чалу) ; XV — итогъ содержанія всѣхъ предшествующихъ сонетовъ «Вѣнка», но въ примѣненіи уже къ одной Юліи. Итакъ, въ центрѣ, сон. VII, — славянскій Орфей, провозвѣстникъ возрожденія и объединенія всѣхъ славянъ (ср. Посм. 3 ст. 21—28). Настроеніе во всемъ «Вѣнкѣ» подавленное; тѣмъ ярче выдѣляется изъ общаго фона восторженность сонетовъ V и XIV, впрочемъ тутъ же падающая предъ внезапнымъ сознаніемъ того, что причина этихъ восторговъ — лишь мечта. Однако заключительный аккордъ — робкая мольба, чрезъ которую сквозитъ какъ бы нѣкоторая надежда. О времени «Вѣнка», какъ и слѣдующихъ десяти, см. выше стр. XXXI—XXXII.
8 (1847) — еще при жизни поэта изъ его сердца выросъ вѣнокъ съ именемъ Юліи (о чемъ ниже), т. е. «Сонетный вѣнокъ».
9 (1847) — сонъ о блаженномъ соединеніи съ Юліей въ раю, при чемъ Преширнъ и Петрарка спорятъ о сравнительномъ достоинствѣ своихъ сонетовъ. Какъ ни скроменъ Преширнъ въ оцѣнкѣ собственныхъ сонетовъ при этомъ состязаніи, однако самая мысль о возможности послѣдняго зародилась у него, конечно, только по написаніи «Сонетнаго вѣнка», какого у Петрарки нѣтъ. Итакъ, оба эти сонета оказываются какъ бы прибавками къ «Вѣнку».
10 (и по-нѣмецки, 1836) — Тогенбургъ зна-
чалу) ; XV — итог содержания всех предшествующих сонетов «Венка», но в применении уже к одной Юлии. Итак, в центре, сон. VII, — славянский Орфей, провозвестник возрождения и объединения всех славян (ср. Посм. 3 ст. 21—28). Настроение во всём «Венке» подавленное; тем ярче выделяется из общего фона восторженность сонетов V и XIV, впрочем тут же падающая пред внезапным сознанием того, что причина этих восторгов — лишь мечта. Однако заключительный аккорд — робкая мольба, чрез которую сквозит как бы некоторая надежда. О времени «Венка», как и следующих десяти, см. выше стр. XXXI—XXXII.
8 (1847) — ещё при жизни поэта из его сердца вырос венок с именем Юлии (о чём ниже), т. е. «Сонетный венок».
9 (1847) — сон о блаженном соединении с Юлией в раю, причём Преширн и Петрарка спорят о сравнительном достоинстве своих сонетов. Как ни скромен Преширн в оценке собственных сонетов при этом состязании, однако самая мысль о возможности последнего зародилась у него, конечно, только по написании «Сонетного венка», какого у Петрарки нет. Итак, оба эти сонета оказываются как бы прибавками к «Венку».
10 (и по-немецки, 1836) — Тогенбург зна-
