— Въ сущности, я, ваше пр-во, сытъ. Уже завтракалъ-съ.
— Въ такомъ случаѣ, кофе? Ликеру? Ну, ликеру-то вы со мной выпьете… Легонькаго. Абрикотину.
— Не смѣю отказаться.
Гость потянулся за налитой рюмкой. Собаченка отъ его движенія вздрогнула и звонко залаяла. Вздрогнулъ и гость.
— Ахъ, Боже ты мой, что я надѣлалъ!!
Тоненькая струйка абрикотина поползла по бѣлоснѣжной скатерти.
— Ваше пр-во! Честное слово, это ваша собачка… Онѣ залаяли…
— Ну, пустяки. Сейчасъ вытрутъ.
— Ваше пр-во! Я самъ присыплю солью. Тогда пятна не будетъ.
Гость дрожащей рукой схватилъ баночку съ горчицей и сталъ трясти ее на пятно.
— Виноватъ, но вѣдь это горчица.
— Ваше пр-во!.. Ей Богу, нечаянно. Позвольте, я ножичкомъ сосрсоблю горчицу.
— Да не безпокойтесь. Вонъ вы ножемъ и разрѣзали скатерть. Видите, какой вы!..
— Ваше..! Видитъ Богъ, не хотѣлъ я этого… Вы и въ Думѣ знаете меня, я никогда — чтобы что-нибудь… Можете даже Остенъ-Сакена спросить…
Въ смущеніи и растерянности Октябристъ замололъ такую дрянь, что даже его пр-во сконфузился.
— Вы, можетъ быть, нездоровы? Тогда не смѣю удерживать…
— Прощ…щайте, ваше пре…пре… Воистину воскресе… Прощайте, собачка… Ввввв…
Октябристъ не помнилъ, какъ добрался домой. Его трясла лихорадка и жена уложила его спать.
Онъ метался въ кровати, бредилъ, и въ бреду ему чудилась страшная картина: ехидная собаченка, послѣ его
