Когда корабль тонулъ, спаслись только двое:
Павелъ Нарымскій — интеллигентъ.
Провъ Ивановъ Акаціевъ — бывшій шпикъ.
Раздѣвшись до гола, оба спрыгнули съ тонувшаго корабля и быстро заработали руками, по направленію къ далекому берегу.
Провъ доплылъ первымъ. Онъ вылѣзъ на скалистый берегъ, подождалъ Нарымскаго и, когда тотъ, задыхаясь, сталъ вскарабкиваться по мокрымъ камнямъ, — строго спросилъ его:
— Вашъ паспортъ!
Голый Нарымскій развелъ мокрыми руками:
— Нѣту паспорта. Потонулъ.
Акаціевъ нахмурился.
— Въ такомъ случаѣ, я буду принужденъ…
Нарымскій ехидно улыбнулся.
— Ага… Некуда!
Провъ зачесалъ затылокъ, застоналъ отъ тоски и безсилія и потомъ, молча, голый и грустный, побрелъ въ глубь острова.
Понемногу Нарымскій сталъ устраиваться. Собралъ на берегу выброшенные бурей обломки и нѣкоторыя вещи съ корабля, и сталъ устраивать изъ обломковъ — домъ.
Провъ сумрачно слѣдилъ за нимъ, прячась за сосѣднимъ утесомъ и потирая голыя худыя руки. Увидѣвъ, что Нарымскій уже возводитъ деревянныя стѣны, Акаціевъ, крадучись, приблизился къ нему и громко закричалъ:
— Ага! Попался! Вы это что дѣлаете?
Нарымскій улыбнулся.
— Предварилку строю.
— Нѣтъ, нѣтъ… Это вы домъ строите! Хорошо-съ!.. А вы строительный уставъ знаете?
— Ничего я не знаю.
— А разрѣшеніе строительной комиссіи въ разсужденіи пожара у васъ имѣется?
— Отстанете вы отъ меня?…
— Нѣтъ-съ, не отстану. Я вамъ запрещаю возводить эту постройку безъ разрѣшенія.
Нарымскій, уже не обращая на Прова вниманія, усмѣхнулся и сталъ прилаживать дверь.
Акаціевъ тяжко вздохнулъ, постоялъ и потомъ тихо поплелся вглубь острова.
Выстроивъ домъ, Нарымскій сталъ устраиваться въ немъ, какъ можно удобнѣе. На берегу онъ нашелъ ящикъ съ книгами, ружье и боченокъ солонины.
Однажды, когда Нарымскому надоѣла вечная солонина, онъ взялъ ружье и углубился въ дѣвственный лѣсъ, съ цѣлью настрѣлять дичи.
Все время сзади себя онъ чувствовалъ молчаливую, безшумно перебѣгавшую отъ дерева къ дереву фигуру, прячущуюся за толстыми стволами, но не обращалъ на это никакого вниманія. Увидѣвъ пробѣгавшую козу, приложился и выстрѣлиль.
Изъ-за дерева выскочилъ Провъ, схватилъ Нарымскаго за руку и закричалъ:
— Ага! Попался… Вы имѣете разрѣшеніе на право ношенія оружія?
Обдирая убитую козу, Нарымскій досадливо пожалъ плечами.
— Чего вы пристаете? Занимались бы лучше своими дѣлами. — Да я и занімаюсь своими дѣлами, — обиженно возразилъ Акаціевъ. — Потрудитесь сдать мнѣ оружіе подъ росписку на храненіе, впредь до разбора дѣла.
— Такъ я вамъ отдалъ! Ружье-то я нашелъ, а не вы!
— За находку вы имѣете право лишь на одну треть… — началъ было Провъ, но, почувствовавъ всю нелѣпость этихъ словъ, оборвалъ и сердито закончилъ:
— Вы еще не имѣете права охотиться!
— Почему это?
— Еще Петрова дня не было! Закону не знаете, что-ли?
— А у васъ календарь есть? — ехидно спросилъ Нарымскій.
Провъ подумалъ, переступилъ съ ноги на ногу и сурово сказалъ:
— Въ такомъ случаѣ, я арестую васъ за нарушеніе выстрѣлами тишины и спокойствія.
— Арестуйте! Вамъ придется дать мнѣ помѣщеніе, кормить, ухаживать за мной и водить на прогулки!
Акаціевъ заморгалъ глазами, передернулъ плечами и скрылся между деревьями.
Возвращался Нарымскій другой дорогой.
Переходя по сваленному бурей стволу дерева маленькую рѣчку, онъ увидѣлъ на другомъ берегу столбикъ съ какой-то надписью.
Приблизившись, прочелъ:
— Ѣзда по мосту шагомъ.
Пожавъ плечами, наклонился, чтобы утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежномъ камнѣ прочелъ надпись:
— Не пейте сырой воды! За нарушеніе сего постановленія виновные подвергаются…
Заснувъ послѣ сытнаго ужина на своей теплой постели изъ сухихъ листьевъ, Нарымскій среди ночи услышалъ вдругъ какой-то стукъ и, отворивъ дверь, увидѣлъ передъ собою мрачнаго и рѣшительнаго Прова Акаціева.
— Что вамъ угодно?
— Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основаніи агентурныхъ свѣдѣній…
— А предписаніе вы имѣете? — лукаво спросилъ Нарымскій.
Акаціевъ тяжело застоналъ, схватился за голову и съ крикомъ тоски и печали бросился вонъ изъ комнаты.
Часа черезъ два, передъ разсвѣтомъ, стучался въ окно и кричалъ:
— Имѣйте въ виду, что я видѣлъ у васъ книги. Если онѣ предосудительнаго содержанія и вы не заявили о храненіи ихъ начальству — виновные подвергаются…
Нарымскій сладко спалъ.
Однажды, купаясь въ тепломъ, дремавшемъ отъ зноя морѣ, Нарымскій отплылъ такъ далеко, что ослабѣлъ и сталъ тонуть.
Чувствуя въ ногахъ предательсюя судороги, онъ собралъ послѣднія силы и инстинктивно закричалъ. Въ ту же минуту онъ увидѣлъ, какъ, вѣчно торчавшая за утесомъ и слѣдившая за Нарымскимъ, фигура поспѣшно выскочила и, бросившись въ море, быстро поплыла къ утопающему.
Нарымскій очнулся на песчаномъ берегу. Голова его лежала на колѣняхъ Прова Акаціева, который заботливой рукой растиралъ грудь и руки утопленника.
— Вы… живы? — съ тревогой спросилъ Провъ, наклоняясь къ нему.
— Живъ. — Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось въ душѣ Нарымскаго. — Скажите… Вотъ вы рисковали изъ-за меня жизнью… Спасли меня… Вѣроятно, я все-таки дорогъ вамъ, а?
Провъ Акаціевъ вздохнулъ, обвелъ ввалившимися глазами безпредѣльный морской горизонтъ, охваченный пламенемъ краснаго заката, — и просто, безъ рисовки, отвѣтилъ:
— Конечно, дороги. По возвращеніи въ Россію вамъ придется заплатить около ста десяти тысячъ штрафовъ или сидѣть около полутораста лѣтъ.
И, помолчавъ, добавилъ искреннимъ тономъ:
— Дай вамъ Богъ здоровья, долголѣтія и богатства.
