Человек-афиша (Коппе; Чюмина)/1900 (ВТ:Ё)

Человек-афиша
автор Франсуа Коппе (1842—1908), пер. Ольга Николаевна Чюмина (1864—1909)
Оригинал: фр. L’Homme-affiche. — Из цикла «Переводы из иностранных поэтов», сб. «Стихотворения 1892—1897». Перевод созд.: пер. 1892, опубл: 1897. Источник: О. Н. Чюмина. Стихотворения 1892—1897 / Удостоены почетного отзыва Императорской Академии Наук — Издание второе. — С.-Петербург: Книжный магазин «Новостей», 1900. — С. 254—261.



[254-255]
Человек-афиша

ПОЭМА

Лет десять перед тем, искуснейший работник
Был дядя Элоа, по ремеслу же плотник;
И он, хотя ему минуло шестьдесят,
Работы не бросал, и делю шло на лад:
На всех постройках он известен был недаром.
Но прошлой осенью он поражён ударом
Внезапно был, и тут он сразу одряхлел.
С чего б? Не пьяница он был и не бездельник,
И даже не справлял ни разу понедельник,
10 А вот стряслось, — и он остался не у дел —
Хромой, с отнявшеюся левой стороною.
И вслед за этою нежданною бедою,
Чтоб только сохранить и угол, и кусок —
А скоро ль справишься с подобною задачей? —
15 Он рад был сделаться афишею ходячей.

Вы знаете его, не правда ли? И мог
Из нас на улице его увидеть каждый.
Сегодня встретился с беднягою я дважды.
Он двигался — меж рам громадных заключён
20 Из грубого холста, где был изображён
Малютка шляпочник, с улыбкою нахальной
Глядящий в публику, со шляпой колоссальной
В руке, помеченной: «семь франков, пятьдесят»…
Но — шутки в сторону. На мой привычный взгляд
25 Он жалок, со своей наружностью почтенной,
С какой ученики святых обыкновенно
Рисуют; жалок он, новейший вечный жид.
И грех над бедняком глумиться злополучным,
Ведь он, — он не смотря на свой почтенный вид
30 И добрые глаза, животным сделан вьючным.

Он беден, немощен и стар, а потому
Имеет он втройне права на уваженье
И сам я никогда не в силах был к нему
Иначе отнестись, как с чувством сожаленья
35 Глубокого, — к нему, кто одарён душой,
Как люди прочие, душой такой же самой,
И кто навьюченный расписанной рекламой,
Что так не вяжется с седою бородой —
Хромая, странствует весь день по тротуарам.
40 И неудачником интересуясь старым,
Прошедшею весной я свёл знакомство с ним.

Однажды вечером я, проходя бульваром
Гренельским, сумрачным, отцветшим и пустым,
Его увидел там сидящим одиноко.
45 Должно быть, перед тем, как побрести в свою
Каморку на ночлег — присел он на скамью.
Заметив, что его жалею я глубоко,
Он вспыхнул и блеснул его потухший взор…
Он деньги оттолкнул; но тотчас разговор,
50 Переменив, успел я с гордостью тревожной
Бедняги, кое-как поладить:
— С коньяком
Хоть чашку кофе, да? Уж это, право можно…
Вот кстати ресторан и с садиком. Зайдём…

55 Сев под акацией невзрачной ресторана,
Разговорились мы, и с первого стакана
Старик мне выказал доверие. Умён
И честен, истинный Парижа сын, философ,

[256-257]

Касавшийся порой общественных вопросов,
60 Таков был Элоа́, и вот как начал он:

— Сказать поистине — так не имеем права
Мы, пролетарии, на старость. Лучше право,
Мне было б, если б я, свалившися с лесов,
Убился до смерти. Но верно уж таков
65 Мой жребий, и притом я в жизни не был пьяным.
На горе, старики живут с упорством странным.
И ты, из-за куска, на всякий труд готов.
Обвешан массою гигантских объявлений,
Где публикуется о ряде представлений
70 Заезжих клоунов, о новых порошках —
Брожу я без конца во всякую погоду
И к вечеру едва держуся на ногах,
Как кляча, целый день таскающая воду.
Зато — три франка в день, притом же на харчах
75 Хозяйских, и живёшь, с единственным желаньем
Скорее умереть, но всё-таки гордясь,
Что не протягивал руки за подаяньем.

— Я жалуюся вам, а может быть сейчас
Подумаете вы, что участью своею
80 Довольный, без стыда я примиряюсь с нею,
И мне не так ещё живется тяжело,
Как многим? Но когда причины, по которым
Противным стало мне такое ремесло,
Я выскажу, тогда… Заняться разговором
85 Со мной хотели вы… Поговорим.
Так вот
Когда я странствую, раздумие берёт
Ужасное меня о том, что большей частью
Распространяю я бессовестную ложь,
90 Ведущую к вреду и к общему несчастью,
Что тем, которые обманут ни за грош
Доверье публики, я в этом хоть невольно
Обязан помогать… Да, смейтеся! Но больно
Тому, кто честен сам и в том лишь виноват,
95 Что в жизни испытал несчастий целый ряд —
Быть вывеской живой воров и шарлатанов.
Афиша! Гласность! Ах, всё это, — ряд обманов,
Которые собой лишь губят бедняков.

В прошедшем месяце ходил я с объявленьем
100 Газеты, одного из уличных листков,
Торгующей семь раз в неделю «обличеньем»
И гневом пламенным и льющей без конца
Яд злобы мелочной и зависти в сердца
Предместья жителей. Вы знаете, что́ это?
105 Опортюнистская, продажная газета,
Которая, то льстит народу, то над ним
Глумится, от одних переходя к другим
С завидной лёгкостью. Мне сделалось известным,
Как подстрекательством двусмысленно бесчестным
110 Подобные листки приносят страшный вред.
Во дни коммуны, — да, теперь уж двадцать лет
Исполнилось тому, — мой сын, — он малым честным
Был от рождения, но с пылкой головой, —
Увлёкся до того газеткою такой,
115 Что вскоре получил и звание сержанта
У инсургентов. Он захвачен был и пал
Под пулями, а тот, который подстрекал
Других, остался цел, и этого же франта
Теперь и не узнать: в сановники попал.
120 Проклятие! Всегда, при каждой «утке» новой —
Серьезно или нет — но возбуждать готовой
Все страсти худшие, я думаю с тоской
И ужасом в душе, толкаясь меж толпой
Бульварною, с моей афишею ужасной,

[258-259]

125 Что этот лист её, большой и яркокрасный,
Запачкан весь в крови ребёнка моего!…

— Афиша! Чёрт возьми! Сплошное воровство!
Я знаю хорошо финансовые штуки,
Я знаю, как дельцы нагреть готовы руки,
130 Мороча простаков! Громаднейший процент
И обеспеченье, и крупный дивиденд!
Всё громкие слова: кредит, контора, касса,
На что и ловится доверчивая масса,
Тужащая потом о скопленных грошах.
135 Три месяца назад вы помните ли крах
«Трансатлантической компании»? Скандальный,
Постыднейший обман! А сам банкрот нахальный.
Поверите ль, его встречаю я на днях
В коляске, в обществе разряженной кокотки!
140 Всё поглощают их прожорливые глотки.
И, право для того, чтоб на груди своей
И на спине таскать в теченье целых дней
Наиглупейшие афиши с именами
Воров, — для этого, скажу я между нами,
145 Быть надо бедняком и не иметь угла.

Я ненавижу их за то, что много зла
Мне сделали они, проклятые… Когда-то
С покойной моей Клеманс почти богато
Мы зажили. Я сам работал словно вол,
150 Хозяйка же была большою мастерицей.
Сынка лишились мы, но дочери пошёл
Шестнадцатый; она ходила ученицей
К цветочнице, и я, хоть не был богачом,
Но всё же, сколотив пять тысяч, — ни о чём
155 Не беспокоился, считая, что в сорочке
Я родился. Тут всё: приданое для дочки
И обеспеченье под старость. Вечерком,
Усевшись при огне, обзавестись домком
Порой мечтали мы, желая сбереженья
160 Удвоить и смотря вперёд без опасенья.
Мы долго прятали билеты под футляр
Старинный от часов. Но вышел циркуляр
«Морского общества» — ещё обман скандальный,
Которому успех сулили колоссальный,
165 И соблазнилася покойница!.. Увы,
Всего в шесть месяцев — как думаете вы?
Всё сплыло, до-чиста… Не вынесла бедняжка
И душу отдала… Недаром очень тяжко
Бывает мне, когда в скитаниях моих
170 Я должен помогать успеху биржевых
Мошеннических штук.
Но знаете, порою
Бывали случаи, когда казалось мне
Такое ремесло ужаснее вдвойне.
175 В те дни, когда ходил с афишей я большою
Изображающей танцовщицу, с ногою
Высоко поднятой, с улыбкой на губах
И с объявлением внизу о вечерах
Увеселительных в одном саду публичном!
180 К вам отношуся я с доверьем необычным
И вам доверю я несчастье моё —
Стыд дочери. Ведь я оплакивал её
Сильнее, чем её скончавшегося брата:
Он умер, а она погибла без возврата.
185 Я, знаете, вдовел, а материнский взор
Ведь нужен, чтоб иметь за дочкою надзор.
Притом же в мастерской порядочных немного,
Примеры… И легко пойти дурной дорогой
С красивым личиком… Её вчерашний день
190 В коляске встретил я, со шляпкой набекрень
Надетою. Она в Булонский лес катила
И многих на себя вниманье обратила…

[260-261]


Ужасно! У меня, при мысли о садах
Публичных, как «Эден» темнеет всё в глазах
195 И тут едва могу сдержаться я от стона.
В каком-нибудь из них — быть может дочь моя,
И, Боже праведный! — ведь созываю я
Сам посетителей развратного притона!

— Я открываюсь вам, как пред духовником,
200 Спасибо сударь вам, спасибо за вниманье,
С каким вы слушали моё повествованье.
Да, если б говорил богатый с бедняком
Почаще, от него порой о многом слыша —
То легче б нам жилось. Нет, денег не возьму
205 Я ваших ни за что, но человек афиша
Кем вы не брезгали, вас просит, чтоб ему
Пожали руку вы, и с чувством состраданья
Чтоб сохранили вы о нём воспоминанье… —

Он удалился. Ночь, прозрачна и ясна
210 Спустилась, и небес глубоких вышина
Блеснула звёздами, а в думы погружённый,
Я всё ещё сидел, рассказом потрясён
И полон жалости ко всем, кто угнетён

Себе подобными. Старик, всего лишённый
215 Безжалостно, кому пришлося перенесть,
Как взяли у него: кровь, золото и честь,
Он показавший мне на этом объявленье
Смерть сына, дочери позор, и разоренье
Семьи своей, — он знать желал бы, господа
220 Сенаторы, и вы, народа депутаты,
О благе общества кричащие всегда —
Зачем страдают те, кто в том не виноваты
И в этом ли — прогресс великий наших дней?..

И словно для того, чтоб мне ещё сильней
225 Собой навеять грусть — вон там, из отдалённой
Казармы, в тишине послышался смягчённый
И чистый звук рожка, игравшего сигнал.
И к небу чуждому житейской нашей муки,
Где в яркой синеве созвездий рой сиял
230 Неслися медленно тоскующие звуки…

1892 г.