Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/63
| ← Глава LXII | Ранніе годы моей жизни — Глава LXIII | Глава LXIV → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 502—507. |
Въ этомъ 1851 году даже дивизіонный кампаментъ былъ гораздо оживленнѣе и суетливѣе по случаю предстоящаго царскаго смотра. Всегда требовательный во фронтѣ Фитингофъ доходилъ до самыхъ малѣйшихъ подробностей и безпрестанно обращаясь къ намъ, говорилъ, замѣчая, быть можетъ, не совсѣмъ щегольскую салютовку: „господа, я бы васъ просилъ у себя дома такъ немного съ палашомъ поиграть“.
Однажды какъ на грѣхъ на безбрежной степи поднялся сильный вѣтеръ всадникамъ въ тылъ, мѣшавшій первому темпу салютовки палашомъ, такъ какъ не успѣвало широкое лезвіе вылетать концомъ надъ головою всадника, какъ вѣтеръ, ударяя въ него, сильно наклонялъ палашъ впередъ, нарушая его перпендикулярность.
— Господа! повторялъ Фитингофъ: я васъ просилъ немножко съ палашемъ поиграть. Это такъ не трудно!
И съ этими словами начальникъ дивизіи тронулъ подъ вѣтеръ своего коня, чтобы показать намъ примѣръ.
Ну, подумалъ я, легко говорить, да каково-то исполнить.
Но къ, изумленію моему, палашъ у стараго генерала и подъ дуновеніемъ урагана почти не дрогнулъ въ рукѣ.
Не забуду сцены на церемоніальномъ маршѣ, доставившей мнѣ нѣкотораго рода злорадное удовольствіе.
Когда наши полкъ въ эскадронной колоннѣ съ трубаческими хоромъ въ головѣ вышелъ на церемоніальную линію, то ѣхавшій впереди меня въ нѣсколькихъ шагахъ со своимъ адъютантомъ у стремени Пущинъ, обращаясь ко мнѣ, по обычной замашкѣ всюду соваться при отсутствіи старшаго, сказалъ: „вамъ пора заѣзжать“.
— Рано, ваше пр—о, отвѣчалъ я.
— А я вамъ говорю, пора! Извольте заѣзжать!
Взявши палашъ на подвысь и скомандовавъ: „полъ-оборотъ влѣво!“ я на рысяхъ исполнилъ заѣздъ и остановивши трубачей отсалютовалъ. Не успѣлъ я окончить движенія, какъ адъютантъ Фитингофа Денисьевъ подскакалъ ко мнѣ со словами: „пожалуйте къ начальнику дивизіи“.
Подскакавъ къ генералу и отсалютовавъ, я смотрѣлъ въ его сѣровато-голубые блещущіе раздраженіемъ глаза.
— Поручикъ Фетъ, ви зачѣмъ? нѣтъ, скажите, когда адъютантъ долженъ исполнять заѣздъ?
Продолжая представлять на своемъ сѣромъ Арлекинѣ неподвижную статую, я отвѣчалъ словами устава: „не доѣзжая за сто шаговъ до начальника, адъютантъ взявши подвысь“....
— Ну, видите, ви знаете, зачѣмъ же ви не исполнаете?
— По личному приказанію его пр—ва бригаднаго командира.
— Денисьевъ, позовите... попросите ко мнѣ генерала Пущина.
И когда послѣдній, безобразно корчась, приковылялъ на своей лошадкѣ, Фитингофъ съ замѣтною яростью спросилъ его: „Петръ Павловичъ, когда адъютантъ долженъ заѣзжать? — За двѣсти шаговъ... началъ было переконфуженный Пущинъ.
— Видите, Петръ Павловичъ, ви устава не читаете и не знаете, а все мнѣ тутъ путаете. Поѣзжайте на свое мѣсто, сказалъ мнѣ Фитингофъ.
Бывшій мой эскадронный командиръ Оконоръ неожиданно для всего полка измѣнилъ наконецъ своей полуцыганской холостой жизни, женившись на дочери вдовы полтавской помѣщицы. Когда единственная дочь помѣщицы уѣхала съ мужемъ на дивизіонный кампаментъ въ Новую Прагу, то мать не рѣшилась разстаться съ дорогими ей людьми и жила вмѣстѣ съ Оконорами. Ал. Ал., измѣнившій образъ жизни на болѣе удобный, не бросилъ привычки подтрунить надъ кѣмъ либо и избралъ на этотъ разъ свою тещу ближайшею цѣлью любимой потѣхи.
— Вотъ, говорилъ онъ, я и въ Елизаветградѣ на царскомъ смотру буду, какъ вы, маменька, видите, съ утра на службѣ. Царь насъ всѣхъ, эскадронныхъ командировъ, увидитъ во фронтѣ, а жену мою представлять царю будетъ некому. Такъ ужь это, маменька, ваше дѣло.
— Батюшка, голубчикъ, Ал, Ал., да какъ же! Да куда же я то! я этихъ дѣлъ и, ни-ни Боже мой! Воля ваша, а я никакъ!
— Это, маменька, дѣло ваше! мое дѣло было вамъ сказать. Вѣдь я же не прошу васъ, чтобы вы за меня представлялись царю.
— Да подумайте, родной! ну какъ же я и вдругъ къ царю.
Это мнимое представленіе ко двору происходило ежедневно, къ немалому восхищенію Оконора.
Говоря о корпусномъ сборѣ въ Елизаветградѣ, приходится упомянуть о весьма характерномъ явленіи, не пускаясь въ критику, а только передавая то, чему я былъ свидѣтелемъ.
Государю угодно было единовременно съ дѣйствующими войсками увидать и введенныхъ имъ безсрочно отпускныхъ нижнихъ чиновъ и офицеровъ. Говорю какъ очевидецъ только о кавалеріи. Въ каждомъ полку составленъ былъ седьмой эскадронъ безсрочныхъ во сто человѣкъ на бракованныхъ лошадяхъ и въ каскахъ стараго образца. Сапоги и мундиры временно выдавались изъ полковыхъ цейхаузовъ. Офицеры становились передъ фронтомъ по возможности того же оружія и полка, но за недостаткомъ могли стоять передъ фронтомъ и чужіе въ своей формѣ.
Принявъ въ соображеніе, что въ каждомъ безсрочномъ эскадронѣ могло быть до шести офицеровъ, а всѣхъ полковъ было въ одномъ кирасирскомъ корпусѣ восемь и затѣмъ на смотръ приходило столько же гусарскихъ и уланскихъ, не трудно убѣдиться, что безсрочныхъ офицеровъ приходилось считать сотнями. Кто же были эти безсрочные офицеры? Очевидно, люди, желавшіе щеголять мундиромъ, но не желавшіе нести службы или удаленные изъ нея, какъ неудобныя личности. Казалось бы, въ виду извѣстной требовательности начальника нашего корпуснаго штаба можно было ожидать, что привычки безсрочно отпускныхъ къ своеволію должны бы были тотчасъ стушеваться подъ давленіемъ неумолимой дисциплины, а вышло наоборотъ.
Выѣхавъ рано утромъ къ возводимому имъ дворцу на Ковалевку, начальникъ штаба встрѣтилъ идущаго по площади гусара въ растегнутомъ сюртукѣ. Подозвавъ гуляющаго, генералъ закончилъ строгій выговоръ обѣщаніемъ слѣдующій разъ ареста. Но только-что онъ тронулся было на своихъ дрожкахъ далѣе, офицеръ крикнулъ ему вослѣдъ:
— Ваше прев—о!
Обернувшись, генералъ не безъ раздраженія спросилъ:
— Что вамъ угодно?
— Вы, ваше пр—о, напрасно уѣзжаете. Я хотѣлъ вамъ показать много архитектурныхъ недостатковъ вашего дворца.
— Пошелъ! крикнулъ генералъ кучеру.
Передъ квартирой корпуснаго командира находился обширный газонъ, окруженный деревянною изгородью съ насаженными изъ середины липками. Для поливки на самомъ шоссе у изгороди поставлены были большіе выкрашенные зеленою краской чаны съ водою. Однажды утромъ увидали близь чановъ лежащую гусарскую одежду, а изъ нихъ самихъ торчащія головы купавшихся офицеровъ.
Приказъ, чтобы офицеры пріѣзжали въ городъ въ приличныхъ экипажахъ, повидимому, сильно возмутилъ безсрочныхъ. Такъ какъ къ царскому смотру сбирались отовсюду фокусники и шарманщики, то безсрочные, разыскавъ восемь послѣднихъ, подговорили ихъ къ извѣстнаго рода церемоніальному вступленію въ городъ справа по одному, причемъ за плечами каждаго на шарманкѣ долженъ былъ сидѣть офицеръ, а шарманщикъ, крутя рукоятку, сопровождать музыкой шествіе. Когда полиція рѣшилась имъ замѣтить о неудобствѣ такой процессіи въ корпусномъ штабѣ, они отвѣчали: „это вашъ генералъ насъ притѣсняетъ. Скажите ему, что мы краснаго пѣтуха ему подпустимъ“.
И когда полицеймейстеръ полковникъ Хартулари доложилъ объ этомъ генералу, послѣдній сказалъ: „оставьте этихъ дураковъ! оставьте этихъ дураковъ!“
Даже пріѣздъ государя не сдержалъ разгула безсрочныхъ офицеровъ.
Во время царскихъ пріѣздовъ въ Новороссійскій край любимымъ спутникомъ государя былъ начальникъ штаба инспекторъ князь Долгорукій. Послѣдняго государь постоянно сажалъ съ собою въ коляску. Неудивительно, что подчиненные искали камертона у князя. Когда нашъ начальникъ штаба довелъ до свѣдѣнія князя, что черезъ переулокъ отъ дворца безсрочные офицеры пьютъ, играютъ въ карты и шумятъ въ трактирѣ Симки всю ночь напролетъ и могутъ обезпокоить царя, князь сказалъ: „не мѣшайте имъ веселиться“.
Когда вслѣдствіе такого невмѣшательства собравшіеся офицеры не въ мѣру расшумѣлись, содержательница гостинницы Симка вошла въ залу со словами: „господа, ради Бога не шумите такъ. Часъ тому назадъ пріѣхалъ изъ Петербурга генералъ-адъютантъ и легъ спать. Вы помѣшаете ему заснуть“.
— А! генералъ-адъютантъ! воскликнулъ кто-то изъ пирующихъ: очень рады! пусть и онъ съ нами выпьетъ.
Вздумано—исполнено. Со свѣчами и бокалами въ рукахъ толпа вошла въ спальню генералъ-адъютанта, и затѣйникъ обратился къ нему со слѣдующей рѣчью: „ваше выс—пр—о, навѣрно не откажете намъ выпить за здоровье государя“.
Схвативъ поданный ему бокалъ, генералъ крикнувъ: „ура“! выпилъ залпомъ вино и, обратясь къ слугѣ, прибавилъ: „дюжину шампанскаго!“
— Здоровье вашего выс—пр—а!
И проказники возвратились въ залу допивать новую дюжину.
Чтобы не возвращаться болѣе къ безсрочнымъ, прибавлю, что, оставаясь подъ Елизаветградомъ еще нѣкоторое время и послѣ отъѣзда государя, безсрочные окончили у Симки свои засѣданія значительнымъ скандаломъ. Передаю о немъ такъ, какъ я слышалъ отъ человѣка, близко знакомаго съ этимъ дѣломъ.
Послѣ обѣда человѣкъ десять безсрочныхъ гусаровъ сидѣли за столомъ, какъ вдругъ безсрочный кирасиръ первой дивизіи, какъ говорили московскій купеческій сынъ Манухинъ, остановился у свободнаго конца стола и началъ бывшимъ у него въ рукахъ хлыстомъ бить по столу между приборами. На замѣчаніе гусаръ о дерзости такого поступка, Манухинъ, не обращая вниманія, продолжалъ стегать по столу. Тогда гусары бросились къ нему, желая силой вырвать хлыстъ; но оттолкнувъ наступавшихъ на него, геркулесъ, потащивши часть стола за собою, заслонился имъ въ углу и за этимъ окопомъ ожидалъ нападенія, пользуясь собранными въ углу пустыми бутылками шампанскаго. Когда натискъ былъ имъ отбитъ, онъ сталъ тѣми же бутылками швыркомъ поражать бѣгущихъ. При этомъ одна бутылка съ отбитымъ дномъ вонзилась будто-бы въ выходную дверь, а другая, разрѣзавъ щеку, перебила нижнюю челюсть оглянувшагося бѣглеца.