Анна Каренина (Толстой)/Часть II/Глава XXIX/ДО
| ← Часть II, глава XXVIII | Анна Каренина — Часть II, глава XXIX | Часть II, глава XXX → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 270—274. |
Всѣ громко выражали свое неодобреніе, всѣ повторяли сказанную кѣмъ-то фразу: „недостаетъ только цирка съ львами“, и ужасъ чувствовался всѣми, такъ что, когда Вронскій упалъ и Анна громко ахнула, въ этомъ не было ничего необыкновеннаго. Но вслѣдъ затѣмъ въ лицѣ Анны произошла перемѣна, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться, какъ пойманная птица: то хотѣла встать и идти куда-то, то обращалась къ Бетси.
— Поѣдемъ, поѣдемъ, — говорила она.
Но Бетси не слыхала ея. Она говорила, перегнувшись внизъ, съ подошедшимъ къ ней генераломъ.
Алексѣй Александровичъ подошелъ къ Аннѣ и учтиво подалъ ей руку.
— Пойдемте, если вамъ угодно, — сказалъ онъ по-французски; но Анна прислушивалась къ тому, что говорилъ генералъ, и не замѣтила мужа.
— Тоже сломалъ ногу, говорятъ, — говорилъ генералъ. — Это ни на что не похоже.
Анна, не отвѣчая мужу, подняла бинокль и смотрѣла на то мѣсто, гдѣ упалъ Вронскій; но было такъ далеко, и тамъ столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотѣла идти; но въ это время подскакалъ офицеръ и что-то докладывалъ государю. Анна высунулась впередъ, слушая.
— Стива! Стива! — прокричала она брату.
Но братъ не слыхалъ ея. Она опять хотѣла выходить.
— Я еще разъ предлагаю вамъ свою руку, если вы хотите идти, — сказалъ Алексѣй Александровичъ, дотрогиваясь до ея руки.
Она съ отвращеніемъ отстранилась отъ него и, не взглянувъ въ лицо, отвѣчала:
— Нѣтъ, нѣтъ, оставьте меня, я останусь.
Она видѣла теперь, что отъ мѣста паденія Вронскаго черезъ кругъ бѣжалъ офицеръ къ бесѣдкѣ. Бетси махала ему платкомъ. Офицеръ принесъ извѣстіе, что ѣздокъ не убился, но лошадь сломала себѣ спину.
Услыхавъ это, Анна быстро сѣла и закрыла лицо вѣеромъ. Алексѣй Александровичъ видѣлъ, что она плакала и не могла удержать не только слезъ, но и рыданій, которыя поднимали ея грудь. Алексѣй Александровичъ загородилъ ее собой, давая ей время оправиться.
— Въ третій разъ предлагаю вамъ свою руку, — сказалъ онъ черезъ нѣсколько времени, обращаясь къ ней. Анна смотрѣла на него и не знала, что сказать. Княгиня Бетси пришла ей на помощь.
— Нѣтъ, Алексѣй Александровичъ, я увезла Анну и я обѣщалась отвезти ее, — вмѣшалась Бетси.
— Извините меня, княгиня, — сказалъ онъ, учтиво улыбаясь, но твердо глядя ей въ глаза, — но я вижу, что Анна не совсѣмъ здорова, и я желаю, чтобъ она ѣхала со мной.
Анна испуганно оглянулась, покорно встала и положила руку на руку мужа.
— Я пошлю къ нему, узнаю и пришлю сказать, — прошептала ей Бетси.
На выходѣ изъ бесѣдки Алексѣй Александровичъ, такъ же какъ и всегда, говорилъ со встрѣчавшимися, и Анна должна была, какъ и всегда, отвѣчать и говорить; но она была сама не своя и какъ во снѣ шла подъ руку съ мужемъ.
„Убился или нѣтъ? Правда ли? Придетъ или нѣтъ? Увижу ли я его нынче?“ думала она.
Она молча сѣла въ карету Алексѣя Александровича и молча выѣхала изъ толпы экипажей. Несмотря на все, что онъ видѣлъ, Алексѣй Александровичъ все-таки не позволялъ себѣ думать о настоящемъ положеніи своей жены. Онъ только видѣлъ внѣшніе признаки. Онъ видѣлъ, что она вела себя неприлично, и считалъ своимъ долгомъ сказать ей это. Но ему очень трудно было не сказать болѣе, а сказать только это. Онъ открылъ ротъ, чтобы сказать ей, какъ она неприлично вела себя, но невольно сказалъ совершенно другое.
— Какъ однако мы всѣ склонны къ этимъ жестокимъ зрѣлищамъ, — сказалъ онъ. — Я замѣчаю…
— Что? Я не понимаю, — презрительно сказала Анна.
Онъ оскорбился и тотчасъ же началъ говорить то, что хотѣлъ.
— Я долженъ сказать вамъ… — проговорилъ онъ.
„Вотъ оно, объясненіе“, подумала она и ей стало страшно.
— Я долженъ сказать вамъ, что вы неприлично вели себя нынче, — сказалъ онъ ей по-французски.
— Чѣмъ я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая къ нему голову и глядя ему прямо въ глаза, но совсѣмъ уже не съ прежнимъ скрывающимъ что-то весельемъ, а съ рѣшительнымъ видомъ, подъ которымъ она съ трудомъ скрывала испытываемый страхъ.
— Не забудьте, — сказалъ онъ ей, указывая на открытое окно противъ кучера.
Онъ приподнялся и поднялъ стекло.
— Что вы нашли неприличнымъ? — повторила она.
— То отчаяніе, которое вы не умѣли скрыть при паденіи одного изъ ѣздоковъ.
Онъ ждалъ, что она возразитъ; но она молчала, глядя передъ собою.
— Я уже просилъ васъ держать себя въ свѣтѣ такъ, чтобъ и злые языки не могли ничего сказать противъ васъ. Было время, когда я говорилъ о внутреннихъ отношеніяхъ; я теперь не говорю про нихъ. Теперь я говорю о внѣшнихъ отношеніяхъ. Вы неприлично держали себя, и я желалъ бы, чтобъ это не повторялось.
Она не слышала половины его словъ, она испытывала страхъ къ нему и думала о томъ, правда ли то, что Вронскій не убился. О немъ ли говорили, что онъ цѣлъ, а лошадь сломала спину? Она только притворно насмѣшливо улыбнулась, когда онъ кончилъ, и ничего не отвѣчала, потому что не слыхала того, что онъ говорилъ. Алексѣй Александровичъ началъ говорить смѣло, но когда онъ ясно понялъ то, о чемъ онъ говоритъ, — страхъ, который она испытывала, сообщился ему. Онъ увидѣлъ эту улыбку, и странное заблужденіе нашло на него.
„Она улыбается надъ моими подозрѣніями. Да, она скажетъ сейчасъ то, что говорила мнѣ тотъ разъ: что нѣтъ основаній моимъ подозрѣніямъ, что это смѣшно“.
Теперь, когда надъ нимъ висѣло открытіе всего, онъ ничего такъ не ждалъ, какъ того, чтобъ она, такъ же какъ прежде, насмѣшливо отвѣтила ему, что его подозрѣнія смѣшны и не имѣютъ основанія. Такъ страшно было то, что онъ зналъ, что теперь онъ былъ готовъ повѣрить всему. Но выраженіе лица ея, испуганнаго и мрачнаго, теперь не обѣщало даже обмана.
— Можетъ быть, я ошибаюсь, — сказалъ онъ. — Въ такомъ случаѣ я прошу извинить меня.
— Нѣтъ, вы не ошиблись, — сказала она медленно, отчаянно взглянувъ на его холодное лицо. — Вы не ошиблись. Я была и не могу не быть въ отчаяніи. Я слушаю васъ и думаю о немъ. Я люблю его, я его любовница, я не могу переносить, я боюсь, я ненавижу васъ… Дѣлайте со мной, что хотите.
И, откинувшись въ уголъ кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексѣй Александровичъ не пошевелился и не измѣнилъ прямого направленія взгляда. Но все лицо его вдругъ приняло торжественную неподвижность мертваго и выраженіе это не измѣнилось во все время ѣзды до дачи. Подъѣзжая къ дому, онъ повернулъ къ ней голову все съ тѣмъ же выраженіемъ.
— Такъ! Но я требую соблюденія внѣшнихъ условій приличія до тѣхъ поръ, — голосъ его задрожалъ, — пока я приму мѣры, обезпечивающія мою честь, и сообщу ихъ вамъ.
Онъ вышелъ впередъ и высадилъ ее. Въ виду прислуги онъ пожалъ ей руку, сѣлъ въ карету и уѣхалъ въ Петербургъ.
Вслѣдъ за нимъ пришелъ лакей отъ княгини Бетси и принесъ Аннѣ записку:
„Я послала къ Алексѣю узнать о его здоровьѣ, и онъ мнѣ пишетъ, что здоровъ и цѣлъ, но въ отчаяніи“.
„Такъ онъ будетъ, — подумала она. — Какъ хорошо я сдѣлала, что все сказала ему“.
Она взглянула на часы. Еще оставалось три часа, и воспоминанія подробностей послѣдняго свиданія зажгли ей кровь.
„Боже мой, какъ свѣтло! Это страшно, но я люблю видѣть его лицо и люблю этотъ фантастическій свѣтъ… Мужъ! ахъ, да… Ну, и слава Богу, что съ нимъ все кончено“.