Во Франкфуртѣ полкъ получилъ приказъ отдѣлиться отъ корпуса и, отправившись въ Западную Пруссію, соединиться съ войсками другихъ націй въ одну дивизію для будущаго авангарда. Французскій генералъ Орнано принялъ командованіе полкомъ. Многіе офицеры въ этомъ приказѣ получили лестное отличіе, но большинство скорбѣло надъ тѣмъ, что насъ разлучили съ нашими земляками, съ которыми мы не видѣлись вплоть до Бородинскаго сраженія.
Утромъ 14-го апрѣля, когда нашъ кронпринцъ[1] попрощался съ нами, мы перешли черезъ Одеръ. Дорога въ Бреславль и еврейское кладбище остались вправо, и мы двинулись къ Позену. Скоро стало замѣтно, что мы покинули германскую землю; красота городовъ и деревень, культура страны, все было отлично отъ находившагося позади насъ, все казалось менѣе милымъ и дорогимъ; пришелъ конецъ и хорошимъ квартирамъ. Вторую ночь послѣ перехода черезъ Одеръ я провелъ у пастора.
Престарѣлый и небогатый пасторъ съ большимъ радушіемъ просилъ раздѣлить съ нимъ его скудную трапезу. Онъ жилъ въ этой мѣстности еще во время семилѣтней войны; его отецъ также былъ здѣсь пасторомъ. Онъ разсказалъ намъ многое изъ своихъ воспоминаній объ этомъ времени, и еще больше о томъ, что онъ слышалъ отъ своего отца. Почтенный старикъ трезво смотрѣлъ на вещи, рисовалъ мрачными красками наше будущее и заранѣе жалѣлъ насъ; онъ говорилъ о суровой зимѣ, нуждѣ и лишеніяхъ, которыя мы встрѣтимъ въ глубинѣ Россіи. «Васъ много, говорилъ пасторъ, вы вначалѣ будете побѣдоносны, но русскіе завлекутъ васъ въ сердцевину ихъ огромнаго государства, и когда вы станете слабѣе, и вамъ придется бороться съ морозомъ и нуждой, лишь тогда русскіе начнутъ войну серьезно. Вамъ придется затратить много силъ, чтобъ выбраться оттуда и лишь немногіе вернутся обратно». Одному изъ присутствующихъ эти слова не понравились, другой просто разсмѣялся, третій сталъ роптать; я же всегда охотно слушаю, если говоритъ опытъ.
Нашъ дальнѣйшій путь лежалъ черезъ Польшу. Въ одномъ изъ мѣстечекъ на лѣвомъ берегу Вислы произошелъ такой случай. Полкъ, окруженный толпой любопытныхъ, выстроился на базарной площади, квартирные билеты были розданы, и при разъѣздѣ одна хорошо одѣтая, молодая, красивая полька, жена офицера, была сбита съ ногъ и упала вмѣстѣ съ ребенкомъ, котораго несла на рукахъ. Послѣдній жалобно кричалъ; должно-быть, онъ ушибся! Я стоялъ уже въ дверяхъ моей квартиры, когда привели плачущую женщину съ ея ребенкомъ. Я нашелъ у ребенка сломаннымъ правое предплечье и, приведя обоихъ въ комнату, тотчасъ же вправилъ и перевязалъ плечико. Мать и дитя нѣсколько успокоились. Ея мужъ нѣсколькими днями раньше также отправился на войну. Въ благодарность она угостила меня и моего помощника медомъ, который я здѣсь пилъ въ первый разъ.
Мы приближались къ Вислѣ; въ Влоцлавкѣ, куда мы прибыли 30-го апрѣля, намъ было приказано перейти эту рѣку. Мы должны были сдѣлать привалъ въ городкѣ, потому что не было еще сдѣлано никакихъ приспособленій для переправы. Я помѣстился на квартирѣ въ домикѣ на берегу Вислы. Какъ почти повсюду, такъ и здѣсь, разговоръ за столомъ зашелъ о нашемъ походѣ. Мой хозяинъ былъ настроенъ такъ же пессимистически, какъ и тотъ протестантскій пасторъ недалеко отъ Кунесдорфа, и закончилъ свою рѣчь словами: «Кабы только вы всѣ вернулись снова черезъ эту рѣку, которую собираетесь переходить?» Но для меня самымъ важнымъ было то, что онъ разсказалъ о колтунѣ[2], чѣмъ въ этомъ мѣстѣ были больны очень многіе. Рядами лежали рослые и сильные люди, какъ нищіе, у дороги, съ взъерошенными черными, грязными волосами. Мой хозяинъ, несмотря на то, что онъ былъ почти лысъ, носилъ въ оставшихся клочкахъ растительности слѣды этой ужасной болѣзни. «Хотя нашъ климатъ, вода и нашъ образъ жизни много способствуютъ зарожденію этой болѣзни», сказалъ онъ: «однако-же болѣютъ ею взрослые мужчины и юноши чаще, чѣмъ взрослыя женщины и дѣвушки.
Врачи убѣдились, что ломота въ костяхъ, боль въ суставахъ и головныя боли, продолжающіяся годами, кончаются этою грязною всклокоченностью волосъ, и многочисленные опыты подтверждаютъ это до настоящаго времени, что именно ломота въ костяхъ и ревматизмъ являются признаками нашей климатической болѣзни. Огромному развитію этой болѣзни среди простого народа способствуетъ большая нечистоплотность. Пришлые, обыкновенно, не воспріимчивы къ этой болѣзни, но послѣ долгаго пребыванія здѣсь заражаются, и у нихъ колтуну предшествуютъ указанные признаки. Уже развившійся колтунъ неизлѣчимъ, но зато излѣчимы всѣ тѣ явленія, которыя предшествуютъ ему и съ устраненіемъ послѣднихъ предотвращается и заболѣваніе колтуномъ. Отрѣзать взъерошенные колтуномъ волосы нельзя, иначе появляются другія болѣзни, доводящія до бѣшенства и смерти, но отбивать ихъ между камнями менѣе опасно, только не сразу».
На третій день нашей стоянки на берегу Вислы, были доставлены нужные плоты и лодки для переправы, и мы стали переправляться группами по 30—40 человѣкъ. Вскорѣ послѣ перехода Вислы мы очутились снова среди нѣмцевъ. Въ городахъ Растенбургѣ, Нейденбургѣ, Ангербургѣ и ихъ окрестностяхъ былъ расквартированъ нашъ отрядъ, и здѣсь мы провели очень пріятно нѣсколько недѣль. За исключеніемъ одного больного, умершаго отъ воспаленія легкихъ, и операціи, которую пришлось сдѣлать правофланговому, я имѣлъ мало работы, и мы коротали послѣобѣденные часы прогулками верхомъ въ близъ лежащія деревни и игрою въ кегли въ загородныхъ садахъ. На этихъ стоянкахъ полкъ получилъ приказъ приспособиться къ будущимъ фуражировкамъ, вслѣдствіе чего каждый кавалеристъ получилъ по серпу и каждые 20 человѣкъ по косѣ, которые они должны были имѣть при себѣ.
Отсюда мы двинулись къ пограничной рѣкѣ Нѣману. Къ намъ теперь присоединились многіе отряды, въ особенности, кавалерія. Съ прибытіемъ одного прусскаго уланскаго и польскаго гусарскаго полковъ, образовалась наша бригада. Посылались также теперь къ Нѣману патрули и пикеты, и къ намъ являлись русскіе дезертиры, главнымъ образомъ, поляки.
Была чудная лѣтняя ночь въ началѣ іюня мѣсяца; мы стояли въ бѣдной, жалкой деревушкѣ и мучались ужъ тамъ съ первыми предвѣстниками голода, какъ вдругъ затрубили тревогу. Прежде всего, конечно, рѣшили, что русскіе перешли пограничную рѣку и дѣлаютъ намъ утренній визитъ, но предположенія наши не оправдались. Насъ двинули форсированнымъ маршемъ обратно, и вскорѣ мы достигли большой дороги, по которой пошли крупной рысью. Я полагаю, что мы шли тогда часовъ восемь, девять; для чего это было? Мы прибыли въ Остроленку одновременно со многими другими полками, и здѣсь, на огромномъ полѣ, былъ произведенъ извѣстный смотръ 40.000 человѣкъ кавалеріи. Величественное зрѣлище! Представители народовъ всей Европы, въ красивыхъ красныхъ мундирахъ, несмолкаемые звуки музыки и сигнальныхъ трубъ, командные крики, быстрые маневры и передвиженія этой громады людей и лошадей и все это на фонѣ огромнаго зеленаго поля, подъ лучами яркаго солнца!!!…
Кто тогда видѣлъ отличное состояніе этихъ войскъ и опытность начальниковъ и командировъ, тотъ долженъ былъ согласиться, что передъ нимъ непобѣдимая сила, вполнѣ достаточная для покоренія хотя бы и огромнаго государства. Послѣ смотра мы отдыхали въ тѣни красивыхъ елей на берегу маленькой рѣки Наревы. Для подкрѣпленія этого множества уставшихъ, проголодавшихся людей ничего не было, даже за деньги ничего нельзя было достать, также не было корма и для лошадей. Многіе, въ томъ числѣ я, купались въ рѣкѣ, что было для насъ весьма полезно. На этомъ смотру я видѣлъ паденіе кавалериста съ лошади, такое ужасное, какого ни до того, ни послѣ не видѣлъ. Рысью по большой дорогѣ шла тяжелая кавалерія—кирасиры догоняли свои части галопомъ. Одинъ изъ нихъ упалъ вмѣстѣ со своей тяжелой, большой лошадью; лошадь перекувырнулась, встала и побѣжала, но человѣкъ остался лежать неподвижно. Онъ былъ мертвъ, его черепъ и лицевыя кости были превращены въ лепешку, а кожа ихъ и мускулы разорваны. Приближаясь къ пограничной рѣкѣ и соображая по количеству войскъ, слѣдовавшихъ за нами, о близости переправы, мы получили приказъ сдѣлать привалъ на нѣсколько дней и запастись на 21 день фуражемъ и съѣстными припасами. Въ окрестные дворы посылалась команда съ офицерами разыскивать и доставлять своимъ полкамъ все нужное. Эти команды вездѣ наталкивались на другія, высланныя съ этой же цѣлью. Никто не смѣлъ вернуться съ пустыми руками, почему поневолѣ приходилось дѣлиться. Такимъ образомъ, скоро всѣ окрестности были опустошены. Гдѣ господствовалъ безпорядокъ, тамъ солдатъ хваталъ больше, чѣмъ онъ долженъ былъ бы взять, и часто забиралъ мимоходомъ и не съѣдобныя вещи. Но какъ теперь доставить полкамъ собранное? Открывали конюшни, запрягали рабочій скотъ, наваливали на него фуражъ и съѣстные припасы, брали съ собой такъ же и убойный скотъ, привязавъ его сзади, и ѣхали къ полку! Этотъ приказъ и быстрое исполненіе его сдѣлали для жителей этой мѣстности войну ощутительной въ полной мѣрѣ прежде чѣмъ она началась.
Къ Нѣману мы подошли 25 іюня въ полдень. За нами слѣдовалъ безконечный рядъ телѣгъ. Мы расположились лагеремъ на краю лѣса, недалеко отъ маленькой деревни; впереди насъ простирались красивые луга и поля; погода была великолѣпная. Прибытіе многихъ и все новыхъ войскъ всѣхъ національностей и родовъ оружія, масса артиллеріи и тянувшіеся мимо понтонные мосты—дѣлали этотъ лагерь интереснѣйшимъ изъ всѣхъ, какіе я когда либо видѣлъ. Наиболѣе всего меня заинтересовало множество болтливыхъ женщинъ, частью ѣхавшихъ верхомъ и на телѣгахъ или передвигавшихся пѣшкомъ. Говорилось, что онѣ назначены для ухода за больными и ранеными въ госпиталяхъ; было много и врачей, въ большинствѣ молодыхъ людей, которыхъ начальникъ-ветеранъ часто критиковалъ и наставлялъ… Я рѣшилъ не спать въ эту замѣчательную ночь, не подумавъ о томъ, что и не принимая такого рѣшенія все равно поспать не дозволятъ тревоги. Ночь была чудесная, свѣтлая. Дымъ многихъ бивуачныхъ огней, придававшій воздуху вокругъ насъ своеобразный видъ, вмѣстѣ съ воинственнымъ гуломъ, доносившимся отовсюду, дѣйствовали на нервы, напряженныя и безъ того ожиданіемъ приказа перейти Нѣманъ, т. е. начать военныя дѣйствія. Но въ эту ночь не произошло ничего особеннаго. Наступило утро, и мы узнали, что мосты наведены, войска переходятъ черезъ рѣку, и многіе, и даже самъ Наполеонъ уже на непріятельской землѣ. Такъ прошла первая ночь этой войны. Мы провели ее подъ открытымъ небомъ, и никто изъ насъ не думалъ о томъ, что на той сторонѣ Нѣмана оно станетъ постоянной и единственной нашей кровлей. Наступилъ день Ивана Купала, который былъ для меня всегда достопамятнымъ. Когда-то въ этотъ день родился мой отецъ. Благодаря переходу генерала Моро въ 1796 году при Келѣ черезъ Рейнъ, этотъ день рѣшилъ мое будущее: я сталъ врачомъ. Въ этотъ день въ 1807 году, я былъ при томъ, какъ Вандаамъ велѣлъ взять приступомъ прусскій лагерь при Глацѣ въ Шлезвигѣ,—и много другого интереснаго въ моей жизни совпадало съ днемъ Ивана Купала, поэтому онъ былъ для меня и у Нѣмана столь серьезнымъ и важнымъ праздникомъ.
Всю предыдущую ночь до полудня, когда у насъ только и слышалось: «Вставать, на коней, маршъ!» мимо насъ двигались отряды пѣхоты, кавалеріи, артиллеріи и обозы. Это зрѣлище было чрезвычайно красиво, и различіе націй, рода оружія, цвѣтовъ одежды и военная музыка со всѣхъ сторонъ дѣлали его красочнымъ и шумнымъ. Порядокъ былъ образцовый, войска принаряжены, какъ къ параду; всѣ выглядѣли бодро, однако не весело, и никто не пѣлъ. Мы также, подвигаясь впередъ, остановились на возвышенности близъ берега Нѣмана и были застигнуты здѣсь страшною грозой съ ея громовымъ ревомъ и проливнымъ дождемъ; послѣдній промочилъ насъ до костей. Интересное и красивое зрѣлище представляли во время грома и дождя всѣ возвышенности и долины, наполненныя войсками, ожидавшими совершенно тихо и спокойно конца грозы. Когда дождь прошелъ, все опять пришло въ движеніе: потянулись полки за полками; подъ вечеръ и до насъ дошла очередь, и мы, перейдя мостки, очутились въ той землѣ, гдѣ осталось большинство изъ насъ. Это было недалеко отъ Ковны, близъ того мѣста, гдѣ Вилія впадаетъ въ Нѣманъ.
