Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/47
| ← Глава XLVI | Ранніе годы моей жизни — Глава XLVII | Глава XLVIII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 389—393. |
Штабная жизнь въ Елизаветградѣ шла безъ измѣненія. Однажды я получилъ повѣстку прибыть такого то числа въ полной парадной формѣ на квартиру дежурнаго штабъ-офицера полковника Громовскаго. Отсюда вмѣстѣ съ начальникомъ штаба во главѣ мы отправились въ гостинницу откланяться отбывающему въ Петербургъ по случаю полученія гвардейской кирасирской дивизіи генералъ лейтенанту Эссену.
Выразивъ признательность всѣмъ за вниманіе, генералъ обратился ко мнѣ со словами: „при вашемъ производствѣ я уже имѣлъ случай благодарить васъ за службу въ моей дивизіи. Я буду очень радъ, если случай дастъ мнѣ возможность доказать это на дѣлѣ. Je vous porterai toujours dans mon coeur“.
Не взирая на высказанное мнѣ полное несочувствіе Сакеновъ къ ружейнымъ и инымъ охотникамъ, я, какъ мы видѣли, при возможности пользовался всякимъ случаемъ убѣжать на охоту. Такъ раннею весною я отправился въ казенный садъ, примыкавшій къ саду Эмануэлей и перерывавшійся огородами. Вальдшнеповъ оказалось достаточно, но въ густомъ вишнякѣ стрѣлять было трудно, и я на этотъ разъ стрѣлялъ очень плохо. Давши новый промахъ по вальдшнепу, я вдругъ услыхалъ что-то вродѣ плача и затѣмъ громкій порывистый говоръ. Опасаясь связи этого явленія съ какой либо бѣдой, причиненной моимъ выстрѣломъ, я сначала сквозь вишнякъ добрался до плетня, а когда перелѣзъ черезъ него, то увидалъ нѣсколькихъ мужиковъ и бабъ, столпившихся около воющей бабы.
Хотя отъ самаго плетня до группы на огородѣ было по крайней мѣрѣ сто шаговъ, тѣмъ не менѣе я подумалъ: „чѣмъ врагъ не шутитъ? баба воетъ, закрывъ лицо руками: не попала ли шальная дробина ей въ глазъ". Подхожу; огородники оказались русскими, а бабы хохлушками.
— Что случилось? спросилъ я.
— Да вотъ, ваше бл—іе, сказалъ старшій огородникъ: въ самую бабу втрафили. Извольте посмотрѣть.
При этомъ онъ схватилъ рукою воротъ рубашки воющей бабы и, сдвинувъ его книзу, показалъ на спинѣ ея посинѣвшій слѣдъ дробины. Поднявъ воротъ на прежнее мѣсто, я на холстинѣ рубашки увидалъ мѣсто, обозначенное обезсиленной дробинкой. Дробина очевидно ударила въ полотно и отвалилась. Я совершенно успокоился. Но не такъ легко было успокоить бабу.
— Ты видишь, говорилъ я огороднику: на рубашкѣ никакой скважины нѣтъ, а только синеватое пятнышко отъ свинца. Стало быть бѣды никакой нѣтъ.
— Оно такъ то такъ, отвѣчалъ огородникъ: а ну какъ она тамъ по подкожью въ нутро прошла, и баба на все лѣто останется не работница.
Конечно, при такой философіи вой и всхлипыванія бабы удвоялись.
— Ну хорошо, обратился я къ самой паціенткѣ: бѣды тебѣ никакой нѣтъ. Но что же нужно, чтобы ты не голосила?
— У-у-у! сквозь слезы провыла баба: два карбованци.
Въ тѣ времена мы получали жалованье не иначе какъ звонкой монетой. Й такъ какъ я держусь правила не выходить со двора безъ кошелька, то два цѣлковыхъ тотчасъ были вручены по принадлежности, и плачъ мгновенно прекратился.
Моя гнѣдая пара лошадей стала между елизаветградскими евреями притчей во языцѣхъ.
— Ты слысялъ, дрозка Фетъ опеть на боку и лосади поймали на больсой улицы.
При послѣдней подобной продѣлкѣ я самъ лежалъ нѣсколько минутъ ошеломленный около опрокинутыхъ дрожекъ. Но этотъ ударъ имѣлъ и хорошее послѣдствіе. Еще на студенческой скамьѣ Ап. Григорьевъ, съ наслажденіемъ набивавшій свой носъ табакомъ, пріучилъ и меня къ этому зелью. А какъ кавалеристу въ то время трудно было прятать при себѣ табакерку, то я обзавелся небольшой агатовой. Тѣмъ не менѣе въ интересахъ бѣлаго колета я не разъ пытался бросить табакерку, но не выдерживалъ характера. На этотъ разъ ударъ со всего размаха объ земь хотя и на немощеной улицѣ, расплющивъ рукоятку палаша, разбилъ на мелкіе куски и мою табакерку. Я понялъ, что сама судьба не велитъ мнѣ нюхать и бросилъ эту неопрятную привычку.
Между тѣмъ подошла весенняя елизаветградская ярмарка, отличавшаяся большимъ пригономъ скота и лошадей. Вывелъ и я своихъ гнѣдыхъ и, помнится, продалъ ихъ не съ убыткомъ. Къ ярмаркѣ появились и Бржесскіе, такъ какъ и съ ихъ верховаго завода было приведено нѣсколько лошадей на продажу.
Не желая оставаться безъ лошадей, я присмотрѣлъ пару караковыхъ, вершка по три, и не довѣряя собственному знанію, просилъ Бржесскаго взглянуть на мою покупку. Ал. Ѳед. остался доволенъ моимъ выборомъ и сказалъ, что лошади недороги и мнѣ послужатъ.
Дѣйствительное не всегда вѣроятно. Справедливость этого изреченія еще разъ подтвердилась при постройкѣ дворца въ Елизаветградѣ, о которой я уже говорилъ раньше. На этомъ громадномъ сооруженіи, требовавшемъ нѣсколько разъ новыхъ ассигновокъ со стороны казны, не взирая на возведеніе его домашними средствами поселенія, сосредоточены были всѣ заботы неутомимаго начальника штаба В. О. Фонъ-деръ-Лауница. Главнымъ строителемъ былъ надворный совѣтникъ штатскій инженеръ Шохинъ, и кромѣ того для наблюденія за работами прибылъ изъ Петербурга полковникъ Мельцеръ, о которомъ я уже говорилъ.
Свѣтлорусаго Шохина, человѣка среднихъ лѣтъ, обязательно появлявшагося при нашихъ офиціальныхъ представленіяхъ у начальника штаба и у корпуснаго командира, — я не могъ не знать, хотя на квартирѣ у него ни разу не былъ. А небольшая бѣлокурая съ рыжеватымъ отливомъ жена его весьма рѣдко появлялась на балахъ въ собраніи.
Помнится, зданіе было возведено въ три этажа. И такъ какъ матеріалъ подавался на постройку со всѣхъ концевъ по лѣсамъ, прилаженнымъ въ обширныя окна, — понятно, что всѣ ревизоры, въ томъ числѣ и начальникъ штаба, входили въ зданіе по лѣсамъ. Но кто повѣритъ, что однажды при новомъ осмотрѣ фасада оказалось, что въ огромномъ дворцѣ нѣтъ нигдѣ дверей.
Разсказывала мнѣ Сливицкая, хорошо знавшая Шохину, что когда бѣдный Шохинъ узналъ о своемъ недосмотрѣ, то, вернувшись домой, схватилъ себя за голову и сталъ восклицать: „дверей нѣтъ! не понимаю! голова трещитъ, мозгъ вытекаетъ!“ Никакія усилія жены не могли его отвлечь отъ этой роковой мысли, и къ вечеру онъ сошелъ съ ума, а черезъ два дня умеръ.
Такъ какъ въ теченіи лѣта не произошло ничего новаго въ моей штабной жизни, то перехожу къ ея окончанію.
Однажды начальникъ штаба позвалъ меня къ себѣ въ кабинетъ и поручилъ провѣрить въ нѣсколькихъ уланскихъ волостяхъ какія то отчетности. Въ настоящую минуту я не помню предмета моей повѣрки. Принимали меня въ этихъ волостяхъ дѣйствительно съ любезностями со стороны хозяевъ и хозяекъ, близко напоминавшихъ сцены изъ Гоголевскаго Ревизора.
Помню однако, что я записывалъ собственноручно все найденное и провѣренное мною и, составивши формальный докладъ уже въ Елизаветградѣ, явился съ нимъ къ генералу.
— Nun, haben sie wieder Recht viele Shweinereien endekt, (Ну вѣрно вы снова открыли множество свинствъ), сказалъ вполголоса генералъ, пристально смотря мнѣ въ лицо.
Эти слова меня совершенно ошеломили. Вопервыхъ, выраженіе „снова“ могло относиться развѣ къ предшествовавшимъ мнѣ ревизорами, такъ какъ я ѣздилъ впервые. Вовторыхъ, я не подозрѣвалъ обязанности раскрывать что либо, кромѣ спеціальнаго моего порученія, и наконецъ я не могъ понять, какими путями я могъ, не будучи уполномоченъ, принимать какія либо жалобы, открывать какія либо злоупотребленія по волостямъ. На заискивающій взглядъ и вопросъ генерала, я лаконически отвѣтилъ: „ничего не видалъ ваше пр—ство“.
Къ концу лѣта въ штабѣ открылась вакансія старшаго адъютанта, и конечно я былъ увѣренъ, что надѣну адъютантскій мундиръ. Каково же было мое изумленіе, когда я узналъ, что на это мѣсто вытребованъ и утвержденъ бывшій нашъ юнкерскій командиръ поручикъ Критъ. При этой вѣсти мнѣ пришло въ голову любимое выраженіе Гайли: „für einen jungen Menschen giebt es nichts nobleres, als die Fronte“. И я подалъ формальный рапортъ объ отчисленіи меня въ полкъ.
— Какъ жаль! сказалъ мнѣ Дм. Ер., я слышалъ, вы оставляете нашъ штабъ.
Я прямо указалъ на назначеніе Крита и прибавилъ: „мнѣ кажется, ваше выс—пр—ство, неудобнымъ служить, не умѣя угодить ближайшему начальнику“.
— Какъ мнѣ ни жаль, что вы насъ покидаете, но думаю, вы совершенно правы, отвѣчалъ Сакенъ.
И я, раскланявшись со штабомъ, отправился въ полкъ.
Задумавъ разстаться съ городской жизнью, я успѣлъ промѣнять свои дрожки на плетеную бричку. Въ южныхъ степяхъ, гдѣ проселочныя дороги нарѣзаны воловыми фурами, парная плетеная бричка (нетычанка) самый легкій, вмѣстительный и сравнительно покойный экипажъ.
Проѣздомъ черезъ новую Прагу я засталъ у знакомаго офицера Ольденбургскаго полка полковника Тимковскаго.
— Такъ вы оставили корпусный штабъ? спросилъ Тимковскій. — Почему?
— Я убѣдился, что прямымъ путемъ тамъ успѣха добиться трудно.
— Отчего же вы не попробовали кривымъ? сказалъ ничемъ не затрудняющійся Тимковскій.