Въ саду, у самаго входа, высоко подымался огромный кустъ, весь усыпанный бѣлыми розами въ полномъ цвѣту. Около него трое садовниковъ съ кистями въ рукахъ усердно хлопотали, закрашивая бѣлыя розы въ красный цвѣтъ. Эта затѣя удивила Соню. „Престранную они придумали штуку“, думаетъ Соня, и подошла поближе на нихъ посмотрѣть. Слышитъ, одинъ говоритъ: „эй, Пятерка, берегись, всего меня обрызгалъ краской!“
„Не я виноватъ—вонъ Семерка толкнула меня подъ локоть.“
„Такъ, такъ, Пятерка, всегда сваливай съ больной головы да на здоровую“, говоритъ Семерка и сердито взглянула на Пятерку.
„Ужь ты бы молчалъ“, говоритъ Пятерка; „слышалъ, намедни приказывала ея милость снести тебѣ голову?“
„За что это?“ спросилъ первый садовникъ.
„Не твое дѣло“ говоритъ Семерка.
„Нѣтъ, его дѣло“, говоритъ Пятерка.
„Я вотъ скажу за что. За то, что на царскую кухню отпустилъ цвѣточныхъ луковицъ вмѣсто луку—вотъ за что!“
Семерка съ досады бросила кисть, да какъ закричитъ: „вотъ ужъ напраслина, такъ“… да вдругъ, увидавъ Соню, замолчала и уставилась на нее, разиня ротъ. И тѣ двое ее тогда замѣтили, и всѣ трое низко ей поклонились.
„Скажите, пожалуйста“, робко начала Соня, „для чего вы закрашиваете бѣлыя розы въ красный цвѣтъ?“
Пятерка съ Семеркой молча оглянулись на Двойку, а эта говоритъ, да такъ почтительно, въ полголоса: „изволите видѣть, барышня, приказано было на этомъ мѣстѣ посадить кустъ съ красными розами, а по нечаянности посадили бѣлыхъ. Какъ увидитъ ихъ милость, Червонная Краля, всѣмъ намъ велитъ головы снести. Вотъ мы и стараемся поправить бѣду до нихъ.“
Пока говорила Двойка, Пятерка, въ большой тревогѣ, глядѣла все въ одномъ направленіи, и вдругъ закричала: „идутъ, идутъ! Червонная Краля идетъ!“ Тутъ всѣ трое садовниковъ ударились лицомъ въ землю.
Послышался топотъ какъ отъ множества людскихъ ногъ. Соня встрепенулась въ радостномъ ожиданіи.
Вотъ идутъ: сперва выступили па̀рами десять пиковыхъ солдатъ, и всѣ они, какъ вылитые, похожи на трехъ садовниковъ: такіе же плоскіе, продолговатые, всѣ стоятъ вверхъ и внизъ головами, руки справа и слѣва по угламъ. За ними также па̀рами шли десять придворныхъ валетовъ, разукрашенные бубнами. За валетами шли царскія дѣти; ихъ также было десятеро, и всѣ они, милашки, разодѣтыя съ червонными сердцами, шли па̀рами, держа другъ друга за ручки, и весело подпрыгивали. За ними слѣдовали приглашенные гости, короли и придворныя дамы.
Между гостями, кого же узнаетъ Соня?—стараго знакомаго, бѣленькаго кролика! Онъ шелъ торопливо, будто самъ не свой; то заговоритъ, то поклонится, такой перепуганный, растерянный, что, проходя мимо Сони, не замѣтилъ ее. За гостями шелъ червонный валетъ и на бархатной подушкѣ несъ царскую корону. Въ самомъ концѣ шествія выступали король и краля червонные.
Соня, было, подумала не слѣдуетъ ли и ей пасть передъ ними ницъ, но, вспомнивъ, что нигдѣ не читала о такомъ обыкновеніи при церемоніальныхъ выходахъ, рѣшила глядѣть на него стоя. „Да и некому было бы любоваться на эти интересныя церемоніи, если бы всѣ лежали, уткнувшись лицомъ въ землю“, разсудила она.
Когда шествіе поровнялась съ Соней, всѣ остановились и стали глядѣть на нее, а червонная краля обратилась къ червонному валету и спрашиваетъ: „это кто такая?“
На это червонный валетъ только осклабился и зашаркалъ ногами.
„Болванъ!“ закричала на него раздосадованная червонная краля, замотала головой и сама къ Сонѣ: „какъ тебя“, говоритъ, „милая, звать?“
„Меня, ваше величество, зовутъ Соня“, почтительно отвѣчаетъ Соня, а сама думаетъ: „Ахъ батюшки! Да это все карты, карточные короли да крали! чего мнѣ ихъ бояться!”
„А эти, вонъ, кто такіе?“ спрашиваетъ червонная краля, указывая на садовниковъ: они лежали лицомъ къ землѣ, а по рубашкамъ нельзя было узнать солдаты, валеты, или царскія они дѣти.
„Я не знаю, да и не мое это дѣло знать“, отвѣчаетъ Соня, и сама подивилась своей смѣлости.
Червонная краля побагровѣла отъ гнѣва, услышавъ такой отвѣтъ.
Соня не струсила и смѣло глядѣла ей въ глаза.
Червонная краля хотѣла что-то крикнуть, но замолчала.
„Сама разсуди, душенька, она вѣдь ребенокъ,“ робко вступился король за Соню, кротко положивъ руку червонной кралѣ на плечо.
Она съ гнѣвомъ отвернулась отъ короля и, указывая на лежавшихъ садовниковъ, говоритъ валету: „обернуть ихъ лицомъ!“
Валетъ приподнялъ ихъ ногой и обернулъ лицомъ.
„На ноги фофоны!“ рѣзко прикрикнула краля на нихъ, и садовники горошкомъ вскочили на ноги и принялись кланяться на всѣ стороны: королю, кралѣ, царскимъ дѣтямъ и всѣмъ придворнымъ.
„Будетъ, будетъ, болваны! Совсѣмъ завертѣлись!“ Червонная краля отвернулась, увидала красные розаны, взглянула на нихъ и говоритъ: „это что̀ надѣлано?“
Двойка опустилась на колѣнки и говоритъ дрожащимъ голосомъ: „Это, изволите видѣть… вашей милости угодно было приказать… мы изволили стараться….“
„Вижу, вижу, вы изволили постараться“, передразнила ее червонная краля, осматривая кустъ и погразила кулакомъ. Шествіе двинулось впередъ. Отстало отъ него лишь трое солдатъ, чтобы исполнить приговоръ надъ бѣдными садовниками, которые бросились къ Сонѣ, умоляя защитить ихъ.
„Не бойтесь, останетесь цѣлы“, сказала имъ Соня, взяла и сунула всѣхъ троихъ въ цвѣточный горшокъ.
Солдаты поискали, поискали и, недоискавшись ихъ, преспокойно отправились себѣ назадъ.
„Умѣешь ты играть въ крокетъ?“ Вдругъ крикнула краля.
Солдаты молча взглянули на Соню, догадавшись, что къ ней обратилась червонная краля съ вопросомъ.
„Умѣю“, отвѣчала Соня.
„Такъ иди сюда“, заревѣла краля и Соня пошла за шествіемъ.
„Прекрасная нынче погода“, запищалъ кто-то тоненькимъ голоскомъ около Сони; она оглянулась,—видитъ бѣленькій кроликъ идетъ и заглядываетъ ей въ лицо.
„Да, погода прекрасная“, говоритъ Соня. „А гдѣ пиковая княгиня“.
„Ш-ш, молчи, ради Бога!“ шепчетъ кроликъ, а самъ боязливо озирается на всѣ стороны. Потомъ, поднявшись на цыпочки, онъ шепчетъ ей на ухо: „не знаешь развѣ, она была подъ судомъ, приговорена къ смерти!“
„За что это?“ спрашиваетъ Соня.
„Ты говоришь, какъ жаль это?“ переспросилъ кроликъ.
„Совсѣмъ я этого не говорила! Чего мнѣ ее жалѣть! Я сказала: за что это“.
„Тише, тише, ради Бога! Ну какъ услышитъ она! Это, видишь, какъ случилось: позвала она пиковую княгиню къ себѣ на вечеръ играть, а та чуть чуть опоздала; и говоритъ ей она.....“
„По мѣстамъ!“ заревѣла тутъ Червонная Краля на всю площадь. Всѣ испугались, переполошились,—словно громомъ оглушило всѣхъ. Поднялась бѣготня, толкотня: одни наскакивали на другихъ, сшибали другъ друга съ ногъ, кидались опрометью впередъ, летѣли кувыркомъ чрезъ головы, и чего, чего тутъ не было! Однако, стали униматься по немногу; пришли въ себя, устроился порядокъ, началась игра.
Но что за игра! Такой игры Соня никогда не видывала! Площадка вся неровная: гдѣ доска гнилая, гдѣ торчитъ ребромъ, а гдѣ вовсе провалилась. Вмѣсто шаровъ живые ежи; вмѣсто арокъ—картонные солдаты стоятъ другъ у друга на головѣ, перегнувшись въ три погибели; вмѣсто молотковъ—живые журавли.
Главнымъ затрудненіемъ для Сони было справляться съ своимъ журавлемъ: никакъ ни приноровится схватить его половчѣе; только она его возьметъ на руки, онъ наровитъ вывернуться, просунетъ длинную шею ей подъ руку и глядитъ въ глаза, да такъ смѣшно, что Соня расхохочется. Пока она опять укладываетъ его и, дождавшись очереди, идетъ играть, смотритъ: либо ежи сбѣжали въ сторону, либо пустились въ драку.
Поглядѣла, поглядѣла Соня, да и рѣшила, что труднѣе этой игры ничего не придумаешь. Игроки безпрестанно путались; играли всѣ разомъ, не дожидаясь очереди, и спорили изъ-за ежей.
Соня стала озираться, нѣтъ ли гдѣ лазейки, куда бы незамѣтно скрыться. Подняла глаза,—что за диво! Въ воздухѣ стала показываться морда съ оскаленными зубами! „Это должно быть сибирская кошка“, догадалась Соня и очень обрадовалась, что будетъ съ кѣмъ поболтать.
„Какъ поживаешь?“ говоритъ кошка, лишь только вышло довольно морды, чтобы можно было говорить. Соня дождалась, покуда у кошки вышли глаза и думаетъ: „пусть еще выйдутъ уши, а то, что пользы говорить: пожалуй, не услышитъ!“ Наконецъ явилась вся голова и на этомъ стала. Соня рада, что есть кому ее слушать, и пустилась разсказывать объ игрѣ въ крокетъ.
„И какъ они безтолково играютъ“, жалобно начала Соня, „вы себѣ представить не можете! Никакого порядка; никто никого не слушаетъ; говоришь,—самого себя не разслышитъ; ссорятся, дерутся, спорятъ, никакихъ правилъ не соблюдаютъ. Съ молотками и шарами—бѣда! Все живые, перебѣгаютъ съ мѣста на мѣсто; хватишься шара, а онъ куда-то уползъ, поди, ищи его. Не повѣрите, какъ трудно! Съ одними журавлями голова кругомъ идетъ. Вотъ я бы непремѣнно выиграла партію у червонной крали; гляжу, гдѣ мой шаръ—а онъ вцѣпился въ драку съ чужимъ ежомъ,—ну, разнимать надо!“
„А какъ тебѣ нравится червонная краля?“ въ полголоса спрашиваетъ кошка.
„Совсѣмъ не нравится“, говоритъ Соня, „у нея, знаете, такой ужасный....“ Тутъ Соня замѣчаетъ, за плечемъ у нея стоитъ червонная краля, прислушивается.
Струсила Соня,—однако, тотчасъ нашлась, поправила себя, говоритъ: „такое ужасное счастье, что играть съ нею невозможно!“
На это краля самодовольно улыбнулась и пошла дальше.
„Съ кѣмъ это ты разговариваешь?“ спрашиваетъ Король, подойдя къ Сонѣ.
„Это знакомая мнѣ сибирская киска“, говоритъ Соня. „Позвольте мнѣ ее вамъ представить“.
„Морда ея мнѣ вовсе не нравится“, говоритъ Король, „однако, если желаетъ, пусть приложится къ моей рукѣ“.
„Избавьте отъ чести“, сухо сказала кошка.
„Не груби, смотри! Чего ты пялишь на меня глазища!“ сказалъ Король и сталъ Сонѣ за спину.
„И чего она здѣсь торчитъ! вовсе не у мѣста“, рѣшилъ онъ. „Прикажи ее, душенька, отсюда убрать“, обратился онъ къ червонной кралѣ.
Соня видитъ, здѣсь ей дѣлать нечего, пошла взглянуть на игроковъ: трое изъ нихъ уже были приговорены къ смерти. Слышитъ издали: крикъ, гамъ—это бушуетъ червонная краля. Соня подходитъ, видитъ: игроки всѣ перебунтовались. Что ей дѣлать! Пошла отыскивать своего ежа да журавля; застаетъ ихъ въ дракѣ съ другимъ ежомъ да журавлями. „Самое время“, думаетъ Соня, „схватить ихъ!“ Поймала обоихъ, ежа завернула въ платокъ, журавля сунула подъ мышку, стала дожидаться своей очереди.
Дождалась, опять бѣда! Валеты соскочили другъ у друга съ головы, борятся, повалились, а остальные сбѣжались ихъ разнимать. У Сони съ досады опустились руки. Пока приводили все въ порядокъ, Соня опять хватилась ежа—нѣтъ его; выскользнулъ изъ платка! куда дѣвался? Соня глядитъ, ищетъ, а онъ вонъ гдѣ:—въ садъ уползъ, забрался въ самую глушь, шуршитъ тамъ, роется въ кучѣ сухихъ листьевъ. Она за нимъ; поймала, уложила, притащила къ крокету, а на крокетѣ уже никого нѣтъ: игра кончилась.
„Пожалуй“, разсуждаетъ Соня, „не стоило и доигрывать такой безтолковой партіи!“ Она завязала ежа въ платокъ и хотѣла уходить, но вдругъ передъ ней пиковая княгиня, да такая добрая.