Я должна сознаться въ особенной моей склонности къ этимъ милымъ, вѣчно дѣятельнымъ и забавнымъ птичкамъ. Вотъ уже восемнадцать лѣтъ, какъ у окна моей столовой комнаты виситъ корзинка, содержащая въ себѣ любимыя лакомства этихъ маленькихъ пернатыхъ плутовокъ: кусочки сала и говяжьяго жира — варенаго, сырого и поджаренаго (отъ жаркого). Ради удовольствія полакомиться этими прекрасными вещами, веселый синичій народецъ залетаетъ чуть не въ комнату и пренебрегаетъ всякими опасностями. Очень весело наблюдать изъ окна за ихъ довѣрчивою смѣлостью и забавными столкновеніями другъ съ дружкой.
Появляется ихъ подлѣ моей корзинки шесть разныхъ породъ: большая синица (кузнечикъ), лазоревка, московка, пухлякъ, хохлатая синица (гренадерка) и долгохвостая синица (ополовничекъ). Онѣ появляются, обыкновенно, чередуясь, и каждая изъ нихъ проявляетъ свои особенныя манеры.
Какъ только я положу свѣжій запасъ сала въ корзиночку, первою появляется синица-кузнечикъ и начинаетъ неутомимо таскать сало — кусочекъ за кусочкомъ — въ запасъ, на будущіе дни. Пухлякъ, напротивъ, прежде всего начинаетъ утолять свой аппетитъ и затѣмъ уже несетъ сальце своимъ птенчикамъ. Лазоревка — самая забавная изъ всѣхъ! Всѣ ея движенія удивительно смѣлы, ловки и, въ то же время, красивы. Повидимому, она чувствуетъ себя лучше всего, когда подвѣсится къ корзинкѣ внизъ головой, и въ такомъ положеніи долбитъ клювомъ твердые куски жира. Если въ это время возлѣ нея объявится сосѣдка, прилетѣвшая къ корзинкѣ съ тѣми же намѣрениями, то лазоревка ловко оборачивается и, съ сердито раскрытымъ клювомъ и трепеща крылышками, отгоняетъ непрошенаго гостя; при этомъ держитъ себя такъ, словно защищаетъ отъ непріятельскаго нападенія свой родовой замокъ. Вообще, у этой породы синицъ какъ будто существуетъ нѣчто въ родѣ постоянной партизанской войны. Если какая-нибудь изъ этихъ птичекъ тихо и беззаботно сидитъ въ корзинкѣ, то я такъ уже и знаю, что, гдѣ-нибудь въ сторонкѣ, двѣ или три лазоревки строятъ планы коварнаго нападения на свою товарку. Кажется, будто бы вначалѣ ихъ удерживаетъ въ почтительномъ разстояніи твердый и смѣлый взглядъ обладательницы мѣста въ корзинкѣ, но — не надолго: вскорѣ раздаются торопливые, хриплые и шипящіе звуки, и всѣ улетаютъ въ общей ссорѣ.
Однажды мнѣ удалось заманить одну лазоревку къ себѣ въ столовую, гдѣ она и прожила нѣсколько дней. Она чувствовала тамъ себя, повидимому, совсѣмъ хорошо. Въ неутомимыхъ поискахъ за насѣкомыми, она, какъ мышенокъ, быстро лазала по оконнымъ занавѣскамъ и портьерамъ, самымъ нахальнымъ образомъ усаживалась на стоявшее на буфетѣ жаркое и съ наслажденіемъ лакомилась кусочками жира. Какъ-то разъ она усѣлась на край фрарфроровой кружки и сильно наклонилась внутрь ея, желая узнать, что могло бы въ ней находиться; при этомъ ея хорошенькія перышки прикоснулись къ шоколадному соусу, который и присталъ къ нимъ, вмѣстѣ съ пѣнкой…
Однажды я повѣсила надъ кормовою корзинкой пустой кокосовый орѣхъ, съ круглымъ боковымъ отверстіемъ, и выложила его внутри мягкою шерстью и мохомъ, на манеръ гнѣздышка. Одна большая синица готовилась уже было занять приготовленное мною гнѣздо, но, къ ея несчастью, одна лазоревка также была на поискахъ подходящаго помѣщения для будущаго своего гнѣзда и нашла устроенный мною домикъ совсѣмъ по своему вкусу. Я внимательно слѣдила, со стороны, за возгорѣвшеюся между этими двумя птичками ожесточенною борьбой и видѣла, чѣмъ она окончилась: сначала онѣ неистово дрались, валяясь на травѣ и нанося другъ другу удары клювомъ и крыльями, словно двѣ маленькія крылатыя фуріи; наконецъ, «утихли клики боевые» — и лазоревка осталась побѣдительницей!
Весело было наблюдать, какъ прелестная парочка лазоревокъ работала надъ своимъ гнѣздышкомъ, — какъ обѣ птички довѣрчиво «перешептывались» и щебетали надъ каждымъ сучечкомъ, надъ каждымъ клочкомъ мха или сухимъ листикомъ, предназначавшимся для гнѣздовой постельки. И онѣ были настолько безбоязненны, что даже закрываніе оконной ставни нисколько не тревожило ихъ въ ихъ работѣ. Когда, затѣмъ, самочка высиживала, самчикъ приносилъ ей каждыя пять минутъ по небольшому зеленому червячку и время-отъ-времени смѣнялъ ее на гнѣздѣ. Я могла даже снимать кокосовую скорлупу съ гвоздя, на которомъ она была повѣшена, и разсматривать вблизи хорошенькую птичку, которая продолжала смирно сидѣть на своихъ яичкахъ. Но, когда я, однажды, тронула ее при этомъ пальцемъ, то она сердито взъерошила свои перышки, гнѣзда, однако, все-таки не покинула.
Когда были высижены молоденькія лазоревочки, родителямъ ихъ пришлось неустанно хлопотать, отъ утренней зари и до поздняго вечера, надъ пріисканіемъ подходящаго корма для своихъ дѣтокъ. Каждыя двѣ минуты приносилось по маленькому зелененькому червячку, который и исчезалъ, затѣмъ, въ томъ или другомъ желтенькомъ ротикѣ.
Можно дать нѣкоторое понятіе о пользѣ, приносимой этими маленькими птичками, охраняющими наши сады отъ опустошенія насѣкомыми, если сказать, сколько уничтожаетъ ихъ одна такая парочка. Тщательнымъ наблюденіемъ, сдѣланнымъ мною въ одно послѣ обѣда, я пришла къ тому результату, что двѣ синицы въ одну недѣлю уничтожаютъ, по меньшей мѣрѣ, 3,570 гусеницъ.
Наконецъ, наступилъ день, когда пять маленькихъ голубенькихъ головокъ показались у отверстія гнѣзда и вскорѣ затѣмъ птенчики выпорхнули изъ него, на вѣтки близъ стоявшаго дерева. Послѣдняго птенчика я взяла въ руки, такъ какъ желала срисовать съ него портретъ, который вскорѣ благополучно и окончила. Но, такъ какъ я боялась, что онъ можетъ проголодаться, если слишкомъ долго его удерживать, то, въ промежутки между рисованіемъ, я сажала его въ клѣтку, которую ставила на траву, и при этомъ имѣла радость видѣть, какъ родители заботливо кормили его, черезъ прутики клѣтки. Когда рисунокъ былъ оконченъ, я съ удовольствіемъ передала птенчика его родителямъ, для дальнейшаго воспитанія.
Одна большая синица гнѣздилась нѣсколько лѣтъ кряду въ сломанномъ водяномъ насосѣ, на нашихъ поляхъ. Входомъ и выходомъ служила пустая труба насоса. Чрезъ маленькое отверстіе я могла наблюдать милую птичку сидящею на гнѣздѣ, а потомъ и четырехъ прелестныхъ птенчиковъ — до тѣхъ поръ, пока они не вылетѣли изъ гнѣзда. Для меня было особенно удивительнымъ, какимъ образомъ эти птички могли входить и выходить чрезъ темную трубку. Онѣ подавали этимъ примѣръ большой ловкости, потому что выкарабкиваться чрезъ совершенно темную и изогнутую трубку на свѣтъ Божій было предпріятіемъ, несомнѣнно, довольно опаснымъ.
Другая, еще менѣе благоприятно помѣстившаяся, большая синица вила нѣсколько разъ свое гнѣздо въ ящикѣ для писемъ, придѣланномъ у садовой калитки. При этомъ, къ большому моему удивленію, птичка не выказывала ни малѣйшаго безпокойства, когда въ ящикъ бросали письма. Она клала, обыкновенно, восемь яичекъ, въ особенно глубокое гнѣздо, свитое изъ мха и волосъ. Такъ какъ до этого гнѣзда легко могли добраться злые мальчики, то къ нему было придѣлано особое защитное приспособленіе. Но безразсудный народецъ мальчишекъ не имѣетъ, вѣдь, сострадания: одинъ изъ нихъ, разсердившись на то, что не могъ никакъ вынуть гнѣздо изъ ящика, засунулъ палку, умертвилъ бѣдную маленькую насѣдку и раздавилъ ея яички…
Моя корзиночка съ саломъ действовала особенно притягательнымъ образомъ на синицъ въ зимнее время, когда, какъ мнѣ кажется, эти птички особенно должны нуждаться въ теплотѣ, производимой жирною пищей. Какъ только становилось теплѣе и появлялись въ изобиліи насѣкомыя, посѣщеніе синичками моей корзины прекращалось.