ПРЕДИСЛОВИЕ
къ
БИТВѢ ПРИ ТИВЕРIАДѢ.
править
къ
БИТВѢ ПРИ ТИВЕРIАДѢ.
Пять лѣтъ тому, въ уединеніи полковой жизни, написалъ я, по твоему внушенію, «Битву при Тиверіадѣ». Въ первомъ цвѣтѣ молодости сошлись мы съ тобою на Югѣ нашего Отечества. Одиночество заставило насъ понять другъ друга; прекрасная природа Малороссіи развернула пылкое воображеніе, напитанное лѣтописями минувшихъ вѣковъ. Но изъ всѣхъ событій протекшаго ближе говорили сердцу крестовыя битвы юной Европы. Романтическіе подвиги рыцарей, слѣпо жертвовавшихъ любви и славѣ, стремившихся въ Палестину, чтобы воскресить тамъ призракъ Іерусалима, — сильно волновали грудь нашу въ томъ возрастѣ, когда жизнь облекаетъ еще всѣ предметы поэтическимъ покровомъ.
Ты хотѣлъ видѣть предъ собою картину сего времени, и выбралъ самъ минуту битвы, разрушившей всѣ надежды крестоносцевъ. Быть можетъ, тайная мысль о скоротечности первыхъ, очаровательныхъ впечатлѣній молодости заставила тебя желать, чтобы блестящія краски рыцарства оттѣнены были грустію, или ты думалъ, что характеръ его лучше выразится въ борьбѣ съ нещастіемъ, когда остановилъ свой выборъ на столь печальной катастрофѣ. — Я исполнилъ твою волю, начертавъ въ обширной рамѣ историческія сцены послѣднихъ дней рыцарскаго королевства; во глубинѣ же сей разнообразной картины поставилъ я одну мрачную судьбу Іерусалима.
Съ тѣхъ поръ мы были оба участниками похода, который можно назвать крестовымъ, и тебѣ удалось обнажить саблю на Невѣрныхъ. Но когда исполнились частію и въ событіяхъ прозаическихъ мечты наши о крестовыхъ битвахъ, я хотѣлъ удовлетворить другому пылкому влеченію сердца, и посѣтить священныя мѣста, возбудившія благочестивое рвеніе рыцарей; и часто мой поклонническій посохъ стучалъ по ихъ могиламъ, которыя они изрыли себѣ богатырскимъ мечемъ въ Св. Землѣ.
Когда же, возвратясь въ Отечество, хотѣлъ я черезъ нѣсколько лѣтъ повѣрить свои раннія впечатлѣнія, мнѣ жаль было разстаться съ моими рыцарями, какъ съ первыми созданіями юнаго воображенія. Слишкомъ много воспоминаній соединилось съ ними, слишкомъ много собственныхъ чувствъ излилось въ ихъ рѣчахъ и порывахъ; и чѣмъ менѣе находилъ я очарованія въ предметахъ, нѣкогда меня ослѣплявшихъ, тѣмъ ближе лежало сердце къ сему произведенію моей молодости.
Прежде, нежели приступимъ къ чтенію «Битвы при Тиверіадѣ», тебѣ необходимо должно бросить быстрый взглядъ на происшествія того времени, чтобы познакомиться съ лицами и ходомъ драмы.
Когда въ исходѣ ХI вѣка крестоносцы довершили великіе подвиги своего перваго похода взятіемъ Іерусалима, Готфредъ былъ избранъ Королемъ его. Но сей благочестивый витязь, совершивъ обѣтъ у Св. Гроба, никогда не хотѣлъ вѣнчаться короною на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ страдалъ Спаситель: онъ только возложилъ на себя терновый вѣнецъ Его, и еще два года соединялъ на престолѣ смиреніе поклонника съ величіемъ царскимъ.
Вмѣстѣ съ образованіемъ Королевства Iерусалимскаго, возникли три независимыя области въ Сиріи. Сподвижники Готфреда, истощивъ на Западѣ свои силы, не довольствовались исполненіемъ даннаго ими обѣта, и стали какъ бы на стражѣ великой могилы въ новыхъ своихъ владѣніяхъ. Первый Балдуинъ, братъ Готфреда, утвердился на берегахъ Евфрата, въ дальней Эдессѣ, и вслѣдъ за нимъ хитрый князь Тарента, Боэмундъ, овладѣлъ Антіохіею, стоившею столько крови крестоносцамъ; и престарѣлый графъ Раймундъ предпочелъ своей Тулузѣ Триполійское поморіе. Прочіе великіе бароны признали себя васаллами Короля Іерусалимскаго, получивъ отъ него въ удѣлъ всѣ знаменитые города и замки Палестины.
Слишкомъ рано скончался Готфредъ, утвердившій своими законами сію новую для Востока феодальную систему. Кости его успокоились подъ освобожденною имъ Голгоѳою; а богатырскій мечъ и шпоры донынѣ остались знаменіемъ рыцарства въ Св. Землѣ , посвящая позднихъ поклонниковъ въ братство Св. Гроба, которое возникло въ Іерусалимѣ вмѣстѣ съ двумя другими духовными. Орденами: Страннопріимныхъ и Храмовниковъ. Но всѣ три, движимые воинственнымъ духомъ времени, скоро оставили мирное первобытное свое назначеніе, и сдѣлались въ битвахъ твердымъ оплотомъ Св. Града, переживъ на Востокѣ владычество и славу крестоносцевъ!
Отважный братъ Готфреда, Балдуинъ, призванный изъ Эдессы, принялъ бразды правленія посреди безпрестанныхъ войнъ, воздвигаемыхъ на него сосѣдними шейхами и Калифами Египетскими. Съ помощію пришельцевъ Запада завоевалъ онъ Акру и распространилъ свои предѣлы, утверждая мечемъ царство, основанное въ краю чуждомъ. Но онъ первый обратилъ взоры на роскошный Египетъ, манившій къ себѣ бѣдныхъ Королей Іерусалимскихъ и воинственныхъ поклонниковъ, корыстолюбіе которыхъ не могла удовлетворить Палестина, и первый проложилъ имъ пагубный путь чрезъ пустыню, гдѣ самъ нашелъ себѣ могилу. Еще однажды, чрезъ столько вѣковъ, состязались дивныя судьбы Палестины и Египта! Казалось, строгое запрещеніе, данное Израилю: не обращать взоровъ на Египетъ, откликнулось крестоносцамъ, и отъ него пришла кончина ихъ царству.
Въ другой разъ Эдесса дала своихъ графовъ на престолъ Іерусалимскій въ лицѣ Балдуина Бургскаго, родственника умершаго Короля; поспѣшая на помощь къ Антіохіи, онъ былъ взятъ въ плѣнъ Сарацинами. Одно только блестящее завоеваніе Тира оружіемъ. Дожа Венеціи могло нѣсколько поднять духъ Христіанъ во время заточенія ихъ государя. — Возвратясь изъ плѣна, онъ видѣлъ слабость собственной и сосѣднихъ державъ на Востокѣ, и хотѣлъ упрочить благосостояніе Іерусалима бракомъ дочери Мелизенды съ престарѣлымъ графомъ Анжуйскимъ, Фулькомъ, родственникомъ Королей Франціи; но краткое царствованіе Фулька протекло на полѣ битвы; и по смерти его, правительница Мелизенда осталась съ двумя малолѣтными дѣтьми, посреди внутреннихъ раздоровъ сильныхъ васалловъ королевства и возрастающаго могущества Мусульманъ.
Князья ихъ, племени Турецкаго, властвовали въ Алепѣ и Дамаскѣ, втѣсняясь въ сердце Христіанскихъ областей и прерывая сообщенія ихъ крестоносныхъ владѣтелей. Триполи, крѣпкій мѣстнымъ положеніемъ, на серединѣ поморія Сиріи, болѣе другихъ процвѣталъ подъ управленіемъ своихъ Раймундовъ, когда Антіохія, безпрестанно враждующая съ Алепомъ, уже искала себѣ опоры въ Императорахъ Греческихъ, а Эдесса, поставленная на грани Христіанства и какъ бы совершенно имъ забытая, держалась только мужествомъ своего графа Iосселина Куртенайскаго. Но сей рыцарь, посѣдѣвшій въ битвахъ, современникъ Готфреда, окончилъ грозное для Сарацинъ поприще жизни, — и Эдесса пала при его юномъ сынѣ Iосселинѣ, недостойномъ великаго отца. Сильный Султанъ Нуррединъ, преемникъ Зенги, основавшаго власть свою на безсиліи Калифата Багдадскаго, по долгой осадѣ взялъ приступомъ Эдессу; молодой графъ ея исчезъ въ темницахъ Алепа, и крестоносцы, овладѣвшіе Сиріей во время ея междоусобій, уже не могли безъ помощи Запада противостать единодержавію Нурредина.
Тогда подвигнулся Западъ проповѣдью св. Бернарда. Императоръ Конрадъ и Король Людовикъ VII приняли отъ руки его крестъ, и вслѣдъ за ними весь цвѣтъ Европы устремился въ Палестину. Но между рыцарями не было настоящаго вождя, а Христіанскіе князья Сиріи, движимые раздоромъ, старались каждый привлечь къ себѣ воинственныхъ пришельцевъ, и Раймундъ Антіохійскій долго отклонялъ Короля Франціи отъ Іерусалима. — Тщетною осадою Дамаска кончился второй походъ сей, истощившій Европу и охладившій на время страсть ея къ крестовымъ битвамъ. Цари, искавшіе побѣдъ, посѣтили поклонниками св. мѣста и предали Iерусалимъ его судьбѣ.
Къ щастію Св. Града, въ обстоятельствахъ столь тяжкихъ возмужалъ сынъ Мелизенды, Балдуинъ III, и въ юные годы явилъ въ себѣ образецъ рыцарей прежнихъ лѣтъ. Вмѣстѣ съ нимъ поднялись на время падшія надежды Св. Земли; побѣдоносное оружіе Христіанъ распространилось опять въ концы Сиріи, и самый Аскалонъ, сей твердый оплотъ Египта, палъ къ ногамъ завоевателя. Пользуясь уваженіемъ своихъ васалловъ и сосѣдей, онъ одинъ могъ противоборствовать Нурредину; но ядъ Мусульманскій преждевременно пресѣкъ жизнь Балдуина. Наслѣдникъ его, Алмерикъ, ослѣпленный побѣдами брата, предался вполнѣ духу завоеваній, и по примѣру перваго Балдуина, обративъ взоры на Египетъ, истощилъ въ трехъ нещастныхъ походахъ силы государства и навсегда низвергнулъ благосостояніе, возникшее при его предмѣстникѣ. Ранняя смерть положила конецъ его замысламъ, и царство съ того времени уже не возставало.
Частная вражда двухъ визирей послѣдняго Калифа Фатимитовъ, поперемѣнно призывая въ Египетъ оружіе Франковъ, и Сарациновъ, возбудило между ними, ту жестокую борьбу, которая кончилась только паденіемъ, первыхъ. Султанъ Нуррединъ, видя слабость Египта, не оставилъ случая овладѣть имъ во имя ничтожныхъ Калифовъ Багдада; и юный Саладинъ, уже ознаменовавшій въ битвахъ свой необычайный геній, получивъ правленіе Египта, пресѣкъ и самый родъ Фатимитовъ, столь долго враждебный владыкамъ Багдада. Но онъ самъ слишкомъ чувствовалъ преимущество своего генія, чтобы уступить кому либо плоды собственныхъ успѣховъ, и слабый сынъ Нурредина принужденъ былъ отдать ему Алешъ и Дамаскъ. Такимъ образомъ Сирія и Египетъ составили одну державу, грозную для королевства Христіанскаго, которое только держалось до совершенія сихъ великихъ переворотовъ.
Послѣдніе годы его были однимъ только долгимъ изнеможеніемъ умирающаго. Болѣзненный Балдуинъ IV принялъ потрясенный престолъ отца своего, Алмерика, и, гнетомый тяжкимъ недугомъ, отдалъ бразды правленія мужественному графу Триполійскому, Раймунду, сохранивъ для себя одинъ только призракъ королевской власти. Но сколь ни былъ щастливъ выборъ правителя, онъ возбудилъ негодованіе вaсалловъ королевства, которые не хотѣли повиноваться чуждому имъ графу, и сія ненависть была причиною обвиненія его въ тайномъ союзѣ съ Саладиномъ. Сильнѣйшими врагами возстали на Раймунда католическій патріархъ Ираклій, великій ма гистръ Храмовниковъ и Сивилла, гордая дочь Альмерика. По смерти перваго супруга своего, герцога Монфератскаго, она вступила въ бракъ съ слабымъ Лузиньяномъ, графомъ Яффскимъ, и когда Балдуинъ, признавшій Королемъ ея малолѣтнаго сына, Балдуина V, скончался въ одно время съ отрокомъ, то началисъ раздоры о наслѣдствѣ. Сивилла, ослѣпленная любовію, созвала Храмовниковъ, и патріархъ тайно вѣнчалъ Лузиньяна, которому суждено было пережить свое царство, 88 лѣтъ державшееся въ Палестинѣ.
Грустную картину представлялъ тогда Іерусалимъ; и краснорѣчивый Вильгельмъ, архіепископъ Тира, лѣтописецъ крестовыхъ походовъ, которыхъ въ послѣдствіи былъ самъ проповѣдникомъ, бросаетъ здѣсь перо свое, безсильное описать паденіе Св. Града. Мудрый графъ Триполійскій еще до смерти Балдуина удалился въ свои Галилейскіе предѣлы, чтобы избѣжать соперничества съ завистливымъ Лузиньяномъ. Сильные васаллы, не уважая Короля своего, недавно вышедшаго изъ ихъ рядовъ, разсѣялись по замкамъ, позволяя себѣ безнаказанно всякаго рода безпорядки. Старшій изъ нихъ, Ринальдъ Шатильонъ, былъ нѣкогда супругомъ княгини Антіохійской, Констанціи, управлялъ княжествомъ во время малолѣтства Боэмунда, и взятый въ плѣнъ Сарацинами, получилъ по своемъ освобожденіи замокъ Каракъ на Мертвомъ Морѣ, гдѣ вмѣстѣ съ великимъ магистромъ Храмовниковъ грабилъ караваны Мусульманъ, шедшихъ въ Мекку. — Тщетно Король искалъ усмирить грабежи сіи, и тщетно грозилъ за нихъ Саламанъ; они налекли наконецъ его мщеніе, и послѣдняя война была имъ объявлена Iерусалиму,
Однакоже всѣ васаллы королевства и даже союзные властители Триполи и Антіохіи, какъ бы предчувствуя паденіе Сіона, стеклись къ его защитѣ, чтобы не выдать безъ послѣднихъ усилій святыни
искупленной потоками крови ихъ предковъ; но феодальныя вражды вмѣстѣ съ ними водворились въ Іерусалимѣ и наполнили его пагубными междоусобіями. Самые рыцари духовныхъ орденовъ ратовали междоусобно, и страннопріимные преслѣдовали стрѣлами канониковъ Гроба во внутренность святилища. Начались совѣщанія о походѣ. Отвага и безпечность, свойственныя витязямъ того вѣка, влекли ихъ на встрѣчу Султана къ Озеру Тиверіадскому; одинъ только Раймундъ совѣтовалъ ожидать непріятелей подъ стѣнами Іерусалима, дабы истощить ихъ силы въ тщетной осадѣ; но совѣтъ сей возбудилъ общее подозрѣніе; враги графа всѣ противъ него возстали, и судьба Іерусалима была рѣшена безразсуднымъ порывомъ идти къ Тиверіадѣ. Королева Сивила осталась защищать городъ. Тридцать тысячь воиновъ, вся надежда Христіанскаго Востока, двинулись въ Галилею; но они были только горстью въ сравненіи несмѣтныхъ полчищъ Султана, которые окружили ихъ въ безводныхъ пустыняхъ. Два дня кипѣла жестокая битва, какой еще не видала Палестина, и положила въ ней конецъ владычеству крестоносцевъ. — Храмовники и Страннопріимные были почти всѣ истреблены; Король, Шатильонъ и другіе васаллы взяты въ плѣнъ; князь Боэмундъ бѣжалъ въ Антіoхію; графъ Триполійскій заклю чился въ стѣнахъ Тиверіады и тамъ погибъ; но — что всего ужаснѣе поразило витязей Креста и весь Западъ — честное древо Креста досталось въ руки Саладина..... Скоро сдался ему Іерусалимъ.
Сіе мгновеніе, столь горькое для всего Христіанства, хотѣлъ я изобразить въ драматической картинѣ, и почерпнулъ духъ и характеры того вѣка изъ современныхъ лѣтописей, извѣстныхъ подъ общимъ именемъ: Gesta dei рer Franсоs (дѣла Божія чрезъ Франковъ). Не частныя страсти, горѣвшія въ груди крестоносцевъ, которыя могли сдѣлать каждаго изъ нихъ лицемъ трагическимъ, были моимъ предметомъ, нѣтъ; но паденіе цѣлаго царства, созданнаго благочестивымъ порывомъ всего Запада. Я хотѣлъ изобразить, картину того вѣка и края, сокрушенныхъ въ лицѣ ихъ любимой мечты, ихъ высокаго идеала. Я видѣлъ только предъ собою великую судьбу Іерусалима, какъ бы религію всего Запада, и герои того времени тогда только подымались предо мною, когда ихъ собственная участь мѣшалась съ участію Св. Града, подобно какъ въ обширномъ заревѣ одни только близкіе къ пожару предметы выходятъ изъ мрака, а прочіе скользятъ какъ тѣни...
Если спросятъ меня, кто герой драмы: Пустынникъ или Раймундъ? я скажу въ отвѣтъ: Іерусалимъ. — Если спросятъ: какая же ея завязка? я буду отвѣчать: опасность Іерусалима. На него одного обращенъ весь интересъ драмы; онъ одинъ связываетъ собою всѣ ея разнородныя части, — и хотя предметъ сей кажется отвлеченнымъ, но такъ сильно тревожилъ сердца рыцарей Іерусалимъ, что самъ онъ казался дѣйствующимъ лицемъ того вѣка, и судьба его предстала мнѣ, въ лѣтописяхъ, какъ бы облеченная образомъ человѣческимъ.
Но Пустынникъ и Раймундъ, два первыя лица драмы и болѣе другихъ обрисованныя, представляютъ собою двѣ сильнѣйшія страсти того вѣка, какъ бы два огромные рычага, двигавшіе весь Западъ. Въ первомъ изобразилъ я пламенный духъ вѣры, которымъ горѣла въ тѣ дни юная Европа, совершая подвиги, выступающіе изъ хода дѣлъ человѣческихъ. Я воскресилъ въ немъ графа Эдесскаго, скончавшагося въ тюрьмахъ Алепа, какъ представителя четвертой державы въ Палестинѣ, и позволилъ себѣ отступить нѣсколько отъ лѣтописей, хотя и безъ анахронизма, чтобы положить на него въ пустынѣ отпечатокъ другаго міра.
На Раймунда излилъ я духъ рыцарства того времени, сей дивный лучъ, вызвавшій изъ мрака Среднихъ Вѣковъ нѣсколько идеаловъ человѣческаго совершенства, подобныхъ оазисамъ въ пустынѣ. Я не хотѣлъ унизить въ немъ какою либо страстію сего чистаго влеченія. Есть возрастъ въ жизни, когда молодость и любовь, встрѣчаясь въ нашемъ сердцѣ, дѣлаютъ каждаго юношу рыцаремъ и даютъ ему всѣ романтическіе оттѣнки сего идеальнаго характера; но сохранить въ позднихъ лѣтахъ, и независимо отъ постороннихъ причинъ, всю пылкость воображенія и чистое самоотверженіе юноши, не смотря на всѣ разочарованія жизни и людей — вотъ истинный характеръ рыцарства, измѣняющій намъ по мѣрѣ охлажденія крови: и сей характеръ искалъ я отчасти начертать въ Раймундѣ.
Изабелла и Манфредъ, лица историческія, стоятъ уже во второмъ планѣ картины и дополняютъ ее красками любви, сею отличительною принадлежностію ихъ времени; но не на нихъ обращенъ интересъ драмы, и потому любовь ихъ не является страстію, а только мечтательностію двухъ юныхъ сердецъ, упоенныхъ внутреннимъ сознаніемъ взаимнаго чувства, подъ роскошью Восточнаго неба.
Гордость Королевы, правившей всѣмъ государствомъ, слабость и подозрительность Короля, бывшія виною его паденія, наслѣдственное въ родѣ Антіохійскомъ пронырство Боэмунда, непокорный духъ Шатильона и наконецъ надмѣнный и упорный нравъ великаго магистра Храмовниковъ почерпнуты изъ Исторіи и обозначены только очерками въ картинѣ, въ объемъ коей я хотѣлъ вмѣстить всю Палестину въ послѣдній годъ ея, начиная отъ Мертваго Моря, гдѣ возгорѣлась война разбоями Шатильона, и до моря Галилейскаго, гдѣ рѣшилась участь Іерусалима въ конечномъ пораженіи крестоносцевъ. Между сими двумя гранями моей драмы я постепенно желалъ открывать внутренній бытъ Іерусалима, съ тайными и явными причинами его паденія, — приводя зрителя на площадь народную, и во внутренность покоевъ королевскихъ, и въ залу Совѣта, чтобы показать прежде разрушенія царства при Тиверіадѣ, какъ оно все созрѣло раздорами къ исполненію судьбы своей.
Еще одно лице, чуждое Палестинѣ, является въ драмѣ: это богомолецъ, владѣтельный графъ Фландрскій; онъ посланъ Папою, чтобы омыть грѣхи свои въ крови Невѣрныхъ, и онъ же, свидѣтель раздоровъ и пораженья, долженъ принести Папѣ горькую вѣсть о паденіи Іерусалима; — представляя характеръ державнаго поклонника, одну изъ разительныхъ красокъ времени, онъ соединяетъ собою рыцарскій Западъ и Востокъ.
Но царство рушится, и частію объяснены внутреннія причины его разрушенія: какая же наружная сила дала ему послѣдній ударъ, разсыпавшій готовое къ паденію? — Воинственный фанатизмъ Мусульманъ нанесъ ударъ сей, и я долженъ былъ олицетворить его, поставивъ однако же внѣ драмы, чтобы не отвлекать къ нему вниманія, и выбралъ яркія черты его въ Ассасинахъ и Дервишѣ. Примѣръ секты Измаильтянъ, единственный въ лѣтописяхъ, слишкомъ разительно рисуетъ нравы Востока Магометанскаго, чтобы быть выпущеннымъ изъ объема картины.
На Ливанѣ поселился владыка или старецъ горъ. Тамъ умѣлъ онъ образовать вокругъ себя толпу отчаянныхъ юношей, которыхъ разсылалъ съ кинжалами убивать опасныхъ ему князей Христіанскихъ и Магометанскихъ. Онъ усыплялъ сихъ юношей сокомъ травы ассасы, отъ которой и получили названіе Ассасиновъ, и переносилъ сонныхъ въ очаровательный садъ, гдѣ посреди чувственныхъ наслажденій принимали они его, кровавыя велѣнія, и мечтая быть въ раю, слѣпо ихъ исполняли. Имени Ассасиновъ трепетали крестоносные владѣтели, и столь глубоко вкоренился страхъ сей, что самое ихъ имя обратилось въ глаголъ на языкѣ Франковъ, выражающій, убійство. Отецъ графа Триполійскаго, Раймундъ, былъ убитъ ими въ храмѣ, и я позволилъ себѣ, для полноты картины, обратить на еына опасность, коей не избѣжалъ отецъ.
Другое лице, Дервишъ, является въ видѣ того грознаго предопредѣленія, предъ коимъ смиряются Мусульмане. Чуждый всему ходу драмы, поетъ онъ въ началѣ и въ концѣ ея отвлеченные стихи изъ Корана, которыхъ строфы слышатся въ громѣ падающаго царства. Но шлемъ Раймунда, несомый имъ на копьѣ, дико выдвигаетъ его напередъ картины разрушенія, какъ бы самый мечь Саладина, поразившій царство.
30 Ноября
1833 года.
Здѣсь прилагаются нѣкоторые отрывки изъ четвертаго и пятаго дѣйствія Битвы при Тиверіадѣ.
