Чайное дерево (thea viridis), принадлежащее, какъ опредѣляютъ ботаники, къ породѣ камелій, растетъ не исключительно только въ Китаѣ, его успѣшно разводятъ въ Японіи и въ Индіи, но далеко не въ такомъ громадномъ количествѣ, какъ въ пресловутой странѣ чаевъ. Китай — это родина и царство чая.
Самые лучшіе сорта чаевъ доставляютъ міру южныя провинціи страны, а именно; Цзянь-си въ Ниньчаускомъ округѣ. Средніе водятся въ провинціи Ху-бэ и Ху-нань въ мѣстечкахъ Цунъ-янъ, Янхоу-дунъ и Па-дэнъ, высокія горы которыхъ способствуютъ лучшей культурѣ чайнаго дерева. Худшіе сорта вывозятся изъ округа Сянь-тамъ.
Сколько заботъ и труда является на пути трудолюбиваго китайца-плантатора, пока онъ не выходитъ свои деревья настолько, чтобы они стали давать достаточное количество чайнаго матеріала. Я говорю матеріала, такъ какъ сорванный прямо съ дерева чайный листокъ при поверхностномъ анализѣ его нисколько не отличается отъ листка хотя бы березы ни видомъ, ни вкусомъ, ни запахомъ; словомъ говоря, въ немъ нѣтъ ничего чайнаго. Сорванный листъ далеко еще не годенъ для питья и долженъ пройти длинный рядъ мытарствъ, пока не станетъ вполнѣ годнымъ для заварки его въ чайникѣ.
Посаженное сѣмя чайнаго дерева дастъ на первый годъ очень маленькій ростокъ съ нѣсколькими тощими листками, которые, впрочемъ, скоро обрываются, дабы дать болѣе средствъ развиться корню и штампу. На слѣдующій годъ деревцо становится уже крѣпче и растетъ быстрѣе; затѣмъ, на третій, когда оно достигаетъ вышины отъ 1½ до 2-хъ аршвнь, деревцо пересаживается изъ питомника на плантацію; тутъ оно достигаетъ своего полнаго развитія и при хорошемъ уходѣ приноситъ ежегодно въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ чайный матеріалъ.
Весьма красивый видъ представляетъ собою чайная плантація почти во всякое время года, въ особенности же отрадно видѣть ее весною. Въ мартѣ мѣсяцѣ, когда свѣжая, нѣжная, какъ пухъ, зелень покрываетъ каждый кустикъ, каждое деревцо, когда южное солнце еще не успѣло раскалить воздухъ до такой степени, что людямъ трудно дышать и каждый лишній шагъ становится вамъ въ большую тягость, вы свободно взбираетесь на крутыя горы, съ половины и до верху унизанныя чайными плантаціями. Вотъ вы добрались до плантаціи одного владѣльца; она состоитъ изъ нѣсколькихъ десятковъ чайныхъ деревьевъ, аккуратно подвязанныхъ и тщательно подрѣзанныхъ и обчищенныхъ. Каждое деревцо достигаетъ вышины двухъ или двухъ съ половиной аршинъ и сидитъ одно отъ другого въ разстояніи около полуаршина. Между растущими деревьями нѣтъ колючаго бурьяна: все выхолено, вычищено, и на протяженіи всей плантаціи взоръ вашъ не встрѣтитъ ничего могущаго компрометировать опрятность плантатора. Глядя на небольшой клокъ земли, принадлежащій какому нибудь плантатору-китайцу, вы невольно задаете себѣ вопросъ: почему же люди, утопающіе въ грязи въ своихъ собственныхъ домахъ и лачугахъ, кладутъ такъ много труда, чтобы постоянно держать въ самомъ праздничномъ видѣ свои крохотныя плантаціи? Это не прихоть одного лица: чистота и порядокъ въ садахъ, огородахъ и на плантаціяхъ является общимъ правиломъ всего обширнаго Китая. Подойдя къ плетеному забору одной плантаціи, вы поражаетесь ея благоустройствомъ; далѣе, за межой, вы замѣчаете стройные ряды такъ же хорошо выхоленныхъ деревьевъ; все улыбается въ своей нѣжно-зеленой одеждѣ; но здѣсь деревья какъ будто пониже ростомъ — это болѣе юная плантація другого владѣльца. Вы поднимаетесь выше по узкой горной тропинкѣ, и за болѣе или менѣе высокими заборчиками видите безконечное множество чайныхъ плантацій, одну другой чище и красивѣе. Какъ вамъ легко дышется среди этой нѣжной зелени! Здѣсь нѣтъ цвѣтовъ, но зато нѣтъ и міазмовъ, господствующихъ всюду въ Китаѣ и такъ нещадно поражающихъ вашъ носъ въ особенности въ городахъ, биткомъ набитыхъ народомъ. Воздухъ полонъ аромата свѣжей зелени, а легкій вѣтерокъ несетъ съ собой пріятную прохладу. Вы взбираетесь до самой вершины горы, не чувствуя утомленія, а все окружающее только пріятно дѣйствуетъ на ваши чувства. Это большая рѣдкость въ Китаѣ: весь онъ какъ бы потонулъ въ массѣ всевозможныхъ удручающихъ человѣка неудобствъ, всюду торчащихъ когтей нищеты, поражающихъ всякаго, вновь пріѣхавшаго въ Китай и ставшаго лицомъ къ лицу со всѣми его прелестями. А тутъ эти гори, эти какъ бы изолированныя отъ всего Китая дѣти природы, возвышаясь къ небесамъ, уносятъ васъ отъ всего, что уже успѣло такъ наскучить внизу.
Весна великое дѣло для китайца-плантатора, весна — это время его жатвы. Тревожно спится ему весеннею ночью, рано подымаютъ его мысли о своей плантаціи и, выйдя изъ жилья, онъ первымъ дѣломъ пристально смотритъ на небо, боясь увидать гдѣ-либо на горизонтѣ зловѣщую тучу, предвѣщающую ненастье. Непріятны плантатору въ такую пору холода и пасмурное небо; ему нужно солнце, такъ хорошо помогающее его питомцамъ развивать свои нѣжные, бархатистые чайные листочки. Каждый день бдительно наблюдаетъ онъ за ихъ развитіемъ, чтобы не упустить должнаго момента сбора и не даетъ имъ загрубѣть и перерости опредѣленную норму. Но вотъ настаетъ пора сбора: листъ достаточно развернулся, достаточно выросъ и дальнѣйшее его развитіе можетъ послужить только въ ущербъ его хозяину, ибо загрубѣвшій листъ теряетъ нѣжный ароматъ и цѣнится дешевле.
Въ день жатвы вся семья и наемники плантатора, вооружась бамбуковыми корзинами, расползаются по кустамъ собирать листья. Они общипываютъ ихъ до чиста съ каждаго дерева, и голыя вѣточки свидѣтельствуютъ о горькой участи чайнаго дерева, которому никогда не суждено долго щеголять въ своей нѣжной одеждѣ. Собранаые листья складываются въ одну общую корзину цилиндрической формы, поставленную гдѣ-нибудь въ тѣни навѣса, чтобы солнце не высушило собраннаго матеріала. Впрочемъ, онъ не застоится. Изъ матеріала перваго сбора чайные фабриканты приготовляютъ лучшіе сорта чаевъ. _page105.jpg)
Транспортировка чая. Такъ какъ весенній листъ послѣ его выдѣлки чрезвычайно нѣженъ и ароматенъ, то фабрикантъ тоже не дремлетъ: онъ торопится, знаетъ лучшія плантаціи и, тутъ же скупивъ всю жатву, отправляетъ матеріалъ на фабрику.
Всѣхъ сборовъ чайнаго листа бываетъ въ лѣто 3—4; но достоинства срываемаго листа становятся все хуже и хуже по мѣрѣ приближенія осени, хотя листъ собирается съ тѣхъ же деревьевъ. Изъ 4-го сбора приготовляютъ самые невкусные сорта чаевъ и преимущественно кирпичные. Впрочемъ, кромѣ разныхъ періодовъ лѣта и состоянія погоды, большое значеніе имѣетъ также порода дерева и, какъ виноградная лоза, плохое дерево не можетъ дать даже раннею весной превосходнаго чая. Ощипавъ свою плантацію въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, китаецъ терпѣливо ждетъ, когда снова появятся листья на его деревьяхъ. Онъ снова поливаетъ и холитъ ихъ, и, дождавшись, опять обрываетъ листъ: это называется вторымъ сборомъ и т. д. Крупныхъ плантаторовъ въ Китаѣ мало: тамъ слишкомъ дорога земля, и большинство, имѣя мѣсто для посадки нѣсколькихъ десятковъ деревьевъ, обезпечиваетъ свое существованіе на цѣлый годъ отъ продажи чайнаго листа, собраннаго три-четыре раза въ лѣто. Бѣдно живетъ плантаторъ съ семьей, питаясь рисомъ, овощами, рѣдко когда мясомъ, и работая притомъ на своей плантаціи съ утра ранняго до поздняго вечера, совершенно не жалѣя силъ и трудовъ. Такъ, въ знойное лѣтнее время китаецъ на собственныхъ своихъ плечахъ, обливаясь потомъ, таекаетъ на гору изъ рѣки воду для поливки деревьевъ, окапываетъ корни, воздѣлываетъ землю для посадки новыхъ деревьевъ и вообще круглый годъ имѣетъ очень мало времени для отдыха.
Другое дѣло фабрикантъ; этотъ работаетъ чужими руками, и на его долю выпадаетъ много свободнаго времени не только для отдыха, но и для удовольствія, къ тому же онъ и богаче плантатора. Накупивъ отъ разныхъ плантаторовъ достаточное количество матеріала, онъ начинаетъ выдѣлывать изъ него чай, доводя зеленый листъ до знакомаго намъ вида. Фабрики обыкновенно находятся въ городахъ. Наружнымъ видомъ своимъ онѣ совершенно не похожи на наши европейскія (какія бы то ни было) фабрики, вытянувшіяся и вверхъ и въ ширину, съ неимовѣрно колоссальными трубами, съ вѣчно движущимися внутри ихъ всевозможными колесами и вертушками, изъ-подъ которыхъ клубами валитъ паръ. Китайцы не знакомы съ паровой силой, а гдѣ требуется сила, тамъ они примѣняютъ просто-напросто свою собственную, человѣческую. Китайская чайная фабрика, — это не что иное, какъ убогій, кое-какъ сложенный изъ сѣраго кирпича домикъ, или, вѣрнѣе сказать, сарайчикъ, въ которомъ вы не найдете и тѣни какого бы то ни было механизма. Грязные, полунагіе, а иногда и совершенно голые кули (рабочіе) — вотъ главный механизмъ фабрики. Пока матеріалъ еще не принесенъ на фабрику, они свободны и въ ожиданіи работы бродятъ по грязному двору, насквозь пропитанному отвратительными міазмами; одни болтаютъ между собой; другіе грѣются на солнцѣ, молча растянувшись на камышевыхъ цыновкахъ; покуриваютъ трубки; ловятъ насѣкомыхъ въ штанахъ, у кого таковые имѣются; лакомятся рисомъ и т. п., — однимъ словомъ, очень пріятно проводятъ время. Куры, гуси и свиньи присутствуютъ тутъ же; послѣднія не желаютъ отставать отъ людей и также нѣжатся на солнцѣ. Обращая подъ его лучи то одну, то другую половину своего жирнаго тѣла, онѣ словно желаютъ доказать людямъ, что солнце создано отчасти и для нихъ. Вообще внутренняя часть фабрики и ея дворъ довольно таки невзрачны. Наружный видъ очень простъ и далеко не изященъ, онъ ничѣмъ не отличается отъ прочихъ домовъ, предназначенныхъ для одного только житья: такая же сѣрая стѣна, такое же большое окошко, заклеенное тонкой бумагой вмѣсто стеколъ, и такая же, какъ и у всѣхъ домовъ, неуклюжая дверь на желѣзныхъ петляхъ, выводящая жалобные звуки, когда ее открываютъ или закрываютъ; большею же частью дверь стоитъ открытая настежъ. Надъ дверью болтается вывѣска, единственно могущая указать на то, что зданіе это — чайная фабрика; а хорошо знающій грамоту китаецъ, простоявъ нѣсколько минутъ передъ нею, прочтетъ начертанные по черному фону красные или золотые іероглифы, гласящіе, что сія чайная фабрика принадлежитъ какому-выбудь Богомъ хранимому Ченмы-юю или Мы-ю-Кону.
Самый процессъ фабрикаціи чая состоитъ въ слѣдующемъ. Чайный листъ, предварительно взвѣшанный, высыпается и громоздится зеленою кучей на разостланныхъ циновкахъ, а дюжіе кули, взобравшись на эту кучу, начинаютъ мять ее своими мускулистыми ногами, пыхтя и обливаясь потомъ при этомъ моціонѣ.
Вошедшему въ сарай, незнакомому съ фабрикаціей чая европейцу, покажется весьма страннымъ такой балетъ безъ музыки. Чего добиваются эти люди, танцуя по какой-то зелени? — подумаетъ онъ. Но дѣло очень просто: такимъ путемъ извлекается острый эѳирный сокъ изъ листьевъ, что необходимо, иначе чай имѣлъ бы непріятный вяжуще-кислый вкусъ. Нельзя, конечно, увѣрять, чтобы ноги пляшущихъ по чайной кучѣ отличались чистотою. Я, кажется, не рекомендовалъ съ этой стороны ни двора, по которому гуляютъ работники вмѣстѣ съ курами, гусями и свиньями, ни самихъ работниковъ, которымъ принадлежатъ эти ноги.
Отъ долгаго тренія ногъ о листья, отъ ѣдкаго сока, выдѣляющагося изъ нихъ, у работающихъ долгое время китайцевъ образуются на ногахъ болячки, которыя, засыхая, покрываются струпьями. Струпья эти на второй или третій день, при дальнѣйшей пляскѣ китайцевъ по чайному листу, срываются и смѣшиваются съ нимъ; кромѣ того, при неопрятности кули въ чай попадаетъ не малое количество еще разной дряни, принесенной на ногахъ со двора, не говоря ужъ о потѣ, который обильно орошаетъ кучу.
Послѣ довольно продолжительной пляски, чайная куча становится значительно ниже ея первоначальной вышины. Всѣ листья размяты, мокры, и вся куча имѣетъ теперь уже совершенно другой видъ: листья стали нѣсколько темнѣе и словно смочены водою; тогда ихъ снимаютъ съ циновокъ и, сложивъ въ цилиндрическія корзины, ставятъ на нѣсколько дней въ тѣнистомъ мѣстѣ, гдѣ чайный листъ начинаетъ бродить, почти разлагаться. Большое вниманіе обращается фабрикантомъ на то, чтобы не дать перебродить чаю, ибо отъ этого зависитъ его вкусъ и ароматъ. Во́-время вынутый листъ отличается необыкновенно тонкимъ запахомъ, именно тѣмъ пріятнымъ, что торговцы называютъ розанистымъ. Послѣ броженія чайный листъ требуется хорошенько просушить. Для этого, раскинувъ его тонкимъ слоемъ на свѣжія, сухія циновки, листья подвергаютъ вліянію солнечнаго жара. Солнце быстро дѣлаетъ свое дѣло: чайные листочки мало-по-малу высыхаютъ, свертываются отъ жара, и изъ зеленаго цвѣта переходятъ въ сизо-черный, частью отъ броженія, частью и отъ дѣйствія свѣта. Для просушки чаю фабрикантъ выбираетъ самое жаркое время дня и, будучи безсиленъ въ борьбѣ съ тучами, усердно молитъ бога, спеціально завѣдывающаго ими, сжигая ему и солнцу, въ видѣ жертвы, не одну гирлянду трескучихъ ракетъ.
Если же солнцу, по какому-либо случаю, не захочется оказать китайцу свою услугу и оно, не взирая ни на какую трескотню ракетъ, упорно прячется за обликами, то китаецъ вынужденъ прибѣгнуть къ другому роду просушки, а именно: онъ ставитъ рядомъ нѣсколько десятковъ корзинъ, сплетенныхъ изъ бамбука въ видѣ переломанныхъ цилиндровъ, т.‑е. нѣсколько съуженныхъ въ серединѣ, гдѣ помѣщается плетеная же выпуклая перегородка. Вышина каждой корзины достигаетъ 2 аршинъ, такъ что отъ середины или отъ перегородки корзины остается аршинъ пустого пространства книзу и столько же кверху. Въ верхнюю часть корзины высыпается фунтовъ 10 или 15 чайнаго листа, причемъ она иногда покрывается крышкой. Подъ корзиной накладывается куча раскаленныхъ древесныхъ угольевъ, прикрытая толстымъ слоемъ золы, дабы умѣрить силу жара, ударяющаго въ выпуклую перегородку аппарата. Находящійся въ корзинѣ чайный листъ начинаетъ сохнуть и свертывается, но не такъ быстро, какъ на солнцѣ, и цвѣтъ его становится не сизо-черный, а получаетъ нѣсколько рыжеватый оттѣнокъ, что не нравится хорошему фабриканту. Хотя фабрикантъ и подвергаетъ весь свой чай во всякомъ случаѣ дѣйствію угольнаго жара при выдѣлкѣ, но это дѣлается уже послѣ, при окончательной его отдѣлкѣ, и имѣетъ цѣлью не просушку листа, а скорѣе его поджариванье; это дѣлается, дабы придать чаю одинъ общій тонъ, если такъ можно выразиться. Китаецъ всячески старается избѣгнуть первоначальной основательной просушки листа способомъ поджариванія на угляхъ, во-первыхъ, потому, что просушка не достигаетъ лучшихъ результатовъ; чай не можетъ, не пережарившись, высохнуть такъ же быстро, какъ на солнцѣ, а во-вторыхъ и потому, что тутъ надо расходовать уголь, который въ Китаѣ продается очень дорого. Само собою, при всемъ этомъ каждому фабриканту пріятнѣе воспользоваться даровыми услугами солнца, и вотъ почему при выдѣлкѣ чая такъ усердно сжигаются одна за другой длинныя гирлянды трескучихъ ракетокъ.
Совершенно просушенный листъ на солнцѣ или на угольяхъ представляетъ собою довольно растрепанную кучу. Такъ какъ мялись и просушивались всѣ пріобрѣтенные фабрикантомъ листья вмѣстѣ, то нѣкоторые изъ нихъ, будучи длиннѣе, свернулись въ болѣе длинную трубочку; другіе — въ трубочку болѣе короткую; иные, самые юные листки, свернулись туго; нѣкоторые, побольше ростомъ, свернулись слабѣе или просто только сжались, такъ что замѣтно — величина между листками очень неровна, а потому и видъ всего вмѣстѣ или, какъ называютъ спеціалисты, уборка чая послѣ просушки очень не красива. Все какъ-то торчитъ и колетъ руку, если, забравъ чаю въ горсть изъ обшей кучи, сжать его въ кулакѣ. Требуется придать чаю приблизительно болѣе ровную и мягкую уборку; для этого опять пускаютъ въ ходъ ноги, снова пляшутъ по циновкамъ и рослые кули, и тщедушный мастеръ, и самъ фабрикантъ, приводя листки къ одному знаменателю. На сей разъ пляска по чаю менѣе продолжительна, чѣмъ въ первый; сухіе листочки стали хрупки и ломаются такъ легко, что при болѣе продолжительномъ и энергичномъ усиліи со стороны ногъ вся куча превратилась бы въ порошокъ. Послѣ непродолжительной пляски весь чай какъ-то сравнивается, становится значительно мельче.
Обѣ эти операціи, уже продѣланныя надъ чайнымъ листкомъ, значительно измѣнили его первоначальный видъ. Но искусный фабрикатъ съумѣетъ сдѣлать изъ одного сорта, имѣющагося у него теперь, сорта 3—4, а то и больше, смотря по листу, а отчасти и по желанію, причемъ каждый сортъ будетъ имѣть свой самостоятельный видъ и вкусъ. Для этого онъ прибѣгаетъ къ просѣиванью чая чрезъ нѣсколько рѣшетъ. Сперва всю массу чая расторопные кули живо пропускаютъ сквозь большія рѣшета, дырочки которыхъ способны пропускать листки приблизительно одной величины; затѣмъ слѣдуетъ другое, покрупнѣе и т. д. Такимъ образомъ, послѣ просѣиванья чрезъ нѣсколько номеровъ рѣшетъ, получается уже нѣсколько сортовъ чая, разобраннаго на разряды по величинѣ листковъ; но это еще далеко не все. Положимъ, что въ отверстія рѣшета № 1-й проскакивали листки величиной въ одну линію, т.‑е. самаго малаго формата, каковые должны бытъ болѣе молодые, считающіеся лучшими по вкусу и аромату; они юны, нѣжны и невелики, а потому они свернулись въ тоненькую трубочку плотнѣе другихъ и попадали въ отверстія рѣшета № 1-й, чего отъ нихъ и требовалось. Но вмѣстѣ съ ними проскочили въ тѣ же мелкія отверстія рѣшета и части поломанныхъ листковъ, которые гораздо грубѣе и не могутъ быть такъ нѣжно душисты, какъ ихъ цѣльные товарищи: они проскочили лишь благодаря тому, что, будучи мяты ногами, сломались какъ разъ въ величину, способную проскочить въ отверстія рѣшета № 1-й. Но въ то же время они являются лишними, и хозяинъ, задавшійся мыслію изготовить первый сортъ своего чая безукоризненнымъ, заботится объ ихъ удаленіи. Тутъ онъ пускаетъ весь чай, вышедшій изъ перваго рѣшета, на вѣялку, которая очень добросовѣстно раздѣлитъ все по вѣсу. Вѣялка эта, хотя и безобразнаго вида, устроена такъ, что чай, насыпанный въ воронкообразный ящикъ, расположенный на верху ея, падая внизъ, во внутрь, пролетаетъ мимо крыльевъ колеса, отъ вращенія котораго особой ручкой получается сильный вѣтеръ внутри аппарата, вслѣдствіе чего чай разлетается въ разныя перегородки въ слѣдующемъ порядкѣ: болѣе плотно свернувшійся и слѣдовательно болѣе тяжелый листъ падаетъ въ ближайшую перегородку и по отвѣсной доскѣ спускается вопъ изъ вѣялки, нѣсколько полегче листъ проносится во вторую, еще легче — въ третью и, наконецъ, въ четвертую вылетаетъ пыль и очень мелко перетертые листья. Такимъ образомъ услуга вѣялки та, что, кромѣ классификаціи листьевъ по вѣсу, она отбиваетъ еще пыль изъ всего чая.
Теперь мы видимъ, что изъ одного сорта чая, пущеннаго на вѣялку, является опять нѣсколько сортовъ; но обратимъ наше вниманіе все-таки на первый. Разсмотрѣвъ его, мы замѣчаемъ, что и вѣялка не непогрѣшима: она не умѣетъ отбирать корешки, т.‑е. стебельки, неизбѣжно попадающіе въ первую перегородку по причинѣ ихъ сравнительно болѣе тяжелаго вѣса. Всѣ эти корешки очень искусно проскользнули черезъ дырочки рѣшета № 1-й, благодаря своему тонкому виду. Казалось бы, они не должны измѣнять достоинство чая, но люди, хорошо понимающіе толкъ въ чаяхъ, всегда сочтутъ ихъ присутствіе въ большомъ количествѣ совершенно излишнимъ и находятъ, что они придаютъ вяжущій вкусъ чаю, не давая отъ себя ровно никакой крѣпости. Этихъ непрошенныхъ гостей можно удалить единственно только посредствомъ отборки. Эта египетская работа принадлежитъ всецѣло женщинамъ и требуетъ большого терпѣнія. Усаженныя въ рядъ за длинный столъ женщины получаютъ каждая по круглой плоской корзинѣ въ видѣ подноса, оклееннаго тонкой бумагой, въ которую имъ насыпаютъ чай. Цѣлые дни просиживаютъ онѣ, перебирая чай руками и вылавливая вышесказанныя корешочки, прутики, иногда очень маленькой величины. Все это складывается въ отдѣльное помѣщеніе. Отобранные корешочки не должны пропадать, по мнѣнію фабриканта, и собранные въ большомъ количествѣ, они или примѣшиваются къ низкимъ сортамъ чая или продаются на фабрику, вырабатывающую кирпичные чаи, гдѣ они очень исправно идутъ въ дѣло. За трудъ свой женщины получаютъ очень небольшую плату, а именно отъ 100 до 150 чохъ въ день, что, въ переводѣ на наши деньги, составитъ 10 или 15 копѣекъ.
Разобранный и очищенный женщинами отъ лишнихъ невзрачныхъ чаинокъ чай почти готовъ; уборка его ровна и красива, почти всѣ листки пригнаны одной величины и плотности, остается только дать ему, какъ я ранѣе выразился, одинъ общій тонъ. Котъ тутъ-то фабрикантъ и приступаетъ къ неизбѣжному поджариванію всего чая на угляхъ. Я уже описалъ эту операцію, назвавъ ее просушкой, и было бы издвшие повторять ее снова, скажу только, что поджариванье чая и есть та же просушка съ тою только разницею, что чай, будучи уже сухъ совершенно, не держится фабрикантомъ очень долго надъ углями. Вмѣстѣ съ своимъ помощникомъ фабрикантъ то и дѣло переходитъ отъ одной корзины къ другой, помѣшивая чай и наблюдая, чтобы все поджаривалось ровно и не приняло бы горѣлаго запаха. При этой операціи требуется большая снаровка, ибо пережаренный чай ничѣмъ уже нельзя исправить. Изъ этихъ корзинъ чай выходитъ тепленькій; онъ совершенно готовъ и теперь его ссыпаютъ въ сарайчикѣ, гдѣ-нибудь въ сухомъ мѣетЬ, преимущественно въ углу, отгороженномъ нѣсколькими досками. Иногда въ этой отгородкѣ смѣшиваются два-три сорта чая, которымъ посредствомъ поджариванья приданъ одинъ ровный тонъ, и вся эта сложенная въ углу сарая куча чаю, имѣющая кубическую форму, называется китайцами „гуандуй“; она лежитъ такъ, пока еще не готовы ящики, въ которые чай насыпаютъ для отправки съ фабрики на рынки, т.‑е. въ Ханькоу, Кюкіангъ или Шанхай, гдѣ понемногу уже собираются покупатели — европейцы. Фабрикантъ назначаетъ размѣръ и количество ящиковъ и скоро въ мастерской подрядчика кипитъ работа.
Тонкія буковыя дошечки приготовлены еще заранѣе и стоитъ только, распиливъ ихъ въ опредѣленную величину, соединить вмѣстѣ. Работа не замысловатая, но надо видѣть, какъ быстро и ловко она идетъ у китайцевъ. Всякій работникъ имѣетъ тутъ свою спеціальность; одинъ подгоняетъ доски, распиливая ихъ по извѣстной мѣркѣ какой-то странной пилой, конечно, китайскаго изобрѣтенія и издѣлія; распяливъ, передаетъ другому; тотъ, съ помощью какого-нибудь тоже весьма чудовищнаго на видъ инструмента, нарѣзаетъ пазы и передаетъ третьему, который сколачиваетъ доски въ ящикъ, скрѣпляя ихъ желѣзными склепками тоже китайской выдумки; четвертый оклеиваетъ ящикъ бумагой; пятый посредствомъ трафарета, кисти и алой краски выдѣлываетъ на всѣхъ лицевыхъ сторонахъ ящика какую-нибудь небывалую розу; шестой такимъ же способомъ прибавляетъ къ розѣ зелень и парящую надъ ней фантастическую бабочку и передаетъ ящикъ въ послѣднія руки — седьмыя по счету; эти седьмыя руки самыя грязныя, онѣ держатъ кисть, безпрестанно окунаемую въ какой-то мутный, но очень быстро высыхающій лакъ, а потому руки, соприкасаясь съ ящиками, сильно пачкаются о линяющія его стѣнки, и мнѣ кажется, большого труда стоитъ отмыть все это съ кожи. Ящикъ, попавшій въ седьмыя руки, покрывается сплошь съ его розами и бабочками этимъ лакомъ, послѣ чего онъ готовъ вполнѣ, остается только вставить въ него особо приготовленную коробку изъ плотнаго листового свинка и отправить на фабрику.
Готовые ящики связываютъ вмѣстѣ по нѣскольку, прикрѣпляютъ къ двумъ концамъ бамбуковаго коромысла и взваливаютъ на мозолистыя плечи общипанныхъ кули, которые съ крикомъ во все горло „э-хо! аа-хо!“ тащатъ свою ношу до мѣста назначенія, по узкимъ городскимъ улицамъ.
По полученіи ящиковъ на фабрикѣ начинается укупорка. Эта работа настолько спѣшна, что ею занимаются и день и ночь; ночью она особенно эффектна. На сей разъ знакомый намъ сарай освѣщенъ нѣсколькими плошками, въ которыхъ, шипя и треща, горитъ чайное масло; какой-то красноватый свѣтъ разливается всюду. Ненужныя теперь корзины и рѣшета, сваленныя какъ попало, громоздятся безобразной грудой, достигая до потолка. Отработавшая неуклюжая вѣялка стоитъ тоже гдѣ-нибудь въ сторонѣ и причудливая тѣнь ея, прыгая отъ мерцающаго пламени свѣтильниковъ, отражается на стѣнѣ чѣмъ-то совсѣмъ пепонятнымъ. Большіе бумажные фонари, какъ свѣтлые пузыри, привѣшанные тамъ и сямъ къ потолку, покачиваются отъ легкаго сквозного вѣтра и дѣлаютъ общій внутренній видъ сарайчика еще уродливѣе, а освѣщеніе еще фантастичнѣе. Возлѣ двери поставлена жаровня, а насыпанные въ нее горячіе уголья распространяютъ отъ себя еще новый оригинальный свѣтъ въ этой части сарая. И безъ того господствующая тѣснота увеличивается еще болѣе разставленными всюду рядами пустыхъ ящиковъ, предназначенныхъ для насыпки въ нихъ готоваго чая. Чумазые китайцы-рабочіе съ криками, бранью и неумолкаемымъ говоромъ, суетясь въ этой тѣснотѣ и далеко не граціозно шагая черезъ ящики и разные предметы, разставленные всюду, дополняютъ собой общую хаотическую картину. Свѣжему человѣку, пріѣхавшему изъ Европы и прямо вошедшему сюда, показалось бы, что самъ Вельзевулъ перевелъ на время если не весь, то часть своего ада именно вотъ въ это помѣщеніе, а услужливые его черти уже начали справлять здѣсь свое дикое новоселье. То и дѣло закидывая за спину докучливую косу, китайцы захватываютъ чай небольшими корзинами изъ общаго его помѣщенія и разсыпаютъ по ящикамъ, при этомъ время отъ времени они вскакиваютъ въ ящикъ, утаптывая чай ногами, чтобы онъ ложился плотнѣй. Китайцы не могутъ обойтись безъ того, чтобы всюду, гдѣ только можно, не пустить въ ходъ свои ноги, и теперь, утаптывая чай въ ящики, они словно позабыли, что ногамъ ихъ уже досталось не мало въ предыдущіе дни; на нѣкоторыхъ явились даже грязныя перевязки, ясно доказывающія необходимость замѣнять ножную работу чѣмъ-либо другимъ. Мелкая пыль отъ пересыпаемаго чая носится въ воздухѣ, ложась тонкимъ слоемъ на вспотѣвшее тѣло рабочихъ и дѣлаетъ ихъ видъ еще болѣе подходящимъ къ образу слугъ Вельзевула; кромѣ того, пыль эта забирается и въ носъ, почему то здѣсь, то тамъ безпрестанно раздается громкое чиханье. Наполненный до верху ящикъ снабжается краснымъ ярлыкомъ, носящимъ у насъ названіе „карты“; онъ кладется сверху чая и гласитъ о необыкновенно пріятномъ вкусѣ и мягкости чая, именуемаго ну хоть бы „Чен-мы-юй“ (фамилія фабриканта). Та же карта рекомендуетъ этотъ чай „многоуважаемому русскому купечеству“ самымъ безграмотнымъ русскимъ языкомъ. Но такая карта или ярлыкъ кладется въ ящики, предназначаемые спеціально для русскихъ, если же нѣтъ, то карта изготовляется съ отпечатанными на ней нѣсколькими китайскими буквами и съ изображеніемъ по большей части какого-то пѣтуха, одареннаго необыкновенно раскидистымъ хвостомъ и гордо поднятой вверхъ миніатюрной головкой. Послѣ карты съ рекомендаціей или пѣтухомъ накладывается крышечка изъ плотнаго свинца, которая тщательно припаивается къ свинцовой коробкѣ посредствомъ желѣзныхъ палочекъ, раскаляемыхъ до красна на жаровнѣ. Затѣмъ ящикъ накрывается деревянной крышкой съ изображеніемъ и на ней тоже знакомаго вамъ розана, надъ которымъ порхаетъ бабочка; крышка плотно приколачивается желѣзными склепками и гвоздями, а весь ящикъ завязывается бамбуковымъ ремнемъ. Вполнѣ готовый ящикъ ставятъ къ стѣнѣ, причемъ ихъ осторожно кладутъ одинъ на другой въ 3 или 4 яруса.
Вотъ все, что производится на чайныхъ фабрикахъ, куда, какъ мы видѣли, поступаетъ зеленый листъ, являющій изъ себя не что иноо, какъ сырой матеріалъ,совершенно еще неготовый для питья.