Не такъ давно меня обвинили въ томъ, что я «продался нѣмцамъ» и «предаю Россію», теперь обвиняютъ въ томъ, что «продался кадетамъ» и «измѣняю дѣлу рабочаго класса».
Лично меня эти обвиненія не задѣваютъ, не волнуютъ, но — наводятъ на невеселыя и нелестныя мысли о моральности чувствъ обвинителей, о ихъ соціальномъ самосознаніи.
Послушайте, — господа, — а не слишкомъ ли легко вы бросаете въ лица другъ друга всѣ эти дрянненькія обвиненія въ предательствѣ, измѣнѣ, въ нравственномъ шатаніи? Ведь если вѣрить вамъ — вся Россія населена людьми, которые только тѣмъ и озабочены, чтобы распродать ее, только о томъ и думаютъ, чтобы предать другъ друга!
Я понимаю: обиліе провокаторовъ и авантюристовъ въ революціонномъ движеніи должно было воспитать у васъ естественное чувство недовѣрія другъ къ другу и вообще къ человѣку, я понимаю, что этотъ позорный фактъ долженъ былъ отравить болью остраго подозрѣнія даже очень здоровыхъ людей.
Но все же, бросая другъ другу столь беззаботно обвиненія въ предательствѣ, измѣнѣ, корыстолюбіи, лицемѣріи вы, очевидно, представляете себѣ всю Россію, какъ страну сплошь населенную безчестными и подлыми людьми, а вѣдь вы тоже русскіе.
Какъ видите — это весьма забавно, но еще болѣе — это опасно, ибо постепенно и незамѣтно тѣ, кто играетъ въ эту грязную игру, могутъ внушить сами себѣ, что дѣйствительно — вся Русь страна людей безчестныхъ и продажныхъ, а потому — «и мы не лыкомъ шиты!»
Вы подумайте: революція у насъ дѣлается то на японскія, то на германскія деньги, контръ-революція — на деньги кадетъ и англичанъ, а гдѣ же русское безкорыстіе, гдѣ наша прославленная совѣстливость, нашъ идеализмъ, наши героическія легенды о честныхъ борцахъ за свободу, наше донъ-кихотство и всѣ другія хорошія свойства русскаго народа, такъ громко прославленныя и устной и письменной русской литературой?
Все это — ложь?
Поймите, обвиняя другъ друга въ подлостяхъ, вы обвиняете самихъ себя, всю націю.
Читаешь злое письмо обвинителя и невольно вспоминаются слова одного орловскаго мужичка:
— «У насъ насъ пьяное село: одинъ праведникъ, да и тотъ — дурачекъ».
И вспоминаешь то красивое, законное возмущеніе, которое я наблюдалъ у рабочихъ въ то время, когда черносотенное «Русское Знамя» обвинило «Рѣчь» въ какомъ-то прикосновеніи къ деньгамъ финновъ или эскимосовъ.
— «Нечего сказать негодяямъ, вотъ они и говорятъ самое гадкое, что могутъ выдумать».
Мнѣ кажется, что я пишу достаточно просто, понятно, и что смыслящіе рабочіе не должны обвинить меня въ «измѣнѣ дѣлу пролетаріата». Я считаю рабочій классъ мощной культурной силой въ нашей темной мужицкой странѣ и я всей душой желаю русскому рабочему количественнаго и качественнаго развитія. Я неоднократно говорилъ, что промышленность — одна изъ основъ культуры, что развитіе промышленности необходимо для спасенія страны, для ея европеизаціи, что фабрично-заводскій рабочій не только физическая, но и духовная сила, не только исполнитель чужой воли, но человѣкъ, воплощающій въ жизнь свою волю, свой разумъ. Онъ не такъ зависитъ отъ стихійныхъ силъ природы, какъ зависитъ отъ нихъ крестьянинъ, тяжкій трудъ котораго невидимъ, не остается въ вѣкахъ. Все, что крестьянинъ вырабатываетъ, онъ продаетъ и съѣдаетъ, его энергія цѣликомъ поглощается землей, тогда какъ трудъ рабочаго остается на землѣ, украшая ее и способствуя дальнѣйшему подчиненію силъ природы, интересамъ человека.
Въ этомъ различіи трудовой дѣятельности коренится глубокое различіе между душою крестьянина и рабочаго, и я смотрю на сознательнаго рабочаго, какъ на аристократа демократіи.
Именно: аристократія среди демократіи, — вотъ какова роль рабочаго въ нашей мужицкой странѣ, вотъ чѣмъ долженъ чувствовать себя рабочій. Къ сожалѣнію, онъ этого не чувствуетъ пока. Ясно, какъ высока моя оцѣнка роли рабочаго класса въ развитіи культуры Россіи, и у меня нѣтъ основанія измѣнять эту оцѣнку. Кромѣ того, у меня есть любовь къ рабочему человѣку, есть ощущеніе кровной моей связи съ нимъ, любовь и уваженіе къ его великому труду. И, наконецъ, — я люблю Россію.
Народные комиссары презрительно усмѣхаются, о, конечно! Но это меня не убиваетъ. Да, я мучительно и тревожно люблю Россію, люблю русский народъ.
Мы, русскіе, народъ, еще не работавшій свободно, не успѣвшій развить всѣ свои силы, всѣ способности, и когда я думаю, что революція дастъ намъ возможность свободной работы, всесторонняго творчества, — мое сердце наполняется великой надеждой и радостью даже въ эти проклятые дни, залитые кровью и виномъ.
Отсюда начинается линія моего рѣшительнаго и непримиримаго расхожденія съ безумной дѣятельностью народныхъ комиссаровъ.
Я считаю идейный максимализмъ очень полезнымъ для расхлябанной русской души, — онъ долженъ воспитать въ ней великіе и смѣлые запросы, вызвать давно необходимую дѣеспособность, активизмъ, развить въ этой вялой душѣ иниціативу и вообще — оформить и оживить ее.
Но практическій максимализмъ анархо-коммунистовъ и фантазеровъ изъ Смольнаго — пагубенъ для Россіи и, прежде всего, — для русскаго рабочаго класса.
Народные комиссары относятся къ Россіи, какъ къ матеріалу для опыта, русскій народъ для нихъ — та лошадь, которой ученые бактеріологи прививаютъ тифъ для того, чтобъ лошадь выработала въ своей крови противотифозную сыворотку. Вотъ именно такой жестокій и заранѣе обреченный на неудачу опытъ производятъ комиссары надъ русскимъ народомъ, не думая о томъ, что измученная, полуголодная лошадка можетъ издохнуть.
Реформаторамъ изъ Смольнаго нѣтъ дѣла до России, они хладнокровно обрекаютъ ее въ жертву своей грезѣ о всемірной или европейской революціи.
Въ современныхъ условіяхъ русской жизни нѣтъ мѣста для соціальной революціи, ибо нельзя же, по щучьему велѣнью, сдѣлать социалистами 85% крестьянскаго населенія страны, среди котораго нѣсколько десятковъ милліоновъ инородцевъ кочевниковъ.
Отъ этого безумнѣйшаго опыта прежде всего пострадаетъ рабочій классъ, ибо онъ — передовой отрядъ революціи и онъ первый будетъ истребленъ въ гражданской войнѣ. А если будетъ разбитъ и уничтоженъ рабочій классъ, значитъ, будутъ уничтожены лучшія силы и надежды страны.
Вотъ я и говорю, обращаясь къ рабочимъ, сознающимъ свою культурную роль въ странѣ: политически грамотный пролетарій долженъ вдумчиво провѣрить свое отношеніе къ правительству народныхъ комиссаровъ, долженъ очень осторожно отнестись къ ихъ соціальному творчеству.
Мое же мнѣніе таково: народные комиссары разрушаютъ и губятъ рабочій классъ Россіи, они страшно и нелѣпо осложняютъ рабочее движеніе; направляя его за предѣлы разума, они создаютъ неотразимо тяжкія условія для всей будущей работы пролетаріата и для всего прогресса страны.
Мнѣ безразлично, какъ меня назовутъ за это мое мнѣніе о «правительствѣ» экспериментаторовъ и фантазеровъ, но судьбы рабочаго класса и Россіи — не безразличны для меня.
И пока я могу, я буду твердить русскому пролетарію:
— Тебя ведутъ на гибель, тобою пользуются какъ матеріаломъ для безчеловѣчнаго опыта, въ глазахъ твоихъ вождей ты все еще не человѣкъ!
