кто ты, негодяй?
ТИР. Исполнитель велѣній достойнѣйшаго, совершеннѣйшаго изъ людей, когда либо повелѣвавшихъ.
ЭНОБ. Не миновать тебѣ розогъ.
АНТ. Сюда! — Ахъ, ты, коршунъ! — Боги и демоны, чтожъ это? власть моя таетъ. Давно ли, крикни я только: эй! и цари бѣжали ко мнѣ, какъ мальчишки на игры, восклицая: что тебѣ угодно?
Что у васъ нѣтъ ушей что ли? — я все еще Антоній. — Взять и высѣчь шута этого!
ЭНОБ. Да, оно лучше играть со львенкомъ, чѣмъ со старымъ, умирающимъ львомъ.
АНТ. Мѣсяцъ и звѣзды! — Высѣчь его. — Еслибъ тутъ были двадцать царственныхъ данниковъ Цезаря, и я увидалъ, что они такъ дерзко распоряжаются рукой ея — какъ зовутъ ее съ тѣхъ поръ, какъ она перестала быть Клеопатрой? — Сѣките его, пока не искривитъ лица, не завизжитъ о пощадѣ, какъ мальчишка. — Берите!
ТИР. Антоній —
АНТ. Тащите его вонъ, а высѣчете — приведите сюда. Шутъ Цезаря будетъ моимъ посломъ къ нему. (Служители уводятъ Тирея). — Ты была полуотцвѣтшей еще прежде, чѣмъ я узналъ тебя; о! неужели я оставилъ мое ложе въ Римѣ не смятымъ, отказался отъ счастія имѣть законное наслѣдство, и еще отъ сокровища изъ женщинъ — для того только, чтобъ быть обманутымъ презрѣнной, не гнушающейся даже и рабами?
КЛЕО. Другъ мой —
АНТ. Ты всегда была распутна; но когда мы закоснѣваемъ въ порокахъ — о, горе — мудрые боги залепляютъ наши глаза нашей же грязью, затемняютъ здравый смыслъ, заставляютъ обожать заблужденія; смѣются надъ нами, когда мы преважно идемъ къ погибели.
КЛЕО. О, неужели дошло до этого?
АНТ. Я взялъ тебя, какъ кусокъ, остывшій на тарелкѣ покойнаго Цезаря; нѣтъ — какъ объѣдокъ Кнея Помпея. Не говорю уже о другихъ, не внесенныхъ въ книгу молвы, продѣлкахъ твоего сладострастія; вѣдь мнѣ извѣстно, что если ты и догадывалась что такое воздержаніе, такъ все-таки никогда не знала его.
КЛЕО. Къ чему это?
АНТ. Позволить рабу, готовому взять на водку и воскликнуть: да наградятъ васъ за это боги! — обращаться такъ за просто съ подругой игръ моихъ, съ твоей рукой, съ этой царственной печатью, съ этой заложницей душъ великихъ! — О, зачѣмъ я не на холмахъ Басанскихъ — я переревѣлъ бы все рогатое стадо! Я имѣю причину неистовствовать; высказывать ее вѣжливо — все равно, что повѣшенному благодарить палача за то, что скоро покончилъ его.
Высѣкли?
1. сл. Отлично.
АНТ. Кричалъ? молилъ пощады?
1. сл. Молилъ.
АНТ. Если твой отецъ живъ еще — пусть пожалѣетъ, что ты родился не дочерью; жалѣй и ты, что слѣдовалъ за торжествующимъ Цезаремъ, потому что именно за то и высѣченъ. Отнынѣ бѣлыя ручки царицъ да повергаютъ тебя въ лихорадку; дрожи отъ одного взгляда на нихъ. — Ступай назадъ, къ Цезарю, и передай ему, какъ былъ принятъ; скажи, что онъ раздражаетъ меня своимъ высокомѣріемъ и пренебреженіемъ, намеками на то, что я теперь и забвеніемъ того, что я былъ, — что онъ раздражаетъ меня, потому что это такъ легко, когда благодатныя созвѣздія, прежде руководившія мною, совершенно выступили изъ своихъ орбитъ и озаряютъ только бездны ада. Если моя рѣчь и пріемъ не понравятся ему — скажи, что у него Гипархъ, мой отпущеникъ: онъ можетъ сѣчь, вѣшать, мучить его сколько угодно, чтобъ поквитаться со мною. Скажи ему все это. Теперь, ступай, убирайся съ своими рубцами! (Тирей уходитъ).
КЛЕО. Кончилъ?
АНТ. Увы! затмилась земная луна моя, и это предзнаменуетъ одно только паденіе Антонія.
КЛЕО. Я подожду, пока ты успокоится.
АНТ. Чтобъ польстить Цезарю, ты рада дѣлать глазки даже рабу, застегивающему его поясъ.
КЛЕО. Не знать меня до сихъ поръ!
АНТ. Быть такъ холодной ко мнѣ!
КЛЕО. О, другъ мой, если это правда — да зародитъ же небо, холодомъ моего сердца, страшнѣйшій градъ; да отравитъ его при самомъ зарожденіи; да падетъ первая градина на мою выю и да умертвитъ меня, только что растаетъ. Да уничтожитъ вторая Цезаріона; да погибнутъ затѣмъ, отъ таянія этой ледяной бури, и все отродье чрева моего и мои храбрые Египтяне, и да лежатъ непогребенными, пока не погребутъ ихъ въ себя мухи и комары Нила!
АНТ. Довольно; я вѣрю тебѣ. Цезарь собирается на Александрію: здѣсь я противостану его счастію. Наше сухопутное войско держалось какъ нельзя лучше, и разсѣянные корабли наши соединились снова въ одну грозную массу. Гдѣжъ было ты, сердце мое? — Слушай, царица: явлюсь еще разъ съ поля битвы цѣловать эти губки — явлюсь въ крови; я и мечь мой приготовимъ богатую жатву для лѣтописей. Надежда жива еще.
КЛЕО. Узнаю моего героя!
АНТ. Утрою силы духа, сердца, мышцъ; буду драться безпощадно. Прежде, когда дни мои текли свѣтло и покойно, люди искупали у меня жизнь шуткой; теперь — скрежеща зубами, примусь отправлять въ преисподнюю все противящееся мнѣ. — Идемъ, проведемъ еще одну веселую ночь. Позовите всѣхъ, насупившихся сподвижниковъ моихъ; наполните чаши: насмѣемся еще разъ надъ полунощнымъ колоколомъ
КЛЕО. Нынче день моего рожденія. Я думала, что проведу его тихо, безъ всякаго торжества; но мой другъ сталъ снова Антоніемъ, и я снова Клеопатра.
АНТ. Повеселимся еще.
КЛЕО. Созвать всѣхъ благородныхъ сподвижниковъ его.
АНТ. Да, созвать. Я поговорю съ ними, а ночью пропитаю рубцы ихъ виномъ. — Идемъ, моя царица: во мнѣ довольно еще силъ. Завтра, въ битвѣ, я влюблю въ себя и самую смерть, потому что буду гибельнѣе чумной косы ея. (Уходить cъ Клеопатрой и свитой).
ЭНОБ. Теперь онъ готовъ состязаться даже съ молніей. Придти въ изступленіе — выпугнуть себя изъ страха; въ такомъ расположеніи и голубь будетъ клевать ястреба. И тутъ вижу, что мужество нашего полководца возстановляется ослабленіемъ мозга; а когда мужество живетъ на счетъ разсудка — оно пожираетъ и мечь, которымъ сражается. Надо подумать, какъ оставить его. (Уходить).
ДѢЙСТВІЕ IV.
правитьСЦЕНА 1.
правитьЦЕЗ. Онъ называетъ меня мальчишкой; журитъ, какъ будто имѣетъ возможность выгнать изъ Египта; сѣчетъ розгами моего посла, вызываетъ меня на единоборство: Антоній — Цезаря! Пусть же знаетъ старый гуляка, что у меня много другихъ путей къ смерти, что я смѣюсь надъ его вызовомъ.
МЕЦ. Цезарь не долженъ забывать, что бѣснованіе такого человѣка, какъ Антоній — признакъ, что онъ загнанъ уже до полусмерти. Не давай ему вздохнуть, пользуйся его разстройствомъ; ярость — всегда плохая охрана.
ЦЕЗ. Извѣстите опытнѣйшихъ изъ военачальниковъ, что завтра мы намѣрены дать послѣднюю изъ многихъ битвъ. Въ нашихъ рядахъ много недавно служившихъ Марку Антонію — ему не ускользнуть. Устройте затѣмъ пиръ для войска; запасовъ у насъ достаточно, а оно стоитъ, чтобъ мы поистощили ихъ. — Бѣдный Антоній! (Уходить).
СЦЕНА 2.
правитьАНТ. Такъ онъ не хочетъ помѣриться со мною, Домицій?
ЭНОБ. Нѣтъ.
АНТ. Почему же?
ЭНОБ. Потому что, находясь въ положеніи въ двадцать разъ лучшемъ, полагаетъ себя двадцатью противъ одного.
АНТ. Завтра, Энобарбъ, я сражусь и на морѣ и на сушѣ, и останусь ли живъ, паду ли — воскрешу умирающую честь, выкупавъ ее въ крови. И ты вѣдь будешь биться не хуже меня?
ЭНОБ. Восклицая: погибай все!
АНТ. Прекрасно! — Позвать моихъ служителей; не пожалѣемъ ничего для пира этой ночи.
Дай мнѣ твою руку — ты всегда былъ честенъ; и ты — и ты — и ты. Вы служили мнѣ вѣрно, и цари были вамъ товарищами.
КЛЕО. Что это?
ЭНОБ. (Про себя). Одна изъ странныхъ продѣлокъ, вынуждаемыхъ грустью.
АНТ. И ты честный малый. Я желалъ бы раздѣлиться на столько, сколько васъ, а васъ соединить въ одного Антонія, чтобъ отслужить вамъ такъ, какъ вы служили мнѣ.
СЛУЖИТЕЛИ. Да не попустятъ этого боги!
АНТ. Спасибо, друзья мои; послужите мнѣ эту ночь. Смотрите, чтобъ моя чаша не стояла пустой; ухаживайте за мной, какъ будто мое государство все еще товарищъ вамъ, все еще внимаетъ моимъ велѣніямъ.
КЛЕО. Что хочетъ онъ?
ЭНОБ. Прослезить своихъ приверженцевъ.
АНТ. Послужите мнѣ эту ночь: можетъ быть она послѣдняя вашей службы; можетъ быть вы уже не увидите меня, или увидите изувѣченной тѣнью; можетъ быть завтра вамъ придется служить другому господину. Я смотрю на васъ, какъ человѣкъ навсегда прощающійся; но я не гоню васъ отъ себя, честные друзья мои: какъ господинъ, сочетавшійся съ вашей службой, я не разстанусь съ вами до самой смерти. Послужите мнѣ въ эту ночь еще какіе нибудь два часа, больше я не требую, и да вознаградятъ васъ за это боги!
ЭНОБ. Что за мысль повергать ихъ въ такое уныніе. Посмотри — они плачутъ; да и я — оселъ — чувствую какъ бы приближеніе чеснока къ глазамъ моимъ. Не срами насъ — не дѣлай бабами.
АНТ. Перестаньте, перестаньте! клянусь честью, я не хотѣлъ этого. Тамъ, гдѣ падаютъ такія капли — выростаетъ добро. Любезные друзья мои, вы придали моимъ словамъ слишкомъ уже грустное значеніе; я хотѣлъ ободрить васъ, просилъ уничтожить эту ночь свѣтильниками. Знайте: я полагаю большія надежды на утро; я поведу васъ туда, гдѣ ждетъ меня не смерть и честь, а жизнь побѣдоносная. Идемъ, же ужинать: утопимъ всѣ заботы! (Уходятъ).
СЦЕНА 3.
править1. сол. Покойной ночи, братъ. А жаркій будетъ день завтра.
2. сол. Такъ или сякъ — онъ порѣшитъ все. Ты ничего не слыхалъ особеннаго?
1. сол. Ничего, а развѣ есть что нибудь?
2. сол. Кажется пустые толки? Покойной ночи.
1. сол. Прощай.
2. сол. Смотрѣть въ оба, товарищи.
3. сол. Совѣтую и тебѣ тоже. Покойной ночи. (Два первые занимаютъ посты свои).
4. сол. А наши мѣста здѣсь. (Становятся на мѣста). Да, посчастливится завтра нашему флоту, я увѣренъ, и сухопутное войско постоитъ за себя.
3. сол. Что и говорить: войско славное, полное отваги. (Звуки гобоевъ подъ сценой).
4. сол. Молчи; что это такое?
1. сол. Молчите, молчите!
2. сол. Слышите?
1. сол. Музыка въ воздухѣ.
3. сол. Подъ землей.
4. сол. Это кажется хорошее предзнаменованіе?
3. сол. Нѣтъ.
1. сол. Да молчите, говорятъ вамъ. Что бы это значило?
2. сол. А то, что Геркулесъ, любимый богъ Антонія, теперь оставляетъ его.
1. сол. Пойдемъ, спросимъ у другихъ стражей: слышатъ ли они тоже, что и мы. (Подходятъ къ другому посту).
2. сол. Что это, товарищи?
ВСѢ. (Переговаривая между собою.) Что это? что это? Такъ и вы слышите?
1. сол. Какъ же. Вѣдь это очень странно.
2. сол. Слышите, слышите?
1. сол. Пойдемте за звуками на сколько можно; посмотримъ, чѣмъ это кончится.
ВСѢ. Идемъ. Чудно! право, чудно!
СЦЕНА 4.
правитьАНТ. Эросъ! Эросъ, мои доспѣхи!
КЛЕО. Сосни немного.
АНТ. Нѣтъ, моя голубка. Мои доспѣхи, Эросъ!
Облекай меня въ желѣзо, любезный[28]. Если Фортуна не улыбнется намъ нынче — такъ это развѣ за то, что мы смѣемся надъ ней. — Проворнѣй!
КЛЕО. Я помогу. — Куда это?
АНТ. Нѣтъ, оставь — не мѣшай; вѣдь ты оруженосецъ моего сердца. — Ну вотъ, и ошиблась; сюда, сюда!
КЛЕО. Постой. — Такъ теперь?
АНТ. Такъ, такъ, — теперь мы побѣдимъ непремѣнно. — Видишь, старый товарищъ? Ступай, вооружись самъ.
ЭРОС. Сейчасъ.
КЛЕО. Дурно застегнула?
АНТ. Превосходно! Тотъ, кому вздумается разстегнуть это прежде, чѣмъ захотимъ разоблачиться для отдохновенія — узнаетъ что такое буря[29]. — Оплошалъ, Эросъ; моя царица ловчѣе тебя. Ступай. — О, любовь моя, еслибъ ты могла видѣть, какъ я нынче буду сражаться; еслибъ ты понимала это царственное занятіе —
ты увидала бы, какъ искусенъ въ этомъ дѣлѣ твой Антоній. — (Военачальнику). Здравствуй! Видно, что ты знаешь воинскія обязанности; любимая работа поднимаетъ рано, и мы съ радостью принимаемся за нее.
1. вое. Какъ ни рано, благородный вождь, а тысячи ждутъ уже тебя, въ кованномъ убранствѣ, у пристани. (За сценой крики, трубы и литавры).
2. вое. Утро чудесное. — Здравствуй, полководецъ!
ВСѢ. Добраго утра, полководецъ!
АНТ. Прекрасный привѣтъ, друзья мои. Утро это, какъ духъ многообѣщающаго юноши, засіяло раньше обыкновеннаго. — Такъ, такъ — это сюда — хорошо! — Прощай, царица! что бы тамъ ни случилось со мной — это поцѣлуй воина. (Цѣлуетъ ее). Я далъ бы право упрекать, вгонять меня въ краску, еслибъ вздумалъ длить наше разставанье пустыми рѣчами. Я оставляю тебя, какъ человѣкъ закаленный. — За мной, желающіе сражаться! я доставлю вамъ случай. — Прощай! (Уходитъ съ Эросомъ, военачальниками и солдатами).
ХАРМ. Угодно тебѣ возвратиться въ свою комнату?
КЛЕО. Да, проводите меня. Онъ удалился, какъ герой. О, еслибъ онъ и Цезарь кончили эту войну единоборствомъ! Тогда, Антоній — но теперь — идемте.
СЦЕНА 5.
правитьСОЛ. Да даруютъ боги, чтобъ этотъ день оказался счастливымъ днемъ для Антонія!
АНТ. Жалѣю, что ты и твои раны не убѣдили меня тогда сражаться на сушѣ.
СОЛ. Послушайся тогда — и отпавшіе цари, и воинъ, покинувшій тебя нынѣшнимъ утромъ, слѣдовали бы и теперь за тобою.
АНТ. Ктожъ покинулъ меня нынѣшнимъ утромъ?
СОЛ. Кто? человѣкъ бывшій всегда близь тебя. Позови Энобарба — онъ не услышитъ, или закричитъ тебѣ изъ Цезарева стана: «я ужъ не изъ твоихъ!»
АНТ. Не можетъ бытъ.
СОЛ. Онъ перешолъ къ Цезарю.
ЭРОС. Но сундуковъ и сокровищь своихъ онъ не захватилъ съ собою.
АНТ. И онъ передался?
СОЛ. Это вѣрно.
АНТ. Ступай, Эросъ, отправь къ нему его сокровища — отправь все, до малѣйшей бездѣлицы; я приказываю тебѣ. Напиши ему — я подпишу — что я дружески прощаюсь съ нимъ; что желаю, чтобъ онъ навсегда избавился отъ необходимости мѣнять господина. — Моя судьба развращаетъ и честнѣйшихъ. — Ступай. — О, Энобарбъ!
СЦЕНА 6.
правитьЦЕЗ. Выводи, Агриппа, войска и начинай битву. Да обвѣсти, что мы хотимъ, чтобъ Антоній былъ взятъ живый.
АГР. Обвѣщу. (Уходитъ).
ЦЕЗ. Конецъ раздоровъ близокъ. Не измѣнитъ намъ счастіе и въ этотъ день — разтроенный міръ увѣнчается мирною оливой.
ВѢСТ. Антоній на полѣ уже битвы.
ЦЕЗ. Ступай, скажи Агриппѣ, чтобъ онъ поставилъ въ первые ряды перебѣжчиковъ. Такимъ образомъ, ярость Антонія разразится какъ бы надъ нимъ самимъ. (Уходитъ со свитой).
ЭНОБ. И Алексасъ измѣнилъ; посланный Антоніемъ въ Іудею, онъ уговорилъ Ирода оставить его, перейти на сторону Цезаря, и Цезарь наградилъ его за труды висѣлицей. Канидій и другіе отпавшіе получаютъ жалованье, но безъ почетной довѣренности. — Скверно поступилъ я: чувствую это такъ сильно, что не видать уже никакой радости.
СОЛ. Энобарбъ, Антоній прислалъ тебѣ, вмѣстѣ съ дружескимъ привѣтомъ, всѣ твои сокровища. Посланный прибылъ къ моему посту и развьючиваетъ муловъ у твоей палатки.
ЭНОБ. Я все отдаю тебѣ.
СОЛ. Не насмѣхайся, Энобарбъ; я говорю сущую правду. Ступай, выпроводи лучше посланнаго изъ лагеря; я и самъ сдѣлалъ бы это, еслибъ могъ оставить мой постъ. Вашъ Антоній все еще настоящій Юпитеръ. (Уходитъ).
ЭНОБ. Я одинъ гнуснѣйшій изъ людей, и никто не чувствуетъ этого такъ, какъ я самъ. — О, Антоній, неистощимый рудникъ великодушія, какже наградилъ бы ты мою лучшую службу, если и самую измѣну осыпаешь золотомъ? Вотъ, это-то и разрываетъ мое сердце. Не сокрушитъ его горе — сокрушитъ что нибудь быстрѣйшее горя; но я чувствую, что и одно ужъ горе справится съ нимъ. — И я стану сражаться противъ тебя? Нѣтъ, пойду отыщу какую нибудь грязную рытвину, и умру въ ней; чѣмъ грязнѣе — тѣмъ достойнѣе позора послѣднихъ дней моихъ.
СЦЕНА 7.
правитьАГР. Назадъ! мы зашли слишкомъ уже далеко. Самому Цезарю пришлось поработать; сопротивленіе сильнѣе, чѣмъ ожидали. (Уходятъ).
СКАР. О, доблестный вождь мой, вотъ это называется сражаться! Дерись мы также и тогда — мы прогнали бы ихъ домой съ головами въ тряпьѣ.
АНТ. Ты истекаешь кровью.
СКАР. Сначала рана моя походила на Т, а теперь обратилась въ Н.
АНТ. Они отступаютъ.
СКАР. Мы загонимъ ихъ въ мышиныя норки. Зарубокъ на шесть у меня хватитъ еще мѣста.
ЭРОС. Они разбиты; перевѣсъ нашъ равняется прекраснѣйшей побѣдѣ.
СКАР. Вздуемъ имъ спины, примемся ловить, какъ зайцевъ — сзаду. Колотить трусовъ — потѣха.
АНТ. Я награжу тебя за твою утѣшительную веселость и въ десятеро за храбрость. — За мной!
СКАР. Не отстану и ковыляя.
СЦЕНА 8.
правитьАНТ. Мы отбили его назадъ, въ самый лагерь. Бѣги кто нибудь скорѣй къ царицѣ съ вѣстью о нашихъ подвигахъ[30]. — Завтра, прежде чѣмъ солнце увидитъ насъ, мы выпустимъ и остальную, нынче ускользнувшую кровь. Благодарю васъ всѣхъ; у васъ золотыя руки: вы сражались, какъ будто общее дѣло было собственнымъ дѣломъ каждаго; вы всѣ оказались Гекторами. Ступайте въ городъ, обнимайте женъ, друзей; разсказывайте имъ свои подвиги, между тѣмъ какъ они будутъ смывать запекшуюся кровь слезами радости, заживлять ваши славныя раны поцѣлуями". — (Скару). Дай мнѣ твою руку —
твои дѣла я повѣдаю вотъ этой дивной чаровницѣ, и она благословитъ тебя своей благодарностью. — О, свѣтило вселенной, обойми мою, закованную въ желѣзо выю; проберись сквозь твердый панцырь къ моему сердцу и, торжествуя, волнуйся тамъ радостнымъ его біеніемъ!
КЛЕО. О, царь царей! о, безпредѣльная доблесть! и ты, улыбаясь, здравъ и невредимъ, является изъ страшныхъ сѣтей враждебнаго міра!
АНТ. О, соловей мой, мы прогнали враговъ къ ихъ постелямъ. — Видишь ли, милая, хоть сѣдины и проглядываютъ сквозь юнѣйшую чернь моихъ волосъ — въ мозгу достаточно еще пищи для нервовъ, достаточно силъ, чтобъ одерживать верхъ и надъ самой юностью. Взгляни на этого мужа; позволь устамъ его коснуться твоей прекрасной ручки. — Цѣлуй ее, храбрый воинъ; нынче онъ такъ сражался, какъ будто онъ воплощеніе какого-то бога, страшно ненавидящаго человѣчество.
КЛЕО. Другъ, я подарю тебѣ вооруженіе изъ чистаго золота; оно принадлежало царю.
АНТ. Онъ стоитъ его, хотя бы оно было осыпано карбункулами, какъ священная колесница Феба. — Давай руку. Вступимъ въ Александрію торжественно; несите щиты наши, изрубленные какъ сами пошатай. Еслибъ громадный дворецъ нашъ могъ вмѣстить въ себѣ все войско — мы поужинали бы всѣ вмѣстѣ, выпили бы въ честь завтрешняго дня, чреватаго царственными опасностями. — Трубачи, оглушайте уши города звуками мѣди; слейте ихъ съ громомъ литавръ, чтобъ небо и земля единогласно привѣтствовали наше приближеніе!
СЦЕНА 9.
править1. сол. Не смѣнятъ насъ черезъ часъ — мы должны возвратиться къ главному посту. Ночь свѣтлая, а, говорятъ, сраженіе начнется во второмъ часу утра.
2. сол. А вчерашній день куда какъ былъ скверенъ для насъ.
ЭНОБ. О, ночь, призываю тебя въ свидѣтели —
2. сол. Что это за человѣкъ?
1. сол. Молчи, послушаемъ.
ЭНОБ. Свидѣтельствуй и ты, кроткая луна, когда потомство съ ненавистью начнетъ произносить имена измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ горько каялся передъ лицомъ твоимъ.
1. сол. Энобарбъ!
3. сол. Молчи и слушай.
ЭНОБ. О, верховная владычица истинной грусти, выжми на меня ядовитые пары мочи, чтобы жизнь, упорно возстающая противъ моей воли, не тяготила меня долѣе. Ударь мое сердце о жесткій кремень моего преступленія, и оно — изсушенное уже грустію — разсыпится въ прахъ. Покончи всѣ горькія думы. О, Антоній, твое благородство больше даже гнусности моей измѣны; прости только ты меня, а тамъ, пусть записываетъ меня міръ въ число бѣглецовъ, измѣнниковъ. О, Антоній! Антоній! (Умираешь).
2. сол. Заговоримъ съ нимъ.
1. сол. Нѣтъ, послушаемъ еще; можетъ быть онъ скажетъ что нибудь касающееся Цезаря.
3. сол. Въ самомъ дѣлѣ. — Да онъ заснулъ.
1. сол. Скорѣй лишился чувствъ; вѣдь такихъ молитвъ передъ сномъ[31] не произносятъ.
2. сол. Подойдемъ къ нему.
3. сол. Проснись, Энобарбъ! проснись, поговоримъ.
2. сол. Послушай.
1. сол. Его сразила рука смерти. (Звуки трубъ въ отдаленіи). Слышишь, трубы чѣмъ свѣтъ пробуждаютъ уже спящихъ. Перенесемъ его къ главному посту: вѣдь онъ не изъ простыхъ. Нашъ часъ прошолъ.
3. сол. Такъ несемъ же; можетъ быть онъ и очнется еще.
СЦЕНА 10.
правитьАНТ. Нынче они приготовились къ битвѣ на морѣ. На сушѣ мы не нравимся имъ.
СКАР. И на морѣ, и на сушѣ.
АНТ. Хотѣлъ бы, чтобъ они могли драться въ огнѣ, или на воздухѣ — мы и тамъ сразились бы съ ними. Но къ дѣлу: пѣхота останется съ нами на высотахъ, примыкающихъ къ городу — флоту же нужныя приказанія уже отданы, и онъ вышелъ изъ гавани — оттуда намъ будетъ видно и число и каждое движеніе ихъ. (Уходятъ)
ЦЕЗ. Нападетъ онъ — мы все-таки останемся на сушѣ, а онъ нападетъ непремѣнно, потому что отправилъ лучшія войска на корабли. На равнину; займемъ самое выгодное положеніе. (Уходитъ.)
АНТ. Они не схватились еще. Вонъ, отъ той сосны можно осмотрѣть все. Я сейчасъ возвращусь и скажу, что дѣлать. (Уходитъ).
СКАР. Ласточки свили гнѣзда въ парусахъ Клеопатры. Аугуры говорятъ, что незнаютъ, не могутъ сказать; смотрятъ мрачно, не смѣя высказаться. Антоній то бодръ, то унылъ; потрясенное счастіе наполняетъ его поперемѣнно то надеждой, то опасеніемъ того, что кроется въ будущемъ. (Вдали шумъ какъ бы морского сраженія).
АНТ. Все погибло! гнусная Египтянка измѣнила мнѣ. Мой флотъ сдался врагамъ: бездѣльники бросаютъ вверхъ шапки и бражничаютъ съ ними, какъ друзья давно невидавшіеся. О, трикраты вѣроломная блудница, ты продала меня молокососу, и мое сердце воюетъ теперь только съ тобою. — Скажи, чтобъ все бѣжало, потому что за местью чародѣйкѣ для меня все кончено. Пусть всѣ бѣгутъ; ступай! (Скаръ уходитъ). О, солнце, я не увижу уже твоего восхода; счастіе и Антоній разстаются здѣсь, именно здѣсь въ послѣдній разъ жмутъ другъ другу руку. — Вотъ до чего дошло! — Сердца, бѣгавшія, какъ собаченки, по пятамъ моимъ, которымъ я ни въ чемъ не отказывалъ — таютъ, орошаютъ теперь своими сладостями разцвѣтающаго Цезаря, и сосна, превышавшая всѣхъ, стоитъ ободранной. — Я обманутъ! — О, лживое волшебство Египта, коварная чародѣйка[32], однимъ своимъ взглядомъ ты двигала мои войска на войну, возвращала домой; грудь твоя была моимъ вѣнцемъ, моей конечной цѣлью, и ты, какъ настоящая цыганка, надула меня, подлой игрой своей, на послѣднее. — Эросъ! Эросъ!
А, демонское навожденіе! Исчезни!
КЛЕО. За что же сердится мой повелитель на любовь свою?
АНТ. Исчезни, или я награжу тебя по заслугамъ, испорчу тріумфъ Цезаря! Пусть онъ возметъ тебя въ плѣнъ, — выставитъ на потѣху ликующихъ плебеевъ, — влечетъ за своей колесницей, какъ гнуснѣйшее пятно всего женскаго пола, — показываетъ, какъ чудище, всѣмъ и каждому за мельчайшую монету, за бездѣлку; пусть кроткая Октавія взборонитъ твое лицо острыми ногтями своими! (Клеопатра уходитъ).-- Хорошо, что ты ушла, если жизнь хороша еще для тебя; а оно все-таки было бы лучше, еслибъ ты тутъ же сдѣлалась жертвой моей ярости: одна смерть избавила бы тебя, разомъ, отъ многихъ. — Эросъ! — На мнѣ рубашка Несса; о, Алкидъ, мой предокъ, вдохнови меня своею яростью: дай мнѣ силу закинуть Лихаса на рога мѣсяца! дай этой рукѣ, игравшей тяжелѣйшими палицами, мощь уничтожить мое собственное, доблестное я! — Вѣдьма умретъ! она продала меня римскому мальчишкѣ, и я гибну отъ этой измѣны; она умретъ за это. — Эросъ! Эросъ!
СЦЕНА 11.
правитьКЛЕО. Помогите мнѣ, милыя. Онъ неистовствуетъ страшнѣе, чѣмъ Теламонъ защитъ свой; и ѳессалійскій вепрь никогда не былъ такъ ужасенъ.
ХАРМ. Скройся въ могильный памятникъ; запрись въ немъ и пошли къ нему сказать, что ты умерла. Вѣдь и разставанье души съ тѣломъ не такъ мучительно, какъ разставанье съ величіемъ.
КЛЕО. Да, въ могильный памятникъ! Ступай, Мардіанъ, скажи ему, что я умертвила себя, что Антоній было мое послѣднее слово; передай это, прошу тебя, какъ можно грустнѣе. Ступай же, Мардіанъ, и за тѣмъ, извѣсти меня, какъ принялъ онъ вѣсть о моей смерти. — Идемъ.
СЦЕНА 12.
правитьАНТ. Эросъ, ты видишь еще меня?
ЭРОС. Вижу, мой повелитель.
АНТ. Иногда и облако представляется намъ дракономъ, и пары — львомъ, или медвѣдемъ. Воздухъ нерѣдко морочитъ наши глаза крѣпостями съ башнями, нависшими скалами, зубчатыми горами, синѣющими мысами съ деревьями, помавающими міру. Видалъ ты эти призраки, эти чудныя порожденія вечернихъ сумерокъ?
ЭРОС. Видалъ.
АНТ. И то, что было сейчасъ конемъ — разлагается съ быстротою мысли, и исчезаетъ въ облакахъ, какъ вода въ водѣ.
ЭРОС. Бываетъ и это.
АНТ. И твой вождь, добрый Эросъ, такой же призракъ. Ты видишь еще передъ собою Марка Антонія, но не удержать ему этого видимаго образа. Я предпринялъ эту воину для Египта, а царица — сердцемъ которой я думалъ владѣть, потому что она владѣла моимъ, владѣвшимъ, когда было свободно, милліонами теперь отпавшихъ — подтасовала карты въ пользу Цезаря, и безчестно проиграла торжествующему врагу мою славу. — Нѣтъ, не плачь, добрый Эросъ — у насъ осталась еще возможность самимъ покончить себя.
Проклятіе твоей гнусной царицѣ! Она похитила у меня мечь мой.
МАР. Нѣтъ, Антоній, моя владычица любила тебя; вполнѣ соединила свою судьбу съ твоею.
АНТ. Прочь съ глазъ, подлый евнухъ; молчи! Она обманула меня, и умретъ за это —
МАР. Смертью платятся только разъ въ жизни, и она поплатилась. То, что ты замышляешь — свершено ужъ безъ тебя; послѣднимъ ея словомъ было: «Антоній! благородный Антоній!» — затѣмъ, глухой стонъ прервалъ имя Антонія, и оно остановилось между сердцемъ и устами. Она скончалась, похоронивъ, такимъ образомъ, твое имя въ себѣ.
АНТ. Такъ умерла?
МАР. Умерла.
АНТ. Снимай съ меня доспѣхи, Эросъ; конченъ трудъ долгаго дня — пора и заснуть. — (Мардіану). Ты награжденъ уже и тѣмъ, что по-добру можешь убраться отсюда; ступай! (Мардіанъ уходитъ).-- Снимай, снимай проворнѣе! — и семилистный щитъ Аякса не отвратитъ удара отъ сердца. О, разверзайся же грудь! сердце, будь же, хоть разъ, сильнѣе сдерживающаго тебя — ломай бренную клѣтку свою! — Скорѣй, Эросъ, скорѣй! — Я не воинъ уже; долой изломанные доспѣхи, — я носилъ васъ съ честію. — Оставь меня на минуту, Эросъ. (Эросъ уходитъ).-- Я догоню тебя, Клеопатра, выплачу у тебя прощеніе. Такъ надо, потому что теперь всякая отсрочка страшнѣйшая пытка; погасъ свѣтильникъ — ложись: что еще бродить въ потемкахъ! Тутъ всякое стараніе портитъ все, что ни сдѣлаетъ; самая сила душится своей же мощью. Клади же печать — и все кончено! — Эросъ! — Иду, царица. — Эросъ! — Подожди меня; тамъ, гдѣ души отдыхаютъ на цвѣтахъ, мы будемъ гулять рука въ руку, изумимъ всѣхъ нашей свѣтлой веселостью; Дидона и Эней утратятъ почитателей — все обратится къ намъ. — Эросъ! Эросъ!
ЭРОС. Что угодно господину моему?
АНТ. Съ тѣхъ поръ, какъ умерла Клеопатра, я живу такъ позорно, что и сами боги гнушаются моей низостью. Я — нѣкогда четвертовавшій міръ мечемъ моимъ, сооружавшій изъ кораблей города на зеленой выѣ Нептуна — я не имѣю теперь мужества даже женщины; я слабодушнѣе, смертью своей, сказавшей Цезарю: «я сама побѣдила себя». — Эросъ, ты поклялся мнѣ, въ крайнемъ случаѣ — а случай этотъ наступилъ — когда увижу за собою неизбѣжную грозу гибели и позора, умертвить меня по моему требованію; умертви же меня — время сдержать клятву пришло. Ты убьешь не меня, а торжество Цезаря. Возврати румянецъ, сбѣжавшій съ щекъ твоихъ.
ЭРОС. Да не допустятъ меня до этого боги! И я свершу то, чего не могли и враждебныя стрѣлы Парѳянъ?
АНТ. Эросъ, неужели тебѣ хочется полюбоваться изъ оконъ великаго Рима, какъ твой господинъ, сложивъ руки на груди, склонивъ караемую голову, пылая жгучимъ стыдомъ, заклейменный позоромъ, пойдетъ за колесницей торжествующаго Цезаря?
ЭРОС. Нѣтъ, я не хотѣлъ бы видѣть этого.
АНТ. Такъ чтожъ и думать — вѣдь только раной и можно излечить меня. Обнажай мечь, такъ славно служившій отечеству.
ЭРОС. Пощади меня!
АНТ. Когда я отпускалъ тебя на волю, развѣ ты не клялся сдѣлать это но первому моему требованію? Исполняй обѣщанное, или всѣ прежнія услуги твои — безсознательныя случайности. Обнажай же мечь — кончай!
ЭРОС. Отврати, покрайней мѣрѣ, отъ меня благородное лицо, сіяющее величіемъ всего міра.
АНТ. (Отворачивая отъ него лицо). Изволь.
ЭРОС. Мечь обнаженъ —
АНТ. Пусть же онъ разомъ и свершитъ то, для чего обнажилъ его.
ЭРОС. Добрый господинъ мой, мой вождь, мой повелитель, позволь, прежде чѣмъ нанесу роковый ударъ, сказать тебѣ послѣднее прости.
АНТ. Ты сказалъ уже его — прощай!
ЭРОС. Прощай, доблестный полководецъ! — Разить?
АНТ. Рази, Эросъ.
ЭРОС. (Падая на мечъ свой). Такъ избавляюсь я отъ муки видѣть смерть Антонія. (Умираетъ).
АНТ. О, трижды благороднѣйшій меня, о, храбрый Эросъ, ты научаешь меня тому, что бы я долженъ и чего ты не могъ. Этимъ дивнымъ урокомъ, моя царица и Эросъ далеко превзошли меня въ благородствѣ; но теперь и я женихъ уже смерти — ринусь къ ней, какъ на ложе возлюбленной. Эросъ, твой господинъ умираетъ твоимъ ученикомъ; (Падая на мечъ) ты научилъ меня этому. — Что же это? — живъ, живъ еще! — Стража — сюда! — О, покончите меня!
1 ст. Что здѣсь?
АНТ. Друзья, я оплошалъ. О, кончите начатое мною.
2 ст. Пала звѣзда!
1 ст. И время достигло конечной цѣли.
ВСѢ. О, горе! горе!
АНТ. Кто любитъ меня — докончитъ меня.
1 ст. Я не могу.
2 ст. Я также.
3 ст. И никто изъ насъ. (Уходятъ).
ДЕР. Твоя судьба и смерть гонятъ отъ тебя всѣхъ твоихъ приближенныхъ. Этотъ мечь и вѣсть о случившемся введутъ меня въ милость Цезаря.
ДІО. Гдѣ Антоній?
ДЕР. А вонъ.
ДІО. Живъ еще? Чтожъ ты не отвѣчаешь? (Дерцетъ уходитъ).
АНТ. Это ты, Діомедъ? Обнажи мечь и коли, пока умру.
ДІО. Доблестный Антоній, меня прислала къ тебѣ моя повелительница, Клеопатра.
АНТ. Когда послала она тебя?
ДІО. Сей часъ.
АНТ. Гдѣ она?
ДІО. Въ могильномъ памятникѣ. Въ ней вдругъ возникло пророческое опасеніе того, что случилось. Сперва, увидавъ, что ты, безъ всякой причины, подозрѣваешь ее въ сношеніяхъ съ Цезаремъ[33], что ярость твоя ничѣмъ неукротима — она отправила къ тебѣ вѣсть о своей смерти; но потомъ, сообразивъ, какъ гибельно можетъ подѣйствовать на тебя эта вѣсть, она послала меня открыть тебѣ истину, и я пришолъ, боюсь, поздно.
АНТ. Поздно, добрый Діомедъ. Прошу, позови мою стражу.
ДІО. Стражи, сюда! Васъ зоветъ вашъ повелитель.
АНТ. Друзья мои, снесите меня къ Клеопатрѣ; это послѣдняя ваша служба мнѣ.
1 ст. Больно намъ, что тебѣ не суждено пережить всѣхъ твоихъ служителей.
2 ст. О, день ужасный!
АНТ. Полноте, друзья, не тѣшьте жестокую судьбу сокрушеніемъ; встрѣчая равнодушно, перенося легко ниспосылаемую ею кару — мы караемъ ее самое. Поднимите же меня. Часто водилъ я васъ — теперь вы несите меня, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, примите мою благодарность за все, за все!
СЦЕНА 13.
правитьКЛЕО. О, Харміана, я никогда уже не выйду отсюда.
ХАРМ. Утѣшься, добрая царица.
КЛЕО. Нѣтъ, не хочу. Я рада всякому страшному, неслыханному событію и гнушаюсь всякимъ утѣшеніемъ; скорбь моя, соразмѣряясь причинѣ, должна быть также велика, какъ и то, что порождаетъ ее.
Что, умеръ?
ДІОМ. Смерть носится надъ нимъ, но не умеръ еще. Взгляни на ту сторону памятника — стража несетъ его сюда.
КЛЕО. О, солнце, сожги громадную сферу, въ которой вращается! покройся вѣчнымъ мракомъ измѣнчивый берегъ міра! О, Антоній! Антоній! Антоній! — Помоги, Харміана; помоги, Ира; помогите, друзья, встащить его сюда.
АНТ. Успокойся. Не доблестію Цезаря сраженъ Антоній; Антоній самъ восторжествовалъ надъ собою.
КЛЕО. Я знаю, что никто, кромѣ Антонія, не могъ побѣдить Антонія; и все-таки — могуль не стенать, не рваться?
АНТ. Я умираю, Клеопатра, умираю; я задерживаю смерть только для того, чтобъ, изъ многихъ тысячь поцѣлуевъ, запечатлѣть на твоихъ устахъ еще одинъ — бѣдный послѣдній.
КЛЕО. О, прости мнѣ, милый другъ мой — я не смѣю сойти къ тебѣ: я боюсь, меня схватятъ. Нѣтъ, никогда не украсится мною царственный тріумфъ счастливаго Цезаря; пока ножи, яды, змѣи будутъ имѣть остріе, отраву, жало — я безопасна. Твоя жена, Октавія, не добьется чести укорить меня своимъ смиреннымъ взоромъ, своимъ холоднымъ безстрастіемъ[34]. — Сюда, сюда, Антоній! — Помогите, милыя — мы встащимъ тебя на верхъ; — помогайте и вы, друзья.
АНТ. О, скорѣй, или умру.
КЛЕО. О, да какъ же это трудно[35]! — Какъ ты тяжелъ, мой милый! А можетъ быть это и оттого, что наши силы совершенно истощились скорбью; имѣй я власть великой Юноны, тебя поднялъ бы мощно-крылый Меркурій и посадилъ бы рядомъ съ Юпитеромъ. — Но, скорѣй — желающіе всегда глупы. — Ко мнѣ, ко мнѣ! (Встаскиваютъ Антонія на верхъ). Умри гдѣ жилъ! Оживись поцѣлуями — о, еслибъ мои губы имѣли животворную силу — я истощила бы ее теперь совершенно.
ВСѢ. О, горестное зрѣлище!
АНТ. Я умираю, Клеопатра, умираю. Дай мнѣ нѣсколько капель вина, чтобъ я могъ сказать тебѣ еще нѣсколько словъ.
КЛЕО. Нѣтъ, я буду говорить, буду издѣваться такъ жестоко, что лживая Фортуна, выведенная изъ терпѣнія моими насмѣшками, сломаетъ колесо свое.
АНТ. Одно слово, царица: ищи спасенія жизни и твоей чести у Цезаря. — О! —
КЛЕО. Онѣ несовмѣстимы.
АНТ. Послушай меня, милая: изъ приверженцевъ Цезаря не довѣряйся никому, кромѣ Прокулея.
КЛЕО. Довѣрюсь только моей рѣшимости и рукамъ моимъ; никому — изъ приверженцевъ Цезаря.
АНТ. Не тужи, не плачь о жалкой перемѣнѣ послѣднихъ дней моихъ; вспоминай лучше о прежнемъ счастіи, когда я былъ величайшимъ, благороднѣйшимъ изъ властителей міра. И теперь, я умираю безъ униженія: не трусомъ, снявшимъ шлемъ передъ соотечественникомъ, а какъ Римлянинъ, честно побѣжденный Римляниномъ. — Отлетаетъ духъ мой — не могу болѣе — (Умираетъ).
КЛЕО. И благороднѣйшій изъ людей жаждетъ умереть? и не подумаетъ обо мнѣ? Неужели я останусь въ этомъ пошломъ свѣтѣ, который, безъ тебя, нисколько не лучше хлѣва. О, посмотрите, мои милыя, вѣнецъ земли таетъ. — Другъ мой! — О, поблекли лавры войны, — палъ высшій образецъ воиновъ, — мальчишки и дѣвчонки равны теперь мужамъ, исчезло всякое превосходство и не осталось подъ луной ничего достойнаго вниманія!
ХАРМ. О, успокойся!
ИРА. И она умерла.
ХАРМ. Добрая наша повелительница!
ИРА. Государыня!
ХАРМ. О, царица, царица!
ИРА. Владычица Египта! царица!
ХАРМ. Молчи, молчи, Ира!
КЛЕО. Я просто женщина и подверженная такимъ же жалкимъ страстямъ, какъ и послѣдняя, занимающаяся самыми низкими работами коровница. — Мнѣ слѣдовало бы бросить свой скиптръ въ завистливыхъ боговъ, — сказать имъ, что этотъ міръ, пока они не украли нашего сокровища, былъ подобенъ ихъ собственному. Но теперь все безполезно терпѣніе — глупо, а нетерпѣніе — прилично только бѣшеной собакѣ; а потомъ: развѣ грѣхъ ринуться въ таинственное жилище смерти прежде, чѣмъ смерть осмѣлится придти къ намъ? Ну что вы, мои милыя? Полноте, полноте, ободритесь! Полно, Харміана! — О, мои добрыя, посмотрите — догорѣлъ, погасъ нашъ свѣтильникъ! — (Стражамъ, стоящимъ внизу). Не унывайте, друзья; мы похоронимъ его, и тогда — все что храбро, благородно будетъ исполнено нами, по великому римскому обычаю, и смерть возгордится, принимая насъ. Идемъ; оболочка исполинскаго духа охладѣла уже. Ахъ, идемъ, идемъ, мои милыя; нѣтъ уже у насъ друга, кромѣ рѣшимости и скорѣйшаго конца. (Уходятъ, унося трупъ Антонія).
ДѢЙСТВІЕ V.
правитьСЦЕНА 1.
правитьЦЕЗ. Ступай къ нему, Долабелла, требуй, чтобъ онъ сдался; скажи, что отсрочками, въ такомъ безнадежномъ положеніи, онъ только издѣвается надъ нами.
ДОЛ. Скажу, Цезарь. (Уходитъ).
ЦЕЗ. Это что такое? и кто ты, осмѣлившійся предстать предъ насъ такимъ образомъ[36]?
ДЕР. Мое имя Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію, который, какъ лучшій изъ господъ, былъ достоинъ и лучшихъ изъ служителей; пока онъ былъ на ногахъ и говорилъ — онъ былъ моимъ господиномъ, и я жилъ, чтобъ отваживать жизнь противъ ненавистниковъ его. Угодно тебѣ взять меня къ себѣ — я буду и Цезарю тѣмъ же, чѣмъ былъ ему; не угодно — возьми жизнь мою.
ЦЕЗ. Что хочешь ты сказать?
ДЕР. О, Цезарь, я говорю: Антоніи умеръ.
ЦЕЗ. Сокрушеніе предмета такъ великаго надѣлало бы болѣе шуму; земный шаръ стряхнулъ бы львовъ въ городскія улицы, а горожанъ въ вертепы львовъ. Смерть Антонія не то, что смерть частнаго человѣка: въ его имени совключается полміра.
ДЕР. Онъ умеръ, Цезарь. И не общественный исполнитель правосудія, не наемный ножъ, а та самая рука, которая начертывала его славу своими дѣлами, съ твердостію, внушенной его сердцемъ, пронзила это благородное сердце[37]. Вотъ его мечь, похищенный мною изъ раны; посмотри — онъ обагренъ его благороднѣйшей кровью.
ЦЕЗ. Вы опечалились, друзья? Да накажутъ меня боги, если эта вѣсть не въ состояніи увлажить и царскихъ глазъ.
АГР. Странно, однакожъ, что природа заставляетъ насъ оплакивать и то, чего такъ ревностно добивались.
МЕЦ. Недостатки и достоинства его были совершенно равномѣрны.
АГР. Духъ возвышеннѣйшій никогда не управлялъ еще человѣкомъ; но вы, боги — вы непремѣнно придадите какіе нибудь недостатки, чтобъ мы оставались людьми. — Цезарь тронутъ.
МЕЦ. Въ такомъ огромномъ зеркалѣ онъ, по неволѣ, долженъ видѣть и себя.
ЦЕЗ. О, Антоній, я довелъ тебя до этого! — Но вѣдь мы рѣжемъ же болѣзни нашего тѣла. Я неминуемо долженъ былъ представить тебѣ такое же паденіе, или видѣть твое; мы не ужились бы съ тобою и въ цѣломъ мірѣ. Но теперь, позволь оплакивать, слезами также драгоцѣнными, какъ кровь сердца, что ты, мой братъ, мой совмѣстникъ во всѣхъ великихъ помыслахъ, мой соучастникъ въ управленіи, другъ и товарищъ въ войнахъ, рука моего собственнаго тѣла, сердце, въ которомъ развивалась всякая мысль моего, — что наши непримиримыя созвѣздія должны были разъединить наше сходство до этого. — Послушайте, друзья мои — но объ этомъ въ другое, болѣе удобное время.
Порученіе этого человѣка такъ вотъ и проглядываетъ сквозь него; послушаемъ, однакожъ, что онъ скажетъ. — Откуда ты?
ПОС. Я бѣдный теперь Египтянинъ. Царица, моя повелительница, заключившаяся въ послѣднемъ что у нея осталось — въ могильномъ памятникѣ, желаетъ узнать твои намѣренія, чтобы заранѣе приготовиться ко всему, что суждено ей.
ЦЕЗ. Скажи, чтобъ не унывала. Она скоро узнаетъ, черезъ кого нибудь изъ нашихъ, какъ великодушно и милостиво наше рѣшеніе. Цезарь не можетъ быть жестокосердымъ.
ПОС. Да благословятъ тебя боги! (Уходитъ).
ЦЕЗ. Ступай, Прокулей, передай ей, что мы не намѣрены унижать ее, употреби всѣ утѣшенія, какія потребуются силой ея страсти, чтобы она, какъ нибудь, въ порывѣ гордости, не побѣдила насъ своею смертію. Вѣдь ея жизнь въ Римѣ будетъ нашимъ вѣчнымъ тріумфомъ. Ступай и дай намъ знать, какъ можно скорѣе, что она говоритъ и какъ ты найдешь ее.
ПРО. Не замедлю. (Уходитъ).
ЦЕЗ. Галлъ, ступай и ты съ нимъ. (Галлъ уходитъ). Гдѣ Долабелла — онъ поможетъ Прокулею.
АГР. и МЕЦ. Долабелла!
ЦЕЗ. Нѣтъ, оставьте, я вспомнилъ, что послалъ уже его; онъ скоро воротится. — Пойдемте въ мою палатку; вы увидите, какъ не охотно рѣшился я на войну эту, какъ спокойно и кротко выражался я во всѣхъ моихъ письмахъ. Идемте, я покажу вамъ все касающееся до этого.
СЦЕНА 2.
правитьКЛЕО. Мое отчаяніе начинаетъ утрачивать горечь свою. Что такое быть Цезаремъ? вѣдь онъ не само счастіе: онъ только рабъ счастія, исполнитель его прихотей. Какое же, напротивъ, величіе свершить то, что кончаетъ всѣ другія дѣла, связываетъ случай, оковываетъ превратность, погружаетъ въ сонъ и навсегда уже избавляетъ отъ алканія навоза — кормильца какъ нищаго, такъ и Цезаря.
ПРОК. Цезарь шлетъ привѣтъ царицѣ Египта и предлагаетъ обдумать, чего бы ей хотѣлось попросить у него.
КЛЕО. Какъ твое имя?
ПРОК. Прокулей.
КЛЕО. Антоній говорилъ мнѣ о Прокулеѣ, просилъ меня довѣриться ему; но когда довѣріе безполезно уже — не страшенъ и обманъ. Если твоему властелину хочется видѣть передъ собой царицу нищей — скажи ему, что и изъ одного уже приличія, царица не можетъ просить меньше царства; будетъ ему угодно даровать мнѣ завоеванный имъ Египетъ для моего сына — онъ даруетъ мнѣ такъ много моей же собственности, что я на колѣнахъ буду благодарить его за это.
ПРОК. Не унывай; твоя участь въ царственныхъ рукахъ. Не бойся ничего, довѣрься вполнѣ моему повелителю: онъ такъ полонъ благости, что она переливаетъ на всѣхъ нуждающихся въ ней. Позволь мнѣ извѣстить его, что ты предается ему, и ты найдешь въ немъ побѣдителя благотворящаго и тамъ, гдѣ, на колѣнахъ, молятъ только о милости.
КЛЕО. Прошу, скажи ему, что я раба его счастія, что я передаю ему величіе имъ завоеванное, что я ежечасно учусь наукѣ покорности, что съ радостію взглянула бы на него.
ПРОК. Скажу все, прекрасная царица. Будь покойна; я знаю, твоему несчастію состраждетъ и самъ виновникъ его.
ГАЛ. Видите, какъ легко овладѣть ею. (Прокулей влезаетъ съ двумя солдатами въ окно, по приставленной къ нему лѣстницѣ, и становится позади Клеопатры. Солдаты отодвигаютъ засовы дверей и отворяютъ ихъ). Стерегите ее до прибытія Цезаря. (Уходитъ).
ИРА. Царица!
ХАРМ. О, Клеопатра! ты взята, царица!
КЛЕО. (Вынимая кинжалъ). Скорѣй, скорѣй, вѣрныя руки!
ПРОК. (Обезоруживая ее). Остановись! остановись, государыня! Не вреди себѣ такъ страшно; этимъ я не предаю, а спасаю тебя.
КЛЕО. Какъ? вы отнимаете у меня даже смерть, избавляющую и собакъ отъ томленія!
ПРОК. Клеопатра, не оскорбляй великодушія моего вождя самоубійствомъ; дай ему проявить свѣту все свое благородство; смертью своей ты навсегда лишишь его этой возможности.
КЛЕО. О, гдѣ же ты, смерть? Приди сюда! приди, приди, возьми царицу — она постоитъ сотенъ дѣтей и нищихъ!
ПРОК. Успокойся, государыня.
КЛЕО. Послушай, я не стану ѣсть, не стану пить, и если нужна еще пустая болтовня — не стану и спать. Что бы ни дѣлалъ Цезарь — я разрушу это бренное домовище. Знай, я не хочу, чтобъ меня, какъ рабу, приковали ко двору твоего господина; не хочу, чтобъ глупая Октавія карала меня своими цѣломудренными взглядами. И я позволю поднять себя на показъ ликующей черни жестокосердаго Рима? Лучше пусть первая лужа Египта будетъ моей мирной могилой! лучше бросьте меня, совершенно нагую, въ тину Нила, и пусть раскусаютъ меня водяныя мухи въ отвратительное чудище! лучше сдѣлайте высочайшую изъ пирамидъ моей родины висѣлицей и повѣсьте меня на ней въ цѣпяхъ!
ПРОК. Твое воображеніе рисуетъ всѣ эти ужасы безъ всякаго повода со стороны Цезаря.
ДОЛ. Прокулей, что ты сдѣлалъ извѣстно уже Цезарю, и онъ требуетъ тебя къ себѣ. Что касается до царицы — надзоръ за нею порученъ мнѣ.
ПРОК. Я радъ этому, Долабелла; прошу, будь съ ней поласковѣе. — (Клеопатрѣ) Я готовъ передать Цезарю все, что угодно тебѣ.
КЛЕО. Скажи, что я хотѣла бы умереть. (Прокулей уходитъ ея солдатами).
ДОЛ. Благороднѣйшая царица, ты слыхала обо мнѣ?
КЛЕО. Не могу сказать.
ДОЛ. Ты, навѣрное, знаешь меня.
КЛЕО. Какая важность въ томъ, что я слыхала, или знаю? Вѣдь вы смѣетесь, когда дѣти, или женщины разсказываютъ свои сны — не такъ ли?
ДОЛ. Я не понимаю тебя.
КЛЕО. Я видѣла во снѣ, что былъ императоръ Антоній, — о, еще другой такой сонъ, чтобъ я могла видѣть другаго такого же человѣка!
ДОЛ. Если тебѣ угодно —
КЛЕО. Лицо его было, какъ ликъ неба, и на немъ блистали солнце и луна, и вращались и озаряли маленькое О — землю.
ДОЛ. Совершеннѣйшее созданіе —
КЛЕО. Его ноги переступали океанъ; его поднятая рука была шлемовымъ украшеніемъ цѣлаго міра; голосъ его былъ гармоніей сферъ небесныхъ, но это только съ друзьями: потому что, когда нужно было устрашить, потрясти шаръ земный — онъ рокоталъ, какъ громы. Для щедрости его не было зимы — была вѣчная осень, тѣмъ болѣе приносившая, чѣмъ болѣе пожинали. Его наслажденія, подобно дельфинамъ, постоянно показывали спину его надъ стихіей, въ которой жили. Его цвѣтами украшались и короны и вѣнцы; царства и острова сыпались изъ кармана его, какъ мѣлкая монета.
ДОЛ. Клеопатра —
КЛЕО. Какъ ты думаешь: былъ или можетъ быть человѣкъ, подобный снившемуся мнѣ?
ДОЛ. Нѣтъ, прекрасная царица.
КЛЕО. Ты лжешь, и боги слышатъ это. Если же есть или былъ когда нибудь такой — онъ превосходить всякое сновидѣніе. Въ образованіи чудныхъ формъ природа не можетъ, конечно, спорить съ фантазіей, но недостатку матеріала; но, придумавъ Антонія, она все-таки превзошла фантазію, совершенно помрачила всѣ ея призрачныя созданія.
ДОЛ. Послушай, добрая государыня, твоя потеря велика, какъ ты сама, и ты несешь ее соотвѣтственно ея тягости. Пусть я никогда ничего не добьюсь, если грусть твоя не отозвалась и во мнѣ, и такъ сильно, что и мое сердце разрывается[38].
КЛЕО. Благодарю. Знаешь что хочетъ сдѣлать со мною Цезарь?
ДОЛ. Мнѣ противно высказать тебѣ то, что хотѣлось бы, чтобъ ты знала.
КЛЕО. Нѣтъ, прошу —
ДОЛ. Какъ онъ ни благороденъ —
КЛЕО. Онъ все-таки поведетъ меня въ тріумфѣ?
ДОЛ. Поведетъ царица; я знаю это.
ЗА СЦЕНОЙ. Посторонитесь! — Цезарь!
ЦЕЗ. Которая царица Египта?
ДОЛ. Это императоръ, царица. (Клеопатра преклоняетъ колѣна).
ЦЕЗ. Встань: ты не должна преклонять колѣнъ. Прошу тебя, встань! встань, царица Египта!
КЛЕО. Боги хотѣли этого; но я должна повиноваться моему властелину и повелителю.
ЦЕЗ. Не давай мѣста чернымъ думамъ. Хотя перечень нанесенныхъ тобою оскорбленій и вписанъ въ плоть нашу — мы готовы смотрѣть на нихъ, какъ на простыя случайности.
КЛЕО. Единственный властитель міра, я не могу представить дѣла моего совершенно чистымъ; сознаюсь, напротивъ, что была причастна слабостямъ, которыя и прежде часто унижали нашъ полъ.
ЦЕЗ. Знай, Клеопатра; что намъ пріятнѣе уменьшать, чѣмъ, преувеличивать. Не будешь противиться нашимъ намѣреніямъ, а они въ отношеніи къ тебѣ какъ нельзя великодушнѣе — ты найдешь даже выгоду въ этой перемѣнѣ; вздумаешь, напротивъ, слѣдуя примѣру Антонія, набросить на насъ тѣнь жестокосердія — уничтожишь сама мои добрыя предположенія, подвергнешь дѣтей жалкой участи, которую готовъ отвратить, если положится на меня. За симъ, я отправляюсь —
КЛЕО. Куды тебѣ угодно; тебѣ открытъ цѣлый міръ: онъ твой. И насъ, твои щиты, трофеи ты можешь развѣсить, гдѣ вздумается. Вотъ, добрый властелинъ мой —
ЦЕЗ. Ты сама будешь моей совѣтницей во всемъ касающемся Клеопатры.
КЛЕО. Вотъ, списокъ золота, серебра и всѣхъ драгоцѣнностей, мнѣ принадлежавшихъ. Тутъ все означено; не опущено ни одной бездѣлушки. — Гдѣ Селевкъ?
СЕЛ. Здѣсь, государыня.
КЛЕО. Это мой казнохранитель. Спроси его; онъ отвѣтитъ тебѣ головою, что я ничего не утаила для себя. — Говори правду, Селевкъ.
СЕЛ. Царица, лучше лишиться языка, чѣмъ, на свою же бѣду, говорить неправду.
КЛЕО. Чтожъ, утаила я?
СЕЛ. Достаточно на выкупъ внесеннаго въ списокъ.
ЦЕЗ. Не краснѣй, Клеопатра; я одобряю твое благоразуміе.
КЛЕО. Смотри, Цезарь — о, смотри, какъ все передается сильнымъ! мои дѣлаются теперь твоими, а перемѣнись мы положеніемъ — твои сдѣлались бы моими. Неблагодарность Селевка приводитъ меня въ бѣшенство. — О, рабъ, также вѣрный, какъ покупная любовь! — Что пятишься? побѣжишь еще, ручаюсь за это; но я поймаю твои глаза, имѣй они даже крылья. Рабъ, негодяй бездушный, собака! О, неслыханная низость!
ЦЕЗ. Добрая царица, позволь попросить тебя —
КЛЕО. О, Цезарь, какъ горекъ позоръ этотъ! Тогда какъ ты, высокій повелитель, удостоиваешь меня, такъ страшно униженную, своимъ посѣщеніемъ — мой собственный служитель увеличиваетъ итогъ моихъ огорченій придаткомъ своей злобы. Положимъ, добрый Цезарь, что я и удержала нѣсколько женскихъ бездѣлушекъ, ничтожныхъ игрушекъ, вещицъ, которыми дарятъ обыденныхъ друзей; положимъ, что я и скрыла нѣсколько драгоцѣннѣйшихъ вещей для Ливіи и Октавіи, чтобъ снискать посредничество ихъ — слѣдовало ли, скажи, изобличать меня въ этомъ человѣку облагодетельствованному мной? — О, боги, это унижаетъ меня[39] болѣе самого паденія! — (Селевку), Прошу, удались, или искры гнѣва брызнутъ изъ подъ пепла несчастія[40]. Будь ты мужъ — ты пожалѣлъ бы меня.
ЦЕЗ. Удались, Селевкъ. (Селевкъ уходить), КЛЕО. Мы, великіе міра сего, часто терпимъ нареканіе за то, что дѣлается другими, и когда падемъ — отвѣчаемъ и за дѣла другихъ, какъ за собственныя. Въ этомъ отношеніи мы достойны сожалѣнія.
ЦЕЗ. Клеопатра, мы не намѣрены включать въ списокъ нашихъ завоеваній ни того, что ты скрыла, ни того, что показала; все это остается при тебѣ, располагай имъ какъ хочешь. Цезарь не купецъ, не станетъ выторговывать у тебя того, что продается купцами; и потому успокойся, не дѣлай мрачныхъ думъ тюрьмой своей. Нѣтъ, любезная царица, мы намѣрены такъ располагать тобою, какъ ты сама посовѣтуешь. Не томи же себя голодомъ, спи покойно: мы такъ заботимся и жалѣемъ о тебѣ, что навсегда останемся твоимъ другомъ. Прощай!
КЛЕО. Мой властелинъ и повелитель —
ЦЕЗ. Нѣтъ, нѣтъ — прощай! (Уходитъ со свитой).
КЛЕО. Онъ убаюкиваетъ меня льстивыми рѣчами, мои милыя; убаюкиваетъ, чтобъ я измѣнила чувству уваженія къ себѣ, но — послушай Харміана. (Шепчетъ ей на ухо).
ИРА. Кончай, царица; свѣтлый день миновалъ уже — мы обречены мраку.
КЛЕО. Возвращайся скорѣе. Я приказала: непремѣнно добыли ужъ; поди, поторопи.
ХАРМ. Иду.
ДОЛ. Гдѣ царица?
ХАРМ. Вотъ. (Уходитъ).
КЛЕО. Долабелла?
ДОЛ. Царица, вызванный твоимъ желаніемъ, которое, изъ любви къ тебѣ, считаю священнымъ долгомъ исполнить — спѣшу сообщить, что Цезарь отправляется черезъ Сирію, и что, черезъ три дни, отправитъ тебя, вмѣстѣ съ дѣтьми твоими, впередъ. Пользуйся этой вѣстью, какъ знаешь; я исполнилъ твою просьбу и мое обѣщаніе.
КЛЕО. Я остаюсь твоей должницей, Долабелла.
ДОЛ. А я твоимъ слугой. Прощай, добрая царица; я долженъ сопутствовать Цезарю.
КЛЕО. Прощай; благодарю! (Долабелла уходитъ). — Ну, Ира, какъ это тебѣ нравится? И тебя, египетскую куколку, будутъ показывать въ Римѣ, точно такъ же, какъ меня. Подлые ремесленники, съ засаленными передниками, съ треугольниками и молотками, поднимутъ насъ, чтобъ мы были виднѣе, на руки, и мы, объятыя ихъ вонючимъ дыханіемъ, должны будемъ впивать въ себя ихъ гадкія испаренія.
ИРА. Боги не попустятъ этого.
КЛЕО. Нѣтъ, это будетъ, Ира. Грубые ликторы схватятъ насъ, какъ распутныхъ женщинъ; паршивые риѳмоплеты осипнутъ, распѣвая о насъ; проворные комедіанты выведутъ насъ на сцену, представятъ наши пиры въ Александріи: Антонія вынесутъ пьянаго, какой нибудь пискливый мальчишка[41] насмѣется надъ моимъ величіемъ, придавъ мнѣ видъ и движенія потаскушки.
ИРА. О, боги!
КЛЕО. Все это будетъ, будетъ непремѣнно.
ИРА. Я никогда не увижу этого; я знаю, что мои ногти сильнѣе глазъ моихъ.
КЛЕО. Да, это вѣрнѣйшее средство перехитрить ихъ, разстроить вполнѣ обдуманный замыселъ[42].
Что Харміана? — Уберите меня, милыя, какъ царицу; принесите мои лучшія украшенія — я опять отправляюсь на Циднъ, встрѣчать Марка Антонія. — Ступай, Ира. — Да, Харміана, мы рѣшились покончить; послужи мнѣ еще нѣсколько минутъ, и за тѣмъ — гуляй до страшнаго суда. — Принеси мой вѣнецъ и все. (Ира уходитъ).-- Что это тамъ за шумъ?
СТР. Пришолъ какой-то поселянинъ съ фигами, и непремѣнно хочетъ видѣть тебя.
КЛЕО. Впусти его. (Стражъ уходитъ).-- Какое жалкое орудіе свершаетъ иногда благороднѣйшее! онъ несетъ мнѣ свободу. Рѣшеніе мое неизмѣнно: во мнѣ нѣтъ уже ничего женскаго; теперь я вся, отъ головы до ногъ, тверда какъ мраморъ; теперь измѣнчивая луна не моя уже планета.
СТР. Вотъ онъ.
КЛЕО. Оставь насъ однихъ. (Стражъ уходитъ.) — Съ тобой красивая Нильская змѣйка, умерщвляющая безъ всякихъ мукъ?
ПОС. Со мной; но я не совѣтую тебѣ трогать ее — ея покусъ безсмертенъ, и кто умираетъ отъ нея — оправляется рѣдко, почти никогда.
КЛЕО. Помнишь какой нибудь случай смерти отъ нея?
ПОС. Очень многіе: и мужчинъ и женщинъ. Вотъ, не дальше какъ вчера, слышалъ еще объ одномъ: это была прекраснѣйшая женщина; любила, правда, немного прихвастнуть, чего женщинѣ, конечно, не слѣдовало бы дѣлать — развѣ только честнымъ образомъ. Ну вотъ, она и разсказывала, какъ умерла отъ ея покуса, и какія боли чувствовала; — она, не шутя, очень хорошо отзывалась объ этой змѣйкѣ; но вѣдь тотъ, кто вѣритъ всему что говорится — не спасется и половиной того что дѣлается. Выше всякаго вѣроятія только то, что эта змѣйка — презлая змѣйка.
КЛЕО. Теперь, ты можешь оставить насъ.
ПОС. Желаю тебѣ вдоволь ею натѣшиться.
КЛЕО. Прощай.
ПОС. (Становя корзинку на полъ). Только ты, смотри, не забывай, что змѣя всегда змѣя.
КЛЕО. Хорошо, хорошо; прощай.
ПОС. Змѣѣ, видишь ли, нельзя довѣрять, когда она не въ рукахъ людей благоразумныхъ; потому что въ змѣѣ, право, ничего нѣтъ добраго.
КЛЕО. Не безпокойся, мы будемъ осторожны.
ПОС. И прекрасно. Не давайте ей ничего, потому что она рѣшительно не стоитъ корма.
КЛЕО. Она съѣстъ меня.
ПОС. Нѣтъ, ты ужъ пожалуста не почитай меня такимъ простакомъ, чтобъ я не зналъ, что и самъ дьяволъ не съѣстъ женщины. Я вѣдь знаю, что женщина блюдо для боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее но своему; а эти мерзавцы дьяволы, сказать правду, дѣлаютъ богамъ много пакостей въ отношеніи женщинъ, потому что, изъ каждыхъ десяти ими созданныхъ — пять они непремѣнно испортятъ.
КЛЕО. Хорошо, ступай.
ПОС. Право такъ; желаю, чтобъ эта змѣйка доставила вамъ какъ можно болѣе удовольствія. (Уходитъ.)
КЛЕО. Подай порфиру, надѣнь на меня корону — я жажду безсмертія. Соку египетскихъ гроздій не увлажать уже этихъ губъ. — Скорѣй, скорѣй, добрая Ира. — Мнѣ кажется я слышу призывъ Антонія, — вижу какъ онъ поднимается, чтобъ похвалить благородный поступокъ мой, — слышу какъ насмѣхается надъ счастіемъ Цезаря, ниспосылаемымъ богами въ оправданіе будущей кары. Иду, супругъ! Мое мужество даетъ мнѣ теперь право на это названіе; вся огонь и воздухъ, я предоставляю остальныя стихіи низшей жизни. — Кончили? — Такъ придите же, примите послѣднюю теплоту губъ моихъ. Прощай, добрая Харміана! На долгое, долгое разстаніе, Ира! (Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ). Чтожъ это? Неужели въ моихъ устахъ жало ехидны? Отчего упала ты? — Если ты и природа могли разстаться такъ тихо — ударъ смерти щипокъ любовника: болѣзненный и все-таки желаемый. — Недвижна! — Отходя такъ, ты говоришь міру, что съ нимъ не стоитъ и прощаться.
ХАРМ. Разрѣшись черная туча, пади дождемъ, чтобъ я могла сказать: и сами боги плачутъ.
КЛЕО. Она пристыдитъ меня, если первая встрѣтитъ кудряваго Антонія; онъ примется разспрашивать ее, подаритъ поцѣлуемъ, котораго жажду, какъ неба. Приди, смертоносная гадина, разсѣки разомъ острыми зубами своими запутанный узелъ жизни! (Вынимаетъ змѣю и прикладываетъ се къ груди). Да будь же позлѣе, ядовитая дурочка — отправляй скорѣе! О, еслибъ ты могла говорить, ты непремѣнно назвала бы Цезаря: осломъ недогадливымъ.
ХАРМ. О, звѣзда востока!
КЛЕО. Тише, тише! развѣ ты не видишь у моей груди малютки, усыпляющей кормилицу своимъ сосаніемъ?
ХАРМ. О, разорвись, разорвись сердце!
КЛЕО. Сладостно какъ бальзамъ, кротко какъ воздухъ, нѣжно — о, Антоній! — (Прикладывая другую змѣю къ рукѣ). Припущу и тебя. Что медлить еще — (Падаетъ на ложе и умираетъ).
ХАРМ. Въ этомъ пустынномъ мірѣ. — Прощай! — Хвастайся теперь, смерть — прекраснѣйшая изъ женъ въ твоей власти! — Замкнитесь пушистыя окна; отнынѣ золотистому Фебу никогда не обращать уже на себя глазъ такъ царственныхъ. Корона покосилась на тебѣ; поправлю, и за тѣмъ — гулять!
1. ст. Гдѣ царица?
ХАРМ. Тише; не разбуди ее.
1. ст. Цезарь прислалъ —
ХАРМ. Посла слишкомъ медленнаго. (Прикладывая къ себѣ змѣю). О, приди; кончай скорѣе — я едва чувствую тебя.
1. ст. Подойдемъ поближе. Тутъ не совсѣмъ ладно — Цезарь надутъ.
2. ст. Онъ прислалъ Долабеллу — позовите его.
1. ст. Чтожъ это такое? — Хорошее ли это дѣло, Харміана?
ХАРМ. Превосходное, достойное царицы, имѣвшей предками такое множество царей. — Ахъ, воинъ! (Падаетъ и умираетъ).
ДОЛ. Что здѣсь?
2. ст. Всѣ мертвы.
ДОЛ. Ты не даромъ безпокоился, Цезарь; ты спѣшишь сюда, чтобъ увидать свершеннымъ уже, что такъ хотѣлось предотвратить.
ЗА СЦЕНОЙ. Дорогу, дорогу Цезарю.
ДОЛ. Ты слишкомъ вѣрный аугуръ, Цезарь. Чего страшился сбылось.
ЦЕЗ. Конецъ благороднѣйшій всей жизни. Она угадала наши намѣренія и царственно пошла своимъ путемъ. — Какъ же умерли онѣ? я не вижу крови.
ДОЛ. Кто послѣдній былъ съ ними?
1. ст. Какой-то глупый поселянинъ, принесшій ей фигъ. Вотъ и его корзинка.
ЦЕЗ. Стало отъ яда?
1. ст. Вотъ эта, то есть Харміана, за какую нибудь минуту была еще жива: стояла и говорила. Я засталъ ее поправляющей корону на головѣ умершей царицы, и вдругъ она задрожала и упала.
ЦЕЗ. Благородное слабодушіе! — Но еслибъ онѣ отравились — это было бы замѣтно по наружной раздутости, а она точно притворилась спящей, чтобъ заманить другаго Антонія въ крѣпкія сѣти своихъ прелестей.
ДОЛ. Вотъ, на груди капля выступившей крови и маленькая припухлость. Тоже и на рукѣ.
1. ст. Это покусъ ехидны; да вотъ, на фиговыхъ листьяхъ и слизь, какую ехидны оставляютъ по себѣ въ пещерахъ Нила.
ЦЕЗ. Весьма вѣроятно, что она именно ею и умертвила себя; по разсказамъ врача ея, она часто разспрашивала его о легчайшихъ родахъ смерти. — Поднимите ее вмѣстѣ съ ложемъ, а прислужницъ вынесите изъ памятника. Положимъ ее подлѣ Антонія, и ни одна гробница въ мірѣ не совключитъ въ себѣ четы знаменитѣйшей. Событія такъ великія, какъ эти, потрясаютъ даже виновниковъ ихъ, и состраданіе, которое вызоветъ исторія ихъ судебъ, будетъ нисколько не меньше славы того, кто сдѣлалъ ихъ предметомъ состраданія. Все наше войско должно присутствовать при погребеніи, и за тѣмъ — въ Римъ. — Идемъ; распоряженіе этой великой торжественностью я поручаю тебѣ, Долабелла. (Уходить).
- ↑ Одинъ изъ тріумвировъ, властителей міра.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: or else we damn the… По экземпляру Колльера: or elsc we doom the…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: whose every passion fully strives… По экземпляру Колльера: whose every passion filly strives…
- ↑ Въ старыхъ англійскихъ мистеріяхъ Иродъ выводился на сцену надменнымъ, жестокимъ, кровожаднымъ тираномъ такъ часто, что выраженіе Herod of Jewry обратилось въ поговорку, для означенія жестокости и кровожадности. — Стивенсъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: And fertile… По экземпляру Колльера: And fruitful…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: the present pleasure, Ву revolution lowering… По экземпляру Колльера: the present pleasure, By repetition souring…
- ↑ Намекъ на старое повѣрьѣ, что лошадиный волосъ обращается въ водѣ въ волосатика.
- ↑ По прежнимъ изданіямъ: And give true evidence to his love… По экземпляру Колльера: And give true credence to his love…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: to the ports The discontents repair… По экземпляру Колльера: to the fleets The discontents repair…
- ↑ Сокъ этого растенія почитался снотворнымъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: an arm-gaunt steed… По экземпляру Колльера: an arm-girt steed…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: soften thy wan’d lip!… Tie up the libertine in а field of feasts… По экземпляру Колльера: soften thy warm lip!… Lay up the libertine in а flood of feasts…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: cloth of gold of tissue… По экземпляру Колльера: cloth of gold and tissue…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes а fear… По экземпляру Колльера: Becomes afeard…
- ↑ Мечемъ, которымъ онъ сражался противъ убійцъ Юлія Цезаря при Филиппи.
- ↑ Пакоръ сынъ Орода, царя Парѳіи.
- ↑ Фениксъ.
- ↑ Стивенсъ говоритъ, въ объясненіе этого мѣста, что у лошадей бываетъ иногда темное пятно между глазъ и что это пятно, называемое облакомъ и придающее мрачное выраженіе, почитается большимъ недостаткомъ лошади.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: When the best hint was given him, he not took’t… По экземпляру Колльера: When the best hint was given him, he but look’d…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Is often lefi unlov’d… По экземпляру Колльера: Is often held unlov’d…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: both how you were wrong led… Но экземпляру Колльра: both how you were wronged…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Yond ribaldred nag of Egypt… По экземпляру Колльера: Yond ribald hag of Egypt…
- ↑ Въ Шекспирово время, въ нѣкоторыхъ частяхъ Англіи существовали пляски съ мечами, которые держали на плечѣ, остріемъ вверхъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: he being The mered question… По экземпляру Колльера: he being The mooted question…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Knowing all measures… По экземпляру Колльера: Knowing all miseries…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: And put yourself under his shroud, The universal landlord… По экземпляру Колльера: And put yourself under his shroud, who is The universal landlord…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Say to great Caesar this in disputation: I kiss bis conquering hand… По экземпляру Колльера: Say to great Caesar, that in deputation I kiss his conquering hand…
- ↑ Въ прежнихъ изданія: put thine iron on… По экземпляру Колльера: put mine iron on…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: shall hear а storm… По экземпляру Колльера: shall bear а storm…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: And let the queen know of our guests… По экземпляру Колльера: And let the queen know of our gests…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Was never yet for slepp… По экземпляру Колльера: Was never yet 'fore sleep…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: О this false soul of Egypt! this grave charm. По экземпляру Колльера: O this false spell of Egypt! this great charm…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: She had dispos’d witli Caesar… По экземпляру Колльера: She had compos’d with Caesar…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: with her modest eyes And still conclusion… По экземпляру Колльера: with her modest eyes And still condition…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Here’s sport indeed!… По экземпляру Колльера: Here’s port indeed!…
- ↑ Съ обнаженнымъ и обагреннымъ кровію мечемъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Splilted the heart… По экземпляру Колльера: Split that self noble heart…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: а grief that suit’s My very heart… По экземпляру Колльера: а grief that smites My very heart…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: The gods! it smites me… По экземпляру Колльера: Ye gods, it smites me…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Through the ashes of my chance… Но экземпляру Колльера: Throug the ashes of mischance…
- ↑ Въ Шекспирово время женскія роли игрались мальчиками.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: that’s the way, to fool their preparation and to conquer their most absurd intents… По экземпляру Колльера: that’s the way, to foil their preparation and to conquer their most assur’d intents…