негъ, такъ какъ соловья баснями не кормятъ, — сказалъ онъ. — Тебѣ нужно, я думаю.
— Нѣтъ, не нужно… да, нужно, — сказала она, не глядя на него и краснѣя до корней волосъ. — Да ты, я думаю, заѣдешь сюда со скачекъ.
— О да! — отвѣчалъ Алексѣй Александровичъ. — Вотъ и краса Петергофа, княгиня Тверская, — прибавилъ онъ, взглянувъ въ окно на подъѣзжавшій англійскій, въ шорахъ, экипажъ съ чрезвычайно высоко поставленнымъ крошечнымъ кузовомъ коляски. — Какое щегольство! Прелесть! Ну, такъ поѣдемте и мы.
Княгиня Тверская не выходила изъ экипажа, а только ея въ штиблетахъ, пелеринкѣ и черной шляпѣ лакей соскочилъ у подъѣзда.
— Я иду, прощайте! — сказала Анна и, поцѣловавъ сына, подошла къ Алексѣю Александровичу и протянула ему руку. — Ты очень милъ, что пріѣхалъ.
Алексѣй Александровичъ поцѣловалъ ея руку.
— Ну, такъ до свиданья! Ты заѣдешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сіяющая и веселая. Но, какъ только она перестала видѣть его, она почувствовала то мѣсто на рукѣ, къ которому прикоснулись его губы, и съ отвращеніемъ вздрогнула.
Когда Алексѣй Александровичъ появился на скачкахъ, Анна уже сидѣла въ бесѣдкѣ рядомъ съ Бетси, въ той бесѣдкѣ, гдѣ собиралось все высшее общество. Она увидала мужа еще издалека. Два человѣка, мужъ и любовникъ, были для нея двумя центрами жизни, и безъ помощи внѣшнихъ чувствъ она чувствовала ихъ близость. Она еще издалека почувствовала приближеніе мужа и невольно слѣдила за нимъ въ тѣхъ волнахъ толпы, между которыми онъ двигался. Она видѣла, какъ онъ подходилъ къ бесѣдкѣ, то снисходительно отвѣчая на заискивающіе поклоны, то дружелюбно, разсѣянно здороваясь съ рав-
