Однажды мнѣ удалось заманить одну лазоревку къ себѣ въ столовую, гдѣ она и прожила нѣсколько дней. Она чувствовала тамъ себя, повидимому, совсѣмъ хорошо. Въ неутомимыхъ поискахъ за насѣкомыми, она, какъ мышенокъ, быстро лазала по оконнымъ занавѣскамъ и портьерамъ, самымъ нахальнымъ образомъ усаживалась на стоявшее на буфетѣ жаркое и съ наслажденіемъ лакомилась кусочками жира. Какъ-то разъ она усѣлась на край фрарфроровой кружки и сильно наклонилась внутрь ея, желая узнать, что могло бы въ ней находиться; при этомъ ея хорошенькія перышки прикоснулись къ шоколадному соусу, который и присталъ къ нимъ, вмѣстѣ съ пѣнкой…
Однажды я повѣсила надъ кормовою корзинкой пустой кокосовый орѣхъ, съ круглымъ боковымъ отверстіемъ, и выложила его внутри мягкою шерстью и мохомъ, на манеръ гнѣздышка. Одна большая синица готовилась уже было занять приготовленное мною гнѣздо, но, къ ея несчастью, одна лазоревка также была на поискахъ подходящаго помѣщения для будущаго своего гнѣзда и нашла устроенный мною домикъ совсѣмъ по своему вкусу. Я внимательно слѣдила, со стороны, за возгорѣвшеюся между этими двумя птичками ожесточенною борьбой и видѣла, чѣмъ она окончилась: сначала онѣ неистово дрались, валяясь на травѣ и нанося другъ другу удары клювомъ и крыльями, словно двѣ маленькія крылатыя фуріи; наконецъ, «утихли клики боевые» — и лазоревка осталась побѣдительницей!
Весело было наблюдать, какъ прелестная парочка лазоревокъ работала надъ своимъ гнѣздышкомъ, — какъ обѣ птички довѣрчиво «перешептывались» и щебетали надъ каждымъ сучечкомъ, надъ каждымъ клочкомъ мха или сухимъ листикомъ, предназначавшимся для гнѣздовой постельки. И онѣ были настолько безбоязненны, что даже закрываніе оконной ставни нисколько не тревожило ихъ въ ихъ работѣ. Когда, затѣмъ, самочка высиживала, самчикъ приносилъ ей каждыя пять минутъ по небольшому зеленому червячку и время-отъ-времени смѣнялъ ее на гнѣздѣ. Я могла даже снимать кокосовую скорлупу съ гвоздя, на которомъ она была повѣшена, и разсматривать вблизи хорошенькую птичку, которая продолжала смирно сидѣть на своихъ яичкахъ. Но, когда я, однажды, тронула ее при этомъ пальцемъ, то она сердито взъерошила свои перышки, гнѣзда, однако, все-таки не покинула.
Когда были высижены молоденькія лазоревочки, родителямъ ихъ пришлось неустанно хлопотать, отъ утренней зари и до поздняго вечера, надъ пріисканіемъ подходящаго корма для своихъ дѣтокъ. Каждыя двѣ минуты приносилось по маленькому
Однажды мне удалось заманить одну лазоревку к себе в столовую, где она и прожила несколько дней. Она чувствовала там себя, по-видимому, совсем хорошо. В неутомимых поисках за насекомыми, она, как мышонок, быстро лазала по оконным занавескам и портьерам, самым нахальным образом усаживалась на стоявшее на буфете жаркое и с наслаждением лакомилась кусочками жира. Как-то раз она уселась на край фарфоровой кружки и сильно наклонилась внутрь её, желая узнать, что могло бы в ней находиться; при этом её хорошенькие пёрышки прикоснулись к шоколадному соусу, который и пристал к ним, вместе с пенкой…
Однажды я повесила над кормовою корзинкой пустой кокосовый орех, с круглым боковым отверстием, и выложила его внутри мягкою шерстью и мохом, на манер гнёздышка. Одна большая синица готовилась уже было занять приготовленное мною гнездо, но, к её несчастью, одна лазоревка также была на поисках подходящего помещения для будущего своего гнезда и нашла устроенный мною домик совсем по своему вкусу. Я внимательно следила, со стороны, за возгоревшеюся между этими двумя птичками ожесточенною борьбой и видела, чем она окончилась: сначала они неистово дрались, валяясь на траве и нанося друг другу удары клювом и крыльями, словно две маленькие крылатые фурии; наконец, «утихли клики боевые» — и лазоревка осталась победительницей!
Весело было наблюдать, как прелестная парочка лазоревок работала над своим гнёздышком, — как обе птички доверчиво «перешёптывались» и щебетали над каждым сучёчком, над каждым клочком мха или сухим листиком, предназначавшимся для гнездовой постельки. И они были настолько безбоязненны, что даже закрывание оконной ставни нисколько не тревожило их в их работе. Когда, затем, самочка высиживала, самчик приносил ей каждые пять минут по небольшому зелёному червячку и время от времени сменял её на гнезде. Я могла даже снимать кокосовую скорлупу с гвоздя, на котором она была повешена, и рассматривать вблизи хорошенькую птичку, которая продолжала смирно сидеть на своих яичках. Но, когда я, однажды, тронула её при этом пальцем, то она сердито взъерошила свои пёрышки, гнезда, однако, всё-таки не покинула.
Когда были высижены молоденькие лазоревочки, родителям их пришлось неустанно хлопотать, от утренней зари и до позднего вечера, над приисканием подходящего корма для своих деток. Каждые две минуты приносилось по маленькому
