шалъ вдругъ какой-то стукъ и, отворивъ дверь, увидѣлъ передъ собою мрачнаго и рѣшительнаго Прова Акаціева.
— Что вамъ угодно?
— Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основаніи агентурныхъ свѣдѣній…
— А предписаніе вы имѣете? — лукаво спросилъ Нарымскій.
Акаціевъ тяжело застоналъ, схватился за голову и съ крикомъ тоски и печали бросился вонъ изъ комнаты.
Часа черезъ два, передъ разсвѣтомъ, стучался въ окно и кричалъ:
— Имѣйте въ виду, что я видѣлъ у васъ книги. Если онѣ предосудительнаго содержанія и вы не заявили о храненіи ихъ начальству — виновные подвергаются…
Нарымскій сладко спалъ.
Однажды, купаясь въ тепломъ, дремавшемъ отъ зноя морѣ, Нарымскій отплылъ такъ далеко, что ослабѣлъ и сталъ тонуть.
Чувствуя въ ногахъ предательсюя судороги, онъ собралъ послѣднія силы и инстинктивно закричалъ. Въ ту же минуту онъ увидѣлъ, какъ, вѣчно торчавшая за утесомъ и слѣдившая за Нарымскимъ, фигура поспѣшно выскочила и, бросившись въ море, быстро поплыла къ утопающему.
Нарымскій очнулся на песчаномъ берегу. Голова его лежала на колѣняхъ Прова Акаціева, который заботливой рукой растиралъ грудь и руки утопленника.
— Вы… живы? — съ тревогой спросилъ Провъ, наклоняясь къ нему.
— Живъ. — Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось въ душѣ Нарымскаго. — Скажите… Вотъ вы рисковали изъ-за меня жизнью… Спасли меня… Вѣроятно, я все-таки дорогъ вамъ, а?
Провъ Акаціевъ вздохнулъ, обвелъ ввалившимися
