[87]
У богатаго купца былъ дѣтскій вечеръ; приглашены были все дѣти богатыхъ и знатныхъ родителей. Дѣла купца шли отлично; самъ онъ былъ человѣкъ образованный, даже выдержалъ въ свое время экзаменъ при университетѣ. На этомъ настоялъ его почтенный отецъ, который былъ сначала простымъ
[88]прасоломъ[1], но честнымъ и трудолюбивымъ человѣкомъ и сумѣлъ составить себѣ капиталецъ, а сынъ еще пріумножилъ его. Купецъ былъ человѣкъ умный и добрый, но люди не такъ много говорили объ этихъ качествахъ, какъ о его богатствѣ.
Онъ велъ знакомство и съ аристократами крови, и съ аристократами ума—какъ это говорится—съ аристократами и крови, и ума вмѣстѣ, и, наконецъ, съ тѣми, которые не могли похвалиться ни тѣмъ, ни другимъ аристократизмомъ.
Итакъ, у него въ домѣ собралось большое общество, но исключительно дѣтское; дѣти болтали безъ умолку; у нихъ, какъ извѣстно, что на умѣ, то и на языкѣ. Въ числѣ дѣтей была одна прелестная маленькая дѣвочка, только ужасно спѣсивая; спѣсь не вбили, а „вцѣловали“ въ нее, и не родители, а слуги,—родители были для этого слишкомъ разумны. Отецъ малютки былъ камеръ-юнкеромъ, и она знала, что это нѣчто „ужасно важное“.
— Я камеръ-юнкерская дочка!—сказала она. Она точно также могла бы быть лавочниковой дочкой,—и то, и другое одинаково не во власти самого человѣка. И вотъ, она разсказывала другимъ дѣтямъ, что въ ней течетъ „настоящая кровь“, а въ комъ ея нѣтъ, изъ того ничего и не выйдетъ. Читай, старайся, учись сколько хочешь, но если въ тебѣ нѣтъ настоящей крови, толку не выйдетъ.—А ужъ изъ тѣхъ, чье имя кончается на „сенъ“,—прибавила она:—никогда ничего не выйдетъ путнаго. Надо упереться руками въ бока, да и держать себя подальше отъ всѣхъ этихъ „сенъ, сенъ!“—И она уперлась прелестными ручонками въ бока и выставила локти, чтобы показать, какъ надо держаться. Славныя у нея были ручонки, да и сама она была премиленькая!
Но дочка купца обидѣлась: фамилія ея отца была Мадсенъ, а она знала, что эта фамилія тоже кончается на „сенъ“, и вотъ, она гордо закинула головку и сказала:
— Зато мой папа можетъ купить леденцовъ на цѣлыхъ сто риксдалеровъ и разбросать ихъ народу! А твой можетъ?
— Ну, а мой папа,—сказала дочка писателя:—можетъ и твоего папу, и твоего, и всѣхъ „папъ“ на свѣтѣ пропечатать въ газетѣ! Всѣ его боятся, говоритъ мама,—вѣдь, это онъ распоряжается газетой!
И дѣвочка прегордо закинула головку—ни дать-ни взять принцесса крови!
[89]
А за полуотворенною дверью стоялъ бѣдный мальчикъ и поглядывалъ на дѣтей въ щелочку; мальчуганъ не смѣлъ войти въ комнату; куда было такому бѣдняку соваться къ богатымъ и знатнымъ дѣтямъ! Онъ поворачивалъ на кухнѣ для кухарки вертелъ, и теперь ему позволили поглядѣть на разряженныхъ, веселящихся дѣтей въ щелку; и это ужъ было для него огромнымъ счастьемъ.
„Вотъ бы мнѣ быть на ихъ мѣстѣ!“ думалось ему. Вдругъ, онъ услышалъ болтовню дѣвочекъ, а, слушая ее, можно было упасть духомъ. Вѣдь у родителей его не было въ копилкѣ ни гроша; у нихъ не было средствъ даже выписать газету, не то что самимъ издавать ее. Хуже же всего было то, что фамилія его отца, а значитъ и его собственная, какъ-разъ кончалась на „сенъ“! Изъ него никогда не выйдетъ ничего путнаго! Вотъ горе-то! Но кровь въ немъ все-таки была самая настоящая, какъ ему казалось; иначе и быть не могло.
Такъ вотъ что произошло въ тотъ вечеръ!
Прошло много лѣтъ, дѣти стали взрослыми людьми.
Въ томъ же городѣ стоялъ великолѣпный домъ, полный сокровищъ. Всѣмъ хотѣлось видѣть его; для этого пріѣзжали даже изъ другихъ городовъ. Кто же изъ тѣхъ дѣтей, о которыхъ мы говорили, могъ назвать этотъ домъ своимъ? Ну, это легко угадать! То-то не очень! Домъ принадлежалъ бѣдному мальчугану. Изъ него таки вышло кое-что, хоть фамилія его и кончалась на „сенъ“—Торвальдсенъ.
А другія дѣти? Дѣти кровной, денежной и умственной спѣси, изъ нихъ что вышло? Да, всѣ они другъ друга стоили, всѣ они были дѣти, какъ дѣти! Вышло изъ нихъ одно хорошее: задатки-то въ нихъ были хорошіе. Мысли же и разговоры ихъ въ тотъ вечеръ были—ребяческою болтовней!
