къ нему и думала о томъ, правда ли то, что Вронскій не убился. О немъ ли говорили, что онъ цѣлъ, а лошадь сломала спину? Она только притворно насмѣшливо улыбнулась, когда онъ кончилъ, и ничего не отвѣчала, потому что не слыхала того, что онъ говорилъ. Алексѣй Александровичъ началъ говорить смѣло, но когда онъ ясно понялъ то, о чемъ онъ говорить, — страхъ, который она испытывала, сообщился ему. Онъ увидѣлъ эту улыбку, и странное заблужденіе нашло на него.
„Она улыбается надъ моими подозрѣніями. Да, она скажетъ сейчасъ то, что говорила мнѣ тотъ разъ: что нѣтъ основаній моимъ подозрѣніямъ, что это смѣшно“.
Теперь, когда надъ нимъ висѣло открытіе всего, онъ ничего такъ не ждалъ, какъ того, чтобъ она, такъ же какъ прежде, насмѣшливо отвѣтила ему, что его подозрѣнія смѣшны и не имѣютъ основанія. Такъ страшно было то, что онъ зналъ, что теперь онъ былъ готовъ повѣрить всему. Но выраженіе лица ея, испуганнаго и мрачнаго, теперь не обѣщало даже обмана.
— Можетъ быть, я ошибаюсь, — сказалъ онъ. — Въ такомъ случаѣ я прошу извинить меня.
— Нѣтъ, вы не ошиблись, — сказала она медленно, отчаянно взглянувъ на его холодное лицо. — Вы не ошиблись. Я была и не могу не быть въ отчаяніи. Я слушаю васъ и думаю о немъ. Я люблю его, я его любовница, я не могу переносить, я боюсь, я ненавижу васъ… Дѣлайте со мной, что хотите.
И, откинувшись въ уголъ кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексѣй Александровичъ не пошевелился и не измѣнилъ прямого направленія взгляда. Но все лицо его вдругъ приняло торжественную неподвижность мертваго и выраженіе это не измѣнилось во все время ѣзды до дачи. Подъѣзжая къ дому, онъ повернулъ къ ней голову все съ тѣмъ же выраженіемъ.
— Такъ! Но я требую соблюденія внѣшнихъ условій приличія до тѣхъ поръ, — голосъ его задрожалъ, — пока я приму мѣры, обезпечивающія мою честь, и сообщу ихъ вамъ.
