Философия права (Гегель; Столпнер)/Часть 3/§ 142—157

Сочинения
автор Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Источник: Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Сочинения. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. — Т. VII. — С. 181—190.

[181]
§ 142

Нравственность есть идея свободы как живое добро, имеющее в самосознании свое знание, воление, а через его действование свою действительность, равно как и самосознание имеет в нравственном бытии свою в себе и для себя сущую основу и движущую цель; нравственность есть понятие свободы, ставшее наличным миром и природой само­сознания.

§ 143

Так как единство понятия воли и его наличного бытия, особенной воли, есть знание, то имеется сознание различия между этими момен­тами идеи; однако сознание мыслит это различие так, что теперь ка­ждый из них сам по себе есть целостность идеи и имеет ее своей осно­вой и своим содержанием.

§ 144

α) Объективно нравственное, вступающее на место абстрактного добра, есть субстанция, ставшая конкретной через субъективность как бесконечную форму. Она полагает поэтому внутри себя различия, которые, следовательно, определены понятием; благодаря этому полаганию различии нравственность обладает прочным содержанием, которое само по себе необходимо и обладает прочным существова­нием (ein Bestehen), стоящим выше субъективного мнения и каприза: это — в себе и для себя сущие законы и учреждения.

Прибавление. В целом нравственности имеются как субъективный, так и объективный момент, но оба суть только его формы. Добро есть здесь субстанция, т. е. наполнение объективного субъективным. Если будем рассматривать нравственность с объективной точки зрения, то можно сказать, что нравственный человек бессознателен для себя. В этом смысле Антигона провозглашает, что никто не знает, откуда происходят законы; они вечны: это значит, что они — в себе и для себя сущие определения, проистекающие из природы предмета. Но это субстанциальное обладает не менее того и сознанием, хотя последнее всегда занимает положение момента. [182]

§ 145

То обстоятельство, что нравственное есть система этих определений идеи, составляет ее разумность. Она, таким образом, есть свобода или в себе и для себя сущая воля как объективное, как круг необ­ходимости, моментами которого являются нравственные силы, управ­ляющие жизнью индивидуумов и имеющие в последних как в своих акциденциях свое представление, выступающий в явлении образ и действительность.

Прибавление. Так как нравственные определения составляют понятие свободы, они суть субстанциальность или всеобщая сущность индивидуумов, которые представляют собою по отношению к ним лишь нечто акциденциальное. Существует ли индивидуум, это без­различно для объективной нравственности, которая одна только и есть пребывающее и сила, управляющая жизнью индивидуумов. Нравственность поэтому изображали народам как вечную справедли­вость, как в себе и для себя сущих богов, по сравнению с которыми сует­ные предприятия индивидуумов являются лишь игрою волн.

§ 146

β) Субстанция знает себя в этом своем действительном самосознании и, следовательно, есть объект знания. Для субъекта нравственная субстанция, ее законы и силы имеют в качестве предмета ту характерную черту, что они суть в высшем смысле, в смысле самостоятель­ности, абсолютный, бесконечно более надежный авторитет, бесконечно более прочная сила, чем бытие природы.

Примечание. Солнце, луна, горы, реки, вообще окружающие нас предметы природы суть, они обладают для сознания авторитетом, внушающим ему, что они не только суть, но и отличаются особенной природой, которую оно признает и с которою оно сообразуется в своем отношении к ним, в своем трактовании их и пользовании ими. Авторитет нравственных законов бесконечно выше, потому что предметы природы воплощают разумность лишь совершенно внешне и разрозненно и скрывают ее под образом случайности.

§ 147

С другой стороны, законы и силы нравственной субстанции не суть для субъекта нечто чуждое, наоборот, он свидетельствует о них свидетельством духа как о своей собственной сущности, в них он испыты­вает чувство гордости собою и живет, как в своей, не отличающейся [183]от него стихии; это — отношение, которое непосредственно еще более тожественно, чем даже вера и доверие.

Примечание. Вера и доверие представляют собою проявления на­чинающейся рефлексии и предполагают наличие представления и раз­личия; было бы, например, не одно и то же верить в языческую рели­гию и быть язычником. То отношение или, скорее, лишенное отноше­ния тожество, в котором нравственное есть действительная жизнен­ность самосознания, может, правда, перейти в отношение веры и убе­ждения и в некое опосредствование дальнейшей рефлексией, в усмо­трение посредством оснований, которые могут брать своим отправным пунктом также и какие-нибудь особенные цели, интересы и сообра­жения, страх и надежду или исторические предпосылки. Однако адэкватное познание их есть дело мыслящего понятия.

§ 148

В качестве этих субстанциальных определений законы и силы нрав­ственной субстанции существуют для индивидуума, который отличает себя от них как субъективное и внутри себя неопределенное или, другими словами, как особенно определенное; он, следовательно, отно­сится к ним как к своему субстанциальному; они суть обязанности, связывающие его волю.

Примечание, Этическим учением об обязанностях, т. е. таким учением, каким оно объективно есть, а не таким, каковым оно якобы содержится в пустом принципе моральной субъективности, который скорее ничего не определяет (§ 134), — является поэтому следующее в этой третьей части систематическое развитие круга нравственной необходимости. Отличие этого изложения от формы учения об обязан­ностях заключается лишь в том, что в последующем изложении нрав­ственные определения получаются как необходимые отношения, а затем изложение на этом останавливается и не прибавляет к каждому из определений заключительного предложения: итак, это определение есть для человека обязанность. — Учение об обязанностях, поскольку оно не есть философская паука, заимствует свой материал из отношений, уже имеющихся налицо, и показывает его связь с собственными пред­ставлениями, с преднаходимыми, в качестве всеобщих, основополо­жениями и мыслями, целями, влечениями, ощущениями и т. п., и мо­жет к этому прибавлять в качестве оснований дальнейшие следствия каждой обязанности в соотношении с другими нравственными отно­шениями, равно как и в соотношении с благом и мнением. Но [184]имманентное и последовательное учение об обязанностях не может быть ничем иным, как развитием отношений, которые благодаря идее сво­боды необходимы и потому действительны во всем своем объеме в государстве.

§ 149

В качестве ограничения обязательный долг может выступать лишь в отношении неопределенной субъективности или абстрактной сво­боды и в отношении влечений естественной воли или влечения моральной воли, определяющей свое неопределенное добро, руко­водясь своим произволом. Но индивидуум находит в обязанности скорее свое освобождение, — освобождение частью от зависимости, в которой он находится, когда им руководят одни голые естественные влечения, равно как и от стесненности, испытываемой им, как субъек­тивной особенностью, в моральных рефлексиях о долженствовании и дозволенном, и частью от неопределенной субъективности, не дохо­дящей до наличного бытия и объективной определенности действования и остающейся внутри себя и недействительностью. В обязанности индивидуум освобождает себя к субстанциальной свободе.

Прибавление. Обязанность ограничивает лишь произвол субъек­тивности, и сталкивается лишь с абстрактным добром, которое твердо держится субъективности. Если люди говорят: мы хотим быть свобод­ными, то это ближайшим образом означает лишь: мы хотим быть аб­страктно свободными, и всякое определение и расчленение в государ­стве считается тогда ими ограничением этой свободы. Обязанность представляет собою постольку ограничение не свободы, а лишь абстрак­ции последней, т. е. несвободы: она есть достижение сущности, обре­тение утвердительной свободы.

§ 150

Нравственное, поскольку оно рефлектируется в индивидуальном, определенном природой характере как таковом, есть добродетель, которая есть добропорядочность, поскольку она являет одно лишь про­стое соответствие индивидуума обязанностям, диктуемым теми обстоя­тельствами, в которых он находится.

Примечание. Чтò должен человек делать, каковы те обязанности, которые он должен исполнять для того, чтобы быть добродетельным, — это легко сказать в нравственном общественном союзе (Gemeinwesen); он не должен делать ничего другого, кроме того, что в тех обстоятель­ствах, в которых он находится, ему предначертано, высказано и [185]известно. Добропорядочность есть всеобщее, которого можно от него требовать, исходя частью из права, частью из нравственности. Но моральной точке зрения она легко может показаться чем-то второ­степенным, чем-то таким, сверх чего можно еще больше требовать от себя и других, ибо непременное желание, жажда быть чем-то особенным не удовлетворяется тем, что́ есть в себе и для себя сущее и все­общее; лишь в исключении оно находит сознание своего своеобразия. — Различные стороны добропорядочности можно точно так же называть добродетелями, так как они являются также и собственной чертой (Eigentum) индивидуума — хотя и не особенной в сравнении с дру­гими индивидуумами. Но речи о добродетели часто слишком близко соприкасаются с пустой декламацией, так как в них говорится лишь об абстрактном и неопределенном; такие речи, далее, в их доводах за и против и изложении обращаются к индивидууму как к некоему произволу и субъективному капризу. При наличии нравственного состояния, отношения которого вполне развиты и осуществлены, добро­детель в собственном смысле находит себе место и осуществляется лишь при чрезвычайных обстоятельствах и коллизиях между указанными отношениями, — и, прибавим, в подлинных коллизиях, ибо мораль­ная рефлексия может себе всюду создавать коллизии и внушить себе сознание, что совершено особенное и принесены жертвы. В варвар­ском состоянии общества и общественного союза чаще встречается по­этому форма добродетели как таковой, потому что здесь нравственное и его осуществление есть больше индивидуальный произвол и про­явление своеобразной гениальной натуры индивидуума; например, древние приписывали добродетель в особенности Геркулесу. В древ­них государствах, в которых нравственность не достигла такого уровня, чтобы стать свободной системой самостоятельного развития и объективности, этот недостаток тоже должен был возмещаться свое­образной гениальностью индивидуумов. — Учение о добродетелях, по­скольку оно не есть лишь учение об обязанностях, поскольку оно, следовательно, обнимает собою особенное, основанное на природной определенности характера, является, таким образом, духовной есте­ственной историей.

Так как добродетели суть нравственное в применении к особенному и с этой субъективной стороны представляют собою нечто неопре­деленное, то для их определения выступает количественный момент бо̀льшего и меньшего; их рассмотрение приводит к рассмотрению про­тивостоящих им недостатков или пороков, как например, у Аристо­теля, который поэтому определяет особенную добродетель согласно [186]ее правильному смыслу, как середину между «слишком много» и «слиш­ком мало». — То же самое содержание, которое принимает форму обязанностей, а затем — форму добродетелей, обладает также и фор­мой влечений (§ 19). Последние также имеют своей основой то же самое содержание, но так как оно в них принадлежит еще непосредственной воле и природным чувствованиям и не развилось до такой высоты, чтобы стать определением нравственности, то у них общим с содержанием обязанностей и добродетелей является лишь абстрактный пред­мет, который в качестве лишенного определенности не содержит для них в самом себе границы добра или зла, — или, иначе говоря, они суть добрые, если абстрагировать положительное и — злые, если аб­страгировать отрицательное (§ 18).

Прибавление. Когда человек совершает тот или другой нрав­ственный поступок, то он этим еще не добродетелен; он добродетелен лишь в том случае, если этот способ поведения является постоянной чертой его характера. Добродетель — это больше нравственная вир­туозность, и если в наше время говорят о добродетели не так много, как прежде, то это объясняется тем, что теперь нравственность уже не является в такой мере формой особенного индивидуума. Из всех народов французы чаще всего говорят о добродетели, потому что у них индивидуум представляет собою в бо̀льшей мере создание его свое­образия и природного способа действования. Немцы, напротив, — более мыслящие люди и у них то же самое содержание получает форму всеобщности.

§ 151

Но в простом тожестве с действительностью индивидуумов нрав­ственное выступает как всеобщий образ действия последних — как нравы; привычка к нравственному выступает как вторая природа, положенная вместо первой, чисто природной воли, и она есть прони­кающая насквозь душа, смысл и действительность наличного бытия воли, есть живой и наличный, как некий мир, дух, субстанция кото­рого только таким образом и существует как дух.

Прибавление. Подобно тому как природа имеет свои законы, как животные, растения, солнце выполняют свой закон, так и нравы суть закон духа свободы. Нравы являются тем, чем не являются еще право и мораль, а именно, духом. Ибо в праве особенность еще не есть осо­бенность понятия, а есть лишь особенность природной воли. И точно так же и на точке зрения морали самосознание еще не есть духовное сознание. Там дело идет лишь о ценности субъекта в самом себе: это [187]означает, что субъект, определяющийся согласно добру и противно злу, имеет еще форму произвола. Здесь же, на точке зрения нравствен­ности, воля существует как воля духа и обладает субстанциальным соответствующим себе содержанием. Педагогика есть искусство делать людей нравственными; она рассматривает человека как природное существо и показывает путь, следуя по которому он снова рождается, его первая природа превращается во вторую, духовную природу, так что это духовное становится в нем привычкой. В последней исчезает противоположность между природной и субъективной волей, борьба в субъекте сломлена, и постольку привычка входит в состав нрав­ственности, точно так же как она входит и в состав философской мысли, так как последняя требует, чтобы дух был образован, развился настолько, чтобы его не сбивали с толку произвольные парадоксы, чтобы последние были сломлены и преодолены, дабы разумное мышле­ние имело перед собою путь открытым. Человек и умирает также благо­даря привычке, т. е. он умирает, когда весь и всецело вкоренился в жизнь привычкой, духовно и физически отупел, и им преодолена про­тивоположность между субъективным сознанием и духовной деятель­ностью, ибо деятелен человек лишь постольку, поскольку он чего-то не достиг и хочет в отношении этого недостигнутого творить и про­являть себя. Когда это достигнуто, исчезает деятельность и жизнен­ность, и наступающее после этого отсутствие всякого интереса есть духовная и физическая смерть.

§ 152

Нравственная субстанциальность добилась таким образом своего права, а последнее получило свою значимость, а именно: в нравствен­ной субстанциальности исчезли то своеволие и та собственная со­весть единичного, которые могли бы иметь самостоятельное наличное бытие и находились бы с нею в антагонизме, так как нравствен­ный характер знает своей движущей целью неподвижное, но в своих определениях раскрытое в действительную разумность всеобщее, по­знает, что его достоинство, как и всякое наличие особенных целей, имеет свое существование в нем, и это действительно так и есть. Субъективность сама есть абсолютная форма и существующая дей­ствительность субстанции, и отличие субъекта от последней как от своего предмета, своей цели и мощи, есть вместе с тем лишь столь же непосредственно исчезнувшее различие формы.

Примечание. Субъективность, представляющая собою почву суще­ствования понятия свободы (§ 106) и на точке зрения морали еще [188]отличающаяся от этого своего понятия, есть в нравственности его адэкватное ему существование.

§ 153

Право индивидуумов на свое субъективное определение к свободе на­ходит свое исполнение в том, что они принадлежат нравственной действительности, так как их уверенность в своей свободе имеет свою истину в такой объективности, и в нравственном они действительно обладают своей собственной сущностью, своей внутренней всеобщно­стью (§ 147).

Примечание. На вопрос отца, каков наилучший способ нравственно воспитать сына, пифагореец дал следующий ответ (этот ответ влагают также и в уста других): сделав его гражданином государства, в кото­ром господствуют хорошие законы.

Прибавление. Педагогические попытки отвлечь человека от все­общей жизни современности и воспитывать его в деревне (Руссо в «Эмиле») оказались безуспешными, потому что не может удасться стре­мление отчудить человека от законов мира. Хотя образование юно­шества и должно происходить в одиночестве, однако не надо думать, что дыхание мира духов не проникает, наконец, и в это одиночество и что сила мирового духа слишком мала для того, чтобы овладеть так­же и этими отдаленными частями. Лишь в том, что он — гражданин хорошего государства, индивидуум достигает своего права.

§ 154

Право индивидуумов на их особенность также содержится в нрав­ственной субстанциальности, ибо особенность есть внешний способ проявления существования нравственного.

§ 155

В этом тожестве всеобщей и особенной воли обязанность и право, следовательно, совпадают, и человек обладает посредством нравственности правами постольку, поскольку у него есть обязанности, и у него есть обязанности постольку, поскольку он обладает правами. В абстрактном праве я обладаю правом, а у другого есть в отношении по­следнего обязанности: в области морали право на свое собственное [189]ведение и воление, равно как и право на свое благо лишь должно на­ходиться в единении с обязанностями и быть объективным.

Прибавление. Раб не может иметь обязанностей, и лишь свобод­ный человек имеет таковые. Если бы у одной стороны были все права, а у другой — все обязанности, то целое распалось бы, ибо лишь то­жество есть та основа, которую мы здесь неизменно должны иметь в виду.

§ 156

Нравственная субстанция, как содержащая в себе для себя су­щее самосознание в единении с его понятием, есть действительный дух семьи и народа.

Прибавление. Нравственное не абстрактно, подобно добру, а в сильнейшей степени действительно. Дух обладает действительностью, и акциденциями последней являются индивидуумы. При рассмотре­нии нравственного возможны поэтому всегда лишь две точки зрения: либо мы исходим из субстанциальности, либо мы рассуждаем атоми­стически и, положив в основу единичное, восходим от нее все выше и выше; в этой последней точке зрения нет духа, так как она ведет лишь к составлению целого из частей; дух же не есть единичное, а есть лишь единство единичного и всеобщего.

§ 157

Понятие этой идеи существует как дух, как знающее себя и дей­ствительное, лишь постольку, поскольку оно есть объективирование самого себя, движение через формы своих моментов. Оно есть по­этому:

A. Непосредственный или природный нравственный дух — семья.

Эта субстанциальность переходит в потерю своего единства, в раздвоение и в точку зрения относительности, и есть, таким образом:

B.Гражданское общество, связь членов, как самостоятельных единичных, в некоей, стало быть, формальной всеобщности, связь че­рез потребности этих членов, через правовые учреждения, как пред­ставляющие собою средство обеспечения лиц и собственности, и через некоторый внешний порядок, служащий для охраны их особенных и [190]общих интересов, каковое внешнее государство берет себя обратно и концентрируется,

C. переходя в цель и действительность субстанциального всеоб­щего и посвященной последнему публичной жизни, — переходя в государственный строй.