[243]
Вокругъ сада шла живая изгородь изъ орѣшника; за нею начинались поля и луга, гдѣ паслись коровы и овцы. Посреди сада цвѣлъ розовый кустъ; подъ нимъ сидѣла улитка. Она была богата внутреннимъ содержаніемъ—она содержала самое себя.
— Постойте, придетъ и мое время!—сказала она—Я дамъ міру кое-что поважнѣе этихъ розъ, орѣховъ или молока, что́ даютъ коровы и овцы!
— Я многаго ожидаю отъ васъ!—сказалъ розовый кустъ.—Позвольте же узнать, когда это будетъ?
— Время терпитъ! Это вотъ вы все спѣшите! А спѣхъ ослабляетъ впечатлѣніе!
На другой годъ улитка лежала чуть-ли не на томъ же мѣстѣ, на солнышкѣ, подъ розовымъ кустомъ, снова покрытымъ бутонами; бутоны распускались, розы цвѣли, отцвѣтали, а кустъ выпускалъ все новыя и новыя.
Улитка наполовину выползла изъ раковины, вытянула рожки и опять подобрала ихъ.
— Все то-же да то-же! Ни шагу впередъ! Розовый кустъ
[244]остается при своихъ розахъ; ни на волосъ не подвинулся впередъ!
Лѣто прошло, настала осень, розовый кустъ цвѣлъ и благоухалъ, пока не выпалъ снѣгъ. Стало сыро, холодно, розовый кустъ пригнулся къ землѣ, улитка уползла въ землю.
Опять настала весна, снова зацвѣли розы, и выползла улитка.
— Теперь вы ужъ стары!—сказала она розовому кусту.—Пора бы вамъ и честь знать! Вы дали міру все, что могли дать; многое-ли—это вопросъ, которымъ мнѣ некогда заниматься. А что вы ровно ничего не сдѣлали для своего внутренняго развитія—это ясно! Иначе изъ васъ вышло бы кое-что другое. Что вы скажете въ свое оправданіе? Вы скоро, вѣдь, обратитесь въ палку! Понимаете вы, что́ я говорю?
— Вы меня пугаете!—сказалъ розовый кустъ.—Я никогда объ этомъ не думалъ!
— Да, да, вы, кажется, мало затрудняли себя думаньемъ! А вы пробовали когда-нибудь заняться этимъ вопросомъ, дать себѣ отчетъ—почему собственно вы цвѣтете и какъ это происходитъ, почему такъ, а не иначе?
— Нѣтъ!—сказалъ розовый кустъ.—Я радовался жизни и цвѣлъ,—я не могъ иначе! Солнце такъ грѣло, воздухъ такъ освѣжалъ меня, я пилъ живую росу и обильный дождь, я дышалъ, я жилъ! Силы подымались въ меня изъ земли, вливались изъ воздуха, я жилъ полною жизнью, счастье охватывало меня, и я цвѣлъ,—въ этомъ была моя жизнь, мое счастье, я не могъ иначе!
— Да, вы таки жили—не тужили, нечего сказать!
— Да! Мнѣ было дано такъ много!—сказалъ розовый кустъ.—Но вамъ дано еще больше! Вы одна изъ глубокомыслящихъ, высокоодаренныхъ натуръ!.. Вы должны удивить міръ!
— Была охота!—сказала улитка.—Я знать не знаю вашего міра! Какое мнѣ до него дѣло? Мнѣ довольно самой себя!
— Да, но мнѣ кажется, что всѣ мы обязаны дѣлиться съ міромъ лучшимъ, что есть въ насъ!.. Я могъ дать міру только розы!.. Но вы? Вамъ дано такъ много! А что вы дали міру? Что вы дадите ему?
— Что я дала? Что дамъ?! Плюю я на него! Никуда онъ не годится! И дѣла мнѣ нѣтъ до него! Снабжайте его розами—васъ только на это и хватитъ! Пусть себѣ орѣшникъ даетъ ему орѣхи, коровы и овцы—молоко,—у нихъ своя публика!
[245]Моя же—во мнѣ самой! Я замкнусь въ себѣ самой и—баста! Мнѣ нѣтъ дѣла до міра!
И улитка заползла въ свою раковину и залѣпилась тамъ.
— Какъ это грустно!—сказалъ розовый кустъ.—А я такъ вотъ и хотѣлъ бы, да не могу замкнуться въ самомъ себѣ; у меня все просится наружу, я долженъ цвѣсти! Розы мои опадаютъ и разносятся по вѣтру, но я видѣлъ, какъ одну изъ нихъ положила въ молитвенникъ мать семейства, другую пріютила у себя на груди прелестная молодая дѣвушка, третью цѣловали улыбающіяся губки ребенка!.. И я былъ такъ счастливъ! Вотъ мои воспоминанія; въ нихъ—моя жизнь!
И розовый кустъ цвѣлъ и благоухалъ, полный невинной радости и счастія, а улитка тупо дремала въ своей раковинѣ,—ей не было дѣла до міра.
Года шли за годами.
Улитка стала землей въ землѣ, розовый кустъ сталъ землей въ землѣ, роза воспоминанія истлѣла въ молитвенникѣ… Но въ саду цвѣли новые розовые кусты, подъ ними ползали новыя улитки; онѣ заползали въ свои домики и плевались,—имъ не было дѣла до міра!
Не разсказать-ли эту исторію сначала?—Она не мѣняется!
