112.
Твои любовь и участіе прикроютъ клеймо, наложенное на меня общественнымъ злословіемъ, и тогда что мнѣ будетъ за дѣло: худо или хорошо обо мнѣ говорятъ? Ты освѣжишь[1] то, что во мнѣ дурно, и поощришь, что хорошо. — Вѣдь ты для меня весь миръ, и потому я долженъ стараться слышать брань себѣ или похвалу только изъ твоихъ устъ. Кромѣ тебя, я не существую ни для кого, равно какъ никто иной не существуетъ для меня, и ты одинъ можешь направить на добро или зло мою твердую, какъ сталь, волю. — Я отбросилъ отъ себя такъ далеко заботу о томъ, что говорятъ о мнѣ другіе, что сдѣлался равнодушенъ къ ихъ брани и похваламъ, какъ-будто бы былъ глухъ, какъ ужъ[2]. Этимъ презрѣніемъ я удовлетворенъ вполнѣ. — Ты до того твердо властвуешь надъ моими помыслами, что весь міръ, поставленный возлѣ тебя, кажется мнѣ вымершимъ.