Октябристъ приблизился къ швейцару и, кланяясь, вѣжливо сказалъ:
— Здравствуйте, ваше благородіе! Христосъ Воскресе!
Польщенный щвейцаръ улыбнулся.
— Ну, какое тамъ благородіе: далеко мнѣ.
— Не скажете. Жена, дѣтки — здоровы?
— Сынишка кашляеть.
— Что вы говорите! Это ужасно.
— Да… А жена уѣхала въ Вытегру.
— Что вы говорите!? Прекрасный городъ Вытегра. Я слышалъ, что ваша супруга предостойнѣйшая женщина… Сами ли вы въ добромъ здоровьи?
— Что это ты, братъ, чудной какой? Ужъ не Октябристъ ли?
Октябристъ стыдливо потупился и прошепталъ:
— Октябристъ.
— Ага! Такъ, такъ… Ты начальство почитай. А ужъ мы тебя не забудемъ… Хе-хе!
Швейцаръ дружески потрепалъ улыбающагося Октябриста по животу и спросилъ:
— Доложить?
— Да-съ, господинъ управляющій.
Черезъ минуту Октябристъ входилъ въ пріемную его превосходительства…
Маленькая злая собаченка, лежавшая на диванѣ, заворчала, бросилась на вошедшаго и укусила его за ногу. Октябристъ улыбнулся и, прищелкивая пальцами, сталъ звать собаченку:
— Цыпъ-цыпъ-цыпъ!..
— Ахъ, извините пожалуйста! Она вамъ порвала брюки..
— Христосъ воскресе, ваше пр-во-съ. Ниче-го-съ... Онѣ только пошутили собачки ваши. Насчетъ же брюкъ, то въ разсужденіи вентиляціи это даже полезно...
— Но у васъ изъ ноги каплетъ кровь!
— По совѣсти говоря, ваше пр-во, я бы ихъ, собаченочку эту, еще благодарить долженъ-съ. Сложенія я, знаете, апоплексическаго, а онѣ мнѣ безплатное кровопусканіе сдѣлали. Хе-съ, хе-съ!..
Сѣли. Октябристъ посмотрѣлъ въ окно и сказалъ:
— Какая прекрасная погода!
— Что вы! Погода скверная...
— Вы знаете, ваше пр-во, я еще съ утра, когда всталъ, то говорю женѣ: «знаешь, Липочка, погода будетъ неважная». И, дѣйствительно, — погода оказалась скверная!
Октябристъ подумалъ немного и рѣшилъ сказать хозяину что-нибудь самое пріятное.
— Прекрасная у васъ собачка! Рублей сто стоитъ?
— Что вы! Жена ее за пять рублей щенкомъ купила. Ахъ, да! Не хотите ли вы закусить? Пожалуйте къ столу.
Проходя къ столу, Октябристъ задержался около висѣвшей на стѣнѣ картины и похвалилъ ее.
— Прекрасный морской видъ. Вообще, Рембрандтъ въ этомъ отношеніи не имѣетъ соперниковъ.
— Какой же это Рембрандтъ? Это Судковскій.
— Но, ваше пр-во, Рембрандтъ тоже былъ хорошимъ художникомъ. Хотя Судковскій, конечно...
Октябристъ потрогалъ рукой раму, погладилъ полотно и значительно сказалъ:
— Тысячъ пятнадцать!
— Триста рублей! Пожалуйте... Вамъ прикажете налить чего-нибудь?
— Ахъ, что вы! Въ ротъ не беру!.. Я такъ разсуждаю: развѣ можетъ человѣкъ, любящій родину, отравлять себя алкоголемъ?!
Но сейчасъ же, вспомнивъ о казенной продаже водки, гость сконфузился и покраснѣлъ…
— Конечно, тѣ, кто занимается физическимъ трудомъ должны ее пить, потому что, какъ это говорится: mens sana in Квисисана… Но напряженный умственный трудъ, ваше пр-во, требуетъ трезвости.
— А вотъ я, грѣшный человѣкъ, люблю выпить рюмку — другую.
— Совершенно правильно, ваше пр-во. Я еще читалъ гдѣ-то, что алкоголь въ небольшихъ дозахъ возбуждаетъ энергію и дѣятельность. А я, въ сущности, не пью изъ-за, извините, печени.
Вошелъ слуга и доложилъ, что хозяина вызываютъ къ телефону.
— Извините. Одну минуту.
Оставшись одинъ, Октябристъ поправилъ галстукъ и строго посмотрѣлъ на лежавшую у его ногъ собачку.
— У-у, дрянь этакая! Чтобъ ты лопнула!
Собаченка посмотрѣла на него равнодушнымъ взглядомъ.
— Только жаль, что визжать будешь… А то бы я тебѣ такого пинка далъ, что ты къ стѣнѣ отлетишь. Пошла вонъ!! Черти тебя задери…
Онъ наклонился и сильно дернулъ собаченку за ухо.
— Гррр… — громко зарычала она.
— Ну, ну… Собаценоцка! Цто ты, цто ты? Ну, кто насъ, обидѣлъ, кто… Мы нервненькія, правда?
Октябристъ прислушался, дрожащей рукой налилъ себѣ рюмку рябиновой и, боязливо поглядѣвъ на собаку, выпилъ. Потомъ взялъ рукой кусокъ семги и поспѣшно засунулъ ее въ ротъ, торопясь прожевать.
— А вотъ и я. Позвольте предложить вамъ чего-нибудь скушать.
Гость сдѣлалъ видъ, что закашлялся, вынулъ носовой платокъ и выплюнулъ въ него семгу. — Въ сущности, я, ваше пр-во, сытъ. Уже завтракалъ-съ.
— Въ такомъ случаѣ, кофе? Ликеру? Ну, ликеру-то вы со мной выпьете… Легонькаго. Абрикотину.
— Не смѣю отказаться.
Гость потянулся за налитой рюмкой. Собаченка отъ его движенія вздрогнула и звонко залаяла. Вздрогнулъ и гость.
— Ахъ, Боже ты мой, что я надѣлалъ!!
Тоненькая струйка абрикотина поползла по бѣлоснѣжной скатерти.
— Ваше пр-во! Честное слово, это ваша собачка… Онѣ залаяли…
— Ну, пустяки. Сейчасъ вытрутъ.
— Ваше пр-во! Я самъ присыплю солью. Тогда пятна не будетъ.
Гость дрожащей рукой схватилъ баночку съ горчицей и сталъ трясти ее на пятно.
— Виноватъ, но вѣдь это горчица.
— Ваше пр-во!.. Ей Богу, нечаянно. Позвольте, я ножичкомъ сосрсоблю горчицу.
— Да не безпокойтесь. Вонъ вы ножемъ и разрѣзали скатерть. Видите, какой вы!..
— Ваше..! Видитъ Богъ, не хотѣлъ я этого… Вы и въ Думѣ знаете меня, я никогда — чтобы что-нибудь… Можете даже Остенъ-Сакена спросить…
Въ смущеніи и растерянности Октябристъ замололъ такую дрянь, что даже его пр-во сконфузился.
— Вы, можетъ быть, нездоровы? Тогда не смѣю удерживать…
— Прощ…щайте, ваше пре…пре… Воистину воскресе… Прощайте, собачка… Ввввв…
Октябристъ не помнилъ, какъ добрался домой. Его трясла лихорадка и жена уложила его спать.
Онъ метался въ кровати, бредилъ, и въ бреду ему чудилась страшная картина: ехидная собаченка, послѣ его ухода, поманила лапой хозяина, и когда тотъ нагнулся къ ней, потихоньку сообщила:
— А этотъ то… что былъ у тебя… Когда ты вышелъ къ телефону — онъ выпилъ рюмку водки и спряталъ въ карманъ кусокъ семги. Своими глазами видѣла.
— Хорошо… — сурово сказалъ хозяинъ. — Если такъ, то завтра же разгонимъ Думу…
