Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава XXVIII/ДО
| ← Часть II, глава XXVII | Анна Каренина — Часть II, глава XXVIII | Часть II, глава XXIX → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 265—270. |
Когда Алексѣй Александровичъ появился на скачкахъ, Анна уже сидѣла въ бесѣдкѣ рядомъ съ Бетси, въ той бесѣдкѣ, гдѣ собиралось все высшее общество. Она увидала мужа еще издалека. Два человѣка, мужъ и любовникъ, были для нея двумя центрами жизни, и безъ помощи внѣшнихъ чувствъ она чувствовала ихъ близость. Она еще издалека почувствовала приближеніе мужа и невольно слѣдила за нимъ въ тѣхъ волнахъ толпы, между которыми онъ двигался. Она видѣла, какъ онъ подходилъ къ бесѣдкѣ, то снисходительно отвѣчая на заискивающіе поклоны, то дружелюбно, разсѣянно здороваясь съ равными, то старательно выжидая взгляда сильныхъ міра и снимая свою круглую, большую шляпу, нажимавшую кончики его ушей. Она знала всѣ эти пріемы, и всѣ они ей были отвратительны. „Одно честолюбіе, одно желаніе успѣть — вотъ все, что́ есть въ его душѣ, — думала она, — а высокія соображенія, любовь къ просвѣщенію, религія, все это — только орудія для того, чтобъ успѣть“.
По его взглядамъ на дамскую бесѣдку (онъ смотрѣлъ прямо на нее, но не узнавалъ жены въ морѣ кисеи, лентъ, перьевъ, зонтиковъ и цвѣтовъ) она поняла, что онъ искалъ ее; но она нарочно не замѣчала его.
— Алексѣй Александровичъ! — закричала ему княгиня Бетси, — вы вѣрно не видите жену; вотъ она!
Онъ улыбнулся своею холодною улыбкой.
— Здѣсь столько блеска, что глаза разбѣжались, — сказалъ онъ и пошелъ въ бесѣдку. Онъ улыбнулся женѣ, какъ долженъ улыбнуться мужъ, встрѣчая жену, съ которою онъ только что видѣлся, и поздоровался съ княгиней и другими знакомыми, воздавъ каждому должное, то-есть пошутивъ съ дамами и перекинувшись привѣтствіями съ мужчинами. Внизу подлѣ бесѣдки стоялъ уважаемый Алексѣемъ Александровичемъ, извѣстный своимъ умомъ и образованіемъ, генерал-адъютантъ. Алексѣй Александровичъ заговорилъ съ нимъ.
Былъ промежутокъ между скачками и потому ничто не мѣшало разговору. Генерал-адъютантъ осуждалъ скачки. Алексѣй Александровичъ возражалъ, защищая ихъ. Анна слушала его тонкій, ровный голосъ, не пропуская ни одного слова, и каждое слово его казалось ей фальшиво и болью рѣзало ея ухо.
Когда началась четырехверстная скачка съ препятствіями, она нагнулась впередъ и, не спуская глазъ, смотрѣла на подходившаго къ лошади и садившагося Вронскаго и въ то же время слышала этотъ отвратительный, неумолкающій голосъ мужа. Она мучилась страхомъ за Вронскаго, но еще болѣе мучилась неумолкавшимъ, ей казалось, звукомъ тонкаго голоса мужа съ знакомыми интонаціями.
„Я дурная женщина, я погибшая женщина, — думала она, — но я не люблю лгать, я не переношу лжи, а его (мужа) пища — это ложь. Онъ все знаетъ, все видитъ; что же онъ чувствуетъ, если можетъ такъ спокойно говорить? Убей онъ меня, убей онъ Вронскаго, я бы уважала его. Но нѣтъ, ему нужны только ложь и приличіе, — говорила себѣ Анна, не думая о томъ, чего именно она хотѣла отъ мужа, какимъ бы она хотѣла его видѣть. Она не понимала и того, что эта нынѣшняя особенная словоохотливость Алексѣя Александровича, такъ раздражавшая ее, была только выраженіемъ его внутренней тревоги и безпокойства. Какъ убившійся ребенокъ, прыгая, приводитъ въ движеніе свои мускулы, чтобы заглушить боль, такъ для Алексѣя Александровича было необходимо умственное движеніе, чтобы заглушить тѣ мысли о женѣ, которыя въ ея присутствіи и въ присутствіи Вронскаго и при постоянномъ повтореніи его имени требовали къ себѣ вниманія. А какъ ребенку естественно прыгать, такъ и ему естественно хорошо и умно говорить. Онъ говорилъ:
— Опасность въ скачкахъ военныхъ, кавалерійскихъ, есть необходимое условіе скачекъ. Если Англія можетъ указать въ военной исторіи на самыя блестящія кавалерійскія дѣла, то только благодаря тому, что она исторически развивала въ себѣ эту силу и животныхъ, и людей. Спортъ, по моему мнѣнію, имѣетъ большое значеніе, и, какъ всегда, мы видимъ только самое поверхностное.
— Не поверхностное, — сказала княгиня Тверская. — Одинъ офицеръ, говорятъ, сломалъ два ребра.
Алексѣй Александровичъ улыбнулся своею улыбкой, только открывавшею зубы, но ничего болѣе не говорившею.
— Положимъ, княгиня, что это не поверхностное, — сказалъ онъ, — но внутреннее. Но не въ томъ дѣло, — и онъ опять обратился къ генералу, съ которымъ говорилъ серьезно: — не забудьте, что скачутъ военные, которые избрали эту дѣятельность, и согласитесь, что всякое призваніе имѣетъ свою оборотную сторону медали. Это прямо входитъ въ обязанности военнаго. Безобразный спортъ кулачнаго боя или испанскихъ тореадоровъ есть признакъ варварства. Но спеціализованный спортъ есть признакъ развитія.
— Нѣтъ, я не поѣду въ другой разъ: это меня слишкомъ волнуетъ, — сказала княгиня Бетси. — Не правда ли, Анна?
— Волнуетъ, но нельзя оторваться, — сказала другая дама. — Если бы я была римлянка, я бы не пропустила ни одного цирка.
Анна ничего не говорила и, не спуская бинокля, смотрѣла въ одно мѣсто.
Въ это время черезъ бесѣдку проходилъ высокій генералъ. Прервавъ рѣчь, Алексѣй Александровичъ поспѣшно, но достойно всталъ и низко поклонился проходившему военному.
— Вы не скачете? — пошутилъ ему военный.
— Моя скачка труднѣе, — почтительно отвѣчалъ Алексѣй Александровичъ.
И хотя отвѣтъ ничего не значилъ, военный сдѣлалъ видъ, что получилъ умное слово отъ умнаго человѣка, и вполнѣ понималъ la pointe de la sauce.
— Есть двѣ стороны, — продолжалъ снова Алексѣй Александровичъ: — исполнителей и зрителей; и любовь къ этимъ зрѣлищамъ есть вѣрнѣйшій признакъ низкаго развитія для зрителей, я согласенъ, но…
— Княгиня, пари! — послышался снизу голосъ Степана Аркадьевича, обращавшагося къ Бетси. — За кого вы держите?
— Мы съ Анной за князя Кузовлева, — отвѣчала Бетси.
— Я за Вронскаго. Пара перчатокъ.
— Идетъ!
— А какъ красиво, не правда ли?
Алексѣй Александровичъ помолчалъ, пока говорили около него, но тотчасъ опять началъ:
— Я согласенъ, не мужественныя игры… — продолжалъ было онъ.
Но въ это время пускали ѣздоковъ, и всѣ разговоры прекратились. Алексѣй Александровичъ тоже замолкъ, и всѣ поднялись и обратились къ рѣкѣ. Алексѣй Александровичъ не интересовался скачками и потому не глядѣлъ на скакавшихъ, а разсѣянно сталъ обводить зрителей усталыми глазами. Взглядъ его остановился на Аннѣ.
Лицо ея было блѣдно и строго. Она очевидно ничего и никого не видѣла, кромѣ одного. Рука ея судорожно сжимала вѣеръ и она не дышала. Онъ посмотрѣлъ на нее и поспѣшно отвернулся, оглядывая другія лица.
„Да вотъ и эта дама, и другія тоже очень взволнованы; это очень натурально“, сказалъ себѣ Алексѣй Александровичъ. Онъ хотѣлъ не смотрѣть на нее, но взглядъ его невольно притягивался къ ней. Онъ опять вглядывался въ это лицо, стараясь не читать того, что такъ ясно было на немъ написано, и противъ воли своей съ ужасомъ читалъ на немъ то, чего онъ не хотѣлъ знать.
Первое паденіе Кузовлева на рѣкѣ взволновало всѣхъ, но Алексѣй Александровичъ видѣлъ ясно на блѣдномъ, торжествующемъ лицѣ Анны, что тотъ, на кого она смотрѣла, не упалъ. Когда, послѣ того какъ Махотинъ и Вронскій перескочили большой барьеръ, слѣдующій офицеръ упалъ тутъ же на голову и разбился замертво и шорохъ ужаса пронесся по всей публикѣ, — Алексѣй Александровичъ видѣлъ, что Анна даже не замѣтила этого и съ трудомъ поняла, о чемъ заговорили вокругъ. Но онъ все чаще и чаще и съ большимъ упорствомъ вглядывался въ нее. Анна, вся поглощенная зрѣлищемъ скакавшаго Вронскаго, почувствовала сбоку устремленный на себя взглядъ холодныхъ глазъ своего мужа.
Она оглянулась на мгновеніе, вопросительно посмотрѣла на него и, слегка нахмурившись, опять отвернулась.
„Ахъ, мнѣ все равно“, какъ будто сказала она ему и уже болѣе ни разу не взглядывала на него.
Скачки были несчастливы, и изъ семнадцати человѣкъ попадало и разбилось больше половины. Къ концу скачекъ всѣ были въ волненіи, которое еще болѣе увеличилось тѣмъ, что государь былъ недоволенъ.