НАДГРОБНАЯ ПѢСНЬ АДОНИДУ
сочиненная древнимъ Греческимъ
Стихотворцемъ Вїономъ.
Я оплакиваю Адонида, нѣтъ прекраснаго Адонида: Адонидъ прекрасный погибъ; плачъ мой повторяютъ Еро́ты. Богиня о́строва Кипра не спи болѣе на покровенномъ порфирою одрѣ,
встань нещастливая, облекися въ плачевную одежду, терзай грудь твою, и вѣщай предъ всѣми: Нѣтъ прекраснаго Адонида. Я оплакиваю Адонида, плачъ мой повторяютъ Еро́ты. Лежитъ прекрасный Адонидъ на горахъ, бѣлымъ клыкомъ въ бѣлую лядвею уязвленный, и Венеру печалью сокрушаетъ. Онъ ужѐ едва дышетъ, а черная кровь льется по тѣлу его подобному снѣгу; глаза̀ подъ бровями мертвѣютъ, роза устъ его увядаетъ, а съ оною купно исчезаютъ и цѣлованїя, отъ коихъ Киприда отстать никогда не можетъ. Афродитѣ приятны цѣлованїя и мертваго Адонида; но Адонидь ужѐ не знаеть, кто его при смерти цѣлуетъ. Я оплакиваю Адонида, плачъ мой повторяють Ероты. Великую, великую язву имѣетъ на лядвеѣ Адонидъ; но Киѳерїя еще большую в сердцѣ ощущаетъ. Любимые псы сего юноши около него воютъ; Нимфы горныя плачутъ; а Венера растрепавъ волосы, по горамъ, по лѣсамъ бродитъ боса, вся въ слезахъ, съ расплетенными косами: ее ходящую тернїе уязвляетъ, и священною омакается кровїю: А она громко воющая мчится по пространнымъ долинамъ, призывая Ассирїйскаго своего мужа и юношею его нарицая. Черная кровь текла по чреву его, грудь отъ лядьвеи червленѣлась, и снѣгу подобные бока̀ Адонидовы багрѣли. Ахъ! ахъ Венера! вопїютъ Ерóты. Лишалася ты прекраснаго мужа, а съ нимъ и священнаго вида. Когда еще живъ былъ Адонидъ, тогда у Афродиты лице прекрасно было: а нынѣ съ Адонидомъ и красота ея померкла. Ахъ, ахъ! Всѣ го́ры и дубравы гласятъ. Ахъ Адонидъ! и рѣ́ки сѣтуютъ о плачѣ Венериномъ; и ключи изъ горъ бїющїе проливаютъ сле́зы объ Адонидѣ: Цвѣты отъ печали багрѣютъ; а Богиня о́строва Киѳиры по холмамъ и во градѣ жалостно воетъ. Ахъ! ахъ Венера! Ужѐ нѣтъ прекраснаго Адонида. И Ехо на то противугласитъ: нѣтъ прекраснаго Адонида. Кто не будетъ оплакивать горькой сей Венериной любви! ахъ ахъ! Какъ увидѣла, какъ познала неисцѣлимую Адонидову язву; какъ узрѣла багровую кровь на увядающей лядьвеѣ, распростерши ру́ки стеняща возопила: Помедли Адонидъ, бѣдной Адонидъ помедли; дай мнѣ въ послѣднїе на себя наглядѣться, обнять тебя, уста моѝ съ твоими устами сопрягнуть. Привстань немножко Адонидъ, дай мнѣ послѣднее цѣлованїе: и столько меня цѣлуй, сколько еще у тебя цѣловать меня силы осталось, поколѣ духа твоего въ уста моѝ и въ сердце мое не вдохнешъ, поколѣ я приятностей твоихъ не высосу, поколѣ всей любви твоей не выпью. И сїе цѣлованїе такъ я буду хранить, какъ самаго Адонида; когда ты меня безщастный оставляешъ: на вѣки отдаляешся отъ меня Адонид; отходишъ въ Ахеронтъ къ угрюмому и жестокосердому Царю: а я бѣдная жива, да еще и безсмертна, и не могу слѣдовать тебѣ. Возми Персефона моего мужа: ты меня благополучнѣе стократно: все что есть прекрасное на свѣтѣ, къ тебѣ и преселяется. А я всенещастна, и съѣдаюся неутолимою печалїю, и тебя ужасаюся. Умираешъ, превожделѣнный! мое желание прелетѣло какъ сонъ: а Киприда теперь вдовствуетъ; и Ероты в домѣ моемъ праздны. Съ тобою, дражайшїй, и поясъ мой пропалъ. На что дерзновенный ходилъ ты на охоту; и будучи толико прекрасенъ, на что сражался ты с дикими звѣрями? Тако стенала Венера, плачъ ея повторяли Ероты. Ахъ! ахъ Афродита! нѣтъ прекраснаго Адонида. Столько слез богиня го́рода Пафа проливала, сколько лилось крови изъ Адонида. Но кровь и сле́зы на землѣ превращались въ цвѣты; кровь розу произвела, а сле́зы анемону. Я оплакиваю Адонида, нѣтъ прекраснаго Адонида. Не оплакивай болѣе мужа своего ни на горахъ ни въ лѣсахъ, Венера. Се уготованной одръ, се Адониду посланной одръ: на семъ твоемъ одрѣ, Венера, мертвый Адонидъ лежитъ. Онѣ и мертвъ будучи, прекрасенъ, прекрасенъ мертвой, какъ спящей. Положи его на мягкїя посте́ли, на которыхъ онъ леживалъ; на которыхъ онъ съ тобою въ ночи препровождалъ сонъ на златом одрѣ. Люби и обезображеннаго Адонида. Обложи его вѣнками и цвѣтами. Но всѣ съ нимъ по смерти, всѣ съ нимъ и цвѣты увяли. Осыпь его миртами, помажь благовонными духами; окропи его миромъ. Истощитеся всѣ благоуханїя: твое миро Адонидъ исчезло. Лежитъ окропленный Адонидъ въ обагренной одеждѣ, а Ероты въ округъ его плачущїе стенаютъ, остригши для Адонида волосы. Тотъ стрѣлы, тотъ лукъ попираетъ, другой разламываетъ пернатый колчанъ: иной развязываетъ у Адонида сапогъ, иной золотымъ сосудомъ воду носитъ; сей лядвею омываетъ, тотъ маханїемъ крилъ своихъ Адонида прохлаждаетъ. И о богинѣ острова Киѳиры плачуть Ерóты. Именей на порогѣ свѣчу свою погасилъ, и брачный вѣнець вывѣсилъ. Не гласятъ болѣе въ пѣсняхъ, Именей, Именей; но
ахъ, ахь! вопїютъ. Увы! увы объ Адонидѣ, но еще больше увы объ Именеѣ! Хариты оплакиваютъ сына Кинирова, говоря друг другу: нѣтъ прекраснаго Адонида: и громче сїе взывають, нежели ты Дїона. И Парки Адонида, оплакиваютъ Адонида, и его приглашаютъ; но онъ уже имъ не внемлеть. Правда онъ желаетъ того, но Персефона его не отпускаетъ. Окончай Киѳерїя стенанїе, и днесь не пиршествуй: тебѣ опять надлежить сѣтовать, и въ другой годъ проливать сле́зы.