Под знойным солнцем мы плывем
Лениво в челноке.
Две пары детских рук гребут,
Влача весло в песке.
А третья, завладев рулем,
Нас кружит по реке.
Ах, эти Трое! В зной такой
Потребовать рассказ!
Для сказок — полдень на реке
Не место и не час.
Но против бойких голосков
Бессилен робкий глас!
Приказ от Первой — начинать
Скорей, без лишних Фраз!
Второй желательно, чтоб был
«Бессмысленней» рассказ!
А Третья может перебить
В минуту десять раз!
И вот следят они втроем,
Смешно разинув рты,
Как бродит по Стране Чудес
Дитя моей Мечты,
Как запросто болтают с ней
То Зайцы, то Коты.
А только станет потухать
Фантазии костер,
И скажешь, утомясь плести
Живой и пестрый вздор:
— Конец потом… — Уже потом! —
Кричит веселый хор.
И вновь — разинутые рты,
В глазах — восторг немой…
Так вырос, за главой глава,
Рассказ чудесный мой.
И вот — веселый экипаж —
Плывем назад, домой.
Алиса! Сказку, детских дней,
Невинный плод Мечты —
В далеком уголке души
Храни ревниво ты,
Как пилигрим хранит давно
Засохшие цветы!
ГЛАВА 1.
Кроличья нора.
править
Алисе уже порядком надоело сидеть со старшей сестрой на берегу и ничего не делать. Раз или два она заглянула в книжку которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров.
— А какой смысл в книжке, — решила Алиса, — раз нет разговоров и картинок!
И вот она стала соображать (довольно, впрочем, медленно, потому что жара сделала ее сонной и глупой), стоит ей или не стоит плести венок из маргариток, как вдруг Белый Кролик с розовыми глазами пробежал очень близко от нее.
Б этом не было ничего очень уж замечательного. Алисе даже не показалось очень странным и то, что Кролик пробормотал себе под нос:
— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Я здорово запоздаю!
Но когда Кролик вынул часы из жилетного кармана, посмотрел на них и ускорил шаги, Алиса вскочила на ноги. В самом деле, ей еще ни разу не приходилось видеть кролика с жилетным карманом и с часами, которые можно было бы вынуть оттуда! Сгорая от любопытства, она бросилась через поле вдогонку Кролику и настигла его в тот момент, когда он нырнул в широкую нору под изгородью.
В следующую секунду Алиса нырнула туда же, совсем не думая о том, как она выберется обратно.
Кроличья нора шла некоторое время прямо — на манер тоннеля — а затем обрывалась неожиданно вниз. И прежде чем Алиса успела подумать о том, чтобы остановиться, она уже летела вниз широкого и глубокого колодца.
Либо колодец этот был очень уж глубок, либо она падала чрезвычайно медленно, но у Алисы оказалось достаточно времени, чтобы осмотреться и предаться размышлениям.
Сначала она попробовала взглянуть вниз и определить, куда она летит — но было слишком темно, чтобы что-нибудь видеть. Потом она осмотрелась по сторонам колодца и заметила, что они состояли из рядов книжных и посудных полок. Там и сям на колышках висели картины и карты.
Она сняла банку с одной из полок, когда поравнялась с ней. На банке была этикетка: «Апельсинное Варенье», но к ее великому разочарованию банка оказалась пустой. Алиса не хотела бросить банку из боязни убить кого-нибудь внизу и ухитрилась поставить ее на одну из полок, пока летела мимо.
— Ну, — подумала Алиса, — после такого падения мне будет казаться пустяками слететь с лестницы! Какой храброй станут считать меня теперь все домашние! Да что! Я не пикну теперь даже в том случае, если свалюсь с крыши дома.
(Последнее утверждение было весьма похоже на правду!)
Вниз, вниз, вниз…
Может быть, падение никогда не кончится?
— Интересно, на сколько верст вниз я уже успела упасть? — сказала Алиса вслух. — Должно-быть, я где-нибудь около центра земли. Позвольте: до него, кажется, четыре тысячи верст…
(Видите-ли: Алиса вынесла много подобных сведений из своих занятий в классе. И хотя настоящее, место и время нельзя было назвать очень удачными для обнаруживания своих познаний, так-как ее некому было слушать, однако, налицо был удобный случай повторить пройденное).
— Да, это приблизительно верное расстояние — но в таком случае хотела бы я знать, на какой широте и долготе я нахожусь?
(Алиса не имела ни малейшего понятия о том, что такое долгота или широта, но ей было приятно произносить такие звучные серьезные слова).
И вот она начала снова:
— Любопытно, не упаду ли я вообще сквозь землю? Как смешно будет очутиться между людьми, ходящими головами вниз. Кажется, они называются «антипатиями».
(На этот раз она была, пожалуй, даже рада, что ее никто не слышит, потому-что слово звучало несовсем правильно).
— Но мне придется спросить, как называется их страна. «Простите, сударыня, это Новая Зеландия или Австралия?»
(И она попробовала сделать книксен, говоря это. Вообразите, делать книксены, пока падаешь! Вы бы сумели это, как по вашему?)
— А за какую невежественную девочку они меня примут! Нет, спрашивать положительно не годится! Может-быть, я увижу где-нибудь надпись?
Вниз, вниз, вниз…
Так-как больше делать было нечего, Алиса снова принялась за разговоры.
— Дина сегодня вечером будет здорово скучать без меня, я думаю. (Диной звали кошку). Надеюсь, наши вспомнят о молоке для нее, когда сядут нить чай. Дина, дорогая моя, я хотела бы, чтобы ты была здесь со мной! Боюсь, в воздухе не водится мышей, но ты могла бы поймать летучую мышь, а это, знаешь, почти одно и то-же. Впрочем, едят ли кошки летучих мышей? Птиц-то они едят — а вот как насчет других летающих созданий? Например, мошек?
И так-как к этому времени на Алису напала дремота, то она стала повторять сонным голосом:
— Едят-ли кошки мошек? Едят-ли кошки мошек?
А иногда:
— Едят-ли мошки кошек?
Потому-что, вы сами понимаете, раз она не могла ответить ни на тот, ни на другой вопрос, было совершенно все равно, какой из них ни задать.
Алиса начала понемножку засыпать, но только что ей стало сниться, что она гуляет рука-об-руку с Диной и самым серьезным образом говорит ей:
— Ну-с, Дина, сознайся: ты когда-нибудь ела мошек? —
как внезапно: бух! бух! бух!, она почувствовала под собой кучу валежника и сухих листьев — и падение кончилось.
Алиса нисколько не ушиблась и в ту же секунду вскочила на ноги. Она взглянула наверх — но там зияла черная дыра. Перед ней же расстилался узкий проход и спешащий вдоль него Белый Кролик был еще в виду. Нельзя было терять ни минуты. Алиса, как ветер, помчалась вдогонку и приблизилась настолько, что могла слышать, как Белый Кролик пробормотал, сворачивая за угол:
— Ах, мои ушки-на-макушке! Делается здорово поздно!
Она почти настигала его, но когда повернула за угол--Кролика уже нигде не было видно. Алиса очутилась в длинном низком зале, освещенном рядом свисающих с потолка ламп.
В зале было множество дверей, но все они были замкнуты. Алиса обошла его и перепробовала, не пропустив ни одной, все двери. Затем она печально вернулась на середину зала, размышляя, когда и каким образом она отсюда выйдет.
Внезапно ей попался на глаза маленький трехногий столик, сделанный целиком из толстого стекла. На нем не лежало ничего, кроме крошечного золотого ключика. Первой мыслью Алисы было, что он подойдет к одной из дверей зала. Но увы! или замочные скважины были слишком велики или ключ был слишком мал. Как бы там ни было, им нельзя было открыть ни одной двери.
Но вдруг, обходя зал во второй раз, Алиса наткнулась на низенькую занавеску, которой она в первый раз не заметила и за которой была маленькая дверца — так вершков шести в вышину. Она попробовала золотой ключик, и к ее величайшему восторгу он подошел!
Алиса отомкнула дверь и нашла, что она вела в небольшой проход, не многим шире крысиной норы. Став на колени и заглянув туда, она увидела садик — самый хорошенький из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть.
Как мучительно ей хотелось выбраться из темного зала и побродить между яркими цветочными клумбами и навевающими прохладу фонтанами! Но она не могла просунуть в дверь даже головы.
— А если бы моя голова и прошли, туда, — подумала бедная Алиса, — она была бы совершенно беспомощна, не имея плеч, Ах, как бы мне хотелось складываться на манер подзорной грубы! Мне кажется, я смогла бы, если бы только знала, как начать.
(Потому-что, видите-ли, за последнее время случилось столько из ряду вон выходящих событий, что Алисе почти ни что не казалось теперь невозможным),
Было бесполезно стоять дольше и ждать чего-то около маленькой дверцы. Алиса вернулась снова к столу, надеясь найти на нем другой ключ или, по крайней мере, книжку с правилами для складывания себя на манер подзорной трубы. На этот раз она нашла на столике небольшую бутылочку («Которой, во всяком случае, не было здесь раньше!» сказала Алиса), с привязанной к горлышку бумажкой. На бумажке стояли красиво отпечатанные крупными буквами слова: «Выпей меня».
Это очень просто — сказать: выпей меня. Но мудрая маленькая Алиса вовсе не собиралась исполнить этот совет опрометчиво.
— Нет, я сначала посмотрю, — сказала она, — не написано ли здесь: «яд»…
Потому что она прочла не мало рассказов о детях, которые сгорели, или были съедены дикими зверями, или с которыми приключились другие неприятности — только потому, что они никак не хотели запомнить простых правил, даваемых людьми, желавшими им добра. Например, что раскаленные добела щипцы произведут ожог, если держать их очень долго, или, если порезать палец очень глубоко, из него наверное пойдет кровь. И сама она никогда не забывала, что если отпить из бутылки с пометкой «яд», это рано или поздно отразится на вашем пищеварении.
Как бы там ни было, на этой бутылочке не было написано «яд», так что Алиса решилась попробовать содержимое. Найдя его очень вкусным (оно имело, в действительности, смешанный вкус: вишневого пирога, сладкой сои, ананаса, молодой индейки, сливочной карамели и поджаренного хлеба), она вскоре покончила с ним.
— Какое странное ощущение! — сказала Алиса. — Я должно быть складываюсь, как подзорная труба!
И так оно и было на самом деле! Она уже достигла к этому времени, десяти вершков роста. Яйцо Алисы просияло от мысли, что такой рост позволит ей проникнуть через маленькую дверцу в тот очаровательный сад. Сначала, впрочем, она подождала несколько минут, чтобы выяснить, не будет ли она уменшаться далее — ей было не много не но себе при мысли об этом!
— Потому-что это может кончиться тем, — сказала себе Алиса, — что я изойду совсем, как свечка. Любопытно, на что я тогда буду похожа?
И она попробовала представить себе, на что бывает похоже пламя свечи после того, как свеча задута. Потому-что, насколько она помнила, ей этого ни разу не приходилось видеть.
Немного спустя, видя, что больше ничего не случается, она решила сразу же проникнуть в сад — но, ах, бедная Алиса! Когда она достигла двери, она убедилась, что забыла на столе золотой ключик, а когда она вернулась за ним к столу, она увидела, что никак не сможет его достать.
Алиса совершенно ясно различала его сквозь стекло и сделала все, что могла, чтобы взобраться наверх по одной из ножек, но ножка оказалась слишком скользкой.
И вот несчастное дитя, выбившись из сил от этих попыток, село на землю и расплакалось.
— Довольно, слезы ничему не помогут! — оборвала сама себя Алиса, пожалуй, даже слишком резко. — Советую тебе оставить это сию же минуту!
Алиса очень часто давала себе хорошие советы, хотя очень редко им следовала. Иногда она бранила себя так горячо, что у ней на глазах от жалости к себе навертывались слезы. А однажды она попробовала нарвать себе уши за то, что сплутовала во время партии в крокет, которую играла сама против себя же — потому что этому удивительному ребенку страшно нравилось представлять из себя двух лиц!
— Но нет никакого смысла теперь, — подумала, бедная Алиса, — пытаться представить из себя двух лиц. Чего там! От меня осталось столько, что даже одно приличное лицо едва-ли получится!
Вскоре ее взгляд упал на маленький стеклянный ящичек, лежавший под столом. Она раскрыла его и нашла там крохотный пряник, на котором было написано очаровательной прописью: «Съешь меня».
— Что-ж, я съем, — сказала Алиса, — и если я от этого выросту, я достану ключ, а если я еще уменьшусь, я проползу под дверью. Так-что и в том и в другом случае я попаду в сад — и мне все равно, что бы ни случилось!
Она откусила маленький кусочек, не без волнения думая:
— Расту или уменьшаюсь? Расту или уменьшаюсь?
При этом она держала руку у себя на темени, чтобы определить, в какую сторону изменится ее рост, и была страшно удивлена, найдя, что остается без изменения.
Собственно говоря, последнее вообще случается с людьми, которые едят пряники. Но с Алисой произошло уже столько выходящих из ряда вон вещей, что ей казалось чрезвычайно скучным и даже глупым, когда все шло обычным порядком.
Так-что она принялась за пряник, как следует, и скоро покончила с ним.
ГЛАВА II.
Пруд из слез.
править
— Все приключательнее и приключательнее! — вскричала Алиса. Она была так удивлена, что на мгновение даже забыла, как надо выражаться правильно. — Теперь я раздвигаюсь, как самая большая в мире подзорная труба. До-свидания, ноги! (Потому-что, когда она взглянула вниз на ноги, их почти не было видно — так далеко они отстояли!) Ах, мои бедные ножки, хотела бы я знать, кто будет надевать теперь на вас чулки и ботинки? Я, конечно, уже не смогу. Я буду слишком далеко, чтобы заботиться о вас — вы должны устраиваться как-нибудь сами. Но я должна быть ласковой с ними, — сообразила Алиса, — иначе они не захотят идти туда, куда мне будет нужно. Вот что: я буду дарить им по паре башмаков каждое Рождество! й она стала строить планы, как это будет.
— Их придется посылать с посыльным, — подумала она. — Ах, как это будет смешно — дарить собственным ногам подарки! И как смешно будет выглядеть адрес:
Ее Высокоблагородию
Алисиной Правой Ноге.
Половичек, близ Камина
— Батюшки, какой вздор я горожу!
Как раз в эту минуту ее голова ударилась о потолок зала. Теперь ее рост был больше сажени, так-что она сразу же схватила золотой ключик и поспешила к двери в сад.
Бедная Алиса! Все, что ей оставалось делать, это лечь на бок и одним глазком смотреть через раскрытую дверцу в сад. Попасть туда было теперь безнадежнее, чем когда-либо. Она села и снова ударилась в слезы.
— Тебе должно быть стыдно! — сказала вдруг сама себе Алиса. — Такая большая девочка, как ты (Она могла с полным правом говорить это!) и так разнюнилась! Перестань сейчас-же, слышишь?
Но тем не менее, она продолжала плакать, проливая ведра слез, пока кругом не образовался огромный пруд, вершков восьми глубины, заливший добрую половину зала.
Немного спустя, она услышала отдаленный топот ног и поспешно вытерла глаза, чтобы увидеть, кто это приближается. То был возвращавшийся Белый Кролик, великолепно одетый, о парой лайковых перчаток в одной руке и громадным веером в другой. Он бежал рысцой, страшно торопясь, и бормотал себе под нос на ходу:
— Ах, герцогиня, герцогиня! Она озвереет, если я задержу ее!
Алиса дошла до такой степени отчаяния, что была готова просить помощи у кого угодно. Поэтому, как только Кролик приблизился, она начала негромким, боязливым голосом:
— Пожалуйста, господни Кро…
Кролик дико вздрогнул, выпустил из рук перчатки и веер и стал со всех ног улепетывать обратно.
Алиса подняла веер и перчатки и, так как в зале было страшно душно, стала обмахиваться, в то же время говоря:
— Как все сегодня необыкновенно! А вчера еще все шло обычным чередом. Интересно, не переменилась ли я за ночь? Посмотрим: была ли я тою же, когда встала сегодня утром? Мне как будто кажется, что я с самого начала чувствовала себя немного иначе. Но если я не я, тогда вопрос: кто же я такая? Ах, это не легкая загадка!
И Алиса стала перечислять в уме всех знакомых детей одного с нею возраста, чтобы определить — не стала ли она кем-нибудь из них.
— Я уверена, что я не Мурочка, — сказала она, — потому что у ней такие длинные локоны, а мои волосы ни капелечки не вьются. И наверное я не Таточка, потому что я знаю всяческие вещи, а она — о! она почти ничего не знает! Кроме того, она — она, а я — я, и — ах, как все это страшно загадочно! Интересно, знаю ли я еще все то, что раньше знала. Посмотрим: четырежды пять — двенадцать, а четырежды шесть — тринадцать, а четырежды семь… нет, так я никогда не доберусь до двадцати! А впрочем, таблица умножения ровно ничего не значит. Попробуем географию. Лондон столица Парижа, а Париж столица Рима, а Рим… нет, это наверное все неправильно! Должно быть, я превратилась в Таточку. Попробую прочитать «Птичку божию»…
И скрестив на переднике руки, как будто бы она отвечала урок, Алиса стала декламировать. Но ее голос звучал хрипло и необычно, а слова выходили совсем не такие, как всегда:
Птичка божия не знает
Никаких веселых игр,
Ей навстречу выбегает
Из своей берлоги тигр.
Учит птичку в жмурки, в прятки,
В каравай и в хоровод,
И кусочек шоколадки
Напоследок ей дает.
— Я уверена, что это совсем, совсем неправильные слова, — сказала бедная Алиса, и ее глаза снова наполнились слезами. — Я, очевидно, все-таки превратилась в Таточку, и мне придется переехать в ее противную квартиру, и не иметь почти никаких игрушек, и учить такое множество скучных уроков! Нет, я решила: если я — Таточка, то я останусь здесь. Пусть они сколько угодно заглядывают вниз и говорят: «Выходи назад, душечка!». Я только выгляну и спрошу: «В таком случае, кто я? Скажите мне сначала, и тогда, если мне понравится быть этой девочкой, я выйду; а если нет, я останусь здесь до тех пор, пока не превращусь в кого-нибудь другого…» Но — ах, батюшки! — вскричала Алиса с новым потоком слез, — я уж хотела бы, чтобы они действительно заглянули вниз! Я так страшно устала быть здесь все одна и одна!
Говоря так, Алиса случайно взглянула на свои руки и огорчилась, увидев, что за жалобами она незаметно надела одну из крохотных белых лайковых перчаток, оброненных Кроликом.
— Как это могло случиться? — подумала она. — Должно быть, я снова уменьшаюсь в росте.
Алиса встала, подошла к столу, чтобы судить о своей высоте по сравнению с ним, и увидела, что она сейчас приблизительно с аршин ростом, но продолжает очень быстро уменьшаться. Вскоре она убедилась, что причиной этого был веер, который она все еще держала в руках, и поспешно выпустила его из рук — как раз во-время, чтобы не исчезнуть вовсе!
— Я буквально висела на волоске! — воскликнула Алиса, не мало перепуганная неожиданной переменой в росте, но довольная тем, что избежала полного исчезновения, — а теперь в сад!
И она бросилась со всех ног к маленькой дверце. Но — увы! — дверца была опять заперта на ключ, а ключ снова лежал на стеклянном столике.
— И мое положение хуже, чем раньше! — подумало бедное дитя, — потому что я никогда еще не была такой крохотной, никогда! й я заявляю, что это очень плохо — я это заявляю…
При этих словах, ее нога поскользнулась и в следующую секунду — бух! она ушла по самый подбородок в соленую воду.
Ее первою мыслью было, что она каким-то образом упала в море.
— В таком случае, я смогу попасть домой по железной дороге! — сказала она себе.
Дело в том, что одно лето Алиса провела с родителями на морском курорте. О той поры у ней осталось впечатление, что везде, где есть море, можно найти ряд купальных будок, кучки детей, роющихся в песке деревянными лопаточками, длинную улицу гостиниц и за всем этим — железнодорожную станцию.
Однако, Алиса вскоре же убедилась, что попала не в море, а в пруд из слез, которые сама же наплакала, когда была в сажень слишком ростом.
— Ах, если бы я не плакала так много! — сказала Алиса, плавая взад и вперед. — Я буду теперь наказана за это тем, что утону в собственных слезах. Вот будет странная штука! Впрочем, сегодня все странно…
В этот момент она услышала, что кто-то плещется неподалеку, и подплыла ближе, чтобы выяснить, кто это такой. Первой ее мыслью было, что это морж или гиппопотам. Но вспомнив, как мала она сама, она сообразила,, что эго только Мышь, попавшая в пруд так же случайно.
— Есть ли какой-нибудь смысл, — подумала Алиса, — заговорить с этой мышью? Здесь внизу все так необыкновенно, что я думаю, скорей всего она умеет говорить. Во всяком случае, попытка не пытка.
И она начала:
— О, Мышь! Не знаешь ли ты, как выбраться из этого пруда? Я очень устала от плавания, о, Мышь!
(Алиса полагала, что это и есть правильный способ обращения к мышам. Правда, она его еще ни разу не пробовала, но она прекрасно помнила, что видела в латинской грамматике старшего брата: именительный — мышь, родительный — мыши, дательный — мыши, винительный — мышь, творительный — мышью, звательный — о, мышь!)
Мышь поглядела на Алису несколько испытующе и, казалось, подмигнула одним из своих маленьких глаз, но ничего не сказала.
— Может быть, она не понимает по-русски? — подумала Алиса. — Может быть, это французская мышь, пришедшая вместе с Наполеоном?
(Потому-что при всем своем знании истории Алиса не имела представления о том, когда какое событие случилось.)
И она начала снова: — Où est ma chatte? — фразу, стоявшую первой в ее французском учебнике.
Мышь сделала судорожный прыжок из воды и задрожала с головы до пят от ужаса.
— Ах, извините, пожалуйста! — воскликнула поспешно Алиса, боясь, что она затронула больное место бедного зверька. — Я совсем забыла, что вы не любите кошек!
— Не люблю кошек! — вскричала Мышь резким взволнованным голосом. — А ты любила бы кошек, если бы была мной?
— Как вам сказать? Пожалуй, нет, — ответила успокоительно Алиса, — не сердитесь на меня, пожалуйста! А все-таки, мне хотелось бы показать вам нашу кошку Дину: мне кажется, вы примирились бы с кошками, еслиб только увидели ее. Она такое милое спокойное создание, — продолжала Алиса, лениво плавая по пруду, — и она так мило сидит, мурлыча, около камина, облизывая лапки и умываясь, и ее так приятно гладить, и она такой молодец в ловле мышей, и… ах, пожалуйста, простите! — снова вскричала Алиса, потому что на этот раз Мышь вся забилась от ужаса, и Алиса была уверена, что глубоко ее оскорбила. — Мы больше не будем говорить о ней, если вам не хочется!
— «Мы», скажите, пожалуйста! — воскликнула Мышь, дрожа от головы до кончика хвоста. — Как будто я стану разговаривать на эту тему! Наша семья всегда ненавидела кошек: гадкие, низкие, противные созданья! Я не могу даже слышать их имени!
— Я больше не буду! — сказала Алиса, торопясь переменить тему разговора. — А вы… а вы… а собаки вам нравятся?
Мышь ничего не ответила на это, и Алиса быстро заговорила:
— Около нашего дома вертится всегда такой хорошенький песик — как бы я хотела вам показать его! Маленький светлоглазый терьерчик, понимаете… Он всегда приносит то, что вы бросите, и он служит, когда хочет есть, и всякие другие штуки — я не вспомню и половины их. Он принадлежит одному человеку, понимаете, и человек этот говорит, что он так полезен, что он его ни за какие деньги не продаст! Человек этот говорит, что он душит крыс и… ай, батюшки! — вскричала горестно Алиса, — боюсь, что я снова ее обидела!
Потому-что Мышь уплывала от нее изо всей силы, производя даже волнение в пруду.
Алиса нежно позвала ее:
— Мышка, милая! Вернитесь ко мне, и мы больше не будем говорить ни о кошках, ни о собаках, раз вы их не любите.
Когда Мышь услышала это, она повернула и медленно поплыла обратно. Ее мордочка была бледной (от гнева, решила Алиса), и она сказала низким дрожащим голосом:
— Доберемся до берега, и я расскажу тебе свою историю — тогда ты поймешь, почему я ненавижу собак и кошек!
Искать берега — давно было пора, потому-что к этому времени пруд наполнился птицами и животными, нападавшими сверху: тут были и утка, и попугай, и пеликан, и орленок, и много других курьезных созданий.
Алиса предводительствовала, и вся компания поплыла за ней к берегу.
ГЛАВА III.
Марафонский бег и история с концом.
править
Все собравшиеся на берегу действительно представляли из себя курьезную компанию — птицы с намокшими перьями, животные с прилипшей шерстью, те и другие — мокрые, раздраженные, дрожащие от холода.
Первым вопросом, разумеется, было: как быстрее всего обсушиться. Они держали но этому поводу совет, и несколько минут спустя Алиса разговаривала с ними так запросто, как будто знала их всю свою жизнь.
В самом деле, у ней разгорелся столь жаркий спор с Пеликаном, что он в конце концов насупился и стал повторять только: «Я старше, чем ты, и должен знать лучше», — а с этим Алиса никак не хотела согласиться, не выяснив предварительно, сколько ему лет. Впрочем, так-как Пеликан решительно отказался сообщить свой возраст, этим вопрос и кончился.
Наконец, Мышь, казавшаяся среди собравшихся особой с весом, заявила:
— Сядьте и слушайте. Я скоро высушу вас всех.
Все тут же расселись широким кольцом, причем Мышь поместилась в центре. Алиса не спускала с нее глаз, так-как была уверена, что простудится, если не высохнет немедленно.
— Гм! — произнесла Мышь с чрезвычайно важным видом. — Все готовы? Вот самая сухая из всех известных мне вещей. Тише вы там, пожалуйста! «Киевский великокняжеский стол был жертвою постоянных междоусобий, возникавших вследствие того, что родовые понятия князей не соответствовали правильному государственному порядку. Не умея выработать правильного наследования власти и помирить притязания разных ветвей многолюдного княжеского рода»…
— Уф! — произнес, содрогаясь, Пеликан.
— Прошу прощения! — сказала Мышь, нахмурившись, но чрезвычайно вежливо. — Вы изволили что-то сказать?
— Только не я! — поспешно возразил Пеликан.
— Мне казалось, это были вы, — сказала Мышь. — Я продолжаю. — «Не умея выработать правильного наследования власти и помирить притязания разных ветвей многолюдного княжеского рода, князья для решения своих споров очень легко обращались К оружию и начинали междоусобия. Но Владимир Мономах, который нашел это гибельным»…
— Нашел что? — спросила Утка,
— Нашел это, — ответила Мышь довольно резко. — Вы, конечно, знаете, что значит «это?»
— Я знаю, что значит «это», когда я нахожу что-либо, — сказала Утка, — «это» обыкновенно лягушка или червяк. Вопрос в том, что нашел Владимир Мономах.
Мышь сделала вид, что не расслышала вопроса, и поспешно продолжала:
— «…Который нашел это гибельным, решил принять все зависящие от него, как главы рода, меры, чтобы прекратить явление, одновременно разрушительное для страны и постыдное для членов княжеского рода»… Ну, как ты себя чувствуешь, милочка? — сказала она, обращаясь к Алисе.
— Такой же мокрой, как и раньше, — меланхолически сказала Алиса, — эта вещь, невидимому, очень плохо сушит!
— В таком случае, — сказал торжествено Попка, — я вношу предложение, чтобы общее собрание голосовало принятие более актуальных мер…
— Говорите по-русски! — сказал Орленок. Я не знаю значения половины этих длинных слов и убежден, что вы их тоже не знаете.
И Орленок нагнулся, чтобы спрятать улыбку. Кое-кто из птиц довольно громко захихикал.
— Я хотел лишь сказать, — сказал Попка оскорбленным тоном, — что быстрейший способ всех нас высушить, это — устроить марафонский бег.
— Что это такое: марафонский бег? — спросила Алиса, — не потому, что ей очень уж хотелось это знать, а просто Попка остановился, как будто ждал, что кто-нибудь обязательно заговорит, а никто такого желания не высказывал. Сядьте и слушайте. Я скоро высушу вас всех.
Все тут же расселись широким кольцом, причем Мышь поместилась в центре. Алиса не спускала с нее глаз, так-как была уверена, что простудится, если не высохнет немедленно.
— Гм! — произнесла Мышь с черезвычайно важным видом. — Все готовы? Вот самая сухая из всех известных мне вещей…
— Ну, — сказал Попка, — лучший способ объяснить, что такое марафонский бег, это — устроить его.
(И так как, может быть, вы сами захотите как-нибудь попробовать эту штуку, я расскажу вам, как ее устроил Попка).
Начал он с того, что отметил беговую дорожку в форме чего-то вроде круга («Точная форма не играет роли!» — сказал он), и все гонщики расположились на ней, кто где захотел.
Не было никакой команды: — «Раз, два, три, бегом марш!» а просто: каждый начинал бежать, когда считал нужным, и прекращал, когда хотел, так что трудно было сказать, когда бег закончился.
Однако, после получасовой беготни, когда все достаточно пообсохли, Попка внезапно заявил: — «Бег окончен!» — и все участники столпились вокруг него, тяжело отдуваясь и спрашивая:
— А кто победил?
На этот вопрос Попка не мог ответить сразу и очень долго стоял с пальцем, прижатым ко лбу (поза, в которой обычно изображают на картинках мудрецов), а остальные в молчании ждали его решения. Наконец, Попка сказал:
— Победили все, и каждый должен иметь приз.
— Но кто должен раздать призы? — спросил целый хор голосов.
— Гм… Она, конечно! — сказал Попка и указал одним пальцем на Алису.
И вот вся толпа окружила ее, крича наперебой: — «Призы! Призы!»
Алиса, не зная, как ей выйти из этого положения, в отчаянии сунула руку в карман и вытащила оттуда коробочку с леденцами, про которую она совсем забыла (к счастью, соленая вода не попала в нее). Их Алиса и раздала в качестве призов. Оказалось как раз по одной штуке на каждого.
— Но, знаете, она сама тоже должна получить приз, — сказала Мышь.
— Конечно! — ответил Попка с олень серьезным видом. — Что еще есть у тебя в кармане? — спросил он, обращаясь к Алисе.
— Только наперсток, — печально сказала она.
— Подай его сюда, — сказал Попка,
Затем все они еще раз окружили ее, и Попка торжественно вручил ей наперсток со словами:
— Мы просим вас принять этот изящный наперсток.
А когда он окончил это короткое приветствие, все дружно прокричали «ура».
Алисе эта церемония показалась чрезвычайно нелепой, но окружающие были так серьезны, что она не осмелилась расхохотаться. И так как никакой подобающий ответ не пришел ей в голову, она просто поклонилась и взяла наперсток, стараясь казаться возможно более торжественной.
Следующим делом было съесть леденцы. Это произвело немалый шум и замешательство, так как большие птицы жаловались, что они своих «даже не попробовали», а маленькие поголовно подавились, и их пришлось шлепать по затылкам. Но в конце концов леденцы были съедены, и все снова уселись в кружок и стали просить Мышь рассказать им еще что-нибудь.
— Вы обещали рассказать мне вашу историю, помните? — сказала Алиса. — Почему вы ненавидите К и С, — добавила она топотом, наполовину боясь, что та снова обидится.
— Мне дан судьбою обычный, но печальный конец, — сказала Мышь, поворачиваясь к Алисе и вздыхая.
— Ваш конец несомненно обычным, — сказала Алиса, внимательно оглядев Мышь и проследив ее длинный хвост до самого конца, — но почему вы называете его печальным?
И она продолжала смотреть на ее хвост все время, пока Мышь говорила, так что представление Алисы о рассказанном было приблизительно такое:
Встретясь как-то на крыше,
молвил Кот бедной
Мыши: — «Я желаю
судиться, как все
люди в стране!
Ну, идем-ка, да
сразу: не приму
я отказу — по-
тому-что се-
годня делать
нечего мне!»
Робко молви-
ла Мышка:
— «Этак, су-
дарь мне крыш-
ка! Без судьи
и при-
сяжных
суд, про-
стите,
не суд!
„Я судья,
я при-
сяжный!“
Кот
сказал
с ми-
ной
важ-
ной;
— При-
сужу
тебя к
смерти
и немед-
ля ка-
пут.»
— Ты не слушаешь! — сурово сказала Алисе Мышь. — О чем ты думаешь?
— Извините, пожалуйста! — сказала Алиса покорно. — Вы, кажется, дошли до пятого изгиба?
— Ничего подобного! — сердито вскричала Мышь. — Еще не было даже самого главного.
— В таком случае какой же из них самый главный? с любопытством спросила Алиса, усиленно вглядываясь в хвост.
— Ты совершенно невозможна, — сказала Мышь, вставая, и в негодовании пошла прочь. — Ты оскорбляешь меня, меля подобный вздор.
— Я… я не имела в виду вас оскорбить! — умоляюще произнесла Алиса. — Но вы так легко обижаетесь, знаете-ли!
Мышь только проворчала что-то в ответ.
— Пожалуйста, вернитесь и закончите ваш рассказ! — снова позвала Алиса. И все остальные подхватили хором:
— Да, пожалуйста, закончите!
Но Мышь только нетерпеливо закачала головой и пошла еще скорее.
— Как жалко, что она не захотела остаться! — вздохнул Пеликан, как только Мышь скрылась из виду, а старый Крабб воспользовался случаем, чтобы сказать своему сыну:
— Бот, милый! Пусть это послужит тебе уроком. Никогда, никогда не выходи из себя.
— Помолчи, папа! — довольно грубо возразил молодой Крабб. — Ты можешь вывести из себя даже устрицу.
— Я хотела бы, чтобы наша Дина была здесь, вот чего я хотела бы! --сказала Алиса вслух, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Она быстро привела бы ее обратно!
— А кто это — Дина, если мне будет позволено задать вопрос? — сказал Пеликан.
Алиса ответила сразу же, потому что она всегда была готова говорить о своей любимице.
— Дина — наша кошка. И если б вы знали, до какой степени она ловка на ловлю мышей! А посмотрели бы вы на нее, когда она пустится за птицами. Да что! Она съедает маленькую птичку в тот самый момент, как ее увидит.
Это сообщение произвело на собравшихся замечательное действие. Некоторые из птиц поспешили удариться в бегство тут же, Старая Сорока начала очень тщательно кутаться, говоря:
— Право же, мне пора домой. Для моего горла очень вреден ночной воздух.
А канарейка стала дрожащим голосом сзывать своих крошек:
— Идем отсюда, милые! Вам давно уже пора быть в постельках!
Под тем или иным предлогом все до одного удалились; и Алиса вскоре снова осталась одна.
— Лучше бы уж я не упоминала про Дину! — подумала она печально. — Ни одна душа, кажется, ее здесь не любит, а я уверена, что это лучшая кошка в мире. Ах, бедная моя Диночка! Хотела бы я знать, увижу ли я тебя когда-нибудь еще?
И тут Алиса снова расплакалась, потому что почувствовала себя одинокой и упала духом. Вскоре, однако, она опять услышала отдаленный топоток ног и стала вглядываться в ту сторону, наполовину надеясь, что это Мышь переложила гнев на милость и возвращается, чтобы окончить свой рассказ.
ГЛАВА IV.
Белый Кролик и его дом.
править
Это был Белый Кролик, трусивший медленно назад и пристально оглядывавшийся вокруг себя, как будто он потерял что-то. Алиса слышала, как он бормотал себе под нос:
Герцогиня! Герцогиня! Ах, мои бедные ланки! Ах, мои ушки-на-макушке! Она велит меня казнить — это так же верно, как то, что капуста есть капуста! Где я мог их обронить, хотел бы я знать?
Алиса сразу же догадалась, что он ищет свой веер и перчатки, и тоже стала искать — но их нигде не было видно. Со времени ее плавания в пруду все как будто переменилось — больше не было ни огромного зала, ни столика, ни маленькой дверцы.
Вскоре Белый Кролик заметил мечущуюся в поисках Алису и сердито окликнул ее:
— Эй, Марфуша, что ты тут делаешь? Беги домой сию минуту и принеси мне пару перчаток и веер! Да живо!
Алиса так перепугалась, что бросилась бежать в указанном им направлении, даже не пытаясь объяснить Белому Кролику его ошибку.
— Он принял меня за свою горничную, — рассуждала она на бегу. — Как он удивится, когда узнает, кто я такая в действительности! Но пока-что я лучше снесу ему перчатки и веер — конечно, если я их найду!
Говоря так, она дошла до чистенького маленького домика, на двери которого была блестящая медная дощечка с выгравированными на ней словами: «Б. Кролик».
Она вошла, не постучав, и бросилась но лестнице наверх, страшно боясь, что встретит настоящую Марфушу и будет изгнана с позором прежде, чем отыщет перчатки и веер.
— Как это странно, — сказала себе Алиса, — быть на посылках у Кролика! После этого, надо полагать, и Дина начнет гонять меня, куда захочет!
И она стала воображать, как это случится:
— «Алисочка, подите сию минуту сюда: мы отправляемся гулять!» — «Обождите, няня. Я должна сторожить эту нору, пока Дина вернется, — а то мышь уйдет из нее.» Только я не думаю, — перебила себя Алиса, — что Дину будут терпеть у нас в доме, если она начнет так командовать людьми.
Тем временем она добралась до опрятной комнатки, где на столике (как она и надеялась) лежали веер и две или три пары крошечных белых лайковых перчаток. Она взяла веер и пару перчаток и была уже готова выбежать из комнаты, как ее взгляд упал на маленькую бутылочку, стоявшую около зеркала. На этот раз на бутылочке не было надписи; «Выпей меня», но тем не менее Алиса раскупорила и поднесла ее к губам.
— Я знаю, что каждый раз, когда я ем или пью что-либо, — подумала она. — случается что-нибудь интересное — так что я посмотрю, что мне даст эта бутылочка. Быть может, она заставит меня снова вырасти — потому что я уже устала быть такой крохотной.
Бутылочка оправдала надежды Алисы — причем гораздо скорее, чем та ожидала. Ее содержимое было выпито только наполовину — а голова Алисы уже уперлась в потолок, и ей пришлось нагнуться, чтобы не сломать себе шеи. Она быстро поставила бутылку, говоря:
— Этого вполне достаточно. Надеюсь, я больше не буду расти. Уже теперь я не могу пройти в дверь, — как жаль, что я хватила так много сразу!
Увы, жалеть было уже поздно. Она все продолжала и продолжала расти и скоро должна была стать на колени. Еще через минуту и этого оказалось недостаточно, и. Алиса попробовала лечь, локтем одной руки упершись в дверь, а другую подложив под голову. Но она все продолжала расти и в качестве последнего средства должна была высунуть одну руку из окна, а одну ногу засунуть в трубу камина. При этом она сказала себе:
Что бы ни случилось, больше я ничего не могу сделать. Что теперь со мною будет?
К счастью для Алисы магический напиток произвел все свое действие, и Алиса перестала расти.
Все же она чувствовала себя очень неудобно. А так-как не было никакой надежды выбраться отсюда на волю, то Алиса чувствовала себя и очень несчастной.
— Дома было гораздо приятнее! — размышляла бедная Алиса. — Там я не делалась все время то большой, то маленькой, и меня не гоняли по пустякам ни мыши, ни кролики. Я почти жалею, что спустилась в эту кроличью нору и все же… и все же, знаете, оно довольно любопытно — здешнее житье-бытье! Хотела бы я толком знать, что именно случилось со мной? Когда я читала волшебные сказки, я думала, что эти вещи никогда не случаются — и вот, не угодно ли: я собственной персоной очутилась в волшебной стране! Обо мне следовало бы написать книгу, право, следовало бы. И когда я вырасту большая, я напишу ее… Но я уже выросла большая, — грустно перебила она себя, — но крайней мере здесь мне уже некуда больше расти!
— Но в таком случае, — продолжала Алиса, — неужели я никогда не стану старше, чем сейчас? С одной стороны, это хорошо: никогда не быть старухой, но с другой — всегда учить уроки… Нет, это мне положительно не нравится!
— Ах, ты глупая девочка! — возразила она сама себе. — Какие могут быть здесь уроки? Да здесь даже для тебя нет места — не говоря уже про книги и тетради!
Она продолжала бы разговаривать сама с собой и дальше, но чей-то голос, раздавшийся снаружи, прервал ее.
— Марфуша! Марфуша! — кричал голос, — сию же минуту подай мне перчатки!
Затем послышался легкий топоток ног по лестнице.
Алиса сообразила, что это Кролик и что он ищет ее, и задрожала так сильно, что дом весь затрясся — совсем упусти и из виду, что она теперь почти в тысячу раз больше Кролика и смело может его не бояться,
Как раз в эту минуту Кролик достиг двери и попробовал открыть ее. Но так как дверь открывалась внутрь, а изнутри в нее упирался локоть Алисы, его попытка не увенчалась успехом. Алиса расслышала, как он пробормотал:
— В таком случае я обойду кругом и проникну через окошко!
— Этого ты не сделаешь! — подумала Алиса и, обождав, пока Кролик, по ее мнению, уже достиг окна, высунула руку и сделала в воздухе такое движение, как будто хотела что-то схватить.
Она ничего не ощутила на своих пальцах. Но зато услыхала крик, звук падения и звон разбитого стекла — из чего заключила, что Кролик свалился, очевидно, в находившуюся под окном парниковую раму.
Затем послышался сердитый голос — принадлежавший Кролику:
— Иван! Иван! Где ты там?
А в ответ — голос, которого она еще ни разу не слышала раньше, в этом она была уверена:
— Я, с вашего позволения, здесь. Рою яблоки, ваша милость.
— «Рою яблоки», скажите, пожалуйста! — сказал сердито Кролик. — Поди сюда! Помоги мне выбраться отсюда. (Еще звук разбитого стекла). Теперь скажи мне, Иван, что это там в окне?
— С вашего позволения, это — рука, ваша милость.
— Рука, гусь ты лапчатый! Разве руки бывают такой величины? Да она заполняет собой все окно!
— Так точно, заполняет, ваша милость. И все-таки это рука.
— Ну, как бы там ни было, ей здесь нечего делать. Поди и удали ее оттуда.
Затем наступило долгое молчание. Лишь изредка еле слышное перешептывание долетало до Алисы, вроде: — «С вашего позволения, не нравится мне это дело, ваша милость, ох, как не нравится!» — и «Делай, что тебе велят, трусишка!» Тут Алиса снова высунула руку и снова повторила в воздухе то же движение. На этот раз было два коротких вскрика и еще больше звона разбиваемого стекла.
— Сколько там парниковых рам! — подумала Алиса. — Интересно, что они теперь предпримут? Что касается того, чтобы вытащить меня через окно — я очень хотела бы, чтобы это оказалось им под силу. Мне-то уж наверное не хочется оставаться здесь дольше.
Она подождала некоторое время, но ничего не было слышно. Наконец, раздался звук колес подъезжающей тележки и шум многих голосов, говоривших наперебой. Она разобрала отдельные фразы:
— Где другая лестница?
— Почем я знаю! Мне дали только одну. Другая у Яши.
— Яков! Давай ее сюда, парень!
— Сюда, приставьте их к этому углу.
Нет, сначала свяжите их — они едва доходят до половины.
— Чего там! Обойдется и так, Не надо быть слишком разборчивым.
— Сюда, Яша! Лови конец веревки!
— Крыша-то выдержит-ли? Там одна черепица слабая.
— Э… Вот она — летит вниз! Пригибайте головы!
(Громкий треск),
— Кто это сделал?
— Должно быть, Яшка!
— Ну, а кто спустится в трубу?
— Только не я. Ты спустись.
— Я? Ну, уж нет, я не полезу! Пусть Яков лезет…
— Эй, Яша! Хозяин говорит, чтобы ты лез в трубу.
— Ах, вот как! Так это Яков должен лезть в трубу? — сказала себе Алиса. — Они, кажется, взваливают на этого Якова все решительно. Не хотела бы я быть на его месте! Камин немного узковат, это правда; но, думается, я сумею дать маленький пинок!
Алиса оттянула назад ногу и подождала до тех пор, пока не услышала, как маленькое животное (она никак не могла догадаться, какой оно было породы) царапается и лезет по трубе вниз. Тогда, со словами: — «Это Яков!», она дала короткий, быстрый пинок и стала ждать, что случится дальше.
Прежде всего она услыхала общий хор:
— Вон летит Яша!
Потом голос одного Кролика:
— Ловите его — вы, что у изгороди!
Потом молчание, и потом снова общий шум:
— Держи ему голову! Воды сюда! Ее задушите его! Ну, как эхо было, старина? Что с тобой случилось? Расскажи нам подробно!
Наконец, раздался слабенький пискливый голосок (-- «Это и есть Яков!» — подумала Алиса):
— Я сам едва могу разобрать… Спасибо, больше не надо, мне теперь лучше. Но я так потрясен, что не нахожу слов. Вот все, что я знаю: выскочило на меня что-то вроде Петрушки из ящика, и — вверх я полетел, как ракета!
— Так оно и было, старина! — подхватили остальные.
— Мы должны сжечь дом до основания! — раздался голос Кролика.
Но тут Алиса завопила так громко, как только могла:
— Если вы осмелитесь, я выпущу на вас Дину!
Немедленно воцарилось полнейшее молчание, и Алиса подумала:
Интересно, что они будут делать дальше. Если у них есть хоть капля соображения, они снимут крышу.
Минуту-две спустя движение снова возобновилось, и Алиса расслышала, как Кролик сказал:
— Для начала хватит пригоршни.
— Пригоршни — чего? — подумала Алиса.
Но ей не пришлось долго оставаться в неизвестности. В следующее же мгновение дождь маленьких камешков задребезжал по окну и некоторые ударили ее прямо в лицо.
— Я быстро прекращу это! — подумала Алиса и закричала: — Вы лучше перестаньте бросаться! — результатом чего было снова полное молчание внизу.
Алиса не-без удивления заметила, что камешки, достигая пола, обращаются в крохотные пирожки. Ее осенила блестящая идея.
— Если я съем один из этих пирожков, — подумала она, — это, конечно, произведет какое-нибудь изменение в моем росте. А так-как я при всем желании не могу увеличиться, то скорее всего я уменьшусь.
С этими словами она проглотила один пирожок и заметила, к своему восхищению, что сразу же стала уменьшаться. Как только ее рост позволил ей пройти в дверь, она выбежала из дома и нашла целую толпу маленьких зверьков и птичек, ее поджидавших. Яша — оказавшийся крохотной ящерицей — находился в центре. Его поддерживали две морских свинки, которые время от времени давали ему отпить из бутылки с водой. Вся эта толпа бросилась наперерез выскочившей Алисе, но та бежала так скоро, как только могла, и вскоре очутилась в густом лесу.
— Первое, что мне надо сделать, — сказала себе Алиса, блуждая по лесу, — это вырасти до моего обычного роста. А второе — найти дорогу в тот очаровательный сад. Я думаю, это самый лучший план.
План казался, действительно, превосходным и к тому же был умнo и ловко составлен. Единственное затруднение состояло в том, что Алиса не имела ни малейшего представления, как за него взяться. Она все еще рыскала между деревьями, как внезапный резкий лай над самой ее головой заставил ее быстро взглянуть вверх.
На нее смотрел огромными круглыми глазами гигантский щенок и тихонько выдвигал лапу, пытаясь до нее дотронуться.
— Бедный крошка! — ласково сказала Алиса и даже попробовала посвистать ему. Но в глубине души она страшно боялась, что щенок может оказаться голодным и съест ее, не взирая на всю ее ласковость.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Алиса взяла крохотную палочку и протянула ее щенку.
Щенок привскочил вверх всеми своими четырьмя лапами, взвизгнул от восхищения, бросился на палку и сделал вид, будто хочет ее схватить.
Алиса спряталась за большой чертополох, чтобы резвый щенок не подмял ее под себя. Но едва она выглянула с другой стороны, он произвел новый наскок на палку и даже в неуклюжей поспешности перевернулся через голову.
Алисе пришло в голову, что игра с подобным щенком больше походит на игру с ломовой лошадью. Каждую минуту опасаясь, что он раздавит ее, она снова обежала чертополох. Тогда щенок начал целый ряд быстрых наскоков на палку — каждый раз подбегая немного вперед и отбегая очень далеко назад. При этом он лаял так хрипло и громко, что, наконец, выбился из сил и уселся на довольно далеком от Алисы расстоянии, тяжело дыша, с высунутым языком и наполовину закрытыми глазами.
Алиса решила, что сейчас самый хороший момент для бегства, Она бросилась улепетывать, не теряя ни минуты, и остановилась только тогда, когда совершенно устала и когда хриплый лай щенка стал едва-едва слышен.
— А все-таки, что это был за милый щеночек! — сказала Алиса, прислонясь к цветку, чтобы отдохнуть, и обмахиваясь одним из его листьев. — Мне очень бы хотелось обучить его разным штукам, если бы я была подходящего для этого роста. Ах, батюшки! Я почти забыла, что мне надо снова вырасти! Интересно, как же мне это сделать? Надо полагать, я должна что-нибудь съесть или выпить, но страшно важный вопрос — что именно?
И действительно, страшно важным вопросом было — что именно, Алиса осматривала кругом все, цветочки и травинки, но ничто решительно не казалось ей подходящей для этой цели нищей.
Близ нее высился огромный мухомор, почти такой же высоты, как она сама. Когда она осмотрела все под ним, и по обе стороны его, и сзади его, ей пришло в голову, что столь же разумно осмотреть и его верхушку.
Она встала на цыпочки и заглянула поверх шляпки. Б туже минуту ее глаза встретились с глазами большой голубой Гусеницы, которая сидела со сложенными лапками и преспокойно курила кальян, не обращая ни малейшего внимания ни на что — в том числе и на Алису.
ГЛАВА V.
Гусеница и ее совет.
править
Некоторое время Гусеница и Алиса молча разглядывали друг друга. Наконец, Гусеница вынула изо рта чубук и обратилась и Алисе вялым, сонным голосом:
— Кто ты такая? — спросила она.
Это едва-ли было ободряющим началом разговора. Алиса не без робости ответила:
— Я… В настоящий момент я, сударыня, не вполне уверена в том, кто я такая. Я знаю, кем я была сегодня утром, когда встала — но, мне кажется, с тех пор я успела уже несколько раз перемениться,
— Что ты хочешь сказать этим? — строго сказала Гусеница. — Поясни твои слова.
— Мне очень трудно пояснить мои слова, сударыня, — сказала Алиса. — Потому что я не я, видите ли.
— Не вижу, — сказала Гусеница.
— Едва-ли я сумею выразить это понятнее, — сказала Алиса очень вежливо, — потому — что прежде всего я сама не могу в этом разобраться. Меняться в росте несколько раз влечение дня до такой степени выбивает из колеи…
— Нисколько, — сказала Гусеница.
Ну, может быть, вы еще не пришли к такому выводу, — сказала Алиса. — Но когда вам придется обратиться в куколку — рано или поздно это случится, знаете, — а потом в бабочку, вам это покажется несколько странным, не правда ли?
— Не правда, — сказала Гусеница,
— Ну, может быть, вы иначе это чувствуете, — сказала Алиса. — Я знаю только, что мне это показалось бы странным.
— Тебе! — с презрением отозвалась Гусеница. — Кто такая ты?
Что снова привело их к началу разговора.
Алису стало не на шутку раздражать, что Гусеница отвечала каждый раз так односложно. Она выпрямилась и сказала так важно, как только могла:
— По моему, вы должны сказать мне сначала, кто вы такая!
— Почему? — спросила Гусеница,
Это был еще один ставящий втупик вопрос. И так как Алиса не могла найти уважительной причины, а Гусеница казалась в очень плохом настроении, она повернулась, чтобы уйти.
— Вернись! — позвала ее Гусеница. — Я должна сказать тебе важную вещь.
Алиса не заставила себя долго просить. Она повернулась и подошла к мухомору.
— Не выходи из себя! — сказала Гусеница,
— Это все? — спросила Алиса, пытаясь, насколько могла, подавить в себе гнев.
— Нет, — сказала Гусеница.
Алиса решила, что, так как ей делать нечего, она смело может подождать — может быть, рано или поздно, Гусеница скажет ей что-либо достойное внимания.
Последняя несколько минут пускала клубы дыма, не говоря ни слова. Наконец, она разжала лапки, вынула снова изо рта чубук и сказала:
— Так-что ты думаешь, что переменилась, да?
— Боюсь, что это так, сударыня, — сказала Алиса. — Я не помню того, что раньше помнила — и я не могу удержаться на одном росте десять минут подряд.
— Не помнишь чего? — сказала Гусеница.
— Например, я пыталась прочесть «Птичка божия не знает», но у меня получилось совсем, совсем наоборот, — ответила Алиса печальным голосом.
— Повтори: «Попрыгунья-стрекоза!» — сказала Гусеница.
Алиса сложила руки и начала:
Попрыгунья — Стрекоза
Проработала все лето:
Зной-ли, дождик-ли, гроза —
Знай, тащи и то и это
И копи к зиме запас,
Не сомкнув ни разу глаз.
Вот зима сменила дето.
Льдом и снегом все одето.
И, про дрогнув до костей,
К Стрекозе стучится сиро
Лодырь, плут, шалун, проныра,
Забияка Муравей,
— Неправильно! — перебила ее Гусеница.
— Как-будто не совсем правильно, — сказала Алиса робко, — кое-какие слова переменились.
— Неправильно с начала до конца! — сказала Гусеница решительно, и несколько минут царило молчание.
Гусеница заговорила первой.
— Какой величины ты хотела бы быть? — спросила она.
— О, я не так уж разборчива на этот счет! — поспешно ответила Алиса. — Только не очень-то приятно так часто меняться, знаете!
— Не знаю, — сказала Гусеница.
Алиса промолчала. Ей еще ни разу в жизни не противоречили так много, и она чувствовала, что начинает выходить из себя.
— Теперешним твоим ростом ты довольна? — спросила Гусеница.
— Собственно, я хотела бы быть немного больше, сударыня, если вы ничего не имеете против, — сказала Алиса, — Полтора вершка — это такой жалкий рост.
— Это очень хороший рост! — сердито сказала Гусеница, выпрямляясь при этих словах в полную свою вышину (она была точка в точку полутора вершков росту!)
— Но я не привыкла к нему! — умоляюще сказала Алиса. И подумала при этом: — Я бы хотела чтобы все эти существа не были столь обидчивы.
— Со временем ты привыкнешь, — сказала Гусеница. И она снова взяла в рот чубук и начала курить.
На этот раз Алиса спокойно ждала, пока та заговорит снова. Спустя минуту-другую, Гусеница вынула изо рта чубук, зевнула раза два и встряхнулась. Потом она спустилась с мухомора и поползла в траву, обронив на ходу:
— Одна сторона сделает тебя выше, другая сторона сделает тебя ниже,
— Одна сторона чего? Другая сторона чего? — подумала Алиса.
— Мухомора, — сказала Гусеница, как-будто вопрос был задан вслух, и мгновенье спустя исчезла из виду.
С минуту Алиса в раздумьи осматривала гриб, пытаясь выяснить, где какая сторона мухомора. Но так как он был совершенно круглый, вопрос показался ей трудным до чрезвычайности. Как бы там ни было, она охватила его, наконец, обоими руками, растянув их по возможности шире, и отломила каждой рукой по куску.
— А теперь: который — какой? — подумала она, и откусила крошечный кусочек правого, чтобы испытать его действие.
В следующую же минуту она ощутила сильный удар ио подбородку: он ударился об ногу.
Это было так неожиданно, что Алиса страшно испугалась.
Но она тут-же сообразила, что нельзя терять времени, потому, что через секунду от нее ничего не останется — и поспешила откусить от другого куска. Ее подбородок был так тесно прижат к ногам, что она едва-едва могла раскрыть рот. Наконец она ухитрилась кое-как это сделать и проглотила крохотную частицу левого куска.
— Ух! Наконец, моя голова свободна! — сказала Алиса в восхищении. Но восхищение через минуту сменилось тревогой — потому-что она нигде не могла найти своих плеч. Глядя вниз, она видела только шею огромнейшей длины, которая поднималась на манер столба из моря зеленой листвы.
— Что это там за зеленые штуки? — сказала Алиса. — И куда девались мои плечи? И, ах, бедные мои ручки, как могло случиться, что я вас не вижу?
Она двигала ими, пока говорила, но единственным результатом было только небольшое волнение в растилавшемея внизу зеленом море листвы.
Так как не было никакой возможности приблизить руки к лицу, Алиса попробовала приблизить лицо к рукам. Тут она с восторгом убедилась, что ее шея двигалась легко в любом направлении, наподобие змеи. Ей только-что удалось искривить свою шею очень изящным зигзагом, и она уже готовилась нырнуть в листву, как резкое шипение заставило ее поспешно отшатнуться: большой Голубь налетел на нее и бил ей лицо крыльями.
— Змея! — визжал Голубь.
— Я не змея! — в негодовании возразила Алиса. — Оставьте меня в покое!
— А я говорю: змея! — повторил Голубь, но уже тише, и закончил плачущим голосом: — Я перепробовал все, но на них ничем не угодишь!
— Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — сказала Алиса.
— Я пробовал древесные корни, и я пробовал берега реки, и я пробовал изгороди, — продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, — но эти змеи! От них нет спасения!
Алиса понимала все меньше и меньше, но полагала, что бесполезно говорить что-либо прежде, чем Голубь выскажется.
— Как будто мало беспокойства высиживать яйца! — сказал Голубь. — Я должен еще день и ночь сторожить их от змей. Да что говорить! Вот уже три недели, как я не сплю ни одной минутки.
— Мне очень жаль, что я причинила вам беспокойство, — сказала Алиса, начиная понимать, в чем дело.
— И вот, как только я выбираю самое высокое дерево в лесу, — продолжал Голубь, повышая голос до крика, — и вот, как только я начинаю чувствовать себя в безопасности, они считают нужным свалиться с неба. Фу! Змея!
— Но я не змея, говорю вам! — сказала Алиса. — Я… Я…
— Хорошо. Кто же ты такая? — сказал Голубь. — Я вижу, ты стараешься что-то придумать.
— Я… я маленькая девочка! — сказала Алиса, не без сомнения, впрочем, потому что вспомнила, скольким переменам подверглась она за день.
— Очень похоже, нечего сказать! — сказал Голубь тоном глубокого презрения. — Я видел не мало маленьких девочек в свое время, но еще ни одной с такой шеей. Нет, нет! Ты — змея. Бесполезно отрицать это. Ты, вероятно, станешь теперь утверждать, что никогда не пробовала яиц?
— Я пробовала яйца, конечно, — сказала Алиса, бывшая очень правдивым ребенком, — но маленькие девочки тоже едят яйца, знаете.
— Не верю этому! — сказал Голубь. — А если это так, что-ж, тогда маленькие девочки — только другая порода змей? Бот все, что я могу сказать.
Эта мысль была настолько нова для Алисы, что она молчала несколько минут, обдумывая ее. Это дало возможность Голубю добавить:
— Ты ищешь яйца, я прекрасно знаю это — и не все ли мне равно, маленькая ты девочка или змея!
— Это не все равно для меня! — сказала поспешно Алиса, но дело в том, что я не ищу яиц. А если бы искала, то мне не нужно ваших. Я не люблю сырых яиц.
— Ну, в таком случае, убирайся вон! — грубо сказал Голубь, снова садясь в гнездо.
Алиса стала выбираться из цепкой листвы, но ее шея то и дело запутывалась в ветвях и каждые пять минут она вынуждена была останавливаться и распутывать ее. Немного спустя она вспомнила, что все еще держит в руках кусочки мухомора. Алиса с большой осторожностью стала исправлять свой рост, откусывая то от одного, то от другого куска, и делаясь то выше, то ниже, пока ей не удалось наконец добраться до своей обычной вышины.
Она уже так давно не была правильного роста, что первое время даже чувствовала некоторую неловкость. Но через несколько минут она снова привыкла к нему и пустилась по обыкновению сама с собой в разговоры.
— Ну, вот, половина моего плана исполнена. Как странны эти изменения! Я никогда не знаю, чем буду в следующую минуту. Однако, я теперь опять настоящего роста. Остается только попасть в тот прекрасный сад. Но как это сделать, хотелось бы мне знать?
О этими словами, она вышла внезапно на открытую поляну, на которой стоял небольшой домик, аршина полтора в вышину.
— Кто-бы здесь ни жил, — подумала Алиса, — нельзя придти к ним, будучи такого роста. Я перепугала бы их всех до сумасшествия!
И вот она стала надкусывать понемногу от правого куска и лишь тогда осмелилась подойти к дому, когда стала вершков шести ростом,
ГЛАВА VI.
Поросенок и перец.
править
Минуту-две Алиса стояла и рассматривала домик, не зная, что ей теперь предпринять, Вдруг из лесу показался бегущий лакей (она решила, что это лакей, потому что на нем была ливрея; судя же по лицу, это была просто рыба) и стал громко барабанить в дверь домика,
Ее открыл другой лакей, тоже в ливрее, с круглым лицом и глазами на выкате, очень похожий на жабу.
У обоих ливрейных лакеев, как заметила Алиса, были завитые напудренные парики. Ей очень захотелось узнать, в чем тут было дело, и она подползла немного ближе, чтобы подслушать.
Лакей-рыба начал с того, что достал громадное письмо, величиной почти с него самого, которое он держал под мышкой. Он передал его другому, сказав очень торжественным тоном:
— Герцогине. Приглашение от Королевы на партию в крокет.
Лакей-жаба повторил тем-же торжественным тоном, только переставив слова:
— От королевы. Приглашение Герцогине на партию в крокет.
Тут они оба низко поклонились друг другу и сцепились кудряшками своих париков.
Алисе стало так смешно, что ей пришлось бежать обратно в лес, чтобы не спугнуть их своим смехом. Когда она потом выглянула снова, лакея-рыбы уже не было, а лакей — жаба сидел на земле подле двери и бессмысленно глядел на небо.
Алиса робко подошла к двери и постучала.
— Нет никакого смысла стучать, — сказал лакей, — по двум причинам. Во-первых, потому что я но ту же сторону двери, что и ты. Во-вторых, они так шумят внутри, что стука все равно никто не услышит.
И действительно, изнутри слышался самый невероятный шум: безпрестанный рев и чихание, а время от времени страшный грохот, как от разбиваемого блюда или горшка.
— В таком случае, скажите пожалуйста, — сказала Алиса, — как мне туда войти?
— В стучаньи был бы еще кое-какой смысл, — сказал лакей, не слушая ее, — если бы нас разделяла дверь. Например, будь ты внутри, ты могла бы постучать, и я мог бы тебя выпустить.
Все это время он продолжал пялить глаза в небо, и это показалось Алисе страшно невежливым.
— Впрочем, может быть, он не может иначе, — подумала она. — Его глаза почти на самой верхушке головы. Но во всяком случае он мог бы отвечать на вопросы.
— Как мне войти туда? — повторила она вслух.
— Я буду сидеть здесь, — заметил лакей, — вплоть до завтра…
В эту минуту дверь домика открылась и громадная тарелка, брошенная изнутри, вылетела оттуда — прямо в голову лакею. Она задела его по носу и разбилась в куски об одно из деревьев.
— … или до послезавтра, может быть, — продолжал лакей тем же голосом, как будто ничего не случилось.
— Как мне войти в дом? — снова спросила Алиса, еще громче.
— Полагается ли тебе вообще входить в дом? — сказал лакей. — Это первый вопрос, видишь-ли.
В этом не было никакого сомнения. Но Алисе не понравилось, что ей это сказали.
— Прямо ужасно, — пробормотала она про себя, — до какой степени все эти существа любят противоречить. Можно с ума сойти от этого!
Лакей воспользовался удобным случаем и повторил свое замечание с некоторыми вариациями.
— Я останусь сидеть здесь, — начал он, — дни за днями, недели за неделями…
— Но что я буду делать? — спросила Алиса.
— Все, что тебе нравится! — возразил лакей и начал свистеть.
— С ним совершенно бесполезно разговаривать! — сказала Алиса с отчаяньем. — Он полнейший идиот!
И она толкнула дверь и вошла.
Дверь открывалась прямо в большую кухню, полную дыма снизу доверху. На трехногом табурете посредине кухни сидела
Герцогиня и нянчила грудного младенца. Кухарка возилась у очага, мешая суп в громадном котле.
— В этом супе, во всяком случае, слишком много перцу, — подумала Алиса, беспрестанно чихая.
Его было слишком много и в воздухе. Даже Герцогиня то и дело чихала. Что касается младенца, то он чихал и орал, орал и чихал, попеременно, без передышки. Не чихали только — сама кухарка и огромный кот, который сидел у печки, улыбаясь до ушей.
— Скажите, пожалуйста, — немного робко сказала Алиса, так как не была уверена, должны-ли благовоспитанные девочки начинать разговор первыми, — почему ваш кот так улыбается?
— Это сибирский кот, — сказала Герцогиня, — вот почему.
— Свинья!
Последнее слово Герцогиня выкрикнула с такой силой, что Алиса даже подскочила, но увидев, что оно относилось к младенцу, а не к ней, она набралась храбрости и начала опять:
— Я не знала, что сибирские коты всегда улыбаются. Собственно говоря, я не знала, что коты вообще умеют улыбаться.
— Они все умеют, — сказала Герцогиня. — А большинство и улыбаются.
— Я не знала ни одного, который бы улыбался, — сказала Алиса очень вежливо, польщенная, что завязался настоящий разговор.
— Ты очень мало знаешь, — отрезала Герцогиня. — Это факт.
Тон этого замечания был не по душе Алисе, и она решила переменить тему. Пока она выбирала, на чем бы остановиться, кухарка сняла котел с супом с огня, и в ту же минуту стала бросать в Герцогиню и младенца все предметы, которые оказывались под рукой.
Сначала полетела кочерга, потом дождь сковородок, тарелок и блюд.
Герцогиня не обращала на них ни малейшего внимания, даже когда они попадали в нее; а младенец все равно так орал раньше, что было трудно понять, больно ему или нет.
— Пожалуйста, следите за тем, что вы делаете! — вскричала Алиса, подпрыгивая в паническом страхе. — Ах! Конец его маленькому носику!
(Потому что в этот момент громадная сковорода пролетела так близко от носа младенца, что, казалось, должна была снести его до основания).
— Если бы каждый занимался собственным делом, — хрипло проворчала Герцогиня, — мир вертелся бы гораздо скорее, чем теперь.
— Это вовсе не было бы к лучшему! вставила Алиса, довольная случаем проявить свои познания. — Подумайте только, что стало бы с днями и ночами! Видите ли, земля делает полный оборот вокруг своей оси в двадцать четыре часа…
— Если она не сделает сейчас же полного оборота вокруг своей оси, — сказала Герцогиня, — отрубить ей голову!
Алиса испуганно взглянула на кухарку, чтобы убедиться, не примется ли та за выполнение приказания. Но кухарка озабоченно мешала свой суп и, казалось, ничего и никого не слышала.
Так что Алиса продолжала:
— В двадцать четыре часа… кажется. Или, может быть, в двенадцать? Я…
— Не надоедай мне с этим! — сказала Герцогиня. — Я никогда не выносила цифр.
И она снова стала няньчить младенца, напевая что-то вроде колыбельной песни и встряхивая его изо всей силы после каждой строки:
Спи, младенец мой противный,
Баюшки-баю,
Я тебя лозой крапивной
Больно изобью.
Гав! Гав! Гав! —
Во время второго куплета этой странной колыбельной песни Герцогиня швыряла младенца вверх и вниз с таким ожесточением, что Алиса едва могла разобрать слова:
После выкину за дверцу,
Спит он иль не спит —
Раз он любит много перцу,
Пусть себе вопит.
Гав! Гав! Гав!
— Вот! Ты можешь поняньчиться с ним немного, если хочешь, — сказала Герцогиня Алисе, швыряя в нее при этих словах младенцем. — Мне нужно пойти и принарядиться. Я приглашена на партию в крокет к Королеве.
И она поспешно вышла из комнаты. Кухарка бросила ей вдогонку сковороду, но на самую чуточку промахнулась.
Алиса с трудом поймала младенца, потому что он был очень странного сложения и растопыривал ручки и ножки во всех направлениях, «совсем, как морская звезда», решила Алиса.
Несчастное существо хрипело, как паровоз, и то сгибалось, то разгибалось, так что первое время Алиса с большим трудом удерживала его на руках. Наконец, когда она изловчилась и нашла способ держать его (способ был очень простой: сжать его в комок, так, чтобы левое ухо и правая ножка соприкасались), она поспешила с ним на свежий воздух.
— Если я не унесу ребенка с собой, — подумала Алиса, — они наверное уморят его в два дня. Разве не преступление оставлять его здесь?
Последние слова она произнесла вслух и маленькое существо захрюкало в ответ (оно уже перестало чихать к этому времени).
— Не хрюкай! — сказала Алиса. — Маленькие дети не должны хрюкать.
Младенец захрюкал сильнее, и Алиса заглянула ему в лицо, чтобы узнать, что с ним такое. Не могло быть никакого сомнения: младенец был до такой степени курнос, что его нос больше походил на пятачек, да и глаза его были черезчур узки. Вообще, он очень не понравился Алисе.
— Но может быть, это он так плачет, — подумала Алиса и еще раз заглянула ему в глаза, чтобы выяснить, нет ли в них слез.
Нет, слез не было и признака!
— Если ты собираешься превратиться в поросенка, душечка, — серьезно сказала Алиса, — я тебя брошу. Имей это в виду.
Бедное маленькое существо снова заплакало (или захрюкало — трудно было определить, что именно) и некоторое время Алиса шла молча.
Но только она ударилась в размышления: — Ну-с, а что я стану с ним делать, когда попаду домой?", как младенец опять захрюкал--на этот раз настолько громко и явственно, что Алиса заглянула ему в лицо уже с тревогой.
Теперь можно было сказать безошибочно: он превратился в самого обыкновенного поросенка и тащить его на руках дальше было нелеио.
Алиса спустила маленькое существо с рук и увидела с большим облегчением, как оно затрусило но направлению к лесу.
— Если бы оно выросло, — подумала Алиса, — оно превратилось бы в ужасно безобразного ребенка; но сейчас это — прехорошенькая чушка!
Она стала перебирать в уме знакомых, детей, из которых могли бы выйти очень недурные поросята, — "если бы только знать способ превращения — как вдруг вздрогнула от неожиданности, увидав сидящего на ветке в нескольких аршинах от нее Сибирского Кота.
Кот по обыкновению широко улыбался. Он имел очень добродушный вид, как казалось Алисе. Однако у него были настолько длинные когти и многочисленные зубы, так-что Алиса решила быть с ним почтительнее.
— Сибирский Котик! — начала она довольно робко, так как не была уверена, что такое обращение ему понравится.
Но улыбка у кота стала еще шире.
— Стой! — подумала Алиса, — пока что, он доволен.
И она продолжала:
— Скажите, мне пожалуйста, в какую сторону мне итти отсюда?
— Это зависит прежде всего от того, куда ты хочешь попасть, — сказал Кот.
— Мне все равно, куда… — начала Алиса.
— Тогда все равно, в какую сторону ты ни пойдешь, — сказал Кот.
— …Лишь бы я попала куда-нибудь, — добавила Алиса в виде пояснения.
— О, куда-нибудь ты наверное попадешь, — сказал Кот, — если пробудешь в пути достаточное время.
Алиса почувствовала, что с этим трудно спорить, и изменила вопросы:
— Какого сорта народ живет здесь по соседству?
— В этом направлении, — сказал Кот, махнув правой лапой, — живет Шляпочник. А в том (он махнул левой) Заяц. Посети, кого хочешь: они оба сумасшедшие.
— Но я вообще не хочу быть среди сумасшедших! — заметила Алиса.
— С этим ничего не поделаешь, — сказал Кот. — Мы все здесь сумасшедшие. Я сумасшедший. Ты сумасшедшая.
— Откуда вы знаете, что я сумасшедшая? — спросила Алиса.
— Ты должна быть сумасшедшей, — сказал Кот, — иначе ты не пришла бы сюда.
Алиса не считала это доказанным. Однако, она продолжала:
— А почему вы знаете, что вы сумасшедший?
— Начать с того, — сказал Кот, — что собака, не сумасшедшая. Ты согласна?
— Допустим, — сказала Алиса.
— Ну-с, так вот, — продолжал Кот, — собака, сидишь ли, рычит, когда сердится, и виляет хвостом, когда довольна. Я же рычу, когда доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Следовательно, я сумасшедший.
— Я называю это мяуканьем, а не рычаньем, — сказала Алиса.
— А это уж твое дело, — сказал Кот. — Ты играешь в крокет с Королевой сегодня?
— Мне очень хотелось бы, — призналась Алиса, — но я еще не получила приглашения.
— Там увидимся, — сказал Кот, и исчез.
Алиса не очень удивилась его исчезновению. Она постепенно привыкла к тому, что кругом случались необыкновенные вещи. Пока она смотрела на то место, откуда Кот исчез, он так-же внезапно появился снова.
— Кстати, что стало с младенцем? сказал он. — Я чуть не позабыл спросить.
— Он превратился в чушку, — сказала Алиса совершенно спокойно — как будто кот вернулся самым естественным образом.
— Я так и думал, — сказал Кот и снова исчез.
Алиса подождала немного, не появится ли он снова; но он не появился и минуту-другую спустя она зашагала в том. направлении, где по словам Кота, жил Заяц.
— Шляпочников я видала и раньше, — рассудила она, — Заяц будет гораздо интереснее. Притом, может быть, его помешательство тихое, а не буйное.
Говоря это, она машинально взглянула вверх и — снова увидела Кота, сидящего на ветке.
— Ты сказала: «в чушку» или «в пушку?» спросил он.
— Я сказала: «в чушку», — ответила Алиса, — и я очень хотела бы, чтобы вы не появлялись и не исчезали так внезапно — у меня от этого голова кружится.
— Есть! сказал Кот — и на этот раз он стал исчезать медленно, начиная с конца хвоста и кончая улыбкой, так что некоторое время Кота уже не было, а улыбка все еще оставалась.
— Ну, я часто видела кота без улыбки, — подумала Алиса, — но — улыбку без кота! Это самое любопытное из всего, что мне приходилось видеть!
Алиса снова пустилась в путь и очень скоро на опушке показался дом: она решила, что это и есть дом Зайца, потому что трубы имели форму длинных ушей, а крыша была опушена мехом. Дом был так велик, что прежде, чем подойти, она откусила самую чуточку от левого куска мухомора (она все еще держала их в карманах: правый в правом, а левый в левом) и подняла себя до аршина росту. Но даже и теперь она подходила к дому не без опаски, рассуждая:
— А что, если он все таки буйно-помешаный? Лучше бы я уж выбрала Шляпочника!
ГЛАВА VII.
За чашкой чая.
править
Под деревом перед домом стоял накрытый стол, а за ним распивая чай, сидели Заяц и Шляпочник.
Животное из породы грызунов, известное под именем Сони, сидело между ними и крепко спало — так что Заяц и Шляпочник пользовались им. как диванной подушкой: положили на Соню локти и разговаривали поверх ее головы.
— Очень неудобно для бедной Сони, — подумала Алиса, — но раз она спит, ей, вероятно, все равно.
Стол был очень велик, но все трое теснились на одном конце его.
— Нет места! Нет места! закричали они, увидав подходившую Алису.
— Места более, чем достаточно! сказала Алиса с возмущением и опустилась в широкое кресло.
— Не угодно ли вина? предложил Заяц ободряющим тоном.
Алиса осмотрела весь стол, но там был только чай.
— Я не вижу, где вино, — сказала она.
— Его и нет, — сказал Заяц.
— В таком случае очень не учтиво предлагать Noго! — сказала Алиса сердито.
Было столь же неучтиво с твоей стороны садиться за стол без приглашения! — возразил Заяц.
— Я не знала, что это ваш стол, — сказала Алиса. — Он накрыт на гораздо большее число лиц.
— Тебе нужно подстричься, — сказал Шляпочник.
Он уже некоторое время с большим любопытством разглядывал Алису, и это были его первые слова.
— Научитесь не говорить личностей! сказала с некоторой суровостью Алиса. — Это очень невежливо.
Шляпочник широко раскрыл глаза, услышав это. Но вот все, что он сказал:
— Что общего между вороной и письменным столом?
— Ага, теперь начнется потеха! подумала Алиса. — Я очень рада, что они стали загадывать загадки. Мне кажется, я это разгадаю! добавила она вслух.
— Ты думаешь, что знаешь ответ? спросил Заяц.
— Вот именно, — сказала Алиса.
— Тогда говори, что думаешь, — закончил Заяц.
— Я это и делаю, — поспешно сказала Алиса, — по крайней мере… я думаю, что говорю — а это одно и то-же, знаете!
— Совершенно не одно и то-же! воскликну! Шляпочник. — Может быть, ты скажешь еще, «я вижу то, что ем», и «я ем то, что вижу» — тоже одно и то-же?
— Может быть, ты скажешь, еще, — добавил Заяц, — что: «я люблю все, что имею» и: «я имею все, что люблю» — тоже одно и то-же?
— Может быть, ты скажешь еще, — продолжила Соня, которая, новидимому, говорила во сне, — что: «я дышу, пока сплю» и «я сплю, пока дышу» — тоже одно и то-же?
— Это и есть одно и то-же — для тебя! сказал Шляпочник, — и на этом разговор оборвался.
Компания сидела несколько минут в молчании, и Алиса перебирала в уме все, что могла найти общего между воронами и письменными столами — но такого оказывалось очень немного.
Шляпочник первый прервал молчание.
— Какое число сегодня? спросил он, обращаясь к Алисе. При этом он вынул из кармана часы и стал с беспокойством их рассматривать, то и дело встряхивая и затем прикладывая к уху.
Алиса подумала немного и сказала:
— Четвертое.
— На два дня отстали! вздохнул Шляпочник. — Я говорил тебе, что сливочное масло не годится для механизма! добавил он, сердито глядя на Зайца.
— Масло было лучшего сорта, — виновато возразил Заяц.
— Но, очевидно, вместе с ним попали и крошки, — проворчал Шляпочник. — Не нужно было вмазывать его хлебным ножом.
Заяц взял часы и мрачно осмотрел их; затем обмакнул их в чашку с чаем и снова осмотрел; но не мог придумать ничего лучшего, как повторить еще раз:
— Масло было лучшего сорта, знаешь ли.
Алиса не без любопытства смотрела через его плечо на часы.
— Что за смешные часы! заметила она, — Они показывают число месяца и не показывают, который час.
— А зачем? пробормотал Шляпочник. — Разве твои часы показывают, который год?
— Конечно, нет! с готовностью ответила Алиса. — Но это потому, что им приходится очень долго идти в течение одного и того-же года.
— То же самое и с моими, — сказал Шляпочник.
Алиса совсем растерялась. Ответ Шляпочника как будто не имел никакого смысла и, однако, он звучал по-русски.
— Я вас не совсем понимаю, — сказала она чрезвычайно вежливо.
— Сопя опять спит! — заметил Шляпочник и вылил немного горячего чая из чашки ей на нос.
Соня нетерпеливо тряхнула головой и произнесла, не раскрывая глаз:
— Разумеется, разумеется… Именно это я и собиралась сказать!
— Ты уже разгадала загадку? спросил Шляпочник, снова обращаясь к Алисе.
— Нет, я сдаюсь, — ответила Алиса. — А какой ответ?
— Не имею ни малейшего представления! сказал Шляпочник.
— Равно, как и я, — сказал Заяц.
Алиса только вздохнула,
— Мне кажется, вы могли бы употреблять время на что нибудь лучшее, — сказала она, — чем допускать, чтобы оно изводилось на загадки, у которых нет разгадок.
— Еслиб ты знала Время так же хорошо, как я, — сказал Шляпочник, — ты не толковала бы, что «оно» изводится. Время — «он».
— Я вас не понимаю! сказала Алиса.
— Еще бы ты понимала! воскликнул Шляпочник, презрительно вскидывая голов у, — Смею сказать, ты ни разу не разговаривала со Временем!
— Возможно, что нет, — сдержанно возразила Алиса, — но зато меня учили отбивать время во время занятий музыкой.
— Ага, это все объясняет! сказал Шляпочник, — Он ни за что не позволит, чтобы его отбивали, как котлету. А вот если бы ты была с ним в хороших отношениях, он сделал бы с часами все, что тебе угодно. Предположи, например, что сейчас девять часов утра, время садиться за книжки — ты только намекнешь ему, и раз: часы показывают половину второго! Время обедать!
— Ах, если бы это было так! прошептал Заяц.
— Это было бы великолепно, конечно, — произнесла Алиса в раздумьи, — но в таком случае — у меня не было бы аппетита.
— Сначала, может быть, нет, — сказал Шляпочник, — но ты бы могла держаться на половине второго до тех пор, пока не проголодаешься!
— Вы сами, должно быть, таким образом и устраиваетесь? спросила Алиса.
Шляпочник печально покачал головой.
— Только не я! отвечал он. — Мы поссорились в прошлом марте (как раз перед тем, как ему сбеситься! добавил он, показывая ложкой на Зайца). Это было на гала — концерте Королевы и я должен был петь:
Чижик-пыжик, где ты был?
На лугу гусей ловил!
Ты, может быть, знаешь эту песню?
— Я слыхала что-то похожее! сказала Алиса.
— Она поется дальше, — продолжал Шляпочник, — таким образом:
Сцапал гуся, сцапал двух,
Обкарнал перо и пух…
Но тут Соня снова встряхнулась и начала тянуть во сне: «Чижик-пыжик — чижик-пыжик…» и продолжала это до тех пор, пока те двое не ущипнули ее.
— Ну-с, едва я кончил первый куплет, — сказал Шляпочник, — как Королева вскочила и завопила: — «Он убивает время! Отрубить ему голову!»
— Какая дикая жестокость! воскликнула Алиса.
— И с тех самых пор, — продолжал печально Шляпочник, — Время не хочет вовсе считаться со мною. У меня всегда шесть часов вечера.
Яркая мысль промелькнула в голове Алисы.
— Поэтому то у вас стол всегда накрыт для чая? спросила она.
— Именно, — подтвердил Шляпочник, вздыхая, — у нас вечно время пить чай и мы не успеваем в промежутках мыть посуду.
— Значит, вы все время передвигаетесь? догадалась Алиса.
— Совершенно верно, — сказал Шляпочник, — по мере того, как пачкается посуда.
— Ну, а когда вы снова приходите к началу? рискнула спросить Алиса,
— Что, если мы переменим тему? перебил зевая Заяц. — От этой я уже устал. Подаю голос за то, чтобы барышня рассказала нам что нибудь.
— Боюсь, что ничего не знаю! поспешно сказала Алиса, немного встревоженная таким предложением.
— Тогда пусть расскажет Соня! вскричали оба — Заяц и Шляпочник. —Вставай, Соня!
И они ущипнули ее сразу с двух сторон.
Соня медленно раскрыла глаза.
— Я не спала, — заявила она пискливым голосом. — Я слышала каждое слово из того, что вы говорили.
— Расскажи нам что-нибудь! сказал Заяц.
— Да, пожалуйста, расскажите! умоляюще поддержала Алиса.
— И поживее рассказывай! добавил Шляпочник. — Не то ты заснешь прежде, чем успеешь кончить.
— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — с большой поспешностью начала Соня, — жили были три сестры: Саня, Маня и Таня. Они жили на дне колодца…
— Нем они там питались? спросила Алиса, которая всегда очень живо интересовалась вопросами еды и питья.
— Патокой, — сказала Соня, подумав с минуту.
— Этого не могло быть, знаете, — мягко возразила Алиса, — они бы заболели.
Так и случилось, — сказала Соня. — Они заболели.
Алиса попробовала представить себе, на что должен был походить такой необычайный род жизни, но только запуталась и, наконец, сказала:
— Но почему они жили на дне колодца?
— Ты напрасно не выпила больше вина! сказал Алисе Заяц совершенно серьезно.
— Я еще не пила ничего, — обиженно возразила, Алиса. — Так что никак не могла бы выпить больше!
— Ты хочешь сказать, что никак не могла бы выпить меньше, — сказал Шляпочник. — Легко выпить больше, чем ничего.
— Никто не спрашивал вашего мнения! сказала Алиса.
— Ага! Кто теперь говорит личности? спросил с торжеством Шляпочник.
Алиса не знала, что ответить на это. Поэтому она взяла чашку чаю, хлеба с маслом, а затем повернулась к Соне и повторила вопрос:
— Почему они жили на дне колодца?
Соня опять подумала несколько минут и затем сказала:
— Это был паточный колодец.
— Таких колодцев не бывает! начала было в сердцах Алиса, но Шляпочник и Заяц стали шикать, а Соня мрачно заметила:
— Раз ты не умеешь себя держать, можешь закончить рассказ сама.
— Нет, пожалуйста, продолжайте! очень униженно попросила Алиса. — Я больше не буду перебивать вас. Я охотно допускаю, что один такой колодец существовал.
— Один… скажите на милость! с негодованием сказала Соня. Однако, она согласилась продолжать рассказ. — Итак эти три сестры целыми днями топили…
— Что они топили? спросила Алиса, совсем забыв о своем обещании.
— Печку, — сказала Соня.
— Мне нужна чистая чашка, — перебил Шляпочник. — Передвинемся на одно место.
Говоря так, он пересел; за ним пересела Соня; на ее место пересел Заяц, а Алиса с большой неохотой заняла место последнего.
Шляпочник был единственным, выгадавшим от этой перемены. Что-же касается Алисы, то она значительно прогадала, так-как Заяц перед тем, как пересесть, опрокинул молочник.
Алиса не хотела еще раз обидеть Соню, поэтому она начала о большой осторожностью:
— Я не совсем понимаю… Чем они могли топить печку, раз жили на дне колодца?
— Дровами, — сказал Шляпочник. — Они привязывали дрова к печке, подносили к колодцу и топили ее. Дрова то ведь тяжелые… а, глупыш?
— Но ведь колодец был полон патоки? обратилась Алиса к Соне, не удостаивая вниманием Шляпочника,
— Конечно, — сказала Соня. — Еслибы он был пуст, в нем нельзя было-бы ничего топить.
Этот ответ до такой степени запутал бедную Алису, что она несколько времени слушала рассказ, не перебивая.
— Они топили печку каждый день, — продолжала Соня, зевая и протирая глаза, потому что с трудом боролась с дремотой, — с помощью всего, что начинается с буквы «Д»…
— Почему с «Д?» спросила Алиса.
— Почему нет? сказал Заяц.
Алиса молчала. Соня успела закрыть глаза и погрузилась в дремоту, по когда Шляпочник ее ущипнул, она пробудилась, вскрикнув от неожиданности, и продолжала:
— …что начинается с буквы «Д», как, например: дрова, доброта, долото, деньги, достаточность.., Ты слыхала когда нибудь, чтобы топили печку «достаточностью?»
— Раз вы меня спрашиваете об этом, — начала Алиса, — я не думаю…
— Тогда ты не должна говорить! сказал Шляпочник.
Этой грубости Алиса уж никак не могла перенести. Она поднялась с места в страшном отвращении и пошла прочь. Соня в ту-же минуту заснула, а двое других не обратили ни малейшего внимания на ее уход, хотя она раз или два оборачивалась в надежде, что они ее окликнут. Последнее, что она видела, было, как Шляпочник и Заяц пытались засунуть Соню в чайник.
— По крайней мере сюда-то я уж никогда не вернусь говорила себе Алиса, пробираясь через лес. — Более глупого чаепития я еще не видала ни разу в жизни!
Говоря так, она вдруг заметила, что в одном из деревьев была дверца, ведущая внутрь его.
— Это любопытно! подумала она, — Впрочем, сегодня все любопытно! Мне кажется, я смело могу войти.
И она вошла.
Алиса снова очутилась в большом зале, где стоял стеклянный столик,
— На этот раз я устроюсь лучше! сказала она себе и начала с того, что взяла золотой ключик и отомкнула дверь, ведшую в сад. Затем она принялась грызть кусочки мухомора (она все еще держала их в карманах), пока не достигла вершков шести роста, Затем она прошла через дверцу — и очутилась, наконец, в очаровательном саду с яркими цветочными клумбами и фонтанами, дышущими прохладой!
ГЛАВА VIII.
Крокет у Королевы.
править
У самого входа в сад стоял большой куст роз. Розы, на нем росшие, были белого цвета, но вокруг куста возились три садовника, спешно перекрашивавшие их в красный.
Алиса сочла это очень странным и подошла ближе, чтобы последить за ними. В тот момент, когда она подходила, она слышала, как один из них сказал:
— Смотри ты, Пятерка! Не брызгай так на меня краской!
— Я ничего не могу поделать! сказал Пятерка угрюмо. Семерка толкнул меня под локоть.
Но в ответ на это Семерка поднял: голову и сказал:
— Правильно, Пятерка! Всегда вали с больной головы на здоровую!
— Ты бы уж лучше молчал! заявил Пятерка. — Всего лишь вчера я сам слышал, как Королева сказала, что ты заслуживаешь, чтобы тебе отрубили голову.
— За что? сказал тот, что заговорил первым.
— Это тебя не касается, Двойка! заявил Семерка.
— Нет, это его касается, — сказал Пятерка. — И я скажу ему: за то, что он принес повару тюльпанные корешки вместо луку.
Семерка бросил на землю кисть и начал было:
— Если кто-нибудь когда-нибудь на этом свете лгал…
Как вдруг его взгляд упал на наблюдавшую за ними Алису!
Он быстро осекся, двое других тоже оглянулись и вся троица низко поклонилась.
Не будете ли вы добры сказать мне, сказала Алиса не без робости, — почему вы перекрашиваете эти розы?
Пятерка и Семерка ничего не ответили и только поглядывали на Двойку. Последний начал очень тихо:
— Видите ли, барышня, дело в том, что здесь должен быть куст красных роз, а мы по ошибке посадили белый — и если-бы Королева это заметила, нам бы всем трем отрубили головы. Вот, барышня, мы и стараемся изо всех сил, прежде чем она придет…
В эту минуту Пятерка, который с тревогой глядел вглубь сада, закричал:
— Королева! Королева!
И все три садовника моментально повалились на землю, лицами вниз. Послышался шум множества приближавшихся шагов, и Алиса повернулась, желая поскорее увидеть Королеву.
Сначала шло десять солдат с пиками; они были той же формы, что и садовники, четырехугольные и плоские, с руками и ногами по бокам. Затем шло десять придворных — эти имели в руках бубны и шли попарно, как и солдаты. За ними шли королевские дети — их тоже было десять, и милые крошки резвились, прыгая парами, рука об руку; их одежда была украшена красными узорами, в форме сердец. Затем шли гости — по большей части Короли и Дамы, и среди них Алиса узнала Белого Кролика. Он что-то быстро и нервно говорил, улыбаясь всему, что слышал, и прошел мимо, даже не заметив ее. Затем шел Валет, несший королевскую корону на подушке из ярко-пунцового бархата. И, наконец, замыкая грандиозное шествие, — сам Король Червей, под руку с Королевой.
Алисе пришло в голову, что, может быть, ей полагается плюхнуться лицом в землю, как это сделали все три садовника — но, с другой стороны, она ни разу не слышала о таком способе встречать процессии.
— Кроме того, какой смысл в процессии, — сказала она себе, — если люди должны тыкаться лицами в землю и ничего не видеть?
Поэтому она осталась стоять и ждать.
Когда процессия поровнялась с Алисой, все остановились и начали на нее смотреть, а Королева сказала сурово:
— Кто это?
Она обратилась к Валету Червей, но он только поклонился и стал бессмысленно улыбаться.
— Идиот! — сказала Королева, нетерпеливо тряхнув головой, и, обратившись к Алисе, спросила: — Как твое имя, дитя?
— Мое имя — Алиса, если это будет угодно вашему величеству! — очень учтиво ответила Алиса, но про себя добавила: — Чего там! В конце концов, они только колода карт. Мне нечего их бояться.
— А кто — эти? — сказала Королева, указывая на трех садовников, распростертых на земле.
Так как они лежали лицами вниз, а оборотная сторона их была та же, что и у всех карт этой колоды, Королева никак не могла разобрать, были ли то садовники, или солдаты, или придворные, или наконец, трое из ее собственных детей.
— Откуда я могу знать? — ответила Алиса, удивляясь своему мужеству. — Это никак не мое дело!
Королева побагровела от ярости и, поглядев на нее взглядом разъяренной тигрицы, завопила:
— Отрубить ей голову! Отрубить ей…
— Чепуха! — сказала Алиса очень громко и решительно — и тем заставила Королеву смолкнуть.
Король взял Королеву за руку и робко сказал:
— Подумай, дорогая! Она еще ребенок,
Королева сердито отвернулась от него и сказала Валету:
— Переверни их!
Валет очень осторожно, носком ноги, перевернул садовников.
— Встать! — приказала Королева звонким, визгливым голосом, и все три садовника, вскочив в одно мгновение на ноги, стали отвешивать поклоны Королю, Королеве, их детям и всем остальным.
— Перестаньте! — взвизгнула Королева. — У меня голова начинает кружиться.
И, указывая на розовый куст, добавила:
— Что вы с ним делали?
— Если это будет угодно вашему величеству, — сказал Двойка очень униженно, опускаясь при этом на одно колено, — мы пытались…
— Вижу! — перебила Королева, которая тем временем осматривала розы. — Отрубить им головы!
И процессия двинулась дальше, оставив трех солдат, которым предстояло совершить казнь над злосчастными садовниками. Последние бросились за защитой к Алисе.
— Вам не отрубят голов! — сказала Алиса и посадила их в большой цветочный горшок, стоявший вблизи. Солдаты побродили вокруг несколько минут, ища их, а затем спокойно присоединились к процессии.
— Отрубили им головы? — крикнула Королева.
— Их головы исчезли, если это угодно вашему величеству! — браво гаркнули в ответ солдаты.
— Правильно! — прокричала Королева. — Ты умеешь играть в крокет?
Солдаты молчали и глядели на Алису, так как вопрос, очевидно, был обращен к ней.
— Да! — закричала Алиса.
— Так идем! — заорала Королева, и Алиса присоединилась к процессии, страшно недоумевая, что будет дальше.
— Нынче очень… очень хорошая погода! — раздался робкий голос подле нее.
Рядом с ней шагал Белый Кролик, встревоженно заглядывавший ей в лицо.
— Очень! — сказала Алиса, — Где Герцогиня?
— Тсс! — чуть слышно и поспешно прошипел Кролик. Он оглянулся через плечо, а затем встал на цыпочки, приблизил губы к ее уху и прошептал: — Она приговорена к смерти!
— Что за причина? — спросила Алиса.
— Вы изволили сказать: «Что за жалость?» — переспросил Кролик.
— Ничего подобного! — сказала Алиса, — Я совсем не жалею ее. Я спросила, что за причина?
— Она дала по уху Королеве… — начал было Кролик, но при этом из горла Алисы вырвался невольный смех.
— Тсс! Перестаньте! — испуганно зашептал Кролик. — Вас услышит Королева. Видите ли, она опоздала и Королева сказала…
— Все по местам! — заорала Королева громовым голосом, и все разбежались в разные стороны, кувыркаясь друг через друга.
Через несколько минут они разместились, и игра началась.
Алиса еще ни разу в жизни не видала такой странной крокетной площадки. Вся она была изрыта бороздами и канавами. Шарами служили живые ежи. Молотками были фламинго. Солдаты же, встав на четвереньки и выгнув спины дугой, изображали ворота.
Главная трудность, с которой Алиса столкнулась на первых же порах, заключалась в том, чтобы справиться с фламинго.
Ей удалось зажать его довольно удобно под мышкой, причем длинные ноги нелепой птицы свисали вниз. Но каждый раз, когда она вытягивала его шею в прямую линию и собиралась нанести удар по ежу, фламинго обязательно изгибал шею кольцом и заглядывал ей в лицо с таким забавным недоумением, что она не могла удержаться от смеха. А когда она снова выпрямляла ему шею и собиралась начать заново, оказывалось, что еж спрятал иглы и готовится задать стрекача.
К тому же, в какую бы сторону ни собиралась она сделать удар, в намеченном направлении непременно оказывалась — либо канава, либо борозда. А так как солдаты, изображавшие ворота, все время снимались с места и разгуливали по площадке, Алиса вскоре должна была убедиться, что такой крокет чрезвычайно трудная игра.
Все игроки играли одновременно, не соблюдая очереди, ссорясь все время и отбивая друг у друга ежей. И очень скоро Королева пришла в такую ярость, что кричала направо и налево: — «Отрубите ему голову!» или: — «Отрубите ей голову!» не реже раза в минуту.
Алиса начала понемногу тревожиться. Собственно говоря, до сих пор у ней не было серьезного столкновения с Королевой, но она знала, что это может произойти каждую минуту.
— А в таком случае, — подумала она, — что станет со мной? Здесь страшно любят отрубать людям головы — удивительно даже, что столько еще осталось в живых!
Алиса стала осматриваться, чтобы выяснить, не удастся ли ей как-нибудь незаметно улизнуть, как вдруг обнаружила в воздухе какое-то странное явление.
Сначала Алиса очень растерялась, но, понаблюдав одну-две минуты, сообразила, что перед ней — улыбка, и сказала себе:
— Это появляется Сибирский Кот. Теперь, по крайней мере, будет с кем разговаривать!
— Ну, как идут дела? — спросил Кот, как только в воздухе обрисовался рот и он смог начать разговор.
Алиса подождала, пока появились глаза, и кивнула головой.
— Нет никакого смысла отвечать, — подумала она, — пока не появились уши или хотя-бы одно из них.
Через минуту обрисовалась вся голова, и тогда Алиса спустила с рук фламинго и начала излагать свой взгляд на такой крокет, радуясь, что ее есть кому слушать. Кот, повидимому, решил, что с Алисы достаточно и части его, и дальше головы появляться не стал.
— По моему, они играют несовсем честно, — начала Алиса тоном жалобы, — и они так ссорятся и шумят, что даже собственных мыслей не слышно, и у них вообще нет никаких правил игры, а если они и есть, то никто с ними не считается, — и вы представить себе не можете, какая путаница оттого, что все живое! Например, вон идут те ворота, через которые мне сейчас надо бы пройти, а когда я хотела скрокировать ежа Королевы, он поднялся и убежал при виде моего ежа…
— Как тебе нравится Королева? — спросил Кот.
— Не очень, — созналась Алиса, — она слишком уж…
В эту минуту Алиса заметила, что Королева стоит в рядом с ней и прислушивается, и закончила:
— …Близка к выигрышу, так что нет никакого смысла кончать партию!
Королева улыбнулась и прошла дальше.
— С кем ты беседуешь? — спросил Король, подходя к Алисе и с любопытством разглядывая голову Кота.
— Это один из моих друзей, Сибирский Кот, — сказала Алиса — Позвольте мне представить его вам.
— Его вид мне совершенно не нравится! — сказал Король. — Тем не менее он может, если хочет, поцеловать мне руку.
— Что-то не хочется! — заявил Кот.
— Не дерзи! — сказал Король. — И не гляди так на меня.
При этом он постарался стать сзади Алисы.
— Кот имеет право смотреть на Короля! — сказала Алиса. — Я читала это в какой-то сказке, только не помню, в какой.
— Во всяком случае, его нужно убрать! — заявил Король очень решительно и подозвал Королеву, проходившую в тот момент мимо: — Дорогая моя! Я хотел бы, чтобы ты приказала убрать этого кота.
У Королевы был только один выход из всех затруднений — и больших, и малых.
— Отрубить ему голову! — распорядилась она, даже не оглянувшись.
— Я сам сейчас же найду палача! — сказал Король и бросился бежать.
Алиса решила, что смело может вернуться и посмотреть, как подвигается партия, но в эту минуту услыхала — визгливый от ярости голос Королевы.
Она уже видела, как трех игроков приговорили к смерти за то только, что они пропустили очередь, и бросилась искать своего ежа, потому что при всеобщей путанице никогда нельзя было установить точно свою очередь. Еж Алисы дрался с чьим-то чужим ежом, и она решила, что это великолепный случай скрокировать одного другим. Но затруднение было в том, что ее фламинго забрел в противоположный угол сада, и Алисе было видно, как он беспомощно пытается взлететь на одно из деревьев.
Когда она поймала фламинго и вернулась с ним на место, битва была кончена и оба ежа успели скрыться из виду.
— Впрочем, это не важно, — решила Алиса, — потому что все равно ворота ушли в другой конец площадки.
Тут она крепко зажала фламинго под мышкой и отправилась побеседовать еще немного со своим другом. Но когда она подошла ближе к тому месту, над которым выделялась голова Сибирского Кота, она увидала, что здесь собралась целая толпа. Между Королем, Королевой и Палачем шел оживленный спор при гробовом молчании остальных, которым, видимо, было не по себе.
В ту минуту, как появилась Алиса, все три спорщика обратились к ней за разрешением вопроса и каждый привел свои доводы. Но так как все трое говорили одновременно, она лишь с большим трудом разобрала, в чем дело.
Довод палача был таков: нельзя отрубить голову, раз нет тела, от которого ее можно было бы отрубить. Ему еще ни разу не приходилось делать ничего подобного и он не собирается начинать учиться на старости лет.
Довод Короля был краток. Раз есть голова, ее можно отрубить, и нечего молоть вздор.
Довод Королевы заключался в том, что, если ее приказ не будет выполнен сию же самую минуту, она велит отрубить головы всем окружающим до единого!
(Это-то и заставляло всех стоящих вокруг чувствовать себя неловко).
Алиса не могла придумать ничего другого, как сказать:
— Он принадлежит Герцогине: вы лучше спросите ее об этом.
— Она в тюрьме, — сказала Королева, — Доставить ее сюда! И палач помчался стрелой.
Б эту минуту голова Кота стала исчезать и к тому времени, когда палач вернулся с Герцогиней, исчезла вовсе. Король и палач дико бегали взад и вперед, ища, куда могла деться голова Кота, а все остальные вернулись к игре.
ГЛАВА IX.
История Фальшивой черепахи.
править
— Ты представить себе не можешь, как я рада видеть тебя опять, милочка! — сказала Герцогиня, нежно продевая свою руку под руку Алисы и отходя вместе с ней в сторону.
Алиса очень обрадовалась, найдя Герцогиню в таком приятном расположении духа, и решила, что ее свирепость во время их первой встречи объясняется, вероятно, только обилием перца.
— Когда я буду герцогиней, — сказала она себе (впрочем, довольно безнадежно), — я совсем не буду держать у себя на кухне перца. Суп можно прекрасно есть и без него. Может быть, вообще причиной раздражения у людей служит перец, — продолжала она, страшно радуясь тому, что нашла что-то вроде нового правила — А кислыми делает людей уксус. А горькими — горчица. А леденцы и тому подобные вещи делают детей нежными и сладкими. Я бы хотела только, чтобы все поняли это, тогда они не стали бы придираться…
За этими рассуждениями она совершенно позабыла про Герцогиню и даже вздрогнула, когда услышала ее голос над самым ухом.
— Ты о чем-то думаешь, дитя мое, и это отвлекает тебя от разговора. Я не могу сказать тебе именно сейчас, какая отсюда вытекает мораль, но как только вспомню — скажу.
— А может быть, здесь нет никакой морали, — рискнула сказать Алиса.
— Вздор, дитя мое, вздор! — возразила Герцогиня. — Мораль есть во всем, только нужно уметь ее найти.
И говоря так, она еще теснее прижалась к Алисе.
Алисе такая близость весьма не нравилась: во-первых, потому, что Герцогиня была слишком безобразна и во-вторых, потому, что она была как раз такого роста, чтобы класть подбородок ей на плечо — а подбородок у Герцогини был чрезвычайно острый. Однако, чтобы не показаться грубой, Алиса терпела это, сколько могла.
— Игра идет теперь немного лучше, — сказала она, чтобы поддержать как-нибудь разговор.
— Это верно, — подтвердила Герцогиня, — а мораль отсюда: «Чем ночь темней, тем ярче звезды».
— Звезды ярче зимою, — прошептала Алиса, не вполне уверенная в правильности своих астрономических познаний.
— Я это и говорю, — сказала Герцогиня, вдавливая подбородок еще глубже в плечо Алисы, и добавила: — А мораль отсюда: «Всяк сверчок знай свой шесток».
— Как она любит из всего выводить мораль! — подумала Алиса.
— Смею сказать, ты удивлена тем, что я не обняла тебя за талию, --сказала Герцогиня после паузы, — Дело в том. что я не уверена в миролюбии твоего фламинго. Впрочем, может быть попробовать?
— Он может укусить! — поспешно ответила Алиса, не чувствуя никакой склонности к объятиям Герцогини.
— Правильно! — сказала Герцогиня. — Фламинго и горчица — оба кусаются. А мораль отсюда: «Видна птица по полету».
— Только горчица не птица! — заметила Алиса,
— Резонно, как всегда! — сказала Герцогиня, — Как ты прекрасно разбираешься в вещах!
— Горчица, мне кажется, минерал, — сказала Алиса.
— Разумеется, минерал! — ответила Герцогиня, которая, казалось, соглашалась с чем угодно. — Здесь поблизости находятся богатейшие горчичные шахты. А мораль отсюда: «Раз делаешь шах ты, делай и мат».
— Ах, нет, я вспомнила! — вскричала Алиса, не вслушавшаяся в последние слова Герцогини. — Горчица — растение. Она не похожа на растение, но она — растение.
— Совершенно с тобой согласна, — заявила Герцогиня.
А мораль отсюда: «Будь тем, чем ты кажешься!» или, говоря проще: — "Никогда не воображай себя не тем, чем ты могла бы показаться окружающим, если бы то, чем ты была или могла бы быть, было иным, нежели то, что ты есть или кажешься в действительности «.
— Мне кажется, я поняла бы вас лучше, если бы записала то, что вы сказали, — заметила Алиса чрезвычайно учтиво. — А сейчас мне трудно уследить за тем, что вы говорите.
— Это ничто по сравнению с тем, что я могу сказать, если захочу! — скромно сказала Герцогиня.
— Пожалуйста, не затрудняйте себя еще более длинными фразами!
— Ах, не говори мне о трудностях! — сказала Герцогиня, — Я дарю тебе все, что было сказано до сих пор.
— Дешевый подарок! — подумала Алиса, — Хорошо, что такие подарки не принято делать на именины.
Но она не рискнула сказать это вслух.
— Опять задумалась? — перебила Герцогиня, делая новый нашим своим остроконечным подбородком.
— Я имею полное право думать! — резко заявила Алиса, потому-что ей это стало уже надоедать.
— Точно такое же право, — сказала Герцогиня, — как коза — летать. А мора…
Но тут к глубокому изумлению Алисы, голос Герцогини прервался на середине любимого слова и рука, обвивавшая ее талию, задрожала.
Алиса взглянула: перед ними стояла Королева, со сложенными на груди руками, мрачная, как грозовая туча,
— Прекрасный день, ваше величество! — начала было Герцогиня тихим голосом.
— Бог что: даю тебе последний шанс! — завопила Королева, топая йогой. — Или ты, или твоя голова должны исчезнуть раньше, чем я кончу говорить. Делай выбор!
Герцогиня сделала выбор и исчезла в указанный срок.
— Будем продолжать игру! — сказала Королева Алисе, — и та слишком испуганная всем происшедшим, молча последовала за пей на площадку.
Остальные гости воспользовались отсутствием Королевы и расположились на отдых в тени. Но в тот момент, как они заметили Королеву, они немедленно поспешили занять свои места — причем Королева не преминула обронить, что минута промедления будет стоить им жизни.
Все время, пока длилась игра, Королева не переставала ссориться со своими гостями и орать: „Отрубить ему голову! Отрубить ей голову!“
Те, кого она приговаривала, немедленно уводились солдатами, которым, разумеется, приходилось поступаться своими обязанностями „ворот“. Так что не прошло и получаса, как на площадке не осталось ни одних ворот, а все игроки за исключением Короля, Королевы и Алисы находились в заключении и под угрозой смертной казни.
Королева, наконец, успокоилась (совершенно выбившись из сил) и спросила Алису:
— Ты еще не видала Фальшивой Черепахи?
Нет! — сказала та. — Я даже не знаю, что такое Фальшивая Черепаха.
— Это то, из чего делают черепаховый суп, — сказала Королева.
— Я ни разу не видала ее и не слыхала о ней! — сказала Алиса.
— Тогда идем, — сказала Королева, — и пусть она расскажет тебе свою историю.
Когда они уходили, Алиса слышала, как Король тихо сказал всем заключенным:
— Вы прощены.
— Ну, вот, это дело! — подумала Алиса, потому что многочисленность смертных приговоров ее сильно удручала.
Вскоре они набрели на Грифона, крепко спавшего на солнце. (Если вы не знаете, что такое Грифон, поглядите на картинку, в начале этой главы).
— Вставай, ленивое животное, — сказала Королева, — и сведи молодую девицу к Фальшивой Черепахе. Пусть та расскажет ей свою историю. А мне надо вернуться, чтобы присмотреть за выполнением кое-каких приговоров…
И она ушла, оставив Алису наедине с Грифоном. Вид его был не особенно по душе Алисе, но она решила, что остаться с ним будет нисколько не, опаснее, нежели последовать за кровожадной Королевой. И она стала ждать.
Грифон сел на задние лапы и протер глаза; потом стал смотреть вслед Королеве, пока та не скрылась из виду; затем фыркнул.
— Потеха! — сказал он наполовину про себя, наполовину в сторону Алисы.
— Что — потеха? — спросила Алиса.
— Она, конечно! — сказал Грифон. — Это все ее фантазия. У нас никогда никого не казнят. Ну, идем!
— Все до единого говорят здесь: идем! — подумала Алиса, медленно следуя за Грифоном. — Мною еще никогда нигде так не командовали, как здесь… Никогда!
Пройдя небольшое расстояние, они заметили в отдалении Фальшивую Черепаху, которая сидела на камне в печальном одиночестве. С каждым шагом Алиса слышала все явственнее, как из ее груди вырываются душу раздирающие вздохи.
— Почему она в таком горе? — спросила Алиса у Грифона, и Грифон ответил почти теми же словами, что раньше:
— Это все ее фантазия! У ней нет ровно никакого горя. Идем!
Так они подошли к Фальшивой Черепахе, которая взглянула на них большими, полными слез глазами, но не сказала ни слова.
— Вот эта-вот молодая девица, — сказал Грифон, — хочет узнать твою историю.
— Я расскажу ей! — произнесла, Фальшивая Черепаха глухим, загробным голосом. — Сядьте оба и не перебивайте меня, пока я не кончу.
Они уселись и втечение нескольких минут никто не произнес ни слова. Алиса подумала:
— Не вижу, как она может когда-нибудь кончить, раз она и не собирается начинать.
Но продолжала терпеливо ждать.
— Некогда, — начала, наконец, с глубоким вздохом Фальшивая Черепаха, — я была Настоящей Черепахой.
За этими словами последовало долгое, долгое молчание, прерываемое изредка восклицаниями Грифона, похожими на „Гжкхр“! и не прекращающимися рыданиями Фальшивой Черепахи.
Алисе очень хотелось встать и сказать:
— Благодарю вас, сударыня, за ваш чрезвычайно интересный рассказ.
Но она не переставала надеяться, что у начала все-таки будет продолжение, так что сидела смирно и молчала.
— Когда мы были детьми, — продолжала, наконец, Фальшивая Черепаха уже более спокойно, хотя время от времени у нее и прорывались рыдания, — мы ходили в лучшую морскую школу, хотя ты этому не поверишь…
— Я верю! — сказала Алиса,
— Не верю! — сказала Фальшивая Черепаха.
— Придержи язык! — сказал Грифон, прежде чем Алиса успела раскрыть рот для возражения.
Фальшивая Черепаха продолжала:
— Нам дали самое — лучшее воспитание. В самом деле, мы посещали школу ежедневно…
— Я тоже ходила в школу каждый день, пока не наступили каникулы, — заявила Алиса, — Здесь нечем гордиться!
— С необязательными предметами? — спросила Фальшивая Черепаха, насторожившись.
— С необязательными, — сказала Алиса. — Нас учили французскому языку и музыке.
— А стирке? — спросила Фальшивая Черепаха.
— Конечно, нет! — воскликнула Алиса презрительно.
— В таком случае, твоя школа не была самой лучшей! — сказала Фальшивая Черепаха тоном глубокого облегчения. — В нашей программе значилось: необязательные предметы — французский, музыка и стирка — за особую плату.
— Едва ли вы очень нуждались в стирке, — заметила Алиса, — раз вы жили на дне моря.
— Я не могла позволить себе роскошь изучать необязательные предметы! — со вздохом сказала Фальшивая Черепаха. — Я проходила только обязательный курс.
— Из чего он состоял? — полюбопытствовала Алиса.
— Во-первых, нас учили чихать и пищать, — ответила Фальшивая Черепаха. — Потом четырем действиям арифметики: свержению, почитанию, уважению и дивлению.
— Я ни разу не слышала о „дивлении“, — рискнула вставить Алиса. — Что это такое?
Грифон в знак протеста даже поднял обе лапы.
— Ни разу не слышала о „дивлении?“ — воскликнул он. — А об „удивлении“ ты слыхала?
— Конечно, — сказала Алиса.
— Это то же самое, только без „у“, — сказал Грифон. — Недогадлива же ты, доложу я.
Алисе не захотелось после этого продолжать на ту же тему, и она снова обратилась к Фальшивой Черепахе.
— Чему еще вас учили?
Еще там был учитель рискованна, — ответила Фальшивая Черепаха, — он преподавал нам все три отрасли: рискование, терпение и расспрашивание масляными глазками.
— На что это было похоже? — спросила Алиса.
— Увы, я не могу показать тебе это сама! — ответила Фальшивая Черепаха. — Мои глаза потускнели от слез. А Грифона никогда не учили этому.
— Некогда было! — сказал Грифон. — Я, впрочем, ходил к учителю-классику. Это был старый Краб — очень старый.
— Мне не пришлось у него учиться! — сказала Фальшивая Черепаха с новым вздохом. — Я только слышала, что он читал историю с парты.
— Для этого не нужно быть классиком! — пренебрежительно сказала Алиса. — Нам читала историю Спарты самая обыкновенная учительница.
— С какой парты она вам ее читала? — поспешно спросил Грифон. — С первой или с последней?
— Вы меня не поняли! — кротко возразила Алиса, — Она читала ее с кафедры.
— Вот видишь! — с торжеством сказал Грифон. — Для этого действительно не нужно быть классиком. Классик должен быть возможно ближе к классу. А парта ближе к классу, чем кафедра, а?
Такая постановка вопроса снова запутала Алису, и она поспешила переменить тему.
— А стихи наизусть вы учили? — спросила Алиса.
— Еще бы, — сказала Фальшивая Черепаха. — Мы обычно начинали их учить все хором. Сначала — первый стих, потом — второй стих, потом — третий стих… Когда, бывало, все стихнут, урок считался выученным.
Такой взгляд на поэзию и ее изучение был новостью для Алисы. Она несколько минут обмозговывала его, прежде чем высказать свое мнение.
— Но в таком случае, — сказала она, — лучшим способом учить стихи было молчать с самого начала.
— Так оно и было, — сказала Фальшивая Черепаха.
— Но в таком случае… — начала снова Алиса.
— Довольно о стихах! — перебил ее весьма решительно Грифон и добавил, обратившись к Фальшивой Черепахе, — расскажи ей теперь об играх!
ГЛАВА X.
Кадриль веселых раков.
править
Фальшивая Черепаха испустила глубокий вздох и закрыла одним из плавников глаза. Она попробовала заговорить, но из ее горла вылетели только отрывистые рыдания.
— Это вроде, как если бы она подавилась! — сказал Грифон и стал трясти ее, давая ей время от времени подзатыльник.
Наконец, дар речи снова вернулся к Фальшивой Черепахе, и она начала говорить (в то время, как целые потоки слез текли по ее щекам).
— Может быть, тебе не приходилось очень долго жить на дне моря.
— Совсем не приходилось! — вставила Алиса.
— …И, может быть, ты ни разу не была представлена Раку…
— Я однажды попробовала… — начала было Алиса, но тут же осеклась и сказала: — Нет, ни разу!
— …Так что ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое Кадриль Веселых Раков.
— Вы совершенно-правы, ни малейшего! — сказала Алиса. — Что это за танец?
— Ну, — сказал Грифон, — сначала вы выстраиватесь в одну прямую линию на берегу моря…
— В две линии! — вскричала Фальшивая Черепаха. — Тюлени, черепахи, лососи и тому подобное. Потом, очистив берег от камней и раковин…
— Что обычно отнимает порядочно времени, — вставил Грифон.
— Делаете два шага вперед…
— Все прочие — за дам, раки — за кавалеров! — вставил Грифон.
— Разумеется! — подтвердила Фальшивая Черепаха. — Делаете два шага вперед, повертываетесь лицом друг к другу…
— Меняетесь раками, — подхватил Грифон, — и делаете два шага назад в том же порядке.
— Затем, — продолжала Фальшивая Черепаха, — вы швыряете в море…
— Раков! — завопил Грифон, делая прыжок в воздух.
— Так далеко, как только вы можете…
— Бросаетесь туда же и плывете за ними! — взвизгнул Грифон.
— Перевертываетесь в воде через голову! — вскричала Фальшивая Черепаха, подпрыгнув.
— Снова меняетесь раками! — проревел Грифон.
— Мчитесь снова на берег — и вот вся первая фигура! — закончила Фальшивая Черепаха, неожиданно упавшим голосом.
И оба они, только что делавшие бешеные прыжки и визжавшие от восторга, замолкли и мрачно уселись, печально глядя на Алису.
— Повидимому, это очень хорошенький танец! — сказала робко Алиса.
— Может быть, ты хочешь взглянуть, как его танцуют? — спросила Фальшивая Черепаха.
— Очень хочу! — сказала Алиса.
— Давай, попробуем первую фигуру! — сказала Фальшивая Черепаха Грифону. —Мы можем обойтись и без раков на этот раз. Кто будет петь?
— Пой ты! — сказал Грифон. — Я позабыл слова.
И вот они начали танцовать, с совершенно серьезным видом и очень важно, вокруг Алисы, время от времени наступая ей на ноги и размахивая передними лапами, чтобы не сбиться с такта.
Причем Фальшивая Черепаха заунывно и без всякого выражения подпевала:
Сказала устрица угрю:
— „Наш вкус так одинаков,
Что я горю и вам дарю
Кадриль Веселых Раков!“
Был угорь бравым молодцом
И ловко извернулся:
Не мог свернуть руки кольцом —
Так сам в кольцо свернулся.
Раз! раз! раз!
Вот так пляс!
Вправо, влево, влево, вправо
Уж забава, так забава!
Из-под ног клубами пыль —
Ай, кадриль!
Ну, кадриль!
Сказам устрица угрю
И вся зарделась ало:
— „Благодарю! Благодарю!
Мерси! Я так устала!
Мне этот танец невпервой,
Но все-ж я утомилась!“
Угрю кивнула головой
И в раковину скрылась.
Раз, раз, раз!
Вот так пляс!
Влево, вправо, вправо, влево —
В такт веселого напева!
Все на свете прах и гниль —
Но кадриль
Есть кадриль!
Был угорь очень-очень мил
И, не вдаваясь в драму,
Он тут же ловко подхватил
Себе другую даму.
Тряхнул лихою головой,
Взъерошил клубы пыли —
И вот уж с юною треской
Несется он в кадрили!
Раз, раз, раз!
Вот так пляс!
Вправо, влево, влево, вправо —
Бис и браво! Бис и браво!
Слышно на пять добрых миль:
— Ай, кадриль!
— Ну, кадриль!
— Благодарю вас, это очень, очень интересный танец, — сказала Алиса, обрадовавшись, что он, наконец, окончился. — И мне очень, очень понравилась ваша прелестная песня про угрей.
— Что касается угрей, — сказала Фальшивая Черепаха, — то они… Тебе, конечно, приходилось их видеть?
— Конечно, — сказала Алиса. — Я видела их неоднократно за обе…
Тут она спохватилась и осеклась.
— Я не знаю, где находится это „Обе“, про которое ты говоришь, — сказала Фальшивая Черепаха, — но раз ты видела угрей неоднократно, ты, конечно, знаешь, на что они похожи.
— Думаю, что знаю, — сказала Алиса. — Они свернуты кольцами и' осыпаны сухарями.
— Насчет сухарей ты ошиблась, — заметила Фальшивая Черепаха, — их все равно смыло бы в море. Но они действительно свернуты кольцами, и причина этого…
Тут Фальшивая Черепаха зевнула и закрыла глаза.
— Объясни ей причину этого, — сказала она Грифону.
— Причина в том, — сказал Грифон, — что они танцовали Кадриль Веселых Раков. Что их швырнули в море. Что им пришлось лететь очень долго. Что они свернулись для удобства кольцами. Что они так сжались, что не могли уже больше выпрямиться. Вот все.
— Спасибо! — сказала Алиса. — Это очень интересно. Я еще ни разу не слыхала ничего подобного про угрей.
— Я могу рассказать тебе про них еще, если хочешь, — сказал Грифон. — Как, но твоему, почему их никто терпеть не может?
— Мне никогда не приходило в голову справиться об этом, — сказала Алиса. — Почему же?
— Потому что они портят физиономию, — сказал Грифон с недопускающим возражения видом.
Алиса была озадачена больше, чем когда-либо.
— Портят физиономию? — повторила она в полном недоумении.
— Чрезвычайно, — сказал Грифон. — Очевидно, у тебя никогда не было угрей. Иначе ты знала бы это.
— Вообще говоря, — вставила Фальшивая Черепаха, — барышня уже многое слышала о нас, но мы ничего не слышали о барышне.
— Правильно! — вскричал Грифон. — Расскажи нам твои приключения.
— Я могла бы рассказать вам мои приключения, — неуверенно сказала Алиса, — но я могу рассказать только о том, что случилось сегодня утром. Пет никакого смысла возвращаться ко вчерашнему дню — потому что вчера я была совсем другим лицом.
— Объяснись! — сказала Фальшивая Черепаха.
— Нет! Нет! Сначала приключения! — перебил нетерпеливо Грифон. — Объяснения обычно отнимают слишком много времени.
И вот Алиса стала рассказывать им свои приключения, начиная с того момента, когда она впервые увидела Белого Кролика.
Сначала ей было несколько не по себе, потому что оба зверя подсели к ней поближе и широко раскрыли свои глаза и пасти. Но понемногу она приободрилась.
Ее слушатели хранили полное молчание до того места рассказа, где Алиса декламирует Гусеничному Червяку „Стрекозу и Муравья“, причем все слова выходят шиворот-навыворот.
Тут Фальшивая Черепаха не выдержала и сказала:
— Это любопытно!
— Это чрезвычайно любопытно! — подтвердил Грифон.
— Все слева выходили шиворот-навыворот: — в раздумьи повторила Черепаха. — Я хотела бы, чтобы она продекламировала что-нибудь. Вели ей.
И она посмотрела на Грифона, как будто считала его чем-то вроде начальства над Алисой.
— Встань и прочти: „Лебедь, Рак и Щука“, — сказал Грифон.
— Как эти создания любят командовать и заставлять повторять уроки! — подумала Алиса. — Я могла бы с таким же успехом пойти сегодня в школу.
Тем не менее, она встала и начала декламировать, но ее голова была так полна „Кадрилью Веселых Раков“, что слова выходили еще более шиворот-навыворот, чем раньше:
Однажды Лебедь, Рак да Щука,
Решив, что танцы вещь, а остальное гиль,
Затеяли сплясать кадриль:
Казалось бы, не трудная наука —
Руками взяться за-бока
Да и задать под пенье ходу!
Но Лебедь рвется в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду…
— Это не похоже на то, что мне приходилось слышать в детстве! — сказал Грифон.
— Я этого ни разу не слышала! — сказала Фальшивая Черепаха. — И вообще это полная бессмыслица!
Сама Алиса ничего не сказала. Она сидела, спрятав лицо в передник, и грустно размышляла, пойдет все когда-нибудь, как следует, или нет.
— Я бы хотела, чтобы она объяснила нам это, — сказала Фальшивая Черепаха.
— Она не может объяснить, — сказал Грифон. — Читай дальше!!
— Какой смысл читать дальше эту дребедень, — сказала Фальшивая Черепаха, — раз ее не можешь даже объяснить? Это только забивает голову.
— Правильно. Не читай дальше! — сказал Грифон, к великой радости самой Алисы.
— Может быть, мы проделаем еще одну фигуру кадрили? — продолжал Грифон. — Или ты предпочитаешь, чтобы Фальшивая Черепаха спела тебе песню?
— Ах, пожалуйста, песню, если вы будете так добры! — вскричала Алиса с такой поспешностью, что Грифон обиженно заметил:
— Гм… О вкусах не спорят, конечно! Спой ей, старуха, < Черепаховый Суп!»
Фальшивая Черепаха испустила глубочайший вздох и начала петь голосом, прерываемым рыданиями:
Черепаховый суп, фешенебельный суп,
Из протертой телячьей головки и круп,
Суп воздушней, чем крем, суп нежней; чем пюре,
Суп обедов, приемов, балов, суаре, —
Только тем, кто ужасно наивен и глуп,
Не понравишься ты, черепаховый суп!
Фешенебельный суп!
Черепа-ахо-овый су-уп!
Черепаховый,
аховый,
аховый
су-у-у-уп!
— Повторить припев! — заревел Грифон, но едва Фальшивая Черепаха приступила к его повторению, как отдаленный крик: «Суд начинается!» долетел до их слуха.
— Идем! — вскричал Грифон, схватил Алису за руку и помчался, не. дожидаясь конца песни.
— Что… это… за суд? — морга только произнести Алиса, задыхаясь от быстрого бога.
Но Грифон ответил только: Идем! и побежал еще быстрее — в то время, как издали все слабее и слабее доносилось:
Фешенебельный суп!
Черепа-ахо-овый су-уп!
Черепаховый,
аховый,
аховый
су-у-у-уп!
ГЛАВА VI.
Кто украл ватрушки?
править
Когда Грифон и Алиса добежали до места, где должен был происходить суд, Король и Королева Червей сидели уже на своих тронах, а кругом них толпилось великое множество всяких созданий.
Тут были все породы и виды маленьких птичек и зверьков, а также и вся колода карт, Впереди находился Червонный Валет, закованный в кандалы и охраняемый двумя солдатами — справа и слева. Подле Короля стоял Белый Кролик с трубой в одной руке и свитком пергамента в другой. А в самой середине судилища находился стол с большим блюдом ватрушек с земляникой, которые выглядели так аппетитно, что у Алисы потекли слюнки.
— Уж скорей бы они кончили суд, — подумала она, — и приступили к угощению!
Но так как суд, повидимому, грозил затянуться надолго, она стала внимательно рассматривать все окружающее, чтобы как-нибудь убить время.
Алиса никогда раньше не была на суде, но она читала о нем в книжках, и ей было приятно сознавать, что она знает названия почти всех окружающих ее лиц и предметов.
— Это судья из сказки, — сказала она себе, — потому-что только в сказках судьи носят такие глупые парики.
Судьею, кстати сказать, был сам Король. И так как он надел поверх парика еще и корону (поглядите на следующую страницу, если вы хотите видеть, как он это сделал), то имел очень стесненный и смешной вид.
— А это скамья присяжных! — мысленно отметила Алиса. — А эти двенадцать созданий (она была вынуждена сказать: «созданий», потому что частью это были зверьки, а частью птички) очевидно и есть присяжные заседальщики.
Последнее слово она повторила про себя раза два или три, очень гордясь им — потому, что как она не без основания полагала, немногие из девочек ее возраста знали все эти вещи. Но, между нами говоря, «заседатели» звучало бы нисколько не хуже, чем «заседальщики».
Все двенадцать присяжных старательно писали что-то на аспидных досках.
— Что это они делают? — спросила Алиса шопотом у Грифона. — Ведь им еще нечего записывать, раз суд не начался.
— Они записывают свои имена, — ответил Грифон тоже шопотом, — потому что боятся, что забудут их, прежде чем суд кончится.
— Глупые создания! — начала было Алиса громким негодующим голосом, но быстро осеклась, потому что Белый Кролик закричал:
— Молчать в зале суда!
А Король нацепил на нос очки и стал внимательно вглядываться, чтобы выяснить, кто осмелился разговаривать.
Алиса видела со своего места, что все двенадцать присяжных записали на своих досках: «глупые создания», а один даже спросил у своего соседа, как пишется слово «создания».
— Хорошенький вид будут иметь их доски к концу суда! — подумала Алиса.
У одного из присяжных грифель пронзительно визжал. Этого Алиса не могла выдержать. Она обогнула зал суда, подошла к нему сзади и, улучив удобный момент, выхватила у него грифель.
Она сделала это так быстро, что бедный присяжный (это был Яша) никак не мог понять, что с ним произошло. После долгих и безнадежных поисков, он оказался вынужденным писать до конца суда пальцем — что приносило мало пользы, так как палец не оставлял на аспидной доске никаких следов.
— Глашатай, прочтите обвинительный акт! — произнес Король.
При этих словах Белый Кролик трижды протрубил, развернул свиток пергамента и прочел:
Королева Червей, ожидая гостей,
Испекла с земляникой ватрушки,
А Червонный Валет — он украл их чуть свет
И припрятал в лесу на опушке…
— Обдумайте ваш приговор! — сказал Король присяжным.
— Еще не сейчас! Еще не сейчас! — поспешно прервал его Кролик. — Приговор будет в самом конце.
— Вызвать первого свидетеля! — сказал Король.
Белый Кролик протрубил еще три раза в рог и провозгласил:
— Первый свидетель.
Первый свидетель был Шляпочник. Он явился с чашкой чая в одной руке и бутербродом в другой.
— Прошу прощения у вашего величества, — начал он, — что являюсь в таком виде. Но я не успел кончить пить чай, когда за мной явились.
— Ты должен был его кончить, — сказал Король. — Когда ты начал?
Шляпочник посмотрел на Зайца, который тоже явился в суд под-руку с Соней.
— Мне кажется, это было 14-го марта.
— 15-го, — сказал Заяц.
— 16-го, — сказала Соня.
— Запишите это, — сказал Король присяжным, и присяжные тщательно записали на своих досках все три числа, сложили их и превратили сумму в рубли и копейки.
— Сними твою шляпу! — сказал Король Шляпочнику.
— Она не моя! — возразил Шляпочник.
— Украдена! — завопил Король, поворачиваясь к присяжным, которые немедленно записали и это.
— Я держу их для продажи, — добавил Шляпочник в виде пояснения. — Своих лично у меня нет. Я — Шляпочник.
Тут Королева наценила на нос очки и уставилась на Шляпочника. Последний побледнел и затрясся.
— Дай свои показания, — сказал Король. — Да не нервничай, а не то я велю казнить тебя на месте.
Это заявление не произвело на свидетеля ободряющего действия. Он продолжал переминаться с ноги на ногу, следил с беспокойством за Королевой и от волнения откусил большой кусок чашки вместо бутерброда.
Как раз в эту минуту Алиса почувствовала себя очень странно. Долгое время она не могла понять, в чем было дело, но, наконец, сообразила: она стала снова увеличиваться в росте. Сначала она хотела подняться и оставить судебный зал, но затем решила остаться до тех нор, пока ей будет хватать места.
— Было бы хорошо, если бы ты не нажимала так на меня! — прохрипела Соня, сидевшая с ней рядом. — Я едва дышу.
— Не могу ничем помочь этому! — кротко сказала Алиса — Я расту.
— Ты не имеешь права расти здесь! — заявила Соня.
— Нечего говорить вздор! — уже смелее сказала Алиса. — Вы ведь тоже растете, знаете.
— Да, но я расту постепенно, — сказала Соня, — а не сразу. Это даже смешно.
И Соня угрюмо поднялась и перешла на другую сторону судебного зала.
Все это время Королева не переставала пристально глядеть на Шляпочника, и в тот самый момент, когда Соня меняла место, она обратилась к одному из придворных:
— Принесите мне список лиц, певших на последнем концерте.
При этих словах злосчастный Шляпочник затрясся так сильно, что башмаки свалились у него, с ног.
— Давай твои показания! — повторил сердито Король. — Не то я прикажу тебя казнить независимо от того, нервничаешь ты или нет.
— Я бедный человек, ваше величество! — начал Шляпочник дрожащим голосом. — И я едва начал чаепитие — так с неделю тому назад — а бутерброды делаются все тоньше и тоньше — а чижик-пыжик…
— Какой чижик-пыжик? — спросил Король.
— Обы… обыкновенный! — пояснил Шляпочник, дрожа еще больше.
— Разумеется, обыкновенный! — сердито вскричал Король. — За кого ты меня принимаешь?
— Я бедный человек! — продолжал Шляпочник. А Заяц сказал…
— Я не говорил! — с большой поспешностью заявил Заяц.
— Ты сказал! — возразил Шляпочник.
— Я это отрицаю! — завопил Заяц.
— Он это отрицает, — сказал Король. — Пропусти это место в показаниях.
— Ну, во всяком случае, Соня сказала… — продолжал Шляпочник, тревожно оглядываясь, чтобы убедиться, будет ли Соня тоже отрицать его слова. Но Соня ничего не отрицала, потому что спала, как убитая.
— После чего, — продолжал Шляпочник, — я отрезал еще хлеба и намазал его маслом…
— Но что же, сказала Соня? — спросил один из присяжных.
— Этого я не помню! — сказал Шляпочник.
— Ты должен вспомнить! — заявил Король, — Или я велю тебя казнить.
Несчастный Шляпочник выронил из рук чашку с чаем и бутерброд и опустился на одно колено,
— Я бедный человек, ваше величество! — начал он опять.
— Ты очень бедный, только не человек, а оратор! — сказал Король.
Тут одна из морских свинок попыталась было апплодировать, но эта попытка была немедленно подавлена.
(Так как вы, вероятно, не знаете как подавляются попытки произвести беспорядок на суде, я вам сейчас объясню. Они взяли большой холщевый мешок, сунули туда морскую свинку, завязали отверстие шнурком и сели на нее. Морская свинка была подавлена вместе со всеми своими попытками).
— Хорошо, что я, наконец, узнала, как это делается! — подумала Алиса. — Я очень часто слышала от старших: «Со стороны публики были попытки апплодисментов, которые были немедленно подавлены», но я не понимала до сих пор, как это делается.
— Если это все, что ты знаешь по этому делу, — сказал Король, — ты можешь удалиться.
— Я… я… — забормотал Шляпочник, растерявшись от неожиданно счастливого исхода.
— Если ты не хочешь удалиться, — сказал Король, — ты можешь приблизиться.
Тут вторая морская свинка заапплодировала и тоже была подавлена.
— Так как морских свинок больше не осталось, — подумала Алиса, — суд должен пойти быстрее.
— Я бы предпочел пойти и допить свой чай! — сказал Шляпочник, с беспокойством глядя на Королеву, которая все еще изучала принесенный ей список певцов.
— Ты можешь идти! — сказал Король, и Шляпочник бросился бежать, даже не надев башмаков.
— Да отрубите ему там голову! — добавила Королева. Но Шляпочник исчез из виду прежде, чем она успела договорить,
— Вызвать следующего свидетеля! — сказал Король.
Следующим свидетелем была Кухарка Герцогини. У ней в руках была перечница, и по тому, как стоявшая снаружи публика расчихалась, Алиса догадалась, что эта была именно она, прежде чем та появилась.
— Дай твои показания! — сказал Король.
— Не дам! — сказала Кухарка.
Король озабоченно посмотрел на Белого Кролика, и последний тихо шепнул ему:
— Ваше величество должны подвергнуть эту свидетельницу перекрестному допросу.
— Что-ж, раз должен, значит должен, — сказал с меланхолическим видом Король и, сложив на груди руки и нахмурившись до такой степени, что совсем не стало видно его глаз, произнес глухим голосом:
— Из чего делаются ватрушки?
— Главным образом, из перца, — ответила Кухарка.
— Из патоки! — сказала сквозь сон Соня.
— За шиворот Соню! — завопила Королева. — Отрубите ей голову! Выгоните ее из зала суда! Подавите ее! Ущипните ее! Вырвите ей по волоску шерсть!
Несколько минут в суде стоял содом, пока исполнялись одновременно все разнообразные приказания Королевы по отношению к Соне. А когда все было кончено, оказалось, что Кухарка исчезла,
— Ничего! — сказал Король с чувством облегчения. — Позовите следующего свидетеля.
И он добавил вполголоса, обращаясь к Королеве:
— Знаете, моя дорогая, следующего свидетеля должны подвергнуть перекрестному допросу вы. У меня уже голова разболелась.
Алиса наблюдала за Белым Кроликом, пробегавшим глазами список, и загадывала, кем окажется следующий свидетель.
— Потому что до сих пор они получили не много показаний! — рассуждала она.
Но представьте себе ее изумление, когда Белый Кролик возгласил на самых высоких нотах своего пронзительного голоса:
— Алиса.
ГЛАВА XII.
Алиса — свидетельница.
править
— Здесь! — вскричала Алиса, забыв впопыхах, как она сильно выросла за последние минуты.
Она так поспешно вскочила на ноги, что подолом, юбки перевернула скамью присяжных. Несчастные заседатели свалились на головы находившейся внизу публики и беспомощно ползали по полу, напоминая Алисе рыбок из опрокинутого ею на-днях аквариума.
— Ах, извините! — воскликнула она, страшно смутившись, и стала поднимать их возможно скорее. Случай с аквариумом припомнился ей так живо, что Алисе показалось, что если не положить их немедленно на место, они погибнут.
— Суд не может продолжаться, — сказал Король, чрезвычайно сурово, — пока все присяжные не будут водворены на надлежащие места — все! — добавил он с ударением, строго глядя на Алису.
Алиса взглянула на скамью подсудимых и увидела, что второпях она поставила Яшу вверх ногами и несчастная ящерица, не умея перевернуться, беспомощно и печально помахивала хвостиком,
Она сразу же извлекла ее и водворила на место головой вверх,
— Впрочем, — подумала она, — это не имеет ровно никакого значения. Ее присутствие одинаково не нужно суду, в каком бы положении она ни находилась.
Как только присяжные оправились от несчастного случая, а их доски и грифели были разысканы и вручены по принадлежности, они стали старательно и подробно записывать все происшедшее.
Исключением была только злосчастная ящерица, которая казалось слишком потрясенной, чтобы делать что-либо. Она продолжала сидеть, раскрыв рот, и, глядеть, не мигая, на потолок,
— Что ты знаешь но этому делу? — спросил Алису Король.
— Ничего, — сказала Алиса.
— Ничего решительно? — продолжал настаивать Король.
— Ничего решительно! — сказала Алиса.
— Это очень существенно! — сказал Король, поворачиваясь к присяжным.
Но только они начали быстро-быстро записывать это на досках, как вмешался Белый Кролик.
— Ваше величество хотели, конечно, сказать: несущественно! — заметил он чрезвычайно почтительно, но хмурясь и делая в сторону Короля гримасы.
— Разумеется, я хотел сказать несущественно, — поспешно сказал Король и начал повторять вполголоса: «существенно — несущественно — несущественно — существенно», как будто хотел выяснить, какое слово звучит лучше.
Некоторые из присяжных записали: существенно, а некоторые: несущественно. Алиса видела это, потому что стояла достаточно близко.
— Впрочем, это не имеет ровно никакого значения! — подумала она.
В эту минуту Король, который что-то старательно писал в своей памятной книжке, заявил: — Молчание! — и прочел:
— Правило сорок второе. Все лица более, чем с версту ростом, должны оставить суд.
Взгляды всех присутствующих обратились на Алису.
— Я не с версту ростом! — сказала она.
— Нет, о версту! — возразил Король.
— Около двух верст! — прибавила Королева.
— Во всяком случае, я не уйду! — сказала Алиса, — Кроме того, это не основное правило. Вы его только — что выдумали.
— Это самое старое правило в книге, — заявил Король.
— Тогда оно должно было бы назваться: правило первое, — возразила Алиса.
Король побледнел и поспешно захлопнул памятную книжку.
— Обсудите приговор! — сказал он присяжным тихо и с дрожью в голосе.
— Есть еще новые показания, если это будет угодно вашему величеству! — сказал Белый Кролик, вскакивая с большой поспешностью. — Только-что найдена вот эта бумажка.
— Что в ней? — спросила Королева.
— Я еще не успел ее вскрыть, — сказал Белый Кролик, — но, повидимому, это письмо, написанное подсудимым кому-то.
— Оно несомненно написано им кому-то, — сказал Король, — если только оно не написано никому. А этого, знаете, — не бывает.
— Кому оно адресовано? — спросил один из присяжных.
— На нем совсем нет адреса, — сказал Белый Кролик, — Вообще говоря, снаружи на нем ничего не написано.
й развернув бумагу, он добавил:
— В конце концов, это даже не письмо. Это — стихи.
— Они написаны рукой подсудимого? — спросил один из присяжных.
— В том-то и штука, что нет! — сказал Белый Кролик.
И это всего загадочнее.
Присяжные растерянно поглядели друг на друга.
— Значит, он подражал чьему-то чужому почерку! — сказал Король.
Лица присяжных снова просияли.
— Если будет угодно вашему величеству, — сказал Червонный Валет, — я совсем не писал их, и никто не мог бы доказать противного. Под ними нет подписи.
— То, что ты их не подписал, — сказал Король, — только ухудшает дело. Ты, очевидно, имел в виду какую-нибудь плутню, иначе ты подписался бы, как всякий честный человек.
На это зал ответил шумными рукоплесканиями. В самом деле, это была первая умная вещь, которую сказал Король за все время.
— В таком случае его вина доказана! — сказала Королева.
— Ничего подобного! — возразила Алиса. — Ведь вы даже не знаете, что там написано!
— Прочти стихи! — распорядился Король.
Белый Кролик надел очки.
— Откуда прикажете начать, ваше величество? — спросил он.
— Начни сначала, — сказал Король, — и читай пока не дойдешь до конца. Тогда кончи.
И при полном молчании всех, наполнявших судебный зал, Белый Кролик прочел:
Она меня бросает в дрожь,
И я пред ней немею:
Она нашла, что я хорош,
Хоть плавать не умею.
Она послала мне сказать:
— Пощады мы не просим!
Он дал им три, она им пять,
А мы ей дали восемь.
Он дал ей пять, она нам три,
Сложивши аккуратно:
Но в результате (посмотри!)
Вернулись все обратно.
Пред тем, как с нею был удар,
Я был напуган снами:
Отсюда много ссор и свар
Меж ними, ей и нами.
А потому и оттого
Послушайся совета:
Ты никому и ничего
Не говори про это!
— Это самое существенное показание из всех, что мы до сих пор имели, — сказал Король, потирая руки. — Пусть теперь присяжные…
— Если хоть один из них сможет объяснить, что это значит, — заявила Алиса (она за последние минуты настолько увеличилась в росте, что прервала Короля без всякого страха), — я дам тому полтинник. По моему мнению, здесь нет ни капельки смысла!
Присяжные тут же записали у себя на досках:
— По ее мнению, здесь нет ни капельки смысла.
Но ни один из них не попытался дать требуемого объяснения.
— Если здесь нет никакого смысла, — сказал Король, — это только упрощает дело, потому что нам не надо будет его доискиваться. И однако, мне кажется, — продолжал он, разглаживая клочек бумаги у себя на колене и глядя на него одним глазом, — мне кажется, что в этом, в конце концов, есть кое-какой смысл. «Хоть плавать не умею…» Ты умеешь плавать? — спросил он Червонного Валета.
Валет печально покачал головой.
— Разве похоже на то, что я умею?
(Это и в самом деле было не похоже, потому что он был бдел ап целиком из картона).
— До сих пор правильно! — сказал Король и продолжал, бормоча про себя стихи: — «Пощады мы не просим!» Это — присяжные, разумеется. «Он дал ей пять, она нам три…» Это, очевидно, то, что они сделали с ватрушками.
— Но дальше сказано: «В результате (посмотри!) вернулись все обратно!» — возразила Алиса.
— Конечно! Так оно и было! — сказал Король. — Они и вернулись, — добавил он торжествующе и показал рукой на блюдо с ватрушками. — Это ясно, как апельсин. Дальше: «Пред тем, как с нею был удар…» О вами, как будто, ни разу еще не было удара? — спросил Король, обращаясь к Королеве.
— Ни разу в жизни! — вскричала Королева в неистовстве и швырнула чернильницей в Ящерицу.
Злосчастный Яша к этому времени перестал писать пальцем на доске, так как от этого не оставалось никаких следов. Но тут он поспешно возобновил писание, пользуясь чернилами, стекавшими с его мордочки.
— В таком случае этот удар направлен не на вас! — сказал Король и поглядел вокруг себя с довольной улыбкой.
В зале царило гробовое молчание.
— Это каламбур! — сказал Король сердито, и тут все засмеялись.
— Пусть присяжные вынесут приговор! — прибавил Король, должно-быть, в двадцать-пятый раз за время суда.
— Нет! нет! — заорала Королева. — Сначала казнь — потом приговор.
— Вздор и чепуха! — громко воскликнула Алиса. — Как можно кого-нибудь казнить до приговора!
— Придержи язык! — вскричала Королева, багровея.
— Не желаю! — заявила Алиса.
— Отрубить ей голову! — завопила Королева пронзительным голосом.
Но никто не двинулся.
— Кто вас боится? — сказала Алиса, выросшая к этому времени до своего обычного роста. — Вы всего только колода карт…
При этих словах вся колода вдруг взвилась в воздух и налетела на Алису.
Та вскрикнула, наполовину от страха, наполовину от возмущения, стала отбиваться от карт — и вдруг увидела, что лежит на берегу, положив голову на колени сестры. А та мягко сметает с ее лица прошлогодние листья, упавшие с дерева, под которым они обе сидели.
— Проснись, Алисочка, милая! — говорила сестра. — Фу, как ты разоспалась!
— Ах, я видела такой странный сон! — воскликнула Алиса.
И она рассказала своей старшей сестре, по свежей памяти, все, что с ней случилось -- то-есть то, что составило содержание только что прочитанных Вами страниц.