Соня вошла въ комнату; видитъ—по срединѣ стоитъ накрытый, длинный столъ; за столомъ Илюшка съ зайцемъ сидятъ за чаемъ; между ними Мишенька-Сурокъ спитъ крѣпкимъ сномъ, а тѣ двое, опершись на него локтями, какъ на подушку, ведутъ между собою разговоръ.
„Вотъ нашли себѣ подушку!“ думаетъ Соня, глядя на Мишеньку. „Впрочемъ, онъ спитъ и должно быть ничего не чувствуетъ.“
Всѣ трое сидѣли кучкой на самой серединѣ длиннаго стола; но лишь только Соня подошла и собралась сѣсть за столъ, всѣ на нее накинулисъ, кричатъ: „прочь, прочь, мѣста нѣтъ!“
„Извините, мѣста довольно, даже много лишняго!“ отвѣчаетъ Соня въ большомъ негодованіи, и усѣлась въ широкое кресло, на концѣ стола.
„Не прикажите ли винца?“ весьма учтиво предложилъ ей заяцъ. Соня оглянула весь столъ: поданъ одинъ чай, а вина не видать.
„Гдѣ же у васъ вино?“ спрашиваетъ она.
„Вина нѣтъ,“ говоритъ заяцъ.
„Очень неучтиво съ вашей стороны предлагать чего нѣтъ“, съ сердцемъ говоритъ Соня.
„А съ вашей стороны очень неучтиво садиться за столъ безъ приглашенія“, отвѣчаетъ заяцъ.
„Вамъ не мѣшало бы меня пригласить,—столъ накрытъ на многихъ “
“А вамъ, Гнѣденькая,не мѣшало бы подстричь гривку“, замѣтилъ Илюшка!
Онъ давно уже съ любопытствомъ поглядывалъ на Соню и на длинные ея волосы.
„Во первыхъ, я не Гнѣденькая, и такихъ именъ не бываетъ; во вторыхъ, вамъ нѣтъ дѣла до моихъ волосъ; а въ третьихъ, очень неучтиво дѣлать замѣчанія прямо въ лицо!“ строго обратилась къ нему Соня.
Илюшка на это только вытаращилъ глаза, и вдругъ спрашиваетъ: „а скажите-ка, какая разница между чаемъ и чайкой?“
„Ну,“ думаетъ Соня, „теперь посмѣемся. Хорошо, что онъ затѣялъ игру въ загадки.“
„Эту загадку я, кажется, отгадаю,“ говоритъ она вслухъ.
„То-есть, ты думаешь, что придумаешь на нее отвѣтъ“, поправилъ ее заяцъ.
„Думаю“, отвѣчаетъ Соня.
„Такъ говорила бы, что думаешь“, пристаетъ заяцъ.
„Я и говорю, что думаю,“ живо перебиваетъ его Соня. „То-есть я думаю, что скажу—впрочемъ, это все равно.“
„Нисколько не все равно,“ вмѣшался Илюшка. „Эдакъ, пожалуй, все равно сказать: ѣмъ, что̀ вижу, или вижу, что ѣмъ!“
„А я“, говоритъ заяцъ, „скажу: ловлю, что̀ люблю, или люблю, что ловлю,—также все равно!“
„Дышу, когда сплю, или сплю, когда дышу также выйдетъ, небось, все равно?“ неожиданно промычалъ сонный Мишка.
„И прибралъ же себѣ какъ разъ кстати“, замѣтилъ Илюшка. Всѣ замолчали.
Соня сидѣла, задумавшись надъ загадкой, но сколько ни старалась, никакъ не разгадаетъ.
„Какое нынче число?“ вдругъ спрашиваетъ Илюшка, и вынулъ изъ на часы, поглядѣлъ на нихъ съ безпокойствомъ, сталъ трясти ихъ, потомъ приложилъ къ уху.
„Четвертое“, сказала Соня.
„Такъ и естъ, отстали на два дня!“ вздохнулъ Илюшка. „Говорилъ я тебѣ не смазывать ихъ масломъ!“ сердито обернулся онъ къ зайцу.
„А масло было свѣжее, первый сортъ!“ кротко замѣтилъ заяцъ.
„Ну, видно крошки попали“, ворчитъ Илюшка. „Говорилъ я тебѣ не смазывать хлѣбнымъ ножемъ!“
Заяцъ взялъ часы, задумчиво сталъ ихъ осматривать, потомъ окунулъ въ чашку съ чаемъ и опять внимательно осмотрѣлъ.
„А масло было первый сортъ!“ повторилъ заяцъ, не придумавъ иного извиненія.
Все это время Соня слѣдила за происходившимъ, глядя зайцу черезъ плечо. „Престранные у васъ часы“, говоритъ она, „показываютъ не часъ, а число!“
„Твои развѣ показываютъ годъ?“
„Конечно нѣтъ“, отвѣчаетъ Соня. „Годъ идетъ такъ долго, что часы не нуж....“
„Ну, вотъ видишь, кто правъ?“ рѣзко прервалъ ее Илюшка.
Соня совсѣмъ растерялась мыслями: она ли не понимаетъ, что говоритъ Илюшка, а говоритъ онъ по-русски; или онъ говоритъ безтолково? — ничего не разберетъ.
„Я что-то васъ не понимаю?“ какъ можно учтивѣе спрашиваетъ Соня.
„Опять Мишенька храпитъ“, говоритъ Илюшка, и ка̀пнулъ ему горячимъ чаемъ на носъ.
Мишенька только тряхнулъ головой и, не открывая глазъ, промычалъ: „такъ, такъ, разумѣется, и я тоже хотѣлъ сказать....“
„А загадку разгадала?“
„Нѣтъ, никакъ не могу, скажите разгадку“, отвѣчаетъ Соня.
„А я почемъ знаю?“
„И я не знаю“, сказалъ заяцъ.
„Лучше было бы намъ и не тратить времени надъ такими глупостями“, говоритъ раздосадованная Соня.
„Не тратить времени!“ насмѣшливо повторилъ Илюшка. „Ты не говорила бы такъ легкомысленно, если бы была знакома съ временемъ. Вѣдь времени, небось, не знаешь!“ Тутъ Илюшка значительно поднялъ палецъ вверхъ.
„Я ничего не понимаю“, говоритъ Соня.
„Гдѣ жъ тебѣ, Гнѣденькая! Ты, видно, не пряха, не ткаха!“ съ презрѣніемъ мотнулъ на нее головой Илюшка. „Ты должно быть никогда и не имѣла дѣла съ временемъ?“
„Очень можетъ быть“, уклончиво говоритъ Соня, боясь, что ее опять поднимутъ на смѣхъ.
„Вотъ, за уроками развѣ: мнѣ, признаться, иной разъ съ временемъ просто бѣда—тянется, тянется и конца ему нѣтъ; ужь я сижу, сижу…. А то въ праздникъ нечего дѣлать бываетъ,—опять время тянется. Вотъ тутъ ужь я съ имъ ужасно бьюсь!“
„Ха-ха-ха! Бьешься! Ну, оно и понятно, что ты съ временемъ не въ ладу, коли съ нимъ дерешься. Это дѣло дрянь! А была бы ты съ нимъ въ ладахъ, какое бы тебѣ было отъ него угожденіе! Сама посуди: примѣрно, девять часовъ утра, пора тебѣ за уроки—а ты только шепнула ему на ухо: не успѣла оглянуться, уже и стрѣлки переведены,—глядь, не 9 часовъ, а половина втораго: обѣдать пора!“
„И какъ бы пора-то!“ заворчалъ заяцъ.
„Это, конечно, было бы славно!“ призадумавшисъ, сказала Соня. „Одно только не совсѣмъ ладно: ну, а какъ я бы еще не проголодалась къ этому времени?“
„Э,пустяки! Время сколько угодно продержитъ стрѣлки на половинѣ втораго“.
„А вы развѣ такъ дѣлаете“? спросила Соня.
„Ни-ни-ни“! замоталъ Илюшка головой. „Съ прошлаго марта….“
„Не поговорить ли о чемъ другомъ,“ зѣвая, вмѣшался тутъ заяцъ. „Мнѣ-таки этотъ разговоръ, признаться, куда какъ надоѣлъ. Не мѣшало бы этой ученой барышнѣ разсказать намъ сказку“.
„Ахъ право я ни одной не знаю!“ поторопилась Соня отказаться: очень не понравилось ей такое предложеніе.
„Такъ пусть Мишенька разскажетъ“, закричали оба. „Эй, Соня, будетъ тебѣ спать“! И пошли его съ обѣихъ сторонъ трепать, щипать, покуда не добудилисъ.
„Я вовсе не спалъ“, прохрипѣлъ Мишенька, едва продирая глаза. „Все слышалъ, о чемъ вы, ребята, толковали….“
„Разскажи сказку“, перебилъ его заяцъ.
„Ахъ, да, пожалуйста, разскажите сказку“, проситъ Соня.
„Да проворнѣй начинай, а то, гляди, опять заснешь“, кричитъ Илюшка.
„Жили-были три сестрицы“, заторопился Мишенька, „и звали ихъ Сашей, Пашей и Дашей; и жили онѣ въ дремучемъ лѣсу, подъ ключомъ“….
„Какъ это подъ ключомъ? Кто ихъ заперъ?“ въ недоумѣніи спрашиваетъ Соня.
„Никто. И сидѣли онѣ въ дремучемъ лѣсу подъ ключомъ“….
„А что онѣ тамъ кушали“? Соня, надо замѣтить, вообще очень интересовалась ѣдой и питьемъ.
„Дрему[1]“, безъ запинки отвѣчаетъ Мишенька.
„Ахъ, что вы“! живо вступиласъ Соня. „Дрема цвѣтокъ; дрему не ѣдятъ! онѣ бы заболѣли отъ него“.
„Ну, да, онѣ и заболѣли, сильно даже хворали, чуть не умерли, а тамъ ничего, поправились,—хворость, знаете, хворостомъ выбили.“
„Я право не понимаю, что вы такое говорите? Это выходитъ сказка совсѣмъ ни на что не похожая!“
„Такъ вы бы не слушали“, напустился на нее Илюшка. „Хотите еще чаю!“
„Еще!“ обиженно огрызлась Соня. „Довольно странно предлагать еще, когда я еще не пила“!
„Я и спрашиваю васъ все ли еще хотите чаю?“
Соня разобидилась, вышла изо стола и пошла къ двери. Мишенька тотчасъ заснулъ, а тѣ двое не обратили на нее никакого вниманія. Еще досаднѣе стало Сонѣ: она, признаться, ожидала, что попросятъ ее воротиться. Но имъ было не до того; оглянувшись на нихъ въ послѣдній разъ, Соня видитъ: Илюшка съ зайцемъ, оба изо всѣхъ силъ хлопочатъ окунуть Мишеньку мордой въ чайникъ!
„Ноги моей здѣсь никогда не будетъ—это вѣрно“, говоритъ Соня, пробираясь лѣсомъ. „Такъ глупо я въ жизни еще никогда не проводила времени!“
Идетъ Соня лѣсомъ, видитъ передъ собою дерево; въ деревѣ дверка, и ведетъ дверка прямо въ дерево. Штука странная, но Сонѣ не привыкать стать къ странностямъ! Не задумавшись, она отпираетъ дверку, входитъ въ дерево. Что это? Куда она попала? Глядитъ, опять прежняя, длинная зала; на прежнемъ мѣстѣ стоитъ хрустальный столикъ; на столикѣ золотой ключикъ.
„Погоди“, думаетъ Соня, „теперь я распоряжусь умнѣе“. Сперва взяла со стола ключикъ, потомъ отперла имъ дверку, выходящую въ садъ, и тогда только, вынувъ изъ кармана кусочекъ гриба, лежавшій у нея въ запасѣ, стала грызть его помаленьку, осторожно, покуда не довела себя до уровня дверки.
Какова была радость Сони, когда, пробравшись корридорчикомъ, она вышла, наконецъ, въ чудесный садъ, гдѣ пышно цвѣла и благоухала бездна яркихъ цвѣтовъ, гдѣ искрились и били свѣтлые, прохладные фонтаны!